Текст книги "Дубравы"

Автор книги: Александр Юзыкайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Анюта поднялась, развязала платок, махнула им на прощанье и бросилась в бурлящий водоворот. Завихрилась, заискрилась река. Но владыка реки не принял в свои объятия девушку, тут же вытолкнул ее на поверхность...

– Где это я? – спросила Анюта, приходя в сознание.

– Дома, у друзей, – ответил Кирилл Иваныч. – Пока здесь жить будешь.

Кирилл Иваныч рыбачил на берегу Ветлуги. Он видел издали, что кто-то тонет. Анюте повезло – ее спас хороший человек, успокоил, снова вселил веру в жизнь, в доброту людскую...

Давно перегорела ее любовь к Мигыте, только воспоминание о нем иногда нет-нет да кольнет сердце иголочкой...

Вернувшись из города, где наконец добилась свидания, Анюта долго бродила по лесу. Как только стало темнеть, притаилась в кустах у дома Мигыты. По двору ходили работники. Негромко скулила собака. Анна внимательно наблюдала за домом и двором, пока не стало совсем темно. Ни с кем не посоветовалась – сама решила отомстить. Не столько ради себя, сколько ради Кирилла Иваныча, Яниса и Йывана, брошенных в тюрьму по воле Мигыты. Пиалче она сказала, что должна на несколько дней отлучиться. И теперь украдкой наблюдает за домом когда-то оскорбившего ее Мигыты.

«Не спят еще, – глядя на свет керосиновой лампы, сказала она себе. – Ну, и мне спешить некуда, у меня еще есть время...»

Жизнь в доме замирала. Анна притаилась, боясь пошевелиться. Лишь изредка налетал легкий ветерок, тихо шелестел листьями. Наконец свет погас, наступила полная тишина. И такая темень, что не различим был дом, скрытый деревьями. И Анюте в одно мгновение показалось, что, кроме темной ночи, звезд на небе и ее самой, одинокой, обиженной, никого и нет на свете. Даже глупая собака не лает, петухи забыли напомнить людям о наступлении полуночи. Ей было страшно и холодно.

Анюта подождала часок и осторожно двинулась к дому, боясь споткнуться, наступить на сучок...

Вдруг дом Мигыты озарился ярким пламенем. Огонь охватил стены со всех сторон, подбирался к крыше. Сухое дерево трещало, гигантским костром освещая то часть леса, примыкавшего ко двору, то огород позади дома. Кудахтали куры, громко мычала корова. Языки пламени, казалось, уже достигли небес. По двору беспорядочно бегали люди.

Анюта издали наблюдала за пожаром.

– Красиво горит, – шептала она, а у самой в глазах отражались блики огня. – Вот дура-то, пыталась утопиться! Нужно мстить! Мстить! Зачем лишать себя жизни? Она еще пригодится...

Работники бестолково метались, что-то вытаскивали из комнат. Носили ведрами воду. Мигыта, выбежавший из полыхавшего дома в одном белье, таращил глаза на бушующее пламя.

– Спасайте завод, люди добрые! – вопил он. – Спасите добро!..

Дом рухнул. Разлетелись в разные стороны пылающие стропила, тлеющие головешки. Только искры огненным веером рассыпались по ветру.

Рабочий люд стоял в напряжении у корпусов завода, чтобы всепожирающий огонь не перекинулся туда. К рассвету дом полностью сгорел. На его месте дотлевали угли. Только русская печь напоминала сироту, уныло обозревающую окрестность.

– Хорошо, что завод отстояли, – придя в себя, произнес Мигыта. – Все могло бы быть! Тогда по миру пошли бы! А дом что?! Построим краше прежнего...

Глава пятая

Неделю провели в тюрьме Кирилл Иваныч, Янис и Йыван. Друзей выпустили – серьезных обвинений не оказалось.

Анюта и Пиалче успели подружиться. Снимали комнату у приветливой женщины. А теперь они все вместе пришли поблагодарить за кров.

– Говорила же я вам, что все образуется, – сказала хозяйка на прощанье.

Пожелав счастья доброй женщине, все отправились пешком в родную деревню Йывана – Нурвел.

Анюте и Пиалче казалось, что счастливей их сейчас нет никого на свете. Все уладилось. Все живы и здоровы. Анюта радовалась еще и тому, что отомстила за себя и никто из ее врагов не подозревает об этом. Но Анюте крепко попало от друзей. Хорошо, что так все счастливо для нее обернулось – могли бы ее и обнаружить.

Кирилл Иваныч строго добавил, что так рисковать – неумно.

– Надо было спросить совета, не действовать в одиночку, – укорял он девушку.

– Поздно теперь судить, – сказал Йыван, пытаясь защитить смутившуюся Анюту.

– Вот скоро сыграет свадьбу, и дело с концом, – Кирилл Иваныч переменил разговор и хитро подмигнул влюбленным. Пиалче и Янис помалкивали, делая вид, что эти слова их не касаются.

Тетушка Овыча, мать Йывана, встретила друзей радушно. Сестренка Йывана Оксий истопила баню. Анюта п Пиалче сноровисто подсобляли хозяйкам. Прежней печали как не бывало. Друзья весело перебрасывались шутками. И гости, и хозяева только собрались сесть за праздничный стол, как к воротам подскакал вороной конь с седоком, облаченным в военный мундир.

– Солдат какой-то! – встревожилась мать Йывана.

– Да нет, это мой дорогой спаситель! – Пиалче выбежала из дома. – Никакой он не солдат! – кричала девушка, широко распахивая ворота.

– Здравия желаем! – обратился Казак Ямет к вышедшим его встретить. Тут же во дворе протянул запечатанный конверт Янису. – Из губернии! Самолично ездил, – многозначительно произнес он.

В избе Янис вскрыл письмо, прочитал бумагу, крепко обнял Казака Ямета.

– Никогда в жизни не забуду я этот день! – голос его дрогнул.

– Что в письме-то? – спросил Йыван друга, остальные молчали, скрывая нетерпение.

– Читайте, друзья! – поборов волнение, воскликнул Янис. – Я теперь свободен! Уезжаю в родную Латвию! Конец моей ссылке. Как я рад!

Все наперебой целовали Яниса, поздравляли его, благодарили Казака Ямета, понимая, что и из тюрьмы узников выпустили не без его участия.

Пиалче вдруг заплакала.

– Ты что? – обеспокоенно спросил Янис. – Почему ты слезы льешь? Радоваться надо.

– И от радости плачут, – ответила она. – Поздравляю, ты теперь – крылатая птица. Куда хочешь, туда и улетишь. А я останусь одна. Говоря правду – не одна. Нас будет двое. Янис заволновался. Где и у кого оставит теперь он свою подругу? Как она будет жить, когда родится ребенок. Пока он не может взять ее с собой. Еще не известно, что ждет его на родине. Надо устроиться. Он знал, что кончился срок его ссылки, но за участие в смуте ему не поздоровилось бы, не помоги добрейший Казак Ямет... Поэтому и освобождение пришло так неожиданно. Неужели конец ссылке?

– Я вернусь! Я скоро вернусь за тобой, дорогая. Обязательно. Вот только сам устроюсь.

Пиалче была безутешна – разлука с любимым казалась ей концом жизни.

– Если суждено, непременно будете вместе, – успокаивала тетушка Овыча рыдающую Пиалче.

– Я вас обоих как своих детей люблю. И я все думаю о вашем будущем. – Казак Ямет вынул из вещевого мешка две бутылки, поставил на стол.

– Как это понять? – тетушка Овыча удивленно вскинула глаза на Казака Ямета. – Не свадьбу ли играть собрались?

– Если невеста согласна, я не против, – Янис положил руку на плечо Пиалче! – Надеюсь, что она не откажет.

Все на мгновенье замерли от удивления.

– А вы что молчите, надо за стол садиться! – вдруг крикнул Йыван.

Изба ожила, словно потревоженный улей. Все засуетились: и мужчины, и женщины.

Янис п Пиалче сели рядышком на почетном месте.

Казак Ямет встал и поднял чарку.

– Сегодня я для вас, дорогие Янис и Пиалче, буду вместо отца. Матерью, как и положено, будет хозяйка этого дома – тетушка Овыча. Жаль, что жены моей здесь нет. Полюбила она Пиалче! Как вы знаете, я говорить складно не умею. Пожелаю молодым: будьте счастливы! II знайте – люди созданы для счастья!

И Кирилл Иваныч, и тетушка Овыча, и другие много добрых слов сказали молодым, на чью долю выпало столько испытаний.

Веселье охватило всех. Пели песни, смеялись, шутили...

Овыча и Оксий объявили, что до возвращения Яниса Пиалче останется жить у них.

– А я буду приходить в гости, – улыбнулась Анюта.

На другое утро, пожелав еще раз всем счастья, уехал к себе на хутор Казак Ямет. Перед отъездом он долго говорил с Янисом о том, что латыша, верно, и впредь ждут испытания; мол, отпустили его на родину, чтобы не якшался он с местным людом, не будоражил крестьян! А уж на родине за ним и подавно следить будут. Янис все это и сам прекрасно понимал, и все-таки радовался возможности увидеть своих. Истосковался он по родным краям. О своих планах, впрочем, как и о своем прошлом, он предпочитал умалчивать.

...Настало утро разлуки. Началось оно мирно – так же, как всегда, улыбалось солнце, глядя на проснувшуюся землю. Но улыбчивое утро сегодня не принесло радости молодой семье.

После печального прощанья с молодой женой Янис сел на телегу, Йыван устроился рядом – решил проводить друга до Казани.

– Ну, пошел! – дернул он вожжи.

Отдохнувшая лошадка пустилась было вскачь, но Йыван осадил ее. Провожающие окружили телегу. За несколько лет, что провел ссыльный Янис в этих местах, его успели полюбить. Немало гостинцев принесли ему деревенские жители в дорогу. Немало высказали на прощанье добрых слов. Грамотный латыш никому не отказывал в советах, помогал и словом и делом – кому нужно, письмо напишет, вдове или сиротам по дому что-нибудь сделает, дров нарубит, поправит крыльцо или крышу. Много друзей оставалось у него в этом крае.

Пиалче снова прижалась к любимому, никак не могла оторваться. Слезы катились одна за другой.

– Не убивайся! – вытирая ей глаза, утешал Янис.

– Когда же мы теперь увидимся? – сдерживая рыданья, жалобно проронила Пиалче.

А дядюшка Тойгизя стоял рядом, гладил молодую женщину по руке. Янис не отрываясь смотрит на провожающих – кроме Пиалче, здесь тетушка Овыча и Оксий, Анюта, Кирилл Иваныч. Чуть в стороне – учивший когда-то мальчишек плести лапти Потап Исай и недавно ставший помощником Кирилла Иваныча на паровой машине Федор Кузнец. И много-много других. Они и радуются, что Янис получил свободу, и жалеют, что теряют друга, помощника, советчика, доброго и отзывчивого человека.

– От нас своим близким кланяйся!

– Не забывай – пиши!

– Возвращайся поскорее.

– Будь счастлив...

– Счастливого пути, сынок! – кричал вдогонку дядюшка Тойгизя. – Если увидишь моего Сапая, поклонись ему. Скажи, мол, отец тебя ждет. Дорогой Янис, пусть он поскорее приедет!..

Старик неожиданно зарыдал, как малый ребенок. Знает Тойгизя, что не дождется он своего Сапая. Поэтому так горько было расставаться с Янисом: будто с сыном простился. Прощальные крики замерли вдали. Янис долго еще махал рукой, хотя провожающие уже скрылись за пеленой пыли. Лошадь увозит друзей все дальше и дальше от мест, ставших Янису такими близкими. Пахотные земли сменяются лесами, лугами. По пути они переезжают речушки, поднимаются на пригорки, спускаются в низины.

Встречные пешеходы с котомками почтительно кланяются. Янис и Йыван желают им доброго пути: у каждого свои заботы, каждого куда-то гонит судьба. Йывану дорога известна с малолетства. Когда он был мальчишкой, ездили с Каврием в Казань за товаром – его отец Макар приторговывал. Как мерз зимой Йыван в этих поездках! Одежонка была плохонькая, мороз пробирал до костей. Сейчас лето. Тепло. Где хочешь, там и отдохнуть можно!

– Лошаденка наша вспотела, – прервал Янис мысли Йывана.

– Да, сегодня с утра жарко, – вытирая влажный лоб, отзывается Йыван. – Лошади нелегко, да еще мошкара не дает покоя.

– Дождя бы надо, – взглянув на небо, проговорил Янис.

– Да, нужен дождь, очень даже. Вот ведь как! Гром погромыхивает, а дождя нет как нет. Даже лист не шелохнется на дереве. Еще неделю такой погоды, глядишь – все хлеба сгорят.

– У меня на родине редко бывает засуха. – Янис внимательно оглядел поля. – Дожди часто выпадают.

– Наверно, ваш бог щедрее нашего, – пошутил Йыван, – или умеете его задобрить. А здесь молись не молись – все одно, людскую заботу во внимание не принимает, постарел, видать, бог, уши у него заложило. Янис улыбнулся.

– Да у нас молятся ничуть не больше, чем у вас! Земля ухода требует. А влаги много. Море недалеко. За день погода раз тридцать меняется. Только солнце выглянуло – тут же набежит туча. Осенью слякоть. Не поймешь, не то снег падает с неба, не то дождь.

Йыван вздохнул.

– Эх, побывать бы хоть разок у моря!

– А что, это не так уж сложно. Устроюсь – вернусь за Пиалче, и тебя тогда прихватим.

– Трудно это. Далеко ты живешь. Тут до Казани больше ста верст. А до вас я даже не знаю сколько.

– Было бы поближе, в ссылку бы сюда не отправили! – рассмеялся Янис.

Миновав невысокий ельник, выехали на поляну.

– Вот и до горы Онара добрались! – Янис показал кнутом направо.

– Смотри, смотри! – завороженно вскричал Йыван. – Она, как и говорил дядюшка Тойгизя, словно огромная куча земли, сваленная неподалеку от дороги. Великан Онар защищал свой народ от врагов. Лес был ему по колено. А из камня он мог выжать воду – такая у него была силища. Силу свою не тратил, попусту времени не проводил. Попавшего в беду – вызволял. Уставшему – в труде подсоблял. Часто его видели и лесорубы в чащобе, и пахари на поле, и косари на лугах. Где только его не встречали!

– Как наш Лачплесис, – вставил Янис. – Он тоже помогал народу.

– Однажды Онар присел отдохнуть, – рассказывал дальше Йыван, – подсоблял одному мужику на пахоте. А в лапти набилась земля. Разулся да как тряхнет левым лаптем – гора выросла, тряхнул правым – тоже гора. Видишь, верстах в четырех отсюда! Видишь?

– Конечно, вижу, – отозвался Янис. – Ох, и высок же ростом был Онар, – усмехнулся он.

– Объявился бы такой Онар, – мечтательно произнес Йыван, – помог бы и взаправду нам встать на ноги.

– И сейчас Онар притаился где-то, выжидает, – убежденно сказал Янис. – Сил набирается. И поверь – наступит такое время, он избавит народ от тяжелой рабской жизни...

Въехали в бор. На полянке у небольшой речки остановили лошадь. Напоили, накосили ей травы. Умылись, поели, попили свежей водички. Стало не так жарко. Отправились дальше. Когда выехали из леса, солнце собиралось на ночлег.

– Дорога-то какая длинная! – сказал Янис.

– Скоро постоялый двор, – объявил Йыван. – Я его с детства запомнил. Там переночуем. Лошадка отдохнет. Спать под открытым небом не очень-то приятно!

Вскоре вдали сверкнуло озеро, справа от него виднелась деревушка. А поодаль, у самой воды, стоял дом.

– Смотри-ка, какой-то зверь к нам бежит! – заметил Янис.

– Собака, – определил Йыван. – Да какая большущая!

На них залаяла, подбежав, огромная лохматая псина. Внезапно, словно увидев знакомого, смолкла и завиляла пушистым хвостом, как бы приглашая:

– Добро пожаловать в гости!

Лошадь остановили возле ворот.

– Лацис, Лацис! – Янис тут же принялся гладить пса. – Лацис, добрый пес! Славная собака. – Перехватив удивленный взгляд Йывана, пояснил: – На медведя похожа.

– Твоя правда, – согласился Йыван.

Янис ни одну собаку не пропустит – будь она хоть самая злая, – приласкает ее, погладит. Последним куском поделится. И сейчас вытащил из мешка хлеб. Пес мигом проглотил ломоть. Снова начал умильно поглядывать, махать хвостом.

– Пошел отсюда! – крикнул Йыван.

– Чем он тебе мешает? – Янис даже рассердился.

В дверях показался сухощавый старичок – хозяин дома. Поклонился, открыл ворота, сам взял под уздцы лошадь, отвел под навес, принялся выпрягать.

Старику лет семьдесят пять, а может, и больше. Но он старался все делать сам – не утруждал путников.

Ну как доехали, гости дорогие? – осведомился он.

– Хорошо доехали! – ответили оба разом.

Слава богу! А вы сейчас не давайте лошади пить. Пусть остынет малость, – посоветовал хозяин постоялого двора, – а по воду далеко не ходите! Вода вон в кадушке. Только из колодца. Свежая.

– Спасибо, дядюшка! – Йыван привязал лошадь к телеге, где лежала заранее накошенная трава. – Летом корма с собой возить не надо. Собрался в путь – бери косу. Увидишь хорошую траву – коси, но только возле дороги. Остальное все богачи забрали.

Так приговаривая, Йыван снимал с телеги мешочки с едой.

Приезжие вошли в дом. Их встретила улыбкой старушка, хозяйка постоялого двора. В горнице никого больше не было, она показалась очень просторной. Зимой здесь много народу останавливалось на ночлег перед въездом в Казань. А летом – где встретит путника ночь, там он и устраивался отдохнуть. Разведет костер, согреет чайку, лошадь привяжет, где трава посочнее, спать заберется на телегу. Только Йыван не любил ночевать под открытым небом.

Он внимательно огляделся: однажды в детстве, суровой зимой, провел он здесь, больной, несколько суток. Знакомы ему и ходики на стене, и самовар, и лавки, и стулья, и стол. Но выглядело это теперь каким-то маленьким, гораздо меньше, чем той далекой зимой.

И хозяин постарел, пытается все делать быстро, но не получается. Старость берет свое: глаза померкли, лицо покрылось сеткой морщин, но он по-прежнему улыбчив и приветлив.

Йыван взглянул на лавку около двери – в ту страшную, вьюжную ночь на ней спал Каврий, – и ему вдруг отчетливо почудился храп...

В памяти всплыли события, казалось бы, давно позабытые. Хозяин и хозяйка хлопотали возле него, а Каврий был взбешен. Сорвалась тогда надежда купца получить хороший барыш – пришлось ждать, чтобы хоть немного оправился помощник. Прекрасно помнил Йыван доброту хозяев, поэтому и завернул по дороге в Казань на этот постоялый двор. Оживает прошлое перед глазами Йывана – он рассказывает Янису, будто было все это совсем недавно:

– Ехали мы с Каврием в Казань. Первой бежала сытая лошадка, и груз был невелик. На санях восседал Каврий: на нем теплая шуба, сверху овчинный тулуп. Ему не страшны ни буря, ни мороз. А погода – хуже не бывает: мелкий снег слепит глаза, ветер воет, дороги не видно.

Йыван начал отставать: у него и лошадь похуже, и груз тяжелее – уж Каврий постарался, мешков неподъемных навалил немало.

Каврий гнал свою лошадь не оглядываясь – ему без разницы, что мальчонка отстал. У него и в мыслях не было, что с его помощником может приключиться какая-то беда. Сани Йывана тогда в яме застряли. Как он мучился, бедняга! Лошадь с санями вытащить не может – скользко. А ветер все задувает, снег кружится, мороз крепчает. Пурга бесится. Йыван собрал последние силенки, поднатужился, а сани ни с места – хоть ложись да помирай. Как бы волкам не угодить на обед! Надо жизнь спасать. Свою и савраски. Мальчонка изо всех сил старался сдвинуть сани. От лошади пар идет. Бедняга глаза выкатила. А Йыван все понукает лошадку, пытается вытащить сани. Тут как рванет животина – оглобля и отлетела. Что делать? Как быть?.. А помощи ждать неоткуда. Попытался кричать, побежал за хозяином – да куда там: и следа от его саней не осталось.

Выпряг Йыван лошаденку, прикрепил оглобли вожжами к полозьям. Снова запряг. Лошадь выбилась из сил, даже сдвинуть не может груженые сани. И тут Йыван решает свалить добро Каврия на снег. Пустые сани легче пойдут. А груз-то каков! Даже взрослому трудно справиться. Мешки четырехпудовые! И вспомнить страшно. Только глубокой ночью добрался тогда до этого постоялого двора. Входит Йыван в дом – Каврий давно уже дрыхнет. От храпа стены дрожат. Мальчик попросил хозяина двора съездить с ним за сваленными на дороге мешками – убьет ведь Каврий, если не увидит их утром.

Йыван продрог, на следующий день встать с постели не может. Горит весь...

– Почему ты от меня отстал? – со злостью спросил Каврий на рассвете. – Подымайся, ехать надо. Ну, слышишь или нет?!

– Напрасно его тревожите, – вмешался хозяин. – Отстал-то он из-за вас. Вы сами в этом повинны. Лошадь застряла в яме, и оглобля вылетела. А что же мог мальчонка один сделать в такую бурю? Ну, скажите на милость? Спасибо, что жив остался, да и добро ваше спас. Жар у него, лечить надо...

О том, что он бывал здесь, о своей болезни Йыван напомнил хозяину и хозяйке, угощавшим гостей крепким чаем.

– О, да ты тот самый мальчуган? – удивились оба. – Как же, помним. И хозяина твоего навсегда запомнили.

– Я тебя лечила настоями разных трав, брусникой и сушеной малиной, – промолвила старушка.

– Меду для тебя достали, – добавил старик.

– Большое вам спасибо! Будьте здоровы, живите долго. Я сейчас к вам нарочно заглянул. Привез меду. Йыван подал хозяйке глиняный горшок.

– Что ни говори, матушка, добро никогда не забывается, – сказал старик.

– Это хорошие люди добро помнят, – уточнила та. У нее даже слезы на глазах навернулись. – Сколько лет с тех пор прошло! За это время не только чужие, но и свои-то могут запамятовать, а наш гость вот помнит... Тебе, сынок, большое спасибо. Пусть только удачи сопутствуют тебе в жизни! Добрый ты человек...

– Ну, совсем захвалили вы меня, – смутился Йыван.

– Как только мы тогда твоего хозяина про себя не ругали! Прямо злодей какой-то! Как можно, когда вьюга, буран, бросить в пути парнишку, приехать и завалиться спать, ума не приложу.

– Жив хоть он? Здоров сейчас? – спросил хозяин.

– А что с ним сделается? Жив, – ответил Йыван. – Теперь крупным лесопромышленником заделался. Держит завод.

– Ого! Что же, им, богатым-то, можно и завод держать...

– А что, сынок, потом с тобой было?

– Да еще поболел. До самого весеннего половодья с постели встать не мог...

– Ну и бедняжка, ну и бедняжка! – сочувственно приговаривала старушка.

Йыван и Янис устроились на ночь. В избе пахло смолистой сосной, сеном. В открытое окно влетал прохладный ветер. Друзья ворочались, не могли заснуть.

– Пока я болел, – внезапно нарушил тишину Йыван, – много постояльцев останавливалось на ночлег. О многом услышал я тогда здесь, да как-то мало задумывался над словами бывалых людей. Тогда был маленький, а потом, сам знаешь, заботы о куске хлеба одолевали. Совсем недавно на ноги стал. А все разговоры и сегодня помню. Прямо-таки мелькают перед глазами лица, освещенные неяркой лампой. Особенно шестерых помню. Они все вслух что-то читали, не все я понял тогда. От хозяев узнал, что они ссыльные, боролись за правду, как ты, Янис, мой самый близкий друг. Каврию эти постояльцы тогда очень не понравились. Пока домой возвращались, ругал их смутьянами. Ворчал, что поднимают они крестьян на бунт против богатых, норовят отнять у тех земли. Сами, мол, работать ленивы...

А Йыван уже тогда сообразил: ссыльные утверждали, что крестьяне живут плохо из-за богачей-мироедов. Иногда бросают родные места, ищут заработка на стороне. От ссыльных слышал Йыван о бумаге, которую подписали чуть ли не пятьсот крестьян. В ней они выступили против помещиков и послали эту бумагу в газету. Ссыльные еще рассказывали о сходке в Иранском уезде. Там крестьяне прямо говорили, что самый главный помещик – царь – довел Россию до гибели, и постановили не выплачивать больше подати. Деньги правительство, мол, тратит попусту. С Японией заключили позорный мир. Пришло время, чтобы народ сам управлял государством. Надо упразднить и полицию, и земское начальство. Ссыльные рассказывали, что пристав приехал для усмирения, а его прогнали. А потом прискакали всадники. И казаков крестьяне достойно встретили: собрались из многих деревень люди, вооружились, чем могли. Десять казаков и волостного старшину убили. Через несколько дней прибыл сам губернатор с конными и пешими отрядами. Только такими силами были усмирены восставшие.

Все это, вспоминая по порядку, рассказал Йыван. Янис только головой качал и поддакивал. Коротки летние ночи. Йыван и Янис поднялись с восходом солнца. Вышли из дому, напоили лошадь колодезной водой. Запрягли. Попрощавшись с хозяевами, тронулись в путь. Старик и старуха махали друзьям вслед, пока те не скрылись из глаз.

– Впереди Казань! – объявил Йыван другу.

– Знаю я этот город, хорошо знаю, – вздохнул Янис. – Жить в нем и мне довелось. Из Казани отправили в ваши леса. Попал в Царево. Не на лошадях, как сейчас, а пешком, под конвоем. И вот дожил до светлого дня – домой возвращаюсь без охраны! Ты один меня провожаешь, мой самый близкий и верный друг. – Он похлопал Йывана по плечу. – А тогда провожающих было много. Гнали людей по этапу. А стражники с ружьями. Боялись, кабы кто не убежал. – Янис замолчал. Ему стало зябко, словно в ледяную воду окунулся. – Из рук в руки переходил. Менялись мои провожатые. С виду – разные, но все одинаково бездушные, безразличные к человеческим мукам. С мертвыми им спокойнее. Хлопот меньше. Они не убегут. Но все-таки старались закопать их поскорее. Будто боялись, чтоб не ожили и не наделали какой беды.

Йыван внимательно слушал, погоняя лошадь. Лицо его выражало сострадание к другу, боль...

– Да, переходил из рук в руки, – продолжал Янис. – Как вещь – от одного владельца к другому. Записывали так же, как в амбарную книгу. Скрепляли несколькими подписями с печатью. А теперь диву даешься, без всяких таких церемоний отправляют, подешевел, что ли?.. – Он улыбнулся, – А все же должен показаться начальнику при железной дороге. Кто знает, может, там и ждут. А уж на родине ждут не дождутся ищейки...

– Наверное, еще не забыли, – произнес Йыван.

– Думаю – не забыли. Насолил я кое-кому немало.

Подъехали к вокзалу, привязали лошадь на стоянке. Для оформления нужных бумаг Янис зашел в контору, а Йыван остался ждать его на площади. Подбросил лошади сена, уселся поудобнее, стал оглядывать дома. Казань – большой город. Его с Чебоксарами, и с Козьмодемьянском, и с Царевом не сравнить! Дома каменные, двух– и трехэтажные. А народу – не сосчитать. Идут по улице нескончаемым потоком. И кажется Йывану – река течет. Да, кого только тут не увидишь – столько здесь разного люду. Много лет назад, когда он приезжал сюда с Каврием, даже глазам своим не верил. И сейчас ему, не привыкшему жить в таких людных местах, как-то неуютно. Но теперь хоть знакомо. Теперь, пожалуй, его ничем не удивишь. Тогда они с Каврием целыми днями ходили по улицам – из одного магазина в другой. Узнавали, где товары подешевле, а где подороже. В первый день купили кусок сукна и фунтов десять чаю. Йыван боялся отстать от хозяина. Зазеваешься – и потеряться нетрудно. Город – не марийский лес. В лесу Йыван все равно найдет дорогу домой, плутать не станет. А в этих улицах и переулках легко заблудиться. Тогда все ему было в диковину. Особенно церкви удивляли. Как только начнут звонить в колокола – казалось, всех разбудят! А были и с месяцем на макушке. В них тоже молятся, но жизнь у народа почему-то не делается легче.

Сидит Йыван на своем тарантасе, вспоминает, осматривается вокруг. Янис вернулся скоро.

– Ну как? – спросил Йыван.

– Завтра в девять часов утра мы с тобой расстанемся, Пассажирским еду. Задерживаться не велели. Кто знает, может, не скоро встретимся... Говорят, война может начаться.

– С чего ты взял? – озадаченно взглянул на него Йыван.

– Да слышал, как офицеры говорили меж собой. Будто к ней усердно готовятся в других землях.

– Да ну! Эти офицеры ждут, не дождутся, чтобы себя показать в сражении. На то они и воины. Все будет хорошо, Янис. Только ты возвращайся поскорее.

– Я постараюсь поскорее приехать. Пиалче-то меня ждет. Но кто знает, как все сложится...

Друзьям тяжело расставаться. Но никто из них не хочет показать свою печаль, еле сдерживает слезы. Говоря по правде, разлука всегда тяжела. Но часто неизбежна. Йыван и Янис это понимают. Мало-помалу они успокоились. Взглянули друг на друга, словно в сердце у каждого зажглась какая-то надежда. Они же ведь еще молоды, вся жизнь впереди!

«Много придется перенести, выстрадать. Войны может и не быть. Но в стране народ жаждет свободы. Всякое случится... И трудно будет, но не надо голову вешать», – думал Янис.

«Сколько выстрадал Янис, сколько унижений претерпел! А теперь домой возвращается... Ведь это хорошо! – радовался Йыван – А войны не будет. Нет. С чего бы ей быть-то?»

– Еду на родину! – будто угадав его мысли, вслух произнес Янис. – Что еще ждет меня там? Теперь, поди, еще пристальней будут за мной следить. Ведь даже у вас кое-кто косился на меня. Нет-нет, да и замечал я недобрые, подозрительные взгляды какого-нибудь недоброжелателя. Тот же Терей, например, ценил меня, но до конца не верил!

– Правду говоришь, – согласился Йыван, – Но мне расставаться с тобой – нож острый.

Он запечалился.

– До утра мы еще побудем вместе, – хлопнув его по плечу, улыбнулся Янис. – А сейчас нам надо найти приют. Не на улице же ночевать! Да и лошадь привязать в надежном месте не мешало бы. А то всякое тут может случиться. И Йыван в ответ улыбнулся.

– Да уж верно. Не зря же в народе ходит молва, что через Казань мало кому удается проехать на лошадях. Если будешь ворон ловить – дальше на своих двоих потопаешь.

Янис удивленно посмотрел на Йывана:

– Почему?

– Голодного люда много, а здесь конину едят.

– А в Цареве разве лошадей не уводят?

– Кто знает? – Йыван пожал плечами. – Не слыхать вроде. А если и пропадают, то больше – рысаки...

Доехали до постоялого двора. Несколько лет тому назад Йыван с Каврием здесь тоже останавливались. Встретили Йывана и Яниса приветливо. Конюх распахнул ворота, повел лошадь под навес, стал распрягать. Поставил кобылу в стойло, принес ведро, напоил.

– Надолго приехали? – поинтересовался он.

– До завтра, – ответил Йыван.

Работник собрал сбрую, запер.

– Не беспокойтесь, все будет в сохранности, и с лошадью ничего не случится.

– Уж мы надеемся, – улыбнулся Янис.

– Будьте спокойны.

Йыван хорошо знает – порядок тут твердый. Работники головой отвечают за добро путников. Друзей устроили на втором этаже. Йыван подошел к окну.

– Вот и тогда я тоже смотрел на улицу! Стояла холодная зима. Слышу, на улице какие-то непонятные звуки. Что-то, думаю, волокут по мостовой. Пригляделся – бог ты мой! По середине улицы арестантов ведут под конвоем! Около сотни человек! Многие в кандалах.

Янис вздрогнул:

– Это ты, брат, уж не про меня ли рассказываешь?

– Может, и ты среди них был. Все в лохмотьях, в серых арестантских шапках, худые, измученные, с землистыми, восковыми лицами. Обросшие, глаза пустые, безжизненные... Прохожие останавливаются, всматриваются. И они исподтишка поглядывают, словно надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых или близких. Со всех сторон – и спереди, и сзади – солдаты с ружьями. А один на лошади едет сзади замыкающим. Тучный такой, круглолицый, усатый. Сбоку у него шашка. В руке нагайка. Держал себя, будто он хозяин над всеми... Забыть не могу. Вот-вот, подумал, огреет кого-нибудь нагайкой. Охранники же порой и приклады пускают в ход, и кулаки. А осужденные терпеливо идут, стиснув зубы, только цепи гремят.

– Ну, милый, все это я лучше тебя знаю! – усмехнулся Янис.

– Да дослушай ты меня. Я все смотрю: иной прохожий провожает арестованных слезами, иной и выругается вслед стражникам. Но есть смельчаки, которым все нипочем! Юркнут в толпу арестантов, суют им вареные яйца, куски хлеба. Жалеет народ ссыльных! Солдаты прикладами выталкивают отчаянных. А они ничего, не боятся...

– И я проходил по этой улице, – вздохнул Янис.

– Неужто гнали все время пешком?