Текст книги "Изумрудный Армавир (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
«Спасибо тебе, Скефий. Спасибо за стирку. Спасибо, что ты незлопамятный и невредный. Конечно, нужно нашего брата в рамках держать, но и Горынычей для него тоже надо иногда запускать», – грезил я, паря в небесах, а не в горячей ванне на склоне невидимого вулкана.
– Вылезай. Перекури малость. Отдышись минут пять. Для сердца так надо. Потом, когда зябнуть начнёшь, обратно в воду. И не больше трёх заходов, запомни. А шмотки на ветки развесь. Пусть проветриваются, – вернул меня на грешную землю руководитель вулканической экспедиции.
Дед оказался на бережку и уже без рубахи. Его вещи были выжаты и одни из них свисали с тонюсеньких веток каких-то кустов, а другие валялись на гладких валунах у берега ручья.
Я выбрался из воды и последовал его примеру. Снял с себя всё, кое-как выжал, потом часть разбросал на камнях покрупнее, а остальное развесил на жёсткие стебли низкорослого бамбука. Тело моё задышало жаром, отдавая окружавшему воздуху лишнее тепло, а сам я почувствовал себя почти невесомым. В общем, полотенце мне не понадобилось.
– Так на чём мы остановились? – решил дед продолжить нашу беседу, присев на штатное место, теперь летающей Америки.
– Я уже не помню. А про Угодника ты говорить не настроен.
– Одно мне скажи: как далеко и в какие такие дебри ты забрёл или вскарабкался? Чему такому наловчился или приключился, что тебе уже родной мир тормоза выпячивает? – безо обиняков спросил дед, кое-как отдышавшись, а из него самого так и валил пар, будто он изнутри закипал праведным гневом.
– Ты сейчас сам интересуешься, или тебя мир подзуживает? – спросил и я без всяких задних и перевёрнутых мыслей.
– Как же я тебе объясню? Может, я сам, а может, он. Если сомневаешься, то и не говори ничего.
– Занесло меня намедни. Бог знает, куда занесло. Насилу домой добрался. Насмотрелся небывальщины всякой. Или фокусов. А, может, нафантазировал от недостатка понимания и соображения. Сам толком не знаю, что со мной случилось. Только я теперь самым неправильным стал, и все миры из-за этого на меня ополчились. И родной перевёртыш тоже, – начал я «Песнь о Вещем Александре» из дальнего далёка, чтобы по дорожке к своему секрету можно было успеть передумать о нём рассказывать.
– Не бредишь? А то, на тебя глядя, сам я в себе неуверенным становлюсь. Все мы под Богом, под миром. Без их пригляду из нас даже удобрения, извиняюсь, не вылезут, не то что слова и мысли. Или поступки, опять же. Так что, не переживай. Это всё комедия. Да, почитай, вся наша жизнь комедия. А плачешь ты, или живот от смеха надрываешь, без разницы. Им так сподручней. Нравится им, что мы о себе мним всякое. Что мы самостоятельные и за всё про всё ответственные.
– Это ты сейчас леща копчёного ему в конфетный фантик заворачиваешь? Он не поведётся. Я точно знаю, что я самостоятельный. И все решения принимаю сам, – не согласился я с невесёлой дедовой философией.
– Ну-ну. Знай. А мне пора нырнуть. Уже тело куриться перестало, – прервал дед расспросы и поплёлся в бассейн.
Я тоже поднялся и поспешил в жаркие водные объятья. Больше Павел не пытался разговорить меня, и мы, поныряв и попарившись еще пару заходов, закончили наши водные процедуры.
– Теперь хорошенько вытрись и оденься. Чай, тряпьё твоё уже высохло, – распорядился дед, когда наши тела немного отдышались, подсохли и остыли.
– Одного не пойму: на кой баба Нюра твои шмотки к себе таскает, если ты их миру в химчистку сдать можешь? – удивился я, когда начал готовиться, как следует полюбоваться на океан, остров и его дремавший вулкан.
– Одно дело стирать, а другое штопать. Я же не хамею. Готов к обратной дороге? Полотенце не забудь.
– Здесь, правда, медведи водятся? – только успел я спросить, когда поудобней расселся рядом с Павлом, как вдруг, мы оба сильно вздрогнули и, под чёрно-белые вспышки, вместе со скамейкой-путешественницей в одно мгновение оказались у дедова двора.
– Получается, с возвращением, и с лёгким паром! – не растерялся Павел.
– Сам же просил так возвратить, – разочаровался я, что обратное путешествие оказалось скоростным и безынтересным. – Мы снова дома, снова утром. Ну, спасибо тебе за банный турпоход.
– Не за что. Сам теперь туда дорогу найдёшь. А медведей там не счесть. Ежели что, мир зови. Пусть он с ними борется, – отозвался дед и поплёлся во двор, оставив меня на Америке наедине с вулканическими думами.
Глава 20. Помешательство первого круга
Вернувшись домой, пришлось просить у мира отвода глаз, так, как и бабуля, и папка уже вовсю бродили по дому и двору. Отец собирался на работу, а старшая Андреевна занималась домашним хозяйством.
– Сам встал? – обрадовался папка, увидев меня после размагничивания.
– Конечно, – ответил я.
– Про что-то хотел тебя спросить, но забыл. Вчера ни о чём таком не разговаривали? А то я будто запамятовал что-то. Будто чего-то мне не хватает. Не подскажешь?
«Чего ему, интересно, не хватает? Песенки про жало? Или братской во всех смыслах души? Может самогона-дурмана?» – промелькнуло у меня в головушке.
– Наверно, не подскажу. Я не подскажу, а вот окружающий мир, тот очень даже может подсказать, – выдал я заумное умозаключение, намекая Скефию о возврате родному отцу его временно законсервированной памяти.
– Книжек умных начитался? Ты меня так не пугай. Я и без твоих заумностей какой-то потерянный сегодня, – печально вздохнул папка и продолжил утренние сборы.
«Что-то с ним не то, – заподозрил я неладное, когда, вошёл в свою комнату и увидел, что отец опаздывает на работу, потому как на часах было уже без десяти семь, а работа у него начиналась ровно в семь ноль-ноль. – Может, чересчур его приложили по темечку? Может, вернуть всё? Пусть поёт свою песню про жало, кому от этого плохо? Разве что, мамке? А вот ей возвращать всю память я бы поостерёгся».
– Дедморозыч, друг. Верни батьке память. Ту, которая разумная. И на работу бы его как-нибудь поторопить? Из-за нашего с тобой… Из-за моей к тебе просьбы он сам не свой, – взмолился я за родителя, почувствовав себя виноватым.
– Фух! – выдохнул мир согласие, и папка в ту же секунду взмыл в небо.
– Ёшкин-кошкин! Ты что же это… Что я наделал?! – ужаснулся я, осознав, что после такой доставки на работу отец ещё больше потеряется, а никак не вернёт своё душевное спокойствие.
А папка нисколько не испугался, не удивился, раскинул руки в стороны, изображая самолётик, и был таков.
– На проходную его. На проходную! Там ему пропуск отметить надо, – зашептал я Скефию, когда родитель скрылся из глаз.
– Что на проходную? – раздался за спиной командирский голос мамы. – Куда родитель делся? Ему же в поликлинику к восьми. Анализы свои дома забыл. Вот папаша-растеряша.
– Это я укроп! С парой крепких междометий вместо ушей, – зарычал я от безысходности.
– Это ты так ругаешься? – удивилась мама.
– Уроки так вспоминаю, – отмахнулся я от мамы и ринулся сломя голову в огород. – Эс! Эс! Проходная отменяется. Верни Григорьевича домой. Пусть всем покажется, что он никуда не уходил. То есть, никуда не улетал, – зашептал я миру скороговоркой, торопясь исправить ошибку.
– Мужик, с изрядно исхудавшею фигурой, бесстыдно мчал в костюме в небесах, – услышал я голос отца откуда-то сверху, а потом увидел его самого, летевшим над крышами соседских домов. – Он, просто, занимался лётной физкультурой, прям у соседей и соседок на глазах. «Пусть видят все, что ты меня не любишь! И день-деньской меня ты не смешишь!» – громко продекламировал сквозь смех папка и, сделав круг почёта над двором, приземлился.
– Так, может, и анализы ты не забудешь? Пусть видят все, как в поликлинику спешишь! Здравствуйте, Карлсон Григорьевич, летающий над крышами, – встретила мама лётчика ответной рифмой, тоже нисколечко не удивившись. – И не скажешь, что у вас гастрит. У вас, наверное, летающий насморк. Один раз чихнул – до Черёмушек долетел. Два раза – до Михайловки. Три – до Краснодара.
«Ерунда какая-то. Небывальщина! Такого даже во сне быть не может, – ошалел я от всего происходившего и впал в оцепенение, а потом задрожал всем нутром. – Что же со всеми нами творится? Или только со мной? Но ведь я же сам попросил обо всём этом у мира. Или он всё ещё сводит со мной счёты из-за секретов? Мстит и показывает небывальщину, а на самом деле ничего этого не происходит?»
– Спасибо сыночку. Развеселил отца. Избавил от хандры на сто процентов, – потрепал меня по плечу папка, когда, как ни в чём не бывало, прошёл мимо на веранду и, захватив пакет с анализами, вышел обратно на порог. – А сейчас сделай так, чтобы я в поликлинике оказался, только помедленнее. Хочу насладиться полётом. Потом меня своим фокусам научишь, а пока, извини, тороплюсь. Я готов. От винта!
– Давай сам как-нибудь, – еле выговорил я осипшим голосом, а папка тут же упорхнул в неведомую мне поликлинику, да с таким лицом, будто всегда летал целыми днями напролёт.
– Низковато пошёл. К дождю, наверно, – сказала мама и помахала улетавшему папке платочком.
– Такого, просто, быть не может. Не может! – взорвался я, не в силах терпеть издевательство над собой и родителями. – Это чересчур. Это за гранью дозволенного и разумного. Если не прекратишь сейчас же, я не знаю тогда, что сейчас сделаю!
– Ты сейчас со мной так разговариваешь? – округлила мама глаза и выронила свой платочек.
– С миром. С миром я беседую. Удумал потешаться. Полёты-перелёты затеял, будто мы насекомые подопытные! – вспылил я, закипев гневом, и прекратил сдерживаться. – Ты что, сама ничего не понимаешь? Видишь, как папка по небу летает, и думаешь, что всё в порядке?
– Это ты, сынок, думаешь, что над всеми можно, вот так, глумиться. То память стирать, то перемещать их по своему капризу, куда тебе вздумается, – выдала мне встречную отповедь родная маменька.
– С кем я сейчас разговариваю? – оторопел я в ту же секунду, осознав, что явно не с мамой.
– Что ты хочешь услышать? Что я мамина душа? Или, что я твой родной мир? Или, того пуще, мамка всех миров? Может, сам Бог сподобился беседовать с тобой? – с нескрываемым сарказмом спросила мама.
– Мне, по большому счёту, всё равно. Я уже усвоил, что поступал неправильно. Со стиранием памяти у родных. Обещаю теперь ни-ни. Пусть всё будет, как должно. Я больше не вмешиваюсь. Разве что, чуть-чуть. Для работы, – поспешил я с раскаяньем перед неведомым и явно всесильным собеседником, беспардонно оккупировавшим мамино сознание. – А как быть с дядькой Угодником? Он же не может просто так домой к мамке явиться. Ему можно будет…
– О чём ты, сынок? Пофантазировал, и будет. Марш в школу собираться! – то ли мама пришла в себя, то ли мой собеседник так закончил наш разговор, я выяснять не стал, а мигом собрался и, не завтракая, выскочил из двора с намерением, как можно быстрей оказаться в спасительной школе, а, главное, подальше от родного сумасшедшего дома.
«Вот так, фокусы. Вот так, ужасы. И не во сне, а наяву. И не спросишь, кто это был. Дела! Макнули в сметанку, будто кинули под танку», – причитал я по дороге в школу и нервно шагал, чуть ли не маршируя, не видя ничего вокруг.
Не опомнился и не пришёл в себя до самой школы. Почти бегом примчался в неё, но что делать дальше так и не придумал. «На роже у меня, скорее всего, тихий и бледный ужас нарисован. Как бы с расспросами приставать не начали. И у мира клянчить о прогуле тоже не дело. Как же быть?
Может, нужно было к Павлу вернуться? Рассказать ему. Он сам сомневается, что все мы независимые и живём по своему разумению, – размышлял я, прохаживаясь около запертого школьного входа. – Попались! Если бы я был марионеткой, кто бы мне такие ужасы-фокусы устраивал? На кой бы они понадобились?.. Врёшь, Павел. Врёшь, Дедморозыч. Сегодняшний урок не о стирании родительской памяти был. Это мне популярно объяснили, что именно я хозяин своей жизни. Своей воли. Своих чувств. Значит, родители тоже должны быть такими же хозяевами своих.
Батюшки свят. Или батюшки светы? Какая разница? Главное… А главное, что я за одно утро целых три урока усвоил.
Первое, и самое главное: я за все свои поступки и даже мысли в обязательном ответе. Второе: нельзя походя чужими чувствами дирижировать или подменять их. И третье: прощать нужно и родителей, и мир, и себя».
– Спасибо тебе, кто бы ты ни был. Твои поучения постараюсь запомнить, – заявил я во всеуслышание, почувствовав, как родные мурашки, начавшись прямо на макушке головы, промаршировали по всему телу и скатились в школьные туфли.
– Санёк! Пс! Санёк, иди сюда, – не сразу расслышал я знакомый голос, вероятно, из-за торжественности момента своего прозрения с божественным просветлением.
Обернулся на голос и увидел одного из своих близнецов.
Неизвестного номера Александр, одетый по-домашнему, стоял за забором школы и нервными, дёргавшимися жестами просил подойти к нему.
«Кто это? – озадачился я, не признав в близнеце знакомого пещерного заговорщика. – В свете решений октябрьского пленума ЦК, а точнее, последнего назидания о всепрощении и невмешательстве в чужие разумы, сейчас же мне экзамен сорганизовали? Уж не одиннадцатый ли это? А если, правда, какой-нибудь четвёртый? Или восьмой? Что тогда? Простить дружка вместе с его миром? Всё равно, непонятно, почему он сомневается в своём сокрытии?»
После недолгого колебания я вышел из ворот школы к своему подчинённому из неизвестного мира.
– Что за ерунда? Ты что, не уверен в своей сокрытости? – зашипел я тихонько на незваного гостя.
– Я уже во всём на свете не уверен, – пролепетал напарник, явно пребывая не в себе.
– Из какого мира прибыл? Вернее, родом? – попытался разузнать, с кем, собственно, имею дело, потому как монетку-пароль мне предъявлять не торопились, а каким образом успокоить товарища, я и понятия не имел.
– Из этого, из девятого я, – доложил близнец. – И прибыл, и родом.
– Что случилось? Что за горячка? – начал я расспросы.
– Сам не знаю. Ерунда такая, какой свет не видывал. Я есть, и ты есть. Я здесь, и ты здесь. И я, получается, в своём мире не один. Но лично меня, в то же самое время, нет вовсе! – начал бредить девятый.
– Толком объяснить можешь? У меня у самого с пяти утра полный разгром. С миром своим воюю так, что пиджак заворачивается.
– Что я могу объяснить? Началось с того, что меня с самого утра в туалете заперли. А дома тем временем какой-то ужас творился. Папка и мамка радостные такие, бегают по двору, выкрикивают только им понятные словечки и смеются. А потом и вовсе бредятина бессмысленная случилась. Когда из плена еле-еле вырвался, обнаружил, что портфель и школьная форма исчезли.
– У мамы не спрашивал? – начал я расследование.
– Никак не получилось. Батька уже умотал, а мама и бабуля меня больше не видят. Я для них невидимый. Сокрытым сделался. Но я о том, ни слуху, ни духу. Не просил о таком счастье. Может, я как-нибудь лишним стал? Ведь ты же сейчас видимый, и меня почему-то видишь и слышишь, а остальные – нет.
– Честно говоря, я ничегошеньки не понял. Лишний? С чего ты взял? Потому, что тебя вижу? – попытался я хоть что-то уразуметь.
– Когда портфель с формой не нашёл, я подумал, что это чья-нибудь шутка. Что кто-нибудь из наших подшутить мог. Но то, что мамка меня не видит, как-то на шутку не похоже. И мир мне не отвечает. Вдруг, он сломался оттого, что я раздвоился? Или, наоборот, я раздвоился оттого, что он сломался?
Я от всего услышанного почесал затылок, но осознал только то, что смысла в дальнейших расспросах друга никакого не было. «Я бы простил этого бедолагу, но пока не знаю, за что. А вот то, что с девятым его мир шутки шутит в то же самое время, что и Скефий со мной, меня настораживает», – быстро поразмыслил я и решил хоть как-нибудь успокоить напарника.
– Ладно, невидимый ты наш. Ступай домой. Ляг, полежи. Не видят тебя пока, но ты же не исчез. Так что, топай домой, а я всё выясню. Сразу после уроков займусь. Все миры на уши поставлю, но разузнаю. Если что, с тобой в пещеру доберёмся, а там вместе с нашей компанией подумаем, – озвучил я своё командирское решение.
– Я точно не исчезну? Останешься один, и всё. Для всех же проще будет, – засомневался друг.
– Что проще? Если бы миры захотели, мигом бы любого из нас смахнули, как козявку со скатерти. На кой им твоей невидимостью головы морочить? Иди, и ни о чём не беспокойся. Я о наших с тобой бедах подумаю. Как только, что-нибудь соображу, так сразу к тебе. Уговор? – пообещал я девятому.
Невидимый близнец, озираясь, ушёл в сторону волшебного подвала, а я отправился на уроки.
Что-то вокруг меня было явно необычным, только вот что, я никак не мог понять. То ли перепарился с утра, то ли после отцовских полётов и всемогущих поучений душа была не на месте, то ли отсутствие в животе завтрака давало о себе знать пустотой в голове.
Как бы там ни было, я отбросил все сомнения с подозрениями, и приступил к пассивному созерцанию и обучению, в то же самое время к весьма энергичному осмыслению всего, происшедшего с другом. В общем, работа на складе-кладезе закипела.
После звонка на урок, я передумал о многом, а начал с разгадывания принципа работы удочки. Мне показалось, что кое-что в поведении девятого было похоже на моё, когда потерял душу после своего первого возвращения из миров второго круга.
«Я душу потерял, а он видимость. Конечно, сходство только в потерях, а не в том, чего лишились. Угодник что-то рассказывал об этом, только я невнимательно слушал. Хотя, и без его лекции кое-что в неправильной памяти имеется об этой удочке. “Устройство двойного объединения человека” и что-то ещё на “к” и “а”.
А если в его мире авария, и от этого что-то произошло? Но в моём же тоже кое-что случилось, только мир со мной запросто беседовал. Или не мир? Какая разница, кто. Могли же подсказать о происшествии с девятым? Могли. Как он там говорил, что его двое, а не видно только его одного? Бредил наверняка.
Или что-то со временем стряслось? Запуталось. Точно. И от этого он вернулся в то время, из которого ещё не отправился на задание. Поэтому его ненадолго стёрли? Скорее, спрятали.
Нужно на перемене сгонять к нему в мир. Только не одному. Зайду за третьим и в поход. Поглазеем и узнаем, кто там девятым прикинулся.
Стоп. А почему удочка – это устройство объединения человека, а не перемещения? Может, опять что-то путаю? С чем его можно объединять? С кем? Возможно, бывает такое, когда человек раздваивается, как монетка? А потом его обратно объединяют или соединяют. Я же сам полупрозрачные сны видел. Жучок мой тоже раздваивался и становился невидимым, а потом собирал свои половинки.
Или это так тело отдваивается от души?.. К тому же по многу раз. Что-то я не о том. Может, девятый раздвоился, и одну его половинку заперли в туалете, а вторая оделась и в школу убежала. Ха-ха!.. Ой. Скорее всего, так и было. Наконец-то дошло. От такого не только растеряешься, ещё и очумеешь. Нужно завязывать с учёбой и мчаться на выручку, пока дружок… Пока половина дружка окончательно не свихнулась. Но за третьим обязательно зайду, чтобы предупредить о том, где я и чем занимаюсь».
* * *
Еле дождавшись звонка с первого урока, я выскользнул из класса и проследовал к медпункту, захватив с собой портфель.
– Мир, ты всё ещё на меня злишься? – начал издалека и, не дождавшись никакого ответа, продолжил. – Закинь меня к Даланию. У меня срочная работа. Уж будь ласков.
Хотя Скефий не вступил со мной в диалог, зато сразу же моргнул чёрно-белыми вспышками, после которых я поздоровался с Даланием.
– Здравствуй, мир Даланий. Я из Скефия к тебе, по работе. Сокрытия прошу, пока никто не увидел.
– Фух! – коротко дохнуло теплом, и я поспешил к Укропычу, которого считал заместителем.
Бегающие глазки друга я увидел издалека. Он тоже, коротко взглянул на меня, отвернулся и пошагал из коридора на улицу и дальше во двор школы.
– Разыскал его? – зашептал третий, начав наш разговор, когда мы отошли подальше от всех учеников, гулявших на перемене.
– Он сам меня нашёл, – откликнулся я, решив, что речь зашла о раздвоенном и невидимом Александре девятом.
– Как это? Ладно, потом об этом пощебечем. После уроков. Так что? Ты закончил? Мне можно домой возвращаться? А то перемена короткая, – спросил меня о чём-то мой заместитель.
– Ты про что это? Ты не в своём мире?
– Шутишь? Ладно, шути-шути, а я проваливаю. С тобой во сколько встретимся? Как договорились, сразу же после школы в пещере?
– Отставить! Ты из какого мира, брат? Пароль у тебя с собой? – заподозрил я неладное и поспешил с расспросами.
– Вот мой талер. А свой не предъявишь? – и напарник узрел во мне что-то подозрительное, но доллар свой всё-таки показал.
– А вот мой. Хорошо, что не забыл из куртки в школьные штаны переложить, – предъявил я свидетельство заговорщика. – Всё равно, не понял, куда ты собрался? Мне что, предлагаешь размагнититься и за тебя учиться? Я сам пришёл с подобной просьбой. У нас с девятым беда.
– Сначала с двенадцатым, а теперь с девятым? Тебе что, понравилось за других…
– Я двенадцатый. Я! Какая со мной беда? Отец с утра по небу летает? И что с того? Мамка голосом мира чревовещать начала? И это мелочи, – перебил я друга. – Девятый наш раздвоился и одна его половина вот-вот исчезнет. Вот, где беда.
– Так ты старшой? А куда с утра пораньше пропал? Из-за тебя же третьего загребли в школу. Когда он в семь утра к тебе домой примчался, чтобы договориться о встрече в пещере. А твой мир его по какой-то причине не сокрыл, – обрадовался неизвестного мира Александр.
– А где я, по-твоему, только что был? Я к тебе… А ты сам из какого?
– Я первый. Меня Санёк, который третий, попросил за него поработать. Собраться и выйти из дома в школу вместо него. Чтобы родители ни о чём не догадались. А он пока в твоём… В двенадцатом вместо тебя учится, – понёс ахинею Васильевич-первый.
– Со всеми мирами что-то случилось, – сделал я неутешительное умозаключение. – Я дома был в семь. Потом ушёл в школу и весь первый урок проучился. Как третий мог что-то там вместо меня…
– Мы со вторым вместе в твой двенадцатый примчались, когда третьего не нашли в его мире. А вместо тебя, его там надыбали. Он за тебя сейчас учится. Это он обо всём рассказал и попросил его подменить. Вот как дело было. И если это ты над нами шутишь…
– Какие могут быть шутки? Айда ко мне в мир, всё узнаем. Не ровен час, девятый исчезнет, – остановил я бессмысленные препирательства. – Готов ко мне в гости? Всё разберём по полочкам, а потом ты к себе вернёшься. Не сюда, а в свой мир. Пора уже мне порядок навести. Кажется, что все эти злоключения взаимосвязаны. И всё началось с наших тайн и паролей.
– Айда! Урок и без меня уже начался, – согласился первый.
– Мир Дедморозыч, отправь меня с другом в двенадцатый, пожалуйста. А то у нас крупные неприятности, – обратился я к Даланию, стоя в школьном дворе.
Пару раз моргнуло, и мы с первым оказались в моём родном мире, в моей школе.
– Здравствуй, двенадцатый мир. В порядке сам? Беды никакой без меня не было? – сразу же обратился я к Скефию. – Нас сокрыть…
– Фух! Чмок! – приветствовал Скефий в ответ, не дослушав моих речей.
– О сокрытии тебя можно просить?
– Фу-ух! – драконьим факелом согласился мир.
– Вот видишь. Третий и двенадцатый миры в полном порядке. Мы сокрыты, так что, быстро в класс, – скомандовал я, и мы поспешили в разведку.
Место за моей партой оказалось пустым. Второй урок уже начался, а задерживаться или таскаться по туалетам и прочим школьным помещениям никто из моих близнецов привычки не имел, а значит, в моём мире, кроме меня и первого, никого не было.
– Что теперь? – смутился первый, когда мы, захлопнув дверь класса, пошагали по коридору.
– Ты за портфелем и в свой мир. После уроков – пещера. Никуда никому не рыпаться. В ней всё выясним. Я сейчас иду в девятый, и если там всё по-прежнему, и раздвоенный наш дома… Сначала в школу его заглянуть надо. Точно. Рвём туда прямо сейчас. Выясним, кто там вместо девятого учится. Может, третий и вы все что-то напутали? Может, вы не туда летали или прыгали? – потерялся я в своих вполне логичных размышлениях.
– Это ты так, издалека, меня сейчас дураком назвал? Нас, между прочим, трое было, – возразил первый.
– Что если миры над всеми нами шутят? Путают нас, как слепых котят. Сговорились и суют всех не туда, куда они просятся, – обмер я от очередной догадки.
– Междометия и так из нас сыплются, даже без их шуточек, – снова возразил первый.
– Прыгаем в девятый? Или, как?
– Прыгаем. Только сразу к сараю. Сверим на нём номер мира, – предложил напарник.
– Сначала класс проверим. Есть там кто-нибудь или нет. Потом домой заглянем, – поправил я нашу стратегию и сразу же обратился к родному миру.
«Скефий, друг. Перекинь нас к брату своему за номером девять и по имени Вардиний. Мы следствие ведём по вашим мирным шуточкам. Не один ты, оказывается, подтрунивать любишь. Ну, да, Бог с тобой», – закончил я обращение, а мир сразу же исполнил мою просьбу.
– Привет девятому миру. Как сам? В рабочем состоянии или на каникулах? – осторожно поздоровался я с Вардинием.
– Фух! Фу-ух! – продемонстрировал мир своё богатырское здоровье полноценными тёплыми ответами.
– Рабочее. Беды нет. Сокрытых субчиков тоже. Едем дальше, – прокомментировал я начало нашей инспекции.
Мы выпросили сокрытие и по-деловому пошагали в класс. Старшим инспектором был я. И опыт у меня имелся, и портфель был в руках, так что, именно я распахнул дверь класса, предварительно скорчив недовольную начальственную рожу, и… И никого за партой не увидел.
– Чудеса какие-то, – выдохнул я.
– Может, только мы с тобой остались? На все двенадцать миров. Остальных стёрли, как ты рассказывал, – разволновался напарник по инспекции.
– Ещё что-нибудь страшней можешь придумать? Умолкни на время. До подвала мчим… Нет. Сразу к дому. Бежим на улицу. Ух ты! – прервал я начальственную речь, когда мир подхватил нас прямо в коридоре и, распахивая по дороге школьные двери,понёс с ветерком домой к Александру-девятому.
– Молодец, мир номер девять. Ведь ты девятый? Мы же не ошиблись? – поблагодарил я Вардиния за скоростную доставку, а заодно, решил уточнить, с кем имею дело.
– Фух! – подтвердил свою безоговорочную «девятость» местный извозчик.
– Всё равно потом сверимся, – буркнул первый, открывая калитку.
Не успели мы зайти в гости, как на пороге появился наш болезный и бросился к нам навстречу.
– Я ещё видимый? – начал он без обиняков, обращаясь только ко мне.
– Значит, он в порядке, – высказал вслух первый. – Теперь я невидимкой стал? А то он не здоровается и на меня не глядит.
– Вы оба видимые. Оба! – заголосил девятый невидимка. – Что со мной?
– А что с тобой? Ты прогульщик. Маршируй в школу! – с облегчением скомандовал я. – Никого в твоём классе нет. Если даже тебя там никто не увидит, всё равно учись самым ответственным образом. А после уроков в пещере тебя ожидаем.
– А форма? А портфель? – напомнил мне девятый собрат, что не всё так просто в его мире.
– Давай так. Берёшь мою форму и портфель, и бегом… Нет, лети в школу. Один укроп тебя не видно. Айда в дом, я переоденусь, – принял я нелёгкое промежуточное решение, установив пока неизвестную очерёдность своим дальнейшим действиям.
– А ты как? А ты как? – хором спросили напарники.
– Мне кажется, я уже не впервой без формы буду. Так что, за меня не переживайте. Оба в школу! А я дальше слоняться. Поищу третьего. Все в пещере… Кстати, девятый. Тебя тоже касается. После школы летишь в пещеру. Принимать тебя в подпольщики будем.
– Какие ещё подпольщики? – растерялся пострадавший.
– В невидимые, разумеется. И неслышимые, – передразнил друга первый Александр. – Сказали, значит, так надо. Выполняй и… Бананами с тобой расплатимся, как буржуины с Плохишом. Ха-ха-ха!
– Да пошли вы! – отмахнулся кандидат в заговорщики и ушёл в дом за одеждой.
Я сменил форму на домашние вещи прямо на пороге. Мама с Серёжкой вошла в зал, поэтому нам пришлось оставаться снаружи.
– Ты дальше в одиночку? – уточнил первый, когда я покончил с переодеванием.
– Нечего всей гурьбой бродить. И ещё. Домашние задания с тебя. Как хочешь, а за все уроки с тебя спрошу. Ты же первый. Ха-ха!
– Хватит шутить. Как думаешь, кто в его форме и с его портфелем? – не повёлся на мой юмор напарник.
– Разберёмся. Нас шестеро, плюс невидимка, уже семь. Остаётся пять человек. Если что, после пещеры разыщем этого шутника.
– А он сам не понимает, что так нельзя делать? – вступил в разговор девятый, когда переоделся в школьника.
– Может не понимать, если ему мозги поправили, как четвёртому и восьмому. А мы с них и начнём, если не найдётся ничего до пещеры. И всем, кто по какой-нибудь причине будет к вам в школу заглядывать, от ворот поворот. Если будут «наши», тогда после предъявления талера, напоминать им о собрании, – проговорился я о расколе в посреднических рядах.
– И давно вы… – начал девятый, но осёкся.
– В партизанах? Недавно. Всего один раз собирались. После того, как пещера отремонтировалась, – признался первый.
– Она что, ломалась? – поразился невидимка.
– Не один же ты дефектный. Ха-ха-ха! – разрядил неловкость с рассекречиванием первый.
– Всё. Финиш. Все по местам, – распорядился я, и мы разбрелись.
Девятый с Третьим упорхнули в сторону школы, а я пошагал к подвалу, собираясь раз и навсегда запомнить владельцев хат во всех мирах, которые придётся посетить во время поисков третьего Александра и шутника-вредителя.
«В Вардинии баба Нюра, и это я помню точно, а вот, в Феонии и Мелокии, кто? Ещё Заргий и Гвеодий в этом смысле неизвестные мирные личности. Я по ним ещё во времена дружбы с одиннадцатым гулял, но тогда должного внимания хозяевам не уделил. Пора бы поработать над ошибками», – настраивал я себя на боевой лад по дороге к девятой бабе Нюре.
Хозяйки волшебного подвала дома не оказалось, и мне пришлось красться к двери сарая в качестве непрошеного гостя. «Девятка, – разглядел я, повернув дверь к себе. – Значит, в этом подвоха нет. Что дальше? Что ещё хотел вспомнить?» – размышлял, а сам по привычке начал спускался в левый лаз подполья.
– Девять минус один… Восьмой мир. Феоний-пятый. Эк меня угораздило… – не успел пикнуть своим комментарием на счёт мировой обструкции Феония, как получил снежком в лицо прямо в сарае.
– Чмок!
– Очень приятно.
– Чмок!
– Всё равно, я рад, что ты здоров, и никакой беды в тебе нет, – сказал я, а сам ретировался обратно в подвал, только теперь в левый лаз.
– Чмок! Чмок! Чмок! – успел несколько раз получить в спину от Феония, пока забирался в лаз и дальше к Леодию, оказавшемуся седьмым и по посредническому счёту, и по счёту мамы Кармалии.
– Здравствуй Леодий, – приветствовал я седьмой мир, выбравшись из подземелья. – Если ты в себе, не подсушишь меня после Феония? Нервничает твой брат, но пребывает в полном здравии.
