Текст книги "Армагеддон был вчера"
Автор книги: Александр Полосин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Новый Мир постепенно из предельно простого становился сложным и многообразным, в нём начинали действовать собственные законы. Некоторые из них мистер Яве поправлял, некоторые оставлял, такими, какие они есть, а некоторые просто вычёркивал из бытия.
Так проходил день за днём, и однажды он создал разум…
Время в мире, созданном мистером Яве, шло намного быстрее, чем субъективно для его творца. И, обнаружив, что созданный им разум развивается уже без помощи своего создателя, он посчитал свою работу законченной.
Вера
Как подлинный творец и властелин своего мира, мистер Яве обращался иногда к своим созданиям с откровениями. Он давал им заповеди, учил их добру, устанавливал законы.
И очень скоро обнаружил, что там, где было добро, стало появляться зло. Там, где ещё вчера было его учение, сегодня появились ереси. И как бы он ни вмешивался, какие бы знамения ни давал, он видел, что уже никак не влияет на развитие своего мира и разума, им созданного.
Конец света
Прошёл месяц после того, как был создан Мир. Многое изменилось в нём с момента отделения света от тьмы. «Мураши» (именно так называл Яве существ, наделенных разумом) за это время уже совершили первый полёт в космос. А мистеру Яве становилось скучно. Он всё реже появлялся у себя в кабинете, чтобы наблюдать за миром, им же самим созданным. Пару раз он пытался вернуть веру «мурашей» в Бога, каким он сам и являлся. И обязательно после этого начинались религиозные войны.
В одно осеннее утро мистер Яве зашёл к себе в кабинет. Он мысленно сосредоточился, и в комнате появился «Магадха». Целый час его хозяин сидел в кресле, не сводя глаз с шарика, в котором помещался целый мир. Потом он резко хлопнул в ладоши, и мир внутри шарика сжался до его реальных размеров.
Мистер Яве мысленно представил себе самый красивый букет роз, который он только видел в жизни, и «Магадха» тотчас же принял заданную ему форму. Это были настоящие цветы. Они пахли так, словно минуту назад их срезала рука садовника.
Мистер Яве вышел из кабинета, зашёл в спальню, где в постели всё ещё нежилась его жена.
– Дорогая, я тебя люблю, – нежно прошептал Яве жене в ушко и протянул ей цветы. – Эти цветы стоят целого мира, и я дарю их тебе.
Восторг и тепло в глазах любимой заставили мистера Яве улыбнуться. Он ощутил себя живым и полным сил человеком. Когда мысль об этом промелькнула у него в голове, он на мгновение посерьезнел.
– А Богом быть скучно, – сказал он и снова улыбнулся, в ответ на непонимающий взгляд жены.
LORENZO
Эксперимент
Солнце погасло внезапно. Учёные ждали, что оно будет остывать постепенно, и у человечества ещё будет время, чтобы достойно встретить в расчётах скорости завечную зиму. Теории различались, в основном, скоростью затухания светила, общим у них было одно – начало процесса относилось далеко в будущее. Но ошибались они и в общем, и в частностях.
Солнце исчезло.
Но Апокалипсис не наступил. Да, сначала очень пугало непривычно чёрное небо без Луны и звёзд. Казалось непривычным жить, не привязываясь к ритму восходов и закатов. Страдали те, кто привык, что утром их будят солнечные лучи. Корчили недовольные гримасы модницы, поехавшие на курорты за естественным загаром. Но жизнь не останавливалась. Обещанного похолодания не было – температура опустилась градусов на десять, не более. Правительства в срочном порядке организовали строительство громадных оранжерей и производство кормов из имеющейся пока ещё зелёной массы. Всеобщая истерика как-то улеглась, толком не начавшись, разве что прихожан в храмах стало гораздо больше.
Человечество выживало, но дикая природа гибла. Лишённые света растения вяли и засыхали. Оставшиеся без пищи травоядные слабели и становились лёгкой добычей хищников, которые – особенно ночные – единственные пока выигрывали от отсутствия солнца. Но смерть поджидала и их: остатки растений, бесчисленные трупы травоядных – всё это начинало гнить и отравлять вокруг себя землю, воду и воздух. Все, кто мог, давно ушли в города, и потому о смерти природы люди узнали лишь тогда, когда ветер, с какой бы стороны света он не пришёл, стал заполнять улицы тошнотворно-липким запахом тления.
Этот запах оставался до конца. Того, который пришёл, в нарушение всех известных законов физики, с ростом температуры.
Сначала она отыграла потерянные вместе с солнцем десять градусов. Потом ещё десять. Потом ещё пять, а может, и больше. К тому времени за температурой уже никто не следил, ибо всемирная истерика всё-таки началась. Вместе с потеплением люди стали замечать, что им становится труднее дышать. Поначалу это списывали на жару. Бомба разорвалась, когда кто-то из журналистов вытащил скрываемую от людей правду – в атмосфере началось падение количества кислорода.
Самым разумным было бы, конечно, не суетиться и сберечь драгоценный газ, но разума уже ни у кого не оставалось. Мир захлестнула волна самоубийств и насилия, правительства рухнули, всё поглотила анархия. Лишь в некоторых местах остались люди, которые, несмотря ни на что, поддерживали работу электросети и всех городских служб. Под конец на площадях каждый час объявляли неуклонно уменьшающиеся цифры содержания кислорода. И выжившие собирались там и слушали, жадно хватая ртами смрадный горячий воздух…
* * *
Дрожащая морщинистая рука несколько раз щёлкнула выключателем.
Бесполезно. Старик выкрутил лампочку, и, повернувшись к окну, подслеповато прищурился. Спираль была цела. Прошаркав на лестничную клетку, он заглянул в щиток и убедился в правильности догадки – ни один из счётчиков не крутился. Обесточили, видимо, весь подъезд. Телефон, к счастью, работал.
– Марья Сергеевна, у вас электричество отключили? – спросил старик в трубку, вернувшись в квартиру. – Да-да, и у меня, оттого и позвонил. Да… Могу, конечно… Ой, дорогая моя, вы меня просто балуете… Сейчас зайду.
Переодевшись из старого тренировочного костюма в приличные брюки и рубашку, он отправился к соседке. Чем сидеть одному в потёмках, гораздо приятнее пить чай с только что испечённым яблочным пирогом.
Соседка была милой женщиной, чай – горячим и ароматным, пирог – вкусным, поэтому старик вернулся домой уже поздно вечером. Раздевшись и направившись в ванную, он вдруг остановился, как будто что-то вспомнив, и тут же со всей доступной ему быстротой пошёл в комнату. Там в дальнем углу стоял большой агрегат.
– Ах, старый осёл! Забыл, совсем забыл! – бормотал старик, подходя к аппарату.
Из-под неплотно пригнанной крышки доносился отчётливый запах тухлых яиц.
– Пошло анаэробное гниение. Всё, теперь уже не восстановить, придётся начать заново. Эх ты, старый растяпа…
Александр Ладейщиков
Спящий Архангел
На белом коне, невиданном в проплывающих внизу землях, неторопливо скакал белокурый всадник. В синие глаза его, казалось, впитались сами небеса. Конь лёгкой поступью касался облаков. Вокруг всадника вилась стайка райских птичек. Они переливались изумрудными и карминовыми пёрышками, и, резвясь в потоках воздуха, отражались в зеркальной поверхности рыцарского щита. На щите, в треугольнике, был изображён глаз, смотрящий на мир зрачком-рубином. В его кровавой глубине, словно в калейдоскопе, мелькая искрами и отсветами, шла своя тайная жизнь. На наконечнике копья витязя чернели кусочки окалины.
А может быть, давным-давно чья-то кровь запеклась на нём, да так и осталась навеки…
Мир, где белый конь нёс всадника с копьём, находился совсем рядом с обычным, людским. Сквозь фиолетовое марево просвечивали великолепные белые города на берегу океана. Но люди в них не видели всадника – им казалось, что белое облако стремительно летело по синему небосклону, подгоняемое ветром.
А в мире всадника на далёкой чёрной горе стоял древний замок. Под фиолетовыми небесами красиво развевались флаги на его башнях. К нему и направлялся всадник на белом коне.
С высоты, на которой был расположен замок, было видно, как в полутьме, далеко внизу, уже на земле, горели синие факелы, вырывающиеся из неведомых глубин. Они походили на огонь газовой плиты в тёмной ночной кухне… Впрочем, это и был газ. В полутьме этого мира, где так удобно было скакать на коне прямо по облакам, невидимые для примитивных людских глаз, жили многие странные существа, забытые даже в древних легендах.
Всадник спешился, его шаги прогрохотали под древней аркой. Над высокими ступенями высилась огромная дверь с сияющей медью ручкой. Рыцарь зашёл в мраморные покои, где чуть слышно играла чудная музыка. Чья-то рука перебирала струны арфы, и звуки лились, как водопады светлой горной воды.
На древней скамье драгоценного чёрного дерева, за низким столом с золотым арабским сосудом, благоухающим редким вином, полулежал высокий кареглазый красавец с русыми кудрями до плеч.
– Здравствуй, Зофаил, – сказал синеглазый всадник. – Давно не виделись. Лет пятьсот.
– Ты их года по-прежнему считаешь? – улыбнулся высокий. – Всё думаешь, они – любимцы Божьи?
– А ты по-прежнему ревнуешь их к своим собратьям?
– Ревную? Нет – но я обижен. Когда Творец дал этим обезьянкам душу – того, чего и я лишён навеки… а также дал свободу воли – хотел примкнуть я к Люциферу…
– И я тебя во Тьму б отправил!
– Но я всего лишь стал посланцем. Я вхож во все Миры Господни. Могу я смело появляться в Раю небесном, где покой и счастье, могу я появиться в Лимбе, где дуют ветры в Мрачный Ад. И в этих вот местах, что тихо лежат между Миров опасных и между Космосом людей и Раем.
– Да, здесь покой. Когда-нибудь и я построю замок в этих пределах, с видом на земную твердь и безбрежный, тёмно-синий океан. Но я Архангел, полководец Рая, покой мне только снится, как сказал один поэт.
– Да, ты Господень Меч, Архангел. И скоро обнажишь его, я знаю. А также и копьё своё поднимешь, которым Люцифера скинул в Ад кромешный, когда война на небесах гремела, и Михаил возглавил войско Божье…
– И на кого на этот раз я подниму своё копьё?
– На этих обезьян, любимчиков Милорда.
Зофаил протянул свою руку с чёрным бриллиантом на пальце к кувшину с вином и, улыбнувшись, налил в два кубка драгоценную влагу. Было видно, что ему приятна пикировка с Михаилом, и что эта игра длится с начала времён.
– И что на этот раз заставит нас развязать войну? – спросил ангела небесный рыцарь.
– Да люди… ведь они испорчены ужасно, – засмеялся посредник между Мирами.
– Ну, нет, природа человека неизменна. Пусть хвастаются они своими игрушками, нейтронной бомбой, интернетом, они всё те же – пять обычных чувств и три позиции в постели.
– Нет, скоро возомнят себя Творцами. Мечтают конструировать природу, и тварей выводить, и человеков новых – улучшенных от образца Господня. Хотят играть в конструктор, словно дети, но вместо винтиков – осколки генов. Так доползут и до бессмертья… И превзойдут нас, ангелов Господних.
Архангел Михаил сердито посмотрел на собеседника. Затем провёл рукой и открыл вид на бесконечный Космос. Фиолетовое марево этого мира, а также крыша замка исчезли.
– Смотри, брат Зофаил! Что видишь ты? Зачем нам истреблять людей? Вселенная полна просторов – таких, что даже я боюсь представить. Там сотни триллионы звёзд – по сотне миллиардов на каждую живую душу. Пускай они туда уходят – иные встретятся им ангелы во тьме. Иные демоны их будут совращать. А мы останемся на нашей маленькой планетке.
– Мы выпустим на волю конкурентов. Прихлопнуть бы их всех навеки, но план Господень…
Зофаил задумался на минуту, улыбаясь – похоже, каким-то своим мыслям. Потом продолжил:
– Они бездумно верят в день последний. Да всё их племя существует миг! Читал я их смешных пророков – погаснет Солнце и свернётся небо, и звёзды упадут на Землю. Безумный бред и темнота умов…
– Так это мне хотел ты сообщить? Нет, я не буду воевать с людьми. Я верю – их ждёт блестящий взлёт. Когда-нибудь они заменят нас, уставших. И будут править вечным мирозданьем…
– Ну ладно, не сердись! Да, братец, увидишь Гавриила – пусть придёт. Его не видел я с тех пор, как загорелось Солнце. Ведь он поставлен охранять его?
Раздосадованный Архангел допил вино из кубка и покинул замок Зофаила.
– Так передай ему – пусть он заглянет. Он с огненным мечом устал стоять, – донеслись ему в спину слова ангела, имеющего право входить и в само Чистилище.
Тут Зофаил заметил копьё, забытое в минуту раздражения Михаилом. Он трепетно взял его в руки – ведь именно этим оружием был повержен Люцифер в последней войне на небесах, когда революция архангела Денницы провалилась… Ярчайшей кометой пал бывший архангел во Тьму, пролетев через все Миры. И очутившись в Аду, со сломанной ногой, с тех пор всё лелеял месть. За ним, как за полководцем, последовали мириады его войска.
Лишь Зофаил, исполняя волю небес, не ушёл с Денницей-Люцифером.
Тем временем белокурый всадник направил своего коня к Солнцу. Сперва вокруг царил обычный мрак Вселенной. Но по мере приближения к огненному шару свет становился всё ярче, пока не стал нестерпимым. Впрочем, всадника это, кажется, не заботило. Он стремился к новой цели – к тому месту, где на Солнце, покрытом бушующими волнами протуберанцев, стоит ангел с огненным мечом. Путь к нему ведёт лишь один – по тонкой радуге, известной у разных народов как Бифрост, или Бильрёст, а то и Сират.
А когда радуга закончилась, Михаил не увидел никакого солнечного шара. В этом мире Солнце представляло собой Ворота, откуда бил ярчайший свет. За Воротами были видны цветущие сады, благоухающие изысканными запахами цветов. Было очень тепло, словно на цветущей Земле в тот блаженный период, когда ещё не было ни хищников, ни человека с его техникой. У Ворот стоял улыбающийся архангел. Но меч его изливался красным пламенем…
– Приветствую тебя, Гавриил, мой брат с мечом Господним! Ворота в Свет упорно стережёшь? И много ли сейчас безгрешных душ приходят в Рай?
– Рад видеть рыцаря и паладина, что защитил Творца и мирозданье от переделки по неверным планам! Людей идёт не много и не мало. Их столько ж шло и на заре творенья.
А в Преисподнюю идут колонны… Но дела нет мне до врагов Господних. Мимо двух архангелов действительно всё шли и шли молчаливые скорбные души, сходя с узкой, бесконечно длинной радуги. Не так их много, праведных, как хотелось бы. Но зато у этих – последняя скорбь в этом мире: завидев Ворота, они распрямляются и ускоряют шаг.
– Послушай, Гавриил, ты здесь без отдыха стоишь? Зофаил был бы рад тебя увидеть, он в замке отдыхает древнем… на перекрёстке разных мирозданий.
– Я ухожу частенько и на Землю, но не по воле ангела, а лишь по воле Бога. Недавно был я в очень странном месте. Его Рогами Дьявола назвали, ещё его прозвали Близнецы. Там погулял я по людским торжищам – торгуют всем… и продали там всё. Тогда взмахнул я огненным мечом, срубил Рога и возвратился в Рай. Они ж увидели не меч, а самолёты.
– Так это ты ударил в сердце Зла!
– Таков архангелов суровый рок – со Злом бороться от начала мира… Бороться… Михаил оглянулся на своего чудного коня и с досадой увидел, что оставил своё копьё у Зофаила. Вот и повод для гавриилова визита на перекрёсток миров.
– Послушай, Гавриил, слетай к Зофаилу. Так редки ангелов свиданья. А я посторожу Ворота в Рай. Меня и без меча Господня убоятся. Да захвати моё копьё, которым Люцифера я сразил, и в бездны Тьмы услал до Нового творенья.
Гавриил расправил свои огромные белые крылья и пожал плечами:
– Ворота я закрыл, ведь обернусь я скоро. Узреют люди лишь затмение Солнца. Ни пашня, ни сады их не замёрзнут. Всего лишь Тьма опустится на время.
Возле закрытых райских Ворот остался стоять в одиночестве архангел Михаил. На его колоссальную фигуру, видимую на фоне сияющих звёзд, с восторгом взирали устало бредущие людские души.
– Спи, Гавриил! Проспи семь дней! Тебе в твой кубок зелья я подсыпал. Архангел Михаил Ворота Рая не оставит, и не примчится он спасать тебя. А в это время злые обезьянки, бессмертных душ случайные владельцы, во Тьме друг друга злобно перережут, – сказал с усмешкой серый ангел Зофаил. Он положил рядом со спящим архангелом копьё Михаила. Затем взял кубок, из которого тот пил вино, а также шкатулочку с зельем, и зашвырнул их во Тьму. Спустя некоторое время яркая вспышка засвидетельствовала об уничтожении улик.
– А я на время удалюсь на край Вселенной. Давно уж я хотел познаться с Индрой, и Свастикой богов наидревнейших. Устал я от разборок Люцифера с Богом. Впервые действую я самовольно. Но, видно, и на то Господня воля. Когда вернусь к закату мира – никто не вспомнит глупых обезьянок…
Судьба людей впервые оказалась без надзора. Ведь Бог с надзором ангелов поставил… Но ангел спит – судьба людей на волоске висит…
Rus
Евангелие от Иуды
Когда б ты знать хотел, Что было там. То думал бы,
А не бездумно верил в это.
Вначале была мысль, так говорил он. Откуда он пришёл, я не знал, но сразу понял: мне идти с ним, хоть дороги наши и были разными. Я шёл в Египет, он в Индию. Зачем ему туда – я не знал, но добросовестно отвечал на его расспросы о дороге. В своё время я ходил в Персию, даже почти до Гирканского моря. Тяжела память о тех временах, не хотел бы вновь их пережить. А он всё выпытывал про направления, расспрашивал, сколько дней пути до городов, что были знакомы мне.
Сидя у жиденького ручья (даже и такой редок в здешних краях), мы долго говорили. Я и не заметил, как согласился проводить его до ближайшего города по пути в Индию. Нахлынувшие воспоминания, видимо, сыграли со мной злую шутку и направили по дороге, которая когда-то должна была стать моей.
До Дамаска путь оказался лёгким, особенно в сравнении с тем, что нам выпало далее. Отсутствие воды мучило всю дорогу до Пальмиры, солнце пекло как в пекле, а моему спутнику – всё было нипочем. Похоже, его не брала ни жара, ни жажда, ни голод. К вечеру, выбившись из сил, испросил я его согласия остановиться около кустов на ночлег. Он с улыбкой согласился и пошел за хворостом. Я же стал растирать мозжащие лодыжки. Отвык я от таких переходов.
Время, время – всему судья и учетчик. Ещё несколько лет пройдет – и я с благоговением буду вспоминать об этих днях.
Вскоре он вернулся и окликнул меня:
– Иуда, ты всё ещё сидишь? Давай, костер разводи.
– Ешу, ты знаешь, что мне нужен отдых? Или, быть может, сразу продолжим путь?
– Нет, на сегодня всё, – не принял он сарказма. – Всему своё время, оно от нас никуда не убежит. Как, впрочем, и мы от него. Радуйся нынешнему дню, завтрашний что принесет?
– Но ведь без завтра никто не живет, – говорю. – Завтра – это то, что даёт силы, веру и надежду.
– Нет, сила – в тебе, вера – в тебе и надежда – тоже в тебе. А стало быть, ты и есть то, без чего не будет завтра. Живи сегодня, завтра в воле Бога дать тебе, в воле и забрать. Путь Его неисповедим, но твой и мой виден на песке как позади нас, так и впереди.
* * *
Уже год мы в пути. Много прошли, сколько ж впереди – одному ему известно. За это время ещё одного попутчика нашли. В огромном Паталипутра искусный охотник Фома жил. Он был шрештхин гончаров, но пошёл с нами. И много пользы принёс в дороге...
И дошли мы до устья Ганга. Решили остановиться в небольшой грама, что недалеко от Тамралинти.
В то время праздник большой у них случился. Мы втроём пошли смотреть. Много чудного и непонятного для меня в местных жителях, кои вперемешку и потомки славных Мурьев, и пришедшие шаки. Но Фома говорил, что в горах есть народы ещё более удивительные, только пути туда не каждому открыты.
Нас пустили, хоть мы и были шлеччхи для них.
Много интересного видели мы на празднике, но случилось одно, что более всего запало и мне в душу.
Был день погребения. Доброволец из местных язычников сидел посреди поляны. По её краю толпились люди, но вблизи были лишь трое, которые благовониями его умащивали. Рядом же с ними была выкопана большая яма. На поляну вышел волхв, и, подозвав помощников, стал разливать что-то по сосудам. А сами сосуды стали разносить и раздавать всем, кто пожелал брать. Дали и нам. Кислый запах из чаши раздражал нюх.
Зазвучали небольшие барабаны. Жрец подошёл к мужчине и дал ему испить. Тот выпил, а затем спокойно лёг на небольшой помост, увитый цветами.
Все кругом запели, а после тоже стали пить из своих сосудов.
Пригубили и мы. Вкус был незнакомым, но не таким отталкивающим, как запах. Как очень кислое, перебродившее вино. А вот из каких ягод – я не знал.
Пение же вокруг становилось всё более быстрым, а затем приблизившиеся к мужчине люди, видимо, родственники, неистово заголосили.
Фома немного знал местный говор и время от времени расспрашивал соседей. Из из слов поняли мы, что мужчина на помосте действительно умер, и его сейчас будут закапывать.
Помощники волхва вновь подошли к лежащему и стали выжимать из мясистых растений жидкость и втирать в его кожу. Затем они завернули покойника в покрывало.
Несколько человек взяли весь настил с помоста и опустили на веревках в яму. Могилу начали забрасывать землей. Хотя она была достаточно глубока, её закидали быстро.
Много я повидал на свете, и само действо меня не удивило. Но поразило то, что Фома сказал, что через три дня его откопают.
И вот назначенный день настал. К восходу солнца все вновь собрались на поляне. Я, испытывая и любопытство, и сладкий ужас, придвинулся, чтобы увидеть то, что появится из могилы.
Опять на помост положили настил, развернули.
Мёртвый не подавал признаков жизни. По кругу стали раздавать новое вино. Не в пример прошлому по качеству, да и по крепости.
Помощники жреца подошли к покойнику и, приоткрыв ему рот, стали лить в него вино, а затем приступили к растиранию тела.
Вновь зазвучала музыка, приветствуя Солнце, начавшее подниматься над кромкой горизонта.
Ритм барабанов становился медленнее и – о, ужас! – рука покойника шевельнулась! Или мне привиделось?!
Двое помощников отошли, остался один, заканчивая растирать ступни ног. Затем он тоже отошёл, и шевельнулась нога покойника.
Тогда к бывшему мёртвому приблизился волхв, приподнял голову и провёл рукой по его лицу. Подошедшие ученики помогли наставнику посадить ожившего – уже открывшего глаза и озирающегося вокруг.
Все же вокруг, не обращая более внимания на ожившего, повернулись к Солнцу и запели на своём языке. Воскресший же присоединился к ним.
* * *
Много я видывал, но такого!
Очень меня это заинтересовало. Та жажда знаний, которая бурлила во мне с рождения, усиленная разговорами с Ешу, тянула – познать.
Секрет, доставшийся трудами ещё одного года жизни, оказался и прост, и не прост. Оказывается всему зацепкой – яд. Яд рыб, кои встречались на коралловом мелководье.
Человек, в организм которого попал он, жил обычной жизнью, как если бы вовсе не был отравлен. Но лишь до тех пор, пока ему не давали прокисшее до уксуса вино. Оно-то и заставляло жертву засыпать. Но засыпать так, что человек переставал дышать, и сердце его не билось…
К жизни же его можно было вернуть другим вином – так, как это было сделано во время церемонии.
Все просто. Да не совсем. Важно, чтобы рыба была поймана лишь в определённые дни. А готовилось всё, и вино в том числе, лишь одному только волхву известным способом.
Но Ешу не был бы самим собой, если бы не познал и этот секрет. Когда мы повстречались впервые, я многому его учил, но сейчас он во всём искуснее меня…
Много ещё удивительного познали мы на равнине, а далее наш путь лежал в горы.
* * *
На обратном пути Ешу нашёл в пустыне людей, что пошли нашей дорогой.
И убедился он, что знает Путь, и может вести людей. Но многое – и многие – мешают этому. Нужно Действо, что указать Путь всем.
– Для чего? – спрашивал я.
– Для тех, которые вокруг нас, – отвечал он. – Смотри, каковы они сейчас, и ты поймёшь, что наша цель – указать им путь. Народ, погрязший в грехах, вот уже несколько сот лет ждёт этого!
– Но зачем спасать тех, кто этого не желает?
– А желал ли ты идти со мной вначале? Мало ли сомневался? Жаждущих знаний много. Много и тех, коим это не нужно. Но лишь уверовавшие обретут Путь. Как ты. Как Фома. Как другие. И эти – эти тоже должны уверовать.
– Но что делать с лукавством, учитель?
– Скажи, а если человек тонет, побоишься ли ты замочить одежды свои, чтобы его спасти? Благостью не всегда добро творится, а творящий добро не всегда это благостью делает.
– Но Бог учит правде, учитель…
– Не нужно идти к зверю, чтобы попасть к Богу. Но нет и прямой дороги к Нему. Не думаешь ли ты, что мы Ему более любы, чем иное, что есть в этом мире? Есть жизнь, которая дана не для службы Богу ли, зверю ли. Но нужда есть жить по законам Его, иначе мы ломаем Им сделанное.
– Но, Ешу, не извратит ли действо твоё Его законы после нас?
– Ведаю, что так. Однако после нас придут другие, кто скажет не хуже нас. И рухнет храм неправедный, но останется храм Мой. Тебе же уготована судьба изгоя, но кому довериться более могу!? Готов ли ты, Иуда?
– Готов, учитель. Слаб человек, но, благодаря тебе, вижу то, чего не видел раньше. Вижу, ради чего стоит жить и не грех умереть. Утверди же силы мои.
– Сила твоя в тебе самом. Слабость твоя вокруг тебя. Будь сильным, тогда сможешь делать другим добро. Помни только, что жестоко не только творить жестокость, но и молчать в ответ. Жить в согласии с миром не всегда достойно.
Богу – богово, человеку – человеково.
* * *
Вошли мы в Галилею. С Ешу были Филипп и Варфоломей, Матфей и Фома, Иаков и Симон-Зилот, Иуда Иаковлев и я.
Потом к нам присоединились Симон-Петр и Андрей, Иаков и Иоанн. Вскоре череда событий закрутилась.
Путь на Голгофу был не лёгок. И каждый прошёл свой путь.
Пришедшие ж за нами – не судите, не подумав о нас, и да не осудят вас потомки ваши…
Elrik
Решение
Откинув одеяло, Лев Иммельянович поднялся и сел на кровать. «Чтото сон не идёт», – подумал он. Пошарив ногами по полу, нашёл тапочки и просунул в них ступни, взял с тумбочки пачку сигарет, встал и направился к выходу из палаты. Выйдя в полутёмный коридор и закрыв за собой дверь, он потихоньку пошёл в туалет, располагавшийся чуть дальше по коридору. Пройдя мимо кабинок, старик распахнул настежь окно и вдохнул свежий воздух. Привычно помусолив сигарету в руках, подкурил, и, облокотившись на подоконник, посмотрел на небо. Тысячи и тысячи звёздочек блестели на небосводе. Глядя на них, старик невольно вспомнил глазки своих внучек, которые блестели точно так же, как эти звёздочки.
Прохладный ночной ветерок приятно обдувал лицо, Лев Иммельянович всегда наслаждался такими тихими летними ночами. Сделав очередную затяжку, он вдруг почувствовал неприятное покалывание в груди и насторожился. Врач предупреждал, что если он будет часто курить, то недавно прооперированное сердце может не выдержать. Но покалывание внезапно ушло. Успокоившись, он снова затянулся. И ойкнул, схватившись за грудь. От попыток вдохнуть воздух боль, которая, как нож, впивалась в сердце, только нарастала. Старик согнулся, уронив из ослабевших рук недокуренную сигарету.
Прислонившись спиной к стене, Лев Иммельянович медленно осел на пол. Всё новые и новые волны пульсирующей боли в груди, казалось, вот-вот разорвут сердце. Он стал хрипло звать на помощь, но зов был настолько слаб, что он и сам едва мог его расслышать. Из глаз старика покатились слёзы от новой волны нестерпимой боли, и мир перед ним стал расплываться.
Неожиданно перед его взором появились две точки, чёрная и белая, и зависли в воздухе. Не веря своим глазам, он стал быстро моргать, пытаясь прогнать это наваждение. Но обе точки стали стремительно увеличиваться в размерах. Из белой появился Ангел в белых одеяниях и с белоснежными крыльями за спиной. Взор ангела был обращен к небу, с сомкнутыми в мольбе ладонями у груди. Из чёрной точки появился чёрт, весь чумазый и до дурноты пахнущий серой. Маленькие, кривые мохнатые ножки с копытами, нос пятачком, а на голове из кудрявых чёрных волос проглядывали рожки.
– Тьфу! Угораздило меня появиться вместе с ангелом!– с раздражением проворчал чёрт.
Ангел посмотрел в его сторону и, зажимая пальцами нос, брезгливо парировал:
– Фу, лукавый.
– Кто вы? – спросил Лев Иммельянович.
– Я – ангел, дитя Божье.
– А, я – чёрт, порождение Антихриста, – гордо выпятив грудь, ответил чёрт.
– А… где смерть? – удивлённо осведомился старик.
– Скоро придёт, – строго ответил ангел.
– А пока у тебя есть выбор, дедуля, – многозначительно добавил рогатый.
– Какой выбор?
– Жить или умереть, – хором ответили ангел и чёрт.
Лев Иммельянович снова ойкнул и, схватившись за грудь, прохрипел:
– Жи…жи…
– Но подожди же,– перебил его ангел. – Сначала выслушай нас!
– Да, дедуля, не торопись, – согласился чёрт.
И ангел начал нараспев, как поп на амвоне, объяснять:
– Ты, раб божий Лев, прожил достойную жизнь и заслуживаешь место в раю, – он воздел руки к небу и добавил:
– Предстань же перед судом Божьим!
– Да, я хочу в рай, – радостно согласился старик.
– Э, э! – протестующе вскричал чёрт, – а как же твои любимые внучки, разве ты забыл о них, как же они без тебя?! – драматично продолжал лукавый. – И твоим дочерям нужно, чтобы ты жил. А твоя жена, как же твоя любимая, разве ты хочешь, что бы она страдала?
Лев Иммельянович задумался над словами рогатого. Он вспомнил жену и дочек, которые так нуждаются в нём. Вспомнил своих любимых внучек, которых он больше не увидит и не сможет подержать на руках. Пока он размышлял, чёрт и ангел затеяли спор.
– Ах ты, лукавый, вот для чего ты явился, – обвинил конкурента ангел. – Не хочешь, чтобы этот праведник оказался в раю! Желаешь, чтобы он, живя на земле, успел согрешить! Вот зачем тебя послал Люцифер – чтобы подтолкнуть этого праведника к риску оказаться в аду!
– Ложь! Ложь! – дико заорал чёрт. – Всё это наглая ложь!
– Нет, не ложь, я разоблачил тебя, проклятый, сгинь, сгинь!
Ангел и чёрт ещё пуще начали спорить, кричать, тыкать друг в друга пальцами… Но неожиданно умолкли и прошептали:
– Смерть идёт…
– Решать тебе, старик, – добавил ангел. И парочка тут же исчезла.
Сразу же после того, как чёрт и ангел убрались с глаз, в помещении возник туман, призрачный и жуткий. Он просто появился из ниоткуда, а когда рассеялся, перед стариком предстало существо в балахоне. В одной руке оно держало свечу, а в другой сжимало свиток пергамента.
– Кто ты? – испуганно спросил Иммельяныч.
– Смерть, – холодным и беспристрастным голосом ответили ему. Подойдя ещё ближе к старику, Смерть спросила:
– Что ты выбираешь, человек, жизнь? – она протянула свиток вперёд. – Или смерть?– показав почти догоревшую свечу.
Внутри Льва Иммельяновича всё сжалось от страха, сжалось от этого ужасного выбора: умереть и оказаться в раю или жить и быть рядом с теми, кого любишь?
– Жизнь, – сипло ответил он.
Смерть начала сдержано смеяться, а после добавила:
