Текст книги "Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто"

Автор книги: Александр Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Александр Матвеевич Грачев

Тайна

Красного озера

ВМЕСТО ПРОЛОГА 

    Легенда о Джагмане Летом 1936 года автору этих строк случилось плыть с орочем Канчунгой и его сыном Насеком на бату вниз по таежной реке Хунгари. Мы пробирались из далекого и единственного на всем протяжении этой реки орочского стойбища Кун к Амуру. Расстояние в двести пятьдесят километров мы прошли за трое суток – так стремительно мчало нас течение.

    О том, как умело и искусно вел Канчунга бат мимо заломов из коряг и плавника, через водовороты у подножий отвесных скал, через бурные, круто падающие перекаты, можно было бы написать интересный рассказ, но речь пойдет не об этом. В памяти на всю жизнь остались легенды, рассказанные Канчунгой во время пути.

    Легенда о Джагмане – и именно это поразило меня потом – оказалась связанной с некоторыми реальными событиями, послужившими основой настоящей повести.

    Канчунга рассказал эту романтическую историю вечером у костра на первом нашем ночлеге. Низкорослый, коренастый, с суровым волевым лицом опаленным ветрами долгих таежных странствий, он говорил без внешней выразительности, но с таким волнением, как будто все, о чем шла речь, он пережил сам. Старик сидел на кабаньей шкуре, поджав под себя ноги, неотрывно смотрел на огонь и покачивался в такт рассказа…

    – «Это было очень-очень давно, когда лесные люди, орочи, еще жили в теплых краях, где не бывает зимы.

    Дружно, как надо, жили орочи. Вместе охотились, вместе рыбу ловили, и было у них вволю мяса, и рыбы, и звериных шкур.

    Жил в одном стойбище ороч по имени Джагман. Был он самым быстроногим, самым сильным, самым ловким и храбрым. Он умел находить в земле железо и ковать из него ножи, копья, топоры – все, что нужно для охоты. Больше всех добывал Джагман зверя и рыбы.

    Хозяином того стойбища был шаман Киломдига. Никого из людей не любил шаман, кроме своей дочки Эльги.

    А была она красавица, какой не сыскать.

    Хорошее к хорошему всегда лепится: полюбил Джагман Эльгу так, что жить без нее не может. Но шаман Киломдига не отдавал дочь Джагману. Джагман не признавал шамана, не верил в его волшебную силу, насмехался над его камланиями и один из всего рода не склонял головы, когда говорил шаман.

    Сильно Джагман тосковал по Эльге и думал только об одном: как взять ее себе в жены? Большой выкуп предлагал за нее шаману; десять котлов медных, много халатов богатых и вещей дорогих, на которые с завистью смотрели сородичи Киломдиги. Но шаман и глядеть не хотел на Джагмана и его дары.

    – Перед всем народом поклонись мне в ноги, – сказал Киломдига Джагману, – тогда получишь Эльгу. Подходя ко мне, не смей в глаза смотреть, гляди вниз, недостоин ты на меня смотреть.

    Ушел Джагман из фанзы Киломдиги, не захотел склонить голову перед обманщиком, В скором времени нагрянула на орочей страшная болезнь. Один за другим целыми семьями умирали люди.

    Принялся Киломдига шаманить, чтобы отогнать от стойбища беду. День и ночь бил в бубен у постели больных.

    Все дорогие вещи перешли в его фанзу. Но сколько ни шаманил, люди в стойбище умирали каждый день, смерть гуляла по стойбищу, в каждой фанзе был слышен плач.

    Тогда сказал людям Джагман:

    – Нужно уходить с этого места. Бросить все, кроме оружия, и уходить!

    Послушались орочи и пошли за ним. Ушли с проклятого места, и болезнь больше не преследовала их. Вел Джагман орочей, а позади них плелся Киломдига.

    Долго шли орочи. Много раз солнце всходило из-за гор и уходило, вновь прячась за них. Трижды луна родилась за это время. А орочи все шли. И вот достигли они большой реки. Остановился на берегу Джагман и велел расположиться стойбищем. Рыбы в реке было много, рядом – тайга, а в ней неисчислимое множество зверя. И все орочи сказали:

    – Лучшего места не найти!

    Стали орочи жить в новом стойбище. Но не успели шалаши орочей закоптиться, как шаман Киломдига призвал к себе сородичей и сказал:

    – Пришла со мной та болезнь, и я скоро умру. Уходите прочь. Жены и дети мои останутся со мной. Они тоже умрут…

    Поверили орочи шаману и пошли дальше, напуганные страшной болезнью. Но Джагман в скором времени вернулся: не мог он уйти совсем, не повидавшись еще раз с Эльгой. Подходит он к шалашу Киломдиги, а там пир горой. Киломдига песни поет, похваляется, что удачно провел Джагмана, что теперь сам он тут хозяин.

    Вошел тогда Джагман в шалаш Киломдиги. Шаман говорит ему:

    – Боги смилостивились надо мной и над моими детьми – ушла болезнь! Садись к очагу, Джагман! Сыном моим будешь…

    Не верит Джагман доброте Киломдиги, но к очагу присел. Загляделся он на Эльгу, и тут кинулся шаман на него с ножом. Не миновать бы смерти Джагману, да Эльга выбила нож из руки отца. Связал Джагман шамана, а Эльгу послал орочей воротить.

    Вернулись орочи. Рассказал Джагман, как обманул их Киломдига. Подумали-подумали орочи и сказали шаману;

    – Уйди от нас, злой человек! Как можешь ты жить вместе с нами, если думаешь только о себе?

    Прогнали шамана. А Эльга стала женой Джагмана. Хорошо зажили орочи, счастливо. Они называли храброго Джагмана хозяином стойбища и говорили, что никогда еще не было такого хорошего хозяина: и старики, и дети, и женщины были всегда сыты. На всех хватало и мяса, и рыбы, и звериных шкур. Себя Джагман не жалел, о сородичах думал.

    А шаман словно в воду канул. Думали орочи, что растерзали его дикие звери в тайге. Но прошло много времени, и Киломдига вернулся в стойбище. Только вернулся не один. Привел с собой чужих людей в камышовых панцирях и отдал им стойбище на разорение. Врагов было много. Они убивали мужчин, стариков, детей, а женщин брали себе в жены.

    Долго бились орочи с людьми в камышовых панцирях.

    И увидел Джагман, что не одолеть врагов. Собрал он свой род и сказал:

    – Надо уходить в тайгу. Там не достанут нас враги.

    И пошли орочи в дремучую тайгу. Все дальше уходили они от большой реки. Кончились мелкие сопки, пошли горы. Вот и лес поредел, высокие скалы обступали орочей. А люди в камышовых панцирях все шли по следам. Плясал Киломдига, бил в бубен и призывал на помощь чужим людям злых духов.

    Видят орочи: идти дальше некуда – впереди неприступные скалы. Остановились они у тех скал и стали биться. Засыпали враги племя Джагмана стрелами. Словно черная туча, затмили стрелы солнце, не стало видно бежавшую в ущелье реку.

    Покрылись скалы кровью орочей. Все меньше оставалось их, а люди в камышовых панцирях прошли уже в ущелье и заполнили его с обоих концов.

    Кричал Киломдига, бубном потрясая:

    – Покорись, Джагман!

    Понял Джагман, что пришел конец ему и его роду, и тогда крикнул:

    – Пусть скалы навеки похоронят меня! Никогда еще не гнул я спину перед обманщиком!

    Потом повернулся к горе и прокричал:

    – Гора, гора, обрушь на меня свои скалы, и пусть вместе с моим родом погибнут под камнями лютые враги.

    И он ударил своим копьем в скалы. Начали они рушиться. Три дня рушились скалы. Гром великий грохотал вокруг. Тряслась земля так, что в реках расплескалась вола.

    Черная туча поднялась над ущельем.

    Погибли Джагман и храбрые его воины. Но не уцелели и люди в камышовых панцирях, и стала в ущелье вода красная от крови Джагмана…

    Теперь это место называется Сыгдзы-му – Красная вода. Одни лишь злые духи живут там. Беда человеку, который забредет туда, – он уже никогда не вернется обратно…»

    Канчунга умолк и некоторое время задумчиво продолжал смотреть на огонь. Потом улыбнулся и пояснил извиняющимся тоном:

    – Так говорит сказка. А в старых наших сказках всегда бывает страшный конец и всегда говорится про злых духов.

    – Есть ли в самом деле такие места в тайге? – спросил я ороча.

    – Кто знает!.. Старики говорят, будто есть, вон там, – и Канчунга указал в аспидную темень ночи куда-то на юговосток, за реку.

    Со всех сторон нас обступала темная тишина. Ночь показалась жуткой и таинственной…

Часть первая 

ПО СЛЕДУ 

Глава первая 

    Бивуак на перевале. – Ночная гроза. – Сборы в путь. – Отец и дочь. – Поиски стойбища. – Дебри СихотэАлиня. – Предыстория экспедиции. – Встреча в тайге.

    После четырех дней пути караван остановился бивуаком на перевале. Уже затемно отряд достиг вершины. Спуск на ту сторону хребта оказался опасным, надвигался дождь с грозой, и путешественники не рискнули продолжать движение. И только-только успели устроиться, как разразилась гроза. При ослепительных вспышках молний тревожно ржали и метались у коновязи лошади, ветер бешено рвал палатки, хлопая натянутой парусиной. Люди провели без сна много часов. Только за полночь гроза стала стихать, и изыскатели уснули.

    Утром первыми проснулись повар и фельдшер Игнат Карамушкин. Он с усилием открыл крышку своих огром ных охотничьих часов, близоруко посмотрел на циферблат и, зевнув, спросил повара:

    – Как думаете, проснулся профессор?

    – Не понимаю, что вы пристаете к нему каждое утро со своим градусником? – проворчал тот в ответ. – Ведь это даже неприлично.

    – Вы считаете? Но что поделаешь! Мне так приказано. И потом вы странно рассуждаете, Василий Егорович, – с укоризной добавил фельдшер и стал зачесывать назад свои редкие рыжие кудри. Худо е и острое лицо его с раскосыми, часто мигающими глазами стало серьезным. – Крупный ученый, человек в престарелом возрасте… Да вы понимаете ли, как нужно оберегать его здоровье?! А условия какие?

    Фельдшер вышел, встряхивая термометр. К палатке профессора он приближался неслышно. Здесь остановился, затаив дыхание, стал прислушиваться. Ему показалось, что он услышал легкое дыхание дочери профессора, Анюты…

    – Это вы там, Карамушкин?

    Фельдшер вздрогнул. Оказывается, начальник экспедиции уже встал.

    – Заходите.

    Карамушкин робко откинул полог, боком протиснулся в палатку и прошептал:

    – Доброе утро, Федор Андреевич. Как спали, как чувствуете себя?

    – Благодарю. Давайте ваш градусник. Это что же, так будет каждое утро?

    – Видите ли, Федор Андреевич, – смущенно заговорил Карамушкин. – Мне так приказано. Я головой… – Увидев, что Анюта заворочалась в своем спальном мешке, он перешел на самый тихий шепот: – Я головой отвечаю за ваше здоровье, Федор Андреевич.

    Бивуак ожил. Дымил костер, люди просушивали и скатывали вьюки, готовясь к новому переходу по бездорожью.

    Ожил и лес. Веселое пенье птиц, звонкий стрекот кедровок, бодрящий прохладный воздух утра быстро разгоняли сон людей.

    Перед тем как разбудить дочь, Федор Андреевич Черемховский по-хозяйски осмотрел лошадей, проверил упаковку вьюков, закладку продуктов в котел, перекинулся несколькими словами со старым таежником-проводником Пахомом Степановичем, пока тот старательно и искусно обматывал ноги портянками и надевал охотничьи бродни, потом вернулся в свою палатку, с минуту посидел у постели спящей дочери, любуясь ее беззаботным лицом, пышущим свежим румянцем, и мягкой прядкой темных волос на лбу.

    Старый геолог понимал, что не следует слишком баловать Анюту, ставшую уже настоящим геологом, что чрезмерная опека мешает воспитанию в ней самостоятельности и выносливости, но чувства часто брали верх над сознанием. С трудом пересиливая себя, он осторожно потрогал плечо девушки. Та открыла глаза и спросила с легким испугом:

    – Вставать? – быстро провела ладонью по глазам, огляделась: – Все уже встали? Как нехорошо…

    – Ну, ну!.. – добродушно загудел отец, топорща свои густые усы и забавно хмуря широкие щетки седых бровей.

    – В следующий раз разбужу тебя первой, а теперь поторапливайся. Захватишь мое полотенце, вместе пойдем умываться.

    Все уже сидели за завтраком, когда из-за ломаной туманной линии далеких хребтов брызнуло солнце.

    – Знаешь, папа, – сказала Анюта за завтраком, – смотрю я на этот чудесный восход, на панораму тайги и думаю: стоило стать геологом даже ради того, чтобы так вот близко соприкоснуться с природой. Я думаю, что от этого у человека должен воспитываться сильный, благородный характер… Меня вот пугает каждый шорох в тайге, а хочется быть такой, как Пахом Степанович! Ты, папа, не опекай меня, пожалуйста, как маленькую. Хорошо?

    – Нельзя постичь всего сразу, Анюта, – серьезно ответил отец. – Это придет с годами, с опытом. Наши поисковые работы впереди, нас ждут многие трудности; и я буду рад, если это не убьет в тебе любви к тяжелому труду геолога. Для первого похода тебе необходимо…

    Дочь с улыбкой перебила его:

    – Помнишь, папа, ты как-то рассказывал, что у северных людей в старину был жестокий обычай – бросать новорожденного в снег: выживет – настоящим человеком будет, не выживет – значит, не приспособлен, не стоило ему жить. Я не прошу, чтобы ты так же поступил со мной.

    Я уже взрослая. Но ведь надо же, чтобы я была не папенькиной дочкой, а настоящим геологом!

    – Уд ивля юсь, дорогая, в кого ты такая сварливая. – В папочку!

    В темных, чуть скошенных глазах девушки прыгали веселые, озорные огоньки.

    – Неправда, геолог Черемховский гораздо сговорчивее, – ворчливо ответил отец.

    Перед тем как тронуться в путь, – лошади были уже навьючены – профессор Черемховский и проводник Пахом Степанович стояли у края спуска, прокладывая маршрут на местности. Внизу лежало бескрайное море тайги.

    До самых синих хребтов, залитых лучами утреннего солнца, простирались увалы, покрытые сплошными зарослями смешанного леса. Над ними плавала тонкая, почти прозрачная пелена утреннего тумана. Только в одном месте среди темно-зеленой массы леса серебрилась полоска воды.

    – Она. Хунгари, – с уверенностью заметил проводник.

    – А что там? Пахом Степанович, у тебя глаз поопытней, посмотри-ка в бинокль, – предложил Черемховский.

    Пахом Степанович деловито пригладил бороду, умело приложил бинокль к глазам и долго водил им.

    – Вон стойбище-то, нашел! – с облегчением произнес он. – Сопка вроде стога сена, а рядом, левее, – дымок… – Он указал на долину между двумя высокими увалами и на островерхую, крутобокую сопку, похожую на огромный стог сена.

    – Как полагаешь, Пахом Степанович, хватит нам дня?

    – Должно быть, хватит. Тут километров этак с двадцать. А особо заболоченных мест вроде бы не видно.

    Караван стал спускаться по крутому склону сквозь редкие заросли молодого березняка. Июньское солнце начинало припекать, в неподвижном лесном воздухе накапливалась духота. Тучи гнуса гудели вокруг накомарников, липли к рукам, осаждали лошадей.

    Пока караван движется к своей первой цели – стойбищу «лесных людей», орочей, мы расскажем краткую предысторию этой экспедиции.

    Ранней весной 1936 года в одном из самых молодых городов нашей Родины – в Комсомольске-на-Амуре, выросшем на полпути между Хабаровском и Николаевскомна-Амуре, был создан штаб большого геологического наступления в горные районы к востоку и западу от Амура…

    Разве только самая новейшая история нашей отечественной геологии знала подобные примеры единого охвата исследованиями столь обширных областей. От Буреинских и Селемджинских гор до Амура и от Амура до перевалов Сихотэ-Алиня и Японского моря, от Хабаровска до Николаевска-на-Амуре двинулись геологи на поиски минерального сырья для растущей промышленности Дальнего Востока.

    Накануне сюда был приглашен из Москвы в качестве консультанта профессор Федор Андреевич Черемховский – знаток геологии Дальнего Востока. Из шестидесяти лет жизни Черемховский большую часть провел на Дальнем Востоке. Он разведывал сучанские месторождения угля, хинганские залежи красного железняка, в бухте Ольга – месторождения полиметаллов. Вместе со знаменитым исследователем Дальнего Востока покойным Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым он совершил ряд путешествий по Сихотэ-Алиньскому хребту. Будучи преподавателем Дальневосточного политехнического института, он воспитал не один десяток геологов. Теперь он руководил одной из кафедр столичного института, был членом ученых советов многих научно-исследовательских учреждений Москвы и Ленинграда.

    Не удивительно поэтому, что приезд Черемховского на Дальний Восток был событием в жизни геологов края, особенно молодых. К нему приезжали геологи из Приморья, из Забайкалья, с Хингана, с Сахалина, чтобы поделиться своими планами, послушать советы маститою, ученого. Но приезжали не только геологи. Весной к нему явился председатель колхоза из села Вознесенского, что лежит на берегу Амура, близ устья таежной реки Хунгари.

    Он привез кусок каменного угля. Уголь этот был доставлен в Вознесенское охотником-орочем по имени Мамыка и, по его словам, был найден на одном из притоков в верховьях реки Хунгари. Черемховский знал об одном лишь случае посещения этого района геологами. В 1915 году его друг геолог Иван Филиппович Дубенцов с не большим отрядом отправился туда из бывшей Императорской, ныне Советской, гавани, чтобы пересечь Сихотэ-Алинь и выйти на Амур. Но он бесследно исчез в этом путешествии. Черемховский и поныне ничего определенного не знал о его судьбе.

    Теперь, воспользовавшись удобным поводом – находкой каменного угля, а также тем, что в ближайшие годы намечались поисковые работы для строительства железной дороги Комсомольск – Советская гавань, Черемховский без труда получил разрешение на непродолжительный рекогносцировочный поход с небольшой партией в район верховьев Хунгари. Поисковую партию согласился сопровождать давнишний приятель Черемховского, опытный охотник и следопыт, бригадир одного из приамурских промысловых колхозов Пахом Степанович Прутовых. …Спустившись с перевала к подножию гряды сопок, караван вступил в густой смешанный лес. На пути вставали то темные хвойные дебри, таящие вечный мрак и глухое безмолвие, то березовые рощи, полные белизны и света. Иногда встречалась чаща разнолесья, растущего тремя ярусами: нижний ярус заполняли рябина, бузина, орешник; средний – черная береза, черемуха, ольха, ильм; в верхнем ярусе, взметнув могучие ветви, шумели молодой листвой тополя, липы, старые ясени да изредка подымались темно-зеленые пирамиды елей. Нижний и средний ярусы оплетали лианы лимонника и актинидий; -поэтому каждый метр пути требовал от людей огромного напряжения сил – приходилось то и дело пускать в ход топоры.

    В районе Сихотэ-Алиньских гор еще и поныне большие пространства заняты такими лесами. Лишь звериные тропы да голоса птиц напоминают там о живом мире. На сотни километров тянутся через долины и сопки лесные дебри, и нет в них ни человеческого жилья, ни даже следа человека. И кто может сказать, сколько еще непознанных и нераскрытых тайн в этом царстве таежной глухомани!..

    В полумраке, наполняющем лес, стоят косые столбы солнечных лучей, и в них то изумрудом, то серебром вспыхивают капельки воды, оставшиеся на листьях от ночного ливня. Омытая дождем, зелень тайги переливается то темными, то светлыми тонами. Время от времени радуют глаз розовые цветы шиповника, ярко-желтые или карминнокрасные саранки.

    Впереди, почти неслышной походкой, двигается Пахом Степанович – кряжистый, могучий в груди, крупного роста человек. Он удивительно легок в ходьбе, хотя внешне кажется тяжеловатым и медлительным. Туго обтягивающий его широкую грудь старенький ватник с короткими рукавами, подпоясанный патронташем, глубокие сохатиные ичиги-бродни, подвязанные ремешками у ступней и под коленями, – все это делает его крупную фигуру слитной, хорошо приспособленной к действию, и длинноствольная берданка с самодельным ложем, большая и, видимо, нелегкая, кажется игрушкой в его сильных руках.

    Спокойны, но зорки темные большие глаза. Черная, коротко остриженная борода почти закрывает его смуглое лицо с прямым крупным носом, поэтому трудно угадать выражение лица таежника. Он весь устремлен вперед, сосредоточен в своих наблюдениях. На вопросы отвечает, не поворачивая головы.

    Черемховский шагает вслед, ведя в поводу оседланную лошадь. Щуплый, с острыми плечами, проступающими под рыжей грубошерстной толстовкой, он идет сгорбившись, глядя вниз, стараясь выбрать удобное место, куда ставить ногу. Вся одежда на нем как-то висит, не прилегая к телу. Но все же угадывается в нем человек, способный так вот, неторопливо, качающейся старческой походкой отшагать не один десяток километров по дорогам и бездорожью. Густые брови и прямые пушистые усы с проседью делают его лицо сумрачным, даже суровым, но бесхитростный взгляд выдает мягкий характер.

    Следом легко ступает Анюта. Голубой спортивный костюм, состоящий из короткой курточки и длинных широких шаровар, как видно, одинаково под стать ее высокой стройной фигуре и на лыжной прогулке и в походе по тайге. Некоторым несоответствием ее костюму выглядит накомарник, падающий на плечи и грудь. На продолговатом разрумянившемся лице с правильными чертами и особенно в черных, чуть скошенных глазах светится радость. Девушка уже не восторгается вслух, как это было в первый день, но душа ее продолжает трепетать перед величием и девственностью Сихотэ-Алиньской тайги. За нею, как тень, молча шагает Карамушкин со своей фельдшерской сумкой.

    Далее длинной вереницей вытянулся десяток лошадей, и между ними группами и в одиночку люди.

    Миновав невысокий увал с редколесьем, караваи вступил в особенно густой и мрачный еловый лес. Анюта заметила, что собака проводника скрылась.

    – Пахом Степанович, куда исчез ваш Орлан? Я уже обратила внимание, что пока мы идем по редкому лесу, он вертится возле вас, а стоит нам зайти в густые заросли, как он сразу скрывается. В чем дело?

    – Орлан сейчас на своем посту, Анна Федоровна.

    – Как это на посту? – удивилась девушка.

    – А вот так, – ответил Пахом Степанович, не поворачивая головы. – Мы идем напрямик, а он колесит, круги делает, охраняет нас, чтобы, значит, никто ни с какой стороны не подобрался к нам.

    Сказанному удивился даже Черемховский.

    – Каким же образом вы приучили его нести такую службу? – спросила Анюта.

    – Да совсем и не учил. Сам диву дался, когда впервой узнал. Умная тварь. – Помолчав, добавил: – Собака в тайге – дорогой помощник.

    Вскоре все оказались свидетелями события, подтвердившего слова проводника. Отряд стал входить в разнолесье, как вдруг впереди послышалось злое рычанье, сменяющееся жалобным повизгиванием. Вслед за тем в чаще раздался треск, и появившийся оттуда Орлан бросился к ногам Пахома Степановича. Шерсть на его спине поднялась дыбом, хвост был поджат. Беспокойно озираясь, Орлан прижался к ногам хозяина. В то же время передняя лошадь тревожно всхрапнула и попятилась назад, потащив за собой Черемховского.

    – Что такое? – испуганно спросила Анюта, помогая отцу удержать в руках повод. Ей на помощь бросился Карамушкин, обрадованный случаю проявить свое внимание к девушке.

    Пахом Степанович, вскинув берданку, не поворачиваясь, молча поднял руку, чтобы остановили караван. Но лошади уже и сами не шли вперед, беспокойно храпели и пятились.

    – У кого ружья, все сюда! – негромко крикнул Пахом Степанович.

    Человек шесть с карабинами и двустволками, заряжая их на ходу, побежали к голове каравана. Пахом Степанович отобрал троих, у кого были карабины, и вместе с ними скрылся в чаще. Долго оттуда ничего не было слышно. Потом из кустов появился молодой техник-геолог Стерлядников.

    – Федор Андреевич, – задыхаясь от волнения, проговорил он, – там след тигра и свежая кровь на траве.

    – Ведите меня туда, – решительно приказал Черемховский. – Держите лошадь, – и он передал повод Карамушкину.

    Анюта увязалась за отцом.

    Среди зарослей открылась небольшая поляна, заросшая высоким пыреем. По ту сторону поляны Пахом Степанович что-то рассматривал, наклонившись к земле.

    – Зверь раненый прошел, – заговорил старый таежник, увидев Черемховского. – На трех ногах бежал, левая передняя перебита.

    Среди примятой травы действительно хорошо были видны следы трех ног, отпечатанные кое-где по суглинку крупными когтистыми лапами. На былинках и листьях пырея алели капля свежей крови…

    Некоторое время все молчали. Неожиданно в мрачных зарослях, откуда выходил след, послышался шорох, и появился человек с карабином в руках. Это был молодой человек выше среднего роста, с шапкой соломенной шевелюры. За спиной у него был рюкзак с широкими заплечными ремнями, сбоку – патронная сумка, на поясе – большой охотничий нож. Густой, почти черный загар покрывал его молодое энергичное лицо, из-под выгоревших белых бровей смело смотрели серые глаза. Видно, он был очень разгорячен, взволнован и теперь молчал, чтоб успокоиться.

    – Ну что же вы стоите, молодой человек? – первым заговорил Черемховский. – Подходите, будем знакомиться. Вы, кажется, идете по следу тигра, а людей испугались.

    – Простите, я нисколько не испугался, меня просто удивила встреча, – сказал юноша, выходя на поляну.

    – Что ж, давайте знакомиться, – пошел навстречу ему Черемховский.

    – Я очень рад, Федор Андреевич, этому необычному случаю представиться вам. Я знаю вас и счастлив познакомиться с вами раньше, чем мог предположить.

    Только теперь все заметили, что разгоряченное, вспотевшее лицо юноши покрыто многочисленными царапинами и ссадинами, что руки его во многих местах кровоточат, а сам он, несмотря на ровный голос и желание казаться спокойным, сильно волнуется. Спутники Черемховского с любопытством обступили незнакомца.

    – Вы геолог? – спросил Черемховский.

    – Да.

    – Прошу вас назвать свою фамилию.

    – Дубенцов.

    – Извините… У вас никто из родственников не был геологом?

    – Мой отец.

    – Иван Филиппович?

    – Да.

    Брови профессора, сросшиеся на переносице, полезли вверх, глаза засверкали радостным изумлением:

    – Дорогой мой, да ведь так бывает только в романах!

    Встретиться с геологом Дубенцовым-сыном там, где исчез геолог Дубенцов-отец! Соблаговолите же объяснить: что вы знаете о своем отце, почему вы именно здесь и для чего нужен вам Черемховский?

    – Прошу прощенья, Федор Андреевич, вы идете в стойбище? – вместо ответа спросил Дубенцов, посмотрев на часы.

    – Да, в стойбище.

    – Искренне сожалею, но пока даже не могу вам ответить на вопросы, – сказал Дубенцов, – потому что гонюсь за раненым тигром. Сегодня к вечеру я, видимо, буду тоже в стойбище и тотчас явлюсь к вам.

    – Батенька мой, да, я смотрю, вы больше увлекаетесь тигром, нежели геологией! – добродушно воскликнул профессор.

    – Тигр напугал все стойбище! – возбужденно воскликнул молодой геолог. – Ни один ороч не поведет вас в тайгу, пока я не принесу шкуру хищника. Если я не ошибаюсь, вы идете на поиски угля к верховьям Хунгари?

    – Вам, может быть помощь нужна? – не отвечая на вопрос, спросил профессор.

    – Благодарю вас, Федор Андреевич, я в состоянии справиться один. Еще раз извините. – С этими словами юноша скрылся в кустах.

    – Еще один вопрос! – крикнул ему вдогонку Черемховский, – Далеко ли до стойбища?

    – Вам осталось идти пять – шесть часов – ответил голос Дубенцова из зарослей. – Держитесь юго-востока.

    – Какая-то безумная храбрость, – задумчиво произнесла Анюта.

    Если бы кто-нибудь внимательно наблюдал за ней в те короткие минуты, когда появился и исчез Дубенцов, то мог бы прочитать на лице девушки и испуг и любопытство. …Через четверть часа караван продолжал свой путь к стойбищу.

Глава вторая 

    Набеги тигра на стойбище. – Геолог Дубенцов. – По следу зверя. – Засада в буреломе.

    Прошедшей ночью к стойбищу подходил тигр. Это был уже третий набег хищника за последнюю неделю. Он утащил жеребенка и зазевавшуюся собаку, а в последний раз набросился на лошадь, пасшуюся на лужайке. Отчаянный лай собак и дружная, хотя и беспорядочная стрельба проснувшихся орочей отпугнули зверя.

    Лишь к рассвету улеглась суматоха и угомонились собаки. Спать почти никто не ложился: в каждом жилище старики уже в который раз обсуждали причины появления тигра близ стойбища. Одни говорили, что приход владыки дебрей связан с пребыванием здесь постороннего человека (Дубенцова); другие видели в этом предзнаменование большого наводнения или другого какого-нибудь стихийного бедствия. Наиболее древние предлагали даже сменить место стойбища.

    Дубенцов тоже не ложился спать. Он обдумывал, как и что предпринять. Дело в том, что в стойбище не было охотников – они ушли на промысел и вернутся не скоро.

    Нужно было попытаться поднять оставшихся в стойбище стариков. С этой мыслью Дубенцов зашел к старому Мамыке с предложением собрать группу мужчин и немедленно двинуться по следу тигра. Старый ороч, посасывая трубку, мрачно сказал, не глядя на Дубенцова:

    – Его не могу убивай, его амба. Надо его проси, тогда он ходи далеко сопка…

    Это же сказали Дубенцову и другие старики, к которым он заходил после Мамыки. Старики считали тигра своим прародителем и не решались прогневить его, – это грозило, по старым поверьям, неисчислимыми бедствиями. Чтобы тигр ушел прочь, его нужно задобрить: класть табак и сыпать крупу на его след, настойчиво просить и заклинать, чтобы он не трогал их и уходил подальше в тайгу.

    Дубенцову ничего не оставалось, как одному идти на тигра. К этому его понуждала необходимость. Неделю назад один ороч согласился отвезти его на бату к устью Хунгари. Теперь, запуганный тигром, он откладывал со дня на день эту поездку. Между тем в распоряжении Дубенцова уже не оставалось ни одного лишнего дня. Дело было не только в том, что у него истекал срок месячного отпуска, который он получил на поездку сюда, но и в том, что он боялся не застать в Комсомольске профессора Черемховского, полагая, что ученый уйдет по какому-нибудь маршруту. А он был нужен Дубенцову по весьма важному делу.

    Отдыхая прошлым летом в санатории близ Владивостока, молодой геолог познакомился там с орочкой Вачей – учительницей вот этого стойбища. Милая, умная девушка вскоре стала частой его спутницей в прогулках к морю и приятной собеседницей. В одну из таких прогулок, слушая рассказ юноши о загадочном исчезновении его отца, Вача вдруг вспомнила, что, по словам стариков, в то время, о котором говорил Дубенцов, то есть примерно в 1919 году, в их стойбище останавливались на отдых трое русских, пришедших с верховьев Хунгари. Кто были они и куда потом делись, Вача не могла теперь сказать, но старики возможно, помнили это.

    Нынешней весной перед началом полевых геологических работ Дубенцов получил отпуск и отправился в далекое стойбище. Восемь дней он поднимался на попутном бате вверх по течению Хунгари. Поездка оказалась не напрасной: в стойбище орочей ему удалось выяснить многое из того, что оставалось тайной долгих пятнадцать лет. Теперь надо было окончательно раскрыть эту тайну. Для этого нужно было поскорее встретиться с Черемховским, а на пути непредвиденной помехой оказался тигр.