Текст книги "Изумрудный Армавир (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Снова молчок. Пришлось мне на свой страх и риск поднимать увесистого паренька на руки.
– М-м-м! – застонал Костик, но не очнулся.
– Мама. Кушать хочу, и так далее, – зачем-то сказал я и огляделся по сторонам. – Значит, мне всё самому? А на Феония и Татисия тебе наплевать?
После моей отповеди так ничего и не случилось, и я, кое-как сориентировавшись, двинулся в сторону автомобильной трассы. Легковушки и грузовики, проезжая по мосту-путепроводу, громко шумели, объясняя мне, недотёпе, что в таком шуме никто не мог расслышать ни криков, ни стонов несчастного малолетки, сходившего по грибы по ягоды в район городской свалки, что за Черёмушками.
Кое-как выбравшись из почти непроходимых зарослей, взмокнув всем своим посредническим и оракульским существом, я присел на небольшом бугорке, собираясь немного передохнуть в обнимку с Константином. Только расслабился и отдышался, как вдруг, обо мне вспомнили и, погрузив в ветронепроницаемую капсулу, отправили по назначению.
Через минуту я уже приземлялся в Настино отделение травматологии Третьей городской больницы.
– М-м-м! – снова застонал первоклашка, и я, уже привычно, «включился».
– Где здесь приёмное отделение? У пострадавшего перелом и вывих правой, вывих левой! Ещё у него обезвоживание! – заорал, что было сил, но никто на меня внимания не обратил. – Издеваешься? А ну, включил мою видимость и слышимость! – рявкнул я на строптивый мир, и все сразу же обернулись на мои вопли. – Где здесь приёмное отделение? Перелом и вывих правой, вывих левой! Ещё обезвоживание! – повторил я и присел прямо на асфальт, потому как силы закончились.
Но вокруг и без моих медицинских криков все засуетились, забегали, и через минуту Костика подхватили и положили на каталку, после чего умчались, начав на ходу разрезать ножницами его перепачканные штаны и такую же обувь.
– М-м-м! – замычал Костя и… исчез.
Всё вокруг в один миг изменилось. Я оказался в другом мире. В другой параллельной детализации. Без суеты и прочих посетителей или выздоравливающих.
«А где же чёрно-белые вспышки?» – заискрило в уплывавшем вдаль сознании, но я взял себя в руки и не дал ему отчалить.
– Феоний? – спросил с надеждой мир, в котором оказался, и потянулся в потную пазуху за белым флагом, но вынуть его не успел.
Взмыл в небо. Хорошо, что в противоветровой капсуле. Опять понёсся в сторону свалки, теперь уже за феонийским Константином.
Снова мальчишка оказался без сознания. То ли сами Костики отключились от нестерпимой боли, то ли миры усыпили мальчишек, чтобы не смотреть на их страдания и не слушать их стоны, мне так и не намекнули. Я повторил ритуал спасения и снова, взвалив на себя непосильную ношу, пошагал к шумевшей автодороге.
В этот раз мне присесть не дали. Обождали, пока выйду на опушку лесополосы, а потом подхватили и понесли к больнице.
– Ждёте, пока хорошенько вспотею? Правильно делаете. Поделом мне, шалопаю, – сказал я, кое-как отдышавшись.
– М-м-м! – согласился со мной Костик.
– Меня всем видно? – спросил я у воскресных посетителей «Отделения Травматологии» после будничного приземления.
– Конечно! – поспешили заверить окружавшие.
Я ещё раз повторил своё пророчество о поломанных ногах и обезвоживании мальчишки и свалился на асфальт вместе с ношей.
В этот раз штаны с Костика не срезали. Какой-то мужчина в белом халате закинул пострадавшего карапуза на плечо и умчался с ним в здание больницы, оставив меня рассиживаться посреди асфальтированного подъезда к отделению под неодобрительными и подозрительными взглядами.
– Хорошо, что в этот раз не хоккеисты, – вздохнул я и на минуту зажмурился.
Когда открыл глаза, сразу понял, что опять безо всяких спецэффектов поменял дислокацию. «Татисий?» – спросил я у мира, но никто не ответил.
Собравшись с силами, еле-еле поднялся на ноги и поплёлся в сторону морга, прицелившись в узкий проход на улицу с мебельной фабрикой на другой её стороне. Шагал-шагал, но до морга так и не дошагал. Взмыл кверху тормашками и понёсся, хорошо, что к ветру задом, а к больнице передом. Хоть дышал более-менее членораздельно.
– Денька четыре так потаскаешь, а потом я всё нормально видеть начну, – зачем-то заявил я Татисию.
Никакого диалога с миром не получилось, и вскоре я оказался в роковом месте для всех Костиков из мужских миров первого круга, из первого класса неизвестной мне школы, из очень известного мне города гадалок, хоккеисток и признаков Димок.
И этот Константин спал на сырой земле в ворохе только что начавших опадать осенних листьев и обрывков газет, принесённых ветром со свалки в злосчастную лесополосу.
– М-м-м! – поздоровался со мной ребёнок, которого я, не спрашивая у мира о сотрудничестве, поднял на руки и понёс.
Что-то мне подсказало, что дорога будет дальней, и я, собравшись с силами, пошагал под путепровод, собираясь сначала пройти на противоположную сторону автотрассы, а потом уже взобраться на попутную мне полосу движения.
Этот первоклашка почему-то оказался намного легче предыдущих, и я довольно легко переставлял ноги по усыпанной листьями земле. Тропинок не было до самого путепровода, а уже после него, что-то напоминавшее баранью тропку круто поднималось на заросшую травой насыпь автотрассы.
С каждым шагом идти становилось тяжелее, но силы не заканчивались, и я монотонно переставлял ноги, лишь изредка останавливаясь для короткого отдыха или для того, чтобы перехватить онемевшие руки на новый лад. Один раз забылся и позволил себе заказать у мира бутылку молока, но из детской двустволки ничего не выскочило. Пришлось, облизывая иссохшие губы, продолжать движение к трассе.
Для чего так надо мной издевался Татисий, я не понимал, пока не вышел на обочину перегруженной воскресным движением трассы и не взмолился водителям проезжавших авто.
– Кто-нибудь остановится? – заорал я, понадеявшись, что и я, и моя ноша видимы для всех и каждого.
Никто даже не посмотрел в мою сторону, и я озлобился до невозможности.
– Совесть совсем потерял? Мир называется, – возопил в вечернее небо, и в тот же момент тормоза взвизгнули, но порадовался я меньше секунды.
– Папа? Мама? – по-дурацки спросил родителей Александра-одиннадцатого, увидев и Москвич, и побледневшие лица своих «чужих» родителей, застигнутых мною при их возвращении из Михайловки.
– Ты что тут делаешь? – начала причитать одиннадцатая мамка, а папка, с тем же хоккейным номером, выскочил из съехавшего на обочину автомобиля и двинулся в мою сторону.
Видно он быстрее сообразил, что гораздо важнее сначала помочь ребёнку, безжизненно свисавшему с моих рук, а потом уже разбираться, откуда я здесь и почему.
– Что это с ним? – коротко спросил отец.
– Переломы, обезвоживание, потеря сознания. Около двух суток за свалкой валя…
– Мигом в машину, – перебил меня родитель и, осторожно отобрав у меня Костика, поторопился передать его мамке на заднее сиденье. – Серёжку вперёд и сам туда же! За братом смотри! – распорядился папка, как будто не впервой спасал чужих мальчишек.
Под всхлипыванье мамки, стоны Костика и урчание Москвича, мы двинулись к городу. Дорога оказалась неблизкой, и мне пришлось не только вспоминать, как однажды папка спасал разбившегося горе-мотоциклиста, но и объясняться.
– А ты-то что там забыл? – начал папка, имея в виду лесополосу.
– Почувствовал, что должен туда сходить и пошёл.
– Как ты мог?! – вскрикнула мамка, но слово взял Костик.
– Ма-ма, – начал он бредить, не приходя в сознание.
– Господи, – перестала ругаться мама и попыталась напоить раненого из Серёжкиной кружки.
Ничего у неё не получилось, и она потребовала прибавить скорости:
– Эта колымага быстрее умеет?
– А где же ваш… – забылся я, и чуть не спросил об одиннадцатом собрате.
– Кто наш? – равнодушно переспросил родитель и продолжил давить на газ.
– Потом спрошу. Сначала в больницу, – выдохнул я, обнимая притихшего братишку.
«После больницы смоюсь», – подумал открытым текстом, чтобы дошло до мира.
– Пуфф! Пуфф! – получил сразу дуплетом междометий в лицо.
– Окошко закрой, – не взглянув, приказал Григорьевич из Татисия.
Я повозился, но закрыть закрытое не смог. Остаток дороги мы ехали молча.
Чуть ли не влетев на специальный пандус для скорых помощей, о котором я раньше ничего не знал, мы сразу же передали Костика из рук в руки дежурным медсёстрам и врачам. Я поспешил укрыться в авто, а родителям пришлось объясняться, где и как они нашли покалеченного ребёнка.
– Костя это с Черёмушек. Больше ничего не знаю. Первоклассник. Семь лет. С улицы Маркова, вроде. Со второго этажа, – бурчал я любопытным людям в белых халатах, когда меня выудили из Москвича, потому как ни папка, ни мамка из Татисия ничегошеньки вразумительного рассказать не смогли.
– В дежурном журнале регистрации есть запись запроса о пропавшем мальчике. «Сердобольная» наша записала. Вчера дежурила, – переговаривались о ком-то между собой врачи. – Сейчас мы по контактному телефону позвоним, а потом в милицию.
– Зачем потом в милицию? – опешил я, но никто мне не объяснил. – Поехали домой, пока они номер нашей машины не записали, – попросил я родителя, а тот, не проронив ни звука, отправился за руль.
Пока я моргал глазками и чесал ушко, стоя на пандусе, одиннадцатое семейство, потеряв всякий интерес и к больнице, и к Костику, и ко мне, расселось по своим местам, нажало на газ и убыло по своему назначению.
– Интересно у вас получается, – удивился я и, поправив ружьишко, пошагал на Фортштадт, напрочь позабыв о существовании в этом мире бабы Нюры одиннадцатой и её волшебного подполья.
Почему так получилось, в тот момент понятия не имел. Решил, что Татисий что-то коварное задумал, поэтому заранее всё спланировал. «И пусть. Лишь бы соседские мировые братишки своих Костиков отыскали и спасли», – кумекал открытым текстом и не спеша семенил себе по назначению.
Минут двадцать, если не больше, расслабленно шагал. И Сенной путепровод прошёл, и полдороги до поворота к кубанскому мосту, пока не взлетел в небо и не понёсся обратно в сторону двоюродного дома.
– Сам дорогу найду, – возмутился я, но, оказалось, что мои приключения на самом деле не закончились.
Всё-таки не захотел отпускать меня Татисий Кармальевич. Подобру-поздорову не захотел. Приземлил не куда-нибудь, а на нашу… Вернее, на одиннадцатую крышу родного дома. Прямо на дымовую трубу.
– И что дальше? – потребовал я у мира объяснить его вероломство.
– Ты что там делаешь? – тут же ко мне обратился Татисий, но голос у него почему-то был похож на папин.
– Меня, что, всем видно? – почти шёпотом спросил я незнамо кого.
– Ещё как! – крикнул мне из огорода одиннадцатый брат не своим голосом от переполнявшего его чувства гордости. – Это ты специально делаешь? Мстишь?
– Мщу? – спросил я себя и продолжил балансировать на трубе, так как Татисий и не думал меня отпускать, а поэтому намертво приклеил мои осенние туфли к кирпичам под ногами. – И что мне теперь делать? – спросил я у одиннадцатых отца и братца.
– Я из-за тебя невидимым стал? – заверещал перепуганный напарник.
– Пой! – приказал одиннадцатый отец-спасатель мотоциклистов и Костиков.
– А я пришёл домой, вынув жало! – сразу же загорланил я бесконечную песенку, сам того нисколечко не желая.
Спел два раза подряд и только потом остановился. Попробовал слезть, но не тут-то было. Туфли так и остались приклеенными. Попытался расшнуровать обувь и слезть с трубы босиком, но Татисий и этого не дал сделать. Выпрямил меня и заморозил в позе указующего путь В.И. Ленина. Точь-в-точь, как на нашей центральной городской площади.
«Иттить колотить!» – попытался я вскрикнуть, но вместо этого начал половое воспитание одиннадцатого Александра и его родителей, с бабулей в том числе, в полном составе высыпавших во двор, поглазеть на верного и единственного кандидата на массажные процедуры.
– Шарик Жучке вместо взбучки
Перед будкой сделал кучку…
Потому что эта сучка
Не пришла к нему на случку!
А как хвостом ему виляла,
В душу глазками стреляла,
Блох своих ему дарила,
О луне с ним говорила!
Такой породистой казалась,
Хоть и за кошками гонялась.
В общем, сердце Шарика украла,
А потом… С другим удрала.
Вот такие они штучки.
Девчонки наши, а не Жучки.
На одном дыхании выдал я на-гора, соблюдая все интонации. А когда почувствовал, что могу шевелиться, ещё и размахивал руками, как заправский артист, а потом чуть не свалился с трубы. Пошатнулся и спрыгнул всем своим весом на побуревший от старости шифер. Как не проломил его, не понял.
– Освободил? – спросил я у Татисия, подняв голову и держась за дымовую трубу руками.
– Ты что там забыл? – взревела во дворе пожарная сирена уже родной скефийской маменьки.
– Всё-всё. Спускаюсь. Меня уже отвязали, – поспешил я с объяснениями, а сам увидел на изменившемся шифере то тут, то там борозды от огромных совсем не кошачьих когтей.
Мигом вообразил чудищ-химер, которые в начале недели устроили битву на нашей крыше, изрядно потрепав пожилой шифер 1960 года изготовления.
«И у тебя добрые дела безнаказанными не остаются? – приступил я к красноречивому диалогу с родным миром, когда перестал ужасаться и воображаемыми монстрами, и реально ожидавшей родительской экзекуцией. – Сделай хоть что-нибудь. Я же четверых Костиков спас. Надеюсь, мои параллельные орлы остальных тоже разыскали. Татисий ещё твой вредничал и под ремень своего Александра подвёл. Причём, гарантированно. Будто, я сам это из-за вражды сморозил. Вроде как, отомстил братишке», – бухтел я миру, а сам спускался через слуховое окно на чердак, а потом и на лестницу в кладовку.
Но мои мольбы не помогли, и пришлось объясняться с метавшей громы-молнии мамкой и посмеивавшимся родителем.
– Я понимаю, на тутовник залез, но на печную трубу… Это уже слишком, – доверительно разговаривал папка, а я почёсывал отмассажированное мамкой левое ухо. – Ну, и на кой? Признаваться будешь?
– А помнишь, как меня перепутали с неведомым голозадым? – решился я на откровенность.
– Конечно, помню, – вздохнул родитель.
– Меня ещё тогда должны были наказать, но не наказали. А это вторая попытка, но уже со мной в главной роли. Хорошо, что стишки уже закончил декламировать, а то бы и за них схлопотал.
– Это какие? Не матерные, надеюсь?
– Почти что матерные, – согласился я. – А почему ты не спрашиваешь, кто это всё мутит? Кто на меня зуб заимел и теперь под твой ремень подкладывает?
– Разве не ты сам? Ха-ха-ха! Шутник. Кто же ещё? – не поверил отец сыновним откровениям.
– Родной брат того, кто тебе сегодня раков с судаками наловил, – сболтнул я, но ни холодом, ни факелом в лицо не получил.
– Я же их сам наловил, – отмахнулся папка. – Научись сначала, а потом фантазируй.
– Не поделишься, где наловил? На какую такую наживку? На какие удочки? – съязвил я родному отцу, а тот мигом потерял ко мне всякий маломальский интерес, поднялся и ушёл в дом.
– И на том спасибо, – передал я привет родному Скефию и удалился к Павлу, рассказать про такую победу Татисия.
Глава 27. Прощание с Изумрудным городом
– Хозяева! – крикнул в калитку, потому как штатное место пустовало, а рабочее время деда ещё не закончилось.
Никто не отозвался, и я ввалился во двор, надеясь найти благодарные стариковские уши, в которые собирался поплакаться и пожаловаться на злобные соседские миры.
– Партизанен, хэнды хох! Унд нах нагель сюда. А то млеко-яйко конфискую! – проорал благим матом, как можно громче, но ни ответного выстрела, ни салютного залпа из междометий так и не услышал.
«Помер? Или в туалете? Охаметь и проверить? – всё ещё продолжал я шутить, но уже про себя. – К Нюрке умчался? Скорей всего. Наверно, она что-то у своего Татисия узнала и пригласила деда на мирные переговоры.
Близнец уже сполна получил. Что же это за мир, если своего посредника… Всё специально подстроил? Чтобы тот на меня подумал и подольше враждовал. Но зачем ему это? И Костиков… Ладно если сами покалечились, но вот так измываться…
Или это внеочередные… Или стало возможным потому, что мы посредничаем? Поэтому их и спасло… Спасли. А так бы… Без нас померли. Все разом. В двенадцати мирах. А у мировых сестёр, интересно, Костики жили?.. Живут? Пора туда тропку протаптывать. Пора».
За такими мыслями я и не заметил, как оказался сидевшим на табурете в сарае. На дворе смеркалось, и встал вопрос зажигать волшебную свечку Аладдина или проведать бабу Нюру одиннадцатую на предмет редкого посетителя с тросточкой.
– Одним глазком, – скомандовал себе и полез в подвал.
– Наконец-то, – вздохнула Кармалия раскатистым жабьим голосом.
– Здравствуйте, мама Кармалия, – поздоровался я, вздрогнув всем телом.
– Как живётся? Знаю, что весёленькая неделька выдалась.
– Ещё какая, – согласился я, почёсывая пострадавшее ухо.
– Я тебя ждала, чтобы поговорить. Ты не против?
– Нет, конечно. Но на ваших жаловаться не буду. Пусть и дальше замораживают…
– Это я тебя тормозила, а не они. Чтобы ещё смешнее не получилось. Извини, что ты не догадался. А оболтусы мои на такие подвиги… В общем, и дальше можете, как мальчишки враждовать, но на работе вашей это никак сказываться не должно.
Нужно посредничать и работать? Работайте без оглядки. Никто мешать не посмеет. Захотите дальше баловаться – балуйтесь. Это даже полезно для дела. Чтобы не расслаблялись. Для того и задумали… Придумали так подурачиться. Спрашивай. Знаю, что уже чешешься.
– Павел не умер? – первым делом поинтересовался я.
– Нет ещё.
– А больше я не знаю о чём…
– Подумай.
– А к Стихии за лекарственной водичкой сходить можно? Костикам помочь с выздоровлением?
– Можно, но воды от неё не получишь. Получишь кое-что другое.
– А чем можно чёрные колдовские нитки порвать?
– Сам догадаешься. Ну, всё на сегодня. Иди домой. Отдыхай. Следующая неделя ещё смешнее будет. Ха-ха-ха! – раскатисто рассмеялась Кармалия, потом эхо её голоса отдалилось и затихло.
– Спасибо за разговор, – поблагодарил я сумрак и полез обратно в свой мир.
– Твоя работа? – встретил меня Павел враждебным тоном и забористым взглядом, стоя посреди двора, будто никуда не исчезал вовсе.
– Моя, – выдохнул я, подумав, что речь зашла об экзекуции Александра одиннадцатого.
– С каких пор швыряешься? Кто надоумил? Сам с усам? – смягчился дед и пошагал в сторону Америки.
– Одиннадцатый мир заставил. И песни петь, и стишки скабрезные рассказывать, и на трубе плясать.
– А за что?
– Из-за вражды. Снежная война у нас. Пуляется больно. Мозги своему Александру… И четвёртому, и восьмому. Но мамка миров строго-настрого велела продолжать работать. Дурью маяться – майтесь, но и работой занимайтесь, – поддержал я разговор, приземлившись на Америку рядом с дедом.
– А меня, каким боком в вашу свару? Или мы с тобой сейчас о разном говорим? Ты о чём воюешь? – потребовал дед детализации параллелей.
– О Сашке одиннадцатом. Его отлупцевали скорей всего. Из-за моей работы. Его родной мир сокрыл, а меня на крышу дома закинул и приклеил к трубе. Песенки петь заставил, стишки рассказывать перед его домочадцами. Чтобы он на меня подумал. А потом перекинул на мою кровлю.
Мамка сразу меня за ухо словила. А после я к тебе… А ты о какой моей работе? О Димках? О Костиках? О ведьмах?.. Когда я сюда пришёл, во дворе тебя не было. Поэтому я к бабе Нюре отправился. Но меня вернули назад. Мол, ты ещё живой, а я дурной и не догадался, с кем связался. Мамка ихняя. Мировая. Вот и ты меня… Но, слава Богу, не за ухо.
– Ты себя хоть иногда слушаешь? Если бы я не был в умной шапке, совсем бы ничего не разобрал. Одно ясно, что это не ты меня на прогулку водил. Не умер, говоришь? С чего взял? Может, я давно уже, того. Ладно, не кипятись. Снова басню начни. С первоначала, – потребовал дед незнамо чего.
– С какого начала? С полутора лет, что ли? С возвращения… С настоящего моего возвращения? Или с сегодняшнего утра? Уволь. Ты от моих побасенок точно смеланхолишься подчистую. Тебе правду рассказывать опасно. Придумаешь себе невесть что, а мне потом горюй. Был дед, да весь кончился. Я малограмотным побуду. Пошутить – пожалуйста. А правды от меня… Поостерегусь. Уши целее будут. И хвост.
– Ха-ха! И снова уморил. Не хочешь рассказывать, так сам что-нибудь спроси. Ха-ха! Блоха, – не обиделся дед на мой откуп и, усмехаясь, предложил пикировать дальше.
– Что с вами сегодня? И мамка миров, и ты. Я что-то понять должен? Может, я сегодня с кем-то очень добрым встречусь?.. Спрашивай. Спрашивай. О чём? Сегодня один уже просил спрашивать, а сам потом улыбался, пока мне мамка уши до блеска начищала.
Увольте. До всего сам дойду. Если, конечно, получится. Или в пещеру да на внеклассные занятия по общеобразовательным мирам, – только в самый последний момент я передумал рассказывать о своём знакомстве с ЭВМ.
– Ты сейчас о встрече с Доброй обмолвился? Или я что-то домыслил по стариковскому обыкновению?
– Домыслил. Вы все будто прощения у меня просите. Будто прощаетесь. Подумаешь тут не только о Доброй. К Стихии отпрашивался за снадобьем для пацанов поломанных, и то… «Получишь, что не хочешь». Или что-то там, что-то там, – как-то горестно закончил я монолог и поднялся со скамейки. – Прощай. Мамка миров обещала, что Павел жил, Павел жив, Павел будет жить.
Пошагал домой, а дед проводил меня стариковским смехом, перемешанным с кашлем, спровоцировав ещё и на частушку-пересмешку, полученную в распоряжение от последнейшего Калики.
– Всё может быть, всё может статься. С женою может муж расстаться…
«А чего стесняться? – думал я, горланя на всю улицу. – Пел же в чужом мире и стишки читал, теперь и в своём пою».
* * *
Спокойно заснуть не получилось. Ворочался-ворочался… Думал, фантазировал, мечтал. Все давно заснули, а я всё одним глазом на часы, а другим…
«Только к сёстрам поторопись. Найди сам к ним дорогу, пока тебя на неделю туда силком не засунули. На твою штрафную неделю, кстати. Покопайся в своей памяти. Хорошенько покопайся. В ней полным-полно всего. Сама Кармалия… И не только она тебя этими знаниями наделила», – кричал себе пещерным голосом уже в который раз издалека, мешая спать, мечтать и думать.
«Кыш! Мне отдыхать надо, а не о Фантазиях и их безобразиях думать, – снова отмахнулся я от навязчивых воплей. – Я же мыслю… Причём, конкретно. И телепортироваться никуда не собираюсь. Через адресатор и подавно. Неделю всего в покое и побыл. Пенсия у меня по геройским привилегиям. Не меньше месяца почивать на лаврах буду. Как только с мирами помиримся, сразу полезу в Талантию. В тот же…»
«Только к сёстрам поторопись. Найди сам к ним дорогу, пока тебя на неделю туда силком не засунули, – никак не успокаивался вредный близнец неизвестного розлива. – Найди сам к ним дорогу!.. Найди сам к ним дорогу!.. Найди сам к ним дорогу!..»
– Знаю я туда дорогу. Знаю. Третье поле, вторая скирда слева. Стучать два раза. Или скулить. Тяв-тяв, – пробубнил я тихонько и присел на кроватке.
«Голос-то настоящий, – заподозрил неладное. – Одиннадцатый, зараза, никак не успокоится? Снова забор… Или что похлеще придумал? Сейчас я тебя подловлю, гадкого утёнка-кутёнка», – разобиделся на бывшего дружка и собрался на проверку своих владений.
Снова оделся, обулся и пошёл на поиски непрошенного гостя. Больше всего меня беспокоили ворота, а вот спросить Скефия о присутствии посторонних, почему-то не догадался.
Туман спал или дремал, и я осторожно влез на забор.
– Попался, – зашипел в уличную темноту, но никто не вздрогнул, не скрипнул, не выронил ни мелка, ни кисточки. – Он же и понятия не имеет о моём разговоре с духом. Что это со мной? Сон, как рукой… Душа, что ли, верещала? Эта не угомонится, пока своего не добьётся. Слетать ненадолго? Побродить по пещере? Может, даже нос высунуть к Талантии? Ты не против? Дедморозыч?
– Ш-ш-ш! – всхрапнул спящий красавец.
– Так отнеси. Там хоть время стоит. Душой оттаю и обратно до дома. Обещаю.
Скефий подхватил меня прямо с забора и понёс на Фортштадт, аккуратно укрыв от ветра невидимым одеялом.
«И этот какой-то ласковый. Я не заболел? Какой-нибудь инопланетной болезнью? Один раз уже бо… Стоп! Когда это я болел?.. И ладно. Прилетел уже. Нащупать бы в темноте вход», – перестал размышлять и аккуратно прошуршал в пещеру.
В темноте все чувства усиливались многократно, но никакого испуга не было, и я нырнул головой в ракушку.
* * *
– А вот это совершенно не ясно. На астероиде днём и ночью светло? – уставился я в потолок, когда увидел, что пещера всё также освещена из верхнего лаза. – Почему раньше этим не заморачивался? Бывал же тут ночами. Может, потому что убывал в ночь, а не прибывал из потёмок. Ладно. Включить ЭВМ надо. С ней веселей будет.
Закончив с разглагольствованиями, включил Образ, собираясь попроситься выглянуть для успокоения души в ночную Талантию.
– К работе готова, – напомнила о себе ЭВМ, спустя минуту после включения Млечного Пути, а я задумался неизвестно над чем, поэтому стоял истуканом и молча всматривался в центр галактики, отыскивая невидимую на голографии чёрную дыру.
– Извините, что побеспокоил, но мне нужно… Или во второе звено, или во второй шлюз. Кстати, а что такое шлюз? И про звено мне напомните, пожалуйста. Не пойму, то ли во втором круге звено, то ли в следующей грозди оно, – озвучил я наивные вопросы и такой же каламбур, оказавшийся пророческим.
– Вам разрешён проход в звенья номер два, три, четыре. Центральное звено или Объект номер Раз, в котором находитесь, также является шлюзом в ближайшие обитаемые, бывшие обитаемые или потенциально обитаемые миры.
По галактической нумерации нашего Шестнадцатого сектора рукава Ориона – мы шлюз номер девять. Всего в нашей галактике тридцать шесть секторов по десять градусов каждый.
«Не-не-не. Только не это. Что я наделал? А как же поспать?» – запротестовал я в своей головушке, явно погорячившись с вопросами о таких немыслимых вещах, тем более спросонья напутал и попросился не в Талантию, а за щенками Ответами к Жучке.
А Образ невозмутимо продолжила поучать:
– Из нашего шлюза вы имеете право на перемещение в такие же «Объекты Номер Раз», или «Объекты Номер Один», а сокращённо «Образ», «ОНО» или «Один», которые одновременно являются шлюзами восемь и десять.
Соответственно, вы имеете полное право на посещение всех четырёх звеньев нашей Грозди, без каких бы там ни было корректировок внешности и возраста.
«Ёжики, кокосы! Ни чего себе, ответы на вопросы. Вот я бублик с дыркой вместо мозгов. Об-Раз вовсе не Образ», – снова от молний в голове подкосились натруженные за бесконечный выходной ножки.
– Ещё в Млечном Пути имеются автономные «Узловые Станции» или «Узловые Шлюзы». В одной из них, с названием «Ха-Да», вы уже бывали. Из таких станций возможны перемещения только в примыкающие к ним шлюзы, а не в звенья, по причине их полного отсутствия, – монотонно продолжила забивать гвоздики в мою, звеневшую пустотой, головушку тётенька ЭВМ. – Некоторые из станций пребывают в законсервированном состоянии ввиду экономии энергии. На их периметре вы обязательно увидите соответствующие надписи в виде символов. Включать такие станции не рекомендуется. Следуйте по вашему назначению в проходы, указанные символикой.
Практика осознанных путешествий поможет вам разобраться в устройстве «Все-Галактической Сети» или «Все-Паутины». «Все» – в данном контексте означает «Вселенская». Желаю вам приятного путешествия.
– Ой, спасибо. Но я передумал. К пауку или к рыбаку мне ещё рано. Так что, ни в сеть, ни в тенета я не отбываю. Включите мне, пожалуйста, Кармалию с детками. Я к Талантии одним глазком… В общем, гляну с женского Фортштадта для успокоения… От ваших сногсшибательных новостей. И сразу назад, – взмолился я на ОбРаз, как на Образ святой дочери Аль-Амрана.
– Извините, но перед посещением указанного мира, вам придётся пройти инструктаж у Рифмы. Из-за незначительных проблем на поверхности геоида Талантия-Фантазия, каждому путешественнику или посреднику грозди надлежит с ними ознакомиться.
– Вы разве об их катаклизмах не в курсе? – опешил я от неожиданной обструкции.
– На сегодня никаких новых аномалий не зафиксировано. Имеются опасения о возможных шутках или провокациях. Во избежание неприятных сюрпризов, желающие посетить эти миры должны быть поставлены о них в известность.
– Звучит знакомо. Шутки и провокации. А при посещении Татисия о таком не предупреждаете? Ладно. Буянить не буду. Можете выключиться. Спасибо за предупреждение. Но сил карабкаться по простым или виноградным лестницам у меня уже нет. Пойду домой. Прощайте.
Образ выключила голографическую иллюминацию, а я пошагал восвояси, собираясь, несмотря ни на что, завалиться спать.
– Скефий, родной. Отнеси меня домой. Я уже на ходу сплю… – попросил мир, выбравшись из пещеры в кромешную тьму Фортштадта, и рухнул к нему на ручки.
Заснул сном человека, исполнившего свой долг в многократном размере. Ещё и душеньку ночным походом успокоил. Но…
* * *
Вот это «но» и разбудило меня вместо мамки и будильника, от звона которого я должен был проснуться утром понедельника восьмого октября. Точнее, не разбудило.
А проснулся я от незнакомого запаха постельного белья. Чужого, неизвестного, неродного.
– Снова издеваетесь? – взвизгнул, открыв очи на неведомый город Сочи, и осознал, что оказался в хате деда Паши, в той её комнате, в которую ещё ни разу не заглядывал за всю историю нашего с ним знакомства.
– Очнулся? Вставай. Я рыбки нажарил. Без косточек. Умывайся и к столу, – как ни в чём не бывало, сказал Павел и загремел посудой в своей комнате-кухне.
– А в школу? А родители? Что они подумают? Я у тебя ночевал? А они…
– Тихо ты! Не кручинься. Всё у нас получилось. Ты ни ухом ни рылом не догадался, как ты и просил. Так что, все по своим местам теперь, и петелька твоя устаканится. Всё пойдёт своим чередом, – пробормотал Павел, а я, не рассмотрев комнату с телевизором и двумя кроватями, вылетел их хаты во двор, намереваясь срочно вернуться домой, чтобы исправить свою оплошность или шуточку Скефия.
– Чмок! Чмок! – получил в лицо снегом вместо утренних водных процедур и замер на месте.
– Что опять не так? Мне домой нельзя? Уже девять. Не дури, – разорался я на мир, но снова получил.
– Чмок!
– Иди завтракать, и я всё объясню. Работа у тебя. Писать будешь, что помнишь на сегодняшний день. Все свои планы и мысли. А то из школы придёшь, ан нет ничего. Возмущаться будешь. Духариться. Мол, как же ты мог. И так далее, – невозмутимо пригласил дед к столу.
– Твою же… Он что, моего признака состряпал и в школу увёл? Ай, молодец.
– Во-во. Признака. А то я запамятовал, как ты его окрестил.
– Тогда ладно. Меняю гнев на милость, – вздохнул я, успокоившись, и вернулся в дедову обитель.
«Вроде, ему о таких фокусах ещё не рассказывал? Откуда, интересно, он узнал о них?» – начала сверлить голову одна-единственная неугомонная мыслишка, пока я лакомился неизвестной, но очень вкусной рыбкой.
