Текст книги "Дубравы"

Автор книги: Александр Юзыкайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Однажды, голодные и усталые, проезжали солдаты по маленькому селу. Возле одного дома Йыван почувствовал запах свежеиспеченного хлеба.

– Хозяйка, видать, хлеб печет! Хорошо пахнет...

– Давайте попросим каравайчик, – предложил кто-то.

Неожиданно для всех Йыван соскочил с коня и уверенно вошел в дом. Смотрит – у печи старушка хлопочет. Только что вынула хлеб – круглые румяные караваи.

Внезапное появление Йывана до смерти испугало хозяйку. Она растерялась, попятилась, вытаращила глаза на пришельца, словно говорила: «Что хочешь бери, оставь только меня в живых...»

– Мать, не продашь ли мне хлеба? – спросил Йыван по-русски, не уверенный, что она поймет. – За деньги я прошу, не даром, – и протянул ей серебряную монету.

Смуглая хозяйка неожиданно ответила тоже по-русски, но с каким-то незнакомым Йывану акцентом.

– Бери уж, коли так! – пробормотала она, перекрестясь. – Бери, солдат, сколько тебе надо.

– Мне много не надо. Хочу купить три каравая.

Старуха заулыбалась: видать, такого поворота она не ждала.

– Добрая, видно, у тебя душа, солдат, – сказала она Йывану. – Ты не погибнешь. Живым-здоровым вернешься домой...

Йывана порадовали слова старушки. Он невольно просиял.

– Спасибо тебе, бабушка, за хлеб и за доброе предсказание, – ответил он.

– Вправду, ты не погибнешь, – настойчиво повторила старушка.

Йыван, еще раз поблагодарив хозяйку, вынес из дома три каравая хлеба.

«Не литовка она, – решил Йыван. – По-русски хорошо говорит. И черноволосая, а литовки почти все белокурые...»

Эскадрон Кучевальского расположился в лесу. Солдаты спешились и, отдыхая на траве, в тени кустов и деревьев, перебрасывались шутками, вели негромкие разговоры. Неподалеку паслись лошади, пофыркивая и переступая копытами. Казалось, не было никакой войны. Будто шла обычная жизнь – между учениями у солдат выдался привал. Вспоминали, как на прусской земле носились по тылам врага, внезапно налетали на села и на небольшие города... Кавалеристы сражались бесстрашно. Действовали напористо. В боях обретали опыт.

...Немцы знали, что у них в тылу орудует вражеский, конный отряд, они бросили немалые силы, чтобы уничтожить его. Словом, взяли в клещи. С трех сторон окружили, а четвертая – болото.

И кавалеристы оказались в ловушке.

«Во что бы то ни стало надо вырваться!» – думал каждый. Умирать никому не хотелось. С боем выходить – риск непомерный, будут большие потери. А перейти через фронт можно только по болоту. Днем это исключено. Ночью – угроза увязнуть. Где же выход?

Положение было серьезным. К тому же кончились продукты... Командир эскадрона попросил Йывана попытаться добыть провизию.

«Что делать? Куда податься?» – прикидывал Йыван.

Думай не думай – действовать надо. И он решился.

Лихо вскочил на коня и направился в литовский хутор, что виднелся возле мелколесья, верстах в двух от их стоянки. Зашел наугад в крайний к лесу дом. В доме оказался хозяин – старик литовец. Он посмотрел на Йывана взглядом, полным недоумения и ненависти.

– Побоялся бы немцев... – сказал он по-русски.

– Война, ничего не поделаешь, – пожал плечами Йыван.

– Видать, ты храбрый, – проворчал старик. – А откуда сам будешь? С каких краев?

– Издалека. Может, слыхали Казанскую губернию?

– А уезд какой? – вдруг спросил старик.

– Царевококшайский...

– Царевококшайский?.. – выпучил глаза литовец. – А из какой местности? Поточнее...

Йыван рассказал о своей деревне.

– Оказывается, мы, можно сказать, почти земляки, – неожиданно приветливо заговорил старик. – Топтали одну землю, – он совсем ожил. – Ну и натерпелся я там, в вашем Цареве, чуть не сдох. Пять лет в ссылке трубил.

Хозяин сменил гнев на милость, лицо озарилось улыбкой, будто пахнуло на него прошедшей молодостью, хоть в ссылке и молодым тянуть лямку нелегко.

Он охотно расспрашивал Йывана о том, как теперь живут в тех краях, где он так маялся много лет назад. Попытались даже отыскать общих знакомых, но таковых не нашлось.

Старик остался доволен своим нежданным знакомцем и снабдил Йывана необходимыми эскадрону продуктами: хлебом, солью, картошкой. Сколько же было ликования, когда Йыван вернулся к своим с провизией! Устроили пир на славу: на всех хватило.

Вечерело. Командир долго колебался, но все-таки принял решение готовиться к переправе через болото. Ждать больше нельзя. Враги могут сжать клещи, и тогда поспешное бегство приведет к гибели...

Он повторил уже знакомое многим:

– Мы в кольце. С трех сторон немцы, впереди болото. Если вступим в бой – мало надежды на то, что хоть один из нас останется в живых. Болото есть болото. Незнакомое... Топкое... Верст на десять-пятнадцать тянется, а в ширину – более трех верст. Но рискнуть придется – иного выхода нет. Иначе не жить нам на белом свете. Значит, вперед! Двигаться осторожно, с умом. Оказывайте помощь друг другу. Ну, с богом!

Эскадрон медленно двинулся через болото. Кавалеристы вели лошадей в поводу. Все твердо знали – болото местами непроходимое, поэтому выверяли каждый шаг, осторожно нащупывали почву.

Шепотом предупреждали, если оказывалась топь. Кто увязал, помогали выбраться. Вытаскивали коней сообща – с ними потруднее! Но животные будто чувствовали опасность – не было слышно ржания, только грязь хлюпала под копытами.

Видимо, враг не ожидал от русских такого смелого решения, о себе никак не заявлял. Все обошлось как нельзя лучше. К утру усталые, измученные, но живые и невредимые солдаты эскадрона добрались до своих. С превеликой радостью встретили в полку прославленный эскадрон. Командир полка уже не надеялся на возвращение эскадрона. Хоть это и не положено было, но он даже расцеловал Кучевальского.

– Спасибо за проявленную храбрость! – воскликнул он. – Вы будете представлены к награде.

И вот сейчас для Йывана и его соратников наступили дни короткого отдыха. Со своим земляком Никоноровым, марийцем из деревни Морки, блаженно разлегся на траве.

– И думать не думал, что я такой душегуб, – вдруг сказал земляк, исподлобья поглядев на Йывана.

– Что такое? – удивился Йыван.

– Да знаешь, не дает мне покоя один случай. Я как-то ненароком врагу пикой в рот угодил. Проколол насквозь. Страшно было смотреть, как он мучился. Как вспомню, с души воротит...

– А ты забудь, – посоветовал Йыван. – Разве ты в убийстве виноват? Война виновата!

Никоноров задумался.

– Так-то оно так, – заговорил он снова. – Немец-то очень уж молод был. Мать, поди, и его со слезами на фронт провожала.

– Все может быть... И тебя провожали со слезами.

– Ну, скажи, зачем она нам, эта война?

– Нам-то она с тобой не нужна. А царям нужна, видать. Они ее и затевают.

Никоноров только вздохнул глубоко... Война продолжалась. Йыван, присмотревшись к командиру эскадрона, теперь захотел о нем побольше узнать. Оказалось, Кучевальский сам из простых. Говорят, из мужиков. Родом из Белоруссии. Вначале на военной службе был рядовым. После шести лет на действительной сдал экзамены на прапорщика. На очередной переподготовке показал высшее мастерство в джигитовке, ему поручили руководить учебной командой в полку, где готовились войсковые кадры. После трех выпусков унтер-офицеров его самого послали учиться в офицерскую кавалерийскую школу. Он оказался очень способным – учился блестяще. Вскоре его назначили командиром эскадрона.

Кучевальский был знающим офицером. В его эскадроне людских потерь было значительно меньше, чем в других. И коней он как-то умел беречь. Йыван гордился своим командиром, старался подражать ему.

– Что ни говори, наш командир – опытный вояка, – рассуждал как-то старый бывалый солдат. – Ты, Йыван, молод еще. Но заметь – наш командир не терпит трусов. Выказывает им свое презрение. Помнишь, каким был у нас Николай Коренко? Не раз командир сердился на него, налагал взыскания, ругал. Коренко всегда пытался от всех отстать, плелся где-то сзади. А когда видел врага, стрелял не целясь, пригнувшись к седлу.

– Так ведь он убит, – сказал Йыван.

– В судьбу мы, конечно, не верим, – продолжал собеседник Йывана. – Но бывает так, что не хочешь, да поверишь. В перестрелке Коренко был трижды ранен и скончался в госпитале. «Трусы – те же предатели, – всегда говорит наш командир. – И тех, и других обязательно постигнет кара».

– Да, отличный у нас командир! – согласился Йыван.

Старый солдат усмехнулся.

– Все равно, как бы ни был хорош командир, дома-то лучше, чем на войне... Так домой охота!.. Я уже давно служу. Вдруг накануне моего увольнения началась война, и мы, старики, вместо дома на фронт угодили. И кому только такое кровопролитие нужно?

– Ты о чем это? – изумился Йыван.

– Скоро поймешь о чем, – сурово произнес старый солдат. – Сколько людей гибнет напрасно! Сколько отцов и матерей своих сынов теряют! Сколько жен война делает вдовами! Сколько детей остается сиротами!

Долго размышлял Йыван над словами старого солдата...

Йыван очутился на самом трудном участке – кавалерийский отряд всегда на передовой. А враг все наступал. Техника у него подвижная и мощная. Бьет бесперебойно. Кавалеристы много раз наносили немцам контрудары. Но сложное это дело. Нужно действовать согласно с другими частями. А тут необходима хорошая связь. Установить же ее в условиях боя трудно.

Йывана направили связным в казачью часть. Он знал, что в действующей армии связного на каждом шагу ждет опасность. Он должен не только быстро и точно выполнять поручения, но и уметь ориентироваться на местности, помнить расположение частей.

Прибыл Йыван в казачью часть, и есаул немедленно вызвал его к себе. Расспросил, кто он, сколько служит. Йыван отвечал живо, бойко, без запинки.

– Умеешь ли читать топографическую карту? – неожиданно осведомился есаул.

– А что ж, можно попробовать, – ответил Йыван. – Многому уже научился.

– Вот мы здесь находимся, – есаул, развернув карту, ткнул пальцем.

– А штаб нашей части вот здесь, – указал Йыван.

– Да ты шибко грамотный! – удивился казак. – Из простых солдат мало кто умеет читать топографическую карту.

Йыван своей сообразительностью поразил есаула. Он внимательно посмотрел на драгуна.

– Молодец! Иной офицер так быстро не сориентируется.

Есаул послал за подхорунжим. Тот не заставил себя долго ждать. Вошел, отрапортовал.

– Сейчас мы вас обоих проверим, – сказал есаул.

Он задавал вопросы, выяснял знание топографии у обоих. Йыван нисколько не уступал сопернику. Наоборот, и знал больше, и оказался более находчивым. Есаулу Йыван явно пришелся по душе. Вскоре он вызвал его к себе и вручил бумагу.

– Это – секретное донесение, – пояснил он. – Вражеская артиллерия в составе пятнадцати батарей ведет интенсивный огонь по расположению двух наших пехотных дивизий. Потери огромные. Донесение надо немедленно доставить в ваш штаб. И смотри, будь внимательным в дороге! – прибавил есаул, похлопывая Йывана по плечу.

Вихрем помчался Йыван выполнять задание. Он твердо знал – донесение надо вручить как можно скорее. В случае если он попадется в руки врагов, бумагу обязан уничтожить. Но рвать ее в клочки и выбрасывать категорически запрещено...

Видимо, Йыван рожден был под счастливой звездой – беды миновали его в дороге. Донесение подоспело вовремя – немецкой артиллерии был нанесен сокрушительный удар.

Однако, несмотря на частые успехи и подвиги русских солдат, немцы неуклонно наступали. Русские войска оставили Варшаву, а затем Новогеоргиевск и отошли на линию Рига – Ковно, Брест – Ковель. Комендант генерал Григорьев сдал Ковенскую крепость врагам без сопротивления со всем оружием и провиантом.

В армии начались брожения. Неуклонно росло недовольство войной, особенно среди солдатской массы. Всех тянуло домой – к семьям, к земле.

Глава десятая

Сколько уж месяцев воюет Йыван, а войне конца не видно. Снова русская кавалерия в Восточной Пруссии. Долетели слухи – армия генерала Сиверса застряла в районе Мазурских болот. Артиллерия разбита. Техники не хватало, людские потери в боях были немалыми. От трупов убитых людей и скота в воздухе висело зловонье. Кругом – развороченная земля, разбитые дороги, сгоревшие, разрушенные дома. Тягостная тишина повисла над селениями – ни лая собак, ни разговоров на улицах. Только цоканье лошадей нарушает безмолвие.

Солдатам стало известно, что немцы вновь развернули наступление. Они пытаются взять в кольцо две русские армии. Но русская разведка вовремя успела предупредить об этом Ставку главнокомандующего. Получен приказ отходить в направлении Августово. Который раз уже русским воинам приходится отступать!

В городе Пилькален эскадрон Кучевальского разместился на короткий отдых в цехах завода, где в мирное время производили плуги. В мирное время!..

Сколько уж сотен верст преодолел Йыван со своим эскадроном. Сражался он храбро, не раз смотрел смерти в лицо – всегда был в первых рядах наступающих. Вряд ли его узнали бы родные – так сильно воина изменила его характер. Йыван стал грубее, задиристее, частенько и непристойное слово срывалось теперь с губ, ни с того, ни с сего мог ввязаться в драку. Он привык убивать, нападать. Привык к виду мертвых, а раньше, приметив труп, мучился от приступа дурноты. В пылу атаки забывал, что в далекой деревне его ждет мать, сестра, дом. Ему и в голову не приходило в эти минуты, как будет жить семья, если с ним вдруг случится самое страшное. И смерть ему была нипочем, когда он рвался в бой.

А вот в минуты отдыха, на привале, когда он весь уходил в воспоминания, перед ним вставали картины родного лесного края. И он становился прежним – добрым и мягким Йываном. Тосковал по родным, близким. Закроет глаза – и перед ним его родная деревня Нурвел. Об Анюте он теперь напрочь забыл, но мать, сестренка, дядюшка Тойгизя неотступно были с ним – кивали ему, манили, звали домой.

«Возвращайся, Йыванка, – говорил ему дядюшка. – А то и тебя нет, и Сапая...»

– Вернусь, – процедил он сквозь сжатые зубы.

И вдруг будто падал с коня на землю: «Вернусь ли?» Злость и ненависть сжимали сердце. Он вспыхивал и вслух посылал проклятья. Кому? Бранил и врагов, и своих генералов, и царя, и солдатскую кочевую жизнь... Только неизменная любознательность, всегда заполнявшая жизнь Йывана, помогала ему выжить в этом аду. И куда бы ни попадал он, все его интересовало, до всего ему было дело...

Как-то в одной из заброшенных мастерских завода он увидел на стене портрет Вильгельма II с выколотыми глазами. Нос немецкого императора был вымазан сажей. «Видать, и своего царя немецкие рабочие ненавидят», – решил Йыван. Нашел еще какие-то порванные фотографии, по клочкам можно было догадаться, что это снимки немецкого кайзера – кайзер на коне, кайзер принимает парад, кайзер идет по какому-то полю. Йыван показал обрывки снимков солдатам. Тс с любопытством разглядывали их, но вдруг кто-то резко бросил:

– А что, у нас разве такого не бывает? Да все эти цари одним миром мазаны.

Но его никто не поддержал – боялись подобных разговоров. Все разбрелись кто куда. Йыван медленно пошел по улице – заметил школьное здание. Из любопытства заглянул во двор, потом поднялся по невысокой лестнице, распахнул дверь в коридор. Побродил по заброшенным классам. Школа, видно, начальная. Война ее обошла – в классе сохранился относительный порядок. В одной из комнат по стенам были развешаны географические карты. И парты, и столы, и стулья стояли, не сдвинутые с места. В левом углу приткнулась фисгармония. Вдоль стен – книжные шкафы.

Йыван подошел к одному, дернул за дверцу – он оказался не заперт. В шкафу – ряды аккуратно расставленных книг. Расположены они, видно, но степени ценности. На первой полке, видать, самые дорогие. Все книги с золотым тиснением. Йыван не удержался, взял одну, принялся листать. Бумага плотная, гладкая, буквы крупные. Между печатными страницами – красочные рисунки. На одном изображено сражение: немецкие воины – Йыван различил их по обмундированию – штыками закалывают французских солдат. На другой странице – немецкие солдаты возле какой-то деревушки. Она вся в пламени. Крестьяне разбегаются. Видно, деревню занимают внезапно.

– Какие страшные рисунки, – невольно вырвалось у Йывана. – И это для детей!

Он подошел к другому шкафу – в нем хранились мишени. А на них не солдаты даже, а русские офицеры в полной форме. Мишени изрешечены пулями. Нет ни одного живого места. Наверное, немецких школьников на уроках учили стрелять.

– Здорово у них поставлено обучение, – сказал неслышно подошедший сзади командир эскадрона.

Класс наполнился солдатами – всем было интересно.

– А это что? – спросил кто-то, вытаскивая какие-то катушки из третьего шкафа.

– Это нужная вещь! – объяснил Кучсвальский. – Аппаратура полевой телефонной связи! Здорово враги наши готовились к войне. И даже детей обучали этому ремеслу.

Еще совсем недавно на этой земле шумели благодатные сады. Теперь деревья сожжены. Сады превращены в пустошь. Разрушенные усадьбы, костелы вызывали у Йывана тяжелое чувство. Невольно все чаще и чаще задавал он себе вопрос:

– Для чего эта война?!

Йывану, крестьянину по рождению, больно было видеть заброшенные хозяйства, вытоптанные огороды, очумело бродящих по пепелищу кур. Где-то мычала недоеная корова... Боже, как хотелось домой! Такое желание было у многих. В армии участились случаи дезертирства. Тут и удивляться нечему. Война – ад кромешный: голод, холод, муки, смерть. А ради чего?..

Эскадрон Кучевальского получил приказ оттянуться в местечко Мальвишкен. В Мальвишкен вошли ночью. Кучевальский выбрал крайний дом, в котором решил расквартироваться.

– Ваштаров, разведай-ка обстановку! – приказал он Йывану.

Йыван крадучись направился к дому. Осмотрел его вначале снаружи. Затем осторожно проверил первый этаж изнутри. Неслышно ступая, поднялся на второй этаж. К счастью, ни одна ступенька не скрипнула. Из полуоткрытой двери блеснул свет.

«Дом обитаем», – решил Йыван. Он осторожно подходит, штыком открывает дверь пошире – перед ним вырастает какая-то фигура.

«Кто бы это мог быть?» – пронеслась мысль. И вдруг перед ним – старуха. Она с ужасом смотрит на вооруженного солдата. Из комнаты доносится громкое прерывистое дыхание. Йыван оторопел. Отстранив старуху, он увидел, как на постели мечется молодая женщина.

«Вон оно что, – вдруг осенило солдата. – Бедняжка рожать собралась. Вот уж не ко времени!..» Конечно, в мирное время он никогда бы не посмел тревожить женщин, но сейчас ничего не поделаешь: приказ есть приказ. Подчиняться солдат обязан во что бы то ни стало. Что бы ни происходило – Йыван должен проверить помещение. А может, все это – маскировка. А вдруг, кроме роженицы и старухи, кто-то скрывается в доме?

Набравшись духу, он выходит на середину комнаты, держа ружье наготове. Старуху сразило, как молнией. Она шлепнулась на пол без чувств. Преодолевая внутреннее смущение, Йыван обшарил все углы, он подошел совсем близко к постели больной. А роженице, видать, было все равно – враг ли это, друг. Скорее всего, кроме боли, ничего не чувствовала и не понимала.

Йыван совсем растерялся. Женщине помощь нужна, а помогать некому, старуха лежит на полу бездыханная. «Не погибать же молодухе и ее ребенку», – вдруг решает Йыван. Поставив ружье к стенке, попытался поднять старуху – та будто мертвая. Что же делать? Куда податься? Кого позвать? Конечно, проявив усердие, можно найти кого-то. Но для этого надо обыскать город, а ждать по всему некогда. Роженица вдруг начала истошно кричать. Как же помочь? Так ведь и мать, и ребенок погибнуть могут.

Йыван мгновенно сбрасывает шинель. Засучив рукава, приближается к постели... Рванул одеяло... и вдруг детский плач заполнил все помещение... К счастью, все обошлось. Ребенок родился благополучно, и Йыван, как положено, завернул его в белую тряпицу.

Старуха очнулась и постепенно пришла в себя. Слезы текли по ее щекам, изъеденным глубокими морщинами. Поняла, что солдат не душегуб какой-нибудь, а добрый человек. Она что-то лепетала, благодарно улыбалась. Роженица, облегченно вздохнув, закрыла глаза, а ребеночек тихонько кряхтел рядом. Старуха, кивая головой, на радостях достала из шкафа бутылочку, налила содержимое в рюмку, поднесла Йывану.

– За здоровье роженицы и появившегося на свет человека, – сказал он и одним махом осушил рюмку.

– Гут, гут, русь, – благодарно кивала старая женщина. Улыбаясь, старушка протянула Йывану бутылку. Отказываться он не стал – решил, что будет неучтиво. Сунул бутылку в карман и спустился по лестнице. Обо всем доложил Кучевальскому, которого уже беспокоило отсутствие Йывана.

Выслушав рассказ, ротмистр расхохотался.

– Молодец, Ваштаров! – хлопнул его по плечу, – Нигде не теряешься.

Весь эскадрон поздравлял Йывана. Говорили только о нем, о его поступке, кто с шуткой, кто всерьез, но все солдаты одобрили Йывана.

После отбоя Йыван долго не мог уснуть. Сомнения терзали его: «Сохранил я этому немецкому ребенку жизнь... Он вырастет. Что дальше с ним будет? Кем станет? Неужто и он, надев шинель, пойдет на Россию с оружием в руках, захочет убивать своих сверстников?! Неужто мать и бабушка не расскажут ему, что русский солдат помог ему появиться на свет? А не лучше ли было бы прикончить разом мать и бабку? Ведь немцы же... Нет, родился человек, значит, жить должен, – решил Йыван. – Люди появляются на свет, чтобы жить...»

Наутро эскадрон вновь двинулся к литовской границе. Проходя мимо дома, где недавно человек родился, Йыван заметил, как его знакомые женщины вышли на крыльцо. Роженица была очень слаба, но, опираясь на плечо матери, махала солдатам. Бабушка высоко подняла внука. Обе женщины с благодарностью кланялись. А солдаты, отдав честь новорожденному, его матери и бабушке, прокричали «ура!». Старуха вместе с младенцем сбежала с крыльца, остановила Йывана и протянула ему медальон с изображением божьей матери, говоря что-то на своем языке. Йыван взял медальон и, поклонившись старухе, поскакал догонять своих.

Йыван часто задумывался о своей военной судьбе. Он был уверен – человек, незнакомый с жизнью кавалериста, может сказать: «Разве это вояки? Лишь на лошадях скачут!» Да, много времени приходится проводить верхом. Днем – наступление, ночью – разведка. Где только кавалерист не побывает! И в тылу врага. И подрывников сопровождает – помогает железнодорожные рельсы взрывать. Иногда целые сутки в седле – верст до ста двадцати одолевает. И всегда он верхом – и в дождливую холодную осень, и в зимнюю морозную ночь, и в летний знойный день...

Йыван устал от войны... Хотелось бы чуть передохнуть. Постоянно в походе – это не шутка. Иногда от усталости даже заснуть не мог на привале. И кони измотались, и люди. Йывана злость разбирала – какие только проклятья не посылает он этой безумной бойне. А война ненасытна. Тысячи душ пожирает, и никому до этого будто нет никакого дела.

Небольшие кавалерийские отряды подтянулись к лесным массивам около Ласденена. Эскадрон Кучевальского расквартировался в небольшом селении. Всех поразил необычный здесь деревянный дом, выстроенный в русском стиле. Большой, квадратный, примерно шестнадцать на шестнадцать аршин. Окна – тоже квадратные, маленькие. Разузнали, что он очень старинный, построен в начале девятнадцатого века.

Командир, несколько солдат, в том числе и Йыван, подошли к дому. Кто-то постучал в дверь. Открыл глубокий старик. На вид ему было без малого лет сто, а может, и побольше. Белый как лунь. Неожиданно он заговорил по-русски.

– Ну и жизнь! – поглядев с досадой на непрошеных гостей, сказал он. – Чего только не перенес я на своем веку! Все дерутся, воюют, стреляют! Когда перестанете драться?!

– Сами не знаем, когда война кончится, – вырвалось у Йывана.

– А кто может знать? – спросил старик сердито.

– Одним царям ведомо, – сказал кто-то из солдат.

– Вот я доживаю свой долгий век, – сказал старец, ни на кого не глядя. – Думал спокойно помереть в мирные дни. Не получается. Этот мой дом, уж и не помню, какую войну видит. Самые высокие чины ко мне в гости захаживали. Теперь вы пожаловали... Немец-то не дает покоя... Кто знает, может, сам Вильгельм прибудет еще ко мне в гости. А теперь прощевайте. Устал я...

Солдаты ушли в недоумении. Узнать, кто он, почему так хорошо говорит по-русски, не удалось. Всякое бывает в действующей армии. С кем только не встретишься, чего только не услышишь!.. А войне конца не видно.

Йыван на своей шкуре познал ее тяжесть, видел, что на войне нелегко всем. И вести доходили самые тревожные. С каждым днем становилось все сложнее. Куда ни глянь – массовое отступление. Солдаты перешептывались, тайком от офицеров передавали друг другу разные новости. Никто не мог проверить тревожные слухи – правда это или нет?! В одном были твердо убеждены – на фронте винтовок не хватает. Нередко пополнение вливалось в боевую линию безоружным, с приказом подбирать винтовки убитых солдат... Йывану шепнули, что три миллиона винтовок получено из Америки. Каждая оценивается в двадцать пять рублей золотом. Будто бы приходят винтовки и японские. Но все тонет, как в море. Йыван не знал – верить или не верить, что русскую армию снабжают другие державы. А узнать правду не было возможности. Вот что в армии ввели устаревшие берданки, применявшиеся еще в русско-турецкую войну – это Йыван знал твердо. Убедился на собственном опыте.

Йыван часто раздумывал над тем, как трудно воевать безоружному солдату! С берданкой далеко не уйдешь... А как достается жителям прифронтовых земель: латышам и литовцам! Бросают все хозяйство на произвол судьбы, бегут на восток. Нет порядка, да и некому его установить. Смотреть страшно на разбитые повозки, на обезумевший скот, брошенный на произвол.

Идет война, уничтожающая все живое. Порой где-то торжественно голосит глупый петух, возвещая приход нового дня. Но дни эти не приносят людям радости. Верующие обращали взоры к небу, прося милости у бога. Но небо оставалось глухим. Мольбы ни до кого не доходили. Никого не волновало народное страдание, не смущала народная скорбь...

Русские воины все отходят и отходят в сторону Августовских лесов. Дальнобойная вражеская артиллерия бьет без промаха – снаряды долетают до армейских частей.

Раненые тщетно ждут помощи на дорогах. Умирают солдаты на полях сражений, а мирное население – по дороге на восток. Куда ни глянь – бегут люди с насиженных мест, только на ночь где-нибудь приткнутся ненадолго, чтобы передохнуть. Утро – начало нового отхода на восток.

Однажды Йывану довелось увидеть наступление вражеских шеренг. Солдаты шли, гордо выпрямившись, подтянутые, уверенные. Ни малейшего колебания – все вперед и вперед. Словно им все нипочем – ни пули, ни снаряды. Вымуштрованы, видать, как следует. Но каждый взрыв нарушает их стройные ряды. Кто-то падает, сраженный пулей. Но оставшиеся в живых, не оглядываясь, продолжают, как заведенные, шагать дальше. Своей стойкостью они стремятся посеять панику, доказать, что они несокрушимы. Немцы держат строй, хотя их шеренги на глазах редеют.

Йыван наблюдал эту организованность с душевной болью. Не оснащены так хорошо русские солдаты, не обучены. Да и кому учить? Многие командиры полегли на полях сражений. Вот командование и нашло выход из затруднений. Всех солдат-«грамотеев» начали откомандировывать в тыл, распределять по школам прапорщиков. Три-четыре месяца – и готов офицер! Из кавалерии солдат переводили в другой род войск – видно, к том была нужда.

Йывана тоже направили на учебу, но только в пехотную школу. А ему не хотелось расставаться с эскадроном. Офицер, выдавая документы, поймал недовольный взгляд Йывана, улыбнулся:

– Ну что ты нос повесил? Не огорчайся. В другие-то школы сынов дворян зачисляют. А ты, как есть, от земли мужик!..

Йывана друзья провожали сердечно. Все жалели, что уходит от них славный, незлобивый, неглупый человек. Командир эскадрона Кучевальский в благодарность за верную службу вручил ему от себя двадцать пять рублей.

– Не поминай лихом! – сказал он на прощанье. – Всех тебе благ! Хорошим ты был солдатом, смелым и находчивым.

Глава одиннадцатая

Йыван прибыл в Витебск. Там его освидетельствовали, проверили документы. Направили в Казань. Счастье Йывана невозможно представить. Он чуть было не выразил свою радость вслух. Казань – ведь это почти родные места! Он сможет побывать дома, увидеть родных, побродить по знакомым лесам. Не будет видеть этого кошмара. Ног под собой не чует – «Домой! Домой! На родину!»

Из Витебска он быстро добрался до Смоленска. Вот в Москву попасть было трудно, а миновать – невозможно. Все поезда проходят через Москву. Составы шли как бог на душу положит, расписания никакого не было. Пассажирские шли редко, все переполненные. Двери теплушек накрепко задраены – не попадешь! А что на вокзале творится! Беженцы голодные, оборванные. Их не счесть – тьма-тьмущая. И на скамьях, и на полу – все вповалку. Дети плачут, женщины в отчаянье о чем-то просят, хватают военных за полы шинелей. Солдаты сами без места. Кто-то отстал от части, раненые лежат прямо на полу. Каждый поезд осаждают, берут с боя, но без особого успеха. Много голодных, купить нечего, да и не на что. Галдеж, толкотня, беспорядок! Мученье, да и только. Есть и мертвые, их не выносят. Зловонье, мухи, нечистоты...

Увидел с перрона Йыван эшелон с солдатами, но они к своим теплушкам никого близко не допускали. Отказали и Йывану. Пользуясь затянувшейся остановкой, он разыскал служебный вагон, где едет начальство. Проник туда чудом и какому-то офицеру объяснил, что он человек военный, должен в кратчайшее время попасть к месту назначения – в Казань. Ему не отказали, но и разрешения не дали. Прорвись, мол, если сможешь. В составе едут железнодорожники и офицеры. Пустят – хорошо, откажут – пеняй на себя.

«Будь что будет!» – решил Йыван. Влез в вагон. Там – офицеры. Йыван отдал честь старшему по чину – штабс-капитану. Показал бумаги.

– Ну что ж, захватим, – сказал офицер, бегло просмотрев документы. – С передовой... Направлен в Казань, в пехотную школу.

Йыван огляделся – офицеры смотрели на него дружелюбно.

– Пусть едет! – сказал кто-то. – Не будем протестовать.

Йыван облегченно вздохнул.

– Только уж не обессудь! – улыбнулся штабс-капитан, – Устраиваться на полу придется.

– Где только воину спать не приходится! – улыбнулся Йыван. – Особенно кавалеристу. Спасибо за гостеприимство.

Йыван присел на пол, искоса оглядел всех по очереди. Строевой только штабс-капитан. Остальные интенданты. Сами не воевали, о боях знают по рассказам. Расспрашивали Йывана, где он сражался, каково настроение у солдат. На Йывана смотрели даже с некоторой завистью. В их глазах Йыван – настоящий герой, чудом оставшийся в живых.

Йыван, наверное, никогда не сможет забыть того, что видел в Смоленске на вокзале. Об этом он умолчал, но ужас железным капканом сжимал его сердце. Что же будет дальше? Что станет с детишками? Кто поможет раненым?