Текст книги "Дубравы"

Автор книги: Александр Юзыкайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Нельзя рубить деревья ради наживы! – Голос Яниса прозвучал необычно громко. – Надо думать и о пользе! Пользе для всех!

– Ну что ж, – Мигыта ухмыльнулся, злобно косясь на Яниса. – Эти не станут рубить, найдутся другие! За деньги и медведя можно заставить плясать!

– Пеняйте на себя! – поддержал сына Каврий. – Потом уж не обижайтесь! Заплатим подороже – те же тумерцы живо дубраву свалят.

– Нет, дорогой! – Старец из Тумера вплотную подошел к Каврию. – Не все можно купить. Деньги любят низкие души! Есть многое на свете, что выше денег. Горы золота предложи – народ не купишь!

– Силой заставим! – вдруг вырвалось у Каврия. – Казаки помогут!

– Ты, клещ, кровосос, казаками нас пугаешь?! – Вдруг старик из Тумера схватил Каврия за грудь. – Я тебя, гадину, здесь же прикончу! Знай, в чьих руках ты сейчас!

– Микусь, не связывайся с ним! – крикнули из толпы.

– Не буду я рук пачкать! – сказал старик. Он смотрел Каврию прямо в глаза и тряс его за ворот изо всех сил.

– Микусь! – выдавил с трудом Каврий. – Это ты?

– Узнал друга молодости? – с презрением спросил седобородый старец и отвел руки.

Каврий облегченно вздохнул, но старался не смотреть на Микуся.

– Откуда ты взялся? – спросил он, явно растерянный. – Не слышно о тебе, не видно столько лет...

– Ты думал, меня в живых нет? – с недоброй усмешкой спросил Микусь. – Думал, никогда не встретимся? А вот сошлись мы. У священного дуба. Просить буду я у чудотворного дерева, чтобы оно помогло тебе хоть на старости лет поумнеть. Но, видно, даже оно не поможет.

Все с изумлением смотрели на двух стариков, ждали, что будет дальше. Микусь и Каврий долго смотрели друг на друга. Первым отвел глаза Каврий. Далеко не все знали, что Каврий и Микусь из одной деревни. В далекой молодости даже жили по соседству. Каврий из богатых, а семья Микуся еле-еле сводила концы с концами. К тому же земля была скудная, приносила мало хлеба. Микусь подрос, но так они с отцом и не поправили хозяйства.

Однажды Каврий, когда они были уже совсем взрослыми, предложил Микусю деньги – сто рублей за шесть процентов годовых. Микусь согласился – взял деньги. Дела пошли лучше год от году, четвертый выдался самым урожайным. Микусь смог купить лошадь, перестроил избу. А заглянул в кошель – даже проценты платить нечем, не то, что совсем рассчитаться! Как раз в это время заявился к нему Каврий:

– Мне, дорогой друг, деньги нужны! Давай расчет произведем. Я хочу дом новый строить! Да и все хозяйство подновить не мешало бы! Лесу надо купить! Сам знаешь, время тяжелое!

– Деньги нужны? – переспросил озадаченный Микусь. – Дорогой Каврий, а не подождал бы ты до следующей осени? Поистратился я.

Каврий ждать не пожелал. Тут же подал в суд на своего друга. Были объявлены торги. Все хозяйство Микуся с угодьями оценили в ничтожную сумму. И купил их Каврий. Микусь с женой и маленькой дочкой переселились в Тумер и так из нищеты и не выбились. Много воды утекло с тех пор, как Каврий разорил Минуса. А теперь Каврий все угодья деревни Тумер задумал прибрать к рукам.

– Эх ты! Видно, жизнь тебя немногому научила! – шумел Микусь. – Видно, тебя могила только исправит! Подобру-поздорову убирайся отсюда со своей сворой! Иначе не взыщи. Плохо тебе будет! Здесь никогда не появляйся – собаки тебя, пса, растерзают!

Утихла священная роща. Взоры всех – и деревенских, и лесорубов – были направлены на Микуся и Каврия: кто возьмет верх? Оба чего-то выжидали. Вдруг где-то защелкал соловей, словно объявил округе о спасении леса. И кукушка отсчитала многие лета дубраве.

– Зря вы шум поднимаете, – заискивающе начал Мигыта. – Сами знаете – роща эта помещичья. Я ее купил, мои деньги уплачены, – голос его окреп, – Купля-продажа закреплена законом. Против закона никому идти не дозволено! Теперь я вправе распоряжаться этой дубравой! Помешать мне никто не может. Вот и сейчас из-за вас работы остановлены! За что каждый будет держать ответ.

– Неверное дело затеяли, – поддержал его, несколько придя в себя, Каврий. – Мы же добра вам желаем! Думали и тумерцы нам помогут! Договориться надо толком обо всем! Все ведь делается для вашей же пользы. Со временем локти кусать будете! Рассчитываться придется за свои же грехи! Сами придете наниматься! Нужда – не шутка! Поставит на колени! Деньга – всему хозяйка!

– Ошибаешься ты, друг мой бывший, – снова загорелся дядюшка Микусь. – Души никогда не купишь! И совести тоже! На себя оборотись. А я тебе уже говорил – есть на свете кое-что поважнее и посильнее денег!

– Что, что посильнее денег? – повысил голос Каврий. – Совесть, говоришь? Совесть? – он злобно расхохотался.

– Вот именно – совесть. Только что это такое, тебе неведомо...

– Бога бы вы побоялись! – шумели крестьяне, вновь подступая к новоявленным хозяевам.

Теперь Каврий и сын его не знали, что и сказать. Шум нарастал. Вдруг зашелестела листва – поднялся ураганный ветер, верхушки деревьев сгибались до земли, ветви угрожающе шумели. Казалось, снова надвигается Перке юмо. Лучше уйдем, пока целы! – тихонько предложил отцу Мигыта. Несколько пристыженные, отец и сын сели в тарантас.

– Никто вас силой не держит! – послышался голос Мигыты уже издали.

– А расчет учинять кто с рабочими будет? – громко крикнул вслед Йыван.

– Платите деньги, мы свое сделали! – раздались голоса.

Но тарантас уже скрылся за деревьями. На мгновение воцарилось молчание.

– Что же теперь делать? – спросил кто-то растерянно.

– Придется домой с пустыми кошелями топать!

– Нет уж, – снова оживился Тойгизя, – Кровь из носу, но деньги за работу вы получите у этих гадюк!

Никто никогда от мирного старика не слышал таких резких слов.

– А что Янис скажет? – спросил один из лесорубов с надеждой.

Все глядели в сторону Яниса и Йывана, стоявшего с ним рядом. Янис и Йыван переглянулись. Они – между двух огней: с одной стороны хозяева с толстой мошной, с другой – работники, что нуждались в защите. Надо решать! Времени мало... Янису, к примеру, нельзя идти напролом против хозяев. Он – ссыльный. За ним – надзор. Необдуманный поступок может кончиться тюрьмой. Конечно, случись что – решетки ему не миновать! И смолчать порой приходится, и против воли поступать.

Да и Йывану не легче... Он, конечно, много терпел от Каврия и его сынка. Да и мало ли еще что предстоит? С другой стороны, и Каврий, и Мигыта уважение не раз оказывали. Не знает Йыван, как ему быть.

Но с Мигытой все равно придется сводить счеты. Нельзя простить погубленную душу Сандай. Йыван ненавидел товарища детских игр, а как ему отомстить – не знал. На время надеялся, время... мол, подскажет!

Новый возглас: «Что делать-то дальше?» – вывел Йывана из размышлений.

– Каждый должен получить деньги за работу, – сказал Янис.

– И я так считаю, – подтвердил Йыван. – Надо требовать всем сразу.

Среди лесорубов лишь Федот Борода заколебался. Он посоветовал было своим землякам и дальше рубить деревья. Но Федота не поддержали.

– Коли хочешь – оставайся, – с издевкой выкрикнул кто-то. – И руби один. Уж тебе-то твой труд оплатят!

– Будь что будет! – крикнул Янис. – Все за мной в контору!

Словно весенний лед тронулся. Зашагали рядом с Йываном и Янисом лесорубы, оборванные, в лаптях.

Впереди шел Тойгизя. А мужики Тумера, словно выигравшие сражение солдаты, ощутив в себе силы, довольные и гордые, провожали собратьев, желая им добиться своего от Мигыты и Каврия.

Мигыта и его отец подъехали к развилке.

– Попридержи-ка, сынок! Малость надо подумать, куда направляться. Прямо к уряднику или к себе заехать...

Отец и сын считали, что не должны они оставить этот бунт без внимания земского начальника. Принять меры и проучить взбесившуюся толпу, чтоб впредь неповадно было. Рысаки стояли как вкопанные.

– Сколько живу на свете – не припомню, чтобы без крепкого ремня приучали резвого коня к упряжке, – задумчиво сказал отец. – Лишь силой укрощали его. Любой зверь становится послушным, ощутив боль от кнута, – продолжал он со злостью. – Вот и надо показать силу этим оборванцам.

– Ты, как всегда, прав, отец, – согласился Мигыта. – Всегда ты прав. Говори, что делать – я с тобой заодно.

Посидели молча. Каврий открыл недавно купленный портсигар и вынул дорогую сигару. Он привез это заморское курево, чтоб щегольнуть перед купцами-промышленниками Лебедевым и Булыгиным. Каврий последнее время старался подражать повадкам самого крупного казанского фабриканта, миллионера Еникеева. Его-то Каврий считал, после себя, самым умным человеком. Конечно, миллионерам стоит подражать! Это тебе не разорившийся помещик! Каврий, как Еникеев в его представлении, откинулся на спинку тарантаса. Конечно, эти повадки он стал приобретать только теперь, под старость – разбогател-то он не так давно! Был бы молод, не терял бы зря времени – исполнял бы все свои прихоти и желания. Взял бы от жизни все, чего душа просит. Но он далеко не молод – и все желания его сводятся к тому, чтобы иметь побольше денег да показать свою власть другим! Его теперь и не узнать: важничает, ходит не спеша, говорит уверенно и громко. Одежду завел – визитка, сюртук, пальто с меховым воротником. Галстук повязывает... Через живот золотую цепочку повесил.

Мигыта, разбогатев, тоже ощутил в себе силы. Тоже старался выделиться среди купцов одеждой, повадками. Следил за речью, старался говорить по-книжному и часто приплетал ни к селу, ни к городу ранее неведомые ему слова: «капитал», «экономика».

– Время еще есть! – щелкнул крышкой часов отец. – Вначале, пожалуй, надо заглянуть на завод, посмотреть, как идут дела, а оттуда уж немедля к земскому начальнику.

– Пусть будет по-твоему, батюшка! – согласился Мигыта.

Он дернул за вожжи, конь от развилки помчался направо, к дому.

– Да, нужен глаз да глаз, сынок! – философствовал старик. – Завод у нас новый. Кабы чего не вышло! Станки добротные, дорогие! Что ни говори, любая машина – как человек. Ухода требует! Ею умело надо управлять! А работникам не всегда можно доверять! И не всем! Сам же видишь, каков он, народ, сейчас! Чисто волки! А у нас один станок под дуб приспособлен! Дадут, к примеру, очень быстрый ход бревнам – тут же пилы полетят.

Сын почтительно слушал речи отца. Тарантас спустился в низину, пересек речку, потом плавно поднялся на горку. Показалась высокая чугунная труба, изрыгавшая в небо едкий, черный дым.

– Видишь, батя! – улыбнулся Мигыта.

– Вижу! – кивнул Каврий. – Жива матушка! Пыхтит, а тянет...

Отец и сын вздохнули облегченно. Видать, бесперебойно работавший завод поднял у них упавший было дух. Как дым из трубы рассеялись все тревоги. Они снова ощутили себя хозяевами, законными хозяевами всей округн.

Не зря заправилы этого края первыми снимают перед ними шапки.

– Дорогой Гаврила, – говорят они Каврию. – Ох и умен же ты, хитер! Быстро нас всех обскакал! А сынок твой еще дальше пойдет! Дай бог ему здоровья.

Каврий посмеивался да кланялся, довольный, что его успехи даже враги отмечают. Конечно, сам он понимал, нельзя ему не позавидовать. Обороты исчисляются уже сотнями тысяч. Немногие за такое короткое время могут так хорошо приумножить капитал! И завод перестроен! В ход пущен столярный цех! Чего только в нем не производится! Все – вплоть до паркета! Скоро бондарный цех заработает. А доски-то! Годны даже для постройки судов...

Отцу с сыном стало нелегко самим вершить таким хозяйством. Теперь у них – управляющий, бухгалтер, счетовод, кассир. Все родство привлечено к новому делу, все на завод переехали, в деревне остался младший зять Филипп да жена Каврия. Нельзя же и деревню бросить. Везде нужны свои люди!

Больше всех мил хозяевам недавно отстроенный корпус! Паровая машина приводит в движение все станки. Машина эта заказана Серафимой Васильевной, издалека привезена. Управляет машиной опытный мастер Кирилл Иваныч Сюткин. А на старой машине работает Петр. Быстро Сюткин обучил Петра мудреному делу, теперь малый не хуже, чем сам Кирилл Иваныч, справляется. Петру помогает Поликарп – сын Карасима из Большого Шапа. А Сюткину – Федор Кузнец, односельчанин Каврия.

Кирилл Иваныч и Федор Кузнец подружились, как родные братья. Даже не скажешь, что один – русский, а другой – мариец. Все свободное время проводят вместе, говорят, не наговорятся. Иногда рыбачат вместе – оба любители. И вот однажды Кирилл Иваныч открылся Федору:

– Ты знаешь, Федор, сейчас в России многие недовольны царским режимом. Есть такой человек, его Лениным зовут, так вот он вокруг себя собирает тех, кто готов за народ биться. Ты посмотри, какое богатство кругом, а люди живут в нищете. И виноваты во всем богатеи... Так вот, в Казани у меня много знакомых, и я должен иногда туда наведываться. Как станешь настоящим мастером – буду ездить чаще. Хочу, чтоб и ты был с нами.

– Страшно что-то, Кирилл Иваныч, – удивленно моргает Федор. – Но жизнь хорошую, в достатке, надобно всем. А то несправедливо как-то все устроено: кто не работает – пьет-ест что хочет, а кто с зари до зари спины не разгибает – с хлеба на квас перебивается.

Знал бы Каврий, кого он на свой завод привез, в три шеи погнал бы... Мигыта остановил коня на берегу Ветлуги, где нагружались баржи. Полюбовались издали, переглянулись с улыбкой – дескать, попробуй возьми нас голыми руками! Отец и сын сошли с тарантаса.

– Давай сперва заглянем в новый корпус, – предложил Мигыте Каврий. – Сердце радуется, когда на эти станки смотрю!

Пыхтя встретила их паровая машина, как бы оповещая: дела идут полным ходом, без сучка, без задоринки. Не чувствует она ни малейшей усталости. Да, пожалуй, не будет уставать, если вовремя подбросить в топку сухие дрова, уголь. Хозяева порадовались четкой, размеренной работе.

– Ну, как? – спросил Мигыта Кирилла Иваныча.

– Машина, что ли? – Мастер подошел поближе. – Как зверь тянет, только успевай вовремя подкармливать! Сами видите, как справляется! Вчера тут ни одной доски не было, а сегодня – целая гора. Даже передохнуть рабочим некогда! Все жилы повытянет.

– Ну, уж и скажешь тоже – жилы повытянет. Пусть лучше работают, деньги зазря платить, что ли? – строго сказал Каврий. – А старушка что, отставать стала?

– Да что ей сделается-то, старушке вашей? Она нас всех переживет! – Кирилл Иваныч не любил, когда на завод являлись папаша с сыном. Оба жадные, нудные, противные. Так и подмывало машиниста выплеснуть им в лицо всю накопившуюся злость.

Каврий и Мигыта все обошли, все проверили. Довольны остались. Кое с кем переговорили. Петра предупредили, чтобы он был внимательнее.

– Береги машины, ох, береги! – не первый раз твердил Каврий. – Сломается – не исправить! Она дороже жизни человека. Петру последние слова хозяина не понравились, но он спорить не стал.

– Берегу, берегу, дядюшка Каврий! – уверил он старика. – Ни на минуту не отлучаюсь! Вовремя смазываю, заправляю, как положено. Все у Кирилла Иваныча выспрашиваю, делаю, как он велит! Да и он сюда частенько заглядывает!

Хозяева завода собрались было уехать... Да задержались... Лесорубы дошли до журчавшей все лето маленькой, но полноводной Чопоевой речушки. Она брала начало из глубокого каменистого, местами заросшего густым кустарником оврага. Помыли свежей водой руки, вспотевшие лица. Попили из горстей. Всем стало как-то легче. Словно очистились от грехов – оставили жить священную дубраву. Речка местами мелкая, и там переезжают на лошадях. Отпечатались следы копыт и колес от недавно промчавшегося здесь хозяйского тарантаса. Хоть речушка не очень широкая, но перепрыгнуть ее нельзя. Пешие переходят иногда по лежащему поперек бревну. По течению пониже – Чопоева мельница. Там река просторная, раздольная. В камышах гнездится дичь. Крутой у реки норов в половодье – разливается безбрежно. Потом снова становится тихой и мирной – ее запружают. Крестьянам без мельницы – не жизнь. Мельница работает до весны. Ведь и зимой мужикам молоть зерно приходится.

Мужики-лесорубы чем-то напоминают эту Чопоеву речку. Буйные они сегодня, как весеннее половодье. На своем пути каменную глыбу могут свернуть. Трудно представить, что они совсем недавно, как эта речка сейчас, были тихими. Жизнь текла однообразно. Крутились жернова, смирившись с судьбой. Но, оказывается, рвется иногда и крепкая узда от накопившегося годами гнева. Неотвратимо подступает к заводскому двору человеческое половодье. И кажется оно Мигыте и Каврию разливом Ветлуги в буйную пору весны, когда вода заливает всю огромную прибрежную низину.

– Что такое? – не веря своим глазам, пробормотал Мигыта раздраженно и трусливо.

– Это лесорубы на нас идут, – внезапно охрипнув от испуга, промолвил отец.

Хозяин всегда должен выглядеть хозяином. И Мигыта, собрав силы, твердо и решительно направился навстречу разъяренной толпе.

– Что вам нужно? – выкрикнул он фальцетом. – Сами же отказались валить деревья, а теперь нас преследуете? Решили ведь по домам разойтись. Почему вы здесь? Никто вас насильно не держит. А ну отвечайте, в чем дело!

К Мигыте вплотную подошел Йыван.

– Зря ты голос повышаешь, Мигыта! – сказал он спокойно, но перекрывая гул толпы. – Ох, допрыгаешься ты!

– Я не прыгаю, – растерялся Мигыта. – А им-то что надо?

– Хотят, чтобы вы за работу заплатили. Выдай работникам деньги, тогда они по домам разойдутся.

– Заплатить им нужно, – добавил Янис. – По-доброму рассчитать, без обмана.

Мигыта с ненавистью посмотрел на Яниса.

– А этот, высланный, почему в чужие дела суется? – вдруг вырвалось у него. – В тюрьму захотел?

– А ну повтори, что ты сказал, – засучив рукава, Йыван пошёл на Мигыту. – Повтори, сволочь ты этакая!

Глядя на взбунтовавшуюся толпу, Кирилл Иваныч остановил машину. И Петру пришлось подчиниться его молчаливому приказу – мастер только глазами повел. Завод смолк.

– А вы почему прекратили работу? – Мигыта повернулся к Кириллу Иванычу.

– Машина притомилась, малость отдохнуть хочет, – с легкой издевкой отозвался мастер. – Понимаешь, Мигыта Гаврилович, и ее надо иногда слушаться! Иначе тоже может отказаться от работы.

– Сейчас же по местам! – выкрикнул Мигыта.

Но все остались стоять неподвижно. Лишь Петр метнул на хозяев озабоченный взгляд, трудно было понять, что он думает. Кирилл Иваныч заметил нерешительность своего подопечного и легонько взял его за плечо железной рукой.

– А ну не дрейфить! – строго произнес он. – Я тебя учу мастерству, учу и уму-разуму! Сейчас нужно действовать только сообща, всем вместе. Только так можно выиграть дело! Петр опустил голову, Кирилл Иваныч – руки. Мастер поближе подошел к Мигыте и Каврию. А лесорубы и подсобные рабочие стояли молча, переводя взгляды с хозяев на машиниста. Им во всем этом чудилось что-то новое, непривычное, но что – они еще понять не могли. Кирилл Иваныч улыбался чему-то своему, но пока помалкивал, взглядывая на хозяев.

– Наш труд для них – ничто! – вдруг выкрикнул кто-то из толпы.

– Почему ты не платишь лесорубам? – спокойно задал вопрос Кирилл Иваныч. – Никто не обязан работать бесплатно.

– Кирилл Иваныч, тебя-то мы не обижаем, – поспешил ответить Каврий.

– Меня, значит, обижать нельзя, а безответных людей можно?

– Они самовольно бросили рубить лес, – заикаясь сказал Мигыта. – За что платить-то?

Тут Тойгизя счел необходимым вмешаться:

– Мы получить хотим за то, что раньше наработали.

– Ясно, – сказал Кирилл Иваныч. – Значит, за то, что они отказались валить дубраву, прежнюю работу вы во внимание не берете?

Мигыта и Каврий удивились – откуда машинисту все известно. А он повторил:

– Платить надо, нечего медлить.

– Знамо, так! – выкрикнул один из лесорубов.

– И с нами так же могут поступить, если что! – возмутился кто-то из рабочих.

– Выход может быть только один, – продолжал Кирилл Иваныч. – И мы прекратим работу. Завод будет стоять, пока лесорубы не получат свои деньги. Полный расчет. Без вычетов, – добавил он.

– Правильно! – подхватила толпа.

Мигыта и Каврий незаметно, шаг за шагом, отступали к тарантасу. И породистые рысаки быстро их куда-то умчали.

– Никуда не денутся, вернутся! – сказал Сюткин.

– И мы подождем, – решили лесорубы.

– Подождем здесь, спешить нам некуда!

– Ты, Петруха, только попробуй пустить машину без моего ведома – плохо для тебя кончится! – предупредил своего ученика машинист. – А без тебя ее некому в ход пускать! Так что знай – все сейчас от нас зависит, понял? Мы с тобой будем работать – оживет завод, не будем – замрет!

Петр кивнул, нахмурился. Завод молчал. Рабочие расходились – группами и в одиночку. Кирилл Иваныч пригласил Йывана, Яниса, Федора Кузнеца и дядюшку Тойгизю в новый, недавно отстроенный дом, на свою половину. Хозяева его ублажали. И жилье его не сравнить с бараком, где ютились рабочие, – там в каждой комнатушке жило по пяти человек. Ночевали на общих нарах. Каврий был уверен: попробуй не угоди машинисту – все бросит и уедет! А найти другого мастера нелегко. В доме Кирилла Иваныча чисто и уютно. Посредине круглый стол, вокруг стулья. Сразу видно – мастер на все руки! Чего только он не умел делать! Куда только судьба его не заносила! Но об этом знали немногие.

– Анюта! – позвал он.

Из кухни появилась молоденькая девушка. Все на нее обратили внимание. А Йывану показалось даже, что он ее где-то видел, а вот где – вспомнить не мог.

Девушка поздоровалась с гостями и вопросительно посмотрела на Кирилла Иваныча.

– Ну как там уха? – спросил он.

– По-моему, готова!

– Хорошо, коли так, – улыбнулся хозяин. И сам скрылся в кухне следом за девушкой.

Гостям не пришлось долго ждать. Кирилл Иваныч вынес большую деревянную миску с ухой, поставил на стол. Следом Анюта принесла такую же, с вареной белорыбицей. По комнате разошелся приятный запах. Только теперь гости поняли, как они голодны. Редко кому удавалось отведать белорыбицы! Ее не часто вылавливают. А Кирилл Иваныч – волжанин. Знает толк в рыбе, может поймать всякую. Снасти он готовит сам. Да к тому же знает, когда, как и где ставить сети.

– Я ее вытащил сегодня на зорьке, – сказал он, улыбаясь, гостям.

А Йыван ни на рыбу, ни на уху внимания не обратил – не может отвести глаз от Анюты. Встречаются же такие красавицы! А какие косы! Просто чудо – ниже пояса! У его любимой Сандай были такие же. Да и ростом она не ниже. Такая же стройная. А глаза голубые-голубые, но какая-то в них затаилась грусть. Взгляд задумчивый, будто изучающий. У Сандай порою тоже бывал такой грустный взгляд. Когда она болела. И Анюта – будто после болезни. Поэтому, видно, Кирилл Иваныч сам во всем ей помогает.

Йыван решил заговорить с девушкой.

– Мне кажется, что я тебя где-то видел...

– Вы забыли? – она ответила лукавым вопросом. – А я вас хорошо помню. У Мигыты Гаврилыча я служила. А сейчас тут живу.

– Ну как же, теперь вспомнил, – сказал Йыван и замолк – почему-то сжалось сердце от внезапно нахлынувшей печали. Молчала и Аннушка. Опустила ресницы, но изредка нет-нет да бросит взгляд на Йывана. Йыван волновался. Волнение передалось девушке. Молодые люди продолжали молчать. Да и другие гости словно в рот воды набрали.

– Видать, кто-то на свет сейчас появился, – нарушил тишину дядюшка Тойгизя. – Это у нас – старая примета.

– Пусть себе рождаются на счастье! – улыбнулся Янис.

Все весело посмотрели на латыша. Хозяин пригласил гостей за стол.

– Рыбка любит плавать, – пошутил Кирилл Иваныч и достал из буфета бутылку водки. Анюта вынула чарки.

– Ну что, дорогие мои друзья, за наше здоровье! – поднял чарку хозяин.

Чокнулись, выпили. Принялись за уху.

– Ну и угощенье! – похвалил Янис.

– Ай да уха, – подхватили другие.

– А рыба-то какова!

– Такую только у настоящих рыбаков и поешь! – объявил дядюшка Тойгизя.

Исчезла легкая скованность, иногда возникающая в первые минуты застолья. Языки развязались.

Поговорили о рыбах, зверях, птицах, обитающих в приволжских и приветлужских лесах. Потом разговоры пошли о местных людях – почему разбогатели Мигыта и Каврий, какими силами они завод строили. Никто не оставался равнодушным. Каждый высказывал свое суждение. Богатеев этих все не любили. Особенно возмутил их случай в дубраве.

– Надобно нам всем собраться в единый кулак! – вдруг сказал Кирилл Иваныч. – Действовать один за всех – все за одного. Иначе у нас ничего не получится. Всех работников согнут в турий рог.

Три дня бездействовал завод, три дня ждали появления хозяев. Они словно в воду канули. Приехали, наконец, на четвертый день, да еще вместе с земским начальником. Шел слух, будто все это время они обретались в уезде. Что они там делали, никто не знал.

Каврий, Мигыта и земский начальник ничего не предпринимали. Казалось, завод их не интересует. Никто не выражал недовольства. Хозяева пошли на уступки. С лесорубами рассчитались сполна. Даже прошение, написанное друзьями Кирилла Иваныча, было принято самим земским начальником без возражений. Снова ожил завод, а земский начальник, наобещав все решить, как положено, благополучно отбыл. Но в воздухе сгущалась тревога. Спустя неделю после отъезда земского начальника прискакал отряд казаков. Тут же начались аресты и допросы. Кирилл Иваныч, Янис и Йыван были схвачены раньше других, и на них, как на опасных преступников, надели наручники. Кирилла Иваныча увели. Анюта успела вовремя собрать и спрятать свое добро и самые ценные вещи Кирилла Иваныча. И скрылась – куда, никто не знал, да и не очень интересовались. Рабочие гудели – возмущались расправой с людьми. Узнала и Пиалче об аресте Йывана и Яниса. Не могла она придумать, как помочь им, только плакала.

– Слезами не поможешь, – утешала ее жена Казака.

А сам Казак неожиданно предложил:

– Поезжай-ка ты, девушка, в Царево. Скорее всего они туда отправлены – в тюрьму. Сама в пекло не лезь. Свяжись с другом Яниса. Зовут его Сапай. Ты вроде знать его должна. Он из здешних мест, сын Тойгизи.

Казак Ямет объяснил Пиалче, куда идти, что говорить. И девушка немного успокоилась. Она знала теперь, как поступать, и вскоре простилась со своими гостеприимными хозяевами. Не остался безучастным к судьбе друзей и сам Казак Ямет. Надел парадный мундир с орденами, фуражку.

– А ты-то куда собрался? – удивилась жена.

– Не могу я отсиживаться, когда в тюрьме сидят добрые люди. К губернскому начальству поеду. На моем месте так же поступил бы и его превосходительство генерал Ермолай Гаврилович Петропавловский.

Казак оседлал коня и ускакал, на прощанье обняв жену. С зарей поднялась и Пиалче, прошла пешком все сто верст до Царева. Летела стрелой, можно сказать. В маленькой деревушке – по дороге – ее пустили переночевать. До города добралась на следующий день, к полудню. Разыскала улицу, которую назвал Казак Ямет. Она вся в колдобинах. «Здесь в дождь, пожалуй, лошади вязнут», – почему-то мелькнула посторонняя мысль.

Пиалче подошла к дому под железной крышей, постучала в дверь. Открыла сгорбленная старушка.

– Кого тебе надо? – спросила она не очень-то ласково.

Пиалче сказала, что разыскивает человека по имени Сапай.

– Он здесь давно не показывался, – покачала головой старуха. – Не знаю, где его искать. Помогла бы, да не могу.

Постояла Пиалче какое-то время у двери, раздумывая, и пошла к тюрьме. Как зловещая крепость предстало перед ее глазами огромное здание с толстыми стенами из красного кирпича, с узенькими зарешеченными окнами. Пиалче то приближалась к тюрьме, то оглядывала ее издали. И входить было страшно, и медлить ни к чему!..

Осмотревшись, Пиалче проскользнула в дверь с переулка, узенькую и обшарпанную. Очутилась в комнате, где ждали свидания с заключенными.

Народу в комнатушке набилось полным-полно. Пиалче с трудом протиснулась в середину.

– Не стесняйся, девушка, – сказал старик, сидевший возле двери, он заметил ее растерянность. – Проберись к окошку, постучи, назови, к кому пришла.

На стук окошко распахнулось. Показалось лицо немолодого человека с безразличными оловянными глазами.

– Тебе кого надо? – сумрачно спросил он.

Пиалче рассказала о Янисе и Йыване, когда и где они были взяты под стражу.

– Один – латыш, – добавила она робко. – Янис, по фамилии Крейтусс.

– Тебе-то, черемиске^[6], зачем латыш нужен? – грубо крикнул человек из окошка и захлопнул дверь, не дослушав.

К растерявшейся Пиалче сквозь толпу пробралась такая же молоденькая девушка.

– Кирилл Иваныч, машинист, взят вместе с твоим Янисом, – сказала она. – Второй день прошу о свидании – не разрешают. Меня Анютой звать, может, слыхала? Была в прислугах у Мигыты Гаврилыча, а последние месяцы убирала и готовила у Кирилла Иваныча...

Анюта, когда жила в богатом доме, всем напоминала птичку, попавшую в клетку. Не зря держал ее Мигыта у себя. Он, совсем потерявший совесть, задумал ее соблазнить. Обещал на ней жениться, бросить старую, надоевшую жену, сулил ей золотые горы, счастливую, радостную жизнь. Но когда услышал от Анюты, что она должна стать матерью, охладел к ней. Правда, виду не показывал, но изо всех сил старался убедить ее, что ребенок пока не нужен. Он унижался, ломая себя, льстил, клялся в вечной любви. Сулил ей распрекрасное будущее и наконец, пообещал неуступчивой девушке немедленно сделать ее обладательницей всего его состояния. Только просил подождать с ребенком. Слово дал связать свою судьбу с ее судьбой навеки, как только она вернется домой от знахарки.

Анюта давно уже ни во что не верила, но наконец, согласилась – с ребенком подождать. Мигыта сам разыскал старуху знахарку. Но чем-то повредила ей старая ведьма – Анюта резко изменилась. Светлые глаза ее поблекли, румянец исчез, кожа пожелтела. Никто бы не узнал в ней прежнюю красавицу. Когда Анюта вернулась, в доме Мигыты уже хозяйничала юная, такая же голубоглазая, такая же красивая девушка, какой была Анюта еще так недавно. Тут она окончательно убедилась, что обманута. «Что же делать? Как быть? Куда деваться?» О, как требовался ей дельный совет! А кто мог помочь? Не было родителей, родственников, близких подруг. Да и сил не так уж много. И она решила поступить, как когда-то Сандай... Села на крутом берегу реки. Всю свою жизнь перебрала по дням. И уже прощалась в душе с веселым горячим солнцем, с цветами сочных лугов, с сосновым бором.

Анюта сорвала ромашку, погладила цветком свои бледные от перенесенных мук губы, поблекшее лицо. А кукушка посылала ей из лесу свою немудреную песню, отчаянно, будто торопясь, насчитывала ей годы жизни. В предсказание легкомысленной птицы она никогда не верила, но сейчас слушала, как бывало и раньше, сколько раз прозвучит «ку-ку!». Тридцать семь раз!

– Если верить, мне суждено прожить еще тридцать семь лет, – сказала она вслух. – Ошибаешься ты, кукушечка! – Анюта горько усмехнулась. – Прервутся сегодня эти присужденные мне богом годы! Глупая моя доверчивость! Великий боже, не осуди меня за грехи! Я ведь любила Мигыту и верила ему. Не нужно мне его богатства. Надеялась только на счастье с мужем. Думала, дети у меня будут, семья. Ведь он только подождать уговаривал. Проклинаю его! Пошли ему, всевышний, долгую-долгую жизнь! Пусть здравствует до тех пор, пока сам себе ненавистен станет. Исполни мое желание, бог мой!