Текст книги "Цветок камнеломки (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 53 страниц)

– Ну, на верфи «Звездочки» или там «Севмаша» я тебя все-таки,– прости, – протащить не смогу. Какие-то там смешные формальности. Но есть тут, не так уж далеко, вещицы, в своем роде и не слабее. Унты, кухлянку, ушанку и меховые штаны я тебе подготовил, так что давай собирайся…

То, что он принял за не слишком смешную шутку, не самом деле не имело с ней ничего общего. За спиной, если глаз не обманывал, если его и впрямь хватало на такое расстояние, и если все-таки дать себе труд обернуться, что-то, кажется все-таки зеленело на склонах далеких холмов, но оборачиваться не хотелось вовсе, потому что до самых этих холмов простирался черный, серый и бурый камень, поля угрюмого щебня и осыпи совершенно мертвого песка. Впереди, – ослепительно сверкал под незаходящим солнцем никогда не тающий лед у самого берега. Оттуда тянуло таким беспощадным холодом, таким вековечным льдом, что в само существование какого-то там лета просто не верилось. Если не быть уж окончательным оптимистом, то в этом месте не верилось и в существование жизни на этой планете. Стоял ясный особой, жестокой ледяной ясностью полярный день, но Майкл знал, его предупреждали, что в любой момент на них может обвалиться метель с почти нулевой видимостью и таким ветром, который валит с ног даже самых сильных людей. Тут-то и располагался ничем не примечательный каменный холм, круглый, коричневато-серый, сухой, изборожденный радиальными морщинами от ежегодно сползающих по склонам ледяных пластов. В одном месте борозда углублялась до самой настоящей трещины, узкого ущелья, протянувшегося почти на треть радиуса, но на самом деле не кончившегося и тут, потому что здесь ущелье переходило в столь же узкий каменный коридор, темный и извилистый, вылощенный не то льдом, не то водными потоками, с многочисленными бездонными промоинами по сторонам, этакая червоточина в каменном пироге. А после очередного поворота перед ними открылся Лаз.

– Можно было, конечно, и через парадный вход, но хозяева предпочитают сохранять некую видимость… вы понимаете? На самом деле это почти ничего не значит и никак не отразится на дальнейшем. Во всяком случае – не должно.

Высоченные, в два человеческих роста двери здесь были сделаны из настоящей, без дураков, стали. Они раздвинулись, Майкл шагнул вперед и буквально задохнулся от открывшейся перед ним картины.

Чудовищный, невообразимых размеров свод, под которым можно было без натуги упрятать пару футбольных стадионов с трибунами, по форме более всего напоминал черепаший панцирь, вид изнутри. Почти все пространство под куполом, залитое рассеянным сероватым светом, не дающим теней, занимал исполинский бассейн Мокрого Объема. Тяжелая на вид жидкость в этом подземном озере неравномерно, изменчивыми лучистыми пятнами светилась на всю толщу, более всего концентрируясь вокруг четырех смутных продолговатых тел более-менее обтекаемых очертаний. Точнее рассмотреть никак не удавалось, потому что очертания эти просвечивали сквозь целый клубок полупрозрачных труб и трубок разного диаметра. При этом, ни на мгновение не оставаясь в покое, они постоянно менялись. Сливались между собой, ветвясь, образовывали отростки. Становились прозрачными и бесследно исчезали. Появлялись вновь, как будто конденсируясь из окружающей жижи. Это быстрое, деловитое, целеустремленное движение более всего напоминало копошение чудовищного клубка разнокалиберных полупрозрачных червей и выглядело совершенно отвратительно. От поверхности водоема поднимался косые, уклончивые струи быстро тающего пара и ощутимо тянуло теплом, а еще, еще все тут было пронизано очень низким, всепроникающим, каким-то липким гулом, который ощущался не одними ушами только, но и всем телом.

Там, где действо шло особенно интенсивно, сливаясь в неразборчивую рябь и мельтешение, жидкость или отдельные трубки в ее толще светились гораздо ярче, время от времени давая что-то вроде тусклых вспышек. Они потом медленно меркли, расползаясь причудливыми световыми клочьями и меняя цвет на манер полярного сияния, противоестественно поселившегося в воде. Никто не гнал, взятый напрокат бинокль с электронным усилением оптики был выше всяких похвал, и оттого он не ограничился одной смотровой позицией, прошел вдоль почти всей дорожки, узкого балкона вокруг водного зеркала. В конце концов – нашел место, откуда можно было без помех наблюдать действо, происходящее одновременно вокруг двух конструкций: все составные элементы этого видимого сумбура во всех случаях происходили одновременно, с невероятной, уму непостижимой синхронностью. Близилась стройка к окончанию или, может быть, так происходило и всегда, но только очертания тупорылых, по сто пятьдесят метров в длину, громадин менялись заметно глазу, сглаживались впадины, закрывались, сначала чем-то вроде прозрачных пленок, туманных и едва видимых, отверстия, а потом новые стенки и элементы конструкции делались все более непрозрачными, плотными и солидными, под конец вовсе переставая отличаться от тех, что были уже к моменту его прихода, силуэт кораблей становился все более обобщенным, сглаженным и простым.

Но все вместе, если брать вообще, все-таки выглядело до головной боли непонятным и идущим по совершенно непостижимым правилам, путями не прямыми, а, зачастую, самыми окольными, так что только что образованная деталь, даже из числа тех, что выглядели вполне солидно и основательно, вдруг начинали таять и сходили на нет, оставляя после себя какую-нибудь пустяковинку. Раствор в самых неожиданных местах вдруг становился мутным, начинал светиться светом разных оттенков, но как правило -мрачных, густо-лиловых, мутно-зеленых, грязно желто-лиловых, потом просветлялся, просто так или породив целый кишечник разнокалиберных прозрачных трубок. Глядя на происходящее, он несколько раз он ловил себя на том, что, – опять-таки сам с собой, – заключает пари, что далее – процесс пойдет так-то и так-то, и обманывал сам себя, но при этом, как честный человек, знал, что по большей части эти пари проигрывает. И все-таки это увлекало, – увлекало, как узор, созданный какой-то чуждой, может быть – даже нечеловеческой цивилизацией, как последовательное, в частных приложениях, развитие пусть совершенно иной, нежели у старика Аристотеля, но все-таки логики. А еще, – при всей увлекательности нечеловеческого деяния оно пугало и давило, как пребывание рядом с каким-нибудь особенно мощным атомным реактором, либо внутри колоссальной трансформаторной подстанции, когда все преграды, отделяющие себя, любимого, от чудовищных мощностей и потоков энергии, кажутся хрупкими и несерьезными. Натура настойчиво требовала покинуть док, причем как можно скорее. Кроме того, – знакомый вкус мыла не мог обмануть, – здесь было все то же, что и раньше, и все так же: он видел все, что просил, но остался по-прежнему чуждым происходящему, внешним наблюдателем.

– Пан Кляйнмихель, – раздалось от двери, – лучше бы вам не находиться здесь лишнего. Вовсе ни к чему это, как Бог свят. И без того как бы ни слишком долго вышло…

Провожая его к себе в кабинет, сопровождающий, поразительной красоты блондин с холодными голубыми глазами, пояснил:

– Здешние двери тоже не зря сделаны из самого банального железа. Осмелюсь заметить, пан Кляйнмихель, что токи, протекающие сквозь всякого рода субстанции внутри, достигают очень большой мощности и зачастую носят переменный характер. Соответствующую силу имеют и магнитные поля. Мы не знаем доподлинно, как они влияют на человеческий организм, но предпочитаем не рисковать.

Михаил, вольготно развалившийся в кресле, ехидно заметил:

– Послушай, ты ж в четвертом поколении сибиряк, и в Польше-то был раз в жизни, с турпоездкой, проездом, а чуть посторонний человек, так сразу об исторической прародине вспоминает. Пан, пан …

– Вы бессердечный человек, пан Михал, – печально проговорил тот, – а еще и законченный циник. У вас нет ничего святого.

– Ага. А вы, надо полагать, каждый вечер, запершись, включаете полонез Огинского и льете под него светлые слезы. И уже неоднократно под него же стрелялись.

– Бывало, от вас ничего не скроешь. Мне вас даже жаль, потому что вы даже представить себе не можете, как облегчают душу вышеуказанные слезы. И непременно, непременно светлые.

– И пули, – тем же возвышенным стилем подхватил Михаил, – непременно, непременно свинцовые. Ладно, это все треп. Правду сказать, я чуть не упал, когда увидел тебя в этой обители. Так что рассказывай, как докатился до жизни такой.

– Если можно – поподробнее. До какой именно – такой?

– До такой, что Ты! Здесь!! Работаешь на КАЗНУ!!! Правду сказать, я видел всякое, и меня давно уже не удивляют самые диковинные гримасы судьбы, но такое мне не приснилось бы даже в кошмарном сне!

– Это долгая история, Миша…

– А мы никуда не торопимся, – перебил тот, устраиваясь поудобнее, – есть время по крайней мере до того момента, когда немчура, наконец, переварит полученные впечатления…

– Она еще печальная. А так как причина на самом деле совершенно банальна, это еще и неинтересная история.

– Тогда пунктиром.

– Постный сожрал. Вот и вся, в принципе, история.

– Действительно, – куда уж банальнее… Во волчара!

– Смею заметить, – мягко проговорил Богуслав, – не так. Не волк. Гораздо гаже и как бы не страшнее. Раттенвольф. Это…

– Спасибо. Я знаю этот миф. "Крысиный волк". Остроумно. И, – да, пожалуй, точнее.

– Тут все сошлось одно к одному. И Сашка Воронов сплыл с концами, так что начался дележ наследства, княжья усобица, набеги соседей и прочие явления во весь рост, – а тут как раз возвращается другой пропащий, потому что природа все-таки пустоты действительно не терпит, и ежели в каком-то месте убудет хотя и несколько азартный но, в общем, вполне вменяемый Ворон, на его место непременно должен кто-то присовокупиться. Что он и сделал. Развел мочилово, какого не видели уже лет десять, кого не убил, того напугал до поноса, потом тесно ему, блядю, стало, полез к соседям, Удмуртию под себя взял. Пермь! Татария, правда, устояла, отбились… Потом и вовсе далеко от дома начал шарить… Глянул я, какая каша заваривается, два раза уцелел не знаю уж, каким чудом, вижу – нет дела, головная боль одна, и непонятно, что творится, да и… Веришь – нет, – до сих пор не знаю, его ли это сволота, или того, – реакция окружающих… Я ж ведь не так всех держал! Я ж ведь хотел, чтоб народ доволен был! А этот… Одним словом, – композитор я хороший, а вот глава Семьи из меня, как оказалось, вовсе никакой.

– Да-а, широко шагает Юрик. Знаешь, – недолго ему. Потому что такие вообще долго не живут.

– Гитлер был у власти всего двенадцать лет, – и от этого намного легче?

– А остальные?

– Пришипились и ждут, когда он свернет шею. Обычная тактика нормальных людей при общении с отморозком. Понимаешь, – ее ведь даже не назовешь ошибочной, потому что отморозок, – он не остановится ни перед чем, а ты понимаешь, ты можешь себе представить, что будет, если начнется серьезная война? Вот и все нормальные люди понимают.

– А Вера Михална чего?

– Уж это тебе лучше знать. Это ты скажи, чего там Баба Вера.

– Это – да. Продолжает прибирать к рукам все, что плохо лежит. Хакассию. Чукотку. Якутию. Сейчас вплотную занята Камчаткой и Сахалином, включая шельф. Можно сказать, что Сахалинский мост это, в общем, ее рук дело…

– Тоже красиво. А теперь представь себе, что она все это переварила, усвоила и решила с Постным все-таки разобраться. И вот они, рабы божии, схлестнулись во всю богатырскую мощь, и тогда уже нельзя будет разобраться, все-таки кто же именно из них – дурак, потому что второму в любом случае придется стараться вовсю, просто для того, чтобы уцелеть, и поэтому он тоже в средствах не стесняется… Представь себе что-нибудь вроде Шипучей Язвы в том же Свердловске, или атаку шестисот-семисот беспилотников против хорошо прикрытой ПВО позиции в твоей Тюмени, или…

– Хват-тит!!!

– … по мелочи, – сотню "тарантулов" в Черемушках, с героическим отбитием таковых из электротермических стволов приятного калибра, как водится, – впопыхах, наугад и куда придется…

– Заткнись!!!

– Уже почти. Вот что может означать всего-навсего один раттенфольф, и, кстати, почти всегда означает. Но и это все, – полбеды. Вся беда будет, если вмешается Москва.

– Или БЖЗ.

– Или БЖЗ, – согласно кивнул Калиновский, – или та и другая вместе. А, с другой стороны, – что еще им тогда останется делать?

– Да, кстати? Лучше не думать.

– Этим и занимаемся.

– И упорно производим оружие против внешнего супостата.

– И поэтому производим, – согласно кивнул головой поляк, – как будто нет более важных задач… Но композитор я – хороший. Каждый день в этом убеждаюсь и одним только этим держусь. Кстати, – как там у Бабы Веры – с БЖЗ? Оч-чень любопытный нюанс…

– Никак. В отличие от некоторых, – она чувства реальности не теряет, и твердо знает что ей не по зубам… Но ты не докончил своих самовосхвалительных речей: и что же тебя убеждает каждый день?

– Я, по непонятной причине, считал почему-то, что судостроение – это так, куда проще, чем, к примеру, самолеты с ракетами.

– А теперь убедился в глубине своих заблуждений…

– Кстати, – вмешался Майкл, доселе пребывавший бессловесным слушателем почти вовсе непонятного ему диалога между старыми знакомцами, – я представлял себе выращивание изделия как-то по-другому.

– Вот как? Свежий взгляд на вещи? И как же именно?

– Ну… по-другому, и все!

– Как кристаллик в колбе, – догадался композитор, – и вы совершенно правы! Поначалу мы примерно именно таким способом выращивали отдельные элементы конструкции, а потом их соединяли воедино… более традиционно, хотя и при помощи "мозаики", скорость строительства возросла в полтора раза.

– А если послойно?

– На манер печатной платы? Было, разумеется, и это. А как же! Межеумочный, и, по этой причине, наиболее неудачный метод. Вместо того, чтобы выполнять какой-то один тип работ, но сразу, делали все типы работ понемножку, и они перехлестывались, мешали друг другу, композицию приходилось усложнять, и все это не решало главного, – с какой-то стати работа шла по плоскости, вместо того, чтобы идти по всему объему. Так что, в конце концов, мы пришли к радиальным принципам креации: центробежному, центростремительному и, наконец, – мультицентрическому. Причины понятны: при том же центробежном варианте работы на ранних этапах оказывалась неоправданно медленными. Но! Попрошу заметить, что переход к мультицентричности стал возможным только тогда, когда мы до совершенства отработали частности… своего рода, – отдельные блоки процессов, – в ходе предыдущей деятельности. Но есть и еще одна причина. Пожалуй, не менее важная.

– И?

– Реактор. Дело в том, что на последних сериях лодок атомный реактор сам по себе представляет автомат класса "В".

– Термоядерный?

– О нет, что вы. Не так серьезно. Самый обыкновенный "РМКК-4/100", что обозначает "реактор микроконтракционный кольцевого типа", на самых обыкновенных уране с плутонием. Отличие заключается в том, что "мозаичным" способом удается сблизить ядра урана между собой гораздо, гораздо сильнее, чем при взрыве химической взрывчатки в атомной бомбе. Поэтому цепная реакция начинается в относительно очень небольшом количестве вещества. Вы не поверите – насколько. А "косой слой" представляет собой и защиту, и устройство для восприятия энергии, – одновременно. Таким образом КПД реактора возрастает многократно. Понимаете? Защищает не твердое тело, а подобие жидкого кристалла, так что ионизированная молекула заменяется точно такой же, только что образованной, а радикал, – уходит по своей цепи дальше, в комплекс вторичных контуров, отдает энергию там, дополнительно к основному потоку. Все как в живой природе, – никаких отходов, все в дело. Понятно, что такой реактор сразу же должен "жить" хотя бы на одну сотую номинала, потому что иначе он попросту не может существовать …

– А смысл?

– Тишь. Гладь. Никакого перегретого пара: по сути, агрегат соединяет в себе достоинства традиционного реактора и изотопной батареи без их недостатков. В сумме всех зачетов, – вдвое компактнее обычных силовых установок. Но это не моя компетенция: радиохимическая композиция, – это вообще особая статья, наособицу от прочего. Высший, понятно, пилотаж, но, на мой вкус, уж больно узкая специальность. От закладки до спуска на воду – полтора месяца, а наша особенность состоит в том, что спускаем мы – готовые изделия. Зато потом два месяца контроля и форматирования под Главную Информационную Схему. Потом – ходовые, но это уже практически без нашей помощи. Потом все по новой.

– Четыре месяца – четыре систер-шипа, потом еще четыре месяца – и новая четверка, потом…

– Не так сразу. Если возможно, это еще вовсе не значит, что делается. Но, возможно, вы более правы, чем я, пан Кляйнмихель. Это – только одно дочернее предприятие одного только Северодвинска. А при необходимости мы за год – полтора заполоним моря подводными лодками. И надводными кораблями – тоже. При нехватке обученных экипажей снабдим их искусственным интеллектом такого уровня, что особой подготовки не понадобится, или весь экипаж составят командир со считанными офицерами, и все это, за вычетом делящихся материалов, будет дешево, чуть ли не по цене сырья, на вес. Любой флот мира будет в считанные дни раздавлен, разорван в клочья и сметен с лица Океана такой сворой. Более того, – мы сделаем это и без всякой войны…

– А вы, господин Калиновский, – псих. Опасный маньяк или параноик, я все время путаю, кто из них – кто, но вы, возможно, и то, и другое разом.

– Не понимаю, – что вас здесь удивляет? Наши машины, – это просто-напросто способ проникнуть в любое желаемое место с любым грузом, ни у кого не спрашивая на то разрешения. С любым грузом, не обязательно с оружием.

– Простите, – не понял. Вы имеете ввиду, что на верфи делают атомные подводные лодки по… частным заказам?

– Ах, пан Кляйнмихель, в наше время все так запуталось! Государственные интересы практически невозможно отделить от всякого рода ведомственных, корпоративных, территориальных… Ну скажите на милость, если БЖЗ заказывает себе лодочку на девять-одиннадцать тыщ тонн, – это государственный заказ или как? А? Вот то-то. Лучше не задумываться над подобными вещами, а то можно свихнуться без всякой пользы. Документы у всех и всегда в порядке, я к ним не имею никакого отношения, деньги всегда платят исправно, а больше меня ничего не интересует.

– И хорошо – платят?

– Грех жаловаться, пан Кляйнмихель. Настолько, что, будь у меня такое намерение, я мог бы вернуть себе прежний статус, но… уже не хочу. Не тот завод, знаете?

– Да, хорошо же тебя Постный пугнул.

Калиновский с досадой махнул рукой.

– Ах, да не в этом же дело! Уже не только в этом и в первую очередь не в этом… Я же не зря говорил вам, что я хороший композитор, – а чем, собственно, я занимался прежде? Это умники из "Сапиенс" думают, что у них самые сложные вещи, но вот тем же судостроением у нас занимается "Гравис", и поэтому наши композиции на самом деле уже давным-давно не проще никаких ихних затей. Плюс размах! Плюс энергии! Динамика! Я, товарищи, другими глазами глянул на свое собственное дело, и мыслю теперь со-овсем другими масштабами. Недалеко то время, когда нам на Земле станет попросту тесно.

– "Фонтаны рая", – нехорошо усмехнулся Майкл, – нет, у вас положительно что-то не то с головой.

– Не знаю, о чем вы говорите, – с досадой тряхнул головой композитор, – а я имею ввиду большие планеты. В первую очередь, разумеется, Юпитер. Вот там – масштабы, вот это я понимаю, да!

– Насколько мне известно положение дел, – проговорил англичанин, – до ядерных двигателей высокой тяги даже и вам очень еще далеко. Да и будь они, – сколько экспедиций реально вы могли бы организовать? И – зачем? Бред!

– Вы приписываете мне свои мысли. Я и в голове не держу подобных глупостей. Юпитер, – это и неисчерпаемый источник легких элементов и источник энергии для собственной переработки одновременно. Мы забросим туда автоматы четвертого функционального класса и они, плавая в атмосфере, разовьются в готовый товар, да к тому же еще уже упакованный в корабль для собственной транспортировки. Там, – палец его указал в потолок, – гигантские потоки вещества и энергии, и в наших силах их просто-напросто, не торопясь, чуть-чуть повернуть. Понимаете мысль, паны-геры-товарищи? Не быстро, но понемножку, а не торопясь, – но каждый раз в громадных масштабах. Представляете, – прилетает сразу кубический километр бензина…

– Да, – подхватил Майкл, – и очень наглядно. Даже захотелось вдруг дожить, чтобы увидеть подобный фейерверк. Только, если можно, как-нибудь со стороны…

Калиновский махнул на него рукой, как на безнадежного придурка и сморщился:

– При наших вычислительных возможностях такой ошибки не произойдет. Не понимаете ни черта, так не вещайте с умным видом глупостей… Да и не в бензине дело. Ну, – что-нибудь другое. В принципе там хватит материала на вторую Землю… и на совершенно, совершенно иной образ жизни. И самое смешное, что подобные проекты потребуют не фантастических, а вполне разумных затрат. И – терпения, чтобы дождаться, когда процессы разовьются до надлежащей стадии. Никакой фантастики, панове. Уже сейчас – никакой. А если взяться за исследования целенаправленно, то и вообще… Обыкновенное расширение дела, товарищи, причем даже без особых финансовых рисков.

Островитянин хотел было скривить губы с видом Предельного Скепсиса, но в голове вдруг с адской очевидностью сама собой сложилась необыкновенно яркая картинка: бесконечная черная пустота, наполненная невероятно яркими в своей бесчисленности звездами, и целая роща многокилометровых, без особого порядка сросшихся между собой игл, неторопливо бредущая в космосе. И себя, в скафандре, лезущего по одной из таких каменных струй с такой уверенностью, как будто всю жизнь провел в подобных занятиях, а вокруг, – не то, чтобы вполне естественный ландшафт, но что-то, вполне его заменяющее. Нечто среднее по происхождению и сути. Он слегка, стараясь проделать это незаметно, но довольно резко тряхнул головой, как бы стряхивая внезапное наваждение. И ничего особенного. Обыкновенный прокол Реальности. Наверное, – от тех самых магнитных полей. И впрямь вредная штука.