Текст книги "Белая гардения"
Автор книги: Александра Белинда
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
Я посмотрела на подругу. Ее глаза покраснели от слез.
– Конечно, я тебя не брошу, – заверила я Ирину. – Эта стерва не будет начальницей ни над тобой, ни надо мной.
Первый раз в жизни я употребила бранное слово, но почему-то вместе с изумлением почувствовала и гордость, что сделала это.
– Я знала, что вы одного поля ягода. – Аимка надменно посмотрела на нас, выпятив нижнюю губу.
Дверь в кабинет полковника открылась, и в просвете показалась голова Брайтона.
– Что тут за шум? – спросил он, почесывая ухо. – Уже поздно, а мне нужно еще поработать.
Присмотревшись, полковник наконец узнал меня.
– Аня! Все в порядке? – спросил он. – Что происходит?
– Нет, полковник Брайтон, – ответила я, – не все в порядке. Мою подругу безосновательно обвинили в воровстве.
Полковник вздохнул.
– Аня, зайдите ко мне на минуту. Попросите свою подругу подождать. Аимка, вы можете идти, на сегодня все.
Аимка недовольно нахмурилась, услышав, каким тоном полковник обращался ко мне. Тем не менее она расправила плечи и зашагала по дорожке обратно к баракам. Я сказала Ирине, чтобы она подождала, и зашла с полковником в кабинет.
Брайтон сел за письменный стол. Под глазами у него были круги, и казалось, что он раздражен. Но это никак не повлияло на мою решимость. Работа по пересадке саженцев и сортировке писем для меня была не так важна, как Ирина.
Он погрыз кончик карандаша, потом навел его на меня и сказал:
– Можете спросить у моей жены, и она подтвердит, что я иногда принимаю поспешные решения. Но, приняв решение, я никогда не отменяю его. Возможно, Роуз забудет упомянуть только одно: еще ни разу не было такого, чтобы я ошибся. Так вот, относительно вашего приема на работу я принял решение в ту же секунду, как только увидел вас. Вы были честны и готовы упорно трудиться.
Полковник встал из-за стола и подозрительно близко подошел к карте Австралии. Я уж подумала, что сейчас услышу очередную лекцию на тему «демографического вопроса».
– Аня, если вы скажете, что ваша подруга не брала ожерелья, я поверю вам. Во всяком случае, я тоже в этом сомневаюсь и поэтому просмотрел ее дело. В деле вашей подруги, как и в вашем, есть письмо от капитана Коннора. Он написал о ее мужестве при спасении психически нездоровых пациентов во время тайфуна. Если капитан Коннор такой же занятой человек, как и я, а мне думается, так оно и есть, у него вряд ли нашлось бы время писать характеристики на всех людей, которые прошли через его руки. Вероятно, у него были веские основания, чтобы потратить свое время и написать о вас хвалебные отзывы.
Как мне хотелось, чтобы Ирина в эту секунду оказалась в кабинете рядом со мной и услышала слова полковника! Впрочем, она все равно не смогла бы его понять.
– Благодарю вас, полковник, – отозвалась я. – Мне очень приятно то, что вы говорите.
– Я велел отселить Ирину в палатку не для того, чтобы накапать, – продолжил он. – Я считаю, что будет лучше, если она окажется подальше от Аимки. Но больше я об этом ничего не скажу, потому что мы очень нуждаемся в людях, владеющих языками. Когда появится возможность, я найду Ирине другое жилье, но пока ей придется смириться с тем, что есть.
Мне захотелось обнять его, но я, естественно, воздержалась. Поблагодарив Брайтона еще раз, я направилась к двери. Полковник склонился над какой-то тетрадью и стал писать.
– И вот еще что, Аня, – произнес он, когда я уже закрывала за собой дверь. – Не рассказывайте никому о нашем разговоре. Не хочу, чтобы люди стали думать, что у меня есть любимчики.
Недели, последовавшие за происшествием с ожерельем, были горькими. Хотя полковник Брайтон не внес Ирину в черный список и даже Ромола со своей подругой, которую звали Тесса, вспомнили все, что знали по-русски, чтобы сказать ей, что они не считают ее виноватой, Австралия у Ирины перестала вызывать восторг. Наше новое жилье не улучшило ситуацию. Палатка находилась на самом краю лагеря, вдали от всех остальных, где жили сицилийцы, которых должны были в скором времени отправить на север, на тростниковые поля, и еще дальше от женского туалета. Вставая в полный рост, я касалась головой потолка нашего убогого жилища, а полом здесь служила обычная земля, да еще пыльная, из-за чего все наши вещи тоже пропитались запахом пыли. Хорошо, что основное время я проводила на службе в административном здании, но Ирина, которая осталась без работы, целыми днями лежала в постели или слонялась вокруг почты, ожидая вестей от Розалины.
– Франция очень далеко отсюда, – пыталась я втолковать ей. – Письмо будет идти туда несколько недель, а Розалина не может все время слать телеграммы.
Единственное, к чему Ирина не утратила интерес, это уроки английского языка. Поначалу меня это радовало. Когда я приходила с работы, она практиковалась в произношении гласных или читала со словарем «Australian Women's Weekly». Я думала, что раз у нее не угас интерес к языку, дела пойдут на лад. Но потом я поняла, что уроки английского были частью ее подготовки к переезду в Соединенные Штаты.
– Я хочу уехать в Америку, – как-то утром сказала она, когда я приняла душ и стала переодеваться, чтобы пойти на работу, – Если бабушка выздоровеет и ее примут в США, мне нельзя упускать этот шанс.
– Все образуется, – ответила я. – Мы соберем денег и найдем нормальную работу в Сиднее.
– Я тут зачахну, Аня, ты это понимаешь? – воскликнула ими. Ее глаза налились слезами. – Я не хочу оставаться в этой ужасной стране, среди ее ужасных жителей. Мне нужно ощущение красоты. Мне нужна музыка.
Я присела на край кровати и взяла ее за руки. С Ириной происходило именно то, чего я больше всего боялась. Если она утратит надежду, смогу ли я продолжать надеяться?
– Мы не мигранты, – сказала я. – Мы – беженцы. Разве мы можем уехать? По меньшей мере нам нужно заработать хотя бы какие-то деньги.
– А как же твой друг? – спросила она, хватая меня за рукав. – Американец?
Я не решилась рассказать ей, что сама уже много раз думала написать письмо Дэну Ричардсу. Но мы с австралийским правительством подписали контракт, и я сомневалась, что Дэн в этой ситуации мог помочь нам. Во всяком случае, нужно было подождать хотя бы два года. Я слышала, что за нарушение контракта высылали из страны. А куда нас могли выслать? И Россию? Там бы нас расстреляли.
– Я подумаю об этом, если ты пообещаешь провести день с Марией и Наташей, – сказала я подруге. – Они говорили, что им не помешал бы помощник в столовой, к тому же там хорошо платят. Ирина, мы будем работать, накопим денег и поедем в Сидней.
Сначала она не соглашалась, но, поразмыслив, все-таки решила, что, работая в столовой, можно было бы начать копить на поездку в Америку. Я не стала с ней спорить, поскольку была довольна и тем, что Ирина перестанет все дни проводить и одиночестве. Я дождалась, пока подруга оденется и причешется, и мы вместе направились в столовую.
Душевное состояние Ирины, похоже, вызвало волнение не только у меня. Когда вечером я вернулась в палатку, то застала там Льва, мужа Марии, и их зятя Петра. Первый был занят тем, что подрезал траву, которой заросло все вокруг, а второй сколачивал из досок пол.
– Ирина страшно боится змей, – пояснил Петр. – Так ей будет спокойнее.
– А где она? – спросила я.
– Мария с Наташей повели ее в кинозал. Там есть пианино и Наташа хочет опять начать играть. Они собираются убедить Ирину петь.
В сумке с инструментами, которые они принесли, я заметила кирку и спросила, можно ли мне ее взять, чтобы вскопать землю в садике перед палаткой.
– Тот сад, что ты устроила у входа и вокруг флагштока, великолепен, – произнес Лев, выпрямившись и отбросив в сторону серп. – У тебя просто талант к садоводству. Где ты ни училась?
– У моего отца в Харбине был сад. Наверное, я научилась, когда наблюдала за ним. Он говорил, что для души полезно иногда копаться в земле.
Последние часы до наступления сумерек Петр, Лев и я были заняты тем, что благоустраивали нашу палатку. Когда мы закончили, ее было не узнать. Внутри пахло сосной и лимоном. Снаружи я посадила колокольчики, маргаритки и несколько гревиллей. Подстриженный газон дополнял картину.
– Теперь все в лагере обзавидуются, – рассмеялся Лев.
Общество Марии и Наташи немного улучшило настроение Ирины, но не сильно. Она не хотела всю жизнь провести в лагере, а мы по-прежнему не имели представления, когда сможем по ехать в Сидней. Я попробовала отвлечь ее от невеселых мыслей поездкой в город. Чтобы до него добраться, нужно было минут двадцать ехать на местном автобусе. В тот день еще несколько людей из лагеря ехали в город, но никто из них не разговаривал ни по-русски, ни по-английски, поэтому расспросить их не удалось. Когда автобус стал подъезжать к городу, мы увидели улицы, которые по ширине были, как два квартала в Шанхае. По обеим сторонам к ним липли бунгало из песчаника и одноэтажные домики, прятавшиеся за белыми палисадниками. Росшие на обочинах вязы, ивы и огромные амбровые деревья своими переплетенными ветвями укрывали дорогу от солнца.
Автобус остановился на главной улице среди домов, окруженных чугунными оградами, и магазинов с навесами из гофрированных листов железа. На углу возвышалась церковь в георгианском стиле. У тротуаров, бок о бок с лошадьми, привязанными к корытам с водой, стояли запыленные машины. С другой стороны улицы мы увидели пивную, занимавшую трехэтажное здание. На ее стене была нарисована реклама пива «Тухис»: мужчина, играющий в гольф.
Миновав магазин тканей, скобяную лавку и универмаг, мы с Ириной подошли к кафе-мороженому, где из динамика звучала музыка Диззи Гилеспи. Афро-кубинский джаз до того не вязался с этой сухой и пыльной улицей, что даже Ирина начала улыбаться. Женщина в платье на пуговицах подала шоколадное мороженое в вафельных рожках, которое нам пришлось съесть очень быстро, потому что оно сразу начало таять, как только мы вышли из кафе.
Я обратила внимание на мужчину, который наблюдал за нами с автобусной остановки. Его красное лицо и мутные глаза свидетельствовали о том, что он был пьян. Я сказала Ирине, что нам лучше перейти на другую сторону улицы.
– Эй вы, реффосы [12]12
«Реффо» – австралийское жаргонное слово для обозначения европейских беженцев после Второй мировой войны.
[Закрыть], отправляйтесь домой! – рыкнул он. – Вы нам тут не нужны!
– Что он сказал? – спросила у меня Ирина.
– Он просто пьян, – ответила я, стараясь быстрее увести ее от автобусной остановки. Мне не хотелось, чтобы Ирина видела темную сторону Австралии.
– Убирайтесь туда, откуда приехали, грязные шлюхи! – закричал он нам вдогонку.
Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Меня так и подмывало обернуться и посмотреть, не гонится ли он за нами, но я не стала этого делать, понимая, что нельзя показывать свой страх.
– Грязные шлюхи! – еще раз рявкнул он.
В пивной открылось окно, и кто-то крикнул:
– Заткнись, Гарри!
К моему удивлению, Ирина засмеялась.
– Это я поняла, – сказала она.
Главная улица переходила в парк, окруженный соснами. В самом парке было много красивых, богато украшенных фонтанами и клумб, густо усаженных бархатцами. Рядом с эстрадой для оркестра, увитой цепкими лианами бугенвиллеи, на коврике, расстеленном на траве, расположилась семья. Когда мы поравнялись с ними, глава семейства пожелал нам доброго утра. Ирина приветливо ответила ему по-английски, но встреча с пьяным на остановке выбила нас из колеи, поэтому мы не остановились, чтобы поговорить с этими приятными людьми.
– Какой красивый парк, – заметила я.
– Да, особенно по сравнению с лагерем.
Мы присели на ступеньках эстрады. Ирина нарвала клевера и принялась плести венок.
– Я и не думала, что рядом с нами есть какая-то цивилизация, – оживленно произнесла она. – Мне казалось, что есть только лагерь, а вокруг – пустота.
– Надо было раньше сюда приехать. – Я обрадовалась, что Ирина наконец заговорила о чем-то приятном.
Она закончила плести венок и повесила себе на шею.
– На твоем месте я бы возненавидела меня, – с грустью произнесла подруга. – Подумай только, если бы не я с бабушкой, ты была бы уже в Нью-Йорке.
– Я и так как-нибудь до Нью-Йорка доберусь, – сказала я. – И тебя с собой возьму.
Ирина подняла на меня глаза. Они были полны слез. Я говорила совершенно искренне. Какой бы тяжелой ни казалась жизнь в Австралии, не было никакой гарантии, что в Америке нас ожидает рай. Главное ведь не страна, в которой ты живешь, а люди, окружающие тебя.
– Единственное, что имеет для нас значение, это выздоровление Розалины. Нам нужно привезти ее сюда, – после паузы добавила я.
Ирина сняла с шеи венок и надела на меня.
– Я люблю тебя, – с благодарностью прошептала она.
Кроме подавленного настроения Ирины, больше всего в эпизоде с украденным ожерельем меня огорчило то, как Аимка повела себя с нами. Я не могла понять, почему сначала она старались быть такой приветливой, если глубоко в душе ненавидела русских. Эта загадка разрешилась через несколько недель, когда и прачечной я повстречалась с Тессой.
– Привет, – сказала я, не вынимая рук из мыльной воды.
– Привет, – ответила Тесса. – Как твоя подруга?
– Ей лучше.
Тесса засунула руку в карман и достала спичечный коробок. Чиркнув спичкой, она зажгла бойлер, потом той же спичкой прикурила сигарету.
– Я слышала, у вас теперь не палатка, а загляденье, – произнесла она, выпуская струйку дыма через уголок рта.
Я выкрутила блузку и бросила ее в раковину для полоскания.
– Да, – подтвердила я. – Теперь это дворец.
– А у нас сплошные неприятности. – Девушка вздохнула.
– Эльза старается? – спросила я.
Она на секунду задумалась и раздраженно сказала:
– Эльза – просто сумасшедшая. А вот Аимка – настоящая стерва. Она всех с ума сводит.
Я вынула пробку в раковине, выкрутила остальное белье и бросила его в корзинку.
– Это как же?
– Она настраивает Эльзу против нас. Мы молоды, нам иногда хочется и с мужчинами пообщаться, ну ты понимаешь. Аимка должна была поселить Эльзу с женщинами постарше или с такими же черствыми, как она сама, немками, которые только и думают, как бы не нарушить правила. Но Аимка этого не делает. Она всех изводит.
– Ничего не понимаю. – Я покачала головой. – Она жила в Будапеште, в семье, которая укрывала евреев во время войны. Наверняка это были добрые люди.
От удивления у Тессы глаза чуть не вылезли из орбит.
– Кто тебе это сказал? – Девушка погасила сигарету и вплотную приблизилась ко мне. Осмотревшись, нет ли кого рядом, Тесса продолжила шепотом: – Аимка – венгерка, но жила в Польше. Известно, что она сотрудничала с оккупантами. Помогала посылать на смерть еврейских женщин и детей.
В тот день я вернулась с работы со странным ощущением размышляя о том, что, оказывается, есть целые пласты жизни, о существовании которых я даже не догадывалась. В Европе происходило нечто такое, что никогда не будет понято до конца. Раньше я думала, что Шанхай полон грязи и лжи, но теперь жизнь в Шанхае – по крайней мере, та ее сторона, которая была знакома мне, – вдруг стала казаться довольно простой: если у тебя есть деньги, живи в свое удовольствие, если денег нет – посторонись.
Вернувшись к палатке, я увидела Ирину, которая копалась на небольшом огородике на заднем дворе. Вечернее солнце светило ярко, и мне пришлось прищуриться, чтобы разглядеть, что она там делала. Ирина сидела на четвереньках и смотрела на что-то за углом палатки. Я подумала, что, возможно, ей все-таки удалось повстречаться со змеей, но, когда я подошла Оли же, Ирина улыбнулась и прижала палец к губам.
– Иди сюда, – шепнула подруга, знаком приглашая меня посмотреть ей через плечо.
Я тоже опустилась на четвереньки и подползла к ней. С другом стороны палатки какое-то животное с круглой спиной, мускулистыми ногами и длинным хвостом пощипывало травку, совсем как корова. Наверное, оно почувствовало, что мы на него смотрим, потому что повернуло к нам свою морду. У него были длинные, похожие на заячьи, уши и сонные карие глаза. Я узнала его. Я им дела такое животное на картинке в энциклопедии. Кенгуру.
– Правда, красавец? – восхищенно произнесла Ирина.
– А я думала, ты назовешь его еще одним мерзким австралийцем.
Мы рассмеялись.
– Нет, он очень симпатичный.
Как-то утром, в начале февраля, я сидела в административном здании и перебирала письма, вполуха слушая разговор полковника с Эрни о делах в лагере.
– Город и лагерь – это два совершенно разных сообщества, и сами по себе они не интегрируются. Нам нужно срочно что-то делать, – говорил полковник. – Как добиться, чтобы переселенцы перестали чувствовать себя здесь чужими, а австралийцы приняли их? Прежде всего это должно произойти здесь, в нашем городишке, где в основном живут тихие и приветливые люди.
– Согласен, – сказал Эрни, меряя шагами то небольшое пространство за рабочим столом, которое было в его распоряжении. – В Сиднее прошли акции протеста против небританских мигрантов. Даже у нас в городе было несколько подобных случаев.
– Каких случаев?
– В некоторых магазинах были разбиты витрины. Их владельцы подозревают, что причина в том, что они обслуживали людей из лагеря.
Полковник вздохнул и опустил голову. Дороти перестала печатать на машинке.
– Люди тут хорошие, – продолжил Эрни. – Наверняка за всем этим стоит какая-нибудь кучка хулиганов. Не стоит переживать из-за выходок глупых мальчишек.
– В этом-то и дело, – заметил полковник. – Я уверен, что горожане приняли бы переселенцев, если бы как-то сблизились с ними, узнали их получше.
– В других лагерях мигранты организовали концерты для местных жителей, – сказал Эрни. – У нас тоже много талантливых людей. Может, и мы что-нибудь придумаем?
Брайтон задумчиво тер подбородок.
– А почему бы и нет? – произнес он после паузы. – Наверное, стоит попробовать. Начнем с чего-нибудь не очень масштабного. Попрошу Роуз связаться с ГЖА [13]13
Государственная Женская Ассоциация.
[Закрыть]. Есть у нас музыкант?
Эрни пожал плечами.
– Это зависит от того, какая нужна музыка. Опера, кабаре, джаз… У нас полно музыкантов. Только скажите, что нужно и на когда, и я все устрою.
Не выдержав, я вскочила из-за стола. Все удивленно посмотрели в мою сторону.
– Извините, – выпалила я. – У меня есть предложение.
Полковник улыбнулся.
– Что ж, – сказал он. – Если это предложение такое же дельное, как и то, что касалось местной растительности, я вас внимательно слушаю.
– Зачем ты вообще впутала меня в это дело?! – закричала Ирина. Крик эхом разнесся по всему женскому туалету в церкви, где Государственная Женская Ассоциация устраивала встречи участнниц. В туалете было три кабинки, и плитка на стенах и на полу по цвету напоминала засохшую жвачку. Пахло застоявшейся водой.
Она приподняла волосы на затылке, чтобы мне было удобнее застегивать на ней свой зеленый чонсэм. Я заметила, что на задней стороне шеи у нее появилась красная сыпь.
– Я и не думала, что ты так разнервничаешься, – отозвалась я, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. – Я думала, тебе нравится выступать перед людьми.
Наташа, которая не могла похвастаться осиной талией, втискивала себя в чрезвычайно узкое платье. Услышав мои слова, она фыркнула и стала разминать пальцы, щелкая суставами.
– Никогда еще у меня не было столь ответственного выступления, – сказала она. – Полковник Брайтон ведет себя так, словно от нас сегодня зависит успешное решение всего «демографического вопроса».
Когда Наташа красила губы, у нее дрогнула рука, поэтому ей пришлось вытирать носовым платком рот и все начать заново.
Я разгладила чонсэм у Ирины на бедрах. Чтобы он налез на ее более плотную фигуру, нам пришлось его немного перекроить и частично зашить разрезы по бокам, чтобы они начинались не от бедра, а от колена. Ирина набросила на плечи испанскую жаль и завязала ее на груди. Подумав, мы решили, что красное платье, в котором она исполняла фламенко, смотрелось бы слишком вызывающе для ее австралийского дебюта, и поэтому остановились на образе более скромном, но и более экзотичном.
И Ирина, и Наташа заплели волосы в стиле Джуди Гарленд. Я помогла закрепить прически заколками. Что бы ни думали сами девушки, выглядели они великолепно.
Я оставила Ирину заниматься гримом, а сама стала причесываться перед зеркалом. Роуз достала нам целый набор разнообразных пудр, губных помад и лака для волос. Удивительно, как этот простой косметический набор в одну секунду повысил нашу самооценку после того, как мы несколько месяцев обходились без самых простых вещей.
– Аня, пойди посмотри, – попросила Ирина, прислонившись к рукомойнику и натягивая чулки. – Расскажешь, какая там обстановка.
Актерские туалетные комнаты находились внизу лестничного марша, который начинался прямо от сцены. Я подняла юбку и побежала наверх. Сбоку на занавесе была щель, ею я и воспользовалась, чтобы оценить обстановку в зале. Свободных зрительских мест уже почти не осталось, а люди все шли и шли. Местное отделение ГЖА разослало приглашения женским организациям из соседних городов, так что публика в основном состояла из женщин самых разных возрастов. Многие привели с собой мужей, и эти фермеры с красными от постоянного пребывания на открытом воздухе лицами выглядели так, словно их против воли нарядили в парадные костюмы. В проходе между рядами появился молодой человек с вьющимися черными волосами, рядом с ним шла женщина, наверное его мать. Костюм на юноше был на размер больше, чем нужно, но, несмотря на это, его появление вызвало небольшой фурор среди группки девушек в платьях из тафты. Видя, как они начали, прикрываясь ладошками, перешептываться и хихикать, я решила, что это, несомненно, самый завидный жених в городке.
В дальнем конце зала почтенного вида женщина хлопотала у стола, заставленного ламингтонами [14]14
Австралийский бисквитный торт, покрытый шоколадом и сушеным кокосом.
[Закрыть], яблочными пирогами и рулетами с вареньем. Рядом с ней женщина в костюме-двойке разливала чай. Мимо нее прошел священник, довольно молодой мужчина, и она протянула ему чашку. Он принял ее с благодарным наклоном головы и занял свое место в заднем ряду.
Я задумалась, почему он сел не впереди, а дальше от сцены? Улыбнувшись, я решила, что он, видимо, в любую минуту готов был откликнуться на призыв Господа и исполнить какую-нибудь службу.
Полковник и Роуз знакомили президента местного отделения ГЖА с несколькими мигрантами, которых заранее выбрали, чтобы они представляли лагерь. Среди них были фармацевт из Германии, оперная певица из Вены, профессор языкознания из Венгрии, профессор истории из Югославии и члены чехословацкой семьи, приглашенные сюда благодаря их безупречным манерам. Эрни разговаривал с Дороти, которая была в желтом платье и с цветком в прическе. Рассказывая что-то веселое, он размахивал руками, как бабочка крыльями, а Дороти, слушая его, часто моргала.
– Так-так, понятно, – прошептала я. – Как это я раньше не заметила?
Когда я вернулась в туалетную комнату, Ирина и Наташа просматривали ноты.
– Зал полон! – сообщила я.
Я заметила, как они обе нервно усмехнулись, и потому решила больше ничего не рассказывать. Они думали, что придется выступать перед двумя десятками зрителей, а вместо этого в зал набилась почти сотня.
Раздался стук в дверь, и в комнату просунули головы полковник и Роуз.
– Удачи вам, девушки, – пожелала Роуз. – Выглядите вы потрясающе.
– Не забудьте, – добавил полковник, – что наша судьба в ваших руках и…
Он не успел закончить, потому что Роуз потащила его за собой.
Я посмотрела на часы.
– Пожалуй, пора подниматься.
Бросив им на прощание «удачи!», я оставила Ирину с Наташей на сцене, а сама заняла место в конце первого ряда. Зал был полон. Между рядами, высматривая свободные места, суетились опоздавшие. Я подумала, что было бы лучше, если бы свет погасили до того, как откроется занавес, иначе Наташа и Ирина, увидев, сколько людей собралось в зале, не смогут совладать с волнением.
По ступеням на сцену поднялась президент ГЖА. Это была полная женщина с вьющимися волосами, стянутыми сеточкой. Сначала она поприветствовала гостей, потом передала микрофон полковнику Брайтону, чтобы тот представил исполнителей. Но полковник сначала достал какие-то записи и принялся рассказывать зрителям о жизни в лагере и о значении мигрантов для будущего Австралии. Я заметила, что Роуз делает ему знаки заканчивать быстрее.
– Хорошо еще, что он не принес свои картонные карточки, – услышала я шепот Эрни, сидевшего рядом с Дороти.
Когда полковник дошел до «демографического вопроса», я чуть было не застонала. Роуз, пригнувшись, прошла к первому ряду и юркнула за кулисы. Внезапно крылья занавеса разъехались в стороны, и все увидели на сцене Ирину и Наташу, которые замерли от неожиданности. Наташа, немного растерявшись, опустила пальцы на клавиши, и публика зааплодировала. Полковник поблагодарил всех за то, что они пришли, и занял свое место в зрительном зале. Он посмотрел на меня и ободряюще улыбнулся. В это же время на свое место рядом с ним незаметно скользнула Роуз.
Ирина начала выступление с песни «Мужчина, которого я люблю». Она исполняла ее на английском языке, и я сразу заметила, что ее голос звучал несколько напряженно. Мы с Роуз сами перевели слова песни. Кроме того, Роуз купила ноты нескольких новых песен. Едва Ирина начала петь, мне стало понятно, что мы совершили ошибку. Английский – не тот язык, который давал ей возможность вести себя уверенно во время выступления. Я чувствовала, что у моей подруги сжимается горло, видела, как потускнел ее взгляд. Это была совсем не та Ирина, какой я уже видела ее на сцене. Бросив взгляд на зрителей, я заметила, что почти все они терпеливо слушали, но кое-кто начал хмуриться, Ирина даже пару раз запнулась на некоторых словах и покраснела. В дальнем конце зала перешептывалась какая-то пара. Через несколько минут они встали и направились к выходу. Понимая, что сейчас происходит в душе Ирины, я сама готова была провалиться сквозь землю.
У нее с плеча соскользнула шаль, и сочетание зеленого и красного цветов в ее наряде при сценическом освещении тоже показалось некрасивым. Ирина выглядела как абажур лампы. Мой взгляд снова скользнул по зрителям: платья на женщинах были сплошь белые, розовые или светло-голубые.
Ирина перешла к французской песне. Первые куплеты она спела на английском языке, последующие – на французском (это была моя идея, поскольку песня в этом случае сохраняла свой национальный колорит). С французским текстом Ирина справилась прекрасно, но вот на английском вновь споткнулась. В результате, вместо того чтобы прозвучать ярко и необычно, песня получилась странной и как бы распалась на части.
Достав из сумочки носовой платок, я вытерла вспотевшие ладони. Что я скажу полковнику? Я украдкой посмотрела на Дороти, но та сидела с непроницаемым лицом. Наверное, в душе она уже торжествовала. Я представила себе, как буду утешать Ирину после концерта. «Мы сделали все, что могли», – скажу я ей. Чтобы хоть как-то поднять ей настроение после происшествия с ожерельем, ушли недели. Что же будет после концерта?
Еще одна пара поднялась, чтобы уйти. Французская песня окончилась, и Наташа начала уже играть следующую композицию, но Ирина неожиданным взмахом руки прервала ее. Щеки у нее горели, и мне показалось, что сейчас у нее из глаз потекут слезы, но вместо этого она начала говорить.
– С английским языком у меня пока неважно, – произнесла она, тяжело дыша в микрофон. – Но музыка скажет больше, чем слова. Следующую песню я исполню на русском языке. Я посвящаю ее своей лучшей подруге Ане, которая научила меня любить вашу прекрасную страну. – Ирина кивнула Наташе.
Я узнала печальную мелодию.
Мне сказали, что ты не вернешься,
Но словам не поверила я.
За поездом поезд,
И все без тебя.
Но пока живет твой образ в сердце,
Ты со мною всегда.
Мы не включили эту песню в программу, потому что посчитали ее слишком грустной для подобного концерта. Я подняла голову и стала смотреть в потолок. Мне стало безразлично, что думают другие. Ирина была права насчет Австралии. Эта страна не для нее. Я приложу все силы, буду работать день и ночь, чтобы заработать нам на переезд в Нью-Йорк, где ее талант будет оценен. Возможно, если удастся накопить достаточно денег, мы сможем обойтись и без помощи Дэна. К тому же, если мы уедем из этой страны, австралийское правительство ничего не сможет сделать с нами. Разве что запретит возвращаться.
Я снова устремила взгляд на Ирину. Эта песня оживила ее. От Ирины буквально исходила энергия – через голос, через родной для сердца язык. Сидевшая рядом со мной женщина достала из сумочки платок. Я покосилась на зрителей в зале. В их настроении произошла явная перемена. Никто больше не ерзал и не вставал с мест, все притихли, вслушиваясь в слова и мелодию песни. У некоторых на глазах блестели слезы. Они были так же заворожены пением Ирины, как когда-то беженцы на острове Тубабао.
Ирина пела с закрытыми глазами, но как же мне захотелось, чтобы она увидела, что творилось в зале, что ее голос делал с людьми! Они, наверное, за всю свою жизнь не слышали ни единого слова по-русски, но, похоже, понимали, о чем была эта песни. Эти люди могли не знать, что такое революция, война, изгнание, ни наверняка на себе испытали, что такое печаль и тоска. Они не могли не знать, каково родить мертвого ребенка или не дождаться и сына. Мне опять вспомнилась палатка Наташи и Марии на Тубабао. Нет таких людей, которые бы ни разу в жизни не сталкивались с трудностями. Просто каждый ищет свое счастье и свою красоту.
Музыка затихла, и Ирина открыла глаза. На какую-то секунду в зале повисла тишина, но потом публика взорвалась овациями. Один мужчина встал с места и крикнул «Браво!». К нему присоединились и другие. Я повернулась к полковнику. У него было такое довольное лицо, как у мальчика, который собирается задуть свечи на именинном торте.
Только через несколько минут аплодисменты стихли настолько, что Ирина смогла снова что-то сказать.
– А сейчас, – объявила она, – мы исполним для вас веселую песню. В этом зале много свободного места. Если вам захочется танцевать – танцуйте.
Руки Наташи пробежали по клавишам, и Ирина запела джазовый номер. Первый раз эту песню я услышала в клубе «Москва – Шанхай».
Когда смотрю я на тебя,
Солнце светит и поет душа.
Люди в зале стали переглядываться. Полковник пригладил волосы и приосанился. Остальные зрители не могли устоять перед зажигательным ритмом и стали в такт мелодии постукивать ногами по полу и хлопать себя по коленям. Но никто не пошел танцевать. Однако Ирину и Наташу это ни капли не смутило, они лишь расправили плечи и продолжили исполнение с большим воодушевлением.
Будь смелее,
Время быстро пролетит.
Если ты не перестанешь сомневаться,
Что ж, нам лучше сразу попрощаться.
Роуз толкнула полковника локтем в бок, да так сильно, что тот вскочил со своего кресла. Когда он оказался на ногах, ему ничего другого не оставалось, кроме как одернуть форму и протянуть руку жене, приглашая ее на танец. Пройдя вперед, ближе к сцене, они исполнили лихой квикстеп. Зрители зааплодировали. Эрни схватил за руку Дороти, и они тоже пустились в пляс. Один фермер, который пришел на концерт прямо в рабочей одежде, встал и подошел к оперной певице из Вены. Поклонившись, он протянул ей руку. Профессор языкознания призвал на помощь профессора истории, и вместе они принялись сдвигать кресла к стенам, чтобы освободить пространство. Скоро танцевали уже все, кто был в зале, включая и священника. Поначалу женщины не решались к нему подойти, но он так увлеченно пританцовывал и щелкал пальцами, что в конце концов одна девушка из чехословацкой семьи направилась к нему.
