Текст книги "Прокламация и подсолнух (СИ)"

Автор книги: Александра Дубко

Соавторы: Мила Сович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Невольно хихикая, Штефан вышел на луг, где в потемках чернели сметанные стожки. Гнедой охотно топал позади, изредка чуть потягивая чомбур. Мелькнула было мысль поехать на пасеку, к Григору. Точнее, к Фатьме. Может, удалось бы понять? У него же с ней точно не как у Гицэ с его бабами. Но и не как у Макарки с Анусей. Штефан попытался представить себя рядом с беглой турецкой наложницей в церкви и только головой замотал. Не представлялось, хоть убей. Но зато снова припомнил сегодняшнюю службу. Что-то там еще было, что-то важное... Мучительно вспомнил сияние свечей в руках жениха и невесты и густой голос дьякона, провозгласивший подле их склоненных голов: «О еже ниспослати им любви совершенней, мирной, и помощи, Господу помолимся!»

Штефан плюхнулся в сено. Гнедой вздохнул совсем рядом и сунул нос в стог – никуда не денется от хозяина, привык за полгода всюду ходить следом, точно сторожевая собака.

Любовь, да? Это разве что в романах, а на деле свадьба по любви в высшем обществе – едва не большая редкость, чем крещеный турок. Мама замуж точно выходила по сговору, и дед не просто так гордился высоким родом невестки. Ни о любви, ни о помощи – тех самых, которых просил сегодня басовитый дьякон для Макарки и Ануси – там и речи не было. Так разве можно винить за то, что любила и была любимой?

Глаза немилосердно слипались, над ухом шумно жевал гнедой, а в слежавшемся сене было тепло, и Штефан, окончательно осоловев от выпивки и усталости, потихоньку проваливался в сонное беспамятство.

И ведь Николае знал об измене жены. Раз уж даже слуги знали. И мама все-таки уехала... А что ей оставалось? Высший свет, сословные различия. Если бы все могло быть по-другому! А так – не было у них с дядькой выбора! Не было!

Штефан вздохнул, уже совсем засыпая, вызвал в памяти лицо матери, склоненное над книгой в сиянии свечей в бронзовом шандале. Потянулся перекреститься. Помяни, Господи, в вере и надежде живота вечного рабы Твоея Елены, отшедшей в земле чуждой, аще бо и согреши, но не отступи от Тебе...

– 11 -

Трактир был первым по дороге в город и последним – из города. Такое положение сулило хозяевам как немалую выручку, так и немалое беспокойство, потому что встречались на окраине Турну Северина чуть в стороне от Дуная люди самые разные. Однако в тот день осенняя непогода разогнала путников, и лишь те, кто уже давно был в дороге, забрались под не слишком опрятную, но более гостеприимную, чем дождливые облака, крышу трактира.

За большим столом компания арнаутов, видно, вернувшихся из окрестных деревень, с хохотом обсуждала удачный сбор налогов. Трое подмастерьев из рабочих предместий косились на них из угла с нескрываемой злобой, но не решались связываться. В противоположном углу огромный моряк с клейменым лбом мялся, пыхтел и утирал цветным платком широченную рожу. Его собеседник – длинноусый печальный грек, молча постукивал опустевшей чоканью[83]83
  Чокань – традиционная стеклянная посуда для ракии в форме маленькой колбы.


[Закрыть] по столу, ожидая ответа. Возле них дремал, опустив голову на скрещенные руки, светловолосый парень в крестьянской одежде. Под локтем у него были рассыпаны семечки.

Хозяин перетирал кружки грязнейшей тряпкой и косо поглядывал за окно в сторону коновязи. Вздохнул и потихоньку сунул под стойку здоровенный пузырь ракии – в дверь вошел немаленький детина в форме капитана пандуров. На простоватом лице его была написана нешуточная забота, а с поношенного военного плаща лило на пол, как из облаков за окном. Хозяин совсем опечалился и замахал подавальщице, чтобы убиралась в сторону кухни.

– Гляньте, кого принесло, – издевательски долетело от стола арнаутов. – И с каких это пор эдакие рожи захаживают в приличные заведения?..

Капитан даже не остановился, разве что чуть нахмурился. Направился прямо к хозяину, бросил монетку на стойку.

– Плесни-ка, друг.

Хозяин завздыхал пуще прежнего, добыл убранную ракию. Покосился на арнаутов – те все не унимались:

– Может, ему дверь показать?

– А окно не пойдет?

Длинноусый грек задумчиво сунул руку под стол, куда-то к поясу. Молодой крестьянин рядом проснулся, вопросительно посмотрел на товарища – тот отрицательно мотнул головой. Парень глянул на капитана, округлил глаза. Сгреб шапку в кулак и подпер им щеку так, что лицо оказалось прикрыто.

Но пандурский капитан не смотрел в их сторону. Он потянулся за чоканью, наклоняясь через стойку к хозяину.

– Тут это. Срочные вести. Разослать надобно.

– Э, капитане...

Договорить хозяин не успел – от стола арнаутов долетело в полный голос:

– Боярин, что ли – не отвечает нам?

– Что ты?! У них один боярин, и тот козлам хвосты крутит!

Капитан обернулся.

– Вы это... – сдержался и вдруг спросил негромко и уверенно: – Кто старший?

Арнауты на миг растерялись и не сразу нашлись с ответом, переглядываясь. Потом один все-таки поднялся и гордо упер руку в бок.

– Ну, я старший. А чего тебе надобно, рожа?

– Оружие есть?

– Н-ну-у... А тебе точно надо?

Собутыльники тихонько захихикали, подбадривая вожака, и он с издевкой докончил:

– Мы ведь тебя и кулаками за окошко выкинем!

Капитан даже бровью не повел.

– Собирайтесь.

– К-куда?

– Пока со мной. Турки Дунай перешли.

Подмастерья загомонили, вскакивая, и капитан строго добавил:

– Много.

– Война, что ли? – осторожно спросил один из крестьян.

– Нет. Набег. Но много турок. Вот это... Подмогу собираем.

Старший из арнаутов покривился так, будто вместо вина хлопнул яблочного уксуса.

– Нам-то что за печаль?

Грек сощурился, сунул трубку в рот и развалился поудобнее. Парень рядом смотрел во все глаза и цеплялся за скамью обеими руками, точно боялся вдруг сорваться с места.

– Так это... Как – что за печаль? – не понял капитан, посуровев окончательно. – Вы ж порядок блюсти назначены.

В ответ арнауты дружно заржали.

– Шалишь, рожа, – с пьяной фамильярностью старший вдруг шарахнул пандура по плечу. – Если б ты сказал, где по налогам недоимка – мы б с радостью! А турки – это нам столько не платят!

Капитан неспешно почесал нос рукавом, склонил голову и оглядел арнаута с головы до ног.

– Так это вы крестьян вязать – первые, выходит? А с турками драться – не дозовешься? Ты это... Юбку-то не зря носишь.

– Ты что сказал?.. – старший угрожающе двинулся на пандура.

– Через их трусость при Пазвантоглу господарь трона лишился, – печально заметил длинноусый грек. Он говорил, вроде бы, для своих собутыльников, но по залу пролетел недовольный ропот, и арнауты мигом схватились за сабли.

– Измена!

Народ повскакал, шарахаясь. Капитан отпрыгнул на шаг и от души рванул вверх стол, сшибая троих арнаутов. Двоих не задело, и они бросились вперед, но капитан с внезапным проворством увернулся. Схватил табуретку, врезал одному по руке, выбивая клинок, и тут же махнул в другую сторону так, что второй арнаут улетел к подмастерьям. Ловить его там не стали, но и тронуть – не тронули.

– Ах ты, дьявол!

Началась свалка – арнауты налетели скопом, забыв про сабли. Вырвали табуретку, повисли на плечах капитана, а старший сгреб уцелевший кувшин...

– Зойкане, сзади! – прозвенело на весь трактир. Грохнул выстрел, кувшин разлетелся в черепки.

На миг все замерло. Арнауты опомниться не успели – пандур, названный Зойканом, стряхнул их с себя и прыгнул тигром, щедро раздавая зуботычины. Грек уже вымахнул через стол. Мальчишка сунул разряженный пистолет за пояс, бросился следом. Клейменый моряк бочком наладился в окошко, но не удержался – все-таки запустил в арнаутов чоканью...

На парня налетел здоровяк в юбке. Тот уклонился, двинул его пистолетом в морду. Не помогло, но сзади арнауту лавкой добавил грек. Удовлетворенно хмыкнул и почти спокойно пошел вперед, выдавая тумаки тем, кто невовремя поднялся. Один арнаут хотел атаковать грека сзади, но не заметил парня. Удар рукоятью по загривку швырнул арнаута прямо в руки Зойкана. Тот поймал беднягу, с ревом взвалил на плечи, разбежался – и отправил прямо в сторону выхода.

Дверь с петель слетела, в трактир ворвался ветер пополам с дождем.

Подмастерья робко засвистели, и даже крестьяне, жавшиеся по углам, одобрительно крякнули в голос. Ввязываться в последствия драки с арнаутами местным было не с руки, но симпатии их были всецело на стороне пандура и его товарищей.

Зойкан снова задумчиво почесал нос и простодушно улыбнулся.

– Здорово, Йоргу! Про турок слыхал?

– Слыхал, – буркнул грек, поглаживая длинные усы. Обернулся, поискал глазами своего спутника. – Эй, ты чего там копаешься?

Штефан стоял посреди зала и с любопытством рассматривал поверженных противников, смахивая с губ подсолнечную шелуху.

– Измена... – прохрипел с пола старший арнаут.

Штефан наклонился к нему.

– Не измена. Пат-ри-о-тизм, – наставительно сообщил он арнауту. – Запомнил?

Капитан Зойкан расхохотался.

– Лихо! Это откуда малец?

Йоргу пожал плечами.

– Да приблудился вот...

– Так это... Отменно приблудился – так стреляет! – восхитился Зойкан и сгреб зардевшегося Штефана за плечо. – Пошли отсюдова.

– А мне понравилось!

– Эй... – безнадежно пискнул несчастный трактирщик из-за стойки. Йоргу швырнул ему какую-то мелочь и приговорил безжалостно:

– А не пускай всякую сволочь, где народ приличный! Да про турок сообщи всем, кому надо!

– Вы это... Не пришибли никого? – деловито осведомился Зойкан. – Нет? Ну, пошли.

На улицу вывалились, хохоча и хлопая друг друга по плечам. Зойкан вытащил ушибленного арнаута за шиворот из лужи под крылечком. Поставил на ноги, прислонил к дверному косяку и заботливо отряхнул.

– Вот зачем полез, а?..

Арнаут молча закатил глаза и сполз обратно.

– Черт с ними, капитане Зойкан, – нетерпеливо окликнул Йоргу. – Сейчас их втрое больше набежит!

Штефан уже отвязал встревоженных шумом коней и теперь поглаживал мокрые морды, неотрывно следя за Зойканом и явно ожидая неприятностей.

– Тудор-то где? – быстро спросил Йоргу, взлетая в седло.

Зойкан отмахнулся.

– Так это! Турок по горам ловит! – и перехватил у Штефана поводья, по-прежнему широко улыбаясь. – Ты чей будешь-то?

– Да после познакомитесь, – оборвал его встревоженный Йоргу. – Уходим, в самом деле!

Из дальнего переулка послышался конский топот.

– Ходу! – скомандовал Зойкан. И только далеко за городской стеной, переводя взмыленного коня на шаг, догадался наконец поинтересоваться:

– Это, парень... А откуда ты меня знаешь?

– А в Крайове видел, – непринужденно пояснил Штефан, закидывая в рот очередную горсть семечек.

– 12 -

Спокойно и несуетливо пандуры собирались в дальний объезд – перетряхивали подсумки, сворачивали чистые рубахи, подгоняли перевязи и упряжь, точили сабли, чистили пистолеты. За окном шуршал унылый дождик, часовые, сменяясь, передавали друг другу кожанки.

Симеон расстелил на столе старые кроки[84]84
  Кроки – чертеж участка местности с глазомерной съемкой.


[Закрыть], придавил пистолетом угол, что все время норовил завернуться. Если бы не эти кроки, можно подумать, что это обычный вечер. Вот только на душе у капитана скребли неведомые кошки...

Он оглядел ребят – на вид все спокойно занимались делом. Один Штефан, усаженный щипать корпию, то и дело вздыхал и мрачно косился на Йоргу. Потом с обиженным видом утыкал взгляд в столешницу. Йоргу собирал со стола готовые патроны и не обращал на Подсолнуха никакого внимания, но печальная его рожа казалась задумчивой. Остальные недоуменно переглядывались.

Первым этого безобразия не выдержал Гицэ. Подошел, ткнул приятеля кулаком в плечо:

– Слышь, Подсолнух! Чего надулся, так и перетак? От твоего вида молоко скиснет!

– Да я правду сказал! – огрызнулся Штефан. – Почему мне Йоргу не верит?

– Что ты сказал-то? – недобро прищурился грек, доставая свою саблю. – Что тебе матушка показывала пандурских капитанов и по именам их называла? И ты в лицо каждого запомнил? А чего не Симеона тогда?

Разговор начинался по третьему кругу, и эти двое Симеону уже изрядно надоели.

– Ладно тебе, Йоргу. Я тогда и капитаном-то не был. Да и не врет Подсолнух, – вполголоса прибавил он. – Помню, как мы в Крайову входили после победы-то – народ и правда собирался толпами, и боярынь на балконах всяко хватало. Даже цветы бросали! И нам, и русским. А что запомнил – тоже не диво, я вон батьку своего в лицо не помню толком, а сосед, что выдрал меня крапивой по задушке за потраву, – как живой перед глазами!

Йоргу мрачно потянул себя за ус. Полез за точилом и спорить дальше не стал, но головой покачал недовольно. Вот же втемяшилось ему разузнать про Штефаново семейство, будто других дел нет! Турки эти! Драка с арнаутами!

Очень кстати в казарму ввалился Мороя. Смахнул с лица дождевую воду, скинул на пол несколько увесистых мешков.

– Льет, как из ведра. Харчи я собрал, капитан.

– А коней посмотрел?

– А как же! – обиделся Мороя. – Макарку еще наладил подковы у всех проверить, у него силушки-то поболе моего.

– Ладно. Еще что осталось?

– Ружья бы проверить еще, – нерешительно заметил Мороя. – Чтоб уж в исправности...

Симеон замялся. Если каждый сейчас стрелять затеет – непременно на ружья каждый промах свалят ребята, к гадалке не ходи. А Йоргу пока своим оружием занят, и карты надо вместе поглядеть – прикинуть, что и куда... Но Мороя дело говорит, у Томаша вон на охоте ружье осечку дало, а тут противник посерьезнее волков-то будет.

И тут Симеона осенило:

– Штефан!

Тот мигом подскочил, словно только и ждал:

– Я, капитан!

– Ты стреляешь хорошо – ступай! По выстрелу из каждого. Если сомнения будут – по два.

Засветился парень, что твое солнышко! Как же – большое дело поручили! Сдернул с гвоздя свой новенький, недавно купленный в деревне кожушок.

– Слушаюсь, капитан! А... как же патроны? Нам же надо...

– На стрельбище патронов пожалеешь – в бою солоно придется.

Штефан сощурился и вскинул голову. Симеон едва не протянул руку – потрепать по затылку, но сидел далеко, и Гицэ опередил – снова хлопнул парня по плечу.

– Не боись, брат, – весело сказал он. – Главное – поперед приказа не лезь никуда, а так все когда-то в первый раз в бой ходили.

– А я?.. – начал было и осекся, глянул на Симеона выжидающе.

– Спросить чего хочешь?

В ответ Штефан снова закусил губу и смолчал. И ведь весь вечер дергается. Пистолеты вон раза три вычистил. Симеон затем его за корпию и усадил, чтоб по четвертому разу не начал. За оружием Штефан всегда следил отменно, но Симеон уже приметил: как неспокойно на душе у их Подсолнуха, так и начинает пистолеты чистить. Перед боем волнуется, что ли? Эх, а стоит ли его вообще с собой тащить? Ладно, стреляет отменно, но щенок же совсем! Да и сердце чего-то не на месте.

– Мороя! Пятеро на заставе, ты за старшего. Кого оставим?

– Макарку, – быстро сказал Мороя. – И Штефана.

– Как это меня оставить?! – дернулся Штефан. Уж и не понять, чего в голосе больше, возмущения или обиды. – Капитан?! Ты сам говорил – я хорошо стреляю! И на саблях тоже! А там банда большая...

– Зойкан говорил – десятков пять, все с оружием, – мрачно подтвердил Йоргу, выглаживая саблю точильным камнем.

– Ребят Григора прихватим, – успокоил его Симеон.

– А нас сколько? Неужто я лишним буду? – лицо у Штефана совсем вытянулось. Ну вот и что с ним делать-то? И оставлять хорошего бойца не след, и с собой брать, хоть убей, душа не лежит...

Штефан внезапно оживился.

– А если арнауты?

– Какие арнауты?

– Ну, с которыми мы подрались. Они ж про измену кричали. А я еще и вышутил там одного... На заставе ж меня мигом найдут.

Симеон невольно хмыкнул – можно подумать, его искать будут!

Гицэ заржал:

– На черта ли ты им сдался? Им тоже мало радости рассказывать, как трое пятерым хлебала начистили и ушли без единой царапины!

– А вдруг? – не сдавался Штефан, но со всех сторон посыпались смешки, и он сник. Задумался.

Зная Подсолнуха – сейчас еще с десяток поводов найдет, чего ему на заставе оставаться нельзя. Отряду, конечно, веселье, но нечего балаган устраивать.

Симеон махнул рукой:

– Ладно, заканчивай думать, что еще набрехать. Собирайся!

Парнишка повеселел сразу, разулыбался. Симеон только головой покачал – что с него возьмешь? Не сдержался, прибавил:

– Хотя искать бы все одно не стали. Вы же не убили никого.

– Чудом не убили-то, – буркнул Йоргу. – Если бы Штефанел промахнулся...

– Кто промахнулся?! – тотчас подскочил все еще взъерошенный Подсолнух. – Это я промахнулся?! Да я оружие в руки взял раньше, чем ходить начал!..

– Да кто б тебе его дал, – не поверил Йоргу. – И что может младенец с пистолем-то сделать?

– Облизать, – очень серьезно пояснил Штефан и тотчас вместе со всеми залился хохотом. – Ну, по крайней мере, так гласят семейные байки!

Даже Йоргу, и тот расхохотался:

– Святой Спиридион! И горазд же ты врать!

– Так я не вру. Я вправду за пистолеты с детства хватался. Любимая игрушка была, – Штефан усмехнулся. – Сам-то, конечно, не помню, но рассказывали. Да и дядька жаловался, что пока я дорос, чтобы со мной договориться можно было, он столько пороху извел – на весь его корпус хватило бы ружья пристрелять!

Симеон заметил, что Йоргу, и без того в сомнениях тянувший себя за усы, тут дернулся – едва не оторвал свою гордость.

– Это чего он боеприпасы-то переводил?

– Да так, – Штефан чуть посмурнел, вздохнул. – Говорю ж, я к оружию лапы тянул, где только видел. Дома-то его от меня прятали. А дядька за пистолет утром раньше, чем за штаны, хватался.

Гицэ фыркнул и приготовился отпустить какую-то похабную шуточку, но Мороя пригвоздил его к месту суровым взглядом.

– Лучше бы ты почаще за пистолет хватался, охальник!

Гицэ надулся. Штефан сбился на миг, посмотрел недоуменно. Потом понял и чуточку порозовел, но головой тряхнул залихватски.

– Дядька без оружия вообще никогда не ходил. Вот перед тем, как в дом войти, и отстреливал каждый раз на заднем дворе, чтоб я, упаси боже, до заряженного не добрался.

Мороя схватился за голову.

– Ой, разбаловал дядька тебя, поганца! Это ж сколько времени он порох жег, вместо того чтобы по заднице тебе дать!

– Пару лет точно. А потом я подрос, и мы договорились. Он мне пострелять дает, а я без спросу не хватаю. Хотя какое там – стрелять, я тогда пистолет сам толком и удержать еще не мог. Это когда чуть постарше стал, он меня всерьез учить начал, – мордаха у Штефана стала совсем мечтательной. – Первый пистолет подарил – мне еще семи не было. Правда, я пальбой по горшкам да воронам его меньше, чем за год, так расстрелял – только выкидывать.

Сивоусые дядьки давно качали головами, а уж тут не поверил даже Гицэ, охотно слушавший эту безбожную похвальбу.

– Ты еще скажи, что попадал! По воронам-то?!

– Ну-у... Попадал. Не сразу, конечно, научился, но попадал, – с показной скромностью протянул Штефан.

Симеон вздрогнул: у парня за спиной зримо распускался хвост навроде павлиньего. Ладно, если это обычное для их Подсолнуха хвастовство по делу и без дела. Но Симеону много довелось повидать юнцов перед первым боем, что сперва безудержно хвастались, потом на глазах сникали, бледнели и покорно брели в строю, ничего не видя вокруг себя, как бычки на заклание... Хотя Штефан вроде не из пугливых, если вспомнить, где они его подобрали. Вряд ли его сейчас разобрало со страху. Но если нет – как бы хуже не вышло! В первом бою обычно и погибают самые молодые и самые отчаянные – щенячья отвага опыта не заменит, а они еще не умеют на глаз измерять расстояние выстрела или расслышать, когда ядро над головой пройдет, а когда – прямо в них и вмажется...

Он вздрогнул, отгоняя воспоминания. А Штефана уже и правда понесло дальше:

– Там пистолет-то был – одна радость, что трофейный, А так – барахло откровеннейшее. Но дядька говорил, мол, из хорошего даже султанова жена в стенку сарая попадет, а ты учись. Поначалу, конечно, мазал, но как привык к отдаче, ворон в усадьбе проредил крепко. Зато уж в Термилаке первым стрелком числился!

– Ты охолони чутка. Турки – это тебе не вороны, – покачал головой Мороя.

Штефан только усмехнулся:

– Ну да, мишень покрупнее будет. Грешно промазать.

–Иш, раздухарился, – забурчали из всех углов седоусые вояки, прошедшие вместе с Симеоном и войну, и все прошлые набеги. – Война это тебе не парад, брат, и не стрельбище. Турок – он противник серьезный.

– А то я не понимаю, – Штефан чуть нахмурился, сверкнул глазищами из под светлой челки. – Только бояться, все одно, не собираюсь.

– А ты не путай храбрость и дурость! – взъярился Симеон, больше для порядку, конечно, чем по злобе, но его уже и взаправду трясло. – Тебя, видно, только по воронам палить учили, а не думать! А голова тебе – так, шапку носить?! Пороху толком не нюхал, зато баек понаслушался и сам черт не брат?! Сколько в одном бою полечь может, тебе дядька не рассказывал?

– Рассказывал, – угрюмо буркнул Штефан и уставился в столешницу. – Что и девять из десяти бывало.

– И такие вот молодые дураки – первыми! – припечатал Симеон. – Лезут на рожон, будто заговоренные. А потом лежит такой, воем воет, всеми святыми заклинает то добить, то хоть воды напиться. А куда напиться – если все кишки разворочены? Или как паленым мясом воняет, если по живому прижигать, а иначе никак кровь не остановишь? Это если после боя. Да и во время... Небось, думаешь, все будет красиво так, бла-ародно, как там в ваших академиях рассказывали? На белом коне гарцевать? А кровавым поносом маяться или ноги до колен на марше стереть не хочешь?

– И белье перед боем надевать чистое, да чтоб непременно полотняное, а не шелк. И не жрать перед боем ни под каким видом. И когда руку станут на барабане из сустава вылущивать – не другую закусывать, а деревяшку какую, об которую зубы не искрошишь, – мрачно продолжил Штефан.

Симеон аж дернулся. Одно дело – байки про геройство или даже враки под ракию, а такие вот подробности...

– Ладно, – сказал он, откашлявшись. – Учили тебя добро. В Академии твоей?

Штефан мотнул головой.

– В Академии все больше учили ядрам не кланяться. Дядька ругался даже, что полезного не говорят, вот сам и рассказывал. И про то, чем набеги от сражений отличаются – тоже. Так что не думай, капитан, я в дурное благородство играть не стану. Понимаю, что мы завтра эту сволочь убивать будем, из засады, со спины – уж как получится. Если повезет. А если не повезет, убивать будут нас.

– Еще б понимал, что дурное бахвальство до добра никого не доводит, – проворчал Симеон, понемногу остывая. – На рожон лезть не след! На первый бой тебе задача – в строю остаться, понял? Своих с чужими не попутать, приказ ушами не прохлопать, оружие не растерять и ноги не переломать. Воевать потом станешь, когда первый бой переживешь. Ясно тебе?

– Ясно, капитан, – совсем тихо ответил Штефан.

– А если тебе свербит подвиг совершить, так хоть про дядьку бы подумал, – встрял вдруг Мороя. – Тебя послушать – не всякий батька так с родным-то сыном нянчится. Много ему радости будет, если ты по дури поляжешь?

После слов Морои Штефан вконец сник.

– Капитан, я того... – он запнулся, так и не поднимая глаз, бочком принялся выбираться из-за стола. – Пойду... Ружья отстрелять надо, пока дождик перестал.

Мороя проводил парнишку взглядом, покачал головой. Симеон тоже вздохнул. Может, и не стоило его так чихвостить? Что Подсолнух болтает и хвастается – дело обычное, а так то парнишка толковый, надежный. Только вот что поделаешь с памятью? Молодые лица, веселые голоса. А после боя – груда неподвижных тел под окровавленными плащами... Когда ж это было? Перед самым перемирием. День расселяли новобранцев, раздавали припасы и проверяли амуницию, а ночью налетели янычары... Отпевать взялись – а половину и не опознаешь, потому как за день и имен не запомнили. Тудор тогда велел всех убитых в одном месте собрать и бросил батюшке вчерашние списки – читай, мол, подряд, не ошибешься...

– Ты все верно сделал, капитан, – Мороя весело потрепал его по плечу. – И остальным тоже послушать не вредно, а то, может, кто позабыл!

Пандуры добродушно засмеялись, и у Симеона чуть-чуть отлегло от сердца. Отвык, раздобрел на мирных харчах, вот тревога и заела. А коль это не просто тревога, а чутье солдатское на неприятности – ладно, все под Богом ходят! Разве жалко, что со Станкой не попрощался, а уж своих ребят он поберечь постарается. Хорошо, хоть Макарко на заставе останется, Анусе-то в глаза глядеть – лучше самому в землю.

– Мороя, – позвал он, встряхиваясь. – Пойдем-ка, выберемся на двор да прикинем, как вам тут отбиваться, ежели вдруг чего.