Текст книги "Цветок камнеломки (СИ)"

Автор книги: Александр Шуваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 53 страниц)

Тут будет кстати заметить, что кандидатскую он к этому времени защитил, – с блеском, но, вроде бы, и между прочим. И тут на него вдруг нажаловались.

То, что раздавалось в ходе экспериментов, нельзя было назвать звуком в строгом смысле этого слова, – но уши это как-то все-таки воспринимали. И не только уши: было отмечено несколько сердечных приступов, гипертонических кризов и внезапных припадков головокружения, возникавших в тот момент, когда почти неуловимое из-за своей мимолетности нечто – проникало сквозь стены и перекрытия, походя, навылет пробивая заодно и тела подвернувшихся.

Первым побуждением администрации было – пресечь неудобные и небезопасные опыты в области акустики, но администрацию вовремя поправили: нельзя загораживать дорогу молодым, ищущим исследователям. Наоборот: надо дать ему лабораторию, оборудованную так, как он сочтет нужным, и создать все условия для спокойной работы. Так, чтобы он никому не мешал, и ему – не мешали бы всякие посторонние.

Как он и ожидал, при относительно небольших массах безупречная волна возникала при строго сферической форме источника, при других – возникали-таки интереснейшие обертоны, но все это было сущей ерундой по сравнению с эффектами, возникавшими при экспериментах с источниками большей массы и, соответственно, больших геометрических размеров. Казалось бы, – из-за дифракции, – форма должна была бы терять всякое значение, – а на самом деле выходило явное не то. Чтобы исследовать все закономерности, чтобы нарисовать полную картину нового спектра явлений, нужны были годы, и только тогда исследование можно будет считать законченным…

Да чего там, – это по вашему мнению оно незаконченное, а по нашему – так вполне. А нам, с нашей позиции, – виднее. С какой позиции? А – с государственной. С партийной, в конце концов. И мы находимся полностью в курсе относительно успехов, вами достигнутых. Между прочим – в стенах государственого учреждения, на оборудовании, принадлежащем государству, и в рабочее время, являющееся собственностью государства. Ваше? В некотором роде? Это в каком? Никто, между прочим, на ваше и не претендует. Закрытая защита докторской диссертации – восемнадцатого сентября, ровно в девять… день не припомню… Ах да, среда! Разумеется, все формальности в данном случае мы берем на себя, – не стоит расходовать вашего драгоценного времени на бюрократическую волокиту и прочий формализьм.

А заведующий кафедрой, профессор Валдаев, сказал ему то же самое, только невпример короче и проще:

– Дают – бери. Ничего ты своей принципиальностью не добьешься, ровным счетом. Так что не выеживайся, Женька. И цени, что добрый совет даю! А то мог бы знаешь, как…

Тема диссертации, как будто бы, звучала, как: "Вполне гомогенные химические системы, как источник когерентных акустических колебаний" – но, в силу закрытости темы, за точность формулировки, естественно, поручиться нельзя.

В первый "Т – 10М", превращенный в движущуюся радиоуправляемую мишень, были посажены баран, подсвинок и две крупных дворняги. Кроме того, – там содержался полный комплект оборудования, включая исправную оптику. Не было только боекомплекта. Во втором, помимо вышеперечисленного, был и боекомплект. Когда первая машина достигла фиксированной позиции, по ней был произведен выстрел из орудия калибром 73 миллиметра. Снаряд содержал сферической формы Одноразовый Источник, он точно попал в цель, а высокочувствительный взрыватель особой конструкции сработал штатно. Белая вспышка блеснула столь мимолетно, что только зеленое пятно, отпечатавшееся в сетчатке глаза, свидетельствовало о том, что она – действительно была, над машиной взлетело невероятно аккуратное, как у иного курильшика, толстое, бешено вращающееся кольцо плотного белого дыма. Толстый хобот пушки грузно мотнулся, пошел тяжелой волной и вдруг обрезался почти у самой башни, а танк – безмолвно, мертво замер, накренившись на рассыпанную гусеницу и дымясь.

Второй, тот, что был с фугасными снарядами, – попросту взорвался, и многотонную башню сорвало с искореженного, раздутого корпуса, отбросив ее на несколько метров. Тут все было ясно, а вот из первого достали животных: они оказались безнадежно мертвы, и очевидно было, что смерть их наступила мгновенно. При вскрытии оказалось, что тела их представляют собой сплошной кровоподтек: солитон оказался на диво методичен, оторвав сухожилия – от костей, мышцы – от сухожилий, расчленив конечности по суставам, оторвав внутренние органы, остановив сердце и превратив мозг – в пропитанную кровью губку.

А артиллерийский полковник, непосредственно отвечавший за техническую часть испытаний, в явном возбуждении жизнерадостно заявил Медведеву:

– Потом мы, понятно, попробуем с зарядами большей мощности.

… Отдай, не надо! Только поздно, отец Кабани. Завертелась твоя мясокрутка.

Несколько позже произошло то, что впоследствии назвали "Трипольским Инцидентом": Соединенные Штаты Америки, проснувшись как-то поутру и не имея, чем заняться, по своему обыкновению решили объявить кого-нибудь Средоточием Зла, Темной Твердыней и на этом основании – съесть. А не получится, – так хотя бы посечь малость, кулаки почесать и вообще – размяться. Избрать объект такого рода, – вовсе не так просто, как кажется, это дело тонкое: надо, чтобы все-таки было, к чему прицепиться, но, однако же, так, чтоб хамить можно было безнаказанно. Долго ли, коротко ли длились поиски, но потом кого-то осенило: Ливия! То самое, что доктор прописал. И все поначалу шло замечательно, было очень весело, а потом, после многочисленных и разнообразных хамских выходок, – среди которых было, к примеру, уничтожение пассажирского авиалайнера, который вроде бы косо посмотрел на мирный атомный авианосец, – в территориальные воды Ливии забрел "Э. Мерфи", новейший фрегат ВМС США. Там его встретил сторожевой корабль "Джаным", потребовавший немедленно покинуть территориальные воды страны. Требование было проигнорировано, и последовал предупредительный огонь из автоматической пушки сторожевика. Это был новенький кораблик советской постройки, "химера" так называемого "61-го проекта": все, вроде бы, традиционное, но вот только традиция эта была выполнена в значительной мере по "мозаичным" технологиям (кое-что к этому моменту по-другому просто не делалось, – разучились по-другому, уж больно глупо, медленно и дорого это выходило), и это – сказывалось. Фрегат отреагировал двумя "гарпунами" практически в упор. Полуразбитый, без хода, сторожевик все-таки не утонул и сумел сообщить, куда следует. Через поразительно короткое время на корвет обрушился град прилетевших незнамо-откуда шестидюймовых снарядов. Понятное дело – мимо, но один, деловито прилетевший в числе остальных, но как-то отдельно, клюнул корвет в борт поближе к корме. Чудо, невероятное совпадение, что "Э. Мерфи" так быстро отыскали, но уж тем более было непонятно, как он не утонул. Металл вздулся метровой высоты валом по кругу десятиметрового диаметра, во многих местах – лопнул, иные швы – разошлись, вышли из строя рулевые машины, а турбину – сорвало с фундамента. Но даже не это главное. Главное, – некому было бороться за живучесть. Среди многих десятков беспамятных тел оказалось девятнадцать трупов с устрашающими внутренними повреждениями, буквально – мешков с костями. От тех, кто не потерял сознания, тоже оказалось не много толку: они практически ничего не соображали и не помнили. Только потом, – потом-потом, после интенсивной медицинской помощи от них смогли добиться кое-каких подробностей. Да, вроде бы видели со стороны берега какой-то самолет. Да, засекли звук орудийных залпов. Потом? Потом ничего не было. Эксперты обнаружили осколки от шестидюймового фугаса и заявили, что имело место только одно попадание.

В деликатном деле насаждения демократии главное, – вовремя остановиться. Незаметно, так, чтоб никто не заметил, утереть кровавые сопли, принять героическую позу, громогласно заявить, что добился Всех Поставленных Целей, – и ни в коем случае не упорствовать, если тебе хоть что-то непонятно. Нет, оно, конечно, можно было подтащить авианосный флот, нагнать с полтыщи самолетов на базы в сопредельных государствах, и раскатать непокорных, как дорожным катком, но, если уж начались непонятки, это могло обойтись неоправданно дорого. Богатый опыт демократического правления подсказывал, что выдуманная победа, будучи громогласно заявленной, большей частью оказывается ничем не хуже настоящей. Часть пострадавших – долго лечили и списали по инвалидности, часть – так и осталась навсегда в закрытых стационарах для безнадежных хроников, и всем – замазали рты соответствующими выплатами.

Свистом, шелестом, невнятным трепетом наполнился воздух. Тихонько кашлянули подствольные гранатометы и маленькие снарядики в спецснаряжении угодили точно в цель. Скверная, неряшливая кладка, закрывавшая оконные проемы этого и других цехов, шевельнулась, пошла тяжелыми круговыми волнами, будто тяжелая, маслянистая вода в застойном пруду, и осыпалась вся разом. Когда спецбоеприпасы сработали, ощущение у находившихся неподалеку было похоже на то, когда находишься под водой, а рядом одна крупная галька ударяется о другую, – нечто вроде исчезающе короткого лязга или металлического щелчка, бьющего не по ушам только, но и по всему телу. А потом в открывшиеся вдруг проемы влетели гранаты покрупнее, те, что прилетели с внешнего кольца на «нетопырях», почти невесомых беспилотниках с двухметровым размахом крыльев. Они наводились на сигнал, издаваемый «голубями», шпионами и наводчиками, загодя размещенными в местах назначения, и – разом полыхнули ослепительным, нестерпимым для глаз и непереносимым для сознания, многодиапазонным светом. Комбинация газа фтора, металла иттрия и электрического разряда, который, с одной стороны, деполяризовал псевдомембрану, дав возможность одному – прореагировать с другим, а с другой, – ускорял и без того дьявольскую реакцию, – давала в этом смысле совершенно уникальный эффект. Еще сыпались горным обвалом отделенные один от другого кирпичи, еще несли широкие крылья «нетопырей», а на пустынных улицах вокруг завода, на пустырях вокруг цехов уже появились первые машины с десантом. Они косо обрушивались сверху или, упруго, как ртутные шарики, вдруг выворачивались из-за угловых зданий, опустив заостренные носы к самой земле, серые «камбалы» как будто принюхивались к ней, словно гончие, несущиеся по горячему следу. Две из них поспешили, и чудовищный, как от ядерного взрыва, свет плеснул из оконных проемов прямо им навстречу, так что одна – зацепила за груду строительного мусора и перевернулась, с размаху хряснув по нижнему краю проема, а вторая – косо врезалась в простенок, крутанулась вокруг вертикальной оси и гигантским крутящимся бумерангом влетела в цех, круша все на своем пути.

Надо сказать, что транспортная катастрофа с техникой, построенной по "мозаичной" технологии – нечто совсем особенное, непохожее ни на какие прежние аварии. На скоростях в десятки и сотни километров в час корпуса из бездефектных монокристаллических или псевдофрактальных композитных материалов сплошь и рядом выдерживают удар, – и не один! – двигатели – очень часто продолжают работать, а пожары возникают вовсе не обязательно, скорее, – как исключение. Так что перекошенные винты продолжали тупо делать свое дело, а "камбалы", соответственно, продолжали прыгать, как взбесившиеся лягушки, крутиться на одном месте, с диким скрежетом ерзать по бетонному полу, наталкиваясь на стены, косо подлетая кверху и переворачиваясь то кверху "брюхом", то наоборот. Естественно, находящимся внутри ни капельки не было легче от отменной прочности транспортных средств. Безобразие было прекращено отнюдь не ослепленными, в первый же миг потерявшими сознание пилотами, а сильноточной автоматикой, бесцеремонно отключившей ток, когда возникла перегрузка в цепи. Практически все, находившиеся внутри, были к этому моменту жестоко покалечены, и многие не выжили. Но главное, – буквально последним своим, судорожным прыжком, одна из машин всей своей тушей, со всей дури обрушилась на хлипкую стенку драй-объема сбоку и только чуть сверху, наискось, так, что сверхпрочная, но тонкая все-таки, легкая пленка не выдержала. То, что она не столько разорвалась, сколько была увлечена внутрь массивным корпусом аварийной "камбалы", ничего, по сути, не изменило: смят был невесомый, недотканный, паутинный остов "скитальца", опрокинулись и развалились окружавшие его чахлые "леса", и рабочие автоматы драй-объема городошными фигурами разлетелись в разные стороны, частью – оставшись внутри, а частью – вылетев за пределы драй-объема через открытые торцевые стенки.

Если как следует, – разорвав, к примеру, в клочья, – убить даже самый обыкновенный человеческий организм, это не значит, что в нем не останется ни единой живой клетки: очень значительное число их проживет после указанной процедуры по меньшей мере несколько десятков часов. В этом смысле драй-объем был, пожалуй, ближе к организму, нежели к традиционным машинам: случайный перебой в энергоснабжении мог десинхронизировать деятельность комплекса, загубив все дело. Так, что его пришлось бы начинать с самого начала, предварительно демонтировав уже сделанное. По этой причине превосходная аварийная автоматика переключила их на автономное питание, и, выбитые со своих мест, потерявшие смысл, автоматы по большей части продолжали функционировать. Кувыркаясь, судорожно подпрыгивая, перемещаясь судорожными рывками, они продолжали наматывать километры невидимой бездефектной нити на несуществующий каркас, наносить на отсутствующую конструкцию "спецуру", обеспечивающую мертвую ее сварку, навивать спираль пленочного монтажа на нити, находящиеся в другом месте.

Именно эту картину застали десантники, высадившиеся с машины, которая, в отличие от двух первых, прибыла вовремя: в пустом вроде бы цеху как из-под земли появилась вдруг чуть ли ни целая толпа, по большей части – со стволами, на какой-то миг обе стороны замерли в бездействии, а между ними, как будто разделяя врагов, прыгали, кувыркались, бессмысленно кружились сюрреалистические фигуры эффекторных автоматов. Потом считанные мгновения затишья кончились, и Гаряевская гвардия тремя группами, по наработанной схеме, с ревом бросилась вперед – вязать, а вот противоположная сторона сразу же, без преамбул открыла огонь. Надо сказать, что предусмотрительно надетые доспехи атакующих вполне достойно держали пули ручного оружия: времена, когда каждый, кто хоть чуть-чуть себя уважает, будет пользоваться особыми боеприпасами, выпущенными из оружия, разгоняющего пулю до двух с лишним километров в секунду, еще не наступили, но вот с ног эти пули сшибали надежно. Со стороны картина выглядела особенно устрашающе, бойней навроде "психической атаки" каппелевцев из кинофильма "Чапаев", когда нормальные, казалось бы, люди стройными рядами перли на пулеметы.

Положение усугубилось тем, что группа, предпринявшая фронтовую атаку, с размаху вломилась в невидимый туман, состоявший из бездефектных алмазных нитей микронного сечения, выдерживающих примерно по четверти тонны каждая. Нашлись такие, кто сразу же сообразил, в чем дело, и замер, как есть, в неподвижности, рассчитывая на несравненные достоинства брони, но, разумеется, не обошлось без тех, кто начал бесплодные попытки освободиться. Эти – замерли в неподвижности несколько позже, не раньше, нежели хорошенько обмотались, в позах самых разнообразных и, зачастую, крайне неудобных. Они показались бы забавными, если бы у иных из обездвиженных бойцов с культяпок, оставшихся от пальцев, не била тонкими, игольными струями алая артериальная кровь. Оператор с пилотом, оставшиеся в машине, при виде творящегося безобразия, не сразу разобрались в сути происходящего, но отреагировали по-человечески очень понятно: открыли огонь по стреляющим. Уж их-то пули и снаряды были разогнаны до Надлежащих Скоростей, уж они-то были приспособлены для поражения самых, что ни на есть, высокобронированных машин Вероятного Противника. Тем более, что тут ничего подобного и не требовалось, поскольку в данном случае бронирования не было, – вообще, даже в виде банальных бронежилетов, и сверхэнергичные снаряды рвали незащищенные тела в клочья, в кровавые брызги и алый туман. Там, у противоположной стены мгновенно вспухла туча дыма и, по преимуществу, цементной пыли, в которую превратились под градом снарядов капитальные бетонные стены, и только в первый миг было видно, как оттуда вылетела, крутясь, словно бумеранг, чья-то оторванная рука. Уцелевшие защитники бросились туда, откуда пришли, – в подсобные помещения, столкнулись с фланговыми группами десанта, шарахнулись туда, где были, причем несколько из них влетели, как есть, туда, где незримо клубились невесомые нити. Со стороны казалось, что тела их взорвались, мгновенно превратившись в мелко нарезанную лапшу, в кровавый гуляш с костями. Все, на этом бой в Четвертом Цеху закончился, тем более, что с тыла, проникнув через окна подсобок, лезли новые десантники, не видавшие побоища у оконного проема, а потому деловые и без признаков деморализации. У экипажа "камбалы" была хорошая реакция: они успели сориентироваться и, одиночными снайперскими выстрелами, поочередно расстреляли буянящие автоматы… Стало тихо, и только прапорщик Григорьев, стоя на подоконнике, мучительно размышлял над проблемой, бывшей, право же, похлеще квадратуры круга, – как извлекать личный состав, вляпавшийся в нежное облако, сотканное из невидимых, несокрушимых и всерассекающих нитей? При том условии, что они, к тому же, еще и не горят? И как быть с теми, кого в даных условиях вытащить попросту не успеют? Потому что, пока волоконца не распространились по всему цеху и за его пределы, было самое подходящее время побыстрее вытаскивать уцелевших с пленными. Все, кто еще остался живым в пространстве Четвертого Цеха, вдруг ставшем куда более смертоносным, чем любое минное поле, стали необыкновенно тихими и скромными, и одинаково, конвоиры и пленные, крадучись, шли вдоль стеночек, прижав руки к туловищу и избегая высоко поднимать ноги, и только снаружи конвоиры оживлялись и начинали бодро орать, укладывая захваченных ничком и сковывая наручниками.

В остальных местах дело шло не без шероховатостей, но, в общем, более успешно, – с точки зрения потерь у охотников. Как правило, местные обитатели вдруг возникали из каких-то потаенных щелей небольшими толпами и сосредоточенно лезли вперед, поливая перед собой огнем из "Пихт" и "КорсАК-ов". Их глушили резиновыми пулями, щедро поливали "Нирваной", – соматомиметиком, вызывающим практически полную утрату координации движений, и заковывали в наручники. Только раз, когда откуда-то вдруг вывернулась с визгом тормозов и шарахнулась мимо стоящих "камбал" сапфировая "Волга", в бой вступил прапорщик Дубинин: он пал к своему УСС "двенадцать и семь", и тот три раза оглушительно громыхнул. С такой дистанции от этих пуль защиты не было, машину с простреленным навылет мотором развернуло поперек дороги, и кто-то уже нетерпеливо рвал дверцу, тыча внутрь стволом своего оружия.

Как только жестокая и скоротечная схватка стихла, пришла пора появляться начальству, и оно, разумеется, появилось. Майор Подлипный почти ежедневно проводил несколько часов в спортзале, интенсивнейшие тренировки давным-давно были образом его жизни, но из командирской машины он вылез все-таки задом, неуклюже-медлительно, – для солидности, потому что, по его мнению, большое начальство непременно должно быть пузатое, надутое, с необъятным задом, а передвигаться – непременно вперевалку. Впрочем, распоряжался он вполне оперативно, в соответствии с простейшим и радикальным планом: не оставить нерасковырянным ни единого закоулка на территории завода. Неотрывно глядя на экран "СУБ", он единым мановением руки посылал подчиненных по необходимым адресам. После пережитого напряжения личный состав ковырял углы и закоулки охотно, размашисто, с азартом, под аккомпанемент удалых воплей: с небрежным профессионализмом, вроде бы кое-как укрывшись от взрывной волны, зарядиками пластита срывали с петель двери, вышибали их гранатами со СТЭКС-ом из подствольников. Как репку с грядки – в единый мах выдергивали антикварные чугунные люки с литыми надписями, кидая туда гранаты и глядя, как над устьем бешено вьется то ли дым, то ли остро пахнущий пар. И – добивались-таки своего, вытаскивали, выскребали из щелей, из-под шкафов, из будок с черепами, где когда-то были трансформаторы, из коллекторов, покрытых корой окаменевших стоков, и сволакивали в пункты сбора оглушенных, ослепленных, отравленных людей. И – избитых, потому что победители не могли удержаться от того, чтобы не посчитаться за пережитый страх, – да и кто бы, правду сказать, вел себя на их месте по-другому?

Этот кильдим выглядел чуть ли не наименее подозрительным: узкий бетонный пенал, прислоненный к стене гаражей, с заложенными белым кирпичом узкими оконцами, ржавой дверью без ручки, на проржавевших петлях, забитой ржавими гвоздями, но при этом еще и запертой на пудовый замок, вообще представлявший собой распухший ком ржавчины, повсеместно покрытый многолетней нетронутой пылью, – там явно не было, не могло быть ни единой живой души. Но все помещения – значит, все, а приказ – есть приказ: дверь некогда открывалась "на себя", и поэтому гремучий пластилин щедро вмазали в щели вокруг коробки. Отрывисто ахнул взрыв, и ее выворотило, вывалило наружу, а два любопытных бойца, которые не стали дожидаться, когда уляжется пыль, и бросились прямо в ее клубы, вдруг вылетели из отверзшегося пролома спиной вперед, да так и остались лежать.

Там, за завесой из пыли и дыма вдруг наметилось какое-то движение, что-то грузно шевелилось там, в темноте помещения, что много лет простояло наглухо запечатанным, и глаз отказывался узнавать эти формы. А потом бетонная стена вдруг рухнула наружу, вся и разом, пропуская наружу нечто приземистое и пыльное, присыпанное толченым бетоном и кирпичной крошкой. Обвалившаяся крыша зацепилась за неизвестную машину, но та, словно не заметив, проволокла обломки балок, бревна, ржавое железо полтора десятка метров, пока нештатный груз не свалился на землю. Корпус механизма, похожего одновременно и на танк, и на тягач, подавлял своей массивностью. От всего облика чудовища, вылупившегося из своей бетонной скорлупы, веяло страшной, тяжкой мощью, но шесть пар громадных, черных, очень широких колес несли машину настолько плавно и быстро, что она казалась гибкой, пластично-упругой, как сплющенная под собственным весом капля ртути. "Камбалы" попавшиеся на ее пути, крепкие, солидные боевые машины, вовсе не легковесные, – были отброшены и разметаны, как пустые картонные ящики, а машина устремилась в пересохшее русло улицы.

Это дилетанты думают, столкнувшись в бою с неожиданностью. Это они пытаются разобраться, что, да откуда, да какого типа, – у профессионалов на это есть надежно выработанные рефлексы. УСС Дубинина рявкал раз за разом, с интервалами меньше секунды, не давая промахов. Прапорщик пробовал разные места, – да куда там! Это была просто-напросто другая весовая категория. Прототипом случившегося на месте акции механизма являлся ТШТ – Тяжелый Штабной Транспортер "Брест", задуманный в качестве командирской машины и передвижного пункта управления боем по совместительству, – как раз в расчете на боевые действия в городских условиях, когда со всех сторон лупят все время из чего ни попадя.

Не верьте, когда фантасты говорят о "легкой и непробиваемой броне": легкая броня хороша до определенного предела. Он наступает при таких энергиях соударения, когда об ударе можно говорить только условно, и вся энергия переходит в тепло. В этом случае бывает очень-очень важно, чтобы в каждом кубическом сантиметре брони содержалось как можно больше вещества, которое надо расплавить, испарить – да еще и переместить, придать ему ускорение, – да еще и самих этих кубических сантиметров желательно иметь как можно больше. Да, существуют ухищрения. И "Брест" покрывала броня, состоящая из слоев с разной плотностью, разной геометрией армирующих включений, – но главное все-таки не изменишь: когда речь идет о по-настоящему высоких удельных энергиях, то надежная броня – это все-таки броня тяжелая. Этот транспортер на самом деле стоял как бы не понадежнее любого танка: не существовало определенной слабости в виде полноценной башни с преогромной пушкой. Вместо нее шустро поворачивалась во все стороны да шевелила обоими стволами – "двенадцать и семь" и тем, который "тридцать", – несерьезная такая, легкомысленная башенка. Совсем сплюснутая, практически монолитная и не то, что безлюдная, но и почти вовсе изолированная от экипажа. Так что пули бравого прапорщика не производили на Транспортер ни малейшего впечатления. Он разогнался до восьмидесяти, с тяжелым гулом двухмегаваттного двигателя пер по улице напролом, и остановить его было нельзя. "Камбала", экипаж которой, похоже, был получше подготовлен, либо же просто поазартнее, обогнала его, снизилась, косо зависла в десятке метров над мостовой, по всем правилам общевойскового боя норовя угодить ТШТ в борт, но тридцать миллиметров рявкнули на нее в упор. Промаха не случилось, – стволы тоже принадлежали УСС, гарантировавшей семьдесят процентов попаданий на дистанции в тысячу метров при скорострельности сто в минуту. Снаряд с сердечником из сплава УНЦ, где "У" – было "диким" ураном, разогнанный электротермическим орудием до двух с лишним километров в секунду, прошил броню из тубулярного углерода и полыхнул внутри адским, всесжигающим пламенем, опрокинул и бросил машину на мостовую, а "Брест" походя отшвырнул ее со своей дороги таранным ударом непомерно тяжелого корпуса.

Скорее всего, беглецы хотели просто-напросто, никого не задевая, смыться, но теперь, сбив машину, судя по всему, – запаниковали, задергались и поведение их изменилось. Транспортер пер по пустынной мостовой, а позади него страшно, беззвучно, как карточные домики, опадали дома. Они складывались в безобразные кучи изломанных панелей и перекрытий, в непроницаемых клубах пыли рассыпались водопадами кирпичей, вдруг потерявших связь между собой, и только спустя несколько мгновений до десанта доносился тяжелый глухой грохот обвала: по всему выходило, что в скверную игру со "стэксом" можно было играть и вдвоем. Щепилову на крыше вдруг показалось что его резко, звонко ударили по всему телу сразу, не столько сильно, сколько очень уж странно, – и сразу же крыша под ним пошла ходуном, со скрежетом перекашиваясь, свешиваясь на сторону, выходящую к Старой Подстанции, в клубы вдруг взвившейся откуда-то снизу пыли, тренога УСС порвала ржавые листы кровли и опрокинулась вниз, а Дубинин лежал рядом с тем местом, откуда она сорвалась, и не шевелился, только тело его медленно и страшно поползло вслед за оружием, а он – все никак не мог собраться, чтобы начать хоть что-нибудь делать. Мимо него, резко пихнув в бок, с сопением пронесся Нахапетов. Он вцепился в комбинезон неподвижного прапорщика, повернул к исполкомовцу оскаленное лицо и рявкнул: "Тяни! Живо!!!" – а потом, когда они волокли вялое, тяжелое тело по крыше, которая продолжала перекашиваться, уже не говорил ничего осмысленного и только непрерывно, тупо, без малейших словесных изысков однообразно матерился, вновь и вновь повторяя одни и те же два-три слова…

Заряд прилетевшей с транспортера реактивной гранаты был на самом деле не так уж велик, так что толстенная, рыхлая кладка на известковом растворе под многими слоями штукатурки все-таки сумела погасить смертный призыв "стэкса", и дальняя стена – устояла по всей высоте. Прапорщик в сознание не приходил, из носа у него текла кровь, но он все-таки дышал. Другое дело, что они никакими судьбами не могли спуститься вниз, тем более, что драгоценный "СУБ" все-таки скатился с крыши на кучи битого кирпича и испотрошенного раствора, так что сняли их спустя почти полтора часа, когда беглецов в конце концов остановили, а разбор полетов еще только предстоял.