Текст книги "Дубравы"

Автор книги: Александр Юзыкайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Новиков помолчал, снова почему-то окинул Йывана недовольным взглядом и принялся вызывать новобранцев дальше. Йыван поначалу не мог понять, чем он заслужил особое внимание, но вдруг его озарило: видно, и сюда сообщили о его сочувствии бунтовавшим лесорубам!

...Начались трудные дни муштры. Учили всему – стрелять, маршировать, за лошадьми ухаживать. Служить в кавалерии нелегко. Сколько времени приходится тратить на уход за лошадьми! Особенно трудно на марше, да и в будни нелегко. У кавалериста свободных минут не остается. Сам, как все, стирает белье, в казарме порядок наводит, оружие надраивает. И о коне не должен забывать – поить, корм вовремя подкидывать, скребницей чистить.

Чаще других кавалерист лишается и сна, и отдыха. Дежурный по эскадрону, унтер-офицер, в полпятого утра уже будит:

– Встать на уборку!

Каждый знает – пора коня поить. А если конь норовистый попадется? Сколько с ним повозиться надо, чтобы его приучить! Что и говорить – на первых порах мало кто из кавалеристов доволен выпавшей ему долей.

Однажды на заре солдат подняли по тревоге. И как гром поразило известие – война началась! Сколько было разговоров об этом! Да, война, видно, будет долгая – спор между собой затеяли многие страны.

Кавалерийский полк, где служил Йыван, срочно перебросили в Литву, в город Сувалки. И здесь солдат муштровали. Сюда же прибыли еще одна кавалерийская дивизия, гусарский и драгунский полки.

Йыван тревожился: господи, неужели и вправду воевать придется! Но узнать, что же намеревается командование предпринять дальше, было не у кого. Да лучше об этом ни с кем не говорить. А для себя решил: «Коли выпадет доля воевать за отечество – в бою себя не посрамлю».

Глава восьмая

Хорошо было Янису дома. Бродил по лесам, полям, наслаждался запахами родной земли. Помог дядюшке Мартыню много дел переделать по хозяйству. Все необходимое в доме исправил, повеселил рассказами о своей жизни в ссылке. Веселиться, кажется, было нечему, но Янису не хотелось говорить о своих мытарствах на чужбине. Тем более, что собеседники, обрадованные его приездом, тоже не хотели думать о грустном. Да и редко Янис бывал веселым, чаще – замкнутым и задумчивым.

Однажды, гуляя по лугу, Янис увидел конный отряд – в полном снаряжении. Поинтересовался, куда воины путь держат. Ответ офицера его ошеломил – кавалерийский отряд направляется к прусской границе. Что бы это значило?! «Хватит разгуливать, – решил Янис. – Надо срочно отправиться в город. Найти друзей и все выяснить».

Придя домой, он торопливо собрался и, захватив мешок с нужными ему вещами, простился с назваными родителями, поцеловал погрустневшую сестренку... Пообещал скоро вернуться, объяснять, почему так быстро уезжает, не стал. И Марианна, и ее муж недоумевали:

– С чего это Янис так нежданно-негаданно уехал? Не успел отдохнуть после стольких лет скитаний, и уж опять куда-то его потянуло! Задумал что-то, не иначе, но зачем скрывать?

Зайга долго ходила с мрачным лицом – показалось обидным, что брат уехал так неожиданно. В городе Янис сразу отправился к своему бывшему однокашнику по семинарии.

– Эдуарда нет дома, – сказала Янису соседка, с любопытством оглядывая незнакомого парня. – Он на похоронах.

– Кто же умер? – растерянно спросил Янис.

– Вольдемар... умер, – сказала она неохотно. – Вместе они работали... Товарищи. А вы кем Эдуарду будете?

– Я с Эдуардом учился. Зовут меня Янис Крейтусс... – Янис задумался и медлил уходить.

Соседка Эдуарда, заметив у незваного гостя мешок с вещами, спросила, откуда он приехал. Узнав, что издалека, предложила подождать возвращения Эдуарда в его комнате.

– Она не заперта... Мы живем дружно.

Но Янис отрицательно покачал головой. Он вынул из кармана бумагу и карандаш, черканул две строки, протянул старухе:

– Пожалуйста, передайте ему, когда вернется. Очень прошу – не забудьте. Может, нам не придется свидеться.

– Обязательно передам, – пообещала женщина. – А может, еще что-нибудь накажете. Да не спешите, попейте кофе. С дороги ведь.

– Нет! Нет! Я тороплюсь. Все написал... Не хочу вас обременять... Да и не голоден я.

Янис вежливо попрощался с соседкой Эдуарда и теперь уже не спеша направился к центру города, хорошо ему знакомого. Спешить-то ему, сказать по правде, было некуда. Долго раздумывал, что предпринять.

Примерно через полчаса он замедлил шаги у чугунных ворот обширного двора. Спустился по лестнице в подвал большого здания, постучал в маленькую дверь дворницкой. В щелку выглянул хозяин комнаты – глубокий старик. В нем Янис с трудом узнал своего давнего знакомого дядюшку Гунара, с незапамятных времен работавшего дворником. Несколько лет назад Янис, когда учился, частенько посещал подвальное жилье старика.

– Кто ты? – спросил дворник, всматриваясь в Яниса, – Зачем пришел?

– Я ваш старый друг – Янис Крейтусс.

– Кто? Кто?

– Я-нис Крей-тусс! – повторил по слогам пришелец.

– Плохо я вижу. Ну, проходи, проходи! Авось не враг.

Дверь скрипнула, широко распахнулась. Перед Янисом предстал дядюшка Гунар. «Если бы встретил на улице, вряд ли узнал бы старика!» – мелькнула мысль.

Гунар выглядел маленьким, сухим и древним; волосы, и прежде с большой проседью, теперь побелели совсем, морщин на лице прибавилось.

– Входи, входи, сынок! Рад, что пришел навестить старика, – говорил дядюшка Гунар, пропуская Яниса вперед. – Будь гостем!

Янис огляделся. Не только хозяин показался ему постаревшим, но и комната гораздо меньше, чем прежде. Ведь немало времени прошло с тех пор, как Янис был здесь последний раз.

– Что-то я запамятовал, не узнаю тебя, – сказал старик.

Янис увидел, что собеседник его еще дряхлее, чем показался с первого взгляда.

– А мы хорошо знакомы, дядюшка Гунар. Помнишь, несколько лет назад в этой комнате скрывался парень... Неожиданно сюда нагрянули жандармы, надели ему железные наручники и увели. Ты вступился за своего гостя... За это и поплатился. Один из жандармов толкнул тебя, ты отлетел вон в тот угол!

– А как же не помнить! – старик словно проснулся. – Помню как вчера – всю жизнь не забуду Пария звали Янисом, а по фамилии Крейтусс. Тогда его и увели в тюрьму. Каждый день я туда ходил, еду пытался передать. Но ее у меня ни разу не приняли и самого на свидание не пустили. А потом сказали, что Янис Крейтусс расстрелян, похоронен на тюремном кладбище возле кирпичного забора. Ну, таких не щадят! Тут же расстреливают! Там у тюрьмы Янис покоится вот уже несколько лет. Место мне добрые люди указали. И поныне хожу на могилку. Ни одного воскресенья не пропустил, особенно летом, чтобы я не поставил бы в его память свечку. В прошлое воскресенье на кладбище тоже побывал.

Янис с удивлением слушал старика, пытался перебить, но Гунар продолжал:

– Уж очень хорошим парнем был. Помогал мне работать. К другим родные сыновья так не относятся! Тяжелого мне поднимать не разрешал.

Старик умолк, и Янис смог наконец заговорить:

– А ты ошибаешься, дядюшка Гунар, кто-то сказал тебе неправду.

Старик нахмурил брови:

– Это ты о чем?

– Жив твой Янис. Он сейчас стоит перед тобой.

– Ты, сынок, ври да не завирайся! – вспылил старик. – Убит Янис.

– Янис Крейтусс – это я.

– А я говорю – нет на свете Крейтусса. Расстрелян.

– Да поверь мне, дядюшка, это я...

– Не шути, сынок, над старым человеком, не бери греха на свою молодую душу. – Хозяин всматривался в гостя. – А ну, подойди поближе к окну. Хоть оно и подвальное, а все свет дает.

Янис повиновался.

– Что это? Не сон ли? Ей-богу, сон! – вдруг забормотал Гунар.

– Не сон это, дядюшка, не сон! Уж поверь мне.

– Да, да, не дай бог, чтобы это был сон! – старик повысил голос.

Он, как мог, крепко, обнял Яниса и громко зарыдал.

– Ну, зачем ты плачешь? Ведь жив я, жив...

– Как же это я по сей день считал тебя убитым? Жив ты, Янис! Или воскрес из мертвых? Видать, не зря ходил я на кладбище, не зря ставил свечки! Какое счастье, что ты живой! И жить теперь будешь вечно! Воскресшие не умирают!

– А я говорю, зря ты ставил свечи! – весело сказал Янис. – И горевать теперь ни к чему. Умирать-то я не собираюсь...

Старик несказанно оживился. Видя его искреннюю радость, Янис растрогался, но старался сохранить спокойствие.

– Где же ты был столько лет? Почему не писал? – вдруг спросил Гунар.

– Писал. Часто писал, дядюшка Гунар. Видно, письма не доходили. Перехватывали их, скорее всего.

– Теперь уж шут с ними! – махнул рукой Гунар. – Главное, жив, заявился. Вот так подарок! Сам жив и здоров... Ты прав, письма, скорее всего, перехватывали. Да... Да...

Старик снова пустил слезу. Жалко было смотреть на старика, и Янис перевел разговор на другое:

– Сейчас заходил к своему другу Эдуарду. Помните его? К счастью или к несчастью, его не оказалось дома. Если б застал, может, с тобой бы и не встретились. Я ведь тоже не знал, где ты. А ты вот, дядюшка Гунар, стоишь передо мной живехонек. Мы теперь оба долго-долго жить будем.

– А что же не рассказываешь, где ты был все это время. В каком краю обитал?

Янис неторопливо сел на лавку рядом с Гунаром и поведал старику о том, как жил в ссылке.

– А что ж теперь собираешься делать? – осторожно спросил старик.

– Вот вернулся. Думал восстановиться в гимназии, сдать экстерном экзамены, получить документы. Авось да мне посчастливится стать ученым. Только, говорят, война на пороге?

– Да, сынок, слухи о войне ходят. Но она же далеко отсюда... Попытайся учиться...

– Учился-то я хорошо, но не знаю, как все повернется. Хотелось бы продолжить ученье, конечно.

– Молодец, сын мой, очень даже молодец! Но сейчас я тебя никуда не отпущу. Да и вечер на дворе. Никого в твоей гимназии небось нет, завтра воскресенье. Хочешь или не хочешь, остановишься у меня.

Старик суетливо хлопотал возле гостя, угощал чем бог послал. Свою удобную кровать с радостью уступил хозяин намотавшемуся по свету молодому другу, а сам устроился напротив на широкой скамье, – на ней в далекие годы Янису не раз приходилось коротать ночи. Беспокоился старый – удобно ли гостю, не надо ли укрыть потеплее.

А у Яниса душа не нарадуется – так приятно поваляться на чистой постели. Давненько не получал такого удовольствия. Лежит Янис и благодарно улыбается в темноте. Долго старые знакомые не засыпали, переговаривались, вспоминали старое. Сердце Яниса оттаивало, давнишние мечты его обретали жизнь. Вдвоем собеседники, не таясь друг друга, могли говорить о прошлом.

Янис заметил, что Гунар многое путает – старость брала свое. Но одну мысль он высказывал не раз и вполне четко: скорее всего, Яниса не примут учиться, да и вообще сомневался он, что стоит его другу задерживаться в городе.

– Вернулся бы ты к своим, – говорил дядюшка Гунар. – У нас неспокойно... Будут за тобой следить...

– Не знаю пока, что делать, не надумал еще. А насчет ученья... Может, ты и прав. Возьмут и откажут, сославшись на возраст...

Уснули они далеко за полночь. Но дядюшка Гунар поднялся чуть свет. Да, такая у него была привычка – когда бы ни лег, вскакивал с петухами... Дворник должен быть на ногах раньше всех. Оттого и знает и видит больше других... Дворник есть дворник. Его забота – убирать двор, мести мостовые, много не разговаривать, о чем-то умалчивать, что-то скрывать, что-то примечать... Но теперь уж ничего старик не примечал. День и ночь – сутки прочь. Старость.

Приятно спалось Янису у дядюшки Гунара, но долго нежиться в постели не смог.

– А ты, сынок, что вскочил так рано? Ты молод еще, а в молодости хорошо спится. Полежать еще можно. Гость должен хорошо отдохнуть. Впереди – длинный и трудный день.

– Ничего, дядюшка Гунар. Я в лесном краю привык вставать спозаранку.

– Смотри, сынок, тебе виднее. А то лежал бы да отдыхал. Ты должен силы копить. Они тебе ох как пригодиться могут! Сколько перенести тебе пришлось – тюрьмы да ссылки! Но предсказываю тебе – нелегкий ждет тебя в жизни путь.

– Не волнуйся ты, дядюшка, уже половину лихолетья пережил, – вновь успокоил. Янис Гунара. – Помогали добрые люди. Я уже говорил тебе – друзей себе в марийском крае надежных нашел.

Вместе с хозяином Янис вышел во двор, потянулся, вдохнул родной воздух и принялся помогать старику убирать мусор, подметать мостовую перед домом.

Махал метлой Янис, а мысли о собственной участи назойливо сверлили голову. Еще бы! Ведь неизвестно еще, что ожидало его, бывшего гимназиста, арестанта, ссыльного... Самое главное – как бы война не разразилась. На душе кошки скребут, что-то терзает сердце, а что – сказать трудно. Там, на хуторе, грустные мысли отгонять было легче. А теперь...

– Хватит на сегодня! – сказал Гунар, взяв своего добровольного помощника за локоть.

– Хватит? – растерянно переспросил Янис.

Дядюшка Гунар подслеповатыми глазами внимательно посмотрел на Яниса.

– Говорю – достаточно. Теперь пойдем – покормлю тебя. Кофе попьем, поговорим еще, а то ты мне ничего путного так и не рассказал. Как жить-то собираешься?

Старик забыл – почти всю ночь об этом говорили. Эх, а какой был сообразительный – никогда не путал, всегда точно выполнял поручения Яниса.

– Сам еще не знаю, – вздохнув, ответил Крейтусс.

Оба направились к чугунным воротам и вдруг услыхали печальные звуки духового оркестра. Из соседнего переулка повалила толпа. Гунар приостановился и Яниса задержал.

– Хоронят кого-то, – проговорил старик. – Да смотри, сразу три гроба несут. Небывалое дело!

Сердце у Яниса дрогнуло. Он остановился. Привстал на цыпочки, стараясь рассмотреть умерших. Оглядывал идущих следом. Вдруг он увидел Эдуарда. Вместе с товарищами тот нес гроб. «Соседка же говорила, – вспомнил Янис, – что Эдуард на похоронах».

– Дядюшка Гунар, смотри, Эдуард, – сказал он старику тихо.

– Почему троих хоронят? Эпидемия, что ли? – спросил Янис одного из толпы.

– Неужели не знаете? – удивленно посмотрел на Яниса шедший возле него мужчина.

– Я только вчера в город приехал. Ничего еще не успел узнать о здешних делах.

– По забастовке не слыхали?

– Нет, не слышал...

– Откуда же ему знать, – вмешался дядюшка Гунар. – И на родине-то он совсем недавно. Издалека приехал. А я – старый, сам ничего не знаю.

– А где же вы были? – сосед заинтересованно посмотрел на Яниса.

– В солдатах, – коротко ответил дядюшка Гунар, помня, что Янис не любит о себе рассказывать кому попало.

Янис скрипнул зубами:

– В каких там солдатах?! В ссылке.

Собеседник сочувственно промолчал. ...Траурная процессия завернула в ворота кладбища. Янис знал, что кладбище это – при тюрьме. Его замыкала высокая стена из красного кирпича.

– Почему хоронят на этом кладбище? – спросил Янис дядюшку Гунара.

– А где же, как не здесь, – печально ответил Гунар. – Это кладбище – для обездоленных. Разве ты не знал?

Янис пожал плечами, удивленный сдержанным ответом дядюшки Гунара. Освободившись от скорбной ноши, к ним подошел Эдуард, давно заметивший Яниса. Друзья пожали друг другу руки, обнялись. Оба не мешкая пристроились к процессии. Эдуард рассказал, что три товарища, которых они хоронят, убиты во время митинга на заводе. Объявлена мобилизация. Многих забирают в солдаты. Из семьи берут последнего кормильца. А жить и так нелегко: рабочий получает гроши, а работает по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Народ волнуется. Вот эти трое и возглавили забастовку, а их очень ловко подстрелили из-за угла хозяйские наемники.

При погребении друзья и соратники убитых высказали немало добрых слон – все трое были молоды, энергичны, боролись за лучшую жизнь для всех. Многие клялись заменить безвременно ушедших смельчаков.

Почему-то не было полиции. Видимо, власти боялись народного гнева. Обстановка в стране очень напряженная.

Янис был потрясен. Но не стал расспрашивать дядюшку Гунара – почему он не рассказал ему о том, что происходило в городе. Очевидно, старик действовал из самых лучших побуждений – не хотел волновать только что вернувшегося из ссылки друга... А может, правда, не знал.

Дядюшка Гунар повел Яниса и Эдуарда к тюремной стене.

– Здесь братская могила, – показал он на холм, насыпанный рядом. – Здесь покоятся расстрелянные узники.

Все обнажили голову. Янис закрыл на мгновенье глаза, и перед ним возникла тюремная камера, его друзья, с которыми он мог только на прогулке переброситься словом и обменяться сочувственными взглядами. Дядюшка Гунар прослезился. Желая подбодрить старика, Янис тихонько обмял его за плечо.

– Значит, ты мне здесь ставил свечи? – спросил он ласково. – Видишь, говорил я тебе – поторопился!

– Счастье мое, что все оказалось не так, – дядюшка Гунар обнял Яниса. – А свечи... верно, здесь ставил.

– Спасибо, дядюшка, за доброту твою, – сказал Янис. – Никогда не забуду... Мы с Эдуардом, если только мне не придется уехать, тоже будем приходить сюда и ставить свечи тем, кто отдал свою жизнь за свободу.

– Обязательно будем приходить, если только не изменится что-то в нашей жизни, – торжественно подтвердил Эдуард. – Ума не приложу – почему сегодня не было полиции! А за тобой, возможно, уже следят... Утро вечера мудренее – придумаем, что делать. Ко мне лучше не приходи. Я тоже на подозрении. И соседке не очень-то доверяй, хотя она и ласковая. Верить можно только проверенным, близким людям. Время сейчас смутное. Не знаешь, что завтра будет... А дядюшка совсем постарел, забывает все, не ровен час, проговорится, если о тебе расспрашивать будут...

В убогую каморку дворника Янис и Гунар вернулись вечером. Невесело было на душе у Яниса, и дядюшка Гунар почувствовал, что гостю не по себе. Старик посоветовал молодому другу лечь пораньше. Янис долго ворочался – сон не приходил.

– А что, дядюшка Гунар, вдруг война и сюда прикатит? Предчувствия у меня недобрые. Давит что-то – никак понять не могу.

– Слушай, – сказал старик, заметив, что его гость взволнован. – Я расскажу тебе легенду... Я слышал ее от отца, когда был мальчиком. Знаешь, в старости помнится то, что давно прошло... А сегодняшнее забываешь... Будешь слушать? Это о нас, о нашей стране, о нашем народе.

– Ну, ну, послушаю, – заинтересовался Янис, надеясь отвлечься.

– Собрались древние боги к повелителю – богу богов, – торжественно заговорил дядюшка Гунар. – Всемогущий бог неба Перконс примчался верхом самым первым... Он первым являлся всегда – отставать никогда не любил. На синем коне появился бог воды – Патримпс, попозже бог подземного царства Паколс – на черном, как ночь, скакуне. А следом бог моря Антримпс – на сером красавце примчался. А богиня песни Лиго на крылатом своем прилетела. И дочери света на желтом коне прискакали.

На вершине холма седовласый отец – бог богов – восседает. По правую руку – Перконс и Патримпс, а по левую – Паколс и Антримпс. А дочери их, сыновья – поодаль присели на землю.

– Прошу вас послушать меня, – так начал седой повелитель. – Уж семь с половиной веков миновало, как злые духи сковали в дубовой колоде Лачплесиса и бросили в воды реки Даугавы. Подумайте, боги, как славный народ наш страдал эти годы. Всегда умывался слезами и потом, а кровь проливал за свободу. Над ним чужеземцы глумились, смеялись, топтали в грязи его честь. Земля наша стоном стонала, рыдала. Людей же пытались в рабов превратить. Разили людей непослушных, топтали, земле предавали. Народ так сражался-боролся, себя защищал он бесстрашно! Разбил крестоносцев проклятых в бою под Сауле. Ливонский тут орден возник. В союзе слились меч кровавый и крест вероломный. И в споре кровавом был орден Ливонский разбит. И Рига свободною стала. Свободной, но только недолго – враги страну вновь одолели...

Лишь русские, вышвырнув всех из страны чужеземцев, ее латышам возвратили. И голову вновь подняла красавица Рига, и наша страна возродилась. Вздохнули свободнее люди – работали, сил не жалея. Но наши богатые земли влекли к себе рыцарей прежних потомков... И вновь зазвенели мечи – война началась не на шутку. На нас наступают, все-все по дороге сметая. Детей, стариков убивают. Людей оставляют без крова, без пищи. О боги, нам надо вставать на защиту Отчизны. И русский народ – это наши и други и братья. Должны заодно с ним подняться, иначе не будет нам счастья. Иначе – погибнем. Польются кровавые реки... И голод, и холод, наступят.

И вторил отважный Перконс мудрейшему среброкудрому богу:

– Навстречу злой силе должны мы подняться горою. Недаром дождем поливаю я нашу любимую землю. Земля не бывает в долгу – всегда отдает урожаем... Враги нашу землю хотят превратить в пепелище, страну нашу видеть страною убогой и нищей! Клянусь я громить, как смогу, злую силу! Не можем мы землю свою отдать врагам опоганить. Клянусь своей молнией всех их хлестать, сокрушать своим громом...

Умолк Перконс, и поднялся Патримпс величаво.

– Водою живой я всегда окроплял нашу землю. Озера и реки ее, как было вовек, украшают. Народ благодарен мне наш. Не дам никого я в обиду.

– А я, как и прежде, – Антримпс произнес горделиво, – как прежде, злой мощною силой восстану. И буду топить чужеземцев в холодном бушующем море... Хоть жаль корабли, но свирепых пришельцев не жалко. Мы всех уничтожим. Чтоб было другим неповадно.

Паколс зло усмехнулся:

– Идущим на нас мы место в аду приготовим! Лачплесиса дух сейчас в небе высоком летает. Пусть пробует враг злой пятой топтать нашу землю. Все в лёд превратятся, уж я, как могу, постараюсь...

– Я тут младше всех вас! – красавица Лиго сказала. – Народ летней ночью костры в мою честь разжигает. Танцуют, смеются, поют молодые. Ликуют, встречая меня ежегодно. Бессильны пред женскою властью моей чужеземцы. Я все, на земле торжествуя, живу. Растут в мою честь и цветы и колосья. В сердцах зажигаю огонь я и людям дарю силу песни. Она – всемогуща, бессмертна, пока существует народ мой! А он будет вечно живой, ведь песнь никогда не умрет.

Лишь кончили боги совет, как было не раз, прибежал к ним седой Стабурадзе, владыка реки Даугавы.

– Я ночью сижу на скользких камнях Стабурагса, бездумно на реку смотрю. Вдруг слышу крик громкий: «Мечом ты его порази!» Я в воду всмотрелся – кипела она, как обычно. Вдруг деву я вижу – с мечом у реки стоит дева. Вода же бурлит и бурлит, о берег бьют мощные волны и пена и брызги летят. А волны все бьются и бьются... Но что это? Вижу, река вдруг окрасилась кровью... Темнее, темнее вода. Подводная битва кипит. И с ревом свирепым каменья ворочают волны. Два воина бьются, лишь искрятся грозно мечи. И вдруг – вижу, в схватке меч одного разломался. Остался один без меча, а противник в железной кольчуге готов уж удар нанести – смертельный последний удар. Вот, кажется, близок конец, но с берега бросилась дева и ловким ударом своим поразила врага под водою. И тот сразу стал бездыханным, а волны его подхватили, и быстро течение вниз понесло.

– Лачплесис, – вдруг слышу.

– Лаймдота, – в ответ раздается.

Два любящих сердца друг друга нашли под водой через семь с половиной веков. И теперь посветлела река, перестала бурлить и яриться.

Закончил на этом рассказ Стабурадзе. И боги в волненье его окружили, забыв про величье, о мудром покое забыв. И только лишь сам повелитель спокойно и гордо смотрел без волненья, но радость светилась в глазах.

– Лачплесис!.. – воскликнула Лиго.

– Лачплесис наш жив!

– Лаймдотой прикончен тот рыцарь?!

– Тот черный убит!

– А где ж он сейчас, наш Лачплесис?

– А где же Лаймдота – скажи!

И снова сказал Стабурадзе:

– Вы знаете сами – к чему повторять? Лачплесис с тем рыцарем черным семь с половиной веков беспрерывно сражался. Кипела вода, бурлила вода на том месте, а волны ревели и бились о берег. Устал он. Сейчас отдыхают с Лаймдотой вдвоем у меня во дворце. Семь суток пусть будут в покое...

– А дальше?

– Могу у себя их оставить. Стеклянный дворец мой просторен. Но смогут ли оба спокойно они отдыхать, когда поганят и топчут прекрасный наш край чужеземцы?! Сразится Лачплесис пусть с ними, вернет он народу былую свободу!

Янис слушал легенду, а Гунар, оживившийся было, умолк.

– Теперь нужен конец! – заговорил он снова. – Янис, сын мой. Нашему народу, нашей стране очень нужен сейчас храбрый Лачплесис... Где же нам его отыскать?

– Он сам о себе заявит! – убежденно произнес Янис. – Поверь мне, дядюшка Гунар.

Янис, возбужденный рассказом старика, оделся и вышел из дому в тихую звездную ночь. Долго сидел в саду и все думал, думал... Решение пришло мгновенно – нужно действовать, сейчас самое время. Не дожидаясь рассвета, собрал свои скромные пожитки.

– Ну, дядюшка Гунар, покидаю тебя. Спасибо за приют. Я все понял. Ухожу биться за свободу... Увидимся, быть может, не скоро. Но я постараюсь вернуться...

Не ожидая такого поворота, старик недоуменно посматривал на Яниса. Неужели легенда так подействовала?.. Друзья простились по-родственному. Дядюшка Гунар молча проводил Яниса до ворот. Янис ушел, не оглядываясь. Да и что оглядываться?.. Дядюшка Гунар очень плохо видел. Сгорбившись, он поплелся в свою каморку.

Старик всегда жил в бедности, но у него когда-то были молодые друзья – они и помогали ему, и связывали с жизнью, которая бурно кипела за стенами дома. Теперь дядюшка Гунар совсем одинешенек, гости к нему почти не заглядывают – все помаленьку куда-то разъехались, разметало их по белу свету.

Он продолжал работать – убирал двор, улицу перед домом, но не знал новостей, не предполагал, что беда надвигалась все ближе и ближе. Но вскоре и дядюшке стал ощутимее дух войны. Все чаще и чаще появлялись на улице люди в серых потрепанных шинелях, по мостовой стучали костыли, а вскоре валом повалили раненые, бредущие с фронта.

В лавках начались перебои с хлебом, исчезли с полок крупа, масло, сахар. Дядюшка Гунар пока не испытывал особенных затруднений – много ли одному-то надо. Но все же был весьма обеспокоен. Испугался он в первый раз, когда мимо дома вдруг зацокали копыта: какая-то семья, нагрузив скарб на телегу, спешила на восток.

Гунар начал заговаривать с беженцами – их становилось все больше. Он узнал, что с насиженных мест бегут целые семьи, бросив все: дом, огород, скотину. Война приближалась, все сметая на пути. Смерчем неслась к городам, хуторам, селениям. Кто-то, направляясь в неизвестные края, сумел вывезти часть добра. Кому-то все приходилось бросать, и шагал бедняк вперед и вперед на восток, сбивая в кровь ноги, с единственной котомкой за плечами. А бывало, какой-то умелый хозяин гнал целое стадо: коров, овец, коз. Удивлялся дядюшка Гунар, и порой страх сжимал ему горло. Из случайных разговоров с проходящими дядюшка Гунар узнал о серьезных просчетах командования армии. Кто-то намекал даже на предательство.

Какой-то старик, ковылявший мимо, попросил у дворника напиться. Дядюшка Гунар предложил ему передохнуть. Беженец много рассказывать о себе не стал. Оказалось, он батрак: барин уехал на лошадях, захватив свою семью и кое-какие ценности, а слуги разбежались кто куда. Он сказал Гунару, что врагам сдан город Либава. Будто все было подготовлено к сдаче города врагу – даже провода, соединяющие части русской армии, были перерезаны. И местная полиция оказалась на стороне немцев. Лишь один стрелковый полк сражался, держал оборону, но город отстоять не смог.

Дядюшка Гунар только руками разводил, но на предложение прохожего старичка – уйти вместе – отказался. В своих стенах решил ждать, что будет дальше. Все равно лучше пристанища не найти.

Глава девятая

Недолго пришлось стоять кавалеристам в Сувалках. Вскоре получили приказ тронуться в путь. Двинулись ночью. Оказались у самой немецкой границы, недалеко от города Гольдап. Однако здесь царила напряженная, пугающая тишина.

Йыван ждал... Он не чувствовал перехода от мира к войне. Скоро дали команду приготовиться к наступлению. С собой – только необходимое, но жалко расставаться с чем-то дорогим и привычным. Захватишь лишнее – себе же навредишь. Трудно будет в походе.

У Йывана ничего нет при себе, кроме солдатского снаряжения. Поэтому ему легче, чем другим. А на тех, кто таскал с собой ненужные вещи, лишь посматривал с сожалением.

Один из солдат открыл сундук. Прошептал тихо молитву и, крестясь, переложил из сундука в котомку икону, взятую с собой из дома.

– Оставь икону в сундуке. На что она тебе! – удивлялись друзья. – Только мешать будет...

– Икона никогда не помешает! – возразил тот. – В бою поможет жизнь сохранить.

Неверующих было немного. С приближением неведомого и страшного многие обращались к богу, словно хватались за соломинку.

Рано утром шесть эскадронов кавалерийского полка были построены на молитву. Все без головных уборов.

Пышнотелый, благостный батюшка напутствовал русское воинство. Все молились за победу. Все крестились, просили бога о помощи.

Но сколько солдат в первом же бою сложат свою голову! И вера в бога, и молитвы не помогут!

Русская армия после молебна вступила в Восточную Пруссию. В ее рядах двигался и эскадрон Кучевальского, куда Йывана зачислили недавно.

Вместе с пехотной дивизией эскадрон двигался в направлении города Гумбиннен.

Судя по всему, здесь уже проходили большие бои. Страшно глядеть – земля вокруг залита кровью, много убитых. Словно тут побывал сам бог смерти Азырен. Дома разрушены, вытоптаны цветы, деревья покалечены.

Неожиданно родился слух:

– Тут целая наша дивизия разбита наголову.

Разговоры эти оказались правдой. Действительно, за шесть часов боя немцами была уничтожена целая дивизия! Погибли русские чудо-богатыри!

Чему удивляться? Немцы заранее готовились к войне. Все крестьянские дома перестроили по указаниям военного командования. Каждый дом, огражденный каменной стеной, превратился в неприступную крепость. Оттуда, видно, и строчили пулеметы по солдатам. Кто за стеной – в безопасности, а все, кто в поле, – как на ладони. Вот и встретили огнем русскую пехоту.

Но высшие чины армии мало считались с потерями. Приказ – наступать! Армия по трупам шла вперед. Эскадрон Йывана вместе со всеми двигался дальше на запад. Говорили, недалеко уже Кенигсберг...

Среди немцев были, видать, люди, которые осуждали войну. В руки наших солдат попадали листовки, хотя начальство их старалось уничтожить.

Йыван украдкой подобрал одну, но не смог ее прочитать. Повертел, покрутил – пожалел, что немецкого языка не знает. Сложил вчетверо – сунул в карман...

В районе города Истербурга получили приказ остановить наступление. Такое распоряжение внесло сумятицу в солдатские головы.

Занятую за три недели с большими потерями немецкую землю войска царской армии оставили за каких-то три дня. Немцы по всему фронту наступали. На один снаряд враг отвечал – десятками и сотнями своих. Да, немцы, видать, тщательно подготовились к войне... Однако села и города Восточной Пруссии изрядно разрушены...

Немцы несли немалые потери, но русская армия отступала... Русские воины снова на территории России.