Текст книги "Армагеддон был вчера"

Автор книги: Александр Полосин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Их было шесть, хм… символично. Губы заученно произнесли молитву. Хотя какой теперь от неё толк?..

Большинство из напавших – старики. Видно, что всю свою поганую жизнь только и делали, что тыкали вилами беззащитных грешников, а в воздух поднимались редко. Но всё же у многих имелись свежие шрамы, а у одного, самого матёрого на вид, даже зияла в крыле пара рваных дыр. Да и кривые сабли держат умело.

И всё-таки это – лишь шайка отчаявшихся бесов и больше ничего. А я ветеран, хоть и усталый…

Я укрылся за высокой полуразрушенной башней без крыши. Первый и самый быстрый, радостно вопя, уже считал, что поймал добычу. Но напоролся на отточенное лезвие.

Стряхнув обмякшее тело, я стал как можно тише подниматься вдоль стены. Снова до слуха донеслось частое хлопанье. Поганец даже не заметил, как перед ним вдруг появилось тонкое лезвие, острое, как бритва. Дальше он полетел уже медленно, теряя высоту и распадаясь на две одинаковые половики.

Теперь их четверо. Но четверо умных. И осторожных. Двое по широкой дуге начали приближаться с разных сторон. ещё двое с луками показались сверху. Один из них тот, с дырявым крылом. Они подлетали всё ближе. Рядом стену клюнули две стрелы. Одна осталась торчать, и я с холодком увидел на ней белое перо. Слева и справа надвинулись быстрые тени. Посыпались частые удары. Я парировал, и старался передвинуть их между собой и лучниками. Бесы тупо продолжали посылать стрелы в своей неистовой злобе. И вот уже один из их же банды падает с окровавленным наконечником, торчащим из глазницы.

Вдруг острая боль пронзила левое плечо. Я перехватил меч в правую руку. Дырявокрылый лучник берёг стрелы. Он выжидал.

– Отлично... теперь этих!.. – я уставился за спины нападавших, будто оттуда мне неожиданно пришла помощь, которая расправилась со стрелком и теперь летит ко мне. Секундное замешательство, и две рогатые головы падают в чёрную грязь отдельно от тел.

Дырявокрылый стал спускаться. Видимо решил пристрелить наверняка. Крылья уже еле держали меня, а здоровая рука почти роняла меч, залепленный чёрной скользкой кровью.

– Умно… Вы тоже… научились хитрить, – его звериная пасть с трудом выплёвывала слова. – Но тебе это уже не поможет.

Матёрый чёрт, явно главарь, аккуратно прицелился. И в тот момент, когда стрела уже почти сорвалась с тетивы, я метнул меч. Боль стеганула, как кнутом, правое крыло. Уже падая, я увидел рядом кувыркающийся чёрный силуэт. Не промахнулся…

Внизу блеснуло грязное озеро, слишком мелкое, чтобы смягчить удар. Боже, что случилось с нашим миром?! Всплеск. Противный хруст. Тьма…

* * *

Бетонные веки долго отказывались повиноваться. Неимоверным усилием воли заставил открыться один глаз. Всё то же кроваво-серое небо, те же грязь и пепел внизу. Сколько же я так лежал в мире без времени?

Собрав остаток сил, попробовал подняться. Но упал. Острые иглы пробежались по всему телу. Но особенно беспокоили крыло и рука. Предплечье опухло – впрочем, при правильном уходе скоро заживёт. А вот крыло… Похоже, теперь мне придётся ходить пешком. Раньше я бы и не заметил такого падения, но не теперь…

Катастрофа началась вроде бы незаметно. Души перестали приходить. И к нам, и вниз. Но не сразу. Сначала их приходило всё меньше, а потом и вовсе кончились. И наш мир остановился в своём божественном росте. Как, впрочем, и нижний. Душам больше не требовалось дополнительного места. И ни Рай, ни Ад больше не расширялись.

Нас тоже не становилось больше. Нежные маленькие создания со слабыми крылышками выросли и стали нашими братьями. Но больше младенцев не появлялось. А потом и души начали исчезать. Исчезали, пока не пропали все. И тогда наступило время жизни для нас. Мы потеряли связь с живыми, но сами стали смертными. Свет и Тьма стали серым пеплом. Рай и Ад соединились. Нас ничто не разделяло теперь, потому что Средний мир исчез.

И началась Война. Настоящая, а не жалкая игра догмами в умах живых. Теперь Врага можно было уничтожить раз и навсегда. Так и случилось. Прежние грозные и величественные армии превратились в малые отряды и одиночек.

Я был генералом в той войне. Мы шли в бой с радостью. Наконец-то Зло умрёт. И мы были уверены, что так будет. Ведь великая правда за нами.

Но первая, самая страшная, битва показала, что силы равны. Кровавая бойня и фанатичное взаимоистребление. Это продолжалось, пока обессиленные армии не договорились о перемирии.

Нет, даже не перемирие. Не может быть мира между добром и злом. Это была короткая передышка для сбора раненых. Мёртвых бросали в ямы и озера, что тут же становились зловонными болотами. Погибло больше двух третей с обеих сторон. Но немногие выжившие были способны держать в руках оружие.

Затем бойня возобновилась. Мы не могли остановиться. Такова наша природа. Наконец, последние уцелевшие расползлись в разные стороны, и наступил Хаос.

Мне «повезло». Во второй атаке уже никто не держал строй, и генералы дрались наравне с простыми воинами. Началась свалка. Огромный монстр, умирая, вскользь задел меня своей дубиной. Я не успел отскочить, да и некуда было. Крылья же держал плотно прижатыми. Раскрывать их здесь было безумием.

Очнулся я под кучей трупов соратников и врагов. Выбрался и обнаружил, что почти невредим. Физически. В сердце же вошла и поселилась ужасная боль. Вся моя армия погибла. Как погиб и весь мир, что я знал прежде.

И тогда я поклялся дойти до Него и узнать, в чём же мы виноваты, и почему всё это произошло.

И вот сейчас я стою и смотрю, как перепачканное грязью и кровью пернатое существо хмуро уставилось на меня из воды. Его качает, и оно в любой момент готово рухнуть снизу вверх мне навстречу. Крыло волочится и отказывается сгибаться. Даже после Первой битвы я не был так изранен и подавлен. Старею, наверное. Дряхлый ангел. Ха-ха.

Я оторвал от балахона полоску и, превозмогая боль, привязал крыло к спине. Неподалеку валялось распростертое тело. Из груди торчала рукоять небесного меча. Что ж, по крайней мере, я вооружён и могу идти.

Да, теперь мы все здесь смертны. И если не перебьём друг друга, то умрём от старости, а, умерев, исчезнем. А что же будет с нашим миром? Боже, ты лишил нас бессмертия и величия, но оставил связь с Тобой. Я знаю, где Ты. Я приду к Тебе, и спрошу…

Впереди показался на редкость хорошо сохранившийся храм. Судя по куполам – православный. Некогда возвышенное и красивое здание стояло теперь угрюмым и заброшенным. Купола зияют провалами, а одного вовсе нет. И всё же что-то в нём особенное чувствуется.

Внезапно заныло крыло. Сползла повязка, и открылась рана. Мне нужно перевести дух. Шатающейся походкой я поплёлся к дверям.

Скрип ржавых петель взрезал тишину. Я вздрогнул. На пороге стоял человек в одеянии монаха-бенидиктинца. В его глазах в странном переплетении застыли удивление, страх и сострадание.

– Архангел!.. Откуда ты? Я думал, вы все погибли! – голос его прерывался и дрожал.

– Так… и есть… Я – последний, – слова вылетали с хрипами из пересохшего горла. Монах подбежал и подхватил под руки. Я почувствовал, что снова проваливаюсь в спасительную тьму.

* * *

Раньше нам не нужно было ни сна, ни еды. Но теперь мы познали все радости мира живых. Я размышлял об этом, очнувшись после долгой горячки.

Дверь скрипнула. Монах осторожно заглянул, потом исчез и снова появился с тарелкой исходящей паром мутной жидкости.

– Наконец ты очнулся. Я уж было подумал…

– Ничего, бывало и похуже, – сказал я, хотя похуже бывало вряд ли. Жидкость оказалась безвкусной, но своё дело сделала. Терзающий голод ушёл. Я попытался приподняться, и, как ни странно, это удалось. Хотя острая боль продолжала терзать крыло. Она слилась с той, что засела глубоко в груди.

– Почему? Зачем Он это делает?!

– Я тоже много над этим думал, – голос монаха был спокойным и рассудительным. – Думал и, кажется, понял… Пойдём, ты должен на это взглянуть.

Он подставил плечо. Но я чувствовал, что могу обойтись без посторонней

помощи. Монах проскользнул вперёд, юркий, как церковная мышь. Надеясь на ответ, так мучивший меня, я последовал за ним.

Блики проплывающих мимо факелов играли на лысине бенедиктинца. Голова его, похоже, не нуждалась в соответствующем обривании, а лысела сама собой, будто угадывая сан хозяина. Широкий лоб и проницательные глаза выдавали острый ум. Кожа на лице собиралась в редкие, но глубокие морщины.

Никак не могу привыкнуть к лицам стариков, хотя сам уже почти старик.

– Что ты здесь делаешь? Ведь православные для вас чуть ли не враги. Хотя я никогда не понимал этой глупой вражды.

– Бог един, и все мы его дети. Я тоже не разделял взглядов отцов церквей, готовых убить за то, сколькими пальцами креститься, – в голосе старика появилось осуждение.

– Почему ты не исчез?

–Когда все исчезли, я всё боялся, что тоже пропаду. Но случилосьн аоборот – я стал снова живым. А потом пришли эти чудовища и стали всё разрушать. Мне удалось убежать, – в глазах его, в неверном свете факелов отразилась глубокая печаль. – Я скрывался и прятался, пока не нашёл уцелевшую церковь… и это… внизу…

Мы начали спускаться. Внезапно цепочка факелов оборвалась. Но впереди я вдруг увидел слабое свечение. Сердце радостно забилось. В таком свете проходило всё моё детство. Тогда он был повсюду, но никто его не замечал. Я боялся поверить.

– Этот свет… это… он?! – волна почти детского восторга охватила меня, а в груди проснулось что-то давно забытое и щемящее сердце.

– Ты узнаешь, но боюсь, тебе это не понравится… – монах отводил глаза, будто собирался сказать что-то неприятное в этом прекрасном и так знакомом мне свете счастья. Я ускорил шаг и почти влетел в небольшой арочный зал. В центре, прямо из каменных плит било голубовато-белое свечение. Да, это оно. Я вошёл в него, и слился с ним. Охватила давно позабытая лёгкость. Исчезли боль и тяжесть. Свет и счастье наполнили меня…

Но тупая неизлечимая боль, продолжавшая сидеть где-то в самом дальнем уголке, заставила вернуться к реальности.

Я спросил человека:

– О чём ты говоришь?

– Тебе трудно будет это понять и принять…

– Говори!

– Ты, как и весь этот мир, – всего лишь иллюзия, сон. Да, да! Всего лишь отражение другого мира. Мира живых. Не будь их – не было бы и вас. Вы зависите от них, вы – их слуги.

– Как ты можешь такое говорить, старик?! Даже сейчас, во времена Хаоса, ни один человек не может сравниться ни с ангелом, ни даже с самым захудалым бесом! Разве может кто-то, подобно Творцу, создать целый мир, и тем более населить его существами выше, прекраснее, или, хотя бы сильнее себя?

Ты противоречишь себе, старик.

– Постарайся понять. Ваши миры нужны были им, чтобы отправлять в них свои души. А чтобы они, эти миры, не были пустыми, туда поселили вас.

– Но я видел. Видел, как они смотрели на меня. Как на невероятное чудо, Божье откровение.

– Человеку свойственно создавать себе кумиров. Что-то, что выше, чем он сам. Поверь, я сам был человеком, но давно уже стал частью этого мира, потому и не исчез. А то, что происходит сейчас… Похожее уже было однажды. Вы сменили тогда языческих богов. Многие из них согласились стать одними из вас. Даже бог войны. Но тогда всё просто изменилось. А сейчас… остались только жалкие источники, приходящие от них. Как вот этот, скорее всего, из какой-нибудь церквушки в лесной глуши. Но скоро и эти источники иссякнут. А что будет потом, я боюсь даже представить…

Он продолжал ещё что-то говорить, но я не слушал. Боль внутри расширилась. Я бросился к выходу. Перед глазами замелькали ступени, а факелы слились в сплошную желтую полосу. Но что-то важное осталось там внизу. Будто я вырвал часть себя и оставил лежать там, на каменных плитах. Нет, это не может быть правдой. Безумный монах всё придумал. Так не может быть! Я должен дойти до Него. Должен.

Холодный ветер забил лёгкие. После чудесного света от ран и усталости не осталось и следа. Крылья вновь легко взметнули сильное тело. И в несколько взмахов я был уже далеко от этого чудесного, и вместе с тем ужасного места.

* * *

И снова потянулся внизу унылый серо-чёрный пейзаж. Мрачные руины и болота с их смрадным туманом. Мерное гудение часто сменялось тяжёлым громыханием. Небо будто проседало и готовилось в конце концов обвалиться. В багровых отблесках я стал различать знакомые места. Даже Хаос слабо изменил их. Когда-то я также летел здесь к Нему, чтобы выполнить Его волю. Объяснить глупым и несчастным смертным, что и как нужно делать… А теперь безумный монах говорит, что они наши хозяева и что всё это из-за них. Не может быть, ерунда! Я приду к Нему, и Он всё объяснит. Да, Он добрый, Он объяснит.

В полумраке впереди стало угадываться необычное облако. Всё верно, тогда я тоже сперва принял его за облако, неземное и воздушное. Сейчас же оно казался чёрной тучей, начинавшейся у самой земли и утопающей в кровавой вышине. Да, это был он, Храм. Церковь монаха казалась по сравнению с ним жалким курятником. Чем ближе я подлетал, тем огромнее становился Храм.

Когда он заслонил собою полмира, стали видны детали. Шпили и купола, минареты и арки, колонны и карнизы, статуи и барельефы. Всё в удивительном хаосе и необычайном порядке, всё как будто безвкусно, и вместе с тем прекрасно, не окончено и в то же время совершенно. Единственно, что можно сказать о нём с уверенностью, – он огромен, подавляюще, непостижимо огромен. Настолько, что невозможно представить.

Но то, что случилось, не минуло и его. Многие шпили и купола обвалились, а окна и витражи зияли чернотой. Я влетел в ближайшее окно с надеждой увидеть тот же свет. Но внутри была тьма. Лишь постылые багряные отблески проглядывали из многочисленных окон. Незримая нить привела меня сюда, где раньше я почти физически ощущал Его присутствие. Но здесь лишь пустота и тьма. Как и у меня внутри.

И оборвалась нить.

И я в ужасе, тоске и страдании закричал:

– Господи, за что?! Почему мы вдруг стали тебе неугодны?

Слёзы хлынули горячим потоком, а я поднимался всё выше и выше. И вдруг

мириады голосов заговорили со мной. Мириады мыслей пронеслись в мозгу. Мириады чувств я ощутил разом. Я ослеп, оглох, а тело отказалось повиноваться и бессильно рухнуло вниз.

Но я не помню удара. Я лишь вдруг увидел свет. Свет первого дня творения. Из света вышел мой добрый учитель и друг, погибший ещё в Первой битве.

«Это Он», – мелькнула ужасающая мысль. Только я, в своём ничтожестве, могу воспринять лишь одну из его частичек. Ласковым, полным любви голосом учитель сказал:

– Смирись, сынок. Мы больше не нужны им. Они повзрослели и сами теперь могут продолжить свой путь. Им не нужен рай или ад. Они бессмертны. Они идут к Нему. А Он их ждет. Уже очень давно ждет…

* * *

Я очнулся и поднялся, не обращая внимания на вывихи и переломы. Спасибо.

Я понял, зачем. Теперь я знаю, что мне делать. И мой меч знает. Рукоять удобно легла в трещину, а острие нежно коснулось груди.

Я иду к тебе, Господи!

Дмитрий Литвинцев

История одного бога

Вязкая молочно-белая пелена укутывала город. Я стоял на балконе и видел, как навстречу ползет неотвратимый, ощутимо тяжёлый, пугающий монолит.

Туман с неторопливостью опытного гурмана поглощал мир. Всё тонуло в нём: дома, деревья, люди, звуки. Даже мысли бесследно растворялись, как в серной кислоте. Куда бы ни направил взгляд, везде этот проклятый мутно-белый цвет – завеса, сквозь которую угадывались ускользающие, смутные очертания исчезающих предметов. Казалось, город, а может быть и весь мир, попал в один огромный желудок, и туман, подобно желудочному соку, медленно разъедает всё сущее, переваривая его... во что?

А если это и есть настоящий Апокалипсис? Не детские сказки с огнём, потопом, шествием мертвецов и низвержением в преисподнюю, а ужас спокойного, будничного прекращения существования. Конечного, тотального небытия. Ведь если вдуматься, даже Ад даёт какую-то надежду, по крайне мере, ты осознаешь там свою самость. Быть же вот так – разъеденным, расплавленным, уничтоженным навек… что может быть хуже? Потерять свою душу, сущность... навсегда.

Тем временем неумолимая холодная стена приближалась. Вот уже первые щупальца тумана подбираются ко мне. Они ласкают мою кожу, как кошка поглаживает мышь перед последним актом смертельной игры, пробираются глубже, поражая тело могильной стужей. Туман не торопится, нет. Зачем? Впереди у него вечность, пусть даже она укладывается в одно биение пока ещё живого сердца. Туман обволакивает, молит слиться с ним, стать частицей вечного покоя.

– Вот вам, смертные, нирвана: блаженство, избавление от терзающих вас мыслей и страстей. Растворитесь, влейте свою жизненную силу в меня.

Но нет, я лично так просто не сдамся! «Я – есмь!»

– А надолго ли? – шепчет вкрадчивый голосок. – Что ты такое, человечек? Песчинка, камушек, перекатываемый волнами Мироздания из одной жизни в другую. Сколько их ты прожил, а как был пылью, ничем, так и остался – ценность твоя ничтожна.

– Пусть так, но я мыслю, чувствую! Это уже повод, для того чтобы быть.

– Всё равно – час пробил. Мир ваш был задуман мной, как изысканное блюдо, одно из многих. Участь его предрешена. Ты лишь один из бесконечного сонма ингредиентов, придающих ему пикантность. Впрочем, ты забавен, возможно, я продлю твоё существование. На некоторое время.

– Нет... – прохрипел я, судорожно переваливаясь через скользкие перила. Вовремя. Меня уже начало растворять в чём-то огромном, где уже плавают обглоданные стенающие куски чьих-то душ.

Земля приближалась медленно, словно не желая принимать в свои объятия. Спасительная темнота захлестнула сознание...

Я почувствовал тепло. Странно, что вообще могу что-то ощущать. Отовсюду доносится сдержанный гул голосов. Я сосредоточился, вычленяя из потока звуков ближайший разговор, отсекая все остальные.

– А парень, молодец, не растерялся. Выбрал единственный верный путь бегства из распадающейся реальности.

– Да, спаслись не многие. Когда Хаос проглотил их мир, большинство даже не успело понять, что же произошло.

– Но как Ему удалось прорвать кордоны Упорядоченного?

– Да как? Как обычно – где-то мы недоглядели. А вообще, как всегда, виноваты сами местные жители. У большинства начала стираться грань между жизнью и грёзами: книги, виртуальные миры, психотропные вещества... Они практически перестали жить в своей реальности. Вот она и поддалась натиску.

– Всё придётся начинать заново, большая работа предстоит, но, думаю, она не пропадет впустую. Ребята, пережившие такое, будут очень цепко держаться за вновь обретённое, оберегая своё бытие. Возможно, из них нам удастся воспитать новую расу творцов.

Я открыл глаза. Вернее, глаз-то как раз, как и тела, у меня уже не было. Я сам, целиком, превратился в единый орган восприятия, обладающий всеми видами чувств, что были при жизни, – и ещё несколькими, названия которым подобрать пока не получалось. Открывшаяся картина... ошеломляла. Я находился посреди бурлящего Нечто, из центра которого во все стороны разлетались сложные многомерные образования. Напротив находились две конструкции сложной формы, описать которые не берусь, то была геометрия иных, нежели привычные человеку, порядков.

– Ну, вообще-то ты можешь видеть нас так, как пожелаешь, – долетел до меня импульс чужого сознания.

Что-то щёлкнуло, и я оказался на цветущем лугу. Возле меня стояли два парня с белыми крыльями и нимбом. Посмотрев друг на друга, они поморщились.

– Ну и пошлятина! Кончай валять дурака, – произнёс ближайший ко мне субъект.

– Вы что там, в вашей бывшей реальности, сговорились что ли? – поддержал второй.

– Простите, – смущённо пробормотал я. – После такого кошмара всякая чушь в голову лезет.

Окружающая обстановка вновь переменилась. Теперь все мы находились на моём любимом балконе, подвешенном, правда, не понятно к чему, с видом на абсолютную пустоту.

– Часть нашего разговора ты уже слышал, – проговорил старший. – Так что в общих чертах имеешь представление о том, что произошло у вас.

– А что сталось с остальными, теми, кто не успел…

– Ты и вправду хочешь знать это? – посмотрел на меня второй. Неприятно посмотрел, надо сказать.

– Да он и сам обо всём уже догадался. Просто не хочет брать на себя ответственность за это знание. В каком-то смысле ты, парень, послужил причиной всего этого, вернее, поводом, толчком, ввергнувшим ваш мир в хаос. Твоя глупая фантазия насчет тумана-желудка инициировала процесс уничтожения вашей Вселенной. Именно ты придал конкретную форму силам разрушения.

– Так что же, выходит, это я во всем виноват? – раздавленно прошептал я.

– Да не волнуйся ты так. Подобная участь, увы, уготована большинству миров, населенных разумными существами вашего типа. Рано или поздно это должно было случиться. И твой сценарий, поверь, не худший из возможных. Всё же вас спаслось довольно много. Мы просчитывали гораздо более страшные варианты.

– Только вряд ли это будет утешением для тех...

– Хватит ныть, – довольно грубо оборвали меня. – Не ты, так кто-либо другой. Ваши глупые, но очень опасные грёзы уже давно разъедали ткань мироздания, и явление Хаоса было лишь вопросом времени. Не ты один, но многие поколения планомерно уничтожали реальность своими бредовыми идеями, которые, кстати сказать, вполне материальны. Сами ведь об этом постоянно твердили.

– И что же теперь будет с уцелевшими, что будет со мной?

– Что будет? Мы создадим для вас новый мир, где ты станешь вождём выживших, первым патриархом. Тебе, единственному из всех, мы сохраним память о происшедшем. Остальные же будут владеть этой информацией на бессознательном уровне.

– Но почему? Ведь это из-за меня произошла эта чудовищная катастрофа! – ошарашено пробормотал я.

– Именно по этой причине. Ты лучше всех прочувствовал происходящее, и в будущих жизнях сделаешь всё, чтобы подобное не повторилось. Ты будешь рождаться много раз, в разные эпохи и всегда с памятью о судьбе своего старого мира. В нём, кстати, тоже был такой человек. В разные века он воплощался в разных пророков, учителей ваших народов. Ты будешь играть его роль для новорождённой Вселенной. Искренне надеюсь, что у тебя получится лучше.

– Но я не справлюсь...

– Куда ты денешься! Считай это своим искуплением. Уверяю, тебе понравится, и когда-нибудь мы ещё вернемся к этому разговору.

– Но что я должен делать, какова цель моей работы? – мне показалось или, действительно, мои собеседники взглянули на меня даже с некоторым уважением?

– Если коротко – твоя задача преобразовать свой вид в расу конструкторов реальности и отбить атаки Небытия. Видишь ли, возможности наши по этой части ограничены, мы можем только создать условия для развития разума. Воспитать же себя он должен сам, с помощью таких, как ты. Самостоятельность – необходимое условие развития сознания, только зрелый разум сможет предотвратить рост энтропии в постоянно усложняющемся мире. Технический прогресс и постоянно меняющиеся условия жизни сообщества разумных существ должны сопровождаться качественным изменением сознания последних. Иначе с уверенностью можно прогнозировать гибель подобного вида. Ценность бытия в его многообразии.

Это, кстати, тот момент, в котором мы принципиально расходимся с твоим, да и нашим недругом, Хаосом.

– А в чём ваша цель, что впоследствии предстоит делать моему народу?

– Мы занимаемся упорядочиванием Большой Вселенной. Бесчисленные эпохи мы бьёмся с Хаосом, создавая бытие. Работа наша бесконечна. Тем более, что и мы, увы, довольно часто совершаем ошибки, одной из которых был и твой мир. Мы неправильно выбрали для него сущность Наставника.

– Но тогда разве не бессмысленна ваша деятельность? Если результатов не будет? Зачем всё это?

– Как зачем? Мы занимаемся созиданием ради самого процесса. Творчество доставляет ни с чем несравнимое наслаждение. Оно – единственное наполнение нашей жизни. Ты сам со временем поймёшь, что иного пути у разума нет. И потом, почему напрасное? Ты считаешь своё существование бессмысленным?

– Нет, но... – замешкался я. Чуть подумав, добавил: – Мне надо свыкнуться с этой мыслью. А можно пару ещё вопросов?

– Давай.

– Где мы находимся?

– Хм... интересное место, не правда ли? Это Котёл Миров. Наше, так сказать, рабочее место. Отсюда появляются новые сущности. Мы творим их из Хаоса, отвоевывая у него материю, преобразуя её в устойчивые состояния.

– Так значит, он лгал, когда, явившись ко мне в виде тумана сказал, что это он нас создал?

– Видишь ли, не всё так просто. Хаос – тоже разумная сущность. Он начало и конец всего. Мы не можем существовать без него. Кстати, мы тоже его дети. Он воплотил нас случайно. Правда сам-то, говорит, что сделал это нарочно, от скуки. На самом деле, мы считаем, что он не способен к сознательному творчеству. Забавно, но он считает себя единственной созидающей силой Большого Мира.

– Можно ещё вопрос?

– Хватит… Мы, и так дали тебе больше знаний, чем было необходимо. После этих слов всё, как по команде, погрузилось во мрак, сознание покинуло меня...

* * *

А где-то в молодой вселенной появился на свет младенец. Мальчик почти никогда не плакал, и, казалось, постоянно думал о чём-то. Так новый мир получил своего первого Спасителя.

* * *

Я приходил к людям множество раз, неся учение о гармонии и созидании, внушая им, что жизнь свою надо творить здесь и сейчас. В моих словах было больше спокойной уверенности в грядущем, чем в проповедях моего коллеги в прошлом мире. Да, бывало, меня умерщвляли: сжигали, забивали камнями и рвали на части. Народ и здесь был хитёр на выдумку по части смертоубийства, но в этих людях, детях моих, было сильное и здоровое творческое начало.

И пришёл день, когда в окна своего дома я увидел вновь надвигающуюся полосу смертельного тумана. Но я и ученики мои не поддались панике. Все знали, что делать: каждый из нас, сосредоточившись, представил себе тот уголок своего мира, что был ему особенно дорог. И в сплошной пелене тумана начали протаивать эти милые нашему сердцу островки бытия, кусочки нашей реальности. Мы вложили в воспоминания, в воспроизведение этих образов всю свою любовь, всю жажду жизни, всё тепло, что хранили наши души.

И Хаос отступил, морок рассеялся, мы вновь обрели наш мир, нашу

Вселенную.

Среди ликующей толпы лишь я сохранял спокойствие. Дети... они ещё не знали, что главные битвы у них впереди, что выиграно только сражение, война же никогда не будет окончена.

Но сейчас не хотелось портить им радость. Пусть проживут эти упоительные минуты в беззаботности. Ведь завтра праздник кончится и наступят будни, жестокие будни Творцов Реальности.

А моя работа здесь окончена. Надо искать новый мир, нуждающийся в спасении. Нуждающийся во мне.

Никита Никитенко

Маленькая история маленького мира

Тьма

«…И помните, что «Магадха» может быть как панацеей, так и ящиком

Пандоры в Ваших руках».

МистерЯвеаккуратносложилбуклетиотложилеговсторону.«Вотивсё»,– подумал он. Пройдена череда безумно длительных бесед с Комиссией по доверию, закончились утомительные и порой нелепые медицинские осмотры. Закончилось всё. Мистер Яве является одним из немногих обладателей

«Магадхи». Теперь всё, что он захочет, – будет у него.

По правде сказать, у мистера Яве и так было практически всё: огромнейший

капитал в пяти банках Солнечной системы, признание и критика за смелые научные труды, счастливое потомство в четыре поколения. Можно сказать, что в этой жизни он добился Всего. Именно с большой буквы. Наверное, именно это оказало влияние на Комиссию по доверию, и «Магадха» была настроена на его мозг.

Самолет нежно соприкоснулся с землёй. Трап откинулся, и мистер Яве спустился по трапу навстречу своей жене.

– Дорогой, я же просила тебя, не летай на этой штуке. Это же небезопасно. В следующий раз возьми глайдер.

Встречи с женой были всегда одинаковы. Это приводило Яве в отличное расположение духа и будило в нем мальчишескую гордость за обладание настоящим пассажирским самолётом в век антигравитационных двигателей.

На этой волне настроения он оправился домой. Впереди его ждала работа.

Свет и Тьма

Позавтракав, мистер Яве закрылся у себя в кабинете. Жену он отпустил повидать правнуков на Венере, а на обратном пути она остановится отдохнуть в Лунном городке, где ещё ни разу не была.

Преодолев лёгкое волнение, мистер Яве раскрыл коробку с «Магадхой». Это оказался шар, размером с теннисный мяч. Когда Яве взял его в руку, по руке прошла теплая волна, а на кончиках пальцев ощущалось лёгкое и приятное покалывание.

– Ну, что ж, – мистер Яве с интересом разглядывал шар. – Вот мы и вместе. Ты можешь всё, можешь быть всем. Ты запрет и спасение человека. Что же мы с тобой будем делать?

Мистер Яве подшучивал. Он знал, что он будет делать.

– Можно сделать живой дом. Как это сделал тот банкир с Луны. Можно продублировать себя, став практически бессмертным. Как это сделал президент Марсианской метрополии. Можно всё. – Мистер Яве задумчиво смотрел на «Магадху». – Но мы с тобой пойдём дальше. Намного дальше.

И мистер Яве взялся за дело. Для начала он представил себе, что шарик в его руках становится живым, но безвольным. А потом он предложил этой субстанции наполнить всё воображаемое им пространство. Живая материя продолжала оставаться небольшим теплым шариком, но внутри себя она была намного больше, чем кабинет мистера Яве, больше, чем Земля, больше, чем весь исследованный Космос. Может быть, она была больше, чем Вселенная.

Но это было неинтересно для самого мистера Яве. Его интересовала абсолютная и непроницаемая тьма, наполнявшая шар.

На некоторое время мистер Яве отключил своё сознание от «Магадхи». Он посмотрел на шарик глазами обычного человека, как бы со стороны. Шарик как шарик.

– Нет, так дело не пойдёт! – Мистер Яве недовольно сузил глаза. – Мы тебя вообще вычеркнем из мира осязаемого.

Слова оформились в мысль. Мысль перешла в «Магадху». Шарик задрожал и растаял на глазах. Мистер Яве сконцентрировался, и шарик снова появился в комнате.

– Вот теперь я тобой полностью управляю.

Снова сконцентрировавшись, мистер Яве убрал «Магадху» из комнаты,

оставив его в своём воображении. В полной темноте мира «Магадхи» появился свет. Он рождался из множества точек, каждая из которых была звездой. А вокруг звёзд стали появляться планеты.

Часы на стене пробили двенадцать. Мистер Яве в изнеможении откинулся на спинку кресла. На сегодня хватит, решил он и отправился спать.

Жизнь

Четвёртый день мистер Яве трудился над созданием собственного мира. Он создавал материки, творил растения, придумывал животных. Всё это проходило у него относительно легко, так как он копировал мир, который очень хорошо знал, мир, в котором жил.

«Магадха» немало помогал мистеру Яве, считывая нужную информацию прямо из мозга хозяина. Этому научил его сам Яве.