Текст книги "Дубравы"

Автор книги: Александр Юзыкайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Они и в дом проникнуть могут.

– Нет! – возразил неслышно подошедший сторож усадьбы. – Со временем они все исчезнут! Вода-то в землю уходит, а с нею все, кто в ней живет.

– А почистить нельзя? Вот бы появилось на этом месте озеро, как у Казака Ямета, – выдал свою мечту управляющий.

– Нет, думаю, озера здесь нам больше не видать! Было, говорят, триста лет назад... А теперь, сами знаете, речушка рядом протекает. Раньше текла поверху. Мелкая, правда, вброд переходили и на телегах переезжали. А теперь речонка глубоко в землю ушла. И родничок, что наполнял водой пруд, нашел подземный ход к той речке. Сейчас пруд пересыхает. Конечно, можно провести сюда воду. Но денег много надо вложить, потребуется труд немалый.

– Ну, это еще не так страшно! Лишь бы с толком!

– Точно сказать нельзя, что там выйдет! Норов-то у речонки буйный, хотя она мелкая. Пробовали ее на моей памяти запрудить. Да куда там! Как только ливень – новый путь себе прокладывает. На моем долгом веку сколько раз меняла русло. Да, всегда найдет, куда бежать! Смышленая как человек.

Терей покосился на сторожа – не намекает ли тот на побег Пиалче.

Но старик смотрел на управляющего безмятежно и бесхитростно, и черт не разберет, что у него на уме! Терей больше расспрашивать не стал и вернулся к дому, по-прежнему избегая смотреть на встречных. Замечал он – посмеивается народ над незадачливым ухажером. Терей сам оседлал белого жеребца и поскакал, стараясь сохранять прежнюю важность, к озеру, сама мысль о котором не давала покоя. Теперь он направил коня на противоположный берег, откуда виднелся небогатый домик Казака Ямета. Кто бы знал, как ненавидел Терей и этого, никогда не встречавшегося ему генерала и его ординарца, не помышлявшего о Терее и о его еще не до конца продуманных кознях. Впрочем, Казак Ямет нет-нет да вспоминал о внезапном посещении его хутора Тереем. Но так старик и не мог понять – что к чему. И будучи сам добрым человеком, о зловредных намерениях управляющего не догадывался.

За озером по всему берегу совсем близко проходили владения помещика.

«Я тут для молодого барина летний дом построю, – наконец осенило Терея, – Попробуй, чертов предатель, сказать что-нибудь против. Нечего тебе одному наслаждаться прелестью воды! Разделишь свое счастье с другими! Деньги – огромная сила. Они все сделать могут... Сотрем с лица земли! Ишь ты, отставной...»

Была бы воля Терея, тут же прогнал бы Казака Ямета, взорвал бы его проклятый хутор и возвел бы себе дворец не хуже, чем у помещика, который, видно, совсем удрал из здешних мест.

Терей смотрит на тихое озеро и всех ненавидит, на всех злится, всем недоволен, хотя озеро прекрасно, а рядом шумит редкий по красоте бор. «Прямо срам! Барин живет у гнилого пруда, полного лягушек, а земля его проходит именно тут, по берегу озера, а в нем еще и рыба всякая! Вода чистая, как родниковая! Пей – не хочу! По берегам шелковистые камыши, пушистые кустарники, на воде плавают лилии, кувшинки».

И вправду, озеро рядом с хутором Казака Ямета – удивительное! Чем ближе к нему подходишь, тем больше притягивает.

Подойдешь – сама рука тянется сорвать лилию. А достать не можешь! Поэтому мало кто их трогает, растут себе и растут – радуют взоры проходящих мимо.

А с холма на озеро взглянуть – кажется, сам Онар-богатырь расплавил серебро и залил низину между огромными деревьями и пушистыми кустарниками. Сколько ни глядишь на водную гладь, все взора оторвать не можешь.

Переменчив лик озера. В солнечный день оно светлое, веселое; когда небо серое – грустное, а если снова выглянет красное солнышко – так засияет, так засверкает, что радуется все живое. Как будто даже голос слышишь: «Идите ко мне, подышите моим воздухом, теплой водицей моей освежите лицо, помочите горлышко!»

Возле этого водоема, который напоминает глаз земли, душа смягчается. А если искупаешься, поплаваешь – сил прибавляется! Оно так охотно принимает в свои нежные объятия! Все дурное забывается, одна радость на сердце. Старый – молодеет, неуклюжий становится ловким. Кому жарко – водица охлаждает, озябнешь – согревает.

Осенью, правда, озеро угрюмое. Вода его как бы тяжелеет, темнеет. В мороз гладь его сковывается льдом, а сверху – пушистый снег. Озеро замирает, под пушистым одеялом засыпает до теплой весны. А как выглянет веселое солнышко – оно вновь зашевелится, вздохнет, тут же сбрасывает зимнюю одежду. А потом вода сражается со льдом, постепенно очищается, созывает к себе лебедей, диких уток и цапель. А те от радости как только не красуются, как только не милуются! Дружно вьют гнезда на его берегах – в камышах, тальниках.

Весной соловьи убаюкивают его своим радостным пением.

У озера – мирный норов, но до тех пор, пока покой его не нарушат. С ветром-ураганом оно вступает в единоборство – забурлит, отбивается волнами, а только буря утихнет – радуга своим сияющим концом опускается прямо в воду, любуется собой, как в зеркале. Вот каково озеро Казака Ямета, недаром оно носит имя Яндай.

Предание говорит, что озеро образовалось из спустившегося с неба облака. Оно родилось в далеких морских краях, и пригнал его сюда бог Перке юмо с попутным ветром. Сами знаете – ветры дуют у нас то с одной, то с другой стороны. Почему Перке юмо пригнал облако именно сюда? Потому что он был справедливым. Говорят, было и раньше здесь распрекрасное озеро. А возле жили двое – муж и жена. Она пряла пряжу, ткала, шила, вела хозяйство, держала кур, уток, корову, а муж пахал, боронил да сеял. Ну, конечно, охотился и ловил рыбу.

Жили-поживали счастливо, жена принесла мужу двух дочерей-близнецов. Одной дали имя Яндай, другую назвали Кандай. У Яндай глаза были светло-голубые, а у Кандай – потемнее, как озеро в пасмурный день. Близнецы были так похожи, что отличали их только по цвету глаз. Когда подросли, хорошенькие, веселые девчушки наполнили дом веселым шумом, смехом, беготней. Каждому ясно – для родителей дороже детей нет ничего. И Яндай, и Кандай – резвые, озорные проказницы – приносили отцу и матери только радость.

– Подрастут – будут нам помощниками, – улыбалась мать.

И отец был счастлив. Но на белом свете чего только не бывает! Горе ворвалось в дом! Мать внезапно умерла, оставив неутешного мужа и двух маленьких сироток. Девочки еще очень малы – за ними уход нужен. Подрастут, встанут на ноги, хозяйством заниматься будут, а сейчас сами в заботе нуждаются! Сколько времени должно пройти, пока они подрастут? А кому-то сейчас нужно и по хозяйству хлопотать, и еду готовить. Ходить за скотиной...

Думал-думал вдовец и решил жениться: привести в дом себе жену, а детишкам – мачеху. «Может, и заменит она моим дочуркам мать, полегче станет». Решился – приводит в дом новую жену. Но мачеха – не родная мать! И никогда родной матерью сиротам не будет! Сначала она девочек ласкала, вроде как любила. А вот когда родилась у нее своя дочь – все изменилось! Возненавидела она и Яндай, и Кандай. Думала, думала, как от них избавиться, и придумала. Однажды, когда ее муж работал в поле, увела она сироток к озеру, да и столкнула их с высокого берега в воду. Забурлила вода – волны разыгрались, хлестали о берег. Пролетал по небу бог Перке юмо на своем огненном коне. Увидел он злое дело. Возмутился бесчинством, содеянным скверной бабой, тут же начал своим бичом-молнией все хлестать да бить, а души девочек на небо вознес. Земля плавилась, озеро закипело еще пуще, мигом взлетело в небо огромным белоснежным облаком. А на месте озера – каменное дно. Ничего не осталось на земле! Все в пепел да в золу превратилось, а женщина-злодейка в огромный валун. Осмотрелся Перко юмо, подозвал к себе бога ветра, попросил ветра дальнего. И пригнал облако Перке юмо ветром дальним из морских краев в эти марийские края. Видать, по душе был этот край богу Перке юмо.

В небе он разделил облако. Половину вот сюда пригнал, где теперь хутор Казака Ямета – на низину облако опустил, а другую часть погнал туда, где сейчас пруд гнилой и грязный, покрытый ряской. В тех двух половинах души девочек жили, Яндай и Кандай. И эти озера сперва были похожи. Лишь цвет воды у них был разный – одно чуть потемнее. Озера по ночам спали, как и теперь, завернувшись в туман, а по утрам он поднимался, превращался в маленькое облачко. Никто возле этих озер не жил. Лишь на берегах обитали дикие звери и птицы. Порой, но очень редко, появлялись охотники да рыбаки. Увидев эти берега, все восхищались. Спускались к воде. Замечали, кто из озер воды напьется, становится сильнее, моложе. Однажды бродил в погоне за диким зверем в этом месте старый Юсуп-охотник. Ходил-ходил и наткнулся на это светлое озеро. Он устал, старика мучила жажда. Сделал глоток, ополоснул лицо, зашагал домой. Идет – усталости как не бывало. Бодрый, сильный. Заходит в избу свою. Жена, бабушка Алепа, уставилась на него как на чудо.

– Какое дело тебя привело в наш дом, друг мои? – спрашивает она.

– Ну и потешница же ты у меня, женушка, – улыбнулся Юсуп. – Проголодался я, накорми чем-нибудь, – сбрасывая с плеч лаче^[4], говорит он.

А бабка ничего понять не может.

– С чего это ты, сынок, меня женой называешь, хозяином себя выставляешь. У меня другой муж, мне по летам подходящий. А в чужой избе не след распоряжаться. Подождать надо, пока угостят – не самому еду требовать. Здоров ли ты?

– Здоров, здоров, а ты не возись – накрывай-ка на стол! – ворчит Юсуп. – Пошевеливайся! Сказал тебе – есть хочу! Совсем ума лишилась – своих не узнаешь...

– Стыдно тебе, сын мой, смеяться над старым человеком, грех! Я тебя и так угощу, но женушкой меня не называй. Зачем, повторяю, смеяться над старостью?

– Да муж я твой, Алепа моя. Говорю тебе, я – Юсуп.

– Ты мне, сынок, не годишься в мужья, – твердит свое старуха. – Была бы я лет на тридцать моложе – другое дело. Молод ты для меня. Выпил ты, что ли, лишнее? Не пойму я тебя и твои шутки.

Теперь и Юсуп забеспокоился. Думает: «Старуха моя не в своем уме, что ли? Спятила, не иначе... Что тут делать?!»

Пытается Юсуп внушить недоверчивой Алепе, что он действительно ее муж.

– Коли не веришь, посмотри, во что я одет! Сама ты мне рубашку шила, а на штанах – на колене – разве не твоя рука заплаты ставила?

Старуху в жар бросило, глаза заблестели: «Убил моего старика, в его одежке заявился».

– А ну говори, где мой муж? – закричала она. – Что ты с ним сделал? Скажи, куда дел? – Ома схватила ухват и замахнулась на Юсупа.

– Старуха, старуха! Что ты на меня кричишь? Коли совсем не веришь – посмотри в глаза, вспомни, в молодости каким я был? Ежели тебя и эта родинка на ухе не убедит, не знаю уж, как и доказать. Прямо понять тебя не могу.

Юсуп наконец сообразил, что с ним что-то произошло, после того как он напился воды из озера и умылся.

Старуха, немного утихомирившись, внимательно рассматривала Юсупа – верила и не верила: «Приметы вроде сходятся. Что за напасть?»

– А как ты, если ты Юсуп, так помолодеть умудрился? – спросила она неуверенно.

Охотник все по порядку рассказал. Лишь после этого Алепа успокоилась. Теперь она на Юсупа смотрела уже с завистью. Обидно: он такой молодой, а она – дряхлая бабка. Боязно. Возьмет да бросит старую, а себе помоложе найдет! Нехорошо стало у Алепы на душе. А сама хитрит – выспрашивает всякие подробности. Может, и ей пойти умыться в озере?

Да, право же, чего не делается на белом свете! Каких только чудес не совершается вокруг нас! Да и у каждого человека – свой характер. Свои мечты и желания. Но в одном все люди сходятся – малому хочется поскорее стать взрослым, а старикам – вернуть молодость. Но, к сожалению, годы берут свое! Времени не остановить!

Право же, кто не хочет, кто не мечтает вновь стать молодым? Наврядли найдешь человека, который пожелал бы остаться старым, если бы ему предложили помолодеть! За то, чтобы вернуть прошедшие годы, иной отдал бы все – нажитое богатство, жену. А женщина, наверное, и от мужа бы отказалась. Ну скажите, что может быть дороже возвращенной молодости? Станешь молодым – жизнь построишь по-новому. Все свои прежние ошибки и заблуждения повторять не будешь. Желания несбывшиеся, может, сбудутся. Горе стороной пройдет...

И жена охотника Юсупа все думала, глядя на своего внезапно помолодевшего мужа.

Да, жизнь проходит, на смену одного дня приходит второй, на смену второго – третий. Вот годы уж и к закату клонятся.

Однажды вечером Юсуп приходит домой – жена его Алепа куда-то исчезла. Ждет час, другой – нету! Ищет, нигде не находит. Еще час миновал. И ночь наступает, и другое утро смотрит в окно. Нет жены, что хочешь делай! Словно капля испарилась. «Не иначе как в лес пошла за грибами и заблудилась», – решил он. Волнуется, места себе не находит. «Лишь бы не угодила в лапы дикого зверя!»

Что ни говори, жена есть жена – старая или молодая, сварливая или тихая, покорная. Без нее в хозяйстве не обойдешься, да и в жизни лада не будет! К тому же Юсуп и Алепа столько лет вместе! Привычка одна чего стоит! И горе и радости столько лет делили! Да и без женской помощи трудно! Кто будет обед варить, белье стирать... Чужую не позовешь! А коли придет раз-два, потом откажется... А своя жена – своя! Все увидит, все уладит...

А Юсуп думает, думает и снова идет на поиски. Берет лук, стрелы – и в лес! Ищет день, второй, третий – нигде нет ни старушки, ни ее следов. «Горе-то какое! – аж слезы выступили на глазах Юсупа. – Как же я один теперь буду жизнь коротать?»

Не нашел... Идет домой мимо озера, повесив голову. Не знает, что и думать...

Вдруг он издали услышал всхлипыванья малого ребенка. «Кто там плачет? Кто в лесу младенца оставил? Да быть того не может, чтобы маленького бросили без помощи. Может, с матерью что стряслось?» Прислушался Юсуп: а может это – зверек? Или птичка? Да нет, ребенок плачет, не иначе. Юсуп побежал на жалобный писк. На самом берегу лежит крохотная девочка, совсем голенькая. Кто же ее здесь оставил? Она же еще грудная! Чего только не насмотришься на этом свете! Юсуп завернул малютку в свой шовыр^[5], решил немного подождать – может, кто объявится. Не тут-то было.

Ждал до вечера, замерз. Никто не приходил. «Не иначе мать звери загрызли или в озере утонула!» Ждать надоело, да и ребенок пищал – ведь голодный. «Вот еще подарок на мою голову! Что же я с найденышем делать буду?»

Направился Юсуп домой, захватив с собой девочку. Ведь живое существо, еще неразумное, но живое! Отошел шагов на двадцать пять и видит – женская одежда! Значит, правда мать утонула! Если бы звери напали – разорвали бы платье в клочки. Нагнулся охотник – решил закутать ребенка в найденное тряпье, сам-то он совсем промерз. К ночи станет еще прохладнее, простыть вконец можно. И жены нет – некому будет воды согреть, еды приготовить! Заворачивает ребенка в женский сарафан, и кажется он ему знакомым. Смотрит внимательно – так ведь и кофта его жены. Неужели же Алепа в озере утонула? Очень жаль стало старуху. Юсуп чуть не плачет. Рыдай не рыдай, ничего уж тут не поделаешь! Что было, того уж не вернешь.

Ребенок тоже почему-то казался ему знакомым. Чей же он?

«Где я эту девочку видел?» – старался он вспомнить. Стал родственников всех своих перебирать – и далеких и близких. И знакомых... Никак не мог сообразить, у кого было такое маленькое дитя. Юсуп вдруг вздрогнул: заметил на маленькой ручонке продолговатое родимое пятнышко.

– У моей старухи такая же родинка на руке! – вслух сказал он. – Да, да! Точь-в-точь...

Потом он вспомнил кривой мизинец на левой ноге у жены. Тут же посмотрел на ножку девочки – и у нее мизинец кривой. Снова его бросило в жар. Лишь теперь он догадался, кто эта крошечная девочка. Его Алепа. Он, когда сполоснул лицо и попил воды из озера – помолодел ведь! А она, видно, перекупалась!

– Что же ты наделала с собой, старушка? – спросил Юсуп дрожащим голосом. – Сколько же ты в воде барахталась? Юсуп поднял было руку, чтобы отшлепать свою легкомысленную жену как следует, но ребенок виновато захныкал... Юсуп не бросил свою Алепу, при себе ее держал – кормил, поил. Ну а почему своего родного человека кому-то отдавать? Вскоре все узнали историю Юсупа и его жены, веселились немало, но стали понемногу омолаживаться, тайно купаясь в озерной воде. Жители этих мест жили долго. Болели редко. Видно, помогал свежий воздух от озера и дремучий нехоженый лес.

В стародавние времена одно из двух озер – Кандай – и близлежащие земли с дремучими, непроходимыми лесами между Волгой и Ветлугой подарил Иван-царь кому-то из своих воинов, помогавших ему победить хана из чужедальных земель, а народ заставил на него работать. А у того приближенного, сказывают, угодья те дивные перекупил как раз пращур помещика Еремея.

В прежние времена жители этого края жили вольно, были хозяевами своих земель, рек и озер. Теперь все окрестные деревни работали на Еремеевский род. А баре наслаждались блаженством и властью. К озеру Кандай никого не подпускали. Пили исцеляющую воду, купались, омолаживались и совсем забыли, что озеро – создание бога Перке юмо.

Народ терпеливо переносил все. И не сдержался бог неба. Прискакал ночью на своем огненном коне к озеру Кандай, на берегу которого стоял дом помещика, да ударил бичом-молнией. В земле осталась огромная трещина, и вся чудодейственная вода вытекла ручейками в Ветлугу. От озерной воды Ветлуга приняла чистоту и голубизну. А на месте озера осталась грязная мутная лужа.

Утром глянул прапрапрадед Еремея – озера-то нет! Он не на шутку разгневался. Тут же работникам своим приказал сделать запруду. Но вода в ней не удерживалась, а грязная лужа плесневела, покрывалась гнилой ряской.

Нынешний управляющий имением Терей решил всеми правдами и неправдами отобрать у бывшего ординарца его превосходительства генерала Ермолая Гавриловича Петропавловского – Казака Ямета – другое озеро Яндай. Для начала возвести на берегу новую усадьбу для барина. И себе неподалеку выстроить домишко. До него никто на собственность отставного кавалериста не посягал.

Глава четвертая

Управляющий Терей стал полновластным распорядителем всех помещичьих земель и угодий. Творил зло по своему усмотрению. Словно был твердо уверен – не вернется в родовое гнездо ни помещик, ни его сын. Каврий и Мигыта купили еще несколько делянок леса.

Терея во всем поддерживал земский начальник. И он, как оказалось, получил какую-то долю от торгов. Труднее и труднее жилось крестьянам. Однажды они сговорились и пришли за советом к Казаку Ямету.

– Ямет, – сказал ему самый почтенный старик округи. – Мы тебе во всем верим! Больше некому верить! Для нас наступила трудная пора. За аренду земель платим вдвойне. Житья нет от священников. Жалобы, что ли, послать губернатору и архиерею? Да ведь нас не поймут. Ну, должна же быть управа на наших хозяев?!

Казака Ямета уговаривать долго не пришлось. Да и объяснять ничего не нужно было. Но Ямет поехал за советом на завод Каврия, к мастеру Кириллу Иванычу, попросив пока не расходиться.

– Напишем-ка мы в нижегородскую газету. Там должны напечатать! А письмо я сам составлю! – с таким решением приехал Ямет. Недолго сочинял Казак Ямет. Получилось недлинное письмо, но убедительное.

«Мы, нижеподписавшиеся крестьяне-домохозяева Нижегородской губернии Сурского уезда Ернурской волости, в июле пятнадцатого числа собрались на сельский сход в присутствии сельского старосты Христофора Евстигнеева, где имели суждение о своем бедственном положении и о причинах нашего обеднения, так как с нас, крестьян, все стараются взять, но получать нам неоткуда. Ввиду чего мы с каждым годом разоряемся, много у нас развелось бездельников. Сами не работают, а живут за наш счет. Во времена крепостного права нас обирал не только помещик, а кто только мог. Теперь нам приходится выплачивать за аренду помещичьей земли двойную цену да разные поборы нашим духовным отцам – яйцами, маслом, мукою, шерстью, волокном и деньгами.

По обсуждению сего решили искоренить остатки крепостного права.

№ 1. Прекратить плату за аренду помещику.

№ 2. Прекратить сбор священникам:

а) Во время пасхи яйцами по десять штук.

б) Петров пост – яйцами, маслом, крупою, мукой.

в) Осенью – шерстью, солодом, волокном, горохом, коноплей, курами.

г) На рождество – на каравай хлеба не давать овса и ржи.

Просить нижегородские газеты перепечатать наш приговор и препроводить во все уезды для объявления нашего постановления».

Казак Ямет своим посланием вселил в души крестьян надежду. В знак благодарности и уважения принесли ему свежего меду в искусно вырезанном из дерева горшочке. Казак Ямет отказался было, но его уговорили, – мол, обидит крестьян, если не возьмет их скромного подношения.

– Дорог не подарок, дорога любовь, – убеждали Казака крестьяне.

Мужики ушли довольные, и Ямет радовался – помог в справедливом деле. Внезапно хорошее настроение Казака Ямета испортила живущая у него Пиалче.

– За вашим озером какие-то плотники объявились! – вбежала и выкрикнула она, задыхаясь. – Что-то там строят! Доски привезли, бревна. Я все своими глазами видела!

Казак Ямет вскипел: кто это посягнул на его владения? Он решил немедленно выяснить, что происходит. Надел на себя парадный мундир с орденами, чтобы выглядеть посолиднее. Какое-то смутное, неприятное чувство овладело им. Он был уверен, что ему решили отомстить, и каким-то небывало гнусным образом. Напрасно недавно вернувшаяся жена уговаривала его не горячиться, остыть, а потом уж решать, что делать. Казак Ямет молча положил в карман пожелтевшую от времени бумагу, сел в лодку. Пиалче отказывалась ехать: немедленно разнесется по округе и дойдет до ушей управляющего, что она живет «а хуторе Казака Ямета. Но ординарец настаивал на своем.

– Ты правь, я буду грести! – распорядился он. – А скрывать нечего, что живешь в моем доме – жене помогаешь...

Старик взялся за весла. Тут же лодка врезалась в хрустальную гладь, и от нее разбежались к берегам волны. Еще издали было видно, что мужики возводят какое-то строение – топоры в руках плотников нарушали первозданную тишину, слышались громкие голоса, подъезжали телеги с бревнами и досками. Задумана была какая-то постройка. Казак Ямет не мог поверить глазам – на его земле бесчинствуют какие-то одетые в лохмотья и лапти люди, но держат себя по-хозяйски. Почему это заповедное место уродуют, да еще не спросись хозяина.

Казак Ямет и Пиалче причалили к берегу. Подошли ближе.

– Что вы тут делаете? – строго спросил Казак Ямет. – И по какому праву?

– Летний дом для Мигыты Гаврилыча, – вразнобой ответили ему.

– А кто такой Мигыта Гаврилыч?

– Не слыхали о Мигыте Гаврилыче?! – удивился мужик с пилой в руках, – Он наш хозяин. Купил эту делянку... Вся округа его знает...

– Вы полагаете, нет управы на вашего Гаврилыча? – рассвирепел Казак Ямет. – Немедленно убирайтесь! Это моя земля, и я, а не какой-то Гаврилыч, здесь хозяин.

– Нам приказано здесь строить.

Мужики, оробев, сбились в кучу, особенно испугали их медали, позвякивающие на широкой груди рассерженного Казака. Ямет, заложив руку за спину, вышел вперед:

– Земля эта мне принадлежит. Хозяин ее не какой-то там Гаврилыч, а я. Земля жалована мне в законном порядке его превосходительством русским генералом Ермолаем Гавриловичем Петропавловским. Что и подтверждает эта грамота. – Старик развернул пожелтевшую бумагу с печатью. – Теперь видите?

– Неграмотные мы, – почесал затылок кто-то из мужиков, среди них Казак Ямет не заметил ни одного мало-мальски знакомого.

– Нам Мигыта Гаврилыч указал это место и велел строить дом, – попытался оправдаться при полном молчании других какой-то мужик с живым и смышленым лицом. – Он купил этот участок у помещика Еремея, по уговору с управляющим.

– Вашего Мигыту Гаврилыча обманул Терей! – стараясь изо всех сил сдерживаться, чтобы не повысить голос, сказал Казак Ямет. – Видите столб – шагов сто пятьдесят отсюда... По эту сторону земля моя, и я на ней пока ничего строить не собираюсь. Вот по ту сторону столба действительно владение помещика. Там делайте что хотите, а отсюда прошу убираться подобру-поздорову. Иначе я с вами расправлюсь! Своих не узнаете!

Мужики молча выслушали эту длинную речь, собрали свои пилы и топоры и разошлись, оглядываясь на строгого, могучего старика. А Мигыта Гаврилыч, ни о чем не подозревая, орудовал в тридцати верстах от озера. Содрогалась многовековая, священная для окрестных жителей дубрава у деревни Тумер. И там такие же мужики рубили лес, исполняя приказ новоявленного хозяина. Мигыта своевольно решил нарушить покой, веками царивший в этом лесу. Земля сотрясалась от подрубленных деревьев. Визжание пил, стук топоров распугали зверей, всполошили птиц. Невольно внимание всех, принимавших участие в этой расправе, привлекал богатырский красавец дуб. Вершиной он чуть не задевал облака, а ветви его заслоняли полянку от полуденной летней жары, сулили отдых и прохладу. И невольно хотелось присесть в его тени. Мигыта и его видавший виды отец были поражены величавостью дуба.

– Славное дерево! – вздохнул Каврий. – Узнать бы, сколько лет ему? Очень уж велик!

Никто не мог ответить на вопрос Каврия. Всех поразил своей высотой лесной великан, который будто прислушивался к пустым разговорам у его подножия. Йывану дерево напомнило древнего вождя, знавшего еще прадедов, дедов и отца Йывана, погибшего на лесных разработках у купца Булыгина. Скольких людей он видел и скольких пережил! А теперь, решили его свалить! На месте громадного дуба останется лишь огромный круглый пень. А дуб почитали, ему поклонялись местные крестьяне. Считали его чуть ли не живым существом. В древности верили в могущество этого дерева. Оно и теперь невольно заставляло каждого снять перед ним шапку и поклониться.

Глядя на могучее дерево, Мигыта Гаврилыч вдруг пришел в бурный восторг. Полюбовался он великаном совсем по другому поводу.

– Сколько досок выйдет из этого бревна! – в восхищении бормотал он. – Сколько бочек!

– Доски... Бочки... – тихо, с ненавистью произнес Янис, до которого ветерок донес восторженные слова Мигыты.

– Как можно загубить такого величавого родоначальника всех дубов ради бочек и досок? – спросил он Йывана.

Тот промолчал, и оба с отвращением посмотрели на ликующего Мигыту. Они не могли высказать все, что думают, только переглянулись. Оба что-то для себя решили, но пока обмениваться мнением вслух не стали. Искоса поглядывали на мужиков с топорами.

Дядюшка Тойгизя, пришедший сюда на порубку, тревожно смотрел во все глаза на Мигыту. «Как можно губить дерево, о котором мы детям сказки рассказываем? – размышлял старый крестьянин. – Он служил всему живому. А Каврий и Мигыта превратят его в доски. Нет, так негоже. Подумать только, сколько от него желудей! Кого только из зверей и птиц не кормил он! Кто знает, может, вся дубрава от его семян произросла! А теперь этого великана свалить по желанию Каврия и его сына! Они все хотят уничтожить! Как-то помешать этому своеволию надобно. Неужели нет на кровопийц угомону?»

Вдруг подул легкий ветерок. Дуб зашевелился, будто почувствовал свои последние минуты жизни, и помахал листьями на прощание своим друзьям.

«Тут и птиц и зверюшек не останется! – продолжал размышлять Тойгизя. – Соловьиные песни смолкнут! Кукушка не найдет, где ей присесть! Лишь ветрам будет привольно. Да на голое место зимою станут сбегаться волки, выть от голода».

А для жителей Тумера дубрава и священное дерево – сама жизнь. Дубрава – это и пища, и здоровье, и силы. Возле леса и хлеба хорошо растут, и травы по пояс. А в дубраве – грибы, ягоды. Не раз приходилось в неурожайные годы желуди собирать – их мололи, в муку добавляли... Если была мука... А то и так! Потому и оберегали так дубраву.

Дуб-великан что-то шептал – его листья трепетали. Словно рассказывал он свою историю, историю своего края. Как он рос, кому давал пристанище, кому служил домом, кого укрывал густыми листьями от непогоды, кого – от врага.

– Начнем с божьей помощью! – Мигыта приказал самым сильным и рослым мужикам валить дуб.

И те, исполняя волю хозяина, засучили рукава, взялись за топоры. Вдруг словно сам Перке юмо прискакал на своем огненном коне и ударил бичом-молнией. Зажглось, запылало небо, и тут около священного дуба появился седобородый старец и с ним – юная девушка. Из рук мужиков вывалились топоры, Йыван и Янис, потрясенные, смотрели на внезапно появившихся старца и молодую красавицу. В сказки оба не верили, но то, что происходило, похоже на волшебство!

– Сыны мои! – громко зазвучал гневный голос старца. – Плохое вы дело затеяли! Сейчас же убирайтесь отсюда, а то вас всех поразит бог Перке юмо! Добром уходите обратно, откудова пришли!

Этот старик напомнил всем сказочного Чумэя. Словно древний старец не выдержал нашествия на дубраву и встал на ее защиту. А рядом с ним – дочь Уялче. И видевший все с неба Перке юмо снова ударил бичом-молнией, оповещая округу о беде и призывая встать грудью на защиту священного леса. Народ валом повалил в дубраву. Толпа гудела, окружив дерево. Старец пошел грудью на Мигыту.

– Убирайтесь отсюда! – Эти слова слились в едином крике.

– Не уйду! – упорствовал Мигыта. – Это мой лес. Я его купил. Золотом платил за каждое дерево. Не украденным – заработанным честно.

Отец Мигыты явно был смущен таким оборотом дела. Он старался держаться поближе к сыну и с испугом озирался.

– Наша дубрава! – бормотал он, с опаской глядя на топоры лесорубов. – Деньги плачены. Наша!

– Нет, – отрезал старик, взмахнув в гневе головой. Его седые волосы поднялись венчиком. – Не твоя это дубрава, а наша.

– Вон отсюда! – вдруг взлетел голос над толпой.

Каврий, Мигыта да и многие из мужиков считали, что все это им мерещится – и старик с развевающимися волосами, будто восставший из легенды, и его красавица дочка. Но не было здесь никакого чуда. И старец, и его внучка пришли из деревни Тумер – они услышали призывные крики и двинулись к дубраве вместе с другими крестьянами из окрестных деревень – защитить священное место от злых и алчных людей. Народу собиралось все больше. Сбегались дети, женщины, торопливо шагали старики. Вдруг из толпы лесорубов вышел седобородый дядюшка Тойгизя.

– Правы тумерцы, – заговорил он громко. – Дубрава спокон веков принадлежит им. Все должны разойтись! Слышите, как гремит Перке юмо – он недоволен, приказывает, чтобы вновь здесь воцарилась тишина и покой. Жители из деревни Тумер требуют лишь то, что им принадлежит. Один из молодых лесорубов бросил пилу на траву.

– Этот старик говорит верно! Нас втянули... Мы ничего не знали. Нам надо уйти!

Тойгизя встал рядом с седовласым стариком.

– Я не могу брать грех на себя, – сказал он.

– И я не моту, – поддержал его Йыван.