Текст книги "Армагеддон был вчера"
Автор книги: Александр Полосин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
Тимоха недоверчиво покосился на него.
– Так мы ведь вроде ещё до первого круга не дошли! Ведь терминал....
– Э-эх, молодость! В первом круге мы были с рождения, а сейчас я даже не берусь сказать – в каком именно мы находимся: в пятом, десятом или сотом… Или вы думаете, что отбор проводится именно в космопорте? Может и так, конечно, но при одном условии: на сегодня вся наша планета – один гигантский Космопорт… – Он помолчал. – Что касается вас, юноша, – вы, бесспорно, преодолеете и этот виток жизни с такой же лёгкостью, как справлялись до сих пор. Лично у меня шансы невелики. Невелики, но всё же есть, а значит надо бороться до конца. Я всегда добивался поставленной цели, потому что стремился. Буду стремиться и впредь.
– То есть добиваться любой ценой? – скривился Тимоха.
Академик мягко улыбнулся, покачал головой:
– Боюсь, у вас сложилось обо мне неверное представление. Старая развалина, что цепляется за обрывок каната за кормой Ноева ковчега? Нет уж. Вспомните историю Руси: славянские боги жестоки – могут и не принять в вирый, если не будешь драться до конца. Я не верующий, но такая точка зрения мне импонирует – она вполне соответствует моим убеждениям. К тому же я знаю, что при любом раскладе смогу занять достойное место. Место, где мои знания и опыт будут максимально востребованы.
– Извините, – смутился Тимоха.
– Я не обиделся, – отозвался старик. – Любое оскорбление – как вино: если не принимать его внутрь, оно не действует. К тому же у меня высокий порог чувствительности.
– Толстая шкура?
– Что-то вроде того. Пришлось нарастить за долгие годы. Местами она настолько толстая, что ороговела, – он постучал сухим пальцем по лбу.
Тимоха не выдержал, рассмеялся:
– А вы забавный старичок, Бранибор Вячеславович!
– Будь у меня сейчас моя фляжка с коньяком, мы бы ещё не так посмеялись. Но, к сожалению, моя дражайшая супруга решила, что перелёт… как это сейчас у молодёжи говорится – «в пьяном угаре», – очень вредно скажется на моих слабых сосудах.
Взлетел ещё один челнок. Тимоха проследил за ним, как и за первым, лишь старый академик не поднял головы – всё так задумчиво шевелил угли кривой палкой.
– Вы коммуникабельный человек, Тимофей, – сказал он неожиданно серьёзным тоном. – С вами легко в общении. А основным критерием отбора, по логике вещей, должна стать в первую очередь коммуникабельность, толерантность. Ведь жить, скорее всего, придётся малой общиной. И ещё вы по натуре лидер. Вожак, что умеет заботиться о своём племени. Обладая поразительной способностью к выживанию, Вы до сих пор не утратили природной доброты. В то же время в вас нет злобы, ненависти, нет даже равнодушия к окружающим… гм… как было у меня, например… Тот, кто решиться доверить вам свою жизнь, может быть уверен в вас, уверен в завтрашнем дне, уверен, что вы сделаете для него всё возможное…
Тимоха недоверчиво покачал головой:
– Вы прямо дифирамбы мне поёте. Ну какой из меня лидер?
– А разве не так? Вы водили экспедиции по тайге, по пустыням, по горам, и вам доверяли свои жизни люди, признайтесь, намного образованнее вас!
– Это да. Но я…
– Вы ведь доверяете свою жизнь врачам?
– Но это же совсем…
– Однако развести костёр где-нибудь в лесу вы им не доверите? Мы готовимся переселиться на планетарные колонии, не обустроенные, не обжитые, поэтому на первое время нам потребуется не Спиноза или Макиавелли, но Дерсу Узала. Вы прекрасно себя проявили за время пути сюда, оставайтесь и впредь столь же участливым, но решительным. Надо отдать вам должное: вы сумели организовать таких разных людей за незначительный срок – меньше недели! Люди, извиняюсь, порой как овцы – им нужен если не пастух, то обязательно лидер, который скажет «Завтра идём есть траву во-он на ту полянку».
Тимоха насупился.
– Как правило, в овечьем стаде лидер – козёл, – хмуро отметил он.
– Вы прекрасно поняли, что я хотел сказать.
– Да понял, понял. Не дурак... – Он вдруг подозрительно покосился на мудрого старца. – Только, по-моему, дурите вы меня!
– Может и так, – неожиданно рассмеялся академик. – Но обратного пути у вас всё равно нет. Хотите или нет – теперь вам придётся соответствовать данной характеристике. Ведь именно таким как вы предстоит выстроить Новый Космопорт. Только уже там, – он неопределённо ткнул пальцем в небо.
Тимоха встал, с хрустом потянулся.
– Пожалуй, прогуляюсь.
В смятённых чувствах он прошёлся по лагерю. Звёзды весело подмигивали ему, словно радовались скорому соседству. И как будто говорили: «Скоро ты станешь ещё на шаг ближе к нам!»
Иссиня-чёрный купол азиатского неба накрыл пустыню гигантской чашей. Внизу, словно отражение Млечного Пути в тёмной воде, двигались нескончаемым потоком фары автобусов, легковых машин, грузовиков и трейлеров. Огненная река прибывающих машин текла с востока и севера, неся с собой надежду, и уходила на юг и запад, поглощая и размывая в своём потоке горечь обид и разочарований. Тех, кто не прошёл отбор, отправляли обратно, но уже другой дорогой, чтобы обида не встречалась с надеждой, не отравляла злыми словами. Вдоль дороги разочарований стояли войска: так, на всякий случай…
Когда он вернулся к своей стоянке, с удивлением отметил, что народу у костра прибавилось. Все свои, конечно, но вот кого он больше всего не ожидал увидеть, так это учителя с женой. Рядом сидела Леночка, зябко кутаясь в шалюшку и обняв руками худые коленки, несчастная как мышь в половодье. Растрёпанные волосы выбились из-под кепки, глазки припухли от постоянного недосыпания и слёз. Он знал, что она почти каждую ночь плакала украдкой, словно стесняясь его – такого несгибаемого. Но днём виду не подавала, держалась стойко – у сильного мужчины и жена должна быть ему под стать. А у него при виде её слабых потуг сердце разрывалось от жалости. И слёзы наворачивались на глаза от бессилия и невозможности взять на себя хотя бы часть её страданий. Он сделал всё, что только могло от него зависеть, и теперь это всё в руках Главного Диспетчера. Аминь.
При виде его учитель оживился, засуетился, уступая место поближе к жене и костру.
– Тимофей Максимович, – жалко пролепетал он, – а мы специально вас дожидаемся. Мы даже Леночку разбудили. Нечаянно, конечно!
«Мириться пришёл», – хмуро подумал Тимоха. Сейчас будет канючить замолвить и за него словечко перед Координаторами. Смотреть противно.
– Ну, а я, пожалуй, пойду сосну, – неожиданно сказал академик и ретировался с излишней поспешностью.
Тимоха присел рядом с Ленчиком на чей-то заботливо подставленный рюкзак. Поправил на ней шаль, демонстративно медленно вытащил сигареты, прикурил от кривой головни. Также неспешно выпустил дым.
– Я уже здесь, – мрачно напомнил он. Посмотрел на Ленчика, она украдкой пожала плечами: мол, а я почём знаю?
– Понимаете… гм… видите ли… – сбивчиво попытался начать учитель. Тимоха понимающе усмехнулся про себя.
Учитель понял это по-своему, покраснел, но зажмурился и закусил палец.
– Понимаете… я и Рита… я и моя жена… – он никак не мог начать. Слова душили его, не желая вырваться наружу, и он судорожно сглатывал их, дёргая худым кадыком. Несколько раз потёр ладонями сизые виски. Жена осторожно положила свою узкую ладошку ему руку, что-то зашептала на ухо. Смотреть на неё было жалко – исчезла надменная графиня, что садилась в автобус в самом начале пути. Теперь это была лишь тень той эффектной женщины: пыльные волосы спрятаны под шёлковым платком, щёки потеряли цвет и ввалились, белки глаз практически не видны из-за полопавшихся жилок, а веки и тонкий аристократический нос распухли от долгого плача.
Ленчик не выдержала, участливо потрепала учителя по другой руке:
– Успокойтесь, Игорь Михайлович. Всё будет хорошо, вот увидите. Рита, поверьте: Тимка самый замечательный, он всё умеет, и он обязательно вам поможет. Всё будет…
Губы у Риты задрожали, они прикрыла веки, но предательская слеза уже пробежала по щеке и повисла на подбородке.
– Да, – решительно встряхнул учитель своими седыми волосами. – Всё должно быть хорошо!
«Странно, – подумал Тимоха. – Он вроде бы не был седым!»
Игорь Михайлович распрямился, развернул плечи, даже как будто стал выше ростом, пригладил свободной рукой волосы. Глаза лихорадочно блестели, как у безумного, или нет – скорее, как у человека, принявшего, быть может, Самое Важное Решение в жизни. Так смотрел на мир легендарный Дедал, собираясь сделать первый шаг в пропасть.
– Тимофей Максимович… – торжественно начал он. Голос предательски сел, он торопливо откашлялся: – Тимофей Максимович. Мы все читали правила эвакуации, отпечатанные на обратной стороне анкеты каждого претендента… – он замолчал, дождался, пока Тимоха замедленно кивнул, сам дернул головой в ответ. Затем достал свою анкету и зачитал: – Пункт шестнадцатый: «Каждый претендент имеет право только на одну попытку и один голос. Каждый претендент вправе использовать свой голос только один раз и в пользу только одного претендента, как то: в пользу самоё себя либо в пользу другого претендента, по желанию. При этом имярек теряет…» Ну, это уже не важно…
Над костром повисла гнетущая тишина.
– Вы это к чему? – осторожно поинтересовался Тимоха.
Учитель снова откашлялся и продолжил, словно не слыша вопроса:
– Пункт тридцать второй: «Каждый претендент мужского пола допускается до участия в отборочном туре только при наличии с ним двух женщин детородного возраста, признающих де факто и де юре это обстоятельство…»
Тимоха поморщился: они с Ленчиком тоже читали эти сволочные правила, нопредпочлисделатьвид,будтоэтогопунктатамвообщенебыло.Понадеялись, что всё решится само собой. По приезду.
Игорь Михайлович свернул свою анкету, словно царский указ, и так же торжественно продолжил блеющим голоском:
– Я отдаю свой голос вам, Тимофей Максимович… Нет-нет, не перебивайте, я точно знаю, что не смогу пройти медицинский контроль – у меня обнаружили… впрочем, это тоже не важно... – на этом месте горло учителя перехватил неожиданный спазм, он зашатался, и почти беззвучно прошептал: – …и мы с Ритой просим вас вписать её в анкету второй женой…
Ленка ахнула и прижала ладони ко рту. Кровь отхлынула от лица, глаза стали дикие.
Небосвод словно рухнул Тимохе на голову. Он судорожно попытался вздохнуть, поймать хоть самый маленький глоток воздуха! Мир рушился у него на глазах! Все окончательно сошли с ума!
Потрясённый до глубины души, Тимоха сел. Чья-то трясущаяся рука стучала ему о зубы стаканом с водой. Нет, это его всё ещё трясло! Рука принадлежала учителю, и она была твёрдой как гранит.
– …я и предположить не мог, что вы так отреагируете на моё предложение!
Ленка с Ритой сидели в стороне, обнявшись, словно две потерянные души, и в голос выли.
Тимоха вяло отстранил стакан.
– Достато… – прохрипел он. Голосовые связки отказали, он судорожно сглотнул.
– Хотите сигарету? – участливо спросил Игорь Михайлович. – Я слышал, что это якобы помогает в стрессовых ситуациях… э… курильщикам…
Не в силах выговорить ни слова, Тимоха коротко кивнул, бестолково пошарил по карманам. Неожиданно пачка оказалась у него в руке. Первую сигарету он сломал, едва достал из пачки, вторую уже во рту. Третью, четвёртую… Наконец учитель неумело прикурил сам, сунул ему в рот уже зажжённую.
Под действием никотина сосуды головного мозга сузились, грохот камнепада поутих, но невыносимо заломило виски. Тимоха с ненавистью смял сигарету, бросил в костёр.
– К чёрту! Больше не курю…
– И это правильно, – пожалуй, слишком поспешно одобрил Игорь Михайлович. – Ну как ваше самочувствие, готовы говорить? Замечательно! На самом деле всё не так уж страшно… Хотя я всецело понимаю ваше потрясение. Поверьте – мне самому это решение далось очень нелегко… как и Рите…
– Но ведь это же ваша жена! Жена!
– Да, – грустно подтвердил учитель. – Это моя жена, которую я люблю больше жизни. И за которую готов жизнь отдать не раздумывая. Что я сейчас и делаю, собственно. Как говорят: ради кого хочешь жить, ради тех и погибнуть не бойся. Поверьте – это самый лучший выход из создавшегося положения. Пройдёт время, и вы сами это поймёте… как и Рита… как и ваша замечательная жена… как и я, наверное…
– Что вы несёте! – простонал Тимоха.
Учитель заторопился, словно не был до конца уверен в своей решительности:
– Посудите сами: у вас будет две женщины детородного возраста, как и было заявлено в условиях. Вы абсолютно здоровы, здорова ваша жена, Рита тоже совсем недавно обследовалась – то есть ваши шансы возрастают невероятно. Более того… – он поймал Тимоху за плечо, с силой сжал. – Рита беременна. У неё будет мальчик. Сын, понимаете! Мой сын. Но, я уверен – вы воспитаете его как своего… Более того: я хочу, чтобы вы это сделали… Нет, я неверно выразился: я хочу, чтобы это сделали именно вы! Беременность всего месяц, так что перелёт не повредит ни ей, ни ему… Зато это обстоятельство добавляет шансов невообразимо! Вам всем… троим!
– Дурак ты, – буркнул Тимоха. Встал, кряхтя как старик и так же похрустывая суставами.
Учитель вздохнул, посмотрел на несчастных женщин.
– Ну и пусть. Дурак – я знаю. Зато она будет жить.
* * *
Над пустыней занимался рассвет. Звёзды уже выглядели не так привлекательно и загадочно. Самые слабые тускнели и гасли. Какие-то из них наверняка уже давно, может быть миллионы лет назад, взорвались, превратившись в Сверхновые, некоторые стали Чёрными Дырами, но свет, излучаемый ими, до сих пор радует глаз и вдохновляет поэтов.
«Так и люди, – подумалось Тимохе. – После смерти внуки и правнуки ещё какое-то время помнят о тебе, но с каждым годом всё слабее и меньше, пока, наконец, даже имя твоё не станет «чёрной дырой». А некоторые люди при жизни испускают слабый свет, пока вдруг незначительный поступок не проявится вспышкой Сверхновой».
Поступок учителя потряс его до глубины души. Теперь Тимоха познал цену настоящего мужества.
* * *
Они расстались в секторе медицинского контроля. Напоследок учитель до боли стиснул Тимохе ладонь:
– Береги их… Береги своих женщин! Я в тебя верю…
* * *
Синкретический контроль. Последний рубеж. Десятый круг ада.
Они вошли в кабинет втроём, обнявшись. За эти несколько дней они настолько сроднились, что уже не представляли жизни друг без друга. Даже если они и не пройдут этот унизительный отбор, они навсегда останутся друг у друга в сердце. До самого последнего дня планеты.
За единственным столом сидел усталый пожилой мужчина.
Лопасти потолочного вентилятора прижимали к полу воздух, пропитанный запахами отчаяния и страха. Дверь сзади захлопнулась с негромким щелчком, в бессчётный раз отсекая прошлое. В боковых стенах было ещё по двери. В этом жутком сооружении каждый кабинет имел по три двери: вход и два выхода. Пройдя в одну дверь, любую, хода назад уже не было – только вперёд: к звёздам… или к ожиданию неминуемой смерти.
Рядом со столом стоял Лемке Бранибор Вячеславович, почему-то в униформе диспетчера. Взяв у Тимохи анкеты, он тайком подмигнул всем троим и положил бумаги на стол, прижал ладонью, чтобы не сдуло.
Мужчина за столом нацепил на нос очки, пристально посмотрел поверх них на вошедших. Некоторое время беззвучно жевал губами. Только после этого взял анкеты, отставил на вытянутой руке, долго изучал, поглядывая попеременно то на Лемке, то на Тимоху с женщинами.
– Ну что ж, – наконец сказал он скрипучим голосом. – Показания совместимости идеальные. Этнографическая шкала – девяносто восемь пси. На сегодня это уже второй результат. Очень хорошо. Ваши рекомендации, господин этнобиолог?
– Группа «Альфа», – ровным голосом ответил Бранибор Вячеславович. – Без вариантов.
– Принимается, – вынес вердикт неизвестный и поставил на каждой анкете размашистую подпись.
– Вам туда, – указал Лемке на правую дверь. И добавил уже в спину. – А вам, Тимофей, очень идёт эта мужественная седина…
Усталые и измученные, они открыли дверь и шагнули в будущее…
* * *
Небесная чаша накрыла мерцающим куполом окружающий мир. Внизу, в чёрном омуте покидаемой Родины, миллионами автомобильных огней отражался Млечный Путь. Путь Надежды и Разочарования. Выход из Космопорта. Прохладный ветер доносил запахи горелых трав, раскалённого бетона и выхлопных газов.
Космический челнок «Кама» встретил их напряжённой тишиной. Второй пилот молча принял анкеты, также молча козырнул и отстранился, пропуская к трапу.
Тимоха остановился на верхней ступеньке, обернулся, обнял своих женщин и долго смотрел в ночь, уже не пряча от них набежавшие слёзы. Они смотрели вместе с ним, притихшие и потрясённые, словно пытались напоследок впитать в себя звуки, запахи, даже вид звёздного неба, ставшие вдруг бесконечно родными…
Тимоха резко развернулся...
… и первым шагнул в люк…
Александр Ладейщиков
Второй шанс
а окном была белоснежная зимняя ночь, но небеса чернели назло земле, и только цветные оконные квадратики соседних высоток и убегающие расцвечивали тьму. На окне вдаль цепочки уличных фонарей скудно мёрзли комнатные цветы, возле окна на диване спал мужчина.
Старые часы на стене показывали шесть тридцать утра. В подтверждение этого из дверцы выскочила кукушка и кукукнула один раз…
Человек заворочался, приподнял голову. Прищурившись, посмотрел на цифры, что зелёными огоньками горели на видеомагнитофоне. Потом он потянулся, и в тот момент, когда его голые ноги коснулись пола, раздался телефонный звонок.
– Ты нужен, приезжай, – раздался голос начальника. – Нужно сделать документы для получения лицензии, это срочно.
– Хорошо. Мне только надо зайти в Центр сертификации, – несколько недовольно ответил Саша (именно так звали человека, вставшего с дивана). На самом деле он сегодня планировал откосить от работы, сделав для начальства видимость бесконечных поездок по различным бюрократическим конторам, в последнее время необычайно расплодившимся в столице.
Настроение было испорчено. Но делать нечего, и, скушав на кухне жареную печёнку с макаронами и запив завтрак несладким чаем, молодой человек собрал сумку и вышел из квартиры.
Подойдя к лифту, Саша нажал мизинцем оплавленную чьей-то зажигалкой кнопку, при этом пожелав неизвестному юному вандалу три ежа в кальсоны.
Осознав, что снова злится, он попытался восстановить душевное равновесие, столь необходимое для жизни в мегаполисе, бешеный ритм которого приводил его в уныние и заставлял искать ещё большего уединения в одиночестве холостяцкой квартиры. Но в душе уже шевелился червячок раздражения, и обычная эзотерическая молитва успокоения не принесла.
Наконец, лифт, скрипя тросами и дверями, поглотил его, одетого в чёрное пальто и чёрную же кепку а-ля Жириновский. В лифте уже находилась дама с собачкой системы мопс, девица с младшим братом-школьником и старушка с авоськой, направляющаяся в ближайший магазин «Копейка», грязный и раздолбанный, но с дружным кавказским коллективом.
Была нажата кнопка первого этажа, и лифт со скрипом пополз вниз. Но между третьим и вторым этажом лифт жалобно крякнул и остановился. Жильцы издали коллективный выдох, а старушка Аристова из 91 квартиры даже осмелилась пожевать губами и пробормотать что-то про тех, которые ездят не в таких лифтах, а наоборот – в чёрных иномарках. Тут же были извлечены мобильники и произведены необходимые звонки. Звонки были приняты ожидавшими у подъезда подругами, которые тут же отправились восвояси, ибо пребывание людей в лифте грозило стать долгим процессом. Затем, в тщательно подобранных выражениях была оповещена служба ремонта оных лифтов, и началось ожидание ремонтных дядек.
По мере ожидания ремонтников обстановка в лифте потихоньку становилась нервозной. Сначала заскулил школьник, потом собачка-мопс. Старушка начала вздыхать и взывать. В душе у Саши тоже начало медленно накаляться что-то, напоминающее воткнутый стальной гвоздь, а чтение интенсивных психологических мантр результата не давало. Старухино бормотание о достоинствах бывших любимых вождей также не способствовало душевному покою.
Наконец, прибыли ремонтники. Попинав двери ногами, они открыли их неким инструментарием, и под шутки и прибаутки весёлых дядек народ покинул коварную западню.
Выйдя на остановку, Саша обнаружил, что подъехавший автобус открыл только переднюю дверь, так как, оказывается, с сегодняшнего дня на маршруте был введён в действие автоматический контроль, по простонародному – турникет. Народ медленно просачивался в салон, поминая различными сакральными словосочетаниями новые аспекты мироустройства. На скромное замечание Саши, что до введения турникетов половина пассажиров ехала «зайцами», нетрезвый дедушка злобно поведал ему о его происхождении, сексуальных пристрастиях и политических взглядах, которые были неописуемо ужасны, ибо выражались в общечеловеческих ценностях. Уже в автобусе сочувствующие оратору бабульки с отвратительными ноголомательными сумками на колёсах, пару раз наступили Саше на ноги и один раз заехали баулом, судя по весу, с какими-то утюгами, прямо в спину.
Его психика от этих неблагоприятных факторов снова начала медленно закипать. Но он знал за собой способность неожиданно взрываться – и снова путём усиленной медитации сдержал себя.
В конторе, занимающейся выдачей сертификатов, обнаружилось, что, несмотря на получение из лаборатории протоколов анализа, сами сертификаты не были готовы. И не могли быть готовы в течение ближайших двух недель в принципе, так как желающих ввозить лекарственные средства – огромное количество, а в конторе штат небольшой, да и в городе грипп.
Молодой человек с характерными семитскими чертами и наглыми интонациями в голосе раздражённо выложил всё это посетителю, словно это не клиент кормил контору, а, наоборот, был по гроб жизни обязан ей. Когда Саша вышел из комнаты и постоял у стены, он понял, что у него дрожат руки, что являлось несомненным признаком начала нервного срыва. Партия лекарств лежала на таможне, их нахождение на складе временного хранения обходилось очень дорого, каждый день съедал некоторую долю прибыли, на которую рассчитывала фирма-импортёр.
В общем-то это была Сашина подработка, но потеря данного, вполне законного заработка в его планы не входила. Позвонив параллельным начальствующим людям, и получив разрешение на некие денежные операции, наш посредник между бизнесом и «имперскими» конторами направился назад в комнату, откуда только что вышел.
Теперь вопрос был решён крайне быстро. В компьютер внесли номер Сашиной заявки, деньги перекочевали в стол конторского служащего. И всё было законно, ибо в многочисленных приказах, постановлениях и письмах были весьма интересные юридические прорехи, позволяющие под видом оказания консультаций брать некоторые денежные средства, существенно «ускоряющие работу». В принципе, Саша мог эти деньги перечислить и по безналичному расчёту…
Итак, сделка, за которой со стены кабинета наблюдал портрет президента с хитрыми глазками, закончилась к обоюдному согласию.
Дело, однако, было в том, что Саша отлично помнил времена (и прошло всего-то лет пять), когда всё делалось сразу, безо всяких задержек, и дешевле раз в двадцать. Но потом прессой были раздуты слухи об огромном количестве фальшивых лекарственных средств, которыми якобы набиты российские аптеки. После ряда шумных кампаний и возникли эти чудовищные «агентства» и «надзоры». Совершенно бесполезные и бессмысленные. Как специалист и профессионал, Саша (друзья звали его Кисой) знал, что получение сертификата ничего не гарантирует. Просто производства, чтобы выжить, работали не в две, а в три смены. Неграмотные (или заинтересованные) журналисты эти контрафакты и называли «фальшивками», пугая и без того нервное и запуганное население.
Это тоже вызывало гнев и раздражение Саши, который, в сущности был «маленьким человеком», зарабатывающий на хлеб немного и тяжело… и его бесил способ «окормления» конторских. Многие из которых были малограмотными и тупыми людьми, по блату великому сидящими на «доении», и за то имеющими шикарные машины, коими были забиты все окрестные переулки… Но он не завидовал, хотя частенько, выйдя из подобного учреждения, ругал страшными матюгами и циничные власти, и государственную машину, приобретающую всё большую свинцовую тяжесть и глянцевую непогрешимость.
По окончании приключений в государственной конторе Киса оказался в дребезжащем трамвае, голодный, злой и уставший. Он сидел на разрисованном фломастером кресле, тупо уставясь в окно. Оно было разукрашено прелестными ледяными цветами.
Но Саше было не до милых природных красот. Его буквально испепеляла прожигающим взглядом нависшая над ним толстая баба в дорогой шубе.
– Понаехали тут, – шипела баба. – Всю Москву опоганили…
На самом деле идеологическая установка была другой – от неё прямо пёрло страстным желанием согнать Кису с его сиденья и водрузиться на оное самой.
– Не встану, достали, я устал, я болею, – в ответ злобно думал он, решительно не замечая ни бабу, ни её шубу.
Но стальной раскалённый гвоздь, тлеющий в области груди, медленно поднимался, прожигая мозг и заставляя бледнеть лицо и ощущать пугающие сбои в сердечном ритме.
В вагон пролез старик, держащий в руке тросточку с коричневым пластмассовым набалдашником. Оглядев пассажиров мутными глазами городского сумасшедшего, растолкав симпатичных девушек, он заверещал тонким противным голосом:
– Воры! Воры! Всё разворовали! Стрелять вас всех надо! Сволочи!
«Я не поддамся, – исступлённо, словно в горячечном бреду, твердил про себя Киса. – Это просто больной старик, он всю жизнь верил барабанному бою пропаганды, он ожесточён, он несчастен и беден…»
– Воры! Сталина на вас нет! Всех надо перевешать, – орал свихнувшийся ветеран.
«А ведь этому придурку дают бесплатные лекарства», – почему-то подумал Киса… и тут палка старика опустилась на его спину.
– Сволочь! Сидит тут, жид… – начал было орать старик, но не успел закончить фразу.
Горячая волна крови окатила раздражённый мозг Саши. Адреналиновый кайф подхватил его, отключив слух, зрение, память и рецепторы боли. Что было в последующую минуту, он не помнил. Но когда ощущения начали возвращаться, Киса увидел себя стоящим у открытой двери. Вдоль дороги – уже далеко – убегал ковыляющей походкой давешний старик, в трамвае что-то голосили плохо одетые старухи.
Киса выскочил из вагона, продравшись сквозь толпу, и, не помня себя, очутился возле ларька с пивом, сигаретами и всякой прочей дребеденью. Сунув две десятки в окошко, он схватил бутылку, открыл зубами крышку и выпил пиво практически до дна.
– Что я делаю? – попытался возразить какой-то слабый голосок, исходящий из дальнего, изолированного участка рассудка, но Кису трясло, в глазах стояли слёзы, зато желудок наполнился приятным, забытым ощущением тепла и дал соответствующий отчёт в мозг. После второй бутылки настал временный неустойчивый покой. После третьей – ещё больше…
Пьяный Киса плохо помнил, что было потом. Какие-то дворы, потерянный мобильник, запрятанные в карман деньги, которые постепенно таяли по мере употребления различных видов алкоголя. Женщина с цыганскими глазами, которая что-то предлагала, прогулка с нею в грязную арку, где здоровый возмущённый мужик орал на Кису, требуя финансового возмещения попранных чувств. Где-то глубоко внутри Киса понимал, что его кидают, что он попал… что это алкогольный срыв… но вместо анализа происходящего он, обиженный на свой этот самый срыв, на себя самого, на своё одиночество, на скотскую потаскуху, заманившую его на бандита, заорал страшно и ударил пивной бутылкой в рожу с выпученными карими глазами. Затем была чужая кровь на руках, бабий визг и мат, сверкнула дурная сталь, острая боль в груди… и наступила Тьма.
* * *
Встреча двух агентов, которым было поручено расследовать дело, произошла непосредственно в квартире фигуранта. Агенты просто вышли в широкий коридор – один из кухни, другой из комнаты. При этом можно было поклясться, что двери этих помещений никоим образом не открывались.
Никаких пожиманий рук, формальный кивок, как всегда и бывало в таких случаях.
– Анэль, стажёр, – сказала светловолосая девушка.
– Абиган, агент, – произнёс смуглый парень.
Вместе они пошли на кухню. В спальне, на диване у окна, нагло раскинув лапы, спал огромный кот. Он приоткрыл зелёный глаз, взглянул на двух существ, отметил их различный потенциал, и снова зажмурился, как будто и не просыпался. Человеческая сущность кота отсутствовала, да она и не могла находиться в данном энергетическом минимуме.
– Баюн, однако, – сказал Абиган. – Ныне приписан к нашему ведомству.
– Однако он прибыл к вам из древнего мира, – воткнула шпильку Анэль. Проходя мимо встроенного шкафа, они услышали, как кто-то скребётся коготками, словно мышка. Открыв дверцу, агенты обнаружили беса, окутанного заклинаниями, словно муха паутиной. Заклинания блестели в энергетическом минимуме, было видно, что их произносили в течение многих лет очень многие люди. И бес не мог их порвать, не оборвав своей связи с сущностью человека-хозяина.
Увидев двоих посторонних, бес обрадовался и заблеял тонким голоском:
– Я тут это… нахожусь. Вы не могли бы мне дать… строго для возвращения силы… вон там, в тумбочке – фанфурик. Дух вина, понимаешь…
– Не могу я этого сделать,– спокойным голосом сказал Абиган. – Если я дам тебе флакон спирта, то я сделаю доброе дело, и ты освободишься. А я в силу своей природы добрых дел не делаю, даже для своих.
– И я не могу этого сделать,– сказала Анэль, – потому, что, дав тебе флакон, я сделаю злое дело, освободив тебя, а этого я сделать не могу.
После чего, закрыв в шкафу обалдевшего беса, агенты прошли на кухню, стены которой были оклеены жёлтыми обоями с подсолнухами.
– Итак, высшие инстанции остановили временные процессы в отношении фигуранта дела, – произнесла официальным тоном Анэль.
– Да, но я не могу понять мотива этого решения, – ответил Абиган.
– Мы подозреваем кармические искажения… а может быть, дать этому бедному бесу алкоголь? Вон, Котяра дрыхнет, его и попросим, – елейным голоском произнесла девушка, почему-то резко сменив тему.
Абиган оторопело молчал. Потом до него начало доходить, и он заклокотал громким прерывающимся голосом:
– Это провокация! Вы перешли на наши методы, и это вас не может украшать!
– Дело ясно, – сказала стажёрка. – Вы отказались дать бесу по его просьбе алкоголь, который поддерживает его силы и составляет его сущность. Фигурант дела претерпел алкогольный срыв. Но бес, отвечающий за алкоголь, под заклятием, поэтому он не мог нанести вреда фигуранту, и срыв произошёл под воздействием внешних сил. В данном случае инспирированных вашим учреждением. Мы будем требовать переигровки всего дня по причине вашего незаконного оперативного вмешательства.
