Текст книги "Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто"

Автор книги: Александр Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

    Ниже оранжевый цвет тускнел и переходил в темнокрасный, похожий на остывающий накал железа. Еще ниже, у подножия всей цепи гор, разлилось море темносиреневого тумана. От этого вся громада гор казалась призрачной, невесомой и в то же время захватывающе грандиозной, величественной.

    – Итак, приступим к делу, друзья, – нарушил молчание профессор. – Виктор Иванович и Анюта, прошу вашего внимания. Видите две маленькие сопочки, стоящие рядом у края и похожие одна на другую? Вон они, – указал Черемховский. – Назовем их Близнецами. Между ними начинается долина. Она упирается в высокую пологую сопку. Назовем ее Дальней. Вам даю задачу: обследовать Близнецов, пройти по долине к Дальней сопке и осмотреть ее от подножия до вершины. Люди вы молодые, энергии у вас достаточно, и, я полагаю, вам хватит на это двух суток.

    Азимут туда – северо-восток, семьдесят градусов, на обратный путь, – вам, конечно, объяснять не надо, – югозапад двести пятьдесят градусов. От Близнецов к лагерю возвращайтесь только по той дороге, по которой пойдете туда. Уклоняться от заданного маршрута запрещаю.

    Профессор сделал пометку в записной книжке и обратился к Стерлядникову:

    – Теперь прошу вашего внимания, Василий Егорович.

    Вон ту сопку, что граничит с Близнецами, правее их, назовем Кедровой. За нею как бы уступом возвышается вторая, такая же по форме, назовем ее Верхней. Ваша задача: идти прямо на Кедровую, тщательно обследовать ее. После этого пройти к Верхней и так же тщательно осмотреть ее со всех сторон. Ваш азимут туда – юго-восток сто двадцать градусов, на обратный путь – северо-запад триста градусов. Времени вам отпускается не более двух суток. Ну, а мы, любезный Пахом Степанович, погуляем с тобой, дружище, здесь, неподалеку, на правом фланге. Все ясно или имеются вопросы? Нет? Прекрасно. Прошу укладываться.

    Выход назначаю на завтра, ровно в восемь утра.

    До позднего вечера геологи упаковывали и укладывали продукты, боеприпасы и необходимые в геологическом маршруте предметы обихода, починяли одежду и обувь.

    Каждый получил непромокаемые сумочки для неприкосновенного запаса. В снаряжение вошли также дождевики и палатки-накомарники, называемые иногда якутским хосом.

    Такая палатка, рассчитанная на одного-двух человек, весьма удобна для путешествия в тайге. Шьется она обыкновенно из тонкой плотной материи и в развернутом виде имеет форму прямоугольного ящика, опрокинутого вверх дном. Весит она около килограмма и, будучи сложенной, умещается в кармане дождевика. К накомарнику полагается тент из бязи или другой легкой ткани. Останавливаясь на ночлег, таежник делает из прутьев четырехугольный каркас и натягивает на него палатку. Залезая под нее, он подвертывает под себя края полотнища и тем защищается от комаров и ночной росы. В случае дождя поверх палатки натягивается еще тент, и люди остаются сухими. В отряде Черемховского, кроме общих лагерных палаток, на всех имелись такие палатки-накомарники.

    В общей сложности каждый отправляющийся в путь имел в своем рюкзаке груз в двенадцать килограммов. У Дубенцова сверх того был солидный запас патронов к карабину и полный набор геологических инструментов. Запас основных продуктов питания каждый имел на пять дней.

    Такая на первый взгляд громоздкая экипировка геологов, отлучающихся всего лишь на двое суток, в точности соответствовала порядку, установленному Черемховским в отряде. Человек большого опыта, он знал цену мелочам.

    Черемховский был известен среди геологов как смелый исследователь-изыскатель. Но мало кто знал, насколько заботливо и кропотливо готовился он обыкновенно к своим экспедициям. Вот и сейчас, снаряжая поисковые группы в неисследованный, неизвестный район, старый геолог не лег спать, пока не проверил все до мелочей у каждого уходящего завтра на поиск, пока не убедился, что все снаряжены добротно.

    На рассвете лагерь ожил. Дымился костер, готовился сытный завтрак. Люди не спеша, тщательно обувались и одевались по-походному, примеривали к плечам ремни рюкзаков…

    За завтраком Дубенцов попросил Пахома Степановича доверить ему Орлана.

    – Замечательный помощник в тайге, – объяснил молодой геолог. – Мне хочется поднять где-нибудь кабарожку. Хорошее жаркое принесу…

    – А за тигром гоняться не будешь? – с ласковой усмешкой спросил старый таежник. – Ну что ж, возьми. Собака уже привыкла к тебе. Только береги. Орлан, сам знаешь… За него мне и двух лошадей не надо.

    Едва солнечные лучи побежали по березняку, вспыхивая искорками в каплях росы, геологи отправились в путь.

    Первыми покинули лагерь Стерлядников с коллектором, вскоре после них тронулись Дубенцов и Анюта.

    Черемховский, погрустнев, подошел к Дубенцову, пожал ему руку, поцеловал Анюту в щеку.

    – Желаю вам полной удачи, дорогие мои, – сказал он, провожая их. – Внимательность и осмотрительность… Буду ждать вас с хорошими вестями…

    Молодые геологи зашагали на восток, сопровождаемые веселым Орланом. И, глядя на них в эту минуту, кто мог бы предположить, что они уже не вернутся к этому лагерю!

    Когда они скрылись в лесу, Черемховский весело обратился к проводнику:

    – Теперь и наша очередь, любезный Пахом Степанович.

    Они стали собираться.

    – Посмотрел я сейчас вслед Виктору Ивановичу, – задумчиво говорил старый геолог, и приятно мне стало: хорошую смену мы себе подготовили! Столько в нем любви к своему делу, столько силы и упорства, что можно не сомневаться: такие ученики превзойдут своих учителей.

    – Это ты правильно говоришь, Федор Андреевич, – философски согласился старый таежник. – Сметливый он парень и до чего же дотошный! Уж если захочет – из-под земли достанет, а найдет. Для таких тайга – мать родная…

    Поздним вечером того же дня вернулись в лагерь Черемховский и Пахом Степанович. Поиски их оказались безрезультатными. Вечер был темный, небо сплошь обложили тяжелые мрачные тучи. По краям горизонта то в одной, то в другой стороне, особенно в горах, поблескивали отсветы молний. Тревожно и глухо гудел вдали гром.

    А ночью начал моросить дождь. Скучный, однообразный шелест капель в ветвях и траве нагонял тоску. Дождь продолжался всю ночь и, то ослабевая, то усиливаясь, шел весь следующий день. Беспросветные тучи ползли низко над тайгой, скрывая вершины сопок.

    – Однако, Федор Андреевич, погодка-то надолго испортилась, – говорил Пахом Степанович, следя за движением туч.

    Незадолго до наступления сумерек в лагерь возвратились до нитки промокшие Стерлядников и коллектор. Их рюкзаки оказались до отказа наполненными образцами каменного угля.

    – У Кедровой сопки нашли, – с сияющим лицом докладывал Черемховскому краснощекий и разгоряченный быстрой ходьбой Стерлядников. – В одном из распадков есть хорошие обнажения. На поверхность выходят три наклонных пласта.

    При свете электрического фонарика профессор до поздней ночи изучал образцы угля и пород.

    – Да, это третичные отложения, – заключил он. – Виктор Иванович был прав.

    Находка Стерлядникова доставила много радости старому геологу, но его омрачала тревога за Дубенцова и Анюту – они все еще не возвратились.

    Ночью продолжал моросить дождь, и по-прежнему над тайгой неслись стада темных лохматых туч. Черемховский не ложился спать. Он часто выходил из палатки и чутко прислушивался к звукам глухой ночи: не долетит ли из аспидной темноты говор, не раздастся ли вдали позывной выстрел. Но угрюмо и как-то немо гудела тайга, шумел в листьях нескончаемый, однообразный дождь. В конце концов старый геолог не вытерпел и попросил Пахома Степановича дать несколько выстрелов.

    Старый таежник дважды разрядил в воздух свою берданку, но темная ночь ничем не ответила.

    – Надо полагать, что они решили дождаться хорошей погоды – успокаивал себя профессор возвратясь в палатку.

    Однако в эту ночь он спал едва ли более двух часов.

    Он либо лежал с открытыми глазами, либо выходил из палатки и подолгу вслушивался в ночные звуки. С рассветом Черемховский разбудил Пахома Степановича и предупредил, чтобы тот готов был отправиться на поиски.

    – Если к десяти часам утра они не вернутся, – мрачновато сказал он, – то нам с тобой, мой старый дружище, придется отправиться за ними самим.

    Наступил и десятый час утра. Дубенцова и Анюты попрежнему не было. В начале одиннадцатого Черемховский и Пахом Степанович, закинув рюкзаки за спину, вышли к Дальней сопке.

Глава одиннадцатая 

    У сопок Близнецы. – По следу. – Остатки ночлега у подножия Дальней сопки. – Открытие Черемховского.

    Подходя к Близнецам, Черемховский и Пахом Степанович встретили неширокий ручей и решили идти вдоль него. У входа в долину, где начинался крупный негустой лес, состоящий, из старых пихт, тополя и ясеня, Пахом Степанович шедший впереди, вдруг остановился.

    – Поглядите-ка, Федор Андреевич, – сказал он.

    – Костер?

    У ручья под пихтой был виден выжженный круг, а в середине его – кучка золы, прибитая дождем.

    – Вероятно, они здесь ночевали? – спросил Черемховский.

    Пахом Степанович внимательно осмотрел место вокруг.

    – Нет, они здесь в обеденное время были, – заключил он. – Палаток не ставили. Видать, что раньше дождя были: сидели вон на открытом месте. Должно быть, в полдень под тень прятались. Если бы в дождь, то обязательно под ветками бы устроились.

    – А вот, кажется, и я нашел примету! -оживленно сказал Черемховский.

    Он полез под низко нависающие ветки пихты и возле ее ствола, между корневищами, приподнял кусок березовой коры. Под корой оказалась аккуратно сложенная кучка образцов породы, обернутых пергаментом. На образцах – этикетки, заполненные надписями карандашом: «№8, биотитовый гранит, восточный склон правого Близнеца», и дата; «№14, кварц, жила на восточном обрыве левого Близнеца» – и так далее.

    – Образцы собрали в первый, день работы, – объявил Черемховский. – Следовательно, на ночевку они ушли к Дальней сопке. Оттуда не возвращались, иначе бы забрали образцы.

    Он аккуратно прикрыл образцы корой и на четвереньках выбрался из-под пихты.

    – Что ж, отправимся и мы туда, Пахом Степанович,– предложил профессор. – Возможно, они там работают до сих пор.

    Они двинулись в глубь долины, придерживаясь ручья.

    На прибрежной гальке, замытой песком, старый таежник вскоре обнаружил два человеческих следа.

    – По этому месту они прошли к Дальней сопке, – отметил он на ходу, – друг за другом шли…

    С этой минуты Пахом Степанович уже больше не терял след Анюты и Дубенцова. След все время держался у ручья, потому что в стороны от него стояли густые заросли подлеска. На полпути к Дальней сопке стали попадаться вперемежку со старыми тополями могучие кедрывеликаны. Здесь оказалось много белок, которые то и дело со злым мурлыканьем кидались вверх по стволам кедров, звонко царапая коготками их кору. Путь преградил бурелом. След, тянувшийся все время по правому берегу ручья, перекинулся на левый, затем метров через двести снова вернулся на правый.

    Спустя час, Черемховский и Пахом Степанович подошли к подножию Дальней сопки. В чаще трудно было ориентироваться, но по всем признакам это была Дальняя. Пахом Степанович указал на березы, с которых была свеже содрана кора.

    – На ночлег кору заготавливали, – сказал он. – Тут надо искать их становище.

    Они внимательно осмотрели местность и обнаружили остатки большого костра под ветвями старой ели.

    – Вот тут они ночевали, – рассуждал таежник. – В дождь ночевали. Вот палки от палаток, а вот береста…

    Ею они накрывали палатки.

    У покинутого Дубенцовым и Анютой бивуака Черемховский и Пахом Степанович устроили кратковременный привал и пообедали. В лесу стало светлеть – погода прояснилась. В разрывах между тучами заголубело яркое небо, и вот уже солнечный свет прорвался в лесной, сумрак. Чаща наполнилась блеском солнечных лучей, вспыхивающих и переливающихся в капельках воды, оставшихся на листьях после дождя. Сразу хлынули волны теплого воздуха. Запели птицы.

    После обеда Пахом Степанович принялся подробно рассматривать остатки бивуака Дубенцова и Анюты. Черемховский в тяжелом раздумье наблюдал за таежником, сидя возле остатков костра.

    – Что же могло произойти с ними? – спрашивал он себя и не мог найти ответа.

    – Не сходить ли нам на вершину сопки? – предложил он Пахому Степановичу.

    Старый таежник долго не отвечал, и Черемховский снова повторил свое предложение.

    – Однако, Федор Андреевич, нам нечего там делать, – сказал, наконец, Пахом Степанович. – Они, вишь, еще позавчера вернулись с сопки, а вчера утром совсем ушли отсюда.

    – Как?! – еще более встревожился профессор. – Разве они пошли к лагерю? Но когда же? Не разминулись ли мы с ними?

    – Не иначе, ушли обратно вчера утром, – повторил Пахом Степанович. – Поужинали и позавтракали в этом месте, а обедали уже где-то в другом… Золы-то, вишь, немного, даже ночью не жгли костра. Намаялись, должно, и крепко спали…

    – Может быть, они пошли на другую сопку?

    Пахом Степанович ничего не ответил. Молча продолжал он ходить вокруг, иногда наклонялся и подолгу всматривался в траву. Вот он все дальше и дальше стал отходить от бивуака, постоял там, вернулся.

    – Так и есть, Федор Андреевич, они обратно пошли.

    Тем путем вернулись, по которому шли сюда. Надо вести след.

    – Нет ли каких признаков, Пахом Степанович, – спросил профессор, – которые бы указывали, что они могут вернуться сюда?

    – Вроде бы не видать, – отрицательно покачал головой старый таежник. – Вон даже палки от палатки ПОвалены и береста раскидана под дождем. Нужно вести обратный след, я его вон там приметил, – указал Пахом Степанович. – Не будем отступаться от него, пока не узнаем, куда он уходит.

    След повел их к ручью и затем потянулся по его берегу.

    Но он не повторял в точности тот след, которым Дубенцов и Анюта шли от Близнецов к Дальней. Видно было, что молодые геологи ориентировались лишь по ручью. Недалеко от бурелома след свернул в чащу, где Пахом Степанович обнаружил на траве перья рябчика, потом обогнул бурелом, там снова виднелись перья рябчика. Только после этого след возвращался к ручью.

    Во второй половине дня Черемховский и Пахом Степанович подошли к кедровому лесу, через который они уже пробирались, когда шли к Дальней. Старый таежник остановился. Он внимательно стал смотреть то прямо перед собой, то влево.

    – Сбились, – решительно произнес он.

    – Почему ты так думаешь, дружище? – встревожено спросил Черемховский;

    – Два ключа тут сходятся, и долина тоже раздваивается, – говорил старый таежник. – Одна долина, вишь, уходят влево, к Близнецам, другая по правую сторону идет почти прямо от нас. Если бы они шли обратно по левую руку вдоль ключа, то пришли бы к Близнецам. А они, вишь, шли тут по правую руку и проглядели, что, не в ту долину угадали…

    Черемховский внимательно осмотрел местность и убедился, что старый таежник был прав. Они находились на развилке долин, и развилку эту было трудно заметить среди зарослей. Правая долина была расположена как бы в продолжение той, которая вела от Дальней сопки, тогда как левая слегка уклонялась в сторону. Естественно, Дубенцов и Анюта пошли в правую долину, потому что на развилке создавалось впечатление, что именно она главная.

    Профессор и проводник вопросительно посмотрели друг на друга.

    – Будем искать, – решил Черемховский.

    Пахом Степанович связал пучок травы, срубил и остругал шест. Соорудив вешку, он поставил ее на развилке ручья и двинулся дальше по следу.

    Почти два часа шли они вдоль ручья по долине, уклонявшейся все более и более вправо, на северо-запад, потом и новее на север.

    – Удивительно! – сокрушался старый геолог. – Я бы мог согласиться, что неопытный человек так слепо доверился здесь долине. Но ведь это же Виктор Иванович…

    Как он мог не заметить, что долина повернула на север?!

    – Тучи были низко, Федор Андреевич, – оправдывал Дубенцова Пахом Степанович, – солнца-то не видать было, вот, должно, и закружился…

    – Но у него же компас! – сказал Черемховский, доставая из чехла собственный. Но, взглянув на компас, он остолбенел.

    – Пардон! Долина действительно идет на запад! Что за обман зрения?

    Здесь рос очень густой старый лес и. солнца не было видно совсем, поэтому Черемховский продолжал идти вперед, надеясь выбраться на полянку. При этом он не переставал внимательно следить за местностью.

    И вот лес оборвался. Путники очутились у болотистой впадины с чахлыми, низкими деревцами. По краям впадины росла густая трава. Солнце ярко светило, склоняясь к западу.

    – Тут они что-то выжидали, – сказал Пахом Степанович, показывая на примятую траву, – вишь, долго топтались на месте, кто-то сидел, видать, Анна Федоровна отдыхала…

    Отсюда след повернул влево, на запад, но метрах в пятидесяти вдруг круто загнул вправо и продолжал идти снова на север.

    – Произошло нечто весьма замечательное, Пахом Степанович, – говорил ученый, пока таежник просматривал след. – Виктор Иванович шел по компасу, который предательски обманул его.

    – Что ж, компасу тоже, выходит, не всегда можно верить? – удивленно спросил Пахом Степанович.

    – А вот слушайте. Пока они шли по долине – доверялись ей, а вышли на открытое место – и внутреннее чутье повернуло его на правильный путь, видите – след на запад? Но сверились по компасу, и смотри-ка, что получалось…

    Он снял шляпу, положил ее на землю и на макушку тульи поместил горный компас.

    – Взгляни-ка сюда, дружище Пахом Степанович.

    Стрелка должна указывать нам Север. А что она указывает? Мы по солнцу можем ясно убедиться, что она указывает на восток. Но позавчера не было солнца и для них восток, согласно показаниям компаса, оказался севером.

    Согласно тем же показаниям компаса, на севере должен быть запад. То есть, все на одну четверть круга переместилось вправо по часовой стрелке. В результате именно здесь, сверившись с компасом, Виктор Иванович, видимо, огорчился, что чутье его обмануло, и вынужден был положиться на компас, который вместо запада увел их на север.

    Так они заблудились, – с глубоким вздохом закончил ученый.

    – Почему же так получается в этом месте с компасом? – спросил помрачневший таежник.

    – Магнитная аномалия, милейший Пахом Степанович! – с огорчением воскликнул профессор. Где-то, очевидно, в горах, в недрах образовался сильный магнитный центр в виде базальта или магнетита – магнитного железняка. Но утешать себя рано, ибо может оказаться, что мы имеем дело с простым базальтом – изверженной породой, содержащей обычно много магнетита.

    – Что же теперь будем делать, Федор Андреевич? – спросил старый таежник, окончательно растерявшийся при столкновении с такими непонятными ему фактами.

    Старый геолог долго сидел в тяжелом раздумье возле своей шляпы, на которой лежал горный компас. Он долго не отвечал. В лесу было жарко. Предвечерняя жара и душный воздух разморили профессора. Сказывалась, видимо, усталость от поисков. Наконец, тяжело дыша, он встал, убрал компас в футляр, надел шляпу, сделал несколько пометок в дневнике, спрятал тетрадь.

    – Отправимся в лагерь, дружище Пахом Степанович, – сказал он, надевая рюкзак. – Там будет виднее, что предпринять…

Глава двенадцатая 

    План Черемховского. – Пахом Степанович готовится на поиски заблудившихся. – План срывается. – Жажда подвига. – Помощь орочей. – В Комсомольске-на-Амуре. – Самолет над лагерем.

    Поздним вечером Черемховский и Пахом Степанович доплелись до лагеря усталые, удрученные. Тайная надежда старого геолога на то, что они застанут Дубенцова и Анюту возвратившимися в лагерь, не сбылась.

    Еще в пути Черемховский на всякий случай разработал план действий и подробно обсудил его с Пахомом Степановичем. Согласно этому плану Пахом Степанович завтра же утром отправляется на поиски Дубенцова и Анюты по их следу. Старый таежник заверил начальника отряда, что до тех пор, пока они идут по земле, он выследит их, пусть потребуется уйти на край света.

    Что же касается Черемховского, то он, в соответствии с этим планом, должен заняться изучением месторождения каменного угля и не сниматься с бивуака до тех пор, пока не придут Дубенцов и Анюта. Если же они не вернутся в ближайшие два-три дня, он пошлет рабочего в Комсомольск с просьбой выслать самолеты на поиски заблудившихся.

    Однако последующие события, как увидит читатель, внесли серьезные поправки в проекты начальника отряда.

    Поужинав и немного отдохнув, Черемховский и Пахом Степанович при свете костра принялись за подготовку к завтрашнему походу на розыски заблудившихся. Но скоро Черемховский занемог: видимо, простудился, посидев разгоряченным на сырой, прохладной земле во время поисков Дубенцова и Анюты. Дрожа от озноба и превозмогая боль в груди, старик ушел спать. К полуночи и Пахом Степанович управился. Он уложил все необходимое во вьючный мешок, осмотрел и починил одежду и обувь, почистил и смазал берданку. Он предупредил дежурного рабочего, чтобы к рассвету была накормлена и напоена лошадь, а сам, не раздеваясь, улегся спать.

    С восходом солнца Пахом Степанович был уже на ногах. Черемховского нигде не было видно, и Пахом Степанович зашел в палатку начальника отряда, предполагая, что он еще спит. Нужно было попрощаться и получить последние напутствия.

    Старый геолог не спал. Пахома Степановича поразил болезненный вид Черемховского. Глаза его были полузакрыты, голова вяло склонилась набок, сухие руки безвольно лежали поверх одеяла. Больной тяжело дышал.

    – Что с тобой, Федор Андреевич? – старый таежник склонился над Черемховским.

    – Не знаю, не знаю, дружище, – слабым голосом ответил профессор. – Жар у меня… Сильный жар… Трудно дышать…

    Пахом Степанович немедленно разбудил фельдшера.

    Явившись, Карамушкин немедленно поставил термометр и принялся ослушивать Черемховского. Термометр показал высокую температуру – около сорока градусов.

    Карамушкин был вне себя: он опасался энцефалита – болезни, против которой тогда еще не существовало лекарств.

    Узнав о несчастье, поднялся на ноги весь лагерь. Люди с тревогой ожидали, что скажет фельдшер.

    – Похоже на воспаление легких, – проговорил Карамушкин, внимательно осмотрев Черемховского. – Только уж больно симптомы какие-то неопределенные…

    Он хотел высказать подозрение на энцефалит, но промолчал, не желая расстраивать профессора и сеять панику в отряде. Но все-таки задал наводящий вопрос:

    – Как руки и ноги, Федор Андреевич?

    – Ничего, могу пока двигать, – понимающе ответил старый геолог.

    – Чувствительность на концах пальцев сохраняется?

    – Кажется, в полной степени…

    – Тогда не похоже… – произнес фельдшер, не закончив мысль. – Тем не менее, состояние ваше, Федор Андреевич, я расцениваю тяжелым и даже опасным. Вас надо немедленно вывозить отсюда и класть в больницу.

    – Не говорите пустяков, Карамушкин, – отмахнулся профессор. – Разве вы не знаете, что я не могу оставить экспедицию… в таком положении. Правительство разрешило, мечта всей моей жизни… И потом же ухватились, почти ухватились за месторождение магнитного железняка… – в полубреду закончил он.

    Пахом Степанович вышел, незаметно позвав фельдшера после того, как тот дал больному лекарство.

    – Не скрывай, паря, от меня, – сказал старый таежник, отведя фельдшера подальше от палатки, – заразный клещ укусил Федора Андреевича?

    – Симптомов энцефалита нет, – развел руками фельдшер. – Потом же я все время применяю профилактику, сами знаете, так что не должно быть… Старый организм – вот с трудом и переносит болезнь. Полагаю, воспаление легких.

    Сам вылечишь?.. – хмурясь, спросил Пахом Степанович.

    – Не могу ручаться, дорогой. Сами знаете, не врач я, фельдшер только.

    – Так-так… Стало быть, может умереть Федор Андреевич? – мужественно спросил старый таежник.

    – Наперед не заглянешь, болезнь есть болезнь. А гут еще слабый, подорванный организм.

    – Говоришь, обязательно в больницу?

    – Совершенно обязательно! решительно ответил фельдшер. – И немедленно нужно везти,

    – Ну, коли так, то собирай свои пожитки, – заключил таежник. – Повезете вдвоем с рабочим. Один будет верхом сидеть и держать его, другой поведет лошадь в поводу. Через марь не ходите, замучите его, обойдите слева.

    Возле Удом и заберете Мамыку и скажите ему, что я просил его в одни сутки доставить Федора Андреевича из стойбища в Комсомольск на бату. Будете идти днем и ночью. Сутки вам до Удоми, там двое суток до стойбища и еще одни сутки до Комсомольска. Чтоб в четыре дня были в Комсомольске, – почти приказным тоном мрачно закончил Пахом Степанович. – Что случится – ты в ответе. Сам знаешь, кого везешь… Да еще просьба к тебе – письмишко запечатай да опусти в Комсомольске, хозяйке моей.

    В письме, которое начиналось самыми нежными словами, таежник сообщал «хозяйке» о несчастьях, постигших отряд, предупреждал не ждать скоро. «А председателю Андрею Игнатычу скажи: пойду в зиму с бригадой белковать в верховья Зимина ключа, пущай завезет туда юколы и подремонтирует лабаз».

    Распорядившись подготовить лучшую лошадь с седлом, Пахом Степанович зашел в палатку Черемховского, чтобы сообщить решение, принятое вместе с фельдшером.

    Начальник отряда пытался возразить.

    – Однако вот что, Федор Андреевич, – решительно заявил Пахом Степанович, – железо и уголь не убегут, а твоя жизнь дороже всего. Выздоровеешь, тогда исходи хоть всю тайгу. А за дочку и Виктора Ивановича не беспокойся: разыщу и приведу…

    Черемховский не отвечал, но по всему видно было, что он соглашается с доводами старого друга.

    Пока готовили лошадь, фельдшер поставил горчичники на грудь и шину больного. Температура у профессора поднялась еще выше. Черемховский начинал бредить. Он звал Анюту, предостерегая ее от каких-то ужасов, то и дело громко вскрикивал что-то по поводу магнитной аномалии, разговаривал с воображаемым Дубенцовым, упрекал его за оплошность.

    По бред продолжался недолго. Когда сияли горчичники и стали одевать потеплее, чтобы сейчас же везти, Черемховский пришел в себя.

    – Ах, как же некстати моя болезнь, – простонал он.

    – Пахом Степанович, дорогой мой друг, ищи девочку мою, спасай… Не дай им обоим погибнуть…

    Под красными, воспаленными веками Черемховского показались слезы.

    – Виктору Ивановичу передайте, ежели… со мной что случится… ему я поручаю все… руководство поисками и… завещаю свои труды…

    – Успокойся, Федор Андреевич, – непривычно мягким и ласковым голосом успокаивал его старый таежник.

    – Мы еще походим с тобой по тайге и не одно месторождение отыщем. А Анюту и Виктора Ивановича я найду хоть на краю света, будь за это спокоен.

    К палатке подвели оседланную лошадь.

    – Ну, Федор Андреевич, на всякий случай, прощай, – приложился Пахом Степанович к лицу старого друга. – А я сейчас же отправлюсь своей дорогой…

    Игнат Карамушкин давно жаждал подвига. Должно быть, эта жажда и привела его на Дальний Восток; повидимому, она и послала его в трудный поход с экспедицией. Но по-настоящему она пробудилась в нем после встречи отряда с Виктором Дубенцовым. Один Карамушкин знал, как он завидовал молодому геологу. Охота на тигра, спасение Мамыки – как хотелось Карамушкину, чтобы все это было сделано им!.. Конечно, этим Дубенцов и приманил на свою сторону Анюту – как не влюбиться девушке в такого героя! А что Карамушкин в сравнении с Дубенцовым? Так, жалкий лекарь, который к тому же не знает тайги, да еще мало образован. Но подождите, Карамушкин еще покажет себя! Он понимал, что подвиг не достигается одним лишь желанием, но он не подозревал, как много нужно для этого.

    Готовясь к трудному пути, он бегал по бивуаку весь взъерошенный, потный. Он сам осмотрел лошадь, седло, приготовил микстуры, которые потребуются в пути, отложил и передал Стерлядникову лекарства, которые надо было оставить на бивуаке.

    И вот сборы закончены.

    – Будем двигаться так, – с видом распорядителя объяснял он рабочему, выделенному в помощь: – один в седле с больным, а другой будет вести лошадь в поводу, потом будем меняться. Понятно?

    – Подождите, подождите, – остановил Карамушкина техник-геолог Стерлядников, когда фельдшер уже стал взбираться в седло. – А вы знаете, как нужно двигаться чтобы максимально сократить время в пути?

    – Пойдем к Удом и, а там начинается тропа… Марь будем обходить с юга, как советует Пахом Степанович.

    – Я не об этом говорю. Расчет времени в пути есть у вас?

    – Какой расчет?

    – Вот видите, а думаете быстро добраться до стойбища, – с укором сказал Стерлядников; он не ставил Карамушкина ни в грош и считал ошибкой поручение ему везти Черемховского в Комсомольск-на-Амуре. – Слушайте и запоминайте, – подчеркивая каждое слово, продолжал он. – Лошадь не механизм, а животное. Вы думаете, наверное, днем идти, а ночью спать? Ну вот, так вы за неделю не доберетесь. Вот вам режим движения: час двигаться, десять минут отдыхать. Через два часа тридцатиминутный привал, через шесть часов – двухчасовой привал. Никаких ночевок. Ночью тоже можно идти; для этого заготовьте с вечера десятка два факелов из березовой коры. Особенно там, за Удом и, где есть тропа. Овес лошади давайте на двухчасовом привале, да побольше. Вы меня поняли?

    – Понял, – недовольно буркнул Карамушкин. – Давайте больного. …Медленно двигалась среди зарослей тайги странная процессия, состоящая из поводыря и двух всадников на лошади. В седле покачивался фельдшер, держа на руках закутанного в одеяло начальника отряда. Ветки хлестали, царапали всадников. Чтобы защитить больного и собственное лицо, Карамушкину почти все время приходилось сгибаться и принимать удары веток спиной. Один раз его так сильно царапнул по спине сук, что фельдшер едва не свалился с лошади вместе с больным. Он отделался лишь тем, что вся куртка на спине оказалась разодранной. После этого Черемховский потребовал, чтобы его оставили одного в седле. Теперь Карамушкин пошел сбоку, придерживая седока в седле.

    Совет Пахома Степановича – не идти через болотистую марь, а обогнуть ее слева, с юга – оказался благоразумным: немногим более трех часов потребовалось на то, чтобы достичь дубняка, вместо почти целого дня, затраченного на путешествие по мари в прошлый раз. Правда, не обошлось и здесь без серьезных испытаний, сыпавшихся на голову Карамушкина.