Текст книги "Белая гардения"
Автор книги: Александра Белинда
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)
Однажды я сидела за своим обычным столиком и просматривала «Норс Чайна дейли ньюс». В газете не было ни слова о гражданской войне, упоминалось только, что националисты пытаются договориться с Мао Цзэдуном о перемирии. Неужели такие ярые враги могут пойти на перемирие? В это верилось с трудом. И те дни невозможно было сказать наверняка, что было правдой, и что выдумкой пропагандистов. Я оторвалась от газеты и посмотрела в окно, откуда открывался вид на пустынный сад камней. В отражении на стекле я увидела, что за мной наблюдают. Я обернулась и встретилась взглядом с высокой женщиной. Она была в платье в цветочек, а на шее – шарф той же расцветки.
– Меня зовут Анук, – представилась незнакомка. – Вы здесь каждый день. Вы говорите по-английски?
Сама она говорила на английском с сильным нидерландским акцентом. Она посмотрела на свободный стул за моим столиком.
– Да, немного, – ответила я, взмахом руки приглашая ее сесть.
В каштановых волосах Анук прядями пробивалось золото, ее кожа, казалось, от природы имела бронзовый оттенок. Единственное, что портило красоту, был ее рот. Когда она улыбалась, у нее исчезала верхняя губа, из-за чего лицо молодой женщины делалось строгим, даже суровым. Природа жестока. Создав прекрасное лицо, она портит его одной деталью.
– Нет, вы хорошо говорите, – сказала она. – Я слышала, как вы разговаривали. Русский акцент с примесью американского. Мой муж… Он был американцем.
Обратив внимание на то, что она употребила слово «был», я более пристально посмотрела на нее. Ей не могло быть больше двадцати трех. Когда я промолчала, она добавила:
– Мой муж… умер.
– Сочувствую, – произнесла я в ответ. – Война?
– Иногда мне кажется, что да. А ваш муж? – спросила она, бросив взгляд на мое обручальное кольцо.
Я смутилась. В клубе я бывала чаще, чем полагалось замужней даме. Я посмотрела на кольцо из переплетенных золотых полосок и выругала себя за то, что не сняла его. Тут я увидела, как у нее дрогнули губы, и вдруг поняла. Мы обе улыбались, хотя понимали, что за нашими улыбками кроется общее горе.
– Мой муж… он… тоже умер.
– Понятно, – коротко сказала она.
Знакомство с Анук внесло приятное разнообразие в мою жизнь. После того как она познакомила меня с другими молодыми «вдовами», я стала реже посещать клуб. Днем мы вместе ходили по магазинам, а вечера проводили за совместными ужинами в «Палас отеле» или «Империале». Некоторые женщины тратили деньги своих неверных мужей так, как считали нужным. Анук называла это «искусством женской мести». У меня были свои деньги, и мести я не жаждала, но так же, как и остальным женщинам, мне хотелось забыть горечь и боль унижения, которые пришлось пережить из-за предательства любимого человека.
Анук уговорила меня пойти на культурно-языковые вечера, которые проводились в американском консульстве. Раз в неделю генеральный консул приглашал на прием иностранцев, желающих пообщаться с работниками консульства. Эти вечера обычно проходили в гостиной его дома, кстати со вкусом обставленной. Первый час мы разговаривали по-английски, обсуждали различные течения в искусстве и литературе. Политики не касались никогда. Потом мы разбивались на пары: гостья и кто-то из работников консульства, желающий изучать наш родной язык. Некоторые из приглашенных относились к этим урокам очень серьезно, но для большинства это был лишь способ познакомиться с новыми людьми и возможность отведать замечательных ореховых пирогов, которые подавались на каждой встрече. Единственным американцем, который захотел изучать русский, был высокий нескладный парень по имени Дэн Ричардс. Он мне понравился сразу, как только я его увидела. У него были коротко подстриженные вьющиеся рыжие волосы, на лице и руках веснушки, а не очень яркие глаза окружала тонкая сеточка морщин, которые становились заметнее, когда он улыбался.
– Добрый день, миссис Любенски, – сказал он по-русски, пожимая мне руку. – Меня зовут Дэниел.
Произношение было ужасным, но он так старался, что и не смогла сдержать улыбку. Первый раз за очень долгое время я улыбалась искренне.
– Хотите стать шпионом? – пошутила я, переходя на английский.
От удивления у него расширились глаза.
– Нет. Меня интересует совершенно другое. Мой отец был дипломатом в Москве до революции. Он с восторгом рассказывал мне о русских, и я всегда испытывал желание узнать о них как можно больше. Поэтому, когда Анук сказала, что хочет привести свою милую русскую подругу, я решил бросить ту старую Горгону, которая пыталась обучить меня французской грамматике, и вместо этого заняться русским.
Культурно-языковые вечера превратились в отдушину в бесконечной череде тоскливых и мрачных дней накануне весны. Дэн Ричардс оказался веселым и милым, и я пожалела, что и он, и я состояли в браке, потому что легко могла бы в него влюбиться. Его шутки и изысканные манеры помогли мне на какое-то время забыть Дмитрия. Он с такой нежностью рассказывал о беременной жене, что у меня тоже возникло желание довериться кому-то. Слушая его, я думала о том, что, возможно, когда-нибудь снова полюблю. Постепенно я становилась такой же, какой была до того, как у меня забрали мать, и снова начала верить в доброту людей.
Как-то раз Дэн опоздал на урок. Я посматривала на остальные группы, которые оживленно общались, и пыталась скоротать время тем, что принялась запоминать имена и годы жизни президентов, чьи суровые лица смотрели с портретов, развешанных на стенах. Дэн вбежал в зал, запыхавшись. В волосах у него застряло несколько рисовых зернышек, туфли были в пыли. Он нервно тер руками колени и забывал новые слова уже через минуту после того, как я их произнесла.
– Что случилось? – не выдержав, спросила я.
– Это из-за Полли. Я только что отправил ее обратно в Штаты.
– Почему?
Дэн сглотнул, словно во рту у него пересохло.
– Политическая ситуация здесь становится слишком напряженной, – сказал он. – Когда в Китай вторглись японцы, они многих американских женщин и детей бросили в лагеря. Я не хочу рисковать. Если бы вы были моей женой, я бы и вас выслал отсюда, – добавил он.
Меня тронула его забота.
– Нам, русским, некуда идти, – вздохнула я. – Китай – наш дом.
Посмотрев по сторонам, он наклонился и тихо произнес:
– Аня, это секретная информация, но Чан Кайши собирается оставить город. Американское правительство сообщило, что больше не будет помогать националистическому правительству. Наше оружие оказывалось в руках коммунистов каждый раз, когда кто-нибудь из националистических генералов решал перейти на другую сторону. Британия советует своим подданным не паниковать и заниматься текущими делами, но мы и так уже засиделись в Китае. Настало время уходить.
Позже, за пирогами и закусками, Дэн сунул мне в руку записку и сжал мои пальцы.
– Отнеситесь к этому серьезно, Аня, – шепнул он. – Григорий Бологое, это казак, ведет переговоры с Международной организацией беженцев о том, чтобы эвакуировать русских из Шанхая. В скором времени на Филиппины отправляется корабль. Если останетесь, китайские коммунисты отправят вас в Советский Союз. Последние шанхайские русские, вернувшиеся туда, были расстреляны как шпионы.
Не обращая внимания на дождь, я опрометью бросилась домой с запиской Дэна в руке. Мне было больно и страшно. Уехать из Китая? Но куда? Покинуть Китай означало потерять надежду когда-либо снова встретиться с матерью. Как она узнает, где меня искать? Я подумала о миссис Ричардс, беременной и счастливой, которая спокойно возвращалась в Америку, где скоро к ней присоединится любящий, преданный муж. Как все-таки непредсказуема судьба! Почему именно на мою долю выпало истретить Дмитрия? Я сложила руки на плоском животе. Мужа у меня больше нет, но, может, ребенок принесет счастье? Я представила себе девочку, темноволосую и с янтарными глазами, как у моей матери.
В квартире было темно. Мэй Линь меня не встретила, и я решила, что она отправилась в магазин или легла вздремнуть у себя в комнате. Я закрыла входную дверь и начала снимать шубу. Но вдруг мой нос уловил пряный запах табака, по спине пробежал холодок. Я начала всматриваться в тень рядом с диваном, пока та не приобрела отчетливые контуры. Дмитрий. Красный кончик сигареты у него во рту горел, как уголек в темноте. Глядя на него, я не могла понять, кто стоит в тени, то ли Дмитрий, то ли его призрак. Я зажгла свет. Он молча смотрел на меня, не выпуская изо рта сигарету, словно не мог без нее дышать. Я прошла в кухню и поставила на плиту чайник. Когда вода закипела, заварила чай, но ему не предложила.
– Я сложила твои оставшиеся вещи в чемодан. Он в шкафу, в коридоре, – сказала я. – Это на тот случай, если ты их искал и не нашел. Когда будешь уходить, запри дверь.
Я закрыла за собой дверь спальни. Я слишком устала для разговоров, и мне совершенно не хотелось, чтобы общение с Дмитрием причинило мне новую боль. Я сбросила туфли и стянула через голову платье. В комнате было холодно. Зарывшись в одеяло, я стала вслушиваться в дождь. Сердце гулко стучало в груди, но кто был тому виной, Дмитрий или Дэн, я не понимала. Я посмотрела на маленькие золотые часы на столике у кровати, подарок от Михайловых на помолвку. Прошел час, и я решила, что Дмитрий уже ушел. Но только у меня начали закрываться глаза, дверь в спальню распахнулась и вошел Дмитрий. Я повернулась на бок, притворяясь, что сплю. Сердце замерло у меня в груди, когда я почувствовала, что он опустился на кровать. Кожа у него была холодная как лед. Он положил руку мне на бедро, и я словно окаменела.
– Уходи, – твердо произнесла я.
Его пальцы сжались крепче.
– После того как ты поступил со мной, ты не можешь просто так взять и вернуться.
Дмитрий не проронил ни слова. Было слышно лишь тяжелое дыхание. Я сжала ладонь так сильно, что ногти впились в кожу и выступила кровь.
– Я тебя больше не люблю, – сказала я.
Рука скользнула по моей спине. Его кожа уже не казалась мягкой, как замша. Это была наждачная бумага. Я попыталась оттолкнуть его, но он сжал мне щеки руками, заставляя посмотреть на себя. Даже в темноте я смогла увидеть, как он истощен. Амелия высосала его до дна и вернула мне пустым.
– Я тебя больше не люблю, – повторила я.
Горячие слезы упали мне на лицо. Они обожгли кожу, как огонь.
– Я дам тебе все, что ты захочешь, – глотая слезы, произнес он.
Я оттолкнула его и выбралась из постели.
– Я не хочу тебя! – закричала я. – Я больше тебя не хочу!
На следующее утро мы с Дмитрием завтракали в бразильском кафе на авеню Жоффр. Он сидел, подставив вытянутые ноги под лучи слабого солнца, проникающие в зал через окно. Глаза его были закрыты, и казалось, что мыслями он где-то очень далеко. Я вилкой выбирала из омлета грибы, собираясь полакомиться ими в конце. «Грибы в лесу прячутся, как клады, и ждут внимательного грибника». Я вспомнила песню, которую пела мне мать. В кафе не было никого, кроме усатого официанта, который возился за стойкой, делая вид, что протирает ее. Пахло деревом, маслом и луком. Даже сейчас, когда я ощущаю подобную смесь запахов, мне вспоминается утро, когда ко мне вернулся Дмитрий.
Я хотела знать, вернулся ли он потому, что все-таки любил меня, или потому, что у них с Амелией не заладилось. Но напрямую спросить я не решалась. Вопросы жгли язык, как горький перец. Недосказанность разделяла нас подобно стене. Вслух про-ичпести имя этой коварной женщины означало вызвать к жизни ее дух, а на это у меня храбрости не хватало.
Спустя какое-то время Дмитрий сел нормально, расправив плечи.
– Тебе нужно вернуться в дом, – сказал он.
Сама мысль о том, что я снова увижу дом Сергея, причинила мне боль. Я не хотела жить там, где они были вместе. Я не хотела, чтобы каждый предмет мебели напоминал мне о предательстве. Мне была невыносима мысль о том, что я буду спать и своей старой кровати после того, как она была осквернена.
– Нет, я не хочу, – ответила я, отодвигая тарелку.
– В доме жить безопаснее, а это сейчас очень важно.
– Я не хочу переезжать в дом, я не хочу его даже видеть.
Дмитрий потер лицо.
– Если коммунисты ворвутся в город, твоя улица окажется у них первой на пути к концессии. Квартира никак не защищена, а дом по меньшей мере окружен стеной.
Он был прав, но мне все равно не хотелось переезжать.
– Что, по-твоему, они сделают, если придут к власти? – спросила я. – Вышлют всех нас, как и мою мать, в Советский Союз?
Дмитрий пожал плечами.
– Нет, не думаю. Кто же для них тогда будет зарабатывать деньги? Они свергнут правительство и приберут к рукам всю деловую жизнь Китая. Меня беспокоят ограбления и погромы, которые могут начаться.
Дмитрий решительно поднялся. Увидев, что я все еще сомневаюсь, он протянул руку.
– Аня, я хочу, чтобы ты была рядом со мной, – сказал он.
Сердце замерло у меня в груди, как только я увидела дом.
Землю в саду размыло дождями. Никто не подрезал розовые кусты. Страшные ползучие побеги карабкались по стенам, впиваясь в оконные рамы, оставляя коричневые шрамы на краске. Гардения потеряла все листья, превратилась в голую палку, торчащую из земли. Клумбы сплошь были забиты комьями грязи. Несмотря на приближающуюся осень, никто не позаботился о том, чтобы пересадить цветы. Из прачечной донесся голос Мэй Линь, она что-то напевала. Я поняла, что Дмитрий, должно быть, перевез ее в дом еще вчера.
Дверь открыла старая служанка. Увидев меня, она улыбнулась, и в ее запавших глазах блеснули искорки. На секунду лицо китаянки озарилось. За все те годы, что я знала ее, она ни разу не улыбалась мне. Странно, но сейчас, когда мы оказались на краю беды, Чжунь-ин вдруг решила полюбить меня. Дмитрий помог ей занести во двор мои чемоданы. Других слуг почему-то не было видно.
Стены гостиной пустовали, все картины куда-то пропали. Остались лишь дырочки от креплений, на которых они раньше висели.
– Я их спрятал. Для безопасности, – объяснил Дмитрий.
Старая служанка начала распаковывать чемоданы и заносить мою одежду наверх. Дождавшись, когда она скрылась из виду и не могла услышать моих слов, я повернулась к Дмитрию и сказала:
– Не лги мне. Никогда больше не лги мне.
Он вздрогнул, словно получил от меня пощечину.
– Ты их продал, чтобы потратить деньги на клуб. Я не дура; И не девчонка, хоть ты меня и считаешь такой. Я повзрослела, Дмитрий. Посмотри на меня. Я постарела.
Дмитрий зажал мне рот рукой и притянул к своей груди. Он выглядел совершенно измученным и тоже постарел. Я это чувствовала. Сердце у него еле слышно билось. Он сильнее стиснул мои руки и прикоснулся своей щекой к моему лицу.
– Она забрала их, когда ушла.
От его слов я вздрогнула, как от удара кнутом. Стало невыносимо больно. Значит, онаушла от него, а не он бросил ее ради меня. Я отстранилась и, отойдя к серванту, спросила:
– Она больше не вернется?
– Нет, – ответил Дмитрий, пристально глядя на меня.
Я глубоко вдохнула. Мне предстояло сделать выбор между двумя разными мирами. В одном из них я собирала чемоданы и возвращалась в квартиру, в другом оставалась с Дмитрием. Я сжала ладонями виски.
– Тогда забудем о ней, – жестко произнесла я. – Выбросим ее из нашей жизни.
Дмитрий бросился ко мне и уткнулся лицом в плечо.
– «Она», «ее», «была»… Такими словами мы теперь будем о ней говорить, – сказала я.
Танки Национально-освободительной армии грохотали по городу день и ночь. Казни сторонников коммунистов прямо на улицах стали обычным делом. Однажды по пути на базар я прошла мимо четырех отрубленных голов, насаженных на дорожные знаки, и обратила на них внимание, только когда у меня за спиной закричали девочка и ее мать. В те дни на улицах пахло кровью.
Следуя правилам комендантского часа, мы открывали клуб только три раза в неделю, что, в общем-то, было нам на руку, поскольку в заведении не хватало работников. Все повара уехали либо на Тайвань, либо в Гонконг; из музыкантов в городе остались исключительно русские. Тем не менее, когда мы открывались, в клубе во всем блеске собирались его завсегдатаи.
– Я не позволю кучке недовольных крестьян портить мне жизнь, – в один из вечеров заявила мне мадам Дега, глубоко затягиваясь сигаретой, вставленной в длинный мундштук. – Дай им волю, так они уничтожат все вокруг.
Ее пуделя задавила машина, но она мужественно перенесла эту потерю и завела себе попугая, которого звали Фи-Фи.
Подобное настроение читалось в глазах и других постоянных посетителей, которые остались в Шанхае. Британские и американские коммерсанты, голландские владельцы торговых судов, нервные китайские предприниматели. Отчаянное желание вести привычный образ жизни заставляло этих людей собираться в клубе, что и держало нас на плаву.
Несмотря на хаос, царивший на улицах, мы пили дешевое вино, как когда-то марочные вина лучших сортов, и ели нарезанное кубиками копченое мясо с тем же видом, с каким раньше наслаждались икрой. Когда выключалось электричество, мы зажигали свечи. Каждую ночь мы с Дмитрием танцевали в зале, словно новобрачные. Война, смерть Сергея, Амелия – все это казалось страшным сном.
По вечерам, когда клуб не работал, мы с Дмитрием оставались дома. Мы читали друг другу книги или слушали пластинки. В центре огромного агонизирующего города мы стали жить жизнью обычной супружеской пары. Амелия превратилась в призрак лишь изредка залетавший в дом. Иногда я чувствовала ее запах на подушке или замечала блестящую черную волосинку на щетке. Но я не встречалась с Амелией и ничего не слышала о ней, пока через несколько недель после того, как я переехала в дом, не зазвонил телефон. Трубку сняла старая служанка. Теперь, когда в доме не было дворецкого, у старухи вошло в привычку разговаривать по-английски и подходить к телефону. Я сразу поняла, кто звонит, увидев, как Чжунь-ин вбежала в комнату и как она старательно избегала встречаться со мной глазами. Она что-то шепнула Дмитрию.
– Скажи ей, что меня нет дома, – бросил он.
Служанка пошла обратно в прихожую и уже взяла трубку, чтобы передать послание, когда Дмитрий, достаточно громко, чтобы его услышала и Амелия, крикнул:
– Скажи, чтобы она больше сюда не звонила!
На следующий день я получила срочную записку от Любы с просьбой встретиться в клубе. Мы не виделись около месяца, и, когда заприметила ее в вестибюле, в пышной шляпе, но с мертвенно-бледным лицом, я не на шутку испугалась.
– Что с вами? – вскрикнула я.
– Мы уезжаем, – сообщила она. – Вечером отправляемся в Гонконг. Сегодня последний день, когда действительны выездные визы. Аня, ты должна ехать с нами.
– Я не могу, – сказала я.
– У тебя больше не будет шанса выбраться отсюда. У Алексея в Гонконге брат. Мы можем сделать вид, что ты наша дочь.
Никогда еще я не видела Любу такой взволнованной и испуганной, хотя именно ее я должна была благодарить за то, что смогла пережить кризис своей семейной жизни. Однако, взглянув на остальных женщин в зале, тех немногих, кто еще посетил клуб, я заметила, что на их лицах то же самое выражение мимического страха.
– Ко мне вернулся Дмитрий, – начала объяснять я. – Вряд ли он захочет бросить клуб, а я, разумеется, останусь с мужем. – Я прикусила губу и перевела взгляд на свои руки. Еще один близкий человек покидал меня. Если Люба уедет из Шанхая, мы, скорее всего, уже никогда не встретимся.
Люба раскрыла сумочку и достала носовой платок.
– Я же говорила, что он вернется, – пробормотала она, подпоен платок к глазам. – Я бы могла помочь вам обоим уехать, но ты права насчет Дмитрия, клуб он не оставит. Жаль, что они с моим мужем перестали быть друзьями. Алексей, наверное, смог бы его убедить в необходимости отъезда.
Появился метрдотель и объявил, что наш столик готов. Когда мы заняли места, Люба заказала бутылку лучшего шампанского и творожный пудинг на десерт. Принесли шампанское, И она залпом выпила первый бокал.
– Я сообщу тебе наш адрес в Гонконге, – с твердостью в голосе заявила она. – Если тебе понадобится наша помощь, любая, дай мне знать. Хотя мне было бы намного спокойнее, если бы я знала, что и вы собираетесь уехать из Шанхая.
– В клуб все еще ходят очень многие из старых посетителей, – сказала я. – Но если и они начнут уезжать из города, обещаю, я поговорю с Дмитрием.
Люба кивнула.
– У меня есть новости о том, что случилось с Амелией. – Она внимательно посмотрела на меня.
Я впилась пальцами в сиденье стула, не зная, хочу ли это слышать.
– Мне рассказали, что она начала охотиться за одним богатым техасцем. Но тот, судя по всему, оказался хитрее ее предыдущих жертв. Получив то, что ему было нужно, он бросил ее. На этот раз ее просто-напросто провели.
Я поведала Любе о том, как вчера вечером Дмитрий крикнул Амелии, чтобы она больше не звонила.
Кажется, шампанское немного успокоило нервы Любы. У нее на лице появилась улыбка.
– Так, значит, эта стерва решила еще раз попытать счастья, – усмехнулась Люба. – Не переживай, Аня. Он уже освободился от ее чар. Прости его и люби всем сердцем.
– Буду любить, – сказала я, чувствуя, как неприятно мне говорить об Амелии. Она была как вирус, который спит, пока о нем не вспоминаешь.
Люба осушила еще один бокал шампанского.
– Эта дамочка – дура, – заявила Люба. – Она всем рассказывает, что в Лос-Анджелесе у нее есть связи с богатыми людьми. Амелия хочет открыть свой собственный клуб «Москва – Лос-Анджелес». Просто смешно!
Когда мы вышли из клуба, шел дождь. Мы поцеловались на прощание. Выпитое шампанское помогло нам сдержать слезы. Я провожала Любу взглядом, пока она пробиралась через толпу и садилась в рикшу. «Что случилось со всеми нами? – подумала я. – Ведь это мы когда-то танцевали вальс в клубе „Москва – Шанхай“ и пытались петь, как Жозефина Бейкер».
Всю ночь тревожно завывали сирены и где-то вдалеке были слышны выстрелы. Утром в саду я увидела Дмитрия, который стоял по щиколотку в грязи.
– Они закрыли клуб, – сказал он.
Его лицо было пепельно-серым. В полных отчаяния глазах я увидела маленького Дмитрия, мальчика, который потерял мать. Как будто не желая соглашаться с очевидным, он покачал головой и прохрипел:
– Мы погибли.
– Но ведь это на время, пока все не утрясется, – попыталась я утешить мужа. – Я к этому была готова. У нас все есть, чтобы продержаться несколько месяцев.
– Ты разве не слышала? – зло крикнул он. – Коммунисты захватили власть! Они хотят, чтобы все иностранцы убрались отсюда. Все, в том числе и мы. Американское консульство и Международная организация беженцев зафрахтовали корабль.
– Тогда давай уедем, – твердо произнесла я. – Начнем все снова.
Дмитрий опустился на колени в грязь.
– Ты слышала, что я сказал, Аня? Беженцы! Мы не сможем ничего с собой взять.
– Тогда давай просто уедем, Дмитрий. Нам и так повезло, что кто-то согласился нам помочь.
Он поднес к лицу заляпанные грязью руки и прижал их к глазам.
– Мы станем бедными.
Слово «бедными» он произнес так, словно это был смертный приговор, ноя, как ни странно, почувствовала облегчение. Мы станем не бедными. Мы станем свободными. Я не хотела уезжать из Китая, потому что он меня связывал с матерью. Но тот Китай, который знали мы, прекратил существование. Он, как вода, в мгновение ока просочился у нас между пальцами. Никто был не в силах что-либо изменить. Даже мать согласилась Ом с тем, что нам с Дмитрием следует воспользоваться шансом все начать заново.
Старая служанка переменилась в лице, когда я сообщила ей, что она и Мэй Линь должны покинуть дом, потому что оставаться с нами теперь небезопасно. Я сложила в большие сумки нею еду, какую смогла найти в доме, и сунула старухе пачку денем; велев спрятать их под платьем. Мэй Линь вцепилась в меня руками и не хотела отходить ни на шаг. Дмитрию пришлось помочь мне усадить ее в рикшу.
– Вам нужно ехать вместе, – объяснила я девочке.
Когда рикша скрылся из виду, у меня на глаза навернулись слезы. Мне вдруг ужасно захотелось оставить Мэй Линь рядом с собой. Но я понимала, что девочку не выпустят из страны.
Мы занимались любовью с Дмитрием под рев пролетающих бомбардировщиков и эхо далеких взрывов.
– Простишь ли ты меня, Аня? Простишь ли когда-нибудь? – позже спросил меня Дмитрий. Я сказала, что уже простила.
Утром начался проливной дождь. Он барабанил по крыше подобно пулеметной очереди. Я выскользнула из объятий Дмитрия и подошла к окну. Вода, льющаяся с неба, собиралась на земле, превращаясь в мощные потоки, и смывала с улиц грязь, Я повернулась, посмотрела на обнаженное тело Дмитрия, который все еще спал, и подумала, как хорошо было бы, если дождь мог так же легко смыть прошлое. Дмитрий зашевелился и, приоткрыв веки, посмотрел на меня.
– Из-за дождя не переживай, – пробормотал он. – В консульство я пойду пешком. Собирай чемоданы, а я вечером вернусь и заберу тебя.
– Все будет хорошо, – говорила я, помогая ему застегнуть рубашку и надеть плащ. – Никто не хочет нашей смерти. Они просто добиваются, чтобы мы уехали из их страны.
Он погладил меня по щеке.
– Ты действительно считаешь, что мы сможем начать все сначала?
Мы вместе обошли весь дом, понимая, что уже вечером не будем отдыхать на этих мягких диванах и смотреть на сад из этих великолепных окон. Что станет с домом? Какое применение найдут ему коммунисты? Хорошо, что Сергею не суждено было увидеть, как погибнет любимое детище Марины. Я поцеловала Дмитрия и проводила взглядом до ворот. Укрываясь от дождя, он побежал по садовой дорожке, подняв воротник плаща и вжав голову в плечи. Мне захотелось пойти с ним, но времени оставалось мало, а мне еще нужно было приготовить все для отъезда.
Весь день я занималась тем, что извлекала из своих ювелирных украшений драгоценные камни и жемчуг и вшивала их в носки, швы нижнего белья и подол платьев. Сохранившиеся части нефритового ожерелья матери я спрятала в основание матрешки. Дорожной одежды у меня не было, поэтому в чемоданы я сложила свои самые дорогие платья, надеясь, что хотя бы смогу продать их. Собираясь, я испытывала смешанное чувство страха и возбуждения. Ни у Дмитрия, ни у меня не было уверенности в том, что коммунисты выпустят нас. Если они такие же люди, как Тан, то наверняка не выпустят. Подчиняясь неодолимой жажде мести, они просто казнят нас. Тем не менее, складывая вещи, я пела, потому что была счастлива и снова любила. Когда стемнело, я задернула все шторы и пошла в кухню, где зажгла свечи и попыталась приготовить праздничный ужин, используя те продукты, которые у нас остались. Прямо ни полу я расстелила белую скатерть и расставила свадебные тарелки и бокалы. Сегодня мы будем пользоваться ими в последний раз.
Когда настало утро следующего дня, а Дмитрий так и не вернулся, я попробовала позвонить в консульство, но линия не работала. Я подождала еще два часа, чувствуя, как от волнения у меня вспотели подмышки и стала мокрой спина. Дождь утих, я накинула плащ, натянула туфли и побежала в консульство. И коридорах и зале толпились люди. Мне вручили билетик и велели дожидаться своей очереди. Я напряженно всматривалась и толпу, пытаясь увидеть Дмитрия.
Вместо Дмитрия я заметила Дэна Ричардса, который выходил из своего кабинета. Когда я окликнула его, он сразу узнал меня и жестом показал, чтобы я подошла.
– С ума сойдешь с такой работой, Аня, – пожаловался Дэн, закрывая за нами дверь и помогая мне снять плащ. – Хотите чаю?
– Я ищу мужа, – сказала я, пытаясь унять дрожь в голосе. – Вчера он пришел сюда, чтобы взять пропуск на корабль, который перевозит беженцев, но так и не вернулся.
На добродушном лице Дэна появилось выражение озабоченности. Он усадил меня в кресло и похлопал по руке.
– Прошу вас, не беспокойтесь, – мягко произнес он. – У нас тут полнейший хаос. Я сейчас узнаю, что произошло.
Он вышел из кабинета. Я осталась неподвижно сидеть в кресле, рассматривая китайские древности и книги, часть которых уже была уложена в коробки.
Дэн вернулся через час с непривычно мрачным выражением лица. Я вскочила с кресла, с ужасом ожидая услышать, что Дмитрий погиб. В руке Дэн держал какую-то бумагу. Он поднял ее и показал мне. Фотография Дмитрия. Глаза, которые я так любила.
– Аня, это ваш муж? Дмитрий Любенский?
Я кивнула, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от ужасного предчувствия.
– Боже правый, Аня! – воскликнул Дэн, бессильно опускаясь в кресло и проводя рукой по взъерошенным волосам. – Вчера вечером Дмитрий Любенский сочетался браком с Амелией Миллман. Сегодня утром они уплыли в Америку.
Я стояла перед заколоченными дверьми и окнами клуба «Москва – Шанхай». Дождь прекратился. Невдалеке были слышны выстрелы. Глаза замечали каждую мелочь, каждую щербинку на портике, каменных ступенях, мраморных львах, охраняющих вход. Пыталась ли я навсегда запомнить их или просто смотрела на все это в последний раз, прежде чем забыть? Сергей, Дмитрий и я, танцующие под музыку кубинского оркестра, свадьба; похороны, последние дни… За моей спиной пробежала семья; мать на ходу пыталась успокоить плачущих детей, отец, сгорбившись, тащил повозку, груженную чемоданами и кофрами, которые у них наверняка конфискуют еще до того, как они доберутся до порта.
Дэн дал мне один час.
Потом я должна была вернуться в консульство. Он зарезервировал мне место на корабле ООН, который направлялся на Филиппины. У меня будет статус беженки, но я буду одна. Камни и жемчуг, вшитые в чулки, впивались в пальцы на ногах. Все остальные драгоценности попадут в руки толпы, которая захватит дом. Все, кроме обручального кольца. Я подняла руку, кольцо блеснуло в свете выглянувшего из-за туч солнца. Взойдя по ступенькам, я приблизилась к сидевшему у двери мраморному льву, который грозно скалил пасть, и положила кольцо ему на язык. Мое подношение Мао Цзэдуну.
