Текст книги "Армагеддон был вчера"
Автор книги: Александр Полосин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Вначале дела у каждой шли довольно успешно. Девушки получили блестящее образование и в своём деле были настоящими профи. Отец оставил им дела в лучшем виде, разделив бизнес на практически равноценные и независимые предприятия. Каждое занимало свой сегмент рынка, а значит, конкуренцию друг другу сёстры не составляли.
Но потом прошла череда трагических событий: странная смерть Реги от очень скоротечной лейкемии, скандал с директором торгового дома корпорации «Гонери Л», приведший в итоге к банкротству и самоубийству Гонерильи Лир.
Старый Лир вёл довольно безалаберный образ жизни. И теперь был уже не тем уверенным в себе мультимиллионером, которого знал весь мир, а старым больным человеком, у которого к тому же возникли серьёзные проблемы со зрением. Врачи лучших клиник делали всё возможное, провели несколько операций, но что-то там было уже с самим глазным нервом, и старик стал практически слепым.
– Когда ты едешь? – Эмлет не скрывал своего разочарования. Ему не хотелось терять эту девушку. Начинало казаться, что он испытывает действительно глубокие чувства, что это не то мимолётное увлечение, которых он пережил в своей жизни множество. Очень хотелось убедиться, что это именно то, чего он ждал и искал все эти годы…
– Думаю, завтра. Дела на фирме требуют постоянного контроля, да и отец слишком сдал. Не хочется надолго бросать его, – после продолжительной паузы ответила Корди.
Она задумчиво смотрела на крупный снег, ложившийся нетронутым ковром на склоны Альп. Ей тоже не хотелось терять Эмлета, острый ум и врождённая галантность которого серьёзно впечатлили её. Может быть, это то, чего она ждала и искала все эти годы?..
* * *
Они встретились снова уже через неделю. Первым не выдержал Эмлет.
Бросив всё, он прилетел в Лондон. И уже через полчаса после посадки самолёта они с Корделией сидели в маленьком кафе в Сохо и держались за руки.
– Как долго я тебя ждала…
– Как непростительно долго шёл к тебе я…
– Не говори ничего. Не надо.
Наутро, проснувшись в роскошных апартаментах Корделии, Эмлет понял, что его холостой жизни пришёл конец.
* * *
И опять этот сон! Отец что-то говорит ему, но Эмлет не слышит. Хочется прикоснуться к отцу, но он не может. Рука ощущает лишь пустоту. Но вдруг – словно сквозь вату в ушах! – слышится тихий шёпот: «Король». Потом ещё тише: «Предатель». И совсем тихо и почти не разборчиво: «Отомсти…»
Весь день Эмлет был сам не свой. Не шли из головы слова отца из этого странного сна. Кого предал «король», понятно. Но кто это? Кому нужно отомстить?
Скоропостижная смерть отца наделала в своё время много шума. Но все эксперты и врачи в один голос утверждали, что умер он своей смертью – от сердечной недостаточности. Вскрытие не показало присутствие каких-либо известных ядов. Поэтому всё постепенно успокоилось. Компания перешла матери, а Эмлет практически стал негласным её руководителем.
Через некоторое время мать вышла замуж за дядю и ввела того в состав правления.
А ещё позже Эмлет стал замечать, что некоторые его распоряжения натыкались на какое-то неявное сопротивление. Казалось иногда даже, что на противодействие. Но зацепиться же было не за что: вроде никто и не возражает, все за. Вот только есть на этот счёт уже утверждённый правлением порядок работы. И тому подобное.
Словом, руководство их семейным бизнесом постепенно уходило из его рук. Смутное беспокойство нарастало.
Необходимо предпринять какие-то шаги. Но какие?
– Дженни, – проговорил Эмлет в микрофон интеркома. – Подготовь, пожалуйста, реестр акционеров.
Через час всё было ясно. Надо было поинтересоваться этим раньше. Практически 24 процента акций оказались сосредоточены в руках дяди. Ещё пятьдесят по-прежнему оставались у матери, но в условиях, когда она полностью доверяет новому мужу, это означало, что правление подконтрольно фактически ему одному. Слава Богу, что у Эмлета был на руках блокирующий 26-ти процентный пакет! Лишь одно это мешают пока дяде полностью овладеть компанией.
Необходимо срочно поговорить с мамой.
* * *
– Не смей так говорить, Эмлет! Мой супруг кристально чист! У тебя нет права обвинять его! Отец умер от сердечного приступа. А что до тех акций, о которых ты говоришь, это только на пользу корпорации.
– А ты не задумывалась, мама, каким образом они к нему попали? И что стало с владельцами самых крупных пакетов?
– На что ты намекаешь? Наши адвокаты всё проверили. И пришли к выводу, что всё чисто.
– А кто платит адвокатам? Уж не дядя ли?
– Это всё твои выдумки!
– Но, мама! Сопоставь все факты.
– Замолчи, Эмлет! Всё, разговор на эту тему исчерпан. И больше к нему я возвращаться не намерена. Избавь меня от своих грязных инсинуаций!
* * *
Вы пробовали жить с удавкой на шее? Именно это ощущение не покидало Эмлета на протяжении последних двух недель. Всё началось, когда уволилась его секретарь Дженни. Потом один за другим ушли его заместители. Эмлет был уверен, что за этими событиями стоит дядя. И что-то должно случиться ещё.
После разговора с матерью стало ясно, что она полностью находится под контролем мужа. На её защиту не стоит рассчитывать. Даже если дядя его убьёт, мать найдёт этому оправдание.
Звонок интеркома.
– Сэр, к вам из информационного центра. Бумага для факса по вашей заявке.
– Хорошо. Пусти, – устало велел Эмлет.
Вошёл невысокий молодой человек в комбинезоне и белых перчатках. Эмлет рассеянно указал на факс. Вообще, не дело босса заниматься подобного рода канцелярской мелочью. Но Дженни уволилась, а новую девочку, которой можно было бы так же доверять, предстояло ещё только найти…
Закончив работу, парень попрощался и вышел. Что-то в нём показалось Эмлету странным. Вот что?
Через полчаса зашелестел факс, выдавая листы один за другим. Это пришёл ответ на его давешний запрос о динамике рынка алмазов в Южной Америке.
Интересно, чем это бумага пахнет…
Бумага! Странный парень. Почему странный? Стоп! Перчатки. Почему парень был в перчатках? И этот запах…
Пальцы уверенно пробежали по номеронаберателю.
– Алло. Агентство Вульфа? Арчи? Мне необходимо с тобой встретиться. Сможешь ко мне приехать? Через час? Хорошо, жду. Постарайся поскорее.
К тому времени, когда Арчи подъехал к офису корпорации, у входа уже стояла карета скорой помощи.
– Что случилось?
– Сердечный приступ, сэр, – парамедик окинул взглядом фигуру Арчи.
– Кто? – для порядка спросил тот, уже догадываясь.
– Какая-то шишка. Простите, сэр, мне нужно работать.
В это время из двери показались санитары с носилками, на которых лежал Эмлет. Слава Богу, лицо не было закрыто.
– Эмлет!
– Отойдите, сэр. Не мешайте. Он без сознания.
* * *
Корди сидела у постели Эмлета и держала его за руку.
– Я думала, что не переживу этого. Слишком много смертей за последнее время.
– Ничего, всё будет нормально.
– Как ты догадался?
– Парень, который принёс бумагу, был в перчатках. Раньше её меняли голыми руками… – Эмлет немного помолчал. – Теперь всё будет хорошо. Арчи говорит, что повозись я с этими бумагами ещё минут пятнадцать, ты бы стала вдовой, не успев выйти замуж. Бумага была пропитана особым ядом, который вызывает сердечную недостаточность и в течение часа полностью расщепляется так, то не остаётся никаких следов. Я своему дядюшке стал поперёк горла. Но Арчи накопал уже достаточно, чтобы упрятать его за решётку на всю оставшуюся жизнь…
Эмлет замолчал, крепко сжимая ладонь Корди. По привычке взглянул в окно. За окном вовсю бушевал май.
Игорь Акулич
Проказник
Дмитрий был обыкновенным средним бизнесменом. То есть владел двумя магазинами оргтехники. Никогда и ничем не выделялся. Так как и все, боялся за свою же, как и все, уходил от налогов, так же, жизнь и так же, как и все, имел жену и любовницу.
Но вот в один злополучный день, который он запомнил навсегда, его налаженная жизнь пошла под откос.
Он варил на даче варенье. Жена Ольга скучала, наблюдая за действиями мужа. Дача, конечно, хорошо, да и от варенья она не откажется, да только ехала она сюда не за этим. Во всяком случае, в тихом уютном месте, где птички поют и зелень расцветает, можно не только вареньем заниматься…
Ольга тихо подкралась к мужу сзади – хотела пощекотать, начав желанную игру, – но несколько не рассчитала реакцию мужа. Дмитрий от неожиданности дёрнулся и… опрокинул кастрюлю с вареньем. Вроде бы успел отпрыгнуть и Ольгу сумел оттолкнуть – но всё же не уберёгся, обварил кисть правой руки.
Но самое страшное было то, что он, казалось, этого даже не заметил! С руки мужа слезала кожа, а он ничего не замечал. Ольга закричала:
– Дима! Димочка, ты что, ничего не чувствуешь? Дима, у тебя же рука обварилась!
Дмитрий, наконец, обратил внимание на свою кисть. С удивлением ощупал её – часть кожи просто соскользнула, обнажая окровавленную плоть.
В тот день всё ограничилось тем, что руку забинтовали, но на следующее утро Ольга уговорила Дмитрия сходить в больницу.
В назначенный кабинет попали быстро. Когда врач услышал, что Дмитрий не почувствовал боли от ожога, то сразу засуетился с осмотром, а затем послал его сдавать анализы. Когда Дмитрий оставил кабинет, его хозяин поднял телефонную трубку:
– Это из шестой поликлиники. Тут, понимаете… Такое дело: человек с подозрением на лепру… Да я знаю, что… но тем не менее… Всё понял, сделаю.
Дмитрия снова вызвали к врачам и заставили сдать ещё кучу анализов, после чего потребовали остаться на карантине хотя бы пару дней, пока не получат результаты. Его перевезли в бокс для тяжелобольных в какую-то больницу на окраине города, где он и пролежал двое суток.
На вторые сутки приехали специалисты из какого-то центра. Они были одеты в защитные костюмы, словно имели дело с зачумленным. Дмитрия ещё раз доскональнейшим образом осмотрели, затем вновь оставили одного и, наконец, через пять часов подали заключение-приказ: его диагноз – лепра, и как прокажённый, он должен быть изолирован в специальном лечебном учреждении.
Вот теперь больному стало по-настоящему плохо. Неизлечимая, страшная болезнь, о которой он ранее знал лишь из экзотических рассказов о жизни на Востоке, теперь стала его верным спутником на всю жизнь…
* * *
Двое суток Ольга не слышала о Дмитрии ровно ничего, кроме того, что он находится в какой-то больнице. Ни на какие её вопросы врач не хотел отвечать, только отправил и её тоже сдать анализы.
Передумала она за это время много – начав с тривиального предположения о супружеской измене, приведшей к венерическому заболеванию, и закончив тем, что под личиной родного, до последней чёрточки знакомого мужа, скрывался агент, который занимался секретными исследованиями, где попал под радиацию. Что-то вроде героя из фильма «Правдивая ложь», только менее удачливого.
А потом явился человек, одетый в армейскую форму. Он попросил собрать самые нужные для Дмитрия вещи, а остальные сжечь. На вопросы Ольги он ответил:
– Дмитрий болен проказой. В лучшем случае вы его увидите через два года.
Даже после его ухода Ольга не плакала. Она лишь смотрела в потолок и не двигалась. И изо всех сил отгоняла от себя подленькие мысли, типа: «Если Дмитрий умер, а он всё равно что умер… ведь никто из больных проказой не выживает… то его квартира переходит ко мне…»
Городок их был небольшой, и через несколько дней все уже знали о болезни Дмитрия. Жизнь сыграла с ним злую шутку: он с детства стремился к популярности – и вот его час настал, его обсуждали на каждом углу. Вот только самому ему было уже всё равно…
* * *
Дмитрию привезли вещи, которые для него собрала Ольга. В голове всё крутилась мысль о том, что это розыгрыш. Ему двадцать пять лет, он преуспевающий в жизни человек, и он же болеет проказой. Это немыслимо!
Версию, где он мог заразиться, ему высказал врач. Возможно, когда в прошлом году Дмитрий ездил в Непал. Там как раз много прокажённых, которые перебегают из Индии. А Индия – это вообще родной дом для лепры. И выйдя на улицу, там можно узреть толпы этих живых мертвецов.
Через неделю к нему зашёл новый врач. Он почему-то показался похожим на Штирлица в исполнении Тихонова – резкие черты лица, холодные глаза… так и хотелось приписать ему: «характер нордический».
Медик обрисовал ситуацию и возможные варианты его, Дмитрия, будущего – точнее, только один вариант:
– Понимаете, все, кто болеет лепрой, живут в лепрозориях. У нас за последнее время их число сократилось до двух за нерентабельностью… Мы вас направляем в ближайший, расположенный в пятистах километрах от Верхоянска… Это город на Дальнем Востоке. Вы оттуда вернётесь не раньше чем…
Волна надежды хлынула в тело, ещё до того как мозг что-нибудь успел просчитать:
– А разве проказа лечится?
Врач удивлённо смотрел на Дмитрия. Потом всё понял и улыбнулся:
– Конечно, лечится! Просто очень медленно. Самое раннее излечение может произойти через два года, а самое длинное – через восемь. Ну, это по последним показателям. Раньше сроки были больше – где-то от восьми до двадцати…
Он говорил и говорил, но Дмитрий не слушал. Он узнал главное – он будет жить!
– Спасибо, доктор, вы мне всё-таки подарили какую-то надежду. А то я хотел руки на себя наложить, только думал, как…
Ну, тут он, конечно, приврал – на самом деле он в принципе ни о чём не думал, только сокрушался и решил бросить всё на самотёк: «Будь что будет…»
Врач же возмутился:
– Покончить с собой!.. Да, вы понимаете, что это всё равно, что сдаться! Человек по натуре боец, хищник, а не рабочий скот. Если человек перестаёт бороться – он уже не человек! Запомните мои слова!
Скажи ему подобное хотя бы месяц назад – он бы его высмеял. Или поморщился – слишком уж высокопарно. Особенно это: «Запомните мои слова!» Но сейчас ситуация была такая, что Дмитрий не пришло в голову даже улыбнуться. Да и благодарен он был этому человеку, что только что подарил ему надежду – и помешал похоронить самого себя раньше времени.
Он понимал, что восемь лет вне цивилизации, семьи и любимой – это всё равно, что срок на зоне. Но срок – это не расстрел. Раньше он решительно думал, что лучше умереть сразу, чем отбывать лучшие годы – а они, годы собственной жизни, всегда лучшие – в тюрьме. Сейчас же он согласился бы идти куда угодно, где ему гарантируют спасение. Заключение всё же оставляет надежду на дальнейшую жизнь, в то время как смерть – это окончательно и бесповоротно…
Следующие два года он провёл под Верхоянском. Лечение состояло исключительно из инъекций. Больше не было ничего.
Он подружился с одной женщиной лет шестидесяти, которая тоже раньше болела проказой, затем выздоровела, но осталась жить и работать в лепрозории. Кстати, как и многие другие больные. На вопрос, почему, она отвечала просто:
– А кому мы все там нужны на воле? Это у тебя ещё есть шанс жить дальше – ты молодой. А я подхватила в пятьдесят лет, куда я пойду?
…Прошло два долгих года, и Дмитрию наконец-то поставили штамп – «здоров». Он был вне себя от радости. Обмыли это известие бутылём медицинского спирта с сотрудниками и с братьями по несчастью, а вечером уже отправился в путь до Верхоянска и оттуда – до дома.
Его провожали все. Они были рады за него. Но… Но в то же время прощались несколько странно. Впрямую никто этого не говорил, но в словах и взглядах сквозило уверенное: «Ну, до встречи…»
– А вот и нет, – проговорил Дмитрий шёпотом, когда отъехали от лепрозория, – Не вернусь я сюда…
* * *
Как только нога Дмитрия ступила на асфальт автовокзала, он едва мог сдержать желание побежать домой, побыстрее увидеть жену, дочку, мать, сестру… Два года! Как же много он должен сделать!..
Перед домом всё ещё стоял магазин, которому каждый год грозили сносом, но никак не осуществляли угрозу. Дмитрий забежал купить чего-нибудь праздничного для своих, по случаю приезда.
В магазине его узнали.
– Вы Дмитрий? – неуверенная спросила продавщица, с которой он был знаком с самого детства. На радостный кивок она отреагировала более чем странно – закричала, замахала руками:
– Уходи! Не разноси заразу! Ты что, сам прокажённый, так решил и другим жизнь испортить? Уходи, поганец…
Дмитрий попытался объяснить, что совершенно, абсолютно здоров, но его не слушали. Так, с пустыми руками он и направился домой – к Ольге. Во дворе встретил Александра, бывшего своего одноклассника, помахал рукой, но тот только попятился, словно получил удар в лоб.
Дмитрий подошёл к двери своей квартиры. Никак не мог решиться нажать звонок. Потом решительно надавил на кнопку.
Дверь распахнулась почти мгновенно, и в проёме показался звероватого вида мужичок. Загородив собой весь проход, он лениво поинтересовался:
– Ты кто? – и ткнул Дмитрия в грудь пальцем так, что тот качнулся, как от удара.
И разозлился, поняв. Он яростно втолкнул бугая в свою же квартиру:
– Я к твоему сведению, хозяин квартиры и муж Ольги, – проорал он. – А вот кто ты, мне очень интересно узнать!
Верзила на миг растерялся, но в следующий момент сам решительно вытолкал Дмитрия вон:
– К твоему сведенью, урод, муж Ольги я, а её бывший муж умер от проказы. Так что вали отсюда, пока я тебя не убил.
И дверь захлопнулась.
Дмитрий не верил своим ушам: его квартира теперь – не его, его жена теперь– не его… Осталось проверить только одно – осталась ли ещё у него мать…
* * *
Мама, родившая его, качавшая его на руках, когда он был маленький, сейчас не пустила сына в дом:
– Дима, прости, ну не могу я тебя впустить. Ты хотя бы сестру пожалей – ей же замуж через неделю…
Дмитрий ощутил опустошение. И гадливость. И отчаянную, глубокую обиду.
– Вы похоронили меня! Чтоб вы все…
Присел на ступеньки и заплакал. Горько, по-детски, словно ему семь лет и опять наказали за двойку в школе, заплакал.
Внезапно он услышал стук каблуков, и из-за угла вышла Валерия. Бывшая одноклассница.
Он поймал себя на мысли, что всё у него здесь бывшее… Через пятнадцать минут они пришли к ней домой…
* * *
Дмитрий проснулся. Наклонился над Валерией, поцеловал в сонные глаза.
А ведь могли они пожениться ещё тогда – после школы. Она ведь любила его, просто… Ему всё хотелось ещё пару лет погулять. Вот и догулялся… до Ольги. А любила ли та его вообще когда-нибудь?
Что ж, кисмет – значит, судьба. Видимо, таким сложным образом Бог призвал его начать новую жизнь. Теперь другого выбора, собственно, уже и нет…
Вот только дочку жалко.
С утра он сразу же направился к своей бывшей квартире, подкараулил Ольгу– она всё так же хороша, как и прежде… да только теперь тоже – бывшая. Подошёл, чтобы переговорить о квартире и о дочери. Но Ольга, увидев его, бросилась бежать, он рванулся за ней… Догнал, схватил за руку и спросил:
– Привет, любимая, как живёшь?
Она отчаянно трепыхалась, пытаясь вырвать руку:
– Пусти! Не убивай.
Дмитрий попытался успокоить её, чтобы договориться хотя бы о встрече с дочерью, но Ольга лишь отчаянно мотала головой.
На него накатила злость – предала, тварь, не только не ждала, но и всё, что у него было, прибрала к своим рукам… И он… поцеловал её! И отпуская, сказал:
– Испытай же то, что испытал я…
Через неделю Валерия рассказала, что его бывшую жену выгоняют с работы, опасаясь, что она заразит там всех.
«Меня все боятся, – думал Дмитрий. – В старину на прокажённых надевали колокольчик и гнали от деревни. Они бы и мне такой колокольчик нацепили, если б могли».
После долгих раздумий он всё же решился. Этот город надо покидать – спокойной жизни ни ему, ни Валерии не будет. Уехать собрались завтра же – мать Валерии давно звала дочь к себе в Волгоград.
Но только всё может нарушить глупая случайность. Вечером к нему заглянули шесть мужиков, во главе с Ольгой и её новым мужем.
– Ну, что доволен? Заразил ты меня! – кричала она в истерике, демонстрируя сыпь на руке.
Эта сыпь у неё появлялась каждую весну – какой-то вид аллергии.
Но Дмитрия никто не слушал. В следующее мгновение его свалили с ног и начали бить ногами. Затем непрошенные визитёры разлили по всему деревянному дому Валерии бензин, подожгли и убежали.
Никто из соседей не пытался помочь ему остановить пламя. Никто не вызвал даже пожарных.
Валерия, вернувшаяся с вокзала, куда бегала за билетами, увидев пожар, взвизгнула и кинулась в дом. «Документы, деньги там!» – это были её последние слова.
Остановить подругу Дмитрий не успел. Он смог лишь кинуться за ней в огонь. В следующий момент обрушилась крыша…
Сознание уже гасло, когда Дмитрий вспомнил слова врача, который доказывал, что человек, пока живёт, остаётся хищником по натуре своей. Он убедился в этом на примере своих… Своих БЫВШИХ. Ну, ничего – теперь он им докажет, что человек остаётся хищником и после смерти…
* * *
На следующую ночь весь город загорелся по неизвестной причине. Все дома заполыхали одновременно.
Спаслись из огненного ада единицы.
Официально считалось, что это был террористический акт.
Прим. автора: Доказано индийскими учёными – проказа не заразна.
Мария Маслова
Обрыв
Сказка, пришедшая ночью
Взявшись за руки, подошли к краю обрыва. Было интересно заглянуть вниз именно вместе.
Она оступилась одна. И упала.
Летела, а сверху доносилось: «Я буду очень скучать по тебе. Просто знай это, верить необязательно».
Слышала ли?
«И буду читать твои дневники в свободное от забот время».
Он по-прежнему стоял у края бездны, глядя на падающее тело. То ли одна рука выскользнула, то ли другая разжалась...
Лёжа на каменистом уступе, она смотрела на него детскими наивными глазами. По виску сползала тоненькая тёмно-красная струйка.
Оставшийся наверху развернулся и пошёл по делам. Их так много и все такие важные, что нельзя позволять себе надолго отвлекаться. На душе его было спокойно: навеки застыла улыбка на лице сорвавшейся. А ему всегда больше всего хотелось, чтобы она была счастлива.
Сказка, пришедшая утром
Сознание возвращалось вместе с невыносимой болью. Ломила каждая косточка, пекли огнем ссадины, раскалывалась голова. Казалось, всё тело превратилось в сплошной синяк. Попробовала пошевелиться. Получилось с трудом. Взглянула на руки, изуродованные кровоподтеками и лиловыми пятнами. Развела пальцы, сжала кулаки, – вышло. С усилием приподняв голову, провела рукой по затылку. Вся ладонь в крови. Вот оно что... И как умудрилась так оступиться? Видно, расслабилась, полностью доверившись своему спутнику, а нельзя было...
При попытке встать насквозь пронзило что-то острое. Словно на иглу нанизали. Как бабочку. Всё поплыло перед глазами... И враз потемнело.
...Стоит на лужайке возле раскидистого дерева, а рядом на пеньке сидит толстый маленький человечек. Странно, разве он был толстым и маленьким? Никогда раньше не замечала. Только чувствовала внимание и заботу, ласковые прикосновения слов, обволакивающее тепло, уносившее в детство. Ощущение надёжности и защищённости. И много света. И радужные блики в лучах солнца... Да, вот, вспомнила: солнцем он был, солнцем... Странно, но это очень странно, как же солнце превратилось в гнома? Разве так бывает?
Тем не менее, перед ней сидел именно гном. Не совсем уж крохотный, но весьма небольшой. На макушке – что-то вроде короны, нелепой формы, громадных размеров, украшенной множеством сверкающих разноцветных камней, вделанных не то в золото, не то в какую-то имитацию драгоценного металла. Головной убор – явно не по размеру, так и норовит накрыть владельца, которому стоит огромных усилий не допустить этого: руки постоянно подняты, лицо, красное от напряжения, покрылось капельками пота, стекающими вниз по бородёнке и усам.
«Что смотришь? Или думаешь, не удержу? Удержу обязательно, я сильный. И не такое удерживал! У меня даже небо на асфальт никогда не падает!» – и покряхтев, добавил: «Помогла бы, что ли...»
Пожалела, подошла ближе, взяла горе-корону, освободив карлика. Тот отдышался, посидел какое-то время, не двигаясь. Потом встал и сказал: «Пойдём со мной. Ты мне нужна. Для важных дел необходима свобода движений, но кто-то должен держать это над моей головой. Как знак отличия. С ним я – больше и значительней». И она послушно пошла следом – раз нужна…
Сколько прошло времени с начала пути, не помнила, но чувствовала, что смертельно устала. Все надеялась, что гном опять превратится в солнце, поймёт всю ненужность дурацких действий, заменит сияние драгоценностей прежним животворным светом. Не дождалась, сил не хватило. Она носила, а он гордо вышагивал впереди и не делал ничего толкового, только убеждал всех, как важны его дела. Потому и разжала руки...
...Сквозь ресницы пробился свет. Темнота развеялась, и показалось небо, чистое, без единого облачка. С неба почему-то спускалась верёвочка. На ней слегка раскачивался тормозок, в котором нашлись большое красное яблоко, толстые рукавицы и записка: «Я наверху. Подожду, сколько потребуется. Выбирайся скорее, здесь здорово, здесь – жизнь. Спуститься за тобой не могу: кто-то должен тянуть. Съешь яблоко и соберись с силами. А потом крепко хватайся и дай мне знать. Вытащу. Но держаться будешь сама». Без подписи.
Прочитанное и обрадовало, и испугало. Кто это так заботился о ней? Неужто помешанный на своей короне гном? Не может быть! Или он опять превратился в солнце? Ерунда... Кто же тогда? Но раздумывать было некогда: её ждали. Яблоко оказалось вкусным и прибавило духу. Потихоньку приподнялась, медленно села, пошевелила мышцами, размяла ушибленную спину, истерзанные руки, израненные ноги. Крепко ухватившись за спущенный конец, встала. Обмотала себя веревкой, закрепив её надежным узлом. Спасительную записку обернула платком и прикрепила к обвязке. Несколько раз дёрнула, сигналя о готовности выбраться из пропасти. Сверху с силой потянули, и она, упираясь ступнями в камни отвесной стены, принялась упрямо карабкаться. Несколько раз споткнулась, даже сорвалась, повиснув над пропастью, раскачиваясь, словно маятник. Но страховка была надежной.
Вот и выбралась почти, ещё немножко – и можно достать до верхней кромки обрыва. К ней тянется широкая ладонь, кто-то смотрит тревожно. И уже крепко обхватывают сильные руки, вытаскивают наверх... Взору открывается широкое плато, много света, нет никакого карлика, а рядом большой человек счастливо улыбается и говорит: «Ты вернулась. Смогла, молодчина!»
Она вглядывается в знакомые черты словно в первый раз. Вспоминает: когда-то знала этого великана, и даже была с ним счастлива. Или не была? Шагает навстречу, и, прижавшись к нему, плачет навзрыд, словно ребёнок. И становится легко-легко, будто и не существовало того, кто разжал руку у края, не было страшного падения, острых камней и влюблённого в себя гнома.
«Я тебя помню», – скользнула по щеке спасителя мокрыми ресницами и, заглянув в глаза, рассмеялась. Взявшись за руки, они бодро зашагали прочь от обрыва. В небе таяло единственное облачко, похожее на маленького пузатого человечка с короткой бородкой.
Дэвид Нездешний
Когда мы были живыми…
реду по залитому солнечными лучами оживлённому… нет – суетливому городу. По его тесным улицам протекают нескончаемые потоки машин, сливающиеся в одну разноцветную полосу. Вокруг торопливо снуют люди. Серые, скучные, однотипные лица. Одинаковая одежда, одинаковая походка, одинаково натянутые улыбки. Идут, не оглядываясь друг на друга, не видя лиц, не поднимая глаза к небу и Солнцу…
Они не замечают меня, спешат куда-то по своим делам, жалко вдыхая на ходу пропахший бензином и гарью воздух. Суетливо переставляют нижние конечности, зажав в верхних дипломаты, сумки, барсетки… Иногда они смотрят на меня своими незрячими глазами и сосредоточено что-то ворчат себе под нос, сами не замечая, что их застывшие губы зашевелились.
И я не вижу людей. Куда бы не метнулся мой взгляд – он везде натыкается только на безликих животных. Мой взор скользит по их головам и туловищам, не находя себе опоры, и устремляется вдаль, сквозь них. Их фигуры призрачны, туманны, безлики, как и весь расписанный ярчайшими, но мёртвыми красками город. Они настолько похожи на свои автомобили, рекламные щиты и блёклые стены коробок-домов, что я порой не могу различить, что именно пронеслось у меня перед глазами. И только когда животное поворачивает свою тушу и устремляется дальше, в погоню за каким-то неведомым «надо», я понимаю, что это был зверь. Что творится в их головах? Есть ли там хотя бы какие-то проблески разума?
Я не могу смотреть на них без тёмных очков. Иначе я замечаю каждую задыхающуюся клеточку их сальных, отравленных городом тел… Я вижу пустоту за их застывшими глазницами… Я слышу жадное урчанье их желудков и ощущаю запах источаемой их разлагающимися тушами смерти…
Гул голосов. Слова, которые я должен знать… Но я не понимаю их. Они сливаются в сплошную бессмысленную какофонию звуков, одинаковых, ничего не значащих фраз, стандартных, словно запрограммированных… Я заранее знаю, что в следующий момент скажет очередное животное…
Животные… Загнанный в угол рассудок настойчиво пытается вырваться:
«Бред! Это тебе лишь кажется! Это такие же люди, обычные люди, спешащие по своим делам…».
Я зажмуриваюсь, не в силах более бороться с подкатывающим к горлу комом панического ужаса перед этим мёртвым городом… Но перед тем, как последний луч солнца исчезает за сомкнувшимися веками, успеваю заметить нечто живое… Стремительно открываю глаза, панически боясь, что это «нечто», мелькнувшее так быстро, может исчезнуть, уйти навсегда, так и не дав мне ответа, почему…
Почему я заметил это?
Но видение не уходит, не растворяется в текущей мимо серой туманной массе, а остаётся стоять там, где я его обнаружил. Это девушка. Обычная девушка, в обычной, по моде яркой одежде.
Но почему я заметил именно её?
Смотрю, не отрывая глаз, внимательно вглядываясь в каждую чёрточку её лица… Что-то в ней не то… Почему она так не похожа на прочих? Почему не растворяется в безликой массе? Почему не хочет исчезать, как мираж?
И я начинаю медленно осознавать, что вижу перед собой ЧЕЛОВЕКА! Настоящего, живого человека, с живым лицом, а не восковой маской, с живыми ищущими глазами, а не пустыми провалами глазниц… Она ЖИВАЯ! По-настоящему живая!!!
– Что ты здесь делаешь?! – кричу я на бегу. – Зачем? Зачем ты здесь?
– Не знаю, – растерянно шепчет Она. – Наверное, я искала тебя…
Я останавливаюсь, переводя дыхание и глядя в упор на её по-детски милое и слегка изумлённое личико.
– Да, – потерянно соглашаюсь. – Конечно, ты искала меня… Но тебе нельзя здесь находиться! Беги отсюда! Беги, быстрей, пока этот кошмарный город не проглотил тебя!
Мой голос срывается на крик. Текущие мимо животные поворачивают ко мне свои морды, что-то возмущённо рыкают – правда, лишь себе под нос. Но я не обращаю на них внимания. Я продолжаю кричать на слегка растерянную, но продолжающую растерянно и солнечно улыбаться девушку:
