Текст книги "Изумрудный Армавир (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Междометие! Причём, очень-очень длинное, – расценил я то, что почувствовал вместе со всеми, пока мои бойцы открыли рты и заморгали глазами, как механический Буратино. – Может, хватит на сегодня? Переваривайте всё. Новые знания дозреть и отстояться должны. В следующий раз и об Америке поговорим, и о втором круге. Давайте наберём бананов и разойдёмся по мирам и по домам, – предложил я напарникам, а у тех никаких сил для возражений не осталось.
Близнецы, не прощаясь, начали расходиться, путаясь в выходах, а я выключил ЭВМ и ненадолго присел на порожний ящик из-под пепси. Про фрукты, монетки и коробки с китайскими подарками никто так и не вспомнил.
Не траурно, конечно, разошлись, но и не весело. Придавила нас всех пещера своими сказками. Так придавила, что и дюжине Павлов Семёновичей до неё далеко.
* * *
Я вернулся домой около двух часов дня. Не торопился просить Скефий о доставке. Сидел на Фортштадте, забравшись повыше, глазел, думал. Конечно, не больше двадцати минут, но всё равно с силами собирался. С душевными силами. И думал открытым текстом. Не морочил голову телепомехами и прочими танцевавшими фигурками.
«Сколько же ума нужно, чтобы такое усвоить? Как минимум, высшее образование. Или в два раза больше. А нельзя. Придётся самому учиться. Читать… Было бы, что читать.
Может перевоспитать Образ? Сама же предлагала, что-нибудь про образование или профессию рассказать. И будет тогда Галактическое Устройство Голографического Обучения Людей. ГУГОЛ. Ха! Точно. Гораздо человечнее. В следующий раз переименую её. Запараллелю своим допуском такую её аббревиатуру.
Тьфу! По-русски же можно сокращением назвать. Ладно. Чуток полегчало», – закончил я дозревать и отстаиваться, и попросился домой.
Пообедав, по привычке поковырялся в портфеле, приготовив его на завтрашний день, кое-что пробежал глазами, повздыхал, а потом забросил в сторону. Серёжка проснулся и потребовал гульбы, а я сразу же охотно предложил свои услуги поводыря-дрессировщика с обязанностями няньки, но не сиделки, а ходилки и гляделки.
– Когда разговаривать научишься? Агу, что ли? Или ни гу-гу? Я бы тебе, братуха, сейчас такого наговорил, такого бы рассказал, отчего бы наш Скефий чесаться начал, – взялся я за обучение благодарного слушателя, пока тот не научился возражать или поддакивать. – Айда через Шаумяна кружок обойдём. Я тебе девчачий заповедник покажу. Цветник. На одном квартале с дюжину бантикозавров обитает. Сущие хищницы. Хорошо, что в «Б» классе учатся, а то бы мне совсем покою не было. А вот нашего брата на той улице днём с огнём не сыщешь. Парадокс какой-то. Небывальщина по-русски. Один парень, правда, есть, но он постарше всех наших пацанов будет.
Там и родня недалече обитает. Есть даже мой однофамилец и одноимёнец. Полнейший тёзка. Только отчеством подвёл. Ильич он, как Ленин с Брежневым.
Он к нам колядовать приходит с младшей сестрой. Его бабуля всегда железным рубликом одаривает. И сестру его. Всех родственников привечает.
А мы с тобой, когда пойдём за рублями? Учись говорить. И сразу складами, чтобы быть с пирогами, а не с кривыми ногами.
Вот и они, косички. Четыре органические птички. Улыбаются. А мы им «Аврор» мужского рода-парохода покажем. Сопли кверху! Ножки тянем!.. Тяни, тебе говорят. Зеро внимания, два пузеро презрения. И смотри, чтобы штаны не вспотели. Не дай Бог, опозориться.
…Вообще-то, плевать. Не бойся быть смешным. Я же почти не боюсь.
Попросить мир, чтобы их змеем напугал? Снежками закидал? А то у них больно портреты довольные, хотя сами малахольные. Так что, попросим?
Давай уже, Дедморозыч! Отчебучь что-нибудь.
В то же мгновение я с прицепчиком оказался верхом на хрустальном Горыныче, только не американского размера, а намного короче и виднее для девчонок.
– Вот и сходили по воду безо всякого повода, – вздохнул я, но собрался с душевными силами и, обняв покрепче братишку, скомандовал: – Снежками обкидать! Все органические объекты сейчас же получат снежные конфеты!
Горыныч изогнулся и взмыл в небо, как огромный голубь мира, прямо над девчачьей улицей Шаумяна. Серёжка завизжал первым, ну, а на его восторги все Ирки с Наташками ответили залпом из междометий.
Пока наш трёхголовый соображал… В общем, по калитке нашего участкового милиционера пришлось снежками плеваться, а не по объектам с косичками, потому как все забежали в гости к его дочкам.
– Скрывай нас, и круг почёта над городом сделай. В утешение, так сказать, – попросил я у мира покатать братишку, пока он не научился хвастаться или ябедничать.
Через час мы облетели все окрестности от Новокубанска до Коноково, от Горькой балки до Курганинска. Поглазели на Кубань, на военный аэродром, на осенние поля. Разок приземлились в кубанском лесу, чтобы перекусить черноплодным боярышником, а потом возвратились и приземлились на перекрёстке около Вадькиного двора. Уже пешочком вернулись в объект «двор», он же «туманная вотчина». Он же «обитель», «берлога», «семейное логово», «фамильная усадьба».
Как не называй родной дом, а всё равно он, как нерушимая крепость. В нём каждый закуток знаком, каждый сантиметр. Он каждой дощечкой тебя защитит, каждым деревцем от летней жары укроет, зимой обогреет, с огорода чем-нибудь угостит. Заскучать и облениться не даст, о заботе твоей взывая, то голодными криками Мишки, то кудахтаньем кур, то щенячьим тявканьем.
– Р-р! Тяв, – поддакнул моим мыслям Туман, покосившись на калитку.
– Гуляете? – спросил нас с братом отец, вернувшись с работы.
– Путешествуем по Армавиру, – согласился я. – Невест уже распугали. Так что, если Серёгу нашего штрафовать придут за превышение снежных полномочий и высоких змеиных полётов, ты нам железный рубль одолжишь?
– А кто за штрафом придёт? – поддержал наше несерьёзное общение папка.
– Как кто? Милиционер с Шаумяна. Колядовать придёт с тремя дочками. Мы их снежками закидали.
– Ах, этот. Одолжу, конечно, – согласился папка и взялся за младшенького сыночка. – Что с Сашкиными невестами сделал? Распугал? И поделом. Выздоровел? Не кашляешь больше? Значит, в понедельник на работу.
Так мы мирно беседовали втроём во дворе, ожидая мамкину сирену на ужин, но дождались не её, родимую.
– Васька! Васька! – благим матом закричала с улицы бабуля, перепугав меня до полусмерти.
«Война!» – взорвалось всё в голове от одной-единственной мысли. Воздух вокруг сразу же сгустился. Время почти замерло. А всем вокруг было наплевать. Папке и Серёжке, по крайней мере.
Калитка с шумом распахнулась и во двор, как в замедленном кино впорхнула бабуля. Одежда на ней медленно развивалась, как от ветра, лицо было то ли злым, то ли испуганным, а в правой руке она держала никому невидимый пистолет. Ну, это уже я в своей голове мигом пририсовал к её согнутому указательному пальцу, которым она и грозила, то ли шведам, то ли нам с папкой.
– Васька, – снова выдохнула старшая Андреевна и, собравшись с силами, продолжила: – Серёжка… Или Колька. Или Сашка? Сашка наш что удумал! И мне, и Кацубе с Кацубихой, и Долихе. Ещё Дуська и Сонька с нами были. Так он штаны скинул и задницу нам показал. Ещё командовал, чтобы отлупцевали его, как надо. И ухи открутили. Что это за чёртик растёт, а?
– Когда это было? – не поверил папка в то, что его старший сын на такое способен, а я с облегчением вздохнул, обрадовавшись, что не мировая война наступила, а всего-то на всего между моим и одиннадцатым миром.
– Только что. Он ещё кинулся бежать. Утёк к Павлу во двор.
– А этого лопоухого ты в упор не видишь? – указал на меня папка, а я уже начал трястись от душившего меня смеха.
– Вижу. А когда он вернулся? Я же сразу домой прибежала, – засомневалась бабуля, покосившись на меня с не унывавшим Серёжкой в обнимку. – Или нас всех гриц попутал? Или там кто-то другой был?
– А если бы я сейчас где-нибудь гулял? Мне бы и уши, и бугры, что пониже спины, разукрасили массажным ремнём? Вы бы ни в жизнь не поверили, что это не я был.
Ох, мирные миры. Пошёл я в огород. Поругаюсь междометиями от души, пока матерными слезами не зальюсь, – в сердцах высказал я на грани крика и умчался переговорить с миром. – Кто меня теперь рубликом на колядках одарит? Не жили богато… Пока оружием не обзавелись.
Точно. У кого топор, у того и мясо. У кого волшебная двустволка, у того и… А она в других мирах работает? – встревожился я уже в огороде, оставив отца улаживать недоразумение с голой попой и приглядывать за братишкой.
– Пуфф! – доложил Скефий, что его оружие в борьбе с Татисием бесполезно.
– Тогда в следующий раз Александра окороти. Не хватало ещё из-за него подзатыльники получать. Я же в его мир не лезу. Проследишь за этим нудистом?
– Фух! – пообещал мир.
– Надеюсь на твою помощь. А сейчас заберусь на чердак, настреляю себе мороженого или чего-нибудь вкусного. На ужин не пойду. В обиду поиграю. «Как же вы могли! Да на родного сыночка?» – кричать буду, если что, а сам показывать в кармане дулю. Отрепетирую на досуге.
…Невидимый пистолет. Додумался же. Не было бы так грустно, рассмеялся бы точно.
Захватив двустволку, я забрался на чердак времянки и, спрятавшись в сене, приступил к заеданию мировой обиды. Начал, разумеется, с эскимо. Потом ещё одно, потом «Алёнку» продегустировал, потом пару новогодних мандарин заказал, и всё это запил настоящей американской пепси-колой, когда спустился вниз, к погребу.
– Ты где там, голозадый? – окликнул меня отец.
– В сарае. И очень расстроенный. Ужин отдаю врагам, – откликнулся я. – Сейчас винца хлебну, а потом не стесняйтесь, надо мной измывайтесь.
– Отхлебни. Если оно ещё не прокисло. Давай домой. Мамка уже бушует, как Фантомас.
Вот так закончилась пятница пятого октября, день окончательного раскола на девять мирных оптимистеров и трёх не очень-то мирных пессимистеров. Началась холодная, или снежная, война миров. Конечно, не без нашей посреднической помощи.
Глава 23. Первый учебный поход в поисках Босвеллий
Суббота. «А в субботу мы не ходим на работу. Вот она была бы каждый день!» – любит петь папка, когда едет на весёлую рыбалку, а не в скучную Михайловку.
В Михайловке он образцовый отец семейства. Всё, что нужно поправит, подремонтирует, на огороде поможет и до ума доведёт.
Это я у бабушки на курорте, а мамка с папкой трудяги-работяги с крестьянским уклоном. Зато отец на рыбалке душу отводит. А перед кем стесняться? Перед Тимофеевичем, что ли? Или мной?
Он скорей перед сазанами тихоней да невидимкой прикинется, и то, только потому, что они в пруду или в канале врассыпную от его песен разбегаются. И чем, интересно, они под водой слушают? Ушей-то у них нет, вроде.
Сегодня у него праздник души. Рыбацкой души. Серёжка хоть и выздоровел, но в Михайловку его не повезут. Мало ли, что в дороге случается. Так что, папина суббота. Рыболовно-оздоровительная.
С ночёвкой, наверное. Или не очень. Зачем бы он тогда так торопился? Скорее всего, вечером обратно явится», – философствовал я после пробуждения, напрочь позабыв недавние приключения. Настроение было приподнятое, никаких обид на семейство или подвальное братство в голове не было.
Пока собирался в школу, родитель на всех парах паковался, суетился, заводился. Успел-таки вперёд меня со двора умчаться на Москвиче-Горыныче. А я уже следом отбыл по назначению.
«Четыре субботних урока самые долгие в неделе. По ощущениям. Тянутся эти сорок пять минут по часу, если не больше, – продолжил я складские работы по само-развлечению и планированию ближайшего будущего. – Ещё в школе полный разгром. Выкорчевали все дикие акации-гледичии с шипастыми колючками и забор заодно снесли. Теперь наши классные грядки, как на ладони. Хорошо, что урожай семян уже собрали.
Какой же они забор построят вместо кирпичных тумб со щитами из штакетника между ними? Всё равно же, любой сломаем. Пусть хоть бастион поставят. Крепость. Нашего брата ничем не остановишь. Не подожжём, так взорвём.
Почти весь город громыхает на Новый год. Каждый, начиная с ясельного возраста, себя минёром и сапёром мнит. Благо, городское лётное училище – неисчерпаемый источник дюралюминия. Бьются курсанты-летуны на учебных «Мигах» при заходе на посадку, так что, в нашем распоряжении целое кладбище покореженных самолётов.
Забирайся, отламывай, что пожелаешь. Или на самогон у тех же караульных выменивай. А дальше всё просто. Напильник, тиски, ненавистные контурные карты, и… Только глаза и руки береги. Так шарахает, что… Что у девчонок школьная форма с платьицем выше головы катится.
Если, конечно, всё рассчитать и под ноги свою «кассету» подбросить. Но это уже высший хулиганский пилотаж. Мне для такого никакой наглости не хватит.
С Вадькой и Мишкой что-нибудь повзрывать – пожалуйста. А одноклассниц подводить под контузию и горькие слёзы – увольте. Я с ними по-другому воюю.
И почему мне все девчонки врединами кажутся? Причём, только знакомые. На других иногда посмотреть можно, а свои какие-то карикатуры ходячие».
– Ты оглох? – вернула меня на землю карикатура из соседского племени Стёп. – Гоняться за тобой надо?
– Слово давала игнорировать, а сама гоняешься? – занял я сразу же круговую оборону, нацепив кольчугу высокомерно-надменного размера.
– Ты же дружить предлагал. Ну, тебя! Я к нему…
– Со всею душой, а у меня интерес небольшой? – не сдержался я и отточил мастерство пересмешника. – Без обид. Что стряслось? В школе будем кровных врагов из себя корчить. Говори, что случилось? – снизошёл я до простого общения с высшим существом вселенной.
– Мы с тобой вчера не гуляли? Или позавчера? В кино, там… Никуда не ходили? – начала мямлить Оленька, явно стесняясь.
– С чего ты взяла? Всадников без головы насмотрелась? Или мультиков про эскимосское оружие?
– Откуда ты про всадника узнал? Я же ничего не… Не сказала ещё, – ужаснулась соседка и почти потеряла дар речи вместе с самообладанием.
– А я мысли читать умею. Мне способность по наследству досталась. От дядьки. Берегись! Меня не тронь! Всемогущий я… Гармонь. Даже знаю, что ты кошек не любишь. Особенно рыжих. А шоколадки «Алёнка», как семечки лузгаешь.
Не думай. Я за тобой не подглядывал. Ха-ха! Зато, не глядя, могу перечислить все твои портфельные сокровища. Больше всего мне коллекция твоя нравится. Зачем ты её в школу таскаешь? Чтобы Элла не позаимствовала? – припомнил я нескольких самодельных мышек из разноцветного бисера.
– Копался в моём портфеле, пока я на перемене… – пришла в себя Оленька и зашипела змеёй Натуркой.
– Очнулась? Слава… Мне. Обойдём по тротуару или напрямки через строительные буераки? По следам военно-заборных зло-действий? – спросил я попутчицу на углу Кропоткина и нашей улицы, меняя тему разговора.
– По тротуару. Я по тротуару, а ты где пожелаешь.
– Значит, вооружённое перемирие? Хорошо, что я тебя всего неделю знаю, а то бы вообще не якшался и не бодался. Цени мгновения моего гения.
– Какую неделю? Мы с первого класса… Не знала, что ты такой высокомерный и спесивый, – вздохнула разочарованная Дульсинея.
– А ещё я плаксивый и некрасивый. Девиц… Тёток… Тьфу ты! Девочек стесняюсь до дрожи в коленках. Поэтому всегда в маске-фантомаске. Кстати.
Чуфырь, чуфырь! Теперь я и про Фантомаса знаю. Ты его не видела, но всё равно терпеть не можешь. Как и Тарзана. И по чужим портфелям я…
Грешен. Лазаю. И не только по ним. Я ещё чужие жизни ворую. Души. Поворачиваюсь-оборачиваюсь… Да, хоть тобою. Сажусь на метлу и лечу, куда хочу. Сегодня к океану рвану. К Индийскому. Так что после школы надевай купальник. Обязательно. Я в тебя вселюсь и повеселюсь. Позагораю на пляже в Омане или Йемене. Точно. Туда мне и нужно срочно!
– С тобой не соскучишься. Не пойму только, кого ты из себя корчишь? – воспарила духом Оленька и, вздёрнув носик, ускорила шаги.
– Такая «Аврора» мне больше нравится. Ножку тяни. И про купальник помни. После уроков твоё тело для колдовского дела! – изобразил я раскатистый магический голос волшебника Изумрудного Армавира и отпустил соседку подальше вперёд.
«Про взрывные кассеты ей надо рассказать. Чтобы была наготове. Новый год не за горами, и уже в ноябре канонада загремит своими испытательными взрывами. А я самолично видел, как у одной несчастной платьице на макушке узлом завязалось. И всё из-за того, что эта простофиля увидела, как ей подкинули кассету и, нет, чтобы отскочить в сторону, замерла, выронила портфель, ещё и руками уши закрыла. Вот все юбочки и комбинашки подпрыгнули от взрывной волны до самой маковки, не встретив по пути никаких рукастых препятствий.
Правда, тогда не Новый год был. Девчонка эта точно без куртки или пальто была. А может, она на перемене гуляла?.. Это же около уличного туалета случилось.
Да какая разница? Всё равно же ей и больно, и стыдно до слёз было.
Как же мне о таком другой девчонке рассказать? Намёками не получится, а открытым текстом… В рожу вцепится и исцарапает. Подумает, что это я сделал, а ей хвастаюсь.
Может, правда, взять её с собой? Там она душой соображать будет, а не вредностью, – размечтался я незнамо о чём, от того ли, что рыцарство во мне проснулось, или третий глаз засвербел, собираясь вот-вот открыться. – Ещё ей про электричество рассказать надо. Когда зимой на школьной крыше всё замерзает, левая дождевая труба начинает током бить. Не смертельно, но неприятно.
Тоже высший хулиганский пилотаж. Мы и сами иногда собирались в токо-банду человек в пять пацанов, кто посмелее, и выстраивались в подобие цепи. Вроде как, бродили на перемене или ещё до уроков, а сами ожидали какую-нибудь зеваку, которая поближе от нас проходила. А потом, раз! Все впятером моментально в эту самую цепь строились, хватаясь друг за дружку руками, как в хороводе. Самый первый из нас потом хватался за эту оцинкованную трубу, а последний уже должен был держаться за руку жертвы.
Хлоп! Ток от трубы через всех нас незаметно проходит, да как шарахнет зазевавшуюся мадам! Причём, мы безболезненно электричество через себя пропускали только когда делали всё слаженно и правильно. Главное было рассчитать до секунды.
Без ошибок, само собой, не обходилось. Но удовольствие того стоило. Не от издевательства над девчонками, конечно, а от собственной ловкости и отчаянности.
Все наши матёрые и учёные девчушки-подружки в школу только после начала уроков приходили. И никто их никогда не ругал. Это чтобы по пути их не намылили снегом, особенно в начале зимы, особенно после первого снега.
Правда, тогда им приходилось сбиваться в целые стаи, невзирая на межклассовую вражду, чтобы после уроков пробиться куда-нибудь подальше от школы, а там уже разбрестись по домам.
Но таких я и сам терпеть не мог. Пару раз попадал под такой девчачий паровоз, и меня самого мылили, просто так, ни за что. Вернее, за то, что я из мужского сословия и склонен к злословию.
И плевать. Фик я Оленьке что-нибудь расскажу. Не дождётся.
И откуда она знает, что пораньше в школу выхожу, чтобы не встречаться ни с Серёжкой, ни с Вадькой, ни с Мишкой? И Игорьком, конечно.
Не из-за каких-то там проблем, а просто не люблю толпой ходить. Наверно, посредничество моё так сказывается. Я отшельник-мошенник. Специалист-индивидуалист. Мистер оптимистер».
– Пс! – услышал я позывной-вызывной девятого Александра и обернулся на этот «кис-кис» или «пис-пис».
– Чего тебе? С утра пораньше… Я что, опять в твоём мире? Не может такого быть, – категорически поздоровался я с напарником.
– Я из пятнадцатого, дубинушка. Вот мой допуск к секретам, – заявил первый Александр, а заодно предъявил свой доллар-талер.
– Отставить пятнадцатые и прочие номера. Мы так и остаёмся неправильно пронумерованными. Как в пещере чёрным по меловому написано. Ты первый, но из пятнадцатого мира. Договор? – прочитал я утреннее нравоучение. – Чтобы привыкли. Путаться же будем.
– Понял.
– Зачем пожаловал? Я ничего лишнего не нашкодил? – засомневался я в своей субботней адекватности.
– Всё нормально. Я про дальнейшие действия. Вчера разошлись, как истуканы. Договориться о встрече забыли. Сегодня соберёмся для продолжения пещерного бала? Или как?
– Вообще-то, я в дальний поход собирался. Мне срочно надо. Я вчера не просто так спрашивал о Ближнем Востоке. Там Босвеллия растёт, а мне её проведать надо. Я во втором круге… В общем, спасал уже один сад с такими деревцами. Теперь за них в своём мире беспокоюсь.
Заодно хотел поплескаться в Индийском океане. Я же вчера рассказывал. Если есть желание, айда со мной. На час-полтора, не больше. Это в пещере время на тормозах, а на океане не очень.
И это. Волшебно-магическое: «Захвати с собой плавки, Емелюшка! А то старшиной станешь!»
– Ха-ха! Не Емелюшка, а Иванушка. И не старшиной, а козлёночком, – рассмеялся первый, видно заразившись оптимизмом, а может, скинув с себя груз ответственности быть всегда и везде первым, после того, как узнал, что он из пятнадцатого мира.
– Смотря какое призвание, а не громкое звание. Так что, решай. А народу скажи, что двери пещеры нараспашку, и они сами могут с ЭВМ общаться и обучаться, даже без меня.
Я завтра сам там учиться на астронавта буду. Планирую повторить подвиг Аполлона-11. Который на нашем секретном долларе в виде орла с веточкой нарисован. Высажусь на луну. А чего тормозить? Я уже в космосе бывал разок. На игрушечной ракете… Не сам, конечно, до такого додумался. Подсказали добрые… Стихии. Я из тамошнего Армавира до Голландии долетел.
Снова о своих подвигах бахвалюсь?
– Ты, это. Я точно с тобой. Всё. Исчезаю! Подзарядил ты меня с утра скипидаром по заду. Главное, задаром. До встречи! А откуда старт и на чём? Вдруг, ещё кто-нибудь присоединится своими плавками. Ха-ха-ха! – спохватился первый, уже отбежав на десяток шагов.
– От Павловой Америки. В память о моём первом сверхзвуковом конфузе, – крикнул я дружку, позабыв, что он невидимый, а я очень даже не один.
Пришлось слегка повалять дурака. Покричать на одноклассников и одноклассниц. Подурачиться до самого звонка на урок.
* * *
Никто меня больше не беспокоил, и я спокойно проучился целых три урока и один субботник по раскуроченной строительством забора территории.
Вырвавшись на свободу, рванул сломя голову домой. Остальные повзрослевшие одноклассники, особенно те, у кого имелись старшие братья или сёстры, снисходительными взглядами проводили меня до горизонта, а сами, о чём-то сговорившись, убыли куда угодно, только не домой.
Мне было всё равно, что обо мне подумают наши элитные и простецкие «звёздочки», на которые мы разделились ещё в первом классе. Я держал нейтралитет. Пытался держать. И к тем, и к другим относился со снисхождением, граничившим с высокомерием какого-нибудь столичного сноба или гурмана, неизвестно как попавшего носом в армавирскую манную кашу на рыбьем жире.
И тех жалел, что они такие сякие, и других, что они сякие такие. Одни шириной опережали, другие псевдо-интеллектом брызгались, третьи копались в себе до одури, не веря ни в себя, ни в свои чувства, ни в своё хоть какое-нибудь светлое предназначение.
В общем, всех я критиковал и дразнил. Иногда беззлобно, как Третьяка, иногда со скрытым сарказмом, как Маринку, иногда с открытым жалом, как… Считай, полкласса.
В том числе Оленьку, которая, сбросив с себя кольчугу неприступной Авроры, тщетно пыталась угнаться за соседом, улепётывавшим в Оман, чтобы позагорать.
Влетев в родную калитку, я сразу же отпросился у мамки, соврав про очень-очень срочное дело в школе, и, отказавшись от обеда, переоделся и метнулся в сторону дедовых владений, не забыв о своём всеядном оружии.
«Если что, лимонадом пальну. Вдруг, жажда одолеет. Или мороженым. Там видно будет», – рассуждал я, напрочь позабыв про плавки.
– Здравствуй, дедуля. Куда нынче взгляд устремил? – приветствовал Павла. – Ты в курсе, что вчера одиннадцатый учудил?
– Уже с утра твоей Пелагее лекцию читал. О пользе голых задниц и бледных ушей. Еле-еле надоумил, что они больше на срамоту пялились, а не на рожу, будто бы на тебя похожу.
Набрехал, что ныне мода такая у внуков наших, кто в карты проиграл, тот и должен перед стариками осрамиться. Смотри, не выдай. Не сболтни лишнего, – поведал дед свою историю о моей голой правде. – И Нюрку воспитывал. Пришлось на старости лет замахнуть в её владения. Физкультурился через подполье.
– Ты же запросто мог перепрыгнуть.
– А если бы промазал? Воспитывал бы какую-нибудь куртизанку, а не Экскурсию-партизанку? Я, когда вспотею, и лицом доходчивей объясняю. Красноречивее. И потом, кто знает, что вы там не поделили? Вдруг, её мир из меня незнамо какое пугало сделал бы?.. Обещала усовестить. Не мальца, конечно, а с миром поговорить. Будто он её послушает.
– А мне наш невесту сосватал. Соседку заставил в кино водить. Начудил при ней. И летали мы в дальние дали. Правда, он ей память сам регулирует, как мамка громкость в телевизоре. Всё равно, у меня беда теперь с ней. Кстати, она тебя, как огня боится, – признался я деду и зажмурился, ожидая крупнокалиберную отповедь.
– Это он тебя на моральную устойчивость проверяет. Рановато что-то. Как там твой третий глаз? Ещё не просыпался?
– Уже зудит и чешется. Скоро выскочит во весь лоб, – пообещал я без задней мысли.
Павла, как молния сразила. Так своей бородёнкой затряс, что я от испуга подпрыгнул. А он, оказывается, просто-напросто, смеялся надо мной. «И что я такого ему наговорил? Этому хохмачу», – задумался я.
– Вскочит, а потом выскочит. Уморил старика. Теперь даже помирать не охота, – признался дед после истерики.
– Так ты не против? Её с собой таскать можно? Не в пещеру, разумеется, а в турпоходы? – поинтересовался я для порядка.
– Пора, значит, мне тебя тоже повоспитывать. Слушай собачью притчу. Складами. На ус мотай и разумей, что она не только о собаках. «Шарик Жучке…»
– Вместо взбучки перед будкой сделал кучку? Я такую знаю, – перебил я учителя.
– Я же её для твоего полового воспитания берёг. Откуда узнал? От Угодника? – опешил дед.
– От Угодника. Я же тебе… Или Угоднику? В общем, говорил, что помню то, чего не забывал. Знаю то, что никогда не знал. С памятью что-то случилось. Я даже мамкиными глазами на всё вокруг… На её детство смотреть могу. И бельё её на свою голову надевать. И косички её сушить. И своё младенчество с полутора лет, как на ладони.
Представляешь, какой это груз? Я тебе в подробностях рассказать могу, как Добрая за дедушкой Григорием Федотовичем приходила, и о чём они разговаривали в его последний час. Когда она вся в белом была, и его душу увела. Не во сне увидел. На складе своём в голове отыскал. И ещё всякой срамоты пересмотрел.
Меня, оказывается, мамка до трёх лет в свою женскую баню водила. В ту, что на Колодке. Или на руках носила? А я там на… Сам понимаешь, чего насмотрелся. Зажмурюсь – вздрогну. Оттуда, скорей всего, и чувства у меня к женскому полу. Не брезгливость, но и не… Причём, мамка сама, как в тумане, а все бабки Ёжки вокруг… В общем, без своих ступ.
– Тьфу, на тебя! Срамник, – прервал дед мои откровения. – Слов нет. Но, вроде, не твоя вина, что пьян без вина. Переживёшь. Вот эта Егоза, что ли? Которая меня боится, а на тебя косится?
– Она самая, – кивнул я, обернувшись на Оленьку, бредущую якобы мимо нас с дедом.
– Ну, Егоза не Дереза. Поймает – не забодает. Валяй, не стесняйся. Даю своё…
– Благословение? Что за шутки? И ты туда же? – вспылил я, не дослушав деда.
– Даю своё добро. Слушать надо старших, а не перебивать. Благословения он захотел. Тебя надо к дамскому полу приручать, а то ты дикий какой-то. Ещё не Шарик, а уже на луну воешь.
Ежели этот стишок помнишь, над смыслом его помозгуй. Чтобы ко всяким мелодрамам наизготовку. Чтобы хвост пистолетом и зимой, и летом.
– Голова кругом. Тут снежная война с мирами, тут перевоспитание целого отряда. Ещё соседка ножку тянет. Интересно, а она в купальнике? – задумался я вслух.
– Опять мне двадцать пять. О чём ты? – снова оторопел Павел. – Глазами девок раздевать наловчился? Или только хочешь наловчиться?
– Теперь я на тебя, тьфу! Я её пугал, что сегодня в неё вселюсь, как колдун, и на море улечу плескаться. Поэтому потребовал купальный костюм. Чтобы она его обула. То есть, надела. Или одела? Чтобы в нём уже была. Вдруг, она с нами… Туды иху налево! А сам-то я без порток. Без плавок. И о чём только думал?
– Так она сама на твой берег хочет? – подивился дед девчачьему геройству или безрассудству.
– Скорей всего, наш мир ею понукает. А вот с каким прицелом, это вопрос. Может, правда, мне испытание приготовил? – снова помыслил я вслух.
– Фух! – тут же получил порцию добрых мирных намерений.
– Что? Пора? А моих… – начал я оправдываться, что жду братьев и попутчиков, как вдруг за спиной раздался громогласный гогот хора имени Александров Горынычей.
– Давно треухи греете? – попытался я устыдить восьмерых напарников, запрудивших дедов двор.
– Тебе же мой «пс» не нравится. И потом, сам сказал, что запуск от деда. Вот мы и попартизанили чуток. Без обид. И у меня Ольга гоголем ходит. Почитай, у всех нас. Мамка говорит, что я в неё влюбился. А я спрашиваю, почему тогда не я за ней хожу, а она? Ха-ха-ха! – выступил с речью первый-пятнадцатый, и снова все захлебнулись от смеха, пытаясь хоть как-то сдержаться.
– Ладно вам. Все на огород. Оттуда вас отправлю, – скомандовал я своей армии.
– Сначала в сарай. Там мы глобус поставили на стол. ЭВМ приказала доставить копию копии или модель модели, не разобрались, – доложил кто-то из близнецов.
– Скорее, копию модели земного шара. Ура! Адмирал в строю. Но мы-то пока по мирам не сможем прыгать… Пока они с нами… Пока мы в расколе. Пошли в сарай, – распорядился я и направился в наше убежище вместе со всеми.
Адмирал блистал во всей бронзовой красе. Ещё и мешочек с флажками, наклеенными на иголки, висел на его оси. Всё предусмотрела Стихия. Всё, кроме нашей снежной войны.
– Значит так, бойцы. Шутки шутками, но и работа должна делаться. Пусть сегодня по моей прихоти полетаем, зато в будущем каждый самостоятельно решать будет, куда лететь. По одному или по двое, или по трое, там видно будет. Но всё нужно делать с умом.
Сокрылись, прилетели в заранее выбранное на глобусе место, желательно с названием, а потом поработали глазками. Внимательно всё вокруг оглядели и попросились в следующий мир. Там сокрылись, если нужно, и снова огляделись. И так двенадцать раз.
Может, всего девять, пока с нашей троицей не помиримся. Сразу скажу, что их миры запросто с вами начудить могут, так что, остерегайтесь в них соваться. Меня уже замораживали на… Часа на четыре. Как не бывало.
А сейчас смотрим на Оман и Йемен. Летим сегодня туда. Там ищем деревья Босвеллии, а когда найдём и убедимся, что они в порядке, идём на пляж. Там южная страна, поэтому должно быть жарко. Мир попросим, чтобы акул и прочий саблезубый укроп разогнал, а потом на водные процедуры.
