Текст книги "Дубравы"

Автор книги: Александр Юзыкайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

– Хозяин над всеми голова! – прохрипел он. Решение его – закон для всех! Никуда ты от него не уйдешь!

Эти слова взбодрили Кория. Он снова почувствовал: за спиной у него могущественный человек. Непослушание для любого обернется превеликим несчастьем.

Корий, как и Пиалче, сорвал цветок ромашки. Лишь только пальцы его коснулись прохладных лепестков – сердце екнуло. И тут же он сжал в кулаке ни в чем не повинный цветок, бросил вслед уже исчезнувшей девушке. Без гаданий знал, что Пиалче его не любит. Неожиданно донесшийся из лесу нежный голос кукушки, сулившей много-много лет жизни, прозвучал для Кория насмешкой.

Пиалче шла домой, забыв о Кории. Она думала лишь о встрече с Янисом. А сам Янис к этому времени совсем поправился и жил только мечтой о приближающемся празднике Суреме, о встрече с любимой.

У Мигыты и его отца была одна забота: расширить завод, заработать побольше денег. С рабочих они глаз не спускали, подгоняли их, требовали, чтобы Янис и Йыван никуда не отлучались.

– Деньжат просят рабочие к празднику, – сказал однажды Йыван Каврию.

– Полностью и точно произведем расчет! – ответил отец Мигыты. – Никого не обидим! Да и праздновать начнем сами. Сурем должен быть настоящим праздником, – Он улыбнулся. – Гонцы уже за водкой посланы. Привезут целую бочку. Я буду угощать. Вот только хотелось бы до праздника закончить здесь работы!

– Закончим! – пообещали мужики.

– А после где будем рубить лес?

– Пожалуй, в дубраву пойдем, что вблизи деревни Тумер. Дубовые доски сейчас в ходу. Приезжали за ними и из Казани, и из Чебоксар... Заказ выгодный.

На другой день Йыван и Янис отправились в дубраву, чтобы прикинуть, что к чему.

Лес раскинулся перед ними величавый, таинственный. Оба ошеломлены были неповторимой красотой дубравы.

– Вот это да! – воскликнул Янис.

– Не зря крестьяне Тумер так ее почитают, – с какой-то печалью произнес Йыван. – Она считается священной.

– Смотри-ка, смотри-ка, Йыван! – показал Янис на огромный дуб.

Йыван долго не мог оторвать глаз от ветвистого горделивого дерева. Он вырос в лесу. Не раз приходилось ему с отцом бывать в дальних местах, но такого огромного дуба видеть не доводилось. Он только от дядюшки Тойгизи знал, что близ деревни Тумер растет дуб-великан. Вершиной достигает неба...

– Вот, оказывается, где он! – в восторге воскликнул Йыван.

– У нас в Латвии тоже рос такой легендарный дуб, – задумчиво произнес Янис. – В три обхвата. Этот еще толще. Наш назывался троедубьем – дубом Перконса. Ведь латыши, как и марийцы, в древности были язычниками. Главным богом считался Перконс – бог грома, молнии и дождя. Он, по преданию, даровал людям жизнь, и в дом – достаток... Удивительно! – воскликнул Янис. – И главного бога марийцев дядюшка Тойгизя называл Перке юмо онапу^[2]. Значит, дуб – священное дерево бога Перке юмо. И Перке юмо считался богом достатка, хозяином молнии и грома.

Йыван узнал от Яниса о сохранившихся у него на родине обрядах. Оба понимали: обряды теперь – не больше, чем отзвук прошлых верований.

Янис рассказал Йывану, как в средние века пришли на их землю крестоносцы и понастроили храмов-костелов. А народ сопротивлялся – продолжал поклоняться своим древним богам. Люди хотели сохранить свою свободу, не подчиняться иноземцам.

– Перконсов дуб рос, говорят, вдалеке от нашего хутора, – рассказывал Янис. – Его обожествляли, а в костел не ходили. Враги предали священное дерево огню, объявив его чертовым дубом, он горел ярко. Искры летели во все стороны. С дерева падали желуди и, по преданию, засеяли окрест всю землю. И повсюду вырастали густые дубравы. А в чащобе скрывались люди, которые вселяли в народ дух свободы.

– Значит, и ты, Янис, один из лесных людей? – улыбнулся Йыван.

– Вроде так, – ответил улыбкой тот. – И ты ходишь по лесу со мной, значит, и ты, как и я. Одна лишь разница: ты на родине, а я нет!

Йыван и Янис зашагали дальше.

– Как можно это уничтожать! – возмущался Йыван. – Ведь и за сто лет такого леса не вырастет!

– Я согласен с тобой.

Два друга миновали чащу, очутились на поляне с возвышением из огромного камня.

– Вот мы и пожаловали в гости к самому владыке нашего леса, дядюшке Чумаю, – Йыван сел на камень. – Даже пня не сохранилось. А когда-то здесь росла огромная развесистая липа. Прежде чем идти молиться в дубраву, шли на поклон к «дядюшке Чумаю». Ему открывали сердца, посвящали в дела свои, приносили дань, угощали, чтобы он пропустил их сюда помолиться древним богам. Видишь, и сейчас стоит миска с остатками еды. Конечно, это уже только обычай, а не вера...

Йыван, бормоча что-то, снял котомку, отломил кусочек хлеба и положил в деревянную чашу.

– О древний старец, дядюшка Чумай, – сказал он торжественно. – Богатство наше собираются погубить. Встань горой за нас. Пусть накажут Мигыту и его отца – Каврия! Пусть Волгенче юмо поразит их молнией, Мардеж ава поднимет ураган, пусть хозяин леса Кожла оза преградит им путь, пусть Перке юмо^[3] оставит их голодными.

Янис не отрывал глаз от Йывана, вслушивался в его слова. Он, конечно, и не думал, что Йыван надеется на помощь языческих богов. Латыш не считал своего друга суеверным. Да и Йыван решил просто высказать дереву свою боль, не надеясь, что мольба его сбудется.

Завороженному Янису чудилось: насторожились и слушают Йывана и земля, и солнце, и небо, и сама дубрава, и волшебный дядюшка Чумай, и даже деревня Тумер, что отчетливо виднелась вдали.

– Хочешь, Янис, я расскажу тебе о той деревне? – обратился к другу Йыван. – Говорят, будто основал ее сам дядюшка Чумай. Народ до этого жил недалеко отсюда – в деревне Шопкер. Кругом росли осины. А Тумер по нашему значит дубрава. Часть крестьян Шопкера покидала свои родные места – семьи разрастались, а земли не прибавлялось. Поселились они возле этой дубравы. Выкорчевали мелколесье, построили жилища. Обработали землю, посеяли зерно. В первый год счастье улыбнулось новым поселенцам. Много собрали хлеба и сена накосили порядком. Со временем земли Тумера оскудели. Зерна год от года крестьяне собирали все меньше. Начался падеж скота. Удивлялись люди – почему бы это? Как говорится, только начали хорошо жить – и на тебе! Хоть снова возвращайся в Шопкер. Да и там хлеба хватало лишь до масленицы. А потом жили только охотой – дело неверное.

– Чем мы будем детей кормить?

– Мор ждет нас. Все до единого перемрем...

– Вот откуда беда, мои дорогие, – предположил самый старый житель Тумера, седобородый дядюшка Чумай. – Мы бога своего оставили в Шопкере. Нет его с нами, вот мор и наступает.

– Правильно, – поддержали старика крестьяне. – Теперь он на нас в гневе! Взять надо было с собой Перке юмо!

– А что ж, мы и сейчас перевезем!

– Не отдадут его! Он оставшимся тоже нужен!

– А мы его тайком перетащим – ночью...

– Это же воровство!

– Нет, не воровство. Он ведь и наш тоже. Мы и так им много оставили: и земли, и луга! Почему только они должны пользоваться милостью бога! А мы-то кто? Разве не жители старого Шопкера.

– Правильно! Перевезти его надо!

– Привезти! Привезти, и как можно скорее.

Дядюшка Чумай дал свое согласие. Решили в пятницу под покровом ночи перетащить бога из рощи к себе в дубраву.

Распределили, что кому делать. Только привезти – это полдела, надо честь по чести и встретить Перке юмо, иначе бог еще и обидится.

По просьбе старца Чумая вывели во двор упитанного теленка, предназначенного в жертву Перке юмо. Чумай отдал своего – на другое дело, может, и поскупился бы! А остальные вошли в пай, как полагается, по доброй воле. Здесь никто никого не принуждает. И Чумаю даровали кто деньги, кто звериную шкуру, кто птичий пух, а кто мед или масло: что у кого было.

Теперь теленок считался общим – его приносили в жертву от всей деревни. Один из крестьян, по разрешению Чумая, намочил березовый веник в холодной колодезной воде – брызнул на теленка. От неожиданности тот подпрыгнул и стряхнул с себя капельки. Крестьяне разом облегченно вздохнули и весело переглянулись. Если б теленок не отряхнулся, лучше бы и не дарить его! Бог не примет.

– Подходит наш красавец в жертву Перке юмо!

– Пусть до вечера погуляет, – сказал дядюшка Чумай.

Теленка выпустили на волю – он тут же принялся щипать сочную зеленую траву.

Как и было условлено, ближе к вечеру все крестьяне помылись в бане, надели чистое белье. В другие времена перед таким торжеством – перемещением бога – мылись по утрам. Сейчас пришлось нарушить этот обычай. Что ни говори, перевозить бога будут ночью, да еще тайком! Как только стемнело, крестьяне на трех запряженных попарно подводах поехали к Шопкеру.

Пожилые мужики во главе с Чумаем отправились в лес на двух подводах. На первой телеге – большая бочка с водой, пятиведерный котел, новая деревянная лохань, ковш, черпалка. К этой же телеге сзади привязан предназначенный в жертву теленок. Сопротивляется телок изо всех сил – останавливается, машет мордой, пытаясь освободиться, но он обречен: в телегу впряжен здоровенный Чумаев мерин. А двенадцатилетний мальчик подгоняет прутиком теленка, иногда с жалостью его поглаживает.

На второй телеге разместились мужики, среди них седовласый, седобородый дядюшка Чумай.

Не доехав пятидесяти шагов до дубравы, мужики выпрягли лошадей, привязали к телегам, накосили травы. Лошади принялись жевать, а крестьяне во главе с Чумаем повели в лес теленка, следом несли котел.

Вскоре на небольшой поляне вспыхнул костер. По обычаю читая молитвы, Чумай увел теленка подальше от костра. Крестьяне шли следом.

Когда телка забивали, мальчик, погонявший его, прячась в кустах, утирал внезапно хлынувшие слезы. Видать, очень жалко ему было теленочка.

– Вот, возле этого онапу и установим мы привезенного из Шопкера бога, – показывая на огромный старый дуб, предложил дядюшка Чумай.

Остальным оставалось только согласиться с ним. Чумай в деревне самый старший, у кого же учиться мудрости, если не у него? Да, Чумай действительно самый опытный и умный.

Старый дуб выделялся среди сородичей, будто и он, как Чумай, – вождь и родоначальник.

– Вершина почти в небо упирается, – рассуждали крестьяне. – Доволен будет нами Перке юмо...

Уехавшие за богом мужики остановили телеги у Шопкера. Оглядываясь, поспешили в липовую рощу.

Вот оно перед ними – священное дерево, огромная липа. А рядом, лицом к прищельцам, стоит сам бог, напоминающий видом своим дядюшку Чумая.

Прибывшие из Тумера постояли, попричитали, рассудили, как удобнее приняться за каменную статую. Подошли вплотную.

Начали было ее поднимать – как вдруг на них навалился кто-то. Накрыли их на месте преступления, связали, натянули на головы мешки из рогожи, уложили на телеги, как снопы. Лошади резво поскакали обратно по той же дороге.

– Попробуйте еще хоть раз явиться! Живыми домой не вернетесь! – раздавались вслед гневные голоса.

Жители Шопкера устроили засаду, захватили нечестивцев в густых зарослях. Вот те на! Кто же мог выдать тайну? Не иначе, кто-то из своих.

А там, в дубраве, ждут прибытия посланцев, волнуются – все сроки миновали.

Телятина разварилась. Ночь на исходе. Вспыхнула заря, потом побледнела, оповещая о наступлении нового дня.

– Что-то неладно!

– Не беда ли какая нагрянула?!

– Добрые люди, глядите! По дороге бежит женщина!

– И то правда!

Издали донесся женский вопль:

– Возвращайтесь домой!

– Что такое?

– Беда, большая беда! – Женщина остановилась, но, задохнувшись от быстрого бега, не могла выговорить ни слова. А когда наконец перевела дыхание, пришла в себя и попыталась объяснить, что случилось, то никто так ничего и не понял.

Оставив в дубраве сторожа, чтобы тот следил за котлом, мужики со старцем Чумаем тут же поспешили в деревню. На трех телегах лежали связанные посланцы в Шопкер. Были чуть живы. Их освободили от пут, сбросили рогожные мешки.

– Да... – в величайшем смятении сказал дядюшка Чумай. – Кто-то проговорился. Совершил грех перед своим народом. Черное дело сотворил. Пусть признается в своей измене, расскажет, какая нечистая сила толкнула его.

Толпа онемела. Все замерли, тревожно поглядывая друг на друга.

– Пусть изменник пеняет на себя. Ждет его кара. Быть ему заживо сожженным, – голос Чумая дрогнул. – Преступника, нарушившего уговор, волю народа, ждет огонь!

– Огонь ждет его! – вторили люди.

– Жгите меня! – взлетел вдруг над толпой звонкий женский голос.

Вперед гордо вышла молодая красивая девушка – любимая дочь дядюшки Чумая.

– Уялче, это ты?!

– Да, это я, отец! Я предупредила соседей, что вы затеяли темное, гнусное дело...

Нависла мертвая тишина. Уялче стояла перед отцом с высоко поднятой головой. Ее прелестное лицо и нежное гибкое тело выражали решимость. Глаза сияли. Отец, не ожидавший такого удара, побледнел, неподвижно и молча смотрел на дочь. Он, самый старый, мудрый и уважаемый человек, только что дал слово предать огню преступника, а им оказалась его любимая дочь. Да разве сможет он пойти на то, чтобы его родное дитя горело на костре? Он лелеял ее, растил, жил для нее... Уялче была единственной радостью старика, единственным его утешением, его счастьем, надеждой... Но слово, данное при народе, свято. И клятву эту надо выполнять. Не выполнишь – потеряешь честь, заслужишь у земляков презрение.

– Ты предала свой народ, предала своего отца, дочь моя! – с трудом промолвил старец. – Выдала тайну рода.

– Да, выдала тайну! – с каким-то торжеством в голосе подтвердила Уялче. – И они, кому я выдала тайну, не враги наши, они одного с нами рода. С ними вы хотели нечестно поступить. Это стыдно! Решили их оставить без покровителя и благодетеля. Святое ли это дело?

– Дочь моя, ты ранила мое сердце отравленной стрелой, – гневно выкрикнул старик. – Я откажусь от своего слова – тебя не сожгут на костре! Будь счастлива и живи вечно!

– Отец!

Вдруг вспыхнула молния, задрожала земля. Старец покачнулся и упал замертво. Громко вскрикнув, Уялче бросилась к отцу... Отец и его любимая дочь превратились в камни. В народе говорят, что они по сей день лежат на поляне между дубовой рощей и деревней Тумер. К двум камням приходят люди со всей округи, прося помощи, здоровья близким, богатого урожая. И в народе верят, что по ночам дядюшка Чумай и его дочь выходят на поля, помогают всходам подняться, на лугах оберегают табуны, делают людям добро.

Вот и сейчас Йыван просил, чтобы дядюшка Чумай и Уялче оберегали от злых духов священную, величавую дубраву.

Выслушав эту волшебную сказку, Янис крепко обнял Йывана.

– Удивительное предание! Как хорошо ты рассказал. Удивительный твой народ, Йыван! Как я рад, что познакомился с ним! Как я горд, что мы с тобой – друзья!

Новые хозяева сдержали слово. Честно со всеми рассчитались, а потом закатили пир.

На другой день лесорубы разбрелись по домам, на праздник Сурема. Опустела, замерла вся округа. Только птицы весело перекликались да ветер шумел листьями деревьев.

Йыван и Янис поехали не в Нурвел, а на хутор Казака Ямета, расположенный у огромного тихого озера Яндай. Казак встретил гостей радушно. Он был в хорошем настроении, готовился отметить праздник как положено.

– Праздновал Сурем и молодой барин, только по-своему. Он устроил, как бывало в Германии, петушиные бои. Но забава эта мало кого развлекала. Наблюдал эти бои Терей-Дрейлебен, да и то без всякого интереса, только чтобы угодить молодому хозяину.

Оба они ругали безразличных к петушиным боям бестолковых крестьян, которые придерживались лишь своих диких обычаев и никаких нововведений знать не хотели.

Да и вправду, народ праздновал Сурем, как было заведено дедами, прадедами, пращурами.

Праздник должен быть праздником. Все заботы, все дела откладываются, забываются. Работать или печалиться по праздникам – великий грех. Таков закон испокон веков. Каждый должен радоваться, веселиться, петь, плясать. И как не радоваться! Наступила самая прекрасная пора. Куда ни посмотришь – зеленые травы, деревья, пестрые цветы. Душа обретает крылья. Самый грустный повеселеет. Иначе и быть не может. Сурем – праздник радости!

Повсюду – песни, шутки, смех. Люди забывают прежние обиды и ссоры, враги мирятся, завязывается новая дружба. Ходят по домам, угощаются.

Старики гуляют по-стариковски, у молодежи свои забавы. И стар и млад – возле рек и озер, на зеленых лужайках, в лесу. Каждый парень – богатырь, каждая девушка – красавица. Дети бегают, суетятся, им в этот день праздника – полная свобода. Спать их укладывают поздно, не бранят за шалости и шумные игры. С гиканьем и визгом прыгают сейчас через огромный костер, который развели на поляне недалеко от озера.

У парней на голове – венки из дубовых веток, у девушек – из пестрых полевых цветов.

Взгляните на Соню или Пиалче! Да они и сами как цветы.

И время в праздники бежит быстро. Вот уже солнце клонится к западу. А закат всегда разделяет молодых на пары.

Янис и Пиалче, лишь начало смеркаться, уединились в липовой роще... Идут словно по вышитому цветами лугу, взявшись за руки, остановятся, поглядят друг на друга, обменяются улыбками.

А ночь как будто для влюбленных создана: тихая, теплая, светлая. Ночи всегда в это время бывают удивительными: ясные, без дождя. Солнце только успеет спрятаться, как уже вновь встает. Огромный красный шар будто врежется в землю и, немного передохнув, набрав сил, снова посылает свои лучи всему живому, улыбается людям, лесам, полям, рекам.

Янис и Пиалче подошли к тихому, задумчивому озеру Яндай. Парень и девушка сели в лодку, поплыли по безмятежно гладкой воде. Янис, напрягая сильные, мускулистые руки, гребет, а Пиалче – за рулем. На другом берегу виден маленький хуторок, там живет добрый человек – Казак Ямет. Но он давно уже спал – года берут свое.

Озеро словно волшебное. Кажется удивительно прекрасным, скрывающим какие-то тайны, полные загадок.

– Понять бы, о чем оно сейчас думает?

– Конечно, о тебе, – улыбнулся Янис.

– А ты откуда знаешь?

– А ты посмотри, разве не видно?

Пиалче хочется проникнуть в тайну сказочного ночного озера. Но, видно, открывает Яндай душу лишь немногим – близким, избранным. Обоим кажется, что избранные сегодня они – озеро поведает им свои тайны. Их лодка скользит по воде, оставляя за собой две живые волны, словно хвост ласточки.

– Я уехать должен, – взглянув в лицо девушки, сказал Янис. – Ты меня будешь ждать?

– Ждать? Это еще зачем? – весело спросила Пиалче. – Разве мало таких женихов?

Янис стал во весь рост, распрямился, озорно посмотрел снова на девушку, счастливо улыбаясь.

– Коли ты меня не любишь, я отдаю себя русалкам! О, зеленоволосые красотки, я иду к вам жить навсегда!

Пиалче не успела вздохнуть – Янис бросился в воду и долго не всплывал. Девушка забеспокоилась. Но тут из воды показалась голова Яниса.

– Сумасшедший! – возмутилась Пиалче. – Я ведь пошутила.

А Янис, не обращая внимания на девушку, поплыл к берегу. Бледная, испуганная Пиалче схватилась за весла, но грести она толком не умела. Весла то уходили в глубину, то скользили по поверхности воды. Янис, притворяясь, будто всматривается вдаль, исподтишка наблюдал за ее неумелыми усилиями.

Лодка уткнулась носом в песок, Янис пропал в кустах густого тальника.

– Янис! – позвала она жалобно.

– Ах, оказывается, я тебе нужен, – он, улыбаясь, подошел к девушке. – А русалкам-то я ни к чему. Они меня не приняли.

– Какой ты недобрый! – не могла успокоиться Пиалче. – Непутевый какой-то! – Девушке было до смерти обидно, она не приняла этой шутки: у нее ручьем потекли слезы. – Ну и ты мне такой дурной не нужен.

Девушка пошла в сторону хутора, на ходу вытирая слезы.

Янис побежал за ней, догнал, силой остановил, обнял, приблизил губы свои к губам девушки.

Пиалче хотела было оттолкнуть его, но не смогла...

– Ты же весь мокрый, дурень! Простынешь еще. Пойдем к костру. Головешки, поди, еще тлеют.

К счастью, огонь не совсем погас – вспыхивали угли. Девушка положила сверху сухие ветки. Заклубился густой дым, заплясали огненные язычки.

– Подойди поближе к костру! – скомандовала девушка.

Янис подошел, виновато поглядывая на Пиалче.

– Горячо очень, – пожаловался он.

– Терпи!

– Нисколько ты меня не жалеешь!

– А ты меня пожалел? Вдруг утонул бы! Что бы мне оставалось? Утопиться самой?

– Так меня же никто не любит! – хохотал Янис. – Русалки и те меня оттолкнули.

Теперь смеялась и сама Пиалче.

– «Русалки», – передразнила она и обняла его.

Он прижал к себе девушку.

Костер то разгорался, то затухал. Казалось, что сердца влюбленных бьются как одно. Дух любви всесилен, всемогущ. Посмотрит с улыбкой любимая – и силы твои утраиваются, станешь красивым, счастливым, умным. Приласкает – жаворонком взлетишь, играя крылышками, запоешь свою серебристую торжественную песню. Встретишь подругу – как лебедь поплывешь вместе с нею по зеркалу светлой воды. Весной примешь облик цветка, ягодки – летом, зимой обернешься пушистым снежком, опустишься на еловую ветку. А выглянет солнце – капелькой станешь, засверкаешь, засмеешься от счастья.

Сила любви – чудотворная сила. Несчастный вдруг обретает счастье, слабый – могущество, грубый и злой становится ласковым, а трус – храбрецом. Но она же приносит порой и горькое разочарование, и зло. Людей превращает во врагов, а любящие души разводит.

– Не холодно тебе? – заботливо спросила Пиалче.

– Я почти высох. Почему-то меня в сон клонит. Лечь бы навзничь да заснуть. Эх, увидеть бы во сне, как мы журавлями будем кружиться в звездном небе.

Пиалче молчала, только крепче прижалась к любимому...

Они долго дарили ласки друг другу. И казалось, не было никого, кроме них, на всей земле, и все было создано для двоих: и это бледное небо, и заря на востоке, и сверкающая гладь озера, и зеленеющие луга, и поющие на ветру леса. Даже праздник этот – только для них.

– Дорогая моя, – коснувшись губами щеки Пиалче, нежно и устало проговорил Янис. – Я тебя люблю, я тебя очень люблю... На всю жизнь!

– Я почему-то думаю, что ты бросишь меня после этого...

– Зачем ты, милая, говоришь то, во что сама не веришь? Кроме тебя у меня на свете никого нет. Никого я не смогу полюбить так, как тебя.

– А я без тебя жить не могу!

Внезапно вновь вспыхнул яркий костер. Пиалче и Янис переглянулись, словно он зажег в молодых сердцах чистый и святой огонь.

Не сговариваясь, в душе поблагодарили молодые хозяина праздника – дядюшку Сурема, который принес им счастье, редкое счастье – быть вместе. Даже круглая, медленно угасающая луна, далекие звезды и алая заря были для них живыми, близкими.

Появилось величавое утреннее солнышко. И оно подарило вместе с улыбкой сердечное тепло.

Кто знает, может, Пиалче и Янис сидели бы еще долго у ласкающего теплом костра, но они услышали грубый оклик, вернувший их на землю:

– Вон, оказывается, где они милуются!

Оба увидели Кория, который внезапно возник перед ними и прутиком легонько щелкал себя по правой ноге.

– Здравствуй, Корий! – сказал Янис.

Тот не ответил, сердито покосился.

– Пиалче, – злобно сказал Корий. – Тебя управляющий ищет. Велел тебя найти и привести.

– Праздник еще продолжается, – уже раздраженно произнес Янис. – Пиалче никуда не пойдет.

– Как это не пойдет?

– Останется со мной!

– Пиалче! – выкрикнул Корий. – Ты должна пойти, как Терей распорядился.

– Что тебе-то от меня нужно? – не удержалась девушка. – Что ты ко мне как репей пристаешь?

– Пиалче, оставим его! Он все равно не отлипнет...

Корий с ненавистью смотрел вслед влюбленным.

– Проучит вас молодой барин! Доворкуетесь... – крикнул конюх вне себя от ярости.

...Но молодому барину было не до Пиалче – под Саратовом его ждала невеста. После Сурема он отправился к ней. В имении отца он не знал, куда деваться от скуки. Не с кем было словом перемолвиться. Даже петухи надоели ему до смерти.

Все дела были поручены – так всегда приказывал старый барин – Терею-Дрейлебену.

И Эрнста, как недавно старого барина, управляющий проводил до города. Дрейлебен заверял, что все будет соблюдено в порядке и сохранности, а сам прикидывал, что еще можно урвать для себя. Нечего греха таить! И старый барин в хозяйственных делах разбирался мало, а уж этот вовсе ничего не смыслит.

Терей давно уже разлюбил данное ему барином имя – Дрейлебен. Управляющий сам готовился стать хозяином. Копил деньги, чтобы купить лес и стать промышленником, не хуже, чем Мигыта с папашей. Но этого легче добиться сейчас, когда хозяева в отсутствии. А уж как добиться, надо подумать!

После отъезда молодого барина Терей по всему хозяйству провел ревизию. Где-то решил побольше урвать, где-то схитрить. Он был уверен, что действия его останутся безнаказанными. В глубине души полагал, что не увидит больше в этих местах ни барина, ни его ленивого сына.

Слова Терея теперь стали законом для всех – никто не смел его ослушаться. Конечно, и раньше старый барин многое ему разрешал. А сейчас он ощутил всю полноту власти и смело пользовался ею – приказывал, отменял, требовал. Жена его, толстая, белокурая, тоже вошла в силу. Женщины были в ее подчинении. Терею это не очень-то нравилось, но он не протестовал, знал крутой нрав супруги. А она была в курсе всех его дел – ей доносили о его проделках.

Жадному человеку всего кажется мало, всего недостаточно. Терей занимался теперь не только хозяйством – его вдруг стали привлекать молодые девушки. Давно уж косит глазом на Пиалче. Оценил он ее красоту особенно после того, как старый барин вознамерился отдать девушку в жены Корню.

Теперь управляющий искал встреч с Пиалче, старался выглядеть в ее глазах добрым, справедливым и щедрым. А Кория он возненавидел, считая, что в холодности к нему девушки виноват конюх. О латыше он и думать забыл. Старался выискать пути, чтобы прогнать Кория, отослать куда-нибудь. Пиалче принимала заигрывания Терея равнодушно, попросту не обращала на него внимания.

Трудно стало девушке после отъезда Яниса в лес. Тяжело она переносила разлуку. Временами места себе не находила. Дни тянулись долго...

– Не тревожься, скоро вернусь, тогда никто и ничто нас не разлучит, – были последние слова Яниса.

– Ждать стану, ни на кого тебя не променяю, любимый мой!

Любовь Пиалче и Яниса многим была не по душе.

Но Пиалче ничего этого не замечала – она любила и ждала, когда вернется ее милый. Не предвидела ничего плохого. Все ей казалось прекрасным.

...Ночью, лежа на сеновале, девушка через щель в крыше смотрела в бездонное звездное небо.

– Да, небесный свод – чудо! – вспоминала она слова Яниса, сказанные им на берегу озера в праздничную ночь. – В нем нет ни начала, ни конца. Вглядись! Но знаешь, ведь у времени тоже нет ни конца, ни начала. А звезды, как люди, смертны. Рождаются, умирают, но их век очень длинный. Исчисляется миллионами лет. А человек? Что жизнь человека по сравнению со всем этим? Мгновенье! К тому же и отпущенное ему мгновенье он прожить по-настоящему не умеет... Да и не может.

«Какой он умный!» – восхищалась Пиалче.

Мысли уносят ее далеко. «Вот эта звезда наша – моя и Яниса, – выбрав одну из тысяч, рассеянных по небу, говорит она себе. – Нет, пусть она принадлежит только ему, а моя – другая, вон та, поменьше. Они перемигиваются, словно хотят быть рядом».

Тогда на берегу озера сколько звезд они с Янисом дарили друг другу! А сегодня Пиалче выбрала из бесконечного множества одну. «Много не надо, – размышляла она, – и любовь должна быть одна, и друг жизни – единственным».

Да, какие только мысли не приходят, когда смотришь в бездонное и вечное небо! Где только, на какой планете не побываешь?! Куда только не улетишь на крыльях мечты?! Смотришь, смотришь – и одна за другой рождаются земные мысли: о близком счастье, о любви. Старается сосчитать звезды Пиалче, мечтает о будущем...

Небо побледнело, звезды померкли...

«Что такое? – спрашивает Пиалче себя. – Может, уже наступило утро? Нет, еще не утро. До рассвета еще далеко. А что же? А, это луна поднялась...»

Она – такая яркая, светлая, но почему-то нагоняет тоску. Почему-то, глядя на нее, не обретаешь крыльев, а наоборот, одна за другой приходят печальные думы. Наверное, не зря с ее бледным ликом в байках и сказках связаны горе и зло.

И Пиалче знает такую легенду. При каждой встрече с луной она ее вспоминает.

В давние-давние времена Луна была красавицей девушкой. Каждый смотрел на нее с восторгом. Убитый горем человек, встретив ту девушку, забывал все свои несчастья. Больной выздоравливал, грустный становился веселым. Все ее любили – и стар и млад, и женщины и мужчины. Среди тысяч влюбленных у нее был лишь один любимый. Они были счастливы. Их встречи превращались в праздники, в разлуке они горевали. Их радости всех радовали, несчастью влюбленных сочувствовали.

В жизни много случайностей и неожиданностей. Находятся и завистники, желающие хорошим людям зла. Не нравится им чужая дружба, помешать они мечтают чужой любви. И тут появился такой человек, не мог он смириться, что кто-то счастлив, а ему, как он считал, не везет.

Однажды, выбрав удобное время, он столкнул избранника красавицы в бурлящую реку. Встретив ее в лесу, схватил девушку и пытался силой овладеть ею. Бог Перке наблюдал за негодяем и в великом гневе хлестнул бичом-молнией; подлеца разорвало – нигде не могли найти останков. А прекрасную девушку бог превратил в Луну на небе – там она и живет с давних пор – красивая, но одинокая и печальная.

Луна прекрасна и перед заходом своим, и в полнолуние, но красота ее окрашена горем, тяжелой тоской. С далеких небес осматривает она землю – ей видны горы, моря и реки до самого дна. Она пытается отыскать любимого, но никак не может найти. Вот и печалится.

Пиалче и Янис в праздничную ночь наблюдали за луной. Им казалось, что она ищет возлюбленного на дне волшебного озера возле хутора Казака Ямета...

Идет разговор в народе – найдет Луна своего друга, засияет веселым весенним солнцем, а потом снова превратится в прекрасную девушку.

Пиалче сравнивает себя с Луной – на мгновенье представляет себя на месте Луны. В душе ее поднимается тревога. Как не волноваться – ведь сердце просится быть вместе с любимым!

Но тут же думает Пиалче: кому-кому, а уж ей нельзя жаловаться на судьбу – с каждым днем приближается срок возвращения Яниса! «Что бы там ни было – Янис будет со мной!»

Пиалче совсем успокаивается, облегченно вздыхает, закрывает глаза, но сон ее длится недолго – кто-то схватил ее в темноте грубыми, сильными руками.

«Что это? Сон или явь?» Пиалче не может крикнуть – внезапно пропал голос. Руки нагло и властно сжимают девушку все сильнее. Она в ужасе замерла, пытается позвать на помощь, но не может открыть сомкнутого рта.

– Дорогая моя, помолчи ради бога, – слышит она хриплый дрожащий голос. – Я женюсь... Брошу свою, будешь богатой, нарядной, станешь хозяйкой над всеми.