Текст книги "Миромагия"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– То есть, это нормально?

Дедушка Ефим подумал.

– Видимо, нет.

– То есть, ты соглашаешься с моим тоном, потому что тебе так выгодно? – бабушка Фима вновь ткнула коленкой в спинку сиденья. – То есть, тебя совершенно не волнует тот факт, что пять минут назад светило солнце, а на часах почти девять утра?

– Волшебство. – предположил дедушка Ефим, который всегда предпочитал искать самые логичные и очевидные пути решения проблемы. Правда, он так и не нашел путь к бабушкиному настроению, меняющемуся, словно осенний ветер, от легкого и прохладного, до тяжелого и ураганно-колючего.

– Волшебство. Как будто я и без тебя не догадалась. Несанкционированное волшебство шестой степени. Надо позвонить Михалычу, сообщить. Где это видано, чтобы волшебники без спросу вызывали дождь или ночь обрушивали на головы, а? Это же прямая опасность населению! А ну-ка убери сосалку от сиденья! – последнее предложение было адресовано Вячеславе, которая так увлеклась чтением, что выудила леденец изо рта и бессознательно елозила им по сиденью, собирая пыль и грязь.

Заслышав бабушкин вопль, Вячеслава вернулась из задумчивости и, не разобравшись, мгновенно запихнула леденец в рот. Бабушка Фима обреченно охнула, мгновенно забыла и о погоде и о волшебстве и о дедушке (к облегчению самого дедушки) и полезла к Вячеславе в рот, вытаскивать леденец. Вячеслава с перепуга тяпнула бабушку за палец, потом сама же громко заревела, чтоб не получить оплеуху, уронила книжку, выронила леденец и стукнулась головой о бабушкину челюсть.

– Остановите машину! – Распорядилась бабушка тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Дедушка Ефим, хорошо знакомый с подобным тоном, поежился.

Водитель притормозил.

– Чего случилось там? – спросил он, оборачиваясь.

Бабушка Фима в этот момент искала леденец, закатившийся под сиденье, а Вячеслава продолжала реветь и потирать ушибленный лоб – именно поэтому никто из них не заметил то, что заметил дедушка Ефим. Из пасмурной дождливой серости внезапно показалось нечто огромное, объемное и трехголовое. Дедушка Ефим схватился за сердце. Существо сделало несколько шагов в сторону автомобиля, вытянуло вперед три гигантские морды и принюхалось. Огромные пасти были распахнуты, обнажая ряд аккуратных клыков, из пастей свисали три белых языка, вниз тянулись тугие капли слюны. Трехголовая псина, казалось, не замечала автомобиля. Каждая из голов навострила уши…

– …чтоб я еще раз купила тебе этот треклятый леденец! – говорила бабушка ледяным тоном.

…Псина сделала еще несколько шагов – и дедушке Ефиму показалось, что его сердце сейчас выскочит из груди. Капли дождя стекали по гладкому псиному телу. На могучей груди пса дедушка Ефим с невероятной четкостью разглядел несколько аккуратных дырочек и сеть трещин вокруг них…

– …башку тебе надо вырвать, а не леденцы покупать! – Говорила бабушка. – Сколько раз зарекалась!..

Псина принюхалась еще раз и внезапно подпрыгнула, исчезнув из вида. Дедушка Ефим вжался в кресло, ожидая, что эта трехголовая громадина сиюминутно обрушится своим весом на автомобиль. Но вместо этого машина задрожала от сильного раската грома. Вспыхнула молния. Бабушка Фима замолчала и сильно ткнула коленкой в спинку сиденья.

– Ты чего трясешься, словно банный лист? – спросила она глухо. – Замерз?

– Там, на улице, трехголовый пес! – сказал дедушка Ефим.

– Ага. А если бы я тебе разрешила допить коньяк с этим твоим соседом по купе, то тебе бы и гномы мерещиться начали!

– Но ведь волшебство!

– Не путай мне волшебство и алкоголизм. – бабушка Фима пригрозила дедушка пальцем, а второй рукой влепила звонкую затрещину ревевшей Вячеславе. Та от удивления замолчала.

– Так едем дальше, или что? – спросил водитель, которому эта компания успела порядком надоесть.

– Трогай. – Распорядилась бабушка Фима. Ее не оставляло ощущение, что данная ночь будет очень и очень длинной.

Господин Виноградов откусил кусок штурвала и сощурился от удовольствия. Сахарная вата! О таком можно было только мечтать!

Его корабль, сотканный из облаков и сахарной ваты, медленно плыл по течению солнечных лучей, купался в искрах уходящей ночи и плавно раскачивался на изумрудных волнах небытия. Господин Виноградов был капитаном, а потому мог позволить себе все, что угодно.

– Право руля! – закричал господин Виноградов и рассмеялся чистым детским смехом.

Корабль накренился вправо, меняя направление. Соленый ветер ударил в лицо господина Виноградова – это был ветер свободы.

– А теперь давайте-ка левее! – прикрикнул господин Виноградов. – Следующий пункт – драматический театр из зефира! Люблю искусство!!

Корабль накренился влево. Однако в тот момент, когда господин Виноградов собрался спуститься по мягкому трапу и, утопая босыми ногами в мягкой палубе, пробежать на корму, что-то случилось.

Сначала господин Виноградов подумал, что он ослеп. Потом сообразил, что выключили солнце. А следом услышал голоса, доносящиеся из кромешной темноты.

И куда-то пропал ветер, корабль, вата, зефир…

– Вы нас слышите, господин Виноградов?..

– Пап, проснись же, ну!..

– По щекам его, по щекам…

Два сильных удара, от которых искры из глаз посыпались, привели господина Виноградова в чувство. Мир перевернулся, господин Виноградов больно стукнулся челюстью об пол и сообразил, что только что упал с собственной кровати.

– Вот незадача! – пробормотал он. Очень хотелось обратно, на корабль, в грезы… – Что вы себе позволяете, по какому праву? Кто вам разрешил?

Господин Виноградов пошарил руками по кровати, оперся и тяжело встал на колени, пытаясь сквозь набухшие веки разглядеть присутствующих. Постепенно память вернулась к нему, а мир обрел реальные очертания. Господин Виноградов увидел сына, Наташеньку и ее жениха-экзорциста.

– А, это вы. – сказал он мрачно. – Я уж подумал, что-то случилось.

– Вообще-то, пап, случилось. – Заметил Клим. – Что с тобой происходит?

– Волшебник ничего вам не продавал, помимо музы? – спросил жених-экзорцист, имя которого плавало где-то в глубинах памяти.

– Мне кажется, он немного… перепил… – вставила Наташенька.

Господин Виноградов бросил торопливый взгляд на пустую ампулу грез, лежащую на тумбочке. Хотят отобрать и выяснить, что это, чтобы потом взять себе такое же!

– Ничего существенного. – пробормотал он, стараясь придать голосу как можно большую беззаботность.

– Все понятно. – Клим обошел кровать и потянулся к ампуле. Господин Виноградов зарычал. Клим нерешительно замер. Видеть рычащего отца ему еще не доводилось.

– Он у тебя не кусается? – осторожно спросила Наташенька.

Господин Виноградов зарычал еще сильнее и прямо так, на коленях, стал надвигаться на Клима.

– Пап?

Господин Виноградов не слышал. Он не любил воров. Он вообще не любил, когда кто-то лез в его дела. Он хотел расквитаться с этими незваными гостями и вернуться обратно, на свой корабль, сотканный из облаков и сладкой ваты…

Господин Виноградов оттолкнулся от земли и прыгнул на Клима, намереваясь вцепиться ему в горло зубами. Не учел господин Виноградов одного – его зубы были не предназначены для укусов, да и телосложение не очень позволяло совершать подобные прыжки. К тому же господин Виноградов был пьян. Клим отскочил в сторону, и господин Виноградов, подвернув ногу, растянулся на полу. Он зарычал, издал громкий протяжный вой и привстал на руках, разыскивая взглядом жертву. Сзади господина Виноградова что-то зашевелилось. Он резко развернулся, готовясь прыгнуть, и получил оглушительный удар по голове. Раздался звон битого стекла. Перед глазами все поплыло. Всю ярость с господина Виноградова как водой смыло. Он вдруг подумал о том, что на корабле из облаков и ваты, должно быть, очень укачивает. Не стоит туда соваться, по крайней мере, сейчас. Голова закружилась, руки разъехались в стороны – и господин Виноградов растянулся на полу без сознания.

Клим поднял глаза на Семена, стоящего у кровати. В руках Семен сжимал горлышко дорогой греческой вазы, которую господин Виноградов купил на аукционе шесть лет назад.

– Мне кажется, это лучший выход из ситуации. – Пробормотал Семен.

– А мне кажется, я знаю, что купил отец у волшебника! – сказал Клим и взял с тумбочки пустую ампулу. – Осталось выяснить, где этого волшебника искать… с тобой все в порядке?

Наташенька, не сводившая испуганного взгляда с господина Виноградова, отрицательно покачала головой.

– Я думаю… – прошептала она. – Я думаю, что у меня есть один номер телефона…

И в этот момент внизу оглушительно громко хлопнула дверь. Все трое подпрыгнули от испуга. А снизу донесся громкий и властный голос, от которого у Клима по телу побежали мурашки.

– Есть здесь кто-нибудь? – закричали из холла. – У вас труп на заборе висит, между прочим!

Цербер не знал, как ему выбраться из Мрака. Должна была быть лазейка. Надо бы ее просто отыскать.

Цербер заглядывал в каждый уголок, в каждую щель, за каждый кустик и в каждое окно.

Кто-то определенно постарался, накладывая заклятье. Круг Мрака вышел отменный – темный, дождливый, с характерным неприятным душком, сбивающим запахи. Из такого круга просто так не выбраться, а время все уплывает и уплывает, а круг растет и растет… Крысолов, должно быть, уже далеко.

Время от времени на цербера накатывало отчаяние. Тогда он выл, в надежде, что те, кому надо, услышат его и придут на помощь.

Отчаяние проходило быстро – и цербер продолжал вынюхивать лазейку, искать выход из круга, пугать редких людей и надеяться на то, что конец света не наступит через несколько минут. Один раз ему показалось, что он слышит какой-то осторожный шорох справа, в огромных кустах сирени. Цербер сунулся туда всеми тремя мордами, но ничего не обнаружил, кроме испуганного ежика, свернувшегося клубком. Цербер фыркнул от негодования и поспешил дальше.

Цербер не испытывал усталости. Он был славным Воином, одним из пяти Хранителей талисмана. Он надеялся, что Хватка, Ум, Деликат и Странный уже в пути, спешат на помощь, ищут лазейки во Мрак… Лишь бы другие не пришли, те, кто помог крысолову (а звать-то его на самом деле Вор, не иначе) украсть артефакт.

И в какой-то момент цербер уловил легкий аромат женских духов. Это был аромат небесных цветов, собранных над облаками, после того, как их искупали в солнечном свете и хорошенько высушили в объятиях морского ветра. Цербер навострил уши. По узкой песчаной тропинке шла девушка, лица которой цербер не видел из-за зонта. Но церберу и не надо было видеть.

– Хватка! – рявкнул он и едва не завилял несуществующим хвостом. Ох, уж эти собачьи повадки.

Девушка приподняла зонт. Ее изумрудные глаза сверкали даже в дождливом полумраке.

– Церб! – произнесла она. – Рада тебя видеть.

– А я-то как рад!

– Ты совсем не изменился… Разве что эти трещины и следы от пуль. – Голос лился, будто тихий шепот горного ручейка, пробивающегося сквозь камень, чтобы найти дорогу в вечность.

– Их легко замазать. – Отмахнулся цербер. – Дай-ка обниму старую подругу! Сто лет не виделись!

– Всего двадцать два года. – Едва слышно фыркнула девушка и подошла ближе, складывая зонт в тонкую темную линию.

Цербер склонил все три морды, и девушка легонько потрепала каждую из них. На ладони остался мокрый след.

– Ты тоже совсем не изменилась! – Прорычал цербер довольным голосом.

– Рада, что дождалась комплимента. А теперь расскажи, что здесь произошло.

– Такое дело!.. – произнес цербер и рассказал все, что знал.

Ну, или почти все.

В то время, когда дедушка Ефим увидел цербера и схватился за сердце, девушка по имени Хватка пробиралась сквозь неприметную лазейку в круге Мрака, а Семен влепил господину Виноградову две крепкие пощечины, приводя его в чувство, крысолов и муза заняли пустое купе поезда.

– Как будем делить койку? – поинтересовалась муза, забираясь с ногами на постель. – Предлагаю лечь вольтом. Я к тебе ногами, а ты ко мне. Мои босые ножки не должны доставить тебе неудобств, даже наоборот – многие люди отдали бы огромные деньги за то, чтобы их лица оказались поблизости от этих пальчиков.

– На меня не действует. – сказал крысолов. – И спать я пока не собираюсь. А ближе к ночи что-нибудь решим.

– А что на тебя не действует? Моя болтовня, или мои ножки? – не унималась муза. На протяжении последних двадцати минут она не замолкала ни на мгновение. Видимо, это был ее нехитрый план – своей болтовней свести крысолова с ума. Крысолов и вправду еле сдерживался. Он любил тишину, любил одиночество и любил собственные мысли. А непрерывная болтовня музы нарушала его внутренний ритм. У крысолова начали подрагивать пальцы на руках – верный признак того, что он может кого-нибудь ненароком убить.

– А, я поняла! – сказала муза. – На тебя не действует мое обаяние. Ты совершенно не приспособлен к вдохновению. Ты как все эти отмороженные злодеи из сказок, у которых нет собственных желаний, и которые не имеют за пазухой ни одной стоящей мечты. Ну, да, они только и думают, что о порабощении мира, но их мечта так далека и невыполнима, что за мечту не считается. А ты, стало быть, тоже молчун и невежда. И ничего-то тебе не хочется.

– Мне хочется поесть. – произнес крысолов сквозь зубы.

Поезд тронулся. Мимо поплыли платформы, здание вокзала и провожающие.

– Я никогда не ем. – пожала плечами муза. – Разве что…

– Пойдем в ресторан. – сказал крысолов, поднимаясь. – Хочу распить бутылочку вина и поговорить о жизни.

– Ты серьезно?

– А что такого?

– Просто ты с момента нашего, эээ, знакомства, ведешь себя как серийный убийца – молчишь, весь в себе, ни на что не реагируешь. А тут вдруг решил распить со мной бутылочку вина. Может, тогда и удавку снимаешь, ради такого случая?

– Удавку не сниму, а вот длину увеличу, если будешь себя хорошо вести. Тогда сможем спать на разных койках, и мои дырявые носки не будут упираться в твое прекрасное личико.

Несколько секунд муза переваривала услышанное. Потом хитро подмигнула:

– Исправляешься!

Они прошли в вагон-ресторан и заняли свободный столик. Посетителей было немного. Официант – лощеный юноша с легким пушком над верхней губой, положил перед ними меню и попытался скрыться, но крысолов ловко ухватил его за локоть. На лице юноши читалась плохо скрываемая тревога за свою жизнь.

– Нам бутылку красного, полусухого. И сыра какого-нибудь.

– И конфеток! – добавила муза, мило улыбнувшись. От ее улыбки юношу пробил холодный пот.

– Не стоит пугать всех подряд. – Посоветовал крысолов, когда юноша умчался за стойку. – От твоей улыбки даже мне нехорошо.

– А мне казалось, что я мило улыбаюсь. И еще я думаю, что люди бояться не меня. От тебя негативная аура исходит.

– Еще бы. Я ведь не положительный персонаж.

– Ты вор. А вор может быть как положительным, так и отрицательным. Это зависит от того, каким его видит автор.

– Проблема в том, что я не придуманный и не написанный. А потому могу делать все, что захочу. С характером, знаешь ли, не поспоришь.

Муза задумчиво провела пальцем по полированной поверхности стола. Поезд покачивался, набирая ход.

– Как знать. – Сказала муза. – Я много лет работала у одного писателя. Он считал, что мир вокруг придуман им. И каждый день этот писатель просыпался с мыслью, что он только что придумал еще один невероятный сюжет для пьесы под названием "Жизнь"… Романтично?

Крысолов не ответил. Он смотрел на проплывающий за окном мир.

– Вот и я думаю, что не романтично. – Вздохнула муза.

Трясущийся от страха и слегка побледневший юноша принес бокалы, бутылку вина, блюдечко с сыром и вазочку с конфетами. Исчез юноша быстрее, чем первая капля вина упала на дно бокала.

– Я вообще-то не только не ем, но и не пью – Сказала муза.

– Ни за что не поверю, что кто-то может отказаться от глотка вина. На дорожку.

– Молчаливым ты мне нравился больше. – сощурилась муза, но бокал взяла. – Не в моих правилах пить с вором, знаешь ли, но раз другого выхода нет…

– Я предпочитаю, чтобы меня называли крысоловом. Вором я был очень давно. Теперь времена изменились.

– Ты хочешь поговорить об этом?

– Нет. Я хочу выпить за то, что скоро буду дома.

– А я на свободе.

Крысолов залпом осушил бокал. Муза сделала несколько глотков и развернула хрустящую конфетную обертку.

– Итак. Что же ты такого украл из дома господина Виноградова?

– Тебе необязательно знать.

– Ввиду того, что я твоя пленница, ты можешь рассказать мне все, что пожелаешь.

– Но тогда мне придется тебя убить.

– Тоже верно. Но ведь ты боишься, что я расскажу кому-нибудь о тебе, и поэтому везешь меня за тридевять земель. Из этого следует, что к тому моменту, когда я буду на свободе, доберусь до Вальдемара и смогу ему хоть что-нибудь рассказать, ты уже передашь украденную вещь своему нанимателю, и это перестанет быть тайной. Верно?

Крысолов ничего не понял, поэтому налил себе еще вина.

– Тебе это все равно без надобности. – Сказал он. – Давай пить молча.

– Ты предлагал поговорить по душам. Вот я и поддерживаю разговор…

Крысолов вздохнул:

– Я люблю одиночество. Тишину. Покой. Я всегда пью вино и смотрю в окно, когда еду в поезде. Вроде как ритуал. Поезд мчится, секунды летят, вино горячит кровь и рождает воспоминания… Я не люблю воспоминания, но от вина возникает легкий осадок, что-то вроде ностальгии по прошлому, по тем временам, когда я… А в самолете я заказываю бокал шампанского и наблюдаю, как внизу плывут облака. От шампанского нет воспоминаний, но оно напоминает мне о моей мечте. Я обожаю летать. Я всю жизнь хотел стать летчиком, сесть за штурвал самолета и взлететь в голубое небо. Там так глубоко, одиноко, счастливо… – Крысолов поперхнулся и уставился на музу. Муза делала вид, что разглядывает редких посетителей.

– Это ты сделала? – спросил крысолов таким тоном, будто только что обнаружил, что кто-то обмазал его лицо зубной пастой.

– Что именно? – муза заломила тонкую бровь.

– Заставила меня… это сказать. Про самолеты и шампанское.

– Вовсе нет. Как ты мог подумать? Я просто немного тебя подтолкнула. Я же муза. Я считаю, что нельзя держать внутри себя тайные желания, а нужно воплощать их в жизнь. А то от несбывшихся мечт, если можно так выразиться, люди становятся озлобленными.

Крысолов опустошил второй бокал.

– Не смей меня больше… подталкивать! – пригрозил он пальцем. – Без тебя как-нибудь справлюсь.

– Мое дело предложить. – Пожала плечами муза. – Так на чем мы остановились? Ты что-то украл у господина Виноградова. Ты был бесшумным и невидимым? Двигался тенью и орудовал быстро? Или вломился с оружием наперевес, перестрелял охрану и выломал дверь? Или, может, напугал кого-нибудь и просто пошел и взял? Ты же многих можешь напугать, я знаю.

Крысолов снова не ответил, и снова наполнил бокал. Тишина и одиночество, видимо, решили не садиться на этот рейс. Они предпочли остаться на вокзале. Очень жаль.

– Пей.

Муза пригубила еще немного.

– Я задаю слишком много вопросов?

– Безумно.

– Тогда тебе лучше снять удавку с моей руки и позволить сойти.

– Тогда расскажи, для чего ты решила исчезнуть, как только выбралась из шкатулки? Это такой вид выманивания денег у богачей? Каждый раз по-новому в новом городе, верно?

– Это называется, "Операция Конек-Горбунок". – Сказала муза. – Если расскажу – отпустишь сразу?

– Не раньше, чем приедем.

– Тогда ничего не узнаешь.

– Больно надо. – Пробормотал крысолов и снова наполнил бокал. На этот раз он выпил почти без промедления. – Больно надо.

На душе у крысолова скребли кошки. Ну, почему Брокк не научил его убивать? Ведь иногда кажется, что это так легко – свернуть кому-нибудь шею, бросить кого-нибудь с моста в реку, всадить нож под ребра или просто задушить в туалете… Но ведь рука не повернется. Крысолов это прекрасно знал. Убить кого-то просто так невозможно, каким бы ты злым существом не был. Всему ведь надо учиться. А крысолов был всего лишь вором.

– Ты любишь одиночество или напиваться? – вкрадчиво поинтересовалась муза. – Я никогда в жизни не общалась с ворами, прости, с крысоловами. Может, это у вас в крови? И, кстати, почему ты зовешь себя крысоловом?

– Потому что я ловлю крыс.

– Логично, мой друг. В том тупике крыс много водится, точно. А ты, я так думаю, часто бродишь по тупикам, подвалам, чердакам разным. Верно?

– Случается и такое.

– Ты, наверное, крыс ешь!

Крысолов поморщился.

– Нет. Я их отлавливаю и продаю, куда следует. – сказал он. – Некоторые люди платят большие деньги за десяток свежих крыс. У всех свои причуды, знаешь ли.

– Я заметила, что и друзья у тебя странные. С каких это пор зомби бродят по этому миру, а?

Крысолов налил еще. Бутылка почти закончилась. На донышке плескалось совсем немного.

– С таких пор, – Сказал он, – как мой босс перестал здесь появляться.

– И как же его зовут, если не секрет?

– Брокк. – Сказал крысолов. – Его имя тебе ничего скажет, но я его уважаю. Он научил меня многому, почти всему, что я умею делать сейчас. Когда я был маленьким, то хотел забраться в его машину… что случилось?

Лицо музы искажала гримаса ужаса.

– Ты сказал, что его зовут Брокк? – прошептала она.

– Да, а вы знакомы?

– Мне нужно выбраться из поезда! Отцепи свою чертову удавку и дай мне сойти на первой же станции! – голос музы сорвался от страха. Муза беспомощно посмотрела по сторонам, будто собиралась прямо сейчас, в эту самую секунду, кинуться бежать.

– Нет уж. Если ты считаешь, что эти твои фокусы снова пройдут…

– Я сказала – ты ДОЛЖЕН отпустить меня ПРЯМО СЕЙЧАС! – взвизгнула муза. Над их головами со звоном лопнула лампа. Люди заторопились к выходу, предпочитая думать, что за их спинами ничего не происходит. А те, кто оборачивался, жалели, что они не ослепли. Запахло паленой проводкой.

Крысолов ошарашено замолчал. Не часто ему приходилось видеть разъяренных девиц. Честно говоря – ни разу в жизни. Муза встала и перевесилась через стол, прильнув к самому уху крысолова.

– Как только он увидит меня, то сразу же убьет. – прошептала она. – Брокк уничтожает любое проявление волшебства. Он забирает его себе. Он же совершенно бездушный человек.

– Наоборот. – возразил крысолов, отчаянно пытаясь найти оправдание хозяину. – Он самый душевный человек на свете! У него столько душ! У него их сотни! Тысячи! И он каждой из них пользуется по своему усмотрению. Ничего он с тобой не сделает!

– Вальдемар рассказывал о нем. – прошептала муза. – Брокк убьет меня, как только узнает, кто я такая. Он живет в Храме и уничтожает каждого, кто приблизится к его сознанию. Это страшный человек!

– Так он знает и Вальдемара?.. – хмыкнул крысолов. – Не бойся. Я отпущу тебя, как только мы выйдем на вокзал. И, потом, Брокк не сможет тебя увидеть. Его нет в этом мире, он уже много лет заточен со своими душами в другом месте… Отпущу я тебя, не бойся. – Буркнул он, делая глоток вина. – Попозже.

Муза вернулась на свое место, отчаянно теребя удавку на запястье.

– Пожалуйста! – шепнула она.

– Сколько раз мне повторить, что никакой опасности нет. Я и Брокк отлично знаем друг друга, я могу тебя заверить – он не причинит вреда какой-то там музе. Мы доедем, выйдем на вокзал, я сразу же сниму удавку, и ты сможешь спокойно раствориться и улететь туда, откуда прилетела. Идет? Наши дорожки пересеклись, но это же не означает, что мы будем идти по жизни вместе.

Крысолов тайно порадовался так удачно ввернутой умной фразе и осушил последний бокал. Остатки вина он допил уже из горлышка. Наконец-то наступила тишина. В ресторане больше никого не осталось. Юноша-официант жался в стену и протирал бокал полотенцем с такой скоростью, будто хотел протереть в нем дырку. Муза молчала, а с ее бледного лица не сходила гримаса неподдельного ужаса.

Интересно, если даже муза так испугалась, то что станет с человеком, которому она передаст этот страх?

– Я думаю, нам стоит вернуться в купе. – сказал крысолов.

– Лучшее, что ты придумал за последний час. – процедила в ответ муза.

На короткое мгновение крысолов представил себя за штурвалом падающего и горящего самолета, и ему стало не по себе. Но видение быстро рассеялось. Крысолов поднялся из-за стола, взял горсть конфет, положил в рот кусочек сыра и направился к выходу. Муза неслышно последовала за ним.

Бабушка Фима была в ужасе – такого беспорядка она не видела со времен, когда маленький Виноградов (любимый сын, кровинушка) добрался до горшков с цветами, стоящих рядком на подоконнике.

Пол холла был усеян осколками стекла, щепками, кусками гипса и кирпича, рваные ленты линолеума шелестели в бурных потоках воды. С плеском и шумом холл пересекали дорогие вазы, табуретки и стулья. Со всех щелей завывал ветер, кое-где капало. А эти дыры в стенах, наспех закрытые одеялами?! А раскачивающаяся люстра?! А поломанные ступеньки, разбитые перила и зияющие трещины в двери?!

Вячеслава от удивления едва не села в лужу. Бабушка Фима вовремя схватила ее за шиворот и оттащила подальше, припоминая все известные миру проклятья. Дедушка Ефим безропотно топтался на пороге, нагруженный под завязку тюками, пакетами и сумками. Сделать шаг в этом аду и остаться целым не представлялось возможным. Вячеслава решила вновь зареветь, но не успела открыть рта, как увидела на втором этаже мелькнувшую тень и осеклась. Бабушка Фима тоже обнаружила тень, подслеповато сощурилась и облегченно вздохнула – со второго этажа торопливо спускался ее любимый внук Клим. Вид у него был изрядно потрепанный.

– Бабушка! – выпалил Клим, отчаянно изображая на лице подобие улыбки. – Дедушка!.. О, Вячеслава!

Бабушка Фима обвела кончиком зонта разгромленный холл.

– Что у вас тут творится? – грозно спросила она. – Я даже шаг боюсь сделать в этаком хаосе. Неужели не могли прибраться к нашему приезду? Где этот… сынуля? Где эти девяносто кило бизнеса и ни грамма душевного тепла?!

– Бабуля! – умоляюще воскликнул Клим и кинулся сквозь мусор, через ручейки и лужи, помогать дедушке Ефиму с вещами.

Перед этим, правда, ему пришлось трижды поцеловать бабушку и приобнять Вячеславу, которая не замедлила проверить, настоящие ли у Клима волосы, путем резкого выдергивания пучка за ухом.

– И давно у вас… так? – холодно поинтересовалась бабушка Фима. – Трупы на заборах висят, грязь, хлам, безобразие, одним словом. Неужели ваших деньжищ не хватает на толковую уборщицу?!

– Это случайность! Это скоро исправим! Не переживай, бабуля! – пропыхтел Клим. Безболезненно преодолеть тяжесть поклажи мог только дедушка Ефим – просто он имел немалый опыт. – Пойдемте на кухню, там тепло и тихо. И чайничек поставлю.

– Чайничек я себе и сама поставлю. – Фыркнула бабушка Фима, решительно направляясь за лестницу, налево по коридору, к кухне. Вячеслава болталась на вытянутой руке, пытаясь попасть обеими ногами в лужу, но каждый раз, когда цель была совсем близко, бабушка Фима невероятным образом изгибалась так, что Вячеславе оставалось хлюпать не лужей, а носом. – Где отец твой? Надеюсь, что на работе, а не то ему придется меня хорошенько выслушать. Подумать только – на полгода оставила без присмотра, и вот результат. Ребенка не кормит, за домом не следит, трупы какие-то разбросаны, дождь льет, как из ведра. Кому он умудрился так насолить, что на него обрушили эту темноту и дождь?

– Выясняем. – Пропыхтел Клим, пытаясь сохранить равновесие и удержать вещи. За его спиной тихо брел дедушка Фима.

– Выясняем? – Бабушка остановилась. – Выясняем?! То есть, вы допустили этакий разгром, нагнали на себя непогоду, а теперь – выясняем??

– Всякое в жизни бывает, ба. Чай будешь?

Клим ввалился в кухню и с облегчением уложил вещи вдоль окна. Бабушка Фима наблюдала за ним с недоверчивым прищуром. Вячеслава тут же принялась исследовать окрестности – подошла к плите, покрутила ручки, проверила содержимое духовки, заглянула в микроволновку и набрела на холодильник.

– Чаю не буду. – Сказала бабушка Фима. – Пока не скажешь, что с отцом. Вячеслава, немедленно положи творог на место! Вячеслава! Эх, сказано же было! Что за ребенок растет!

Творог, ловко вывернутый из пакета на пол, растекался по линолеуму. Вячеслава захлюпала носом.

– Я подберу, – быстро сказал Клим и поспешил за тряпкой.

– Не увиливай. – Бабушка Фима дала Вячеславе легкую затрещину, усадила ее на табурет, сама села рядом и жестом приказала сесть куда-нибудь дедушке Ефиму. – Ну, расскажи бабушке, что с отцом-то случилось. Любовницу завел, а она с волшебниками якшается? Или зелье какое купил, чтобы распить, а оно с проклятьем? Может, прогневил кого на работе?

Оставалось удивляться проницательности бабушки Фимы.

– Купил что-то. – Клим осторожно собирал творог тряпкой. – На работе купил, притащил домой и выпил. Теперь бросается на людей, рычит, никого не узнает.

– Такое с ним и раньше случалось, особенно, когда водку хлестал… Психиатра вызывали? На всякий случай. Я еще в детстве подозревала, что этим все кончится. Не при тебе будет сказано, внучек, но папаша всегда был без царя в голове. Особенно, когда за Галкой ухаживать начал. Ну, разве других баб вокруг не было? Разве не мог еще по сторонам посмотреть, да получше выбрать? А? Нет, вперился в эту шмакодявку худющую, ни кожи, ни мяса, и так и говорит, мол, люблю, жить не могу. Уж я его и запирала, и с ремнем по квартире гоняла, и босиком на мороз выставляла, сидел, значит, на балконе в декабре, а нет, не одумался. Так и женился на ней, на мигере. И чему она его в жизни научила? Зелья покупать? А потом на людей кидаться? Вот, знала же, что так и будет.

– Бабуль. Если бы не мама, меня бы не было. – Осторожно ввернул Клим, видя, как на бабушкиных глазах наворачиваются слезы. – А как же ты без меня? Я же у тебя любимый внук!

– И то верно. – Дрогнувшим голосом произнесла бабушка. – Кровинушка! А сына я все равно любить буду, хоть кто там у него был в жизни, хоть Галка эта, хоть еще кто. Пойдем, покажешь мне его, а ты… – Бабушка ткнула пальцем в дедушку Ефима. – звони в скорую, вызови срочно. Сыну, понимаешь, помощь нужна, а он сидит, в ус не дует.

– Так телефоны же не ловят. – Робко возразил дедушка.

– А ты по дому походи, не ленись. На улицу выйди, там сигнал сильнее. – Посоветовала бабушка Фима. – И за Вячеславой пригляди. Не надо ей на дядю смотреть в таком состоянии…

Клим пошел первым, бабушка за ним, бормоча под нос что-то о кровинушке, сырости и ремонте. В комнате она увидела Семена и Наташеньку. Семен едва закончил привязывать господина Виноградова к кровати туго свернутыми простынями. Наташенька сидела в углу на стуле и кусала губы. Мысли у Наташеньки были самые мрачные.

– Ага. – Сказала бабушка Фима, застыв в дверном проеме. – Это у нас кто?

– Это Наташа, личный папин секретарь, а это Семен, ее жених. Он экзорцист, и кое-что мыслит в волшебстве.

Бабушка Фима долго не сводила настороженного взгляда с Наташеньки. Взгляд этот недвусмысленно намекал на то, что если бабушка узнает о тайной связи Наташеньки с сыном, то лично приедет к той в дом и устроит такие вещи, о которых лучше вообще не думать. Потом бабушка Фима вздохнула и перевела взгляд на Семена. Взгляд ее слегка подобрел – правда, вряд ли кто-то из присутствующих уловил это самое "слегка".