Текст книги "Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто"

Автор книги: Александр Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

    Пахом Степанович прикинул длину убитого зверя. Оказалось, кабан был около двух метров. Потом они осмотрели подсвинка, и тогда только таежник пояснил:

    – Вот оно как получилось: подсвинку, вишь, я попал в шею. А пуля-то прошла насквозь и угодила как раз в того.

    И подсвинок не добит и этот дурак не уходит. Подсвинка, думаю, застрелю наверняка, а секач пусть убежит, шут с ним! Ан, паря, вишь, он на меня пошел…

    Пока Дубенцов и Пахом Степанович осматривали добычу, прибежала Анюта. Они втроем принялись свежевать кабанов. Решено было забрать потроха и вырезать лучшие куски мяса, которые и завернули в кабаньи шкуры. Вдоволь был сыт и Орлан.

    После отдыха и обеда на берегу ручья разведчики нагрузились до отказа и тяжело зашагали к сопке, чтобы успеть до вечера выйти на берег неизвестной реки.

Глава девятая 

    У неизвестной реки. – Изобретение Дубенцова. – Дикий виноград. – Пояснение Анюты.

    С седловины Верблюжьего горба, куда наши путники взобрались незадолго до заката солнца, они увидели глубокую долину, зажатую с обеих сторон высокими грядами гор. Долина, налитая темно-синим вечерним сумраком, уходила прямо на юг и там исчезала в сумеречной фиолетово-синей мгле. По дну долины темной лентой вилась река, от берегов которой и до вершин сопок взбирались густые заросли курчавого лиственного леса. Лишь кое-где между деревьями белели осыпи или острыми зубцами подымались над лесом скалы.

    – Какое изумительное зрелище! – не удержалась от восхищения Анюта. – Подлинная поэзия! Отсюда не хочется уходить.

    – Величиной река напоминает Хунгари, – заметил практичный Дубенцов.

    Не задерживаясь на седловине, они стали спускаться по склону через редкий березняк, чтобы засветло найти приют на берегу реки. Вскоре березовый лес сменили заросли высокого лиственного разнолесья. Влажная, освежающая прохлада охватила путников, над головами которых теперь смыкали свои могучие кроны старые тополя, ильмы, бархаты. Во множестве встречались боярышник, черемуха. Возле одного бархатного дерева, достигающего в поперечнике не менее полметра, Пахом Степанович остановился, отковырнул топориком кусок коры.

    – Экое богатство! – сказал он. – Чистая пробка!

    У нас на Амуре она шибко идет в дело: и на поплавки к неводам и на спасательные круги и пояса на катерах и пароходах.

    – А знаете, Пахом Степанович, – говорил Дубенцов.

    – Ведь это дерево нигде не растет, кроме как на СихотэАлине и в Приамурье,

    – Заграница, говорят, покупает у нас пробку-то, заметил Пахом Степанович.

    – Да, и заграница покупает, и центральные области нашей страны снабжаются ею…

    Так, за разговорами, они спустились на дно долины и вскоре очутились на берегу реки. Река была не более сорока-пятидесяти метров в ширину, но стремительное течение с воронками водоворотов придавало ей устрашающий вид.

    По берегам, нависая над водой, густыми стенами стояли тальниковые кущи.

    Отыскав открытый участок берега, усеянный мелким чистым галечником и песком, разведчики с облегчением сбросили свой тяжелый груз. Над ними, образуя живописный шатер, разбросал свою широкую крону могучий тополь. Если бы не тучи комаров, трудно было бы подыскать более приятный уголок в лесу. Все трое быстро принялись за дело. Дубенцов собирал дрова для костра. Анюта мыла в реке куски свинины, наполняя ими котелки. Пахом Степанович драл кору для подстилки и ставил палатканакомарники. Задымил костер. В языках его пламени покачивались котелки и чайники. Не отходя от костра, Дубенцов размотал леску, привязал ее на удилище из тальниковой лозы и принялся удить. Вскоре у костра на галечнике трепыхались крупные хариусы.

    – Погоди вот маленько, – говорил Пахом Степанович, наблюдавший за ловлей. Он лежал у костра на кабаньей шкуре, отдыхая. – Сработаем бат и не такую еще рыбу добудем… Самого тайменя!

    – А что это такое – таймень? – спросила Анюта.

    – В таежных реках водится. Самая большая рыба.

    Бывает такой попадается – больше метра длиной.

    – Как же мы его добудем, Пахом Степанович? У нас же никаких снастей нет.

    – А вот посмотрите, Анна Федоровна. И без снастей добудем! – многозначительно ответил старый таежник.

    На вершинах сопок, поднявшихся по левую сторону долины, погасли последние отсветы вечерних лучей солнца. По лесу над рекой изредка пробегал ветерок, будто там, в вышине, какая-то большая невидимая птица взмахивала крылом над деревьями.

    После ужина Пахом Степанович и Анюта разошлись по своим палаткам, только Дубенцов еще сидел у костра.

    Он долго записывал что-то в дневник, потом принялся вычерчивать на листе бумаги какие-то линии. Закончив эту работу, он достал нож и стал мастерить широкую коробочку, напоминающую своей формой утюг. Дно коробочки он сделал из прутьев, сверху положил пробковую кору и скрепил ее новым рядом прутьев. Коробочку опустил на воду и полюбовался, как она легко поплыла. Потом нагрузил ее галькой. Коробочка лишь немного осела в воде.

    С утра Анюта перевязала Пахому Степановичу голову.

    Таежник засобирался на поиски подходящего дерева для постройки бата. Дубенцов достал свой блокнот.

    – Пахом Степанович, сколько дней потребуется, чтобы смастерить бат? – спросил он.

    – Этак, думаю, дня за три-четыре управлюсь. Дерево сначала надо найти и срубить да просушить над костром, а потом долбить дня два, если хорошо работать. Инструмент-то у нас, видишь, какой: одни топорики…

    А как вы думаете, Пахом Степанович, не лучше ли нам такую вот посудину сделать? – спросил Дубенцов, показывая таежнику свою коробочку.

    – Это что за утюг? Плот? – удивился Пахом Степанович. – Нет, паря, мы с ним сядем на первом же перекате. Потом, тяжело будет управлять шестами – шибко грузный.

    – Так это же пробковая кора! Я все рассчитал, Паком Степанович. Бат будет иметь осадку тридцать-сорок сантиметров, а плот – только двадцать сантиметров. На постройку бата, вы говорите, нужно три-четыре дня, плот же мы сколотим за один день. Для бата большие водовороты опасны, – плоту они нипочем! Что касается управления, то это самое простое дело: ввиду легкости плота он будет слушаться шестов не хуже, чем бат, да, кроме того, вот тут на стержень наденем лопастный руль, который повернет плот в любую сторону. Знаете, как у баржи…

    – Да ты, паря, прямо инженер! Видать, учился этому делу?-Ну, а как ты думаешь связывать его? Не рассыпется он у нас где-нибудь на перекате?

    – И это продумано. Нужно найти сухое дерево и расколоть его так, чтобы получились плахи. Из этих плах срубить переплет – раму вроде ящика или большого утюга.

    Длина рамы – три метра, ширина – два с половиной. Дно устроим из тонких жердей, которые привяжем к ящику распаренной лозой. В ящик плотно наложим пробковой коры слоем в тридцать-сорок сантиметров. Поверх положим более тонкие жерди и «пристрочим» их к раме, а сквозь кору прикрепим к нижним жердям. По моим подсчетам, вес плота и всего груза на нем будет не больше тонны. А для осадки на двадцать сантиметров нужен вес в полторы тонны. Так что осадка может быть даже меньше, чем на двадцать сантиметров. Думаю, что нам не опасны будут самые мелкие перекаты.

    – Однако, придумано дельно, – согласился Пахом Степанович.

    – А ты не ошибся в расчетах, Виктор?– спросила Анюта. – Так много сырых жердей, столько груза и такая маленькая осадка? Ведь кора-то не сухая…

    – Ошибки быть не должно. Я брал удельный вес именно сырой коры, которая, кстати, мало чем отличается от выдержанной. Тринадцать десятисантиметровых жердей внизу и столько же пятисантиметровых вверху. Проверь, на всякий случай, мои расчеты с удельным весом, – подал он блокнот девушке.

    Пахом Степанович наблюдал за тем, как быстро бегает по листу карандаш в бронзовых, огрубевших пальчиках девушки, ожидал, что она скажет. Когда Анюта подтвердила правильность расчета, Пахом Степанович добродушно и весело пробасил:

    – У этого ученика, видать, никогда ошибок не бывает.

    Крепко голова привязана! Не приходилось еще мне такой плот делать, да чувствую, что хорошую штуку придумал Виктор Иванович.

    Пахом Степанович скомандовал на работу. Через чае на берегу лежали жерди, заготовленные Дубенцовым. Анюта натаскала тальниковых лоз. Пахом Степанович свалил сухой кедр и расколол его на две половинки. Он аккуратно обтесывал их, стараясь сделать из каждой половины плаху.

    Дубенцов и Анюта отправились за пробковой корой.

    – Виноград! Смотри, Витя, дикий виноград! – вдруг воскликнула девушка, бросившись к кусту.

    На невысоком боярышнике, образовав живописный тенистый шатер, вились густые лозы. Темно-зеленые рассеченные листья виноградника резко выделялись среди другой зелени. В тени шатра с лоз свисали тяжелые гроздья круглых, еще зеленых ягод. Анюта сорвала одну кисть, взяла ягоды в рот… и тотчас выплюнула.

    – Ух, кислый какой, как уксус!

    – Так он же еще не поспел! – расхохотался Дубенцов. – Он до самых заморозков будет жесткий и кислый, даже если созреет. Но зато ты бы покушала его после заморозков!

    Тут же, неподалеку, у подножия сопки, в разнолесье, они встретили многочисленные лианы актинидии и лимонника. Продолговатые связки ягод лимонника только что начали краснеть. Тем не менее, терпкий запах лимона уже исходил от них, и Дубенцов нарвал ягод, пообещав угостить Анюту чаем «с настоящим лимоном». Лианы актинидии оказались в большинстве мужскими, неплодоносящими. Но в одном месте все-таки обнаружился плодоносящий куст. Продолговатые зеленые ягоды с продольными полосками, как у крыжовника, тоже еще не успели вызреть – они были твердыми. Но, перепробовав на ощупь несколько плодов, Дубенцов нашел с десяток уже начинающих спеть, они были мягкими. Сильно сахаристые, с едва уловимым ароматом сливы, они так понравились Анюте, что девушка обещала непременно насобирать их хоть немного к обеду.

    Вернувшись к палаткам с тяжелыми связками пробковой коры, Анюта и Дубенцов принесли пару крупных гроздей зеленого винограда.

    – Если я не ошибаюсь, мы находимся где-то на пятидесятой параллели северной широты, – говорила Анюта. – Пахом Степанович, далеко ли еще к северу встречали вы дикий виноград?

    – Чтобы не соврать, Анна Федоровна, есть село Жеребцовское, – ответил таежник, сколачивая ящик из плах.

    – Это без малого сто семьдесят километров от города Комсомольска вниз по Амуру. Там тоже есть виноград. А дальше к северу не приходилось встречать.

    – Это, что же, выходит, что на пятьдесят второй параллели? – спросила Анюта.

    – Да, Комсомольск стоит на половине пятьдесят первого градуса северной широты, – подтвердил Дубенцов.

    – Там, в этом Жеребцовском, очень холодно зимой? – продолжала выяснять Анюта.

    – В Комсомольске, Анна Федоровна, бывает пятьдесят пять градусов. Крепкие тут морозы.

    – И, несмотря на такие холода, виноград выживает! – воскликнула Анюта.

    – А кабаны, а тигр? Тоже ведь южные жители, – добавил Дубенцов.

    – Вот вы люди ученые, – оторвался от работы Пахом Степанович, вытирая рукавом пот со лба, – поясните мм одну непонятную штуку. Я частенько думаю, а сам до дела никак не. дойду. Гляжу я: на правой стороне Амура – вроде бы одни растения и звери живут, а на левой, подальше от берега, совсем другая статья. Суровая там тайга, не похожая на эту. В книгах-то, небось, сказано про это?

    – Я вам отвечу, Пахом Степанович, – быстро отозвалась Анюта, словно боясь, как бы Дубенцов не опередил ее. – Я слышала лекцию Черемховского в университете, где он объяснял причины такого разграничения в природе этого района…

    – Ну, послушаем, послушаем, – одобрительно пробасил таежник, откладывая топор.

    – В третичный период, – заговорила Анюта, несколько торопясь и краснея, будто на экзамене,– в этих местах, как и по всей Сибири, росли тропические леса. Тут был жаркий климат, и все кругом было покрыто настоящими джунглями. Потом с севера сюда стал надвигаться гигантский ледник. Он дошел до Яблонового хребта и до Удской губы на Охотском море, там остановился и впоследствии растаял. Близость ледника в корне изменила Приамурье и Сихотэ-Алинь. Здесь стало холодно, появились снега Огромная масса растений и животных погибла от холода. На севере Сибири в вечной мерзлоте и поныне находят сохранившиеся туши мамонтов – предков нынешних слонов.

    Но погибли не все животные и растения, некоторые приспособились к новому, суровому климату – изменили свою форму, образ жизни. Их-то мы и находим до сих пор и удивляемся, как это рядом с кедром и елью растет дикий виноград, дуб и бархатное дерево. Чуть южнее отсюда, в тайге, рядом с полярной совой можно встретить тропическую курицу – фазана, с тигром и дикой свиньей соседствуют в лесу лоси и северный заяц-беляк.

    – Почему же тогда нет винограда в Сибири? – недоверчиво спросил Пахом Степанович, повернувшись к девушке.

    Этот вопрос вызвал заминку у Анюты, но ей на помощь пришел Дубенцов.

    – Потому, Пахом Степанович, – стал объяснять он, что недалеко отсюда находится гигантская теплица земного шара – Тихий океан. Расположенный большей своей частью в тропиках, Тихий океан собирает в себя, как аккумулятор, огромные запасы тепла, которое разносит далеко на север и на юг. Взять хотя бы западное побережье Северной Америки. Там, на одной широте с Комсомольском, почти не бывает зимы. Или Япония. Страна эта в большинстве своем субтропическая, хотя расположена она совсем недалеко от нас. Все эти условия, взятые вместе, и делают природу Сихотэ-Алиня единственным в своем роде уголком на земном шаре.

    Выслушав объяснения, Пахом Степанович задушевным голосом сказал:

    – Шибко, ребятки, уважаю науку. Эх, маленько бы повременить мне появляться на белый свет, – так, к примеру, до одной поры с вами. Про все бы на свете узнал!

    Ведь же задаром учат: на, бери, пользуйся… – он вздохнул и принялся за работу.

    – Так всего же никогда не узнаешь, Пахом Степанович, – сочувственно заметила Анюта.

    – Всего не узнаешь Анна Федоровна, это верно! Но природу должен знать каждый человек – от нее он живет.

    – Природу-то, положим, вы лучше нас знаете, Пахом Степанович, – сказал Дубенцов.

    – Какой я знаток. То, что вижу, то и знаю. А как оно получается и отчего – темный лес для меня. Однако, ребятки, беритесь за дело, эвон солнце как к вечеру катится…

Часть третья 

КЛАДОВАЯ ГОР 

Глава первая 

    Плот из пробковой коры. – Дурной сон Анюты – Разговор о Ваче. – Обследование обнажения. – Кладовая гор.

    До обеда Пахом Степанович успел сколотить раму и закончить подвязку нижних жердей.

    Получился большой неглубокий ящик. После обеда этот ящик туго набили пробковым корьем. Через кору были пропущены распаренные и скрученные тальниковые лозы. Они охватывали нижние жерди, и оба конца лоз, пропущенные сквозь толщу коры, укреплялись на верхних жердях.

    К вечеру плот был готов. Все делалось по чертежам Дубенцова, только слой коры пришлось немного увеличить, чтобы придать плоту большую плавучесть и устойчивость. Плот на покатах спустили в реку, и он легко и плавно заходил на ее поверхности.

    – Удачная посудина! – с удовлетворением разглаживая бороду, произнес Пахом Степанович.

    – Дредноут! – ликовал Дубенцов.

    – На нем хоть в кругосветное! – радовалась Анюта.

    Дубенцов первым взошел на плот, за ним последовали Анюта и Пахом Степанович. Плот лишь на немного погрузился в воду. Он был устойчив и. послушен шестам. Позади, на шпиле, был насажен Пахомом Степановичем большой широколопастный руль. Все втроем уселись на плоту, отдыхая после дня напряженной работы. Легкая прохлада от реки обвевала их, и каждому было приятно посидеть за дружеской беседой.

    – Поплывем, конечное дело, завтра? – спросил Пахом Степанович своих спутников.

    – Да, отдохнем ночь, а завтра поутру и тронемся, – соглашался Дубенцов. – Кстати, я тут сегодня обратил внимание на одно интересное обнажение вот в этом направлении, – указал он рукой в сторону, куда ходил собирать пробковую кору. – Нужно обязательно его посмотреть.

    – Это где трещина через весь обрыв? – спросила Анюта. – Я тоже хотела сказать тебе о нем. По-моему, это или сильно метаморфизированные и смятые осадочные породы, или выход изверженных пород.

    – Я подозреваю последнее, – сказал молодой геолог, – а это очень важно даже для определения места нашего нахождения.

    – Почему?

    – А помнишь, что говорил Федор Андреевич при первой нашей беседе тогда, вечером?

    – Это об интрузиях и метаморфизме пород, типичных для центра Сихотэ-Алиня?

    – Именно!

    – Отсюда, как следствие, – мы находимся в центре Сихотэ-Алиня?

    – Такое подозрение у меня имеется. То есть в одном из трех хребтов, которые составляют здесь основные центральные цепи Сихотэ-Алиня.

    – В таком случае нам нечего здесь рассиживаться, до сумерек остается не больше часа, – сказала Анюта.

    Они взяли с собой туесок под ягоду – у подножий осыпей и обнажений всегда бывают заросли малины и отправились в лес.

    – Я весь день сегодня замечаю за тобой, Анюта, – заговорил Дубенцов, когда они отошли порядочно от бивуака, – что у тебя чем-то испорчено настроение. – Он остановился против девушки, бережно взял ее за руку и вопросительно посмотрел в глаза. – Если это не душевная твоя тайна, то прошу объяснить, чем ты огорчена?

    Анюта смущенно улыбнулась, но сейчас же ее чуть скошенные глаза стали печальными. Она посмотрела мимо Дубенцова куда-то вдаль и проговорила:

    – Я удивляюсь, как ты мог заметить это…

    – Мне кажется, что я по одному движению твоего мизинца могу узнать настроение – так ты мне близка и понятна…

    – Благодарю, Витя. Я не хотела говорить тебе этого… – Анюта замялась, погладила его жесткую кисть, рассеянно глядя куда-то мимо.

    – Так что же все-таки случилось?

    – Вообще ничего серьезного. Я прошлой ночью видела нехороший сон…

    Она снова умолкла.

    – Вот те на! – весело воскликнул Дубенцов. – Так что же ты так огорчаешься, если это сон?

    – Да, но он связан с явью.

    – Ничего не понимаю…

    – Я видела во сне стойбище и Вачу. Будто в стойбище пришел пароход, и капитан на нем – папа. Всем привезли подарки, а мне говорят: «Поскольку ты дочь капитана, то тебе лучший подарок…» И ведут ко мне тебя! А ты бесшабашно смеешься, зубы у тебя сверкают, и идешь ты прямо ко мне. Я бросилась обнимать тебя. Потом почему-то испугалась, что тебя украдут, и попросила отвести тебя на пароход. Только увели тебя, вдруг бежит ко мне Вача. Бросается передо мной на колени и с плачем просит, чтобы я вернула тебя ей, что она нашла тебя где-то в тайге и без тебя не может жить. А я не отдаю. Тогда она говорит, что я злой дух и чтобы я сейчас же уходила из стойбища. Потом я будто гонялась за тобой, не могла к тебе прикоснуться – ты убегал, а какой-то голос говорил мне; «Это тебе в наказание за обиду, нанесенную Ваче…» Вот такая ерунда приснилась…

    – Так что же все-таки испортило тебе настроение?

    – То, что я отобрала тебя у Вачи. Так, по-моему, и есть в действительности. Скажи, как ты думаешь, или, может быть, ты знаешь – любит она тебя?

    – Поверь, ей-богу, не знаю. Относятся она ко мне чисто по-товарищески, это я знаю. Никаких намеков, тем более разговоров на эту тему у нас не было.

    – Так тогда я скажу тебе; она тебя любит.

    – Откуда это известно? – улыбнулся Дубенцов.

    – Из моих наблюдений, Виктор. Почетное место для твоей фотографии – раз; Вача смутилась, когда папа спросил в первый вечер прихода в стойбище о тебе и взял посмотреть твою фотографию – это два; какими грустными глазами она провожала тебя из стойбища! – это три. Девушка девушку в таких делах очень понимает.

    – Какой же вывод из этого?

    – Я не знаю, и это мучает меня…

    – Я бы сделал из этого такой вывод, Анюта: выбросить из головы и забыть. Девушка она хорошая, это правда, но разве мало хороших девушек на свете? А ведь полюбишь только одну!

    – А что такое любовь?

    – Чувство, которое я питаю к тебе. – Виктор рассмеялся собственной находчивости, обняв Анюту за талию.

    – Ладно, Виктор, пойдем быстрее.

    Но они уже были у цели – лес поредел, и перед ними поднялся высокий буроватый обрыв обнажения. У его подножия переплелись густые заросли малинника. Геологи оставили свои туески у самого приметного куста и принялись обследовать обнажение. Нижняя его половина представляла из себя однородную массу темно-серого мелкозернистого гранита. Как бы составляя второй этаж обнажения, вверху выступали смятые пласты осадочных пород, судя по внешнему виду, – кристаллических известняков.

    – Интересное место! – воскликнул Дубенцов. – Изверженные породы подняли эти пласты и сильно метаморфизировали их.

    – Следовательно, здесь мы должны искать руды? – спросила Анюта. – Ведь они часто образуются на контактах изверженных и осадочных пород, особенно если последние представлены известняками.

    – Да, это мечта геолога – найти такие контакты, – говорил Дубенцов, карабкаясь вверх по трещине: – Ты, Анюточка, пока проследи подножие, а я попробую добраться до тех пластов.

    Трещина рассекла по вертикали весь обрыв и шириной была не более полметра, так что Дубенцову сравнительно легко удалось добраться до осадочных пород. Он долго не подавал голоса с обрыва. Анюта тем временем осматривала подножие обнажения, все дальше уходя в сторону, пока не достигла его границы. Дальше начинался пологий склон сопки, покрытый растительностью. Анюта стала взбираться вверх по грани обнажения. В эту сторону пласты осадочных пород были вдвое выше, чем по трещине, но девушка добралась до них, хватаясь за траву и выступы камней.

    Возле контакта изверженных и осадочных пород она, присела на камень отдохнуть. Перед нею лежала на виду вся долина, погруженная в вечерний покой. Виден был плот на реке, дым костра над зелеными кущами леса. Долина быстро заполнялась вечерними сумерками, лучи солнца задевали лишь вершины сопок противоположного берега. Анюта, пробираясь по обрыву, спешно принялась обследовать контакт.

    – Ого-го!.. Анюта-а!.. – послышалось в вечерней тишине. – Кончай работу!

    – Иду-у!.. – отозвалась.

    Дубенцов еще издали встретил ее радостным возгласом:

    – Нашел медный колчедан! Смотри, какая прелесть!

    Он нес ей навстречу камень с детскую голову. Лицо геолога сияло от радости.

    – На, смотри, а я, пока светло, зарисую обнажение.

    Как жаль, что мы должны спешить! Приходится бросать необследованным целый клад.

    Говоря это, он быстро набрасывал в тетрадь контур обнажения и отдельные пласты, тут же записывая характеристику пород.

    – А что ты нашла? – Он бегло перебрал образцы, принесенные Анютой. – Пардон, а это что?

    Он быстро достал перочинный нож и ногтем сделал царапину на серовато-темном, подернутом охристым налетом, камне.

    – Галенит![4] – воскликнула Анюта.

    – Ты права! Ну, прямо в кладовую гор попали! – торжествовал молодой геолог. – Нет, Анюточка, мы не можем здесь спешить. Будем плыть и обследовать каждое обнажение. Пусть уйдет на это лишняя неделя, но зато мы привезем интересный геологический материал.

    Окончив работу, они взялись за руки и, довольные находками, зашагали к бивуаку. В их туесках вместо ягод лежали куски породы.

    – Вот так бы всю жизнь идти!.. – мечтательно говорила Анюта.

    – Что ж, этому никто не мешает, – отвечал Дубенцов. – А дорог у нас впереди много.

    – Витя, дай я тебя поцелую, – засмеялась Анюта и, не дождавшись ответа, быстро коснулась губами его щеки.

    Дубенцов смущенно посмотрел на нее, но девушка взяла его за руку и потащила вперед.

    – Скорее, скорее пойдем, а то уже вечер.

Глава вторая 

    Безрезультатные полеты. – Магнитометрическое обследование с самолета. – Дым у реки. – Посылка. – Оплошность фельдшера. – Письмо не по адресу. – План действия диверсантов.

    Пока наши друзья отдыхают перед плаванием по безвестной реке, не ведая угрозы, нависающей над ними, дернемся к Событиям, связанным с происхождением неразгаданного письма, содержание которого, к сожалению, стало достоянием тех, кому не следовало бы его знать.

    Через три дня после посещения самолетом района расположения лагеря отряда на плато состоялся первый полет на поиски Дубенцова и Анюты. Затем такие полеты пошли изо дня в день. Однако они не дали никаких результатов.

    Эта неудача настолько встревожила Профессора Черемховского, возлагавшего главную надежду на самолет, что состояние его здоровья снова ухудшилось. Начальник Приамурской экспедиция, учитывая, что болезнь Черемховского может затянуться на длительный срок, решил сам лично начать магнитометрическое обследование района магнитной аномалии.

    Для этой цели был оборудован необходимой аппаратурой двухмоторный самолет. В тот день, когда Дубенцов н Анюта вышли к безвестной речушке, а Пахом Степанович взобрался на Верблюжий горб и зажег свой сигнальный костер, самолет с начальником экспедиции вылетел в район магнитной аномалии. Восемь часов крейсировал он над тайгой и горами в поисках центра аномалии. К концу дня, когда аппаратура показывала примерный ее центр, с борта самолета увидели внизу среди гор небольшое озерко в форме равнобедренного треугольника. Озеро имело и другую примету – вода в нем была оранжево-красная.

    Обратно самолет возвращался вдоль реки, впадающей в озеро. Хотя он шел на очень большой высоте – летчики спешили, так как на исходе были последние остатки горючего, – с его борта хорошо были видны многочисленные белые пятна перекатов и водопадов. На географической карте этой реки не было – она впадала в неизвестное озеро и на этом кончалась. С самолета наносили ее схематически на карту. В одном месте близ реки был замечен клуб дыма.

    – Люди у реки! – кричал начальник экспедиции летчику в шлемофон. – Давайте снизимся. Возможно, это заблудившиеся геологи из отряда Черемховского.

    – Не могу, товарищ начальник, – отвечал летчик, – горючее на исходе. Засеките место, завтра можно будет прилететь.

    Так и было сделано.

    Именно шум моторов этого самолета и слышали Пахом Степанович и Дубенцов с Анютой за сутки до своей встречи.

    На следующий день в этот район был снаряжен известный читателю маленький самолет. Предполагая, что костер принадлежит Дубенцову, Анюте и Пахому Степановичу, а также учитывая, что до лагеря им идти дальше, чем до озера, район которого намечалось обследовать, Начальник Приамурской экспедиции и Черемховский решили дать указание разведчикам спускаться к озеру и начать там рекогносцировку. Тем временем, решили они, будет подготовлен гидросамолет, который совершит посадку на озере.

    По просьбе Черемховского, Игнат Карамушкин подготовил посылку. Он так много бегал и суетился в это утро, спеша управиться к вылету, который намечался на десять часов утра, что в орешке забыл в управлении экспедиции письмо, адресованное Дубенцову. Уже перед посадкой в самолет он вспомнил об этом, когда увидел пустую металлическую трубку вымпела. Он бросился на телефон – позвонить в управление экспедиции. До аэродрома от города было восемь километров, и письмо решили передать по телефону, чтобы не задержать вылета.

    Летчик без труда нашел район, где был замечен дым, хотя теперь он оказался километрах в десяти к западу.

    Через пять часов Карамушкин докладывал начальнику экспедиции о результатах полета, в подробностях опирав встречу с Анютой и Дубенцовым. Выслушав доклад, начальник экспедиции сказал:

    – Сейчас же отправляйтесь к Федору Андреевичу и расскажите ему все это. Пусть старик порадуется. А вот что в воду свалили посылку, – это плохо. Вы точно видели, что они достали ее?

    – Так же точно, как вижу сейчас вас, товарищ начальник.

    – Кстати, покажите карандаш, которым вы написали письмо, когда принимали его по телефону.

    Фельдшер извлек из кармана карандаш и с недоумением протянул его собеседнику.

    – Химический?! Дорогой мой, да кто же учил вас писать вымпел химическим карандашом? Простой, вы понимаете, простой нужен карандаш, простой! Это же известно каждому школьнику! Загубили все дело. Вот видите, как из-за маленькой оплошности можно усложнить дело. Завтра же полетите снова туда и сбросите вымпел с письмом.

    Весть о находке несказанно обрадовала профессора Черемховского.

    – Нет, мне решительно нельзя больше болеть ни одного дня, – говорил он оживляясь. Несомненно, мы имели дело с месторождением железа, которое некогда открыл Иван Филиппович Дубенцов. Я должен быть там.

    Назавтра, как и в следующие два дня, погода помешала полету. Только на четвертый день самолет мог вылететь к нашим разведчикам. По совету начальника Приамурской экспедиции их искали на старом месте. По предположениям, они должны были затратить неделю на постройку бата, если не ждали повторного указания, оставаясь там, где им была сброшена посылка. Однако разведчиков нигде не было. Долго кружил самолет над районом еловой равнины и Верблюжьего горба, пока, наконец, фельдшер не заметил в полдень среди тайги, по ту сторону реки, струйку дыма.

    Горючего оставалось мало, и летчик, удивляясь тому, зачем потребовалось разведчикам уйти так далеко к востоку, да еще за реку, направил туда самолет.

    Экономя время и горючее, пилот не стал долго кружить у обнаруженного дыма. Заметив троих людей у костра, он пошел над ним на небольшой высоте и подал знак Карамушкину, чтобы тот бросал вымпел. В воздухе закачался маленький парашютик, и вымпел полетел к костру. Убедившись, что вымпел принят, летчик повел самолет курсом на запад.

    В Управлении Приамурской экспедиции долго ломали голову над тем, что Дубенцов, Анюта и Пахом Степанович оказались к востоку от реки, но серьезного значения этому факту не придали, уверенные в том, что они теперь получили ясное указание.

    Костер, который был обнаружен к востоку от реки, принадлежал известной читателю группе диверсантов. В этот день они подстрелили изюбра и, разведя костер на поляне, жарили на вертелах мясо. Появление самолета перепугало их, они. прежде всего спрятали под крону деревьев Соломдигу, заставив его не показываться на поляне из боязни, что он может подать какой-нибудь опасный знак. Велико же было их удивление, когда от самолета отделился миниатюрный парашют с вымпелом. Судзуки первым бросился к вымпелу, опасливо озираясь на самолет словно что-то воруя. Пока подбежали остальные диверсанты, в руках Судзуки уже был развернутый лист бумаги. Японец стал читать вслух содержание письма: