Текст книги "Сон войны.Сборник"

Автор книги: Александр Рубан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

«Сообщите, пожалуйста, ваш специальный код», – попросил Информаторий.

«Развлекаешься? – отстучал Дима. – Откуда у меня спецкод?»

«Ваша компетенция заслуживает открытия специального кода, – разъяснил Информаторий. – Сообщите его, пожалуйста».

«ДЕМОДОК», – отстучал Демодок и усмехнулся.

«Ваш специальный код десятизначен. Ещё три знака, будьте добры.»

«Хватит с тебя!»

«Проверьте, пожалуйста, правильность написания вашего спецкода», – немедленно отреагировал Информаторий, и во весь экран загорелось: «ДЕМОДОКХва».

Вот же... А, собственно, какая разница?

«Правильно, – отстучал Демодок. – Хвалю. Приятно было побеседовать, дружок, будь здоров». – Но, оказывается, это было ещё не всё.

«Ознакомьтесь, пожалуйста, со списком массивов, открытых для спецкода ДЕМОДОКХва», – предложил Информаторий.

Вот это было ничего себе... Судя по списку, который всё полз и полз по экрану, Дима оказался крупным специалистом во всех областях истории и квазиистории, в философии насилия, в теологии, в теоретической и практической квазинавтике (за исключением технических аспектов), в стратегии и тактике вероятных войн (Эт-то ещё что такое?), а также в некоторых областях экономики, социальной динамики и тектологии (мировоззренческие аспекты), а также...

Дима осторожно положил терминал на кровать, сходил на кухню и порадовал повара, затребовав невыпитую чашку кофе. Подогревать не обязательно. Ну, хорошо, хорошо, давай свежий... Спасибо.

Когда он вернулся, список всё ещё полз. Демодок облокотился на подушку («Ага! – подумал он, глянув на нишу уборщика. – То-то же...») и стал прихлебывать кофе, время от времени посматривая на экран и поражаясь своей эрудиции.

На «Геральдике индустриальных эпох» Демодок поперхнулся и прямо поверх списка спросил, нельзя ли побыстрее. Экран на секунду погас, высветил слово «Можно», и проползание несколько ускорилось. «А ещё быстрее?» – уже не церемонясь, отстучал Демодок, допил кофе и, нагнувшись, поставил чашку возле ниши уборщика. Когда он выпрямился, список иссяк. Последней за верхний обрез экрана стремительно уносило строку «Методика скорочтения». Неужели тоже закрытый массив?

Терминал отключился (сам!), и сразу же на пульте мажордома заверещал вызов швейцара. Но Диме было не до гостей. Этот вопрос надлежало провентилировать. Хотя бы этот...

Дима включил терминал, набрал код Информатория, набрал свой новый спецкод и спросил:

«Для кого ещё открыт массив «Методика скорочтения»?»

Мажордом заткнулся, а на экране терминала высветилось:

«Для специалистов.»

Дима решил не уточнять, для каких.

«Значит, я тоже специалист?» – спросил он.

«Да», – ничтоже сумняшеся ответил Информаторий.

Немного подумав, Дима спросил, открыты ли названия закрытых массивов. И уже не удивился, узнав, что закрыты. Открыты, оказывается, только аббревиатуры названий.

Та-ак! Ну что ж, кое-что начинается проясняться. Акратия. Атеизм. Ну-ну... Геноссе Аппаратович, с энтузиазмом работающий карикатурой на Власть – и закрытый массив с закрытым названием «Стратегия и тактика вероятных войн». Замечательный мир. Можно сказать, уникальный. Прямая ему дорожка в семнадцатую сферу. Впрочем, здесь они их не нумеруют, а обозначают словесно. Семнадцатая – это по-ихнему что-нибудь вроде... А зачем гадать? Дима запросил краткую классификацию ассоциативных сфер и сразу выхватил на экране нужную строчку: «Мертвые сферы». Вот, где-то там. То есть, туда. Прямая дорожка...

Драпать отсюда надо, вот что, и побыстрее.

Дима выключил терминал, и мажордом опять завопил. Кто-то ждал за дверью квартиры – давно, терпеливо и очень настойчиво, но почему-то, черт возьми, не заходил и даже не пытался воспользоваться видеофоном швейцара. Демодок сунул терминал в карман пиджака и пошел встречать.

Глава 16. Наденька

За дверью меня действительно ждали, но не преподаватель краткого курса истории Власти, не консультант по бытовой социопсихологии акратической эры и даже не врач-офтальмолог (я был у него единственным пациентом за последние четыре года, и он тоже навещал меня ежедневно – правда, обычно во второй половине дня).

Ждала толпа. Целая толпа молодых людей – рослых, загорелых, мускулистых, все как один в одинаково пестром и шелковом, с озабоченно-суровыми лицами, готовые на всё, – и сердце у меня екнуло. Мое старое слабенькое сердечко приготовилось к ожидающим меня физическим стрессам, ибо подумалось мне, что это Информаторий начал принимать меры. Или те, кто стоит за Информаторием и кому он служит своими чудовищными массивами открытой не для всех информации.

Но это, конечно, было бы слишком просто для столь благополучного мира. И это было бы просто невозможно для мира, в котором живет Наденька. Надежда Мироновна. Человеческое воображение, пока оно остается человеческим, не способно совместить грубое насилие с такой красотой – по крайней мере, в это очень хочется верить. Всегда. Во всех мирах...

– Всё в порядке, ребята, я сама справлюсь, – сказала Наденька, и озабоченно-суровой толпы не стало. Остались друзья, добрые знакомые, просто соседи по двадцать первому ярусу Академгородка – они были уверены, что со мной беда, что опять я что-то отчудил и надо спешить на выручку, но оказалось: всё в порядке, ребята, спасибо, Наденька сама справится... – Что ты опять отчудил? – строго спросила Наденька, уперев руки в боки и оглядывая меня с головы до ног. – Что это за вид? – Ребята за её спиной повалились друг на друга, хохоча, хлопая себя по голым коленкам и только что не тыча в меня пальцами: а знаток-ботаник (наверное, тот самый, чей мусс я всё-таки одолел) восторженно показывал мне «во!» – На кого ты похож, Дима? – риторически вопрошала Наденька. – Где ты сумел раздобыть эту... Ладно, потом. Зачем ты отменил занятия? Почему блокирован швейцар? Ты заболел? Ты абсолютно здоров! Чем таким ты был занят, что тебе понадобилось отключать видеофон?..

– Наденька, – начал я и тут же поправился: – Надежда Мироновна...

– Ты намерен пустить меня в квартиру, или мы будем разговаривать через порог? – перебила Наденька, и я поспешно посторонился, делая широкий (наверное, слишком широкий) приглашающий жест.

Она премило фыркнула, впорхнула мимо меня в квартиру, захлопнув на ходу дверь, и сейчас же направилась в спальню, а я поспешил следом.

В спальне она прежде всего велела мажордому распахнуть окно, а потом подошла к кровати и швырнула подушку на пол. Уборщик боком-боком выбрался из приоткрытой ниши, ухватил подушку и, довольно урча, поволок её к утилизатору. И если на пути туда он ещё предпочел наиболее безопасную траекторию – так, чтобы между ним и мной оказалась Наденька, – то обратно продефилировал уже напрямик, наглея на глазах, и даже осмелился остановиться возле моих темно-серых в коричневую полоску ботинок, чтобы слизнуть какую-то невидимую пылинку...

Словом, вся моя воспитательная работа летела в тартарары! А я помалкивал да поеживался от чересчур бодрящего сквознячка, да удивлялся, как это Наденьке не холодно в её тонкой, почти прозрачной хламиде, и не то завидовал её тридцати годам, не то сожалел, что никак не могу поверить в свои тридцать два плюс или минус полгода. Увы, не могу...

– Как не стыдно! – говорила между тем Наденька, бегло ревизуя прихожую, кухню и кабинет, везде распахивая окна и выпуская на волю уборщиков, а я тащился следом, помалкивая и поеживаясь. – Здоровый мужик, а валяется до полудня на кровати! Ты можешь мне объяснить, зачем ты вырядился в эту... Я даже не знаю, как это назвать! В каком каталоге ты её откопал? Председатель бюро, да и только... А-а, ну конечно, как я сразу не подумала! Но, милый мой, прежде чем стать посмешищем, нужно заслужить это. Тут краткого курса мало, тут надо всю жизнь посвятить истории Власти, заработать не менее чем семизначный код, а то и восьмизначный, как у Геноссе Аппаратовича, надо вжиться в обычаи и нравы эпохи абсолютизма, а не просто копировать внешние признаки! И вот только тогда, да и то лишь годам к пятидесяти, ты можешь стать одним из Функционеров городского бюро. Твое стремление, конечно, похвально, если это действительно твое стремление... Тоже увлекся? Ну-ну.. – (Это она обнаружила на подоконнике одиннадцать баночек мандаринового мусса, но, слава богам, не стала науськивать на них и без того зарвавшихся уборщиков, а только велела им стереть пыль с крышек). – А я сомневаюсь, что у тебя действительно есть такое стремление, – продолжала она. – Я закажу обед на двоих, ладно? Тебе стандартный? Ну, и мне тоже... Да, мы никогда не должны забывать о разлагающем влиянии Власти на общество, о пагубности для общества самой идеи Власти. Быть свободными – значит быть неподВластными, а чтобы быть неподВластными, надо знать, что такое Власть. Поэтому всегда нужны и всегда будут люди, с радостью посвятившие себя такому напоминанию. Но ведь эти люди – тоже специалисты! И очень высокого класса...

– «Геноссе Аппаратович – настоящий герой труда», – это я осмелился наконец вставить свою реплику в монолог Наденьки.

– Именно! – обрадовано воскликнула она, невольно скопировав председателя горбюро. – Чтобы стать и оставаться специалистом такого класса, как Геноссе Аппаратович, надо много и долго работать, – Наденька опять оглядела меня с головы до ног и сморщилась, будто вот-вот чихнет, – а не валяться в этом... – она не выдержала и фыркнула. – Слушай, Дима, я не могу говорить с тобой серьезно. Тебе же всё-таки тридцать два года, а не двенадцать! Может быть, ты всё-таки переоденешься?

– Нет, – твердо сказал я. – Мне в этом теплее.

– Ну и ладно, – вздохнула она, усаживая меня за стационарный терминал в кабинете и сама усаживаясь сбоку. – Ну и Власть с тобой, золотая рыбка. Можешь потеть, если тебе так нравится. – Она подперла подбородок ладошкой, локотком включив терминал, и стала смотреть на меня в упор с насмешливой жалостью, а я сидел, положив руки на колени и изо всех сил выпрямившись. Двоечник перед учительницей. Только учительница в два раза младше своего лоботряса. – Так чем же ты всё-таки занимался? – спросила она.

– Беседовал с Информаторием, – покорно ответил я.

– О че-ом? – протянула Наденька, полуприкрыв ладошкой губы. – С твоими-то двумя знаками?

– Видишь ли... – промямлил я. – Он зачем-то открыл мне десятизначный код... То есть, беседовал-то я без всякого кода, а потом...

– Не понимаю я тебя, Дима, – вздохнула Наденька. – Ну, провалялся, ну, пробездельничал. Бывает. Даже со мной иногда бывает... Да-да, я, если хочешь знать, иногда бываю страшной лентяйкой! Но врать-то зачем?

– Я не вру. Я действительно беседовал с Информаторием.

– По десятизначному коду?

– И по нему тоже.

– А вот я сейчас проверю, и тебе будет стыдно. Проверить?

– Проверь, – согласился я.

– Ну, хорошо. Тащи сюда карманный терминал.

– Зачем? – удивился я. – А этот?

– Тогда отойди и отвернись!

Я пожал плечами и подчинился.

– И нечего обижаться, – говорила за моей спиной Наденька. – Всё-таки у меня пятизначный код, и не могу же я... Ой.

– Что там такое? – спросил я, не решаясь обернуться.

– Сейчас. Извините... Дмитрий Алексеевич, ознакомьтесь, пожалуйста...

Я подошел и ознакомился. Четыре строки на экране:

«Значность кода жильца этой квартиры?

Десять. Видит ли жилец нашу беседу?

Нет.

Ознакомьте и отвернитесь.»

Я посмотрел на Наденьку, ожидая, что она объяснит или рассмеется, или... ну, не знаю что, а она поняла мой взгляд по-своему, вспыхнула и поспешно отошла в угол. На экране между тем появилась новая строчка:

«Подтвердите, пожалуйста, ознакомление слепым набором своего спецкода».

Я подтвердил, и экран тут же погас.

– Всё, Дмитрий Алексеевич? – спросила из угла Наденька.

– Тайны Мадридского двора... – проворчал я, стараясь убедить себя, что озадачен. (Я не был озадачен. Мне было противно. И немного жутко.) – Всё, конечно. Только почему это вдруг на «вы»? Или мне уже не тридцать два, а наконец-то шестьдесят?

– Почему бы и нет, Дмитрий Алексеевич? Если вам это зачем-то нужно... – неуверенно сказала Наденька, неуверенно подходя ко мне и неуверенно глядя на меня, как... Как та, другая Наденька из другого мира смотрела иногда на Командора. Снизу вверх.

– Вольно, юнга! – вырвалось у меня. Наденька широко, шире окон, распахнула глаза (для ядения ими начальства) и вытянулась в насмешливом подчинении – там, на палубе шлюпа, чуть севернее мыса Итапетра, и волны Ионического моря бросили отсветы древнего южного солнца на лицо юнги... Но это было там. А здесь – судорога почтительности, отнюдь не насмешливой, пробежала по её лицу и стерла воспоминание. Которого не было. Не могло быть.

– Куда вы катитесь, Наденька? – спросил я, впервые после своего спасения сумев назвать её так.

– Я же не знала, Дмитрий Алексеевич! – сказала она, справившись наконец с приступом острой почтительности и стараясь изо всех своих сил держаться естественно. Плохо это у неё получалось, и я опять ощутил волну жути, прокатившуюся у меня по груди и накрывшую сердце. Акратия...

Впрочем, разговорились мы довольно легко. Наденька очень быстро освоилась со своим новым положением (и с моим тоже, хотя и я не понимал, чем оно отличается от моего прежнего положения: знал-то я ничуть не больше, несмотря на свою повышенную значность, и специалистом себя не чувствовал). Мы очень мило пообедали. Правда, мне пришлось её пригласить, поскольку она забыла – или сделала вид, что забыла, – о том, что сама же заказала обед на двоих. От стандартного меню я решительно отказался, но против постной баранины, предложенной поваром возражать не стал: незачем демонстрировать Наденьке наши с ним отношения... Мы пили молодое вино из критского винограда и закусывали бараниной, причем Наденька очень естественно не замечала моих эллинских привычек. В ответ на мои осторожные вопросы об экономике и социальном устройстве этого мира Наденька с азартом излагала официальную версию и целыми абзацами цитировала краткий курс истории Власти, не видя и не желая видеть даже явных противоречий. Вопрос о том, кто здесь хозяин, для неё не существовал вовсе. Хозяев нет. И хозяин каждый. Значность кода всего лишь определяет уровень компетенции, а почтение к людям, чья компетенция высока, просто естественно. Вот у Наденьки она измеряется пятью знаками кода, и Наденька добивалась этого упорным трудом на ниве квазиистории тоталитарных систем, а на большее у неё, наверное, просто не хватает таланта. Ну и что? Пять знаков тоже обеспечивают достаточно интересную работу, Наденьку очень уважают на кафедре и вообще... А вы, Дмитрий Алексеевич, наверное, были крупным ученым, но после аварии шлюпа и после двенадцати лет, проведенных в античной сфере подверглись частичной амнезии – обычная профессиональная травма у квазинавтов. Хотя десятизначные... ой, извините... ну, в общем, специалисты такого класса, как вы, очень редко сами ходят в забросы. Но почему бы и нет, ведь уровень компетенции они при этом не превышают. Может быть, это дает вам необходимый эмоциональный фон для дальнейшей работы, или... Словом, вам виднее, вы же специалист. А можно узнать, в каких областях? Дима неопределенно хмыкнул, и Наденька поспешно перевела разговор на другое. Вот она специалист в области квазиистории тоталитарных систем, хотя сначала, кажется, специализировалась как квазигеолог. Почему кажется? Потому что лет десять тому назад она попала в такую же ситуацию, как Дмитрий Алексеевич, но не в античной сфере, а в Мертвой... Ей неприятно об этом вспоминать, можно она не будет? Ну вот, а после излечения Информаторий обнаружил у неё остатки квазигеологических знаний – к сожалению, только остатки. Зато в квазиистории она сразу сделала большие успехи, у неё уже пять знаков, и она часто ходит в забросы. Да, почти всегда с Юрием Глебовичем, а как вы угадали? Или вы просто знаете? Нет, он не квазиисторик, он техник, и у него всего три знака, но Наденька предпочитает ходить с ним, потому что... Это трудно определить. Такое впечатление, что он никогда не сможет превысить уровень своей компетенции и что поэтому с ним всегда безопасно. И с ним действительно всегда безопасно, хотя ситуации бывали разные, и порой только счастливые случайности выручали их. Похоже, счастливые случайности идут по пятам за Юрием Глебовичем, преследуют его во всех сферах...

Наденька ещё что-то говорила, а Демодок вдруг подумал, что настоящего Юрия Глебовича тоже преследовали счастливые случайности, но настоящий Юрий Глебович любил повторять, что случайностей не бывает, а счастливых – особенно. Что счастливая случайность – это всегда следствие знаний и опыта. И говорил он это ничуть не хвастая, а просто констатируя факт... А вот у двойника Юрия Глебовича – всего три знака... Впрочем, у Демодока аж десять знаков – а откуда? Неоткуда им быть у шестидесятилетнего аэда из древней Греции, сорок лет назад окончившего ускоренный курс практической квазинавтики. У бывшего кандидата в техники, который не только не стал техником, но и кандидатом наверняка перестал быть...

Наденька завершала рассказ о путешествии в страшную область на самой границе Мертвых сфер, где вечно агонизируют модификаты миров Замятина, Оруэлла и Хаксли, а в разделяющих эти миры ассоциативных вихрях, во многих воронках одновременно, то разрушенный до основания, то вновь любовно и трепетно восстановленный, во веки веков пребывает кампанелловский Город Солнца, аминь... Демодок прервал поучительное рассуждение об очевидной связи между живучестью тоталитарной системы и степенью её примитивности и спросил, не собирается ли Наденька в ближайшее время идти в новый заброс и, если не собирается, то как ему найти Юрия Глебовича. Оказалось, что Наденька собирается, а Юрий Глебович наверняка в своем ангаре – где же ему ещё быть? – готовит шлюп. Он очень странный, всегда сам готовит свой шлюп – говорит, что не доверяет роботам. Но, в конце концов, у каждого свое хобби: кто-то на башне козу держит, кто-то мандариновый мусс варит... ой, извините!

– Ничего, ничего, – сказал Демодок. – Я не буду вас угощать. Я действительно собирался научиться варить эту гадость, но, кажется, уже раздумал. Ведь это не прибавит мне компетенции?

– Конечно, нет! – Наденьку очень рассмешило это предположение.

– А вот если я пойду с вами в заброс... Возьмете?

Ещё бы! Наденька охотно пойдет в заброс со специалистом такого класса, как Дмитрий Алексеевич, а Юрий Глебович пусть на этот раз отдохнет.

– Ну уж нет! – возразил Демодок. – Без Юрия Глебовича я не пойду... Технические аспекты квазинавтики не входят в мою компетенцию, – вспомнил он примечание к соответствующей строке.

– А-а! – Наденька слегка разочаровалась. – Тогда да. Тогда без Юрия Глебовича не обойтись. А куда? Опять в античные сферы?

– Там видно будет, – сказал Демодок, вставая.

– Свободный поиск, – понимающе кивнула Наденька. – Ничего, с Юрием Глебовичем можно. Между прочим, вас мы обнаружили как раз во время свободного поиска – Юрий Глебович посоветовал мне поискать развалины Критского царства, которое, будучи тоталитарной системой, тем не менее просуществовало почти семьсот лет. И это в действительном мире, заметьте, а что тогда говорить о квазимирах... Впрочем, вы это сами знаете...

– Да, конечно, – поддакнул Демодок. – Вы мне лучше расскажите, как найти Юрия Глебовича.

– Зачем? – удивилась Наденька. – Я сама его потороплю и сообщу вам, когда шлюп будет готов.

– Видите ли, Наденька, я хотел бы побеседовать с ним о природе случая, – соврал Демодок.

Хотя, если по большому счету, то не соврал, а очень даже наоборот, но как объяснить это Наденьке? Впрочем, объяснять ничего не понадобилось. Наденька посерьезнела, ещё раз поразившись компетенции Дмитрия Алексеевича, молча провела его по дорожке сада к парапету и очень толково объяснила, где стоит ангар Юрия Глебовича и как лучше всего к нему пройти.

* * *

Всё-таки я зря начал эту главу записок от первого лица. От третьего получалось лучше – глядя на себя со стороны, видишь больше. Если будет время, перепишу первую половину главы... И назову-ка я эти записки фантастической повестью, как и было обещано врачу (на сей раз – не офтальмологу).

Глава 17. Командор

Юрий Глебович оказался прав: случайностей не бывает...

– Я ждал тебя, Дима, – заявил Командор, когда Демодок взобрался по узкой лесенке стапеля на палубу шлюпа и заоглядывался, ища трехзначного техника. Да, это был именно Командор, а не другой Юрий Глебович из другого мира: рабочая роба на нем была распахнута, и два белых шрама – следы Посейдонова трезубца – четко выделялись на темном, почти фиолетовом от нездешних загаров торсе.

– Садись! – Командор вышел из рубки (Дима увидел за его спиной знакомо выпотрошенный пульт кибершкипера), уселся на фальшборт и похлопал ладонью рядом с собой. – Садись, поговорим. Извини, как-то не получается перейти на «вы», хоть ты теперь и старше меня лет на двадцать...

Демодок сел. Молча.

– Сначала ты расскажешь мне о своих приключениях, – объявил Командор. – А потом буду говорить я.

Дима рассказал, стараясь быть как можно более кратким и опуская подробности, а, дойдя до своего спасения, добавил, что о судьбе феакийского корабля всё ещё ничего не знает и очень хотел бы...

– Узнаешь, – пообещал Командор и потребовал продолжать.

Продолжили в кают-компании, где ещё (или уже) ничего не было разворочено и выпотрошено, стояли удобные мягкие кресла перед низеньким столиком, и стюард (улучшенной модификации, но молчаливый, как тот, и очень предупредительный) бесшумно сновал из камбуза и на камбуз, ловко и вовремя принося запотевшие баночки сока.

Узнав, что у Демодока десятизначный код, Командор заметно посуровел (Дима не понял, почему), но заявил, что, может быть, это и к лучшему. По крайней мере, пока. А, выслушав Димин рассказ до конца, предложил ему связаться с Информаторием по своему дурацкому коду и затребовать записи – Наденькины и его, Командора, собственные. Все записи их последней экспедиции, и особенно те, что «только для исполнителя».

– Разве это возможно? – удивился Демодок. – Ведь не я исполнитель...

Командор усмехнулся и промолчал.

«Акратия, – подумал Демодок. – Надо же, дрянь какая...» – Его уже мутило от явных и недвусмысленных признаков свалившейся на него власти в мире безвластия.

Командор ждал, и Дима сделал запрос. Информаторий осведомился, видит ли их беседу ещё кто-нибудь, кроме держателя когда ДЕМОДОКХва. Командор отрицательно покачал головой, и Дима ответил, что будет просматривать записи лично и в полном одиночестве, а техника он, мол, попросил заняться своими делами. На четвертой или пятой записи Демодок обнаружил, что его бокал пуст, а стюард почему-то не торопится принести новую баночку. Но, глянув на Командора, понял, что так и надо. Случайностей не бывает...

У него забыто, по-двадцатилетнему, участился пульс, когда он увидел на экране южный край земного круга, обрывающийся в ничто почти сразу за искаженной береговой линией Африки, чуть южнее страны лотофагов. Странно было думать, что на этой висящей в пустоте плоской тарелке он провел сорок лет... Совершив облет земного круга, шлюп замер над его центром, где география почти совпадала с действительной, и начал снижаться над северным берегом Крита. Но с высоты примерно в пять километров снова резко набрал высоту и двинулся к западному побережью Пелопонеса.

– Это я перехватил у Наденьки управление шлюпом, – вполголоса объяснил Командор. – Она обычно не возражает, если я делаю это молча.

– А зачем? – спросил Демодок.

– Сейчас увидишь. – Командор пробежался пальцами по клавишам терминала. Теперь на экране была Итака. Крупным планом. Сверху. И поверх оптического изображения – совпадающие с ним алые линии контурной карты. – Я опустил несколько часов и совместил наши записи, – объяснил Командор. – Наденька записывала оптику, а я – приборы. В том числе масс-локатор... Смотри вот сюда, – он ткнул пальцем на север острова, чуть южнее форкинской бухты, и через несколько секунд там вспыхнула алая точка – раз и ещё раз. – Внепространственный переход, – сказал командор. – Что-то похожее я заметил ещё с Крита.

– В Элладе? – удивился Демодок. – Это невозможно.

– То же самое говорила мне Надежда Мироновна. А ученики твоего Тоона, оказывается, освоили внепространственный переход. Вот что значит независимая мысль.

– От чего независимая? – усмехнулся Демодок.

– От стереотипов своего мира. Между прочим, это относится не только к квазимирам. Доказано, что паровая машина была создана ещё в древнем Риме – но лишь один раз и ненадолго. Чей-то могучий ум сумел освободиться от стереотипов, но остальные сочли «чудо» невозможным. Или ненужным... Так. – Командор снова поиграл клавишами. – Дальше просто. Тебя мы видели в тот же день, но ещё не знали, что это ты. А ближе к утру... Вот. – Алая точка замигала на юге алого контура Лефкаса, смещаясь на север вдоль восточного берега острова, и, мигнув последний раз на скале Итапетра, погасла. – Ещё два часа опустим, – сказал Командор.

Мощная вспышка на том же месте – и шлюп ринулся дальше на север. Корма корабля, едва различимая сквозь туман. Изображение проясняется, наливаясь желтым (задействована противотуманная оптика). Человек, свешиваясь с кормы, напряженно всматривается в волны; тело юноши, обезображенное тремя страшными ранами, покачивается на волнах почти рядом с кормой; в отдалении – Посейдон с удивленно-скорбным лицом, ополаскивает трезубец и вдруг в непонятном раздражении с силой вонзает его в морское дно...

– А ближе к полудню мы поймали сигнал радиобуя с этого корабля. Потом – почти сразу – ещё три сигнала, но теперь уже с мыса Итапетра. Корабельный архивариус отождествил все четыре сигнала с маяками экспедиции 18-б, пропавшей без вести двенадцать лет назад. Но я-то уже знал... Стоило мне увидеть вот это.

«Вот это» было разбитым шлюпом. Святилищем...

– Свой концерт на палубе будешь слушать? Нет? Ну, тогда тоже опустим. Вот что было дальше.

Демодок, вытянув руки и спотыкаясь, идет к радиобую. Юноша со знакомым недобрым лицом вскакивает, уступая дорогу. Гребцы грозной от удивления и страха толпой надвигаются на них, юноша сдерживает толпу, корабль начинается крениться и застывает в неестественном положении: включен хроностоп. Командор, спустившись на корму по гибкой серебристой лесенке, пытается оторвать руки певца от штырей, но, так и не оторвав, забирает его вместе с радиобуем...

– Могучего ума паренек, – сказал Командор, кивнув на экран, где юноша ещё некоторое время сдерживает толпу. И добавил, помолчав: – Был.

Последние кадры, уже отраженные в предыдущей части этих записок: безнадежный поединок юноши с богом. Один независимый ум против полусотни послушных воображений... Голос Командора за кадром: «Вот так здесь появляются острова...»

– Остальное уже для широкого доступа, – Командор отключил терминал и глянул на дверь камбуза.

– Да, остальное я уже слышал, – кивнул Демодок, пряча терминал в карман пиджака. Подоспевший стюард поставил перед ним холодный консервированный омлет и стакан чаю.

– Кофе тебе вреден, – сказал Командор, прихлебывая из своей чашечки, и усмехнулся. – В твои-то годы...

– Погоди, – сказал Демодок, отложив вилку. – Но разве тут было что-то секретное?

– Детские игры, – отмахнулся Юрий Глебович и придвинул к себе миску с мясным рагу. – Ты лопай, лопай. Я тебя сейчас ругать буду – это на голодный желудок ещё вреднее, чем кофе. А секретность... Наденька полагает свою информацию недостаточно достоверной. Поэтому – «только для исполнителя».

– Глазам своим не верит, что ли?

– Вот именно.

– Ага... А кто оценивает достоверность? Сама Наденька?

– Не только. Ты, например.

– То есть, для «десятизначных»...

– Девяти. После восьми знаков недостоверная информация становится доступной: для обобщений и далеко идущих выводов. Между прочим, Фарадей имел бы здесь не больше двух знаков, а Эйнштейн так и остался бы служащим патентного бюро. Но зато и Лысенко до конца жизни пребывал бы агрономом на одной севооборотной соте... Впрочем, это всё из других эпох, а сей мир создан воображением нашего с тобой современника. Слямзили у аспиранта тему кандидатской и сделали докторскую; он ушел в глухую обиду и стал придумывать мир, где это невозможно. Мир без руководства – в том числе и научного... поел? Ну а теперь приготовься к хорошей порке. Вставать не обязательно.

Сорок лет назад (по своему счету) один кандидат в техники – большой, меду нами говоря, разгильдяй и любитель побренчать на гитаре вместо того, чтобы осваивать матчасть, – совершил три ошибки. Первая: неплотно закрыл Надину капсулу, и ассоциативные вихри отклонили её на старте. Вторая: поспешил отправить Юрия Глебовича, и Юрий Глебович не успел сосредоточиться. Третья ошибка касалась только самого Димы, поэтому о ней Командор говорить не будет. Результат мы имеем перед собой: шестидесятилетний аэд вместо тридцатидвухлетнего квазинавта... А вот из-за первых двух Командор и Наденька не вернулись в действительный мир.

Сначала про Наденьку.

Командор выполнил 52 поиска в Мертвых сферах и нашел её только в 53-м. Её занесло в мир, убитый искусственным белком. Она там, бедняжка, такого насмотрелась... Помнишь, я рассказывал тебе про нужник на окраине Киева? Ну, так там, где оказалась она – совершенно неподготовленный человек, стажер... Словом, только частичная амнезия и спасла ей рассудок.

Командора она не помнит. И Диму не помнит. Вообще ничего не помнит из того, что было с ней до восемнадцати лет. Так, в общих чертах – без имен, без лиц... Полагает, что родилась и выросла здесь, в этом мире, считает его единственной настоящей реальностью, а в свою амнезию объясняет обычной аварией шлюпа в одном из квазимиров (по сути так оно и есть). Аварий у них тут много, пропавших без вести тоже хватает, и некоторые из них возвращаются. Вот она и считает, что ей повезло. Вернулась.

«Вернувшись» и пройдя курс лечения, Наденька сразу стала большим авторитетом на кафедре квазиистории тоталитарных систем, через каких-то два года получила свои пять знаков, на том успокоилась и всей душой предалась акратической вере. Юрию Глебовичу, с его трехзначным кодом и с его неистребимым скепсисом, и близко не подходи к этой идейной барышне – если бы не руки Юрия Глебовича, не его знание «на ощупь» всей этой техники... Ладно.

Командор проявился здесь, вот в этом самом ангаре. Был принят за своего, подлатан, поставлен на ноги, излечен от «амнезии» и определен на работу по специальности. Поначалу, едва осмотревшись, он кинулся было качать права, что-то доказывать... Глухо. Решил действовать по-другому. Заработал трехзначный код по техническим аспектам квазинавтики, бросил этой ерундой заниматься и занялся поисками. В первую очередь стал искать Наденьку, как-то сразу предположив, что в действительный мир она не попала. Тебя оставил на потом: ты всё-таки мужик, хоть и раздолбай. Извини... К тому же доступ в действительный мир оказался закрытым, и опровергнуть предположение не представлялось возможным...