Текст книги "Прокламация и подсолнух (СИ)"

Автор книги: Александра Дубко

Соавторы: Мила Сович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– А чего его искать? – не понял Симеон. – Вот он, на заставе, приходите любоваться. Живой и почти невредимый.

Йоргу только вздохнул. Симеон вытер затылок, перебросил через плечо полотенце и поспешил наверх, откуда уже тянуло вкусным суповым духом.

Ребята сидели вкруг котла, облизывали усы в ожидании командиров. Симеон торопливо перекрестился на образа и махнул кашевару: разливай. Смотри ты, расстарались – баранчика зарезали к возвращению отряда! Покосился на Йоргу – чорба-то[34]34
  Чорба – фасолевый или бобовый суп, блюдо турецкой, румынской и молдавской кухни.


[Закрыть] уварилась, а ведь говорил, что нынче не ждал их! И за хлебом и простоквашей не иначе как посылал на хутор, до того свежие. Ну, селедка мрачная!

Мороя сцапал две миски враз, выбрался из-за стола. Симеон вспомнил про мальчишку и покосился в угол поверх ложки. Спасенный скорчился в уголке, уже умытый и укутанный чьей-то свиткой. Мороя сунул ему миску, вытащил из-за голенища собственную ложку и даже поплевал на нее сперва, чтобы протереть подолом рубахи.

– Наворачивай, боер, – дружелюбно предложил он. – Брюхо-то, поди, к спине прилипло, а?

– Штефан, – тихо поправил мальчишка, вздрогнув. – Спасибо.

Он взялся за ложку, и Симеон вновь забыл про него, больше занятый содержимым собственной миски. Кто знает, когда тот боер пожрал последний раз, а они вот точно как в Клошанях позавтракали, так и ползли весь день.

Фляжка ракии переходила из рук в руки, котел опустел, показалась баранина на косточках. Симеон вынул нож, начал резать мясо. Не забыть бы, что на одну порцию надобно больше, раз на заставе гости.

Успев чуточку насытиться горячим, мужики начали с любопытством коситься в уголок, где сидел парнишка. Йоргу и вовсе наблюдал внимательно, забыв про стынущую баранину...

– Эй! – Симеон хлопнул его по колену. – Гляделки проглядишь! Чего уставился?

– Да вот прикидываю, чего пацан позеленел так при виде баранины, – ответил Йоргу, потягивая себя за усы.

– Родичей признал, – зло сострил Макарко и тотчас получил от Гицэ ложкой в лоб.

– Ты б помолчал, зелень! Эй, Мороя, тащи его сюда! – Гицэ поболтал в руках фляжку. – Выпьем с ним на поминовение души тех ухорезов, которых он нынче на тот свет спровадил! А баранчика, тварь божью, мы жрать не станем, мы им будем закусывать.

– Точно, – фыркнул Мороя. – Помнишь, значит, как опосля первого турка неделю травкой питался, аки святой отшельник?

– Это я просто не голодный был, – ухмыльнулся Гицэ в ответ. – Как проголодался...

– Перешел на простоквашу.

В ответ на дружный гогот мальчишка неуверенно улыбнулся и встал. Симеон подвинулся и хлопнул ладонью по лавке.

– Садись-ка, чтобы через весь стол не орать. Дайте ему какую-нибудь посудину. Ну что, стрелок, пей да рассказывай, как тебя угораздило.

Пандуры воззрились с любопытством. В самом деле, развлечений на заставе было не так много.

Мальчишка довольно лихо стукнул чашкой о чашку Гицэ, опрокинул ракию в рот – и отчаянно раскашлялся.

– И эта шмакодявка, говорите, двоих уложила? – усомнился Йоргу. – Он даже пить не умеет!

– Зато стрелять умею, – огрызнулся парень и глазищами сверкнул так, будто из пистоля и целился.

– Да уж, – хохотнул кто-то. – Те ухорезы, небось, и не ожидали!

Мальчишка обернулся. Процедил высокомерно:

– А что мне с ними, разговоры было разговаривать? Дядька всегда говорил: достал оружие – стреляй...

Он вдруг запнулся, помрачнел, потянулся за чашкой. Гицэ плеснул ему еще ракии. На этот раз парень не закашлялся, хотя видно было, что дыхание у него и перехватило. Симеон невольно улыбнулся.

– Так откуда ты взялся-то, резвый такой?

– Из Термилака.

– Из откуда?.. – переспросил Гицэ, а Йоргу с досадой дернул себя за ус и мрачно пробурчал:

– Ну я же говорил, что австрияк. Мундирчик только подзабыл, а вот сейчас вспомнил! – и пояснил в ответ на взгляд Симеона: – Школа там военная есть, от Вены недалеко.

– Правда? – спросил Симеон уже у мальчишки, который заметно повеселел от лошадиной дозы ракии.

– Что? – переспросил тот, лихорадочно блестя хмельными глазами. – Про Термилак правда, я ж вам сам сказал. Только не школа, а академия, в Европе лучшая. Я туда и еду.

Симеон хмыкнул. Странно что-то. Оно, конечно, в Вену и здесь можно проехать, но есть дороги поизвестнее.

– А чего это летом? – не отступился дотошный Йоргу, теребя усы. – С учебы утек, что ли?

– Я общий курс закончил, – с приметной гордостью сказал парнишка. – А теперь хочу доучиться до офицерского чина.

– А чего летом-то?

– Да чего ты привязался-то к этому лету, туды его и растуды? – не понял Гицэ. – Чего такого в нем особенного?

– А то, что я сроду ни одного ученика этой школы не видал, чтоб летом туда возвращался, – Йоргу торжествующе дернул себя за ус. – Заливает он что-то, клянусь святым Спиридионом!

– Ну ты уж прям видел! – усомнился и Мороя. – Ты ж контрабанду возил по Дунаю, а не австрияков. Слышь, Штефан, а расскажи-ка, чему вас в той школе учат.

Мальчишка обиженно фыркнул на Йоргу и принялся рассказывать. Язык у него уже малость заплетался. Симеон слушал вполуха, а сам внимательно разглядывал парнишку. Нет, что заливает – непохоже. Но и Йоргу прав – даже по рассказам выходило, что летом этих самых школяров никто в школе-то не ждет. Стало быть, либо в лагерях, либо по домам...

– Ах, артиллерия? – прищурил Йоргу черный глаз. – А ну-ка расскажи, как пушка стреляет.

Мальчишка сощурился не менее ехидно и отрезал:

– По параболе.

Йоргу заметно опешил. Пандуры захихикали.

– Это ты щас по-каковски выругался, боер? – полюбопытствовал Мороя.

Мальчишка метнул на него злой взгляд.

– Сколько раз повторять? Меня зовут Штефан!

– Так, – Симеон хлопнул ладонью по столу, прекращая гвалт. – Не с того конца начали. Слушай, бо... Штефан, – поправился он, нутром чувствуя, что не просто так мальчишка уперся с именем. – Ты говорил про то, откуда и куда путь держишь. Ну, вот и давай, с самого начала.

Мальчишка враз опустил глаза в стол.

– Так я ж сказал, куда. В Винер-Нойштадт, в Военную академию.

– А откуда?

– А то мое дело, откуда, – угрюмо буркнул он в ответ. – Еду себе и еду.

Теперь и Симеону показалось, что парнишка темнит.

– А что ж ты говорил, что к нам ехал?

– А куда тут еще можно ехать? – переспросил тот, пытаясь сделать невинные глаза. – Особенно если в Австрию?

– Выходит, ты здешний? – уточнил Симеон, вконец уверившись, что дело нечисто. – Мы всех бояр окрестных знаем, со всеми семействами. И вряд ли кто отпустил бы такого мальца, как ты, без охраны. Так что не темни, боер, а то заместо своей академии поедешь завтра к слуджеру в Клошани, он тебя по обязанности здешнего управляющего до дому быстро спровадит.

При упоминании слуджера парнишка явно дернулся. Из дому сбежал, что ли? А ведь права была унылая селедка, еще разыскивать придут. Парнишка-то чистый порох...

Йоргу брошенный ему взгляд истолковал верно и поднажал:

– Так что, скажешь правду, или нам самим поискать, как тебя до дому выпроводить?

– Правду вам? – мальчишка сгреб кружку, которую шустрый Гицэ уже успел снова наполнить, приложился и внезапно грохнул ее о стол так, что только черепки полетели. – А некуда меня выпроваживать! Некуда! Ясно?!

– Ты посуду-то пожалей, – встрял рассудительный Мороя. – Если какая беда случилась – ты рассказывай, мы не просто так здесь сидим и налогов не платим. А если ты из дома утек, то не обессудь – мы люди служивые, порядок блюсти назначены.

– Да вам-то какое дело?! – Штефан дернулся, вскочил бы, не придержи его за локоть сидевший рядом Гицэ. – Я же утром уеду!

– Уедет он, боярская твоя порода, – процедил Йоргу, недобро сощурившись. – А нам что отвечать прикажешь, боер, когда по твою душу родня заявится? Или кто похуже, а? Если ты натворил чего? Он уедет – а нам расхлебывай...

– Йоргу, да погоди ты, – Мороя положил руку на плечо парнишки. – Чего сразу «натворил»-то ?

– Ничего я не натворил, – буркнул Штефан, косясь на Йоргу. – И искать меня никто не будет.

Последние слова явно застряли у него в горле, и он умолк совсем, уставился в стол и замер.

Симеон только головой покачал. Случись у парня какая беда, да хоть те же турки дом пожгли, не стал бы он так отмалчиваться. А раз не хочет говорить – то нечисто дело. Был бы из местных бояр, можно было бы и втихую разузнать попытаться, но конь у него скребницы несколько дней точно не видел. Так что парнишка может быть откуда угодно, хоть из Бухареста самого.

Придется из него правду все-таки вытрясать. Ведь даже если не врет и на заставу беду не наведет, то себе точно найдет, голова горячая.

– Так уж и не будут? – деланно усомнился Симеон, внимательно приглядываясь к раскрасневшейся от ракии мордахе Штефана. – И медный грош порой под всеми половицами ищут, а уж боярского сына, да не из последних...

Тот упрямо мотнул головой в ответ.

– Меня искать не будут, сказал же! И что я боярский сын, на физиономии не написано!

– Вот дурило, не то что пить, он и врать-то не умеет, – отметил Йоргу. – На коне у тебя оно написано и на пистолях дорогих. Или ты их украл – и мы тебя сдадим по принадлежности...

– Это я украл?! – взвился мальчишка, занося руку. – Да как ты смеешь...

Йоргу сидел далеко, зато Гицэ без труда перехватил поднятый кулак. Парнишка трепыхнулся, но без толку – Гицэ и воевал, и не первый год в пандурах служит, куда мальцу против его выучки?

– Остынь, – негромко велел Симеон и кивнул Гицэ – мол, посади обратно. – Слушай, Штефан, ты парень вроде неглупый. Сам понимаешь, что заврался и что просто так мы тебя через границу не пустим.

Карие глазищи Штефана затравленно сверкнули по сторонам. Кажется, он и к окошку примерился, но Мороя предусмотрительно загородил его собой.

– Не вздумай, – упредил он мальца. – Галерейка с той стороны, а здесь ущелье – лететь тебе до самой преисподней.

Гицэ отпустил его руку и добродушно ткнул в плечо.

– Да не съедим мы тебя, боер, не озирайся. Ты лучше расскажи, ради какого добра из дому-то сбег.

– Сбег! – у Штефана вырвался горький смешок. – Сбег, конечно! С проклятиями в спину, чтоб вернуться, упаси Господи, не надумал...

Голос у него разом сел, он ухватился рукой за ворот, и Симеон переглянулся поверх его головы с Гицэ. Кивнул на кружку – мол, налей парню еще. Как-то сразу поверилось, что теперь-то мальчишка не врет. Да и не врут такое, поди, даже бояре! Зато сразу понятно, чего он так хотел отмолчаться. И остальное понятно – и что огрызается через слово, и что на дороге за пистоли схватился. Даже совестно как-то выспрашивать дальше, за что его так – вон как его корежит. Да и загадки нет. Надерзил, поди, батьке, парнишка-то порох!

Симеон готов был смолчать, да вот другие не смолчали.

– Слыханное ли дело, чтоб бояре своих детушек из дома прогоняли! – выкрикнул вдруг Макария с другого конца стола. – Это ж что утворить надо было?!

Симеон показал Макарке кулак, но Штефан медленно поднял голову от полной кружки, в которую вцепился, будто утопающий – в полено.

– Родиться, – процедил совсем уж ядовито и отхлебнул огромный глоток.

– Обидели тебя? – угадал Мороя. Подошел сзади, обнял Штефана за плечи. – Да ты расскажи, парень, выговорись, может, все еще и наладится. Нешто мы не послушаем, а с чужой-то колокольни оно виднее, потому как обида глаза не застит. Нам вот видать, что ты сам-то норовом горяч, а свинья не родит бобра – того же поросенка...

Штефан покосился на него, раздувая ноздри, но смолчал. Мороя, обрадованный успехом, продолжил увещевания:

– Вот и отец твой, небось, сгоряча брякнул, теперь кается. А мамка и вовсе, поди, все глаза проплакала.

– Мама умерла, – тихо, одними губами произнес Штефан, опуская голову все ниже. – А отец... слышать не хочу...

– А с вами, огольцами, без материнской ласки много труднее сладить, разве палкой, – закивал Мороя, поглаживая парня по окаменевшей спине. – Припугнуть тебя батька думал, должно быть, чтоб в послушание вошел, а перегнул невзначай – и беда получилась. А ты все равно молодец – вон куда забрался. Вот увидишь, отец тобой еще и гордиться станет, а уж обрадуется и вовсе до небес, когда ты вернешься.

Парнишка передернул плечами.

– Нет у меня отца! – сказал, как отрезал, каждое слово чеканя.

– Зря ты так, малец, – покачал головой Симеон. – Ты с его обиды сам вон на край света ломанулся, а отцовское сердце – и подавно не камень. Не жалко тебе его сейчас? Он уже, поди, десять раз за голову схватился, что тебя прогнал да проклял.

Штефан вдруг рванулся из рук Морои и вскочил. Повело его в сторону, чуть не упал, но схватился за край стола и уставился сухими горящими глазами прямо в глаза Симеону.

– За голову схватился, говоришь? Он меня ублюдком назвал, сказал, что мама... С приказчиком путалась...

Он задохнулся, потянулся к кружке трясущейся рукой и опрокинул в рот разом. Утер рот тыльной стороной ладони.

Гицэ вдруг заржал в голос:

– На тебя, малец, глянуть – ох, и лихой был приказчик!..

Никакая выучка не помогла: Симеон моргнуть не успел, как Штефан развернулся и с размаху двинул Гицэ в зубы. Тот дернулся, сверзился с лавки, только сапоги мелькнули и доски загудели. А парень вдруг побледнел, согнулся, тяжело оперся на столешницу и начал оседать на пол.

Симеон едва успел подставить руки, как в наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал возмущенный голос Йоргу:

– Я же говорил, что он пить не умеет!

Стоило ослабить хватку, и мальчишка сполз по коленям Симеона на пол в глубоком беспамятстве. Светловолосая голова бессильно моталась, мордаха в ссадинах стала совсем уж зеленовато-белой даже в свете фонаря.

Гицэ завозился на полу, вытаскивая сапог, намертво застрявший между лавкой и столом.

– И тебе говорил, что язык тебя до добра не доведет, – обратился к нему Йоргу и торжествующе подергал себя за ус.

– На прошлой неделе ты это не про язык, а про девок говорил, – мстительно припомнил Гицэ, ощупывая челюсть и голову, и тут же прибавил с искренним восторгом: – Во дает малец, так его и распротак! Я ж еле заметил, как он замахнулся!

– Не больно-то тебе это помогло, – забубнил обиженный Йоргу, и Симеон, все еще придерживавший голову Штефана, кашлянул, привлекая внимание.

– А ну-ка заберите его и уложите где-нибудь, пусть проспится.

Мороя помог Симеону вытащить мальчишку из-под стола. Гицэ тоже поднялся и охотно подхватил обеспамятевшего противника под колени. Заглянул в лицо мальчишке и вдруг приметно смутился.

– А ведь парню и без того не сладко. Зря я это...

Мороя фыркнул. Симеон в душе был согласен с Гицэ – но тот и без того наказан. Этакий щенок его с лавки смахнул на глазах всего отряда... Кстати, время позднее, скоро караулы менять.

Мороя с Гицэ оттащили парнишку за занавеску, завозились там. Симеон встал и поманил за собой Йоргу.

– Кто на посты сегодня?

– Да как обычно, капитан, – пожал плечами хитрющий грек и тут же покосился с сомнением. – Чего с парнем-то делать будем?

– Посты поменяем сперва, – отрезал Симеон. – Потом покурим и подумаем.

На деле он не меньше Йоргу ломал голову над этим вопросом. Ну куда его девать? Отпустить в Вену? Свернет себе шею на первом же перекрестке. В Клошани отправить, как Йоргу советовал? Хороший выход, слуджер наверняка разыщет родню мальца или пристроит его к какому делу. Но если парень хоть раз попробует тявкнуть на слуджера... А ведь попробует, щенок бестолковый!

Симеон с досадой втянул полной грудью ночной воздух. Дождь кончился, небо осыпали крупные звезды, предвещая на завтра хорошую погоду. Йоргу дергал себя за усы и что-то бурчал под нос. По лестнице затопали сапогами пандуры, назначенные нынче в ночную смену. Один махал руками, явно изображая Гицэ, остальные гоготали. За одно парню точно следует сказать «спасибо» – за развлечение всей заставе.

– Ты его пистолеты видел? – вдруг спросил Йоргу.

– Видел, – удивился Симеон. – Хорошие пистолеты-то, если пристреляны – цены им нет.

– Хорошие, да. Только скажи-ка мне, с каких пор у боярских мальцов такие пистолеты безо всяких украшений?

– Опять подвох ищешь? Да ну тебя, – не выдержал Симеон. – Думаешь, парень такое на родную мать наговаривать станет?

– Да нет, – Йоргу нахмурился, отвел взгляд. – Думаю, что парнишку-то толково вырастили. И это ж каким дурнем надо быть, чтобы сперва воспитать, а потом прогнать, хоть он десять раз сынок приказчика! Сволота боярская – этакое дитенку брякнуть!

Симеон не поверил своим ушам:

– Тебе его жалко, что ли?

– Тебя мне жалко, – вызверился Йоргу. – Изведешься же, если мальца отпустишь!

Врет, селедка! В том, что Мороя и Гицэ разделят позицию своего капитана и поверят, что парнишка сейчас ни до какой Вены не доедет, и отпускать его – грех брать на душу, Симеон не сомневался. А вот согласие Йоргу было неожиданным. Но разве же он признается?

Симеон почесал затылок с показным раскаянием.

– Да сам подумай – как он в этаком виде до Вены доберется, ежели по Романии проехать не сумел?

– Вот я и думаю. Изведешься. И мне плешь проешь, – Йоргу печально пошевелил усами. – Эх, был бы я на Дунае сейчас – я б нашел, с кем его отправить, чтоб всем спокойно, а тут!..

– Так чего делать-то будем?

– Да чего уж, – Йоргу махнул рукой. – Оставляй. Но помяни мое слово, хлебнем мы еще горюшка с этим боером. Эх, святой Спиридион...

Он еще раз печально пошевелил усами и отправился разводить посты.

Симеон остался на месте, почесывая затылок. Можно было бы, конечно, в Клошани, но ведь не такое великое событие – боярский мальчишка, – чтобы торопиться слуджера дергать. Проспится малец – поговорить можно будет спокойно, а уж как очухается и в разум придет совсем, тут уж что-то решать...

Но на следующий день поговорить не удалось – спустившись поутру к конюшне, чтобы отправиться в объезд по окрестностям, Симеон увидел зеленого, что твой горох, Штефана у колодца. Парень жадно глотал ледяную воду, лил себе на затылок и шипел под нос что-то, подозрительно похожее на забористую немецкую ругань. По крайней мере, «Verdammte scheisse!»[35]35
  Verdammte scheisse! – Проклятое дерьмо! (нем.)


[Закрыть] Симеон точно разобрал. Хмыкнул и укоризненно глянул на Гицэ – это ж надо было мальчишку вчера так напоить! Гицэ огорченно развел руками и побежал исправляться, поскольку сам нынче был выходной.

Когда Симеон вернулся, то обнаружил, что под острый рыбный супчик здоровье поправил не только малец, но и добрая половина свободных от караулов пандуров. Дым в комнате стоял коромыслом, песни было слыхать до соседнего перевала, Макарка дудел в рожок, Гицэ гнул половицы каблуками, и даже Мороя топтался посредине, напевая что-то себе под нос. А Штефан мирно посапывал в углу, укрытый овчинным тулупчиком.

Рассвирепевший Симеон отдал приказ назавтра не похмеляться, и застава обиженно расползлась по местам – отдыхать. Ночью и утром поднимались для смены, матерясь и хватаясь за трещавшие головы, а виновник безобразия проснулся, глядя на мир возмутительно ясными глазами. Правда, тоже тихонько шипел и старался дышать не в полную силу – видно, разболелись все шишки, что ему наставили разбойники. Но подскочил бодро, не как боярская деточка, приученная нежиться в перинах.

Симеон усмехнулся, когда парнишка вровень с мужиками вывернул на себя ведро колодезной водички, тихонько взвизгивая и ежась, но с приметным удовольствием. Славный мальчишка! И прав Йоргу: ну и дурак же тот боярин, который этого Штефана выкинул за порог!

Все утро Симеон провел в арсенале, перебирая вместе с Мороей ружья. А когда настало время менять посты у рогатки на дороге, заглянул по дороге в конюшню и, к своему удивлению, застал там Штефана, успевшего вычистить вместе со своим гнедым еще полдюжины коней заставы и изрядно изгваздавшего свою явно последнюю чистую рубашку.

– Ты чего тут делаешь?

Парнишка взглянул исподлобья и сноровисто выбил скребницу о ближайшую подпорку.

– Тебя жду, капитан. Мне вчера сказали, что без твоего распоряжения меня не выпустят.

Симеон задумался. Парнишка гордый, следовало ожидать, что соберется все-таки ехать в свою школу...

– А чего у коней? – полюбопытствовал он.

Штефан пожал плечами.

– Так дорога дальняя, а за своим конем надо самому следить.

– Дорога? – Симеон поморщился: поговорить бы с мальцом, но время смены, а вернется он только к ночи. Впрочем, поговорить-то это не помешает. – Слушай-ка, Штефан. За коней спасибо, сам видишь – половина заставы нынче с перепою мается. Собирайся и пошли со мной до рогатки, заодно и о твоей дороге поговорим. Оружие только возьми.

Мальчишка изумленно уставился на Симеона.

– Оружие?

– Тут граница, парень, – Симеон хлопнул его по плечу, мельком подумав, что надо бы переодеть мальчишку – не в этой же кисейной тряпочке проводить самые жаркие полдневные часы на открытом солнце, да и внимание проезжих привлекать ни к чему. Крикнул на двор: – Мороя! Дай ему какую-никакую одежу заместо мундира, чтоб не светился особо на дороге! – и строго сказал, желая проверить Штефана: – На сборы тебе четверть часа, не больше.

Тот прищурился, разве что язык не показал:

– Сколько твой каптенармус копаться будет – я тебе не ответчик!

Симеон едва не рассмеялся – ну, язва! Возразил серьезно:

– А поговорку о том, что виноват будет не тот, кто виноват, а тот, кого назначат, ты у своих австрияков не слыхал, что ли?

Штефан насупился, легонько покраснел от сдерживаемого смеха.

– У нас в Академии говорили, что самое лучшее поощрение – снять ранее наложенное взыскание...

– Собирайся, – приказал Симеон, и мальчишка тотчас прекратил треп и смылся, точно ветром сдуло. Ладно! Выучка и правда армейская, и учили на совесть!

У рогатки в их глухом углу всегда было спокойно. Разве, когда пришли, Йоргу переругивался с каким-то возчиком, чересчур нагло занизившим вес муки в своих мешках. Симеон прекратил перебранку, велев попросту развернуть шумного муковоза на заставу и там перевесить все мешки, чтобы пошлину взять уже не со слов. Возчик разом погрустнел, но сменившиеся с караула пандуры радостно подхватили его волов под уздцы – и протестовать он не осмелился.

Симеон закончил с почтой, благо, было ее как всегда немного. Поискал глазами Штефана. Тот валялся на травке, блаженно прикрыв глаза и жуя травинку. Из-за выданного Мороей кушака, пусть не форменного, но все-таки похожего, торчали рукоятки пистолетов. Шапку Штефан ухарски надвинул на лоб, ворот рубахи завязывать не стал, распахнул наброшенную от свежего горного ветерка меховую жилетку и грел пузо на солнце. С битой мордой да в таком наряде – и не скажешь, что боярский сынок! Лихой бы из него гайдук вышел. А что? Говорят, в гайдуки многие благородные подавались.

На дороге в обе стороны было пусто, значит, можно и поговорить. Симеон подошел к Штефану, сел рядом, попросил показать оружие. Тот охотно вытянул пистолет из-за пояса, пожал плечами на похвалу отлично вычищенным стволам.

– Штучная работа, похоже, – Симеон вернул Штефану пистолет, протягивая рукояткой вперед. – Под заказ делали?

– Не знаю, – мальчишка чуть сник. – Дядька подарил. Давно уже.

– И сейчас твой дядька где? – поинтересовался Симеон. Про отца-то малец и вспоминать не хотел, ясное дело, а дядьку вот второй раз помянул ненароком и вроде добром. Да и пистолетами явно дорожил.

– Не знаю, – угрюмо бросил Штефан, терзая зубами травинку. – Я ж в академии был. Больше двух лет не виделись. Писать пробовал, да письма мои, похоже, не доходили.

Симеон кивнул сочувственно. Времена лихие, конечно. В аккурат чуть больше двух лет назад по Олтении[36]36
  Олтения – Малая Валахия, часть страны за рекой Олт.


[Закрыть] прокатилась волна турецких погромов, в Чернеце вон аж побоище настоящее приключилось, только все-таки не сумели крестьяне отстоять и свою деревню, и усадьбу слуджера Владимиреску. А пандуры подоспели слишком поздно, да и силы были очень неравны. Разве потом помогли – вывозить нехитрый скарб, уцелевший на пепелищах. Стычки много где были, а если еще вспомнить боярские усобицы, да и все остальное... Не диво, что дядька как в воду канул, пока парень учился!

– Может со стороны матери родичи знают, где искать? – решил выспросить все-таки Симеон. Ну должна же у мальца быть хоть какая-то родня, кроме батьки-сволоты! – Он ведь по матери тебе дядька?

Штефан мотнул головой.

Симеон удивился: как так? Если дядька – отцовский брат или родич, что ж он с отцом расплевался аж до проклятий, а дядьку искал? А может, и неродной, мало ли, вон Макарие Морою дяденькой кличет...

Вздохнул. Ладно, в загадки можно до завтрашнего утра играть, надо с парнем поговорить прямо.

– А у матери твоей, покойницы, родня-то жива какая?

Штефан покосился с заметным подозрением.

– К чему ты спрашиваешь?

– Да видишь ли, не верю я, что ты доберешься в одиночку до своей школы, – честно сказал Симеон. – А даже если доберешься – жить надо на что-то в той Австрии. Ну и веревка крепка повивкой, а человек – родными. Есть же у тебя хоть какая-то родня?

– Родня-то есть, только с теми, кто туркам пятки лижет, мне не по пути, – Штефан приметно поморщился. – А остальным сейчас точно не до меня. Свои бы шеи уберечь, куда им еще мои беды! – и прибавил намного тише: – Скандал, к тому же...

Насчет скандала – оно и понятно. Не хочет парень сор из избы выносить, имя матери трепать. Вот только остальное, да еще с высказыванием про турков... Симеон насторожился:

– Это какие же у них беды?

– А! Маминых родичей господарь недавно из Дивана турнул, – Штефан сплюнул изжеванную травинку и сорвал следующую. Стряхнул пальцем притаившегося у самой земли небольшого слизняка, посмотрел некоторое время, как тот ползет по сапогу вниз, оставляя блестящий след. Симеон приметил, что травинку Штефан все-таки бросил, сорвал третью. Побрезговал божьей тварью, князюшка.

Что там в Бухаресте творилось, до их глухого угла толком и не доходило, но если припомнить, какие фамилии упоминались давеча в Клошанях, крови тут, похоже, самые что ни на есть высокородные. Как бы не явились-таки по голову Штефана арнауты на заставу! Хотя щенок же еще совсем, и про причину ухода из дому вроде не соврал, так что навряд ли. Но вот ссора его с батькой, если добрым именем матери и закончилась, то начиналась совсем не с него!

– А батька твой, значит, в сторону турок смотрит? – Симеон решил проверить догадку.

– Смотрит, – Штефан скривился и потом явно передразнил: – Запомни, пользу ты можешь принести, только служа великой Порте!

Симеон только головой покачал. Ну да, чтоб у парнишки с таким норовом, да не было своего мнения обо всем на свете? Хотя здесь с ним трудно было не согласиться, и он все-таки не сдержался:

– Боярам нашим турецкая задница чисто медом намазана! А ведь и им тоже сплошные убытки и разорение, что про простой народ говорить!

Штефан охотно закивал.

– Вон в Крайове после нашествия Пазвантоглу[37]37
  Пазвантоглу – паша Видина, турецкий военачальник. В 1800 году его войска взяли Крайову.


[Закрыть] из семи тысяч домов осталось триста.

Симеон мысленно поставил пометочку: как поедет кто в Крайову, собрать местные сплетни. Глядишь, отыщется мальчишке родня. Вслух же сказал другое:

– Да тебя же еще и в задумках не было, когда Пазвантоглу Крайову палил!

Штефан покосился испуганно: похоже, догадался, что сам себя выдал. Ответил с осторожностью:

– Ясно, не было. Мама как-то рассказывала, и... – он приметно сбился. – И другие.

Скучает, видно, малец по матери. Да обидели ее еще вон как...

– Мамка-то твоя молодая, поди, померла? – спросил Симеон. – Отчего?

– Чахотка, – Штефан передернул плечами и вдруг повернулся. – Раз уж тебя моя семья интересует, у меня сестренка младшая осталась в Австрии, в пансионе. Если я в Академию вернусь, все-таки не одна будет!

Симеон подумал, что если родичи все-таки станут разыскивать Штефана, то подле сестры найдут мигом. Хорошо это будет или плохо? И не явятся ли по его голову все-таки арнауты на заставу? Если не арестовать, так хоть разыскать? Да нет, навряд ли явятся. Но если парня и вправду выкинули из дому, а сестричку его учат в заграничных пансионах, ему и на выстрел к ней приблизиться не дадут. Странно, что он сам этого не понимает!

– Ладно, – Симеон хлопнул себя по колену. – Давай думать, что с тобой делать.

– А что? – Штефан сощурил карие глазищи, пожал плечами. – Я же сказал, что уеду, чего вам со мной делать? И без того – спасибо – и спасли, и пригрели. Как-нибудь проживу. Примут в Академию обратно – хорошо. Не примут – завербуюсь унтер-офицером куда-нибудь на границу в Трансильванию, считай, почти дома.

Самоуверенности у мальца хоть отбавляй, конечно! Завербуется он, как же! Только таких щенков, сопливых и нравных, в императорских унтерах недоставало! Если и возьмут, то рядовым. А того вероятнее – выкинут к чертовой матери обратно в Романию, если еще не за шпиона примут.

Жаль парня, прав Йоргу. И родню бы все-таки разыскать. Ну хоть того же дядьку. А то грех на душу брать неохота – отпускать этого сорвиголову через границу. Рогатка-то вот она, запереть можно, только удержишь разве силком такого горячего? И к слуджеру парнишку не очень отправишь, как есть, тявкать попытается... Разве уговорить остаться пока, а там по случаю спровадить?

– В Трансильванию на границу? А чем тебе по эту сторону хуже? Мы тебя вроде не гнали.

Штефан воззрился изумленно, аж рот раскрыл, потеряв травинку.

– А... а как же...

– Ну вот и посмотришь, как. Если я вас с Йоргу правильно понял, до осени у тебя времечко есть поразмыслить.

А там, глядишь, батька спохватится, материна родня снова в силу войдет, или дядька отыщется, прибавил Симеон про себя. Пропадет парнишка в Австрии, жалко.

– Эй, капитан! – позвал Гицэ от рогатки. – Наша грека едет!

По дороге скрипела знакомая телега, как обычно доверху груженая подсолнухами. Возница улыбался, махал смуглой рукой – на заставе его прекрасно знали.

– Ого! – восторженно ахнул Штефан у локтя, и Симеон не сразу понял, что его так восхитило. Но мальчишка ткнул пальцем в телегу. – Я и забыл, до чего тут подсолнухи здоровенные!

Симеон невольно рассмеялся, поднимаясь и направляясь к телеге, возле которой Йоргу уже занимался рукопожатиями с соотечественником.

– О прошлом годе уродились, да!

– А на кой черт ему прошлогодние подсолнухи? – спросил Штефан, почти бегом сбегая со склона вслед за ним.

Симеон только плечами пожал: не говорить же, что возчик малость чокнутый, когда они уже подошли к рогатке!

– Доброго тебе дня, капитан Симеоне, – поклонился быстроглазый грека. Как, бишь, его, черта? Кости... Попандо... Попандороло... Тьфу, пропасть, язык сломаешь!

– И тебе не хворать. Что, опять твой хозяин курей выкармливать затеял?

Грека фыркнул в черные усики, жидковатые против гордости Йоргу.

– Да может, и сам жрет, кто его знает?

– Возами, что ли, так его и так? – заржал Гицэ и сгреб за шиворот Штефана, посунувшегося к самой телеге. – Эй, а ты-то куда?

Кости – грека хитрющий, как греку и положено: приметил мальчишку, повернулся на козлах и выбрал подсолнух покрупнее.

– Что-то я тебя, господин пандур, не припомню. Но на доброе знакомство – угощайся.