Текст книги "Миромагия"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Эти зомби были глазами и ушами Брокка. Вот, что он приобрел, оказавшись в заточении собственного воображения. Он мог поднимать мертвых людей и пользоваться ими, будто тряпичными куклами, которых надеваешь на руку. Это так примитивно! Но вместе с тем – так необходимо. Иначе Брокк просто сошел бы с ума…

И слева и справа от дороги ветер доносил шорох осыпающейся земли, треск одежды, сухой звук трущейся друг о дружку кости. В резко очерченный свет одинокого фонаря выступил зомби, в голове которого зияла совсем свежая рана. Зомби лишился одного глаза и ряда зубов, но смотрелся не очень-то хуже, чем раньше. За его спиной, в темноте, вырастали скрюченные фигуры.

– Хозяин устал спрашивать, что происходит. – сказал зомби. – Он хочет решить все раз и навсегда.

И зомби заковылял по дороге в ту сторону, куда уехал автомобиль. Зомби знал, куда поедет крысолов. Путь к Храму всегда заканчивался одним и тем же – Тупиком.

Дорога казалась бесконечной. Ноги болели. Хотелось есть.

Наташенька вдруг вспомнила рецепт греческого салата из журнала. Как там… пятьсот грамм помидоров, триста грамм болгарского перца (Наташенька любила красный, просто из-за цвета), четыреста грамм огурцов, лук еще нужен…

– Извини! – сказал Клим. Он все никак не отставал от Хватки. Почему она его все еще терпит?

– Чего тебе? – спросила Хватка.

– Ты думаешь, мы сможем догнать автомобиль на своих двоих? Я просто подумал, нет ли во Мраке других машин? Ну, знаешь, как в фильмах о конце света. Вроде как все вымерли, а машины всюду стоят, пустые, с наполненными баками. Мы бы могли воспользоваться, так сказать, транспортом.

– Целиком поддерживаю! – заметил Вальдемар. – Я умею летать, так что для меня вообще проблем нет, а вот люди… они выдохнуться могут.

– Я никого не звала. – ответила Хватка. – Вы сами вызвались.

"А еще есть рецепт мяса по-французски. – неожиданно подумала Наташа. – Какой-то необычный рецепт. Мясо, само собой, картофель и майонез…"

– А вы умеете летать? – вопрос был адресован Вальдемару.

Бродячий волшебник расправил плечи от гордости.

– Умею. В жизни, знаете ли, может пригодиться.

– Может, тогда слетаешь вперед и посмотришь, есть ли поблизости место для ночлега? – поинтересовалась Хватка

– Мы будем ночевать? – воскликнула Наташенька радостно. Еще бы поесть…

– Нет. Но Умнику нужно было где-то остановиться, чтобы привести Вора в чувство. Это же логично. – на губах Хватки заиграла улыбка. Или Наташеньке показалось?

– А что? И слетаю! – сообщил Вальдемар. – Вот сейчас возьму и полечу. И все посмотрю. И будет всем счастье!

Он разбежался, взмахнул полами плаща и действительно взлетел. Правда, не очень эффектно и не высоко. Складывалось ощущение, что Вальдемар летает не часто, раз в десять лет (может, реже). Нарезая замысловатые круги и петли по воздуху, Вальдемар быстро скрылся из виду в ночи.

"Баклажаны с яйцом и сыром! – подумала Наташенька, и в животе у нее заурчало. – Триста грамм, значит, баклажанов…"

– Так что на счет брошенных автомобилей? – обратился Клим к Хватке.

– Ты думаешь, если бы они здесь были, мы бы их уже не нашли?

– А, может, они стоят где-нибудь на другой дороге?

– Да. Тут недалеко. Километров пять через лес, направо. Я буду не против, если ты отправишься на поиски прямо сейчас. Честное слово.

– Я имел в виду… – Клим сконфузился. – Я в качестве предположения, ну…

"…И тертый сыр, смешанный с тертым вареным яйцом и майонезом, аккуратно выкладываем…"

– Не обижайся. – сказала Хватка. – Просто у меня сложный период в жизни. Последние полтора часа – самый сложный.

– Я не обижаюсь. – пробормотал Клим, старательно пряча взгляд. Вынырнувшая из-за туч луна бледным светом озарила его несчастное лицо, при взгляде на которое даже Наташенька перестала думать о еде и о том, что у нее вот-вот заурчит в животе.

– У меня сегодня утром должен был быть день рождения. – продолжил Клим. – Но солнце не встало, и я даже не знаю, наступил мой праздник или нет.

– Поздравляю. – буркнула Хватка. – Сколько тебе?

– Двадцать.

– Волшебнику, который создал Хранителей, исполнилось двадцать в тот день, когда к нему пришел Брокк. Он думал, что бессмертие – лучший подарок.

– Откуда ты узнала о нем?

– Нам рассказывали. Никто из Хранителей не видел своего создателя. Он ведь тоже бродячий волшебник – скиталец без души. Создал нас и куда-то уехал, искать новые ощущения.

– И кто же о вас заботился?

– Да мы и сами неплохо справлялись. Создатель дам нам кое-какие навыки, наделил воспоминаниями. Мы все думали, что родились, росли и взрослели в нормальных семьях… только потом нам открылась вся правда.

– Вы были, как ожившие куклы. – подсказал Клим осторожно. – Как Буратино, которого учил папа Карло.

Хватка нахмурила брови.

– Это что за зверь?

– Это такая сказка. Не бери в голову. Я все же настаиваю на том, чтобы ты позволила нарисовать твой портрет.

– Если тебе так хочется…

– Безумно.

– И вы так и не встретили своего Создателя? – поинтересовалась Наташенька.

– Мне кажется, он нашел способ уйти из этого мира. Это нелегко, но если сильно постараться, то можно.

– Жалко. – насупилась Наташенька. Она вообще любила сказки с хорошим концом.

В животе все же заурчало.

В свете луны показалась стремительно приближающаяся фигурка. Вальдемар возвращался.

Бабушку Фиму никто и никогда не мог упрекнуть в трусости. В своей жизни она боялась только одного – измены любимого мужа. Раньше дедушка Ефим часто подавался в разъезды, исколесил страну вдоль и поперек, да, к тому же, задерживался в секретных городках на пару тройку недель. В такие моменты бабушка Фима места себе не находила от страха. Сколько слез она пролила, сколько нервов истратила, сколько бессонный ночей провела у окна, либо в размышлениях о том, что она сделает с мужем, если узнает об измене…

Но страх измены остался позади, и бабушка Фима никогда бы в жизни не подумала, что однажды ей будет страшно взяться за обыкновенную дверную ручку и распахнуть обыкновенную (с виду) дверь.

Но вот ведь, случилось…

Она посмотрела на худого старика с клюкой, который только и делал, что улыбался желтыми зубами.

– Там, за дверью, безопасно? – поинтересовалась бабушка Фима и быстро добавила. – У меня маленький ребенок, между прочим. Все это может плохо отразиться на ее психическом здоровье. Она и так у меня, душенька, не совсем здорова, и я не хочу усугублять. Родителей жалко….

– Откуда же мне знать, безопасно там или нет? – ответил Никак. – Это ваше воображение, а не мое. Когда я в последний раз приводил сюда людей, двери вообще не было. Только голые стены и дыра в полу.

– И что эти люди сделали?

– Прыгнули в нее, разумеется. До сих пор не знаю, куда они в конечном итоге угодили. Но не в Храм, это точно.

– В любом случае, если мы не откроем дверь, то не сможем пойти дальше. – осторожно вставил Семен.

Бабушка Фима смерила его ледяным взглядом.

– Это мне и так известно, молодой человек.

– Тогда не томи, мам! – К двери протиснулся господин Виноградов. – Давай совершим этот великолепный полет на розовом корабле вместе!

– На чем?! – бабушка Фима картинно схватилась за сердце.

– Разве мы не идем в мир собственных фантазий? Я всегда мечтал лететь над облаками на собственном розовом корабле. Из сахарной ваты. И летающем, разумеется! – господин Виноградов потряс бутылкой коньяка. – Там, на горизонте, так красиво…

Он взялся за ручку и распахнул дверь.

Бабушка Фима с удивлением обнаружила за дверью ровный коридор с бетонным полом и серыми стенами. Вдоль коридора, с обеих сторон тянулись металлические двери. Под потолком мерцали лампы дневного света. Где-то гулко капало, а в самом конце коридора, в тени, притаилась неприметная фигурка. Бабушка Фима помнила этот коридор. Много лет назад она бывала здесь… и потом старалась забыть, отгоняла воспоминания в снах, в страхах, а они подступали в минуты слабости, вгрызались в сознание и не желали отпускать…

Семен подошел ближе. За дверью скрывалась тесная кухонька стандартной малогабаритной квартиры. Кухонька оказалась забита всевозможной мебелью – стоял холодильник, шкаф с посудой, один большой круглый стол, еще один поменьше, на который горкой свалили табуретки и стулья. На холодильник поставили микроволновую печь, чайник, тостер, пустые вазы для цветов, кастрюли и сковородки. Слева от холодильника было распахнуто окно, и ветер развевал грязные пожелтевшие занавески. Только Семен не чувствовал дуновения ветра. Семену внезапно стало невыносимо душно.

Господин Виноградов прищурился. Ему в глаза бил яркий свет заходящего солнца. Там, на горизонте, солнце куталось в мягкие облака. Если постараться, прибавить ходу, то можно было преодолеть полмира на воздушном корабле и поймать ускользающую звезду за хвост… А корабль медленно раскачивался на невидимых волнах, прикованный якорем к дверному косяку. Трап был спущен. Оставалось сделать всего несколько шагов…

Дедушка Ефим увидел пустоту. Такой и должна быть идеальная пустота – без границ, без света, без ощущения глубины или плоскости. Дедушка Ефим подозревал, что рано или поздно он столкнется с пустотой, он стремительно катился к ней на протяжении последних тридцати лет. От встречи с пустотой его останавливали осечки пистолета, просроченные таблетки и (один раз) не вовремя пришедшая домой теща, которая успела перекрыть газ и открыть все форточки. Но дедушка Ефим не потерял надежды. Он хотел в пустоту. Он устал жить.

Что увидела за дверью Вячеслава – неизвестно. Бабушка Фима прикрыла ей глаза рукой, чтобы не испугать.

Никак осторожно заглянул внутрь. Он знал, что увидит, и поэтому ни капли не удивился. Фантазии у людей такие предсказуемые…

– Всего лишь вечность над облаками… – прошептал господин Виноградов и сделал шаг внутрь дверного проема.

Иллюзия со звоном разбилась на миллион мелких осколков. Они заиграли бликами света, будто просыпавшиеся на пол звезды.

– Что за чушь! – бабушка Фима уперла руки в бока. – Причем здесь коридоры? И почему вы вообще взяли, что это путь к Храму?

Семен удивленно заморгал.

– Какие коридоры? Я даже не представляю, почему я подумал о своей кухне… Разве я могу выбраться через нее…

Три пары глаз уставились на тощего старика с клюкой. Дедушка Ефим не обернулся. Он не мог оторваться взгляда от пустоты. Она манила.

– Что все это значит? – спросила бабушка Фима. – И не говорите мне о Силе.

Никак пожал плечами.

– Хорошо, не буду. Каждый из вас видит тот путь, через который он может пройти. Ваше подсознание указывает вам направление к Храму. В свое время Брокк прошел по своей собственной дороге и сжег почти все мосты, чтобы никогда не вернуться. Оставил всего лишь одну лазейку, с живыми мертвецами, да и то, неосознанно.

– И что увидел Брокк за дверью?

– Там была не дверь, а стена с выступами, по которым он забрался на самый верх.

– А потом?

– Одному Брокку известно. Ходят слухи, что подсознание выбирает самую сложную тропу, преодолеть которую могут не все.

– И какая из наших троп правильная?

Никак пожал плечами:

– Может быть, все. Я проводник, а не путеводитель. Я не могу предсказать, чем закончится ваше путешествие. Дальше каждый из вас пойдет сам.

Семен задумчиво почесал затылок.

– А если я не хочу? – спросил он. – Мне, вот, подумалось только что. Это же не мое дело. У госпожи, эээ, Виноградовой есть Сила, у ее сына и у внучки, я так понимаю, тоже… а я тут при чем? Может быть, я пойду?

– Ты боишься? – хитро прищурился Никак. – Боишься того, что видишь за дверью?

Семен покосился на кухоньку. Старую, тесную, желтую от света лампы, забитую всяким хламом, давно забытую…

– Не то, чтобы…

– Тебя здесь никто не держит. – сказал Никак. – Если хочешь, я могу проводить обратно, во Мрак, где ты сможешь спокойно дождаться либо конца света, либо возвращения к привычному образу жизни. Но сначала подумай – тебе это надо? Ты действительно хочешь остаться таким, как и был? Экзорцистом неудачником, с которым даже девушка встречается из-за своих нерешенных комплексов? Будешь зарабатывать копейки, ездить на разваливающемся авто, жить с мамой и копить деньги на поход в кинотеатр? Если тебя устраивает твоя жизнь, я не против. Пойдем обратно вместе.

Никак замолчал, и наступила неловкая тишина. Даже бабушка Фима не нашлась, что сказать. Только Вячеслава возилась, пытаясь посмотреть, что происходит за дверью. Ей было очень любопытно.

– А мы… – Семен постарался собраться с мыслями. Получалось плохо и скомкано, как лист бумаги с неудачным текстом в руках отчаянного поэта. – Мы встретимся там, в Храме?

– Если вы дойдете, то встретитесь. – отозвался Никак. – Гарантий, к сожалению, нет…

– Тогда, можно, я пойду первым?

– Никто не держит. – Никак улыбнулся.

Возможно, для Семена это был самый нелегкий шаг в его жизни. Он мысленно перекрестился и переступил через порог.

Для оставшихся исчезновение Семена было похоже на тусклую вспышку света, будто Семен мгновенно сгорел, и не осталось от него даже пепла.

– С ним все в порядке? – поинтересовалась бабушка Фима. – Потому что если там будет какая-то гадость, или еще что… Вы же понимаете, что я вас потом найду. У меня много связей среди больших людей… Я тридцать лет преданно служила родине, вы понимаете, и некоторые люди просто обязаны мне по гроб жизни. Стоит мне сделать хотя бы один звонок…

– Вы идете? – мягко перебил Никак. – Не бойтесь. Это всего лишь ваши фантазии.

Бабушка Фима кивнула, взяла Вячеславу под локоть и повела ее рядом с собой. Через мгновение они обе исчезли.

Господина Виноградова не надо было ни уговаривать, ни подталкивать. Он сам заспешил к дверям, навстречу своей мечте, своим кристально чистым грезам.

Когда исчез и он, перед дверью остались стоять два пожилых человека – Никак и дедушка Ефим. Вид у дедушки был усталым.

– Вы думаете, это правильно? – спросил он.

Никак покачал головой и аккуратно прикрыл дверь. Сухо щелкнул замок.

– Мне кажется, вам просто нужно собраться с мыслями. – сказал Никак, приобнимая дедушку Ефима за плечи. – сделать последний шаг может каждый и в любой момент. Вот только не каждый знает, нужен ли ему этот последний шаг? Может быть, развернуться и зашагать в обратном направлении, туда, где раньше светило солнце? Как вы считаете?

Они пошли по огромному помещению, среди колонн, которые исчезали в темноте, а над их головами тихо кружились снежинки.

– Хотите чаю? – предложил Никак. – Я здесь очень давно, а общаться в последнее время приходиться только с призраками. Они ни черта не понимают в чае…

Крепнев хотел быстрее со всем покончить и сойти с ума.

Точнее, он подозревал, что второе уже произошло, а первого придется ждать целую вечность.

– Сейчас направо. – сказал из-за спины тот, которого звали Вором.

Крепнев повернул, хотя не видел поворота. Автомобиль наскочил на кочку, подпрыгнул, да так сильно, что Крепнев едва не пробил головой крышу.

– Осторожнее! Не дрова же везешь!

Огни фар выхватывали из темноты ровное поле. Больше ничего не было видно, кроме темноты и снежинок.

– Теперь налево. – сказал Вор.

– А ты уверен, что… – начал паренек в очках, но в этот момент автомобиль врезался в пустоту.

Что-то с треском разорвалось. Автомобиль подбросило вверх и перевернуло. Крепнев внезапно понял, что ничего не понимает. Перед глазами закружились звезды. Где-то был верх, а где-то низ… Кто-то ругался. Громыхнул выстрел. Потом автомобиль упал. Видимо, колесами вверх.

– О, черт возьми! – женский голос.

– Приехали! – голос мужской.

Крепнев попробовал пошевелиться и внезапно вывалился из салона на улицу. Под спиной захрустел снег. Заболел бок, как будто кто-то прошелся по нему кулаками. Крепнев мгновенно вспомнил два месяца в военной учебке, когда проходил практику. Только ему еще ребро сломали… Но, не в этом же дело, совсем не в этом. Крепнев сел, обхватив голову руками. Огляделся. Свет фар выхватывал из темноты все тоже однотипное ровное поле, покрытое снегом. И ничего больше вокруг. Никаких огней. Темнота.

Из салона загрохотало, застучало, донесся приглушенный голос маньяка:

– Немедленно! – кричал он. – Кто-нибудь! Вытащите меня! Иначе я за себя не ручаюсь!

А задняя дверца хлюпала на ветру, сорванная с петель. И внезапно на снег вывалилась невеста, смешно задрав ноги. Босые пятки ее были грязными до безобразия. Следом показались ноги вора.

Крепнев потер виски. Перед глазами, конечно, прыгали светлячки, но это не должно помешать заботиться о своей жизни. Пусть, эта самая жизнь не очень ценна для окружающих, но его самого, Крепнева, она заботила в первую очередь.

Крепнев поднялся на ноги, пошатываясь, ощущая сильное желание тела вернуться в горизонтальное положение.

– Я вас вижу! – завопил маньяк из салона. – Вижу, слышите?! Вижуууу!

Быстрее. Пока ноги держат! Куда-нибудь! Лишь бы подальше от этого проклятого места, от маньяка, от вора, от невесты с грязными пятками. Быстрее!!

И Крепнев бросился в темноту.

У крысолова бок болел так, будто ему вшили внутрь горсть горячих углей. Вдобавок, раскалывалась голова. Чудовищно. Так всегда бывает, когда приближаешься к Тупику. Отсюда до Храма – рукой подать. Не больше часа пешего пути. Вот только есть ли сейчас время? Хватит сил?

Из автомобиля донеслась неразборчивая ругань. Умник не станет стрелять снова – оглохнет.

– Что происходит? – Муза сидела рядом, растирая плечи ладонями. На ее волосы медленно садились снежинки.

В ответ из недр автомобиля неистово заколотили.

Крысолов перевернулся на бок, попытался встать и понял, что совершенно не готов к побегу. Ноги не слушались.

– Мне нужна твоя помощь. – пробормотал он. – Как ты понимаешь, пора смываться.

– Мы из-за тебя чуть не погибли! – воскликнула муза. – Мог бы предупредить!

– Ага. Вон там, впереди, край света, который я называю Тупиком. Сейчас мы в него врежемся на полной скорости. Пристегнитесь, мадам.

– Я до вас доберусь! – злобно предупредили из автомобиля.

– Между прочим, я не мадам. – муза поднялась и захромала в сторону крысолова.

– Доберусь! – взвыл Ум.

Крысолов тяжело оперся о музу, ощущая слабый аромат духов и легкий привкус рафинада на губах. Голова закружилась от острого желания взлететь. На самолете. Под облака.

– Кажется, блокировка отключилась. Ты на всех так действуешь?

– На тех, у кого есть мозги. – усмехнулась муза. – Считай это комплиментом. Куда идти-то?

Крысолов покосился на автомобиль – видит их Умник или нет? – потом жестом указал музе дорогу.

Вообще, в этакой темноте сложно было ориентироваться. Обычно крысолов приезжал к Тупику ранним утром, когда солнце едва появлялось над горизонтом. Свет в такое время кажется серым-серым, туман стелется по полю, но зато хорошо видно мост-лазейку к Храму. Если бы крысолов не задержался, он бы успел до темноты…

– Во что мы врезались? – спросила муза.

– В ничто. Это край света. Просто пустое место – вертикальная стена абсолютного ничто.

– Так бывает?

– Во Мраке бывает все, что угодно.

– А мы могли пробить эту стену и вылететь куда-нибудь?

– Вряд ли! – Усмехнулся крысолов.

Они отошли на несколько сотен метров от автомобиля. Стало очень тихо – крысолов слышал легкое шуршание снежинок, оседавших на одежде. Свет автомобильных фар впивался в черное небо и растворялся в нем.

– Тебе не холодно?

Кожа у музы была теплой и нежной.

– Я же не живая, забыл? – усмехнулась муза. – Стала бы я тут ходить босиком.

– Кстати, а почему босиком?

– Образ такой.

– А я плащ ношу, тоже для образа.

– Ты вообще странно выглядишь.

– Не хочу тебя расстраивать, но ты тоже. Синяк под глазом… Особенно по моим внутренним ощущениям. Все хочу взлететь…

– Все хотят. Ты, главное, контролируй себя!.. Кстати, куда мы идем?

– К мосту. – ответил крысолов, потом добавил, чуть тише. – Если хочешь, можешь идти. Я тебя держать уже не стану. Слишком поздно.

– Шутишь? Куда я пойду одна в темноту и неизвестность? Не бросать же тебя здесь одного. Умрешь еще, а я буду думать.

– Разве у тебя могут быть чувства?

– Еще какие. – заверила муза. – Я самое чувственное существо на свете. Я кладезь чувств. Я воплощение всех возможных чувств и желаний. Меня, между прочим, для этого и создали!

– Я рад, что ты останешься. – признался крысолов. – Не то, чтобы я сильно к тебе привязался, но мой бок ужасно болит, и один я не выберусь… Сейчас налево. Видишь, снег падает как бы тропинкой? Вот снег, а вот – грязь. Нам по снегу.

– Скажи, а ты уверен, что конец света необходим?

Крысолов пожал плечами.

– Я не знаю. Это не мое дело, а Брокка. – сказал он неуверенно. В голове вообще был бардак, как на старом чердаке бабушкиного дома.

– Ты во всем доверяешь Брокку?

– Он мой учитель. Он вырастил меня таким, какой я есть.

– Вором и крысоловом? Человеком, который кутается в плащ и пугает людей?

– Почти. Я всегда боялся людей, так почему бы и им не бояться меня? Я всегда любил совать нос, куда не следует.

– Ты книжки читал в своей жизни?

– Несколько. – неопределенно отозвался крысолов. – По биологии и магическому искусству.

– Ты хоть знаешь, что делает этот артефакт?

– Да. Он заберет всю магию мира и уничтожит ее. Исчезнут волшебники, волшебные существа, волшебные предметы, все, что связано с волшебством.

– Тогда, выходит, исчезну и я?

– Выходит, что так.

Крысолову внезапно сделалось чудовищно неловко. Головой он понимал из-за чего, но догадывался, что дело не только в конце света. Что-то шевельнулось в груди. Жалость? Может быть, другое чувство?

– Наверное, есть возможность тебя, ну, сохранить.

– Не стоит утруждаться.

– Я могу поговорить с Брокком. Он наверняка знает несколько способов.

– Да ладно. Я переживу.

– Ты исчезнешь.

– Я фигурально выражалась. Наверняка после смерти существует множество других способов жить дальше.

– Это снова фигуральное выражение?

– Я надеюсь, что нет.

Темнота постепенно рассеялась, уступив место серому дрожащему свету, будто луна пыталась пробиться сквозь тучи, да все никак не получалось.

– Твой край света закончился? – спросила муза.

– Смотри. – кивнул крысолов.

Неподалеку от них прямо на земле лежал веревочный мост. Он был старый, с прогнившими досками и легкими перилами, которые сейчас ползали по снегу, подчиняясь порывам ветра. Кое-где досок не хватало. Мост походил на шкуру гигантской змеи, которую бросили сюда много лет назад, а время не пожалело ее и превратило в лохмотья.

– Что это? – шепотом спросила муза.

– Это мост к Храму. Последняя ступенька из Мрака в мир фантазий Брокка. Одна из лазеек.

– Он же валяется на земле.

– Не верь глазам, когда находишься во Мраке. – усмехнулся крысолов. – Это не мои слова, а Брокка. Он любил так повторять. Главное, не смотри под ноги.

– Там, наверное, ужасная пропасть? – муза усмехнулась, но очень неуверенно.

– Там ничто. Если упадешь – не вернешься.

– Звучит угрожающе.

Крысолов не ответил. Он сотню раз переходил по этому мосту, но никак не мог привыкнуть. Легкая паника сдавливала виски. Много лет назад он наблюдал, как с моста сорвался его напарник. Эти глаза, этот вопль отчаяния, оборвавшийся на высокой ноте. Вообще-то, напарник сам виноват. Он был какой-то слишком любопытный, а еще сильно любил жизнь. Тех, кто любит жизнь, ничто забирает с охотой.

Луна, наконец, вынырнула из-за облаков, осветив поле бледным светом.

– В общем, не смотри под ноги. – еще раз предупредил крысолов. – Я пойду первым.

– Какие-нибудь еще сюрпризы ожидать? – спросила муза.

– Когда перейдем через мост, старайся ничему не удивляться.

– Я же муза. Я создаю то, что заставляет людей удивляться.

– А сама?

– Ни разу.

– Вообще?

– В это сложно поверить, я знаю.

Крысолов открыл рот, не нашел, что сказать, махнул рукой и ступил на первую ступеньку моста. Действительно, странное чувство. Мир вокруг замер. Редкие снежинки застыли в воздухе. Лунный свет разделился на отдельные бледные лучи, которые вонзились в землю. Под ногами задрожала укрытая легким снегом земля. Изо рта крысолова вырвалось облачко пара. Стремительно похолодало.

А потом мир вокруг рассыпался на снежинки. И крысолов оказался в полнейшей темноте. Мост натянулся, задрожал, будто гитарная струна. Теперь под ногами была пустота, ничто, Мрак. С обледенелых ступенек срывался куцый снег, исчезающий где-то внизу.

Самое сложное – сделать первый шаг. Первые несколько раз крысолова спасала молитва. Потом он стал доверять собственным ногам. Сейчас перебежать не получится.

– Всегда хотела там побывать. – шепнула из-за спины муза. Из ее рта тоже вырывался пар. У крысолова по коже побежали мурашки – приятные мурашки.

– Где?

– В голове какого-нибудь гения. А то все время работаю над созданием, так сказать, фундамента, но ни разу не заглядывала внутрь.

Крысолов осторожно перешагнул на следующую ступеньку. Потом еще на одну.

– Мне казалось, муза контролирует весь процесс работы. – произнес он.

– Если бы. Вы, люди, такие неблагодарные. Вам муза нужна, чтобы вдохновить и пинками отправить в путь, а потом каждый из вас про ее работу как-то забывает. И никакой от вас награды.

– Но не зря же все гоняются за музами.

– Может быть и зря. – ответила она.

Крысолов сделал еще несколько шагов. А молитвы-то забыл все. Подчистую…Мост едва заметно дрожал. Ухватиться было не за что. А падать – некуда. От ощущения опасности крысолов чувствовал себя лучше. До конца путешествия осталось совсем недолго.

А потом – что? Конец света?

Крысолов ощутил дыхание музы на собственном затылке. В этот момент (и крысолов очень четко обозначил конкретную секунду) он начал сомневаться в целесообразности конца света.

Ступенька под ногой сухо треснула. Щепки полетели в темноту. Крысолов раскинул руки, стараясь удержать равновесие. Сердце гулко застучало в висках.

– Не смей падать! – предупредила муза. – Куда я сейчас без тебя денусь?

И она была совершенно права.

Бабушка Фима оказалась в светлом коридоре шестого отдела (третий этаж).

Совершенно одна.

Вячеслава куда-то запропастилась.

Под ногами бабушки Фимы стелился древний ковер зеленого цвета с красными полосками по бокам. С обеих сторон коридора ровным рядом тянулись дубовые двери с красными табличками и золотым теснением. Бабушке Фиме не составило труда вспомнить названия табличек по порядку, с левой стороны до самого конца коридора, потом с правой стороны от конца до начала. Как-никак, бабушка Фима отдала службе в Органах сорок лет.

Кажется, здесь сменили лампы. Раньше это были стеклянные плафоны, сеющие желтый свет и размазывающие тени по углам, а сейчас поставили современные лампы дневного света, энергосберегающие, не оставляющие теням ни единого шанса. Бабушка Фима даже слегка сощурилась от внезапной яркости.

– Интересно. – Пробормотала она, оглядываясь.

Последние воспоминания о шестом отделе (третий этаж) сложились у бабушки Фимы самые теплые и приятные. Она очень любила свою работу. Многие годы бабушка Фима провела в кабинете под номером три (слева. С табличкой – "Начальник магического отдела, полковник Виноградова Фима Евгеньевна"). В ее кабинете был уютный стол, вентилятор, ваза с цветами, несколько рамок с фотографиями любимых детей, внуков и мужа, и шикарнейший шкаф с подшивками дел за много-много лет. Такого уюта, как в своем кабинете, бабушка Фима не смогла воссоздать ни у себя дома, ни на даче, ни даже в квартире свекрови.

Бабушка Фима очень скучала по шестому отделу, даже сейчас, спустя почти семнадцать лет после выхода на пенсию…

Крайняя правая дверь распахнулась, и в коридор выскочил молодой и подтянутый майор Семенцов. Тот самый, который постоянно менял цветы в вазе бабушки Фимы… Вернее, в то время она еще и не думала становиться бабушкой. Просто – Фима, для подчиненныx – Фима Евгеньевна.

Майор Семенцов выглядел привычно – с фуражкой на затылке, с расстегнутыми верхними пуговками на кителе, с лихо закрученными усиками и с букетом белых гвоздик в руке.

– Фимочка! – возопил он. – Ты же сказала, что до обеда не вернешься!

Бабушка Фима нахмурилась.

– Я?

– Фимочка! – майор Семенцов стремительно спрятал цветы за спину. – Ну, конечно, ты. Забыла что ли? Что с задержанным? Неужели так быстро доставила?

– Задержанным?

Майор Семенцов осекся и внимательно всмотрелся в бабушку Фиму. Неужели не заметит следы времени на ее лице? Морщины, мешки под глазами, подкрашенные волосы – признаки старости, от которых бабушка Фима старалась всеми силами отгородиться, но которые с каждым годом ломали преграды и преодолевали рубежи.

– Ты как-то странно выглядишь. – сказал майор Семенцов неуверенно. – Я всегда говорил, что тебе нужно хорошенько высыпаться. Не к лицу женщине вести себя на работе, как мужик.

– Я и не веду. – ответила бабушка Фима, ощущая, что ситуация совершенно уходит из-под ее контроля. – Какой сейчас год?

Майор Семенцов усмехнулся.

– Ну, Фимочка, знаешь, это уже не смешно…

Бабушка Фима решительно направилась к двери в собственный кабинет. Она ожидала увидеть какую угодно табличку. Пусть даже на ней будет фамилия заядлого врага и упертого карьериста подполковника Шипулина. Но табличка оказалась привычной, слегка потертой по углам, с едва тусклым золотым теснением: "Виноградова…"

И в этот момент на бабушку Фиму нахлынуло давно подзабытое, острое и неуправляемое чувство ностальгии. Как же она с ним боролась! Как же старалась забыть!

– Я цветы не успел поменять. – сказал из-за плеча майор Семенцов.

– Ты же думал, что никто не знает о твоей влюбленности в меня. – пробормотала бабушка Фима. Где-то в уголке сознания она радовалась тому, что никто из ее нынешней жизни не находиться рядом. Особенно дедушка Ефим. А то сложилась бы чрезвычайно неловкая ситуация.

– Мне потом рассказали. – отозвался майор Семенцов. – После моего перевода, в пятьдесят шестом.

– Я помню. Но сейчас ты еще здесь?

– Недолго осталось.

Бабушка Фима взялась за прохладную металлическую ручку и толкнула дверь. Она открылась легко, без скрипа, выпуская воспоминания, будто застоявшийся воздух. Голова у бабушки Фимы закружилась. За дверью находился ее кабинет. Точно такой же, как и тридцать, и сорок лет назад. Кабинет, в котором застыли годы жизни – переживания, радости, горе, интриги, легкие влюбленности и тяжелые разочарования, кропотливая работа бессонными ночами и часы дремотной лени в праздничные дежурства, расследование дел и подшивание папок, стук печатной машинки и звуки рвущейся бумаги. Рабочий кабинет показался бабушке Фиме воздушным пузырем, который она многие годы наполняла дыханием собственной жизни…

Таким он и остался в ее воспоминаниях. Ничего не изменилось. Совсем.

Легкий ветерок развевал занавески. На столе горкой высились папки с делами. Печатная машинка стояла в чехле на табуретке возле батареи. За стеклянными дверцами шкафа пылылись подшивки в картонных переплетах. Цветы в вазе на краю стола казались чуть завядшими… И запах. Это чудесный запах времени.