Текст книги "Нерон"

Автор книги: Александр Кравчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Иудейская война

Флавий Веспасиан был одним из сенаторов, приглашенных участвовать в артистическом путешествии императора по Греции. Глубоким пониманием искусства он никогда не обладал, ныне же его угнетали финансовые затруднения, ибо как наместник Африки он скорее поиздержался, нежели разбогател, почему и вынужден был заняться торговлей мулами. Ничего удивительного, что отягченная заботами голова сенатора подозрительно покачивалась во все стороны во время выступлений гениального актера и певца. Сомнений не было: Веспасиан позволил себе в театре соснуть. Об этом донесли кому следовало. Сенатора удалили от двора. Когда он упорно добивался у начальника отдела аудиенций допуска к императору, то слышал в ответ только одно:

– Abi Morboviam! – Проваливай ко всем чертям!

Веспасиан перебрался в один из небольших городков в Греции. Он пребывал в сомнениях и тревоге. В любой день перед его домом мог появиться офицер с приказом о смерти. Потому что, хотя в Греции император служил прежде всего искусству, он иногда некоторое свое время посвящал беспокойным государственным делам; чтобы надолго не нарушать блаженство артистического вдохновения, он решал их, коротко и не задумываясь, смертными приговорами.

В начале пребывания Нерона в Греции поступило донесение о раскрытии опасного заговора в южноитальянском городе Беневенте. Этот заговор представлял опасность главным образом потому, что возглавлял его Анний Винициан, зять Корбулона. Прежде нежели об этом кому-либо стало известно, император срочно вызвал великого полководца, чтобы тот изволил явиться к нему в Грецию для обсуждения важных политических проблем. Письмо было чрезвычайно любезным, просто нежным – Нерон называл Корбулона своим отцом и добродетелей. Однако, едва корабль прибыл в порт возле Коринфа, Корбулону вручили приказ немедленно покончить жизнь самоубийством. Великий полководец не горевал и не медлил. Сильным ударом он всадил себе меч в грудь, воскликнув:

– Я виноват!

Он был виноват, так как позволил себя обмануть. Был виноват, так как прибыл в Грецию без своих солдат.

Тогда же погибли два брата Скрибония, Руф и Прокул, недавние наместники провинции на Рейне. Нерон вызвал их, чтобы они прибыли ко двору, в Италию. Они прибыли быстро, но никак не могли добиться разбирательства. Муки ожидания и тревоги они прервали, вскрыв себе вены.

У Веспасиана, наслышанного обо всех этих событиях, были основания опасаться дурного оборота своего дела. Как же учащенно должно было забиться его сердце, когда внезапно в начале 67 года в его дом явились посланцы императора! Они доставили, однако, не смертный приговор, но высокое назначение: Веспасиан должен тотчас же принять верховное командование над тремя легионами и подавить восстание в Иудее.

Серьезные волнения в Иерусалиме вспыхнули уже в 66 году. Они были вызваны жестокостью, беспощадностью и злоупотреблениями тогдашнего прокуратора Гессия Флора, однако он пожинал также плоды деяний своих предшественников – всех этих Куманов, Феликсов, Альбинов. Безуспешной оказалась попытка посредничества, предпринятая царем Агриппой и высшими священнослужителями. Призывы «ревнителей» воспламенили сердца большинства иудеев, хотя даже часть фарисеев призывала восставших одуматься. Ибо каковы могли быть шансы на победу в борьбе с крупнейшей державой тогдашнего мира? Однако овладение большой крепостью Масада у Мертвого моря преисполнило борцов за свободу таким чувством превосходства, что они запретили приносить в храме ежедневные жертвы за благополучие императора. Это равнялось открытому объявлению войны. Сторонники мира обратились к царю Агриппе с просьбой прислать войска и подавить восстание силой. После долгих и кровавых боев (в Иерусалиме сгорел тогда дворец первосвященника и Агриппы) воины царя сдались и оставили город. Римская когорта еще оборонялась какое-то время в башнях дворца Ирода, который тоже стал жертвой пожара. В сентябре римляне капитулировали, оговорив в условиях, что им позволят свободно выйти из Иерусалима. Но их всех убили. Это произошло примерно в то время, когда Нерон покидал Италию, начиная свое греческое путешествие. Сражения и беспорядки происходили по всей Иудее, а также в прилегающих странах, в Сирии и Египте. В некоторых местностях иудеи погибали жертвой погромов, в других они сами нападали на инородное население. Тогдашний наместник Сирии Цестий Галл вступил в Иудею во главе сильного корпуса только поздней осенью. Он подошел к стенам Иерусалима, но взять его не сумел. Во время отступления его корпус понес тяжелое поражение: потерял боевую технику и снаряжение. Эта победа вызвала среди иудеев волну ликования. Никто уже не слушал призывов трезвых людей. Впрочем, теперь нечего было и думать о примирении с римлянами. Дела зашли слишком далеко. Зимой в Иерусалиме состоялся большой совет. Выбрали начальников отдельных районов страны. Иосиф, сын Матии, – тот, который явился как посланник к Поппее и вернулся из Италии совсем недавно, – стал управлять Галилеей.

При известии о событиях в Иудее Нерон сказал:

– Это результат бездарности наших военачальников, а не доблести неприятеля!

Скомпрометированный Цестий умер вскоре после своего поражения; впрочем, он и так не смог бы возглавить командование. Новый наместник был направлен в Сирию, однако погасить пожар в Иудее требовалось поручить кому-то другому. Выбор пал на Веспасиана. Это решение мотивировалось тем, что Веспасиан уже проявил себя как энергичный полководец в Германии, в Британии и Африке.

Весной 67 года вновь назначенный легат явился в Антиохию, столицу Сирии; оттуда он прихватил с собой два находившихся там легиона солдат. Тем временем его сын Тит (тот, что много лет назад был товарищем Британника) поспешил в Александрию и взял оттуда еще один легион. Отец и сын встретились в приморском городе Птолемаида-Акко. В июне того же года они вступили в Иудею во главе могущественной армии.

Так началась подлинная Иудейская война, которая должна была принести гибель сотням тысяч иудеев и императорский трон Веспасиану.

Возвращение

Оставленный в Риме Гелий ощущал, что в государстве творится что-то неладное. Правда, никакого нового заговора обнаружено не было, и, кроме как на войне в Иудее, кровь нигде не лилась, однако повсюду множились симптомы всеобщего недовольства правлением тирана и шута. Сенаторы, хотя и проявляли подлейшее раболепие, всем сердцем ненавидели Нерона; после безжалостного подавления заговоров Пизона и Винициана в этом можно было не сомневаться. Наместники провинций также опасались за свою судьбу, ибо смерть Корбулона и братьев Скрибониев научила их, что никакие заслуги и никакая самая безграничная преданность не спасают от гибели. Люд столицы до той поры благоволил к Нерону, учитывая его щедрость и заботливость в устройстве игр, но с каждым месяцем пребывания императора в Греции начинал относиться к нему со все большим недоброжелательством. Властитель, актером и возничим выступавший перед презираемыми греками, превращал себя в посмешище в глазах всех римлян. Жители некоторых провинций, особенно Галлии и Британии, бунтовали из-за чрезмерного налогового бремени.

Вольноотпущенник направлял в Грецию частые письма, усиленно домогаясь быстрого возвращения императора. На одно из этих писем он получил следующий ответ: «Ты нетерпеливо советуешь мне побыстрей возвращаться. Но ты должен был, однако, пожелать мне скорее вернуться достойным для Нерона образом».

Наконец потерявший терпение Гелий отправился в Грецию сам. Путь от Рима он одолел за семь дней. Он напугал императора тем, что враги в столице готовят большой заговор. Нерон покидал Грецию с глубочайшим сожалением. Он говорил:

– Только греки умеют слушать, и только они достойны моего искусства!

Переправа в Италию пришлась на зиму, когда часты бури. Поэтому многие лелеяли тайную надежду, что императорский корабль пойдет ко дну. Нерон, однако, явился в Италию здоровый и невредимый. Зато немедленно хлынула новая волна доносов на тех, кто предположительно или на самом деле жаждал его гибели.

Проезд императора по Италии совершался на манер триумфальных шествий, какими города Древней Греции удостаивали победителей Олимпийских игр. В Неаполь, Анций и Альбу Нерон вступил не через ворота, а через пролом в городских стенах, ибо таков был греческий обычай. Он якобы носил символический характер: город, где жил победитель игр, в стенах для защиты не нуждался.

Наиболее торжественно происходил въезд в Рим. Здесь тоже снесли часть городских стен. Столица была убрана гирляндами цветов, иллюминирована, во многих местах курились фимиамы. Навстречу шествию высыпали необозримые толпы. Путь шествия пролегал через Большой цирк, где специально снесли ряд арок, через Велабр и Форум на Палатин, до самого храма Аполлона. Сначала несли венки, полученные императором в Греции. Их было всего тысяча восемьсот. На каждом имелась надпись: такая-то награда за исполнение той-то песни или драматической роли Цезарю-Нерону вручается как первому римлянину. За бесконечной чередой венков и надписей ехал на колеснице, на которой некогда совершал свой триумфальный въезд император Август, сам Нерон. Он был одет в золотистую тогу триумфатора, с олимпийским венком из оливковых веток на голове, в руке же император держал пифийский лавровый венок. Рядом с императором на колеснице стоял его учитель музыки Диодор. Сзади рядами шествовали преторианцы, августианы, сенаторы. Приветствовали Нерона хоровые, хорошо дирижируемые возгласы:

– Да здравствует победитель Олимпийских игр! Слава пифийскому триумфатору! Август! Август! Да здравствует Нерон – наш Геркулес! Восславим Нерона – нашего Аполлона! Да здравствует величайший атлет всех времен! О, божественный голос! Счастливцы все те, кто тебя слушает!

К колеснице бросали певчих птиц, символ красоты императорского голоса, ленты для венков и сладости. На следующий день все венки сложили в Большом цирке около высокого египетского обелиска. Состоялись состязания колесниц, во время которых император лично демонстрировал искусство победителя Олимпиад.

Несмотря на столь торжественную встречу, атмосфера столицы не отвечала артистической натуре Нерона. Он тосковал по Греции. Планировал поездку в Египет и Эфиопию, следующую – даже на Кавказ.

Уже в марте император вернулся в Неаполь, где жило много греков.

Виндекс и Гальба

Снова наступил праздник квинкватр, десятая годовщина смерти Агриппины. Император наблюдал за соревнованиями атлетов в местном гимнасии. Он только что позавтракал, когда ему вручили срочное письмо из столицы.

Наместник Галлии Лугдунской Гай Юлий Виндекс поднял мятеж. Он объявил, что выходит из повиновения властителя, который ограбил всю империю, уничтожил цвет сенаторов, убил свою мать и держится недостойно. Сторонники Виндекса принесли присягу на верность сенату и народу римскому.

Цель этого взрыва была непонятна: возможно, Виндекс собирается выдвинуть какого-нибудь претендента на престол, а может, он стремится отторгнуть Галлию от империи.

Нерон прочел письмо с полным спокойствием. С большим интересом он продолжал следить за состязанием борцов, а потом поднялся со стула и сам спустился на арену, чтобы помериться силами с одним из атлетов.

Во время ужина ему вручили новые донесения о ходе мятежа. Император бросил в ответ:

– Этот бунтовщик плохо кончит!

Он ни в чем не изменил своего дневного распорядка. По-прежнему занимался только игрой и пением. О деле Виндекса не вспоминал ни словом, будто его вообще не существовало. Он не отдавал никаких приказов и распоряжений и не собирался покидать Неаполь. Так прошло восемь дней.

За живое задели императора только манифесты Виндекса, в которых он высмеивал его песнопение и игру и называл Нерона Ahenobarbus (Рыжебородый) – то была кличка Домициев. Нерон тотчас направил письмо в сенат. Он извинялся, что не едет в Рим, и объяснял это тем, что у него болит горло. Сообщал также, что в будущем откажется от фамилии, взятой от приемного отца, и вернет свое родовое имя, которое Виндекс ныне использует как оскорбление. Он утверждал, что все, в чем его обвиняет этот мятежник, сплошная ложь. Нет нужды даже опровергать эти выдумки, достаточно привести лишь один пример наглости: Виндекс утверждает, что Нерон бездарный артист! А ведь он довел свой талант до таких вершин, посвятил искусству столько сил! Нужно ли более наглядное доказательство того, насколько безосновательны все остальные поношения?

Тем не менее жало Виндексовой язвительности глубоко вонзилось в сердце Нерона. Чтобы рассеять свои сомнения, он время от времени спрашивал кого-либо из окружающих:

– Знаешь ли ты более выдающегося артиста, чем я?

Он приказал объявить, что заплатит миллион сестерциев за голову Виндекса. Тот ответил на это встречным заявлением:

– Кто доставит мне голову Нерона, получит взамен мою!

Тем временем обстановка в Галлии накалялась со дня на день. Виндекс, хотя и целиком оримлянившийся, происходил из галльского рода. Его призывы находили отклики равно как у римской аристократии в провинции, так и у низших слоев населения, где чувство этнического отличия было еще сильно. Таким образом, он быстро сплотил вокруг себя почти сто тысяч вооруженных сторонников, хотя эти отряды и не представляли большой боевой ценности, так как им не хватало хорошей организации и выучки. Опаснее было то, что Виндекс стремился установить связь с наместниками соседних провинций и тоже склонить их к бунту против Нерона. Дурные известия поступили даже из Африки, где наместник Клодий Макр вел себя как удельный властелин.

Медлить было нельзя. Нерон наконец понял, что пора прервать свой неаполитанский отдых. По пути в Рим взгляд императора случайно упал на какое-то придорожное надгробие. Он тотчас повеселел и воздел вверх руки жестом благодарственной молитвы. Ибо надгробие было украшено рельефом: римский всадник топчет галльского воина. Император счел это добрым знаком.

Казалось, такое предзнаменование должно само собою разрешить все проблемы, предотвратить всю опасность. И Нерон тотчас по приезде в столицу снова отодвинул от себя вопросы государственного порядка. Он даже не созвал заседания сената. Провел только спешное совещание с несколькими сановниками во дворце. Остаток дня он посвятил осмотру и испытанию водяного органа, который недавно сконструировал механик Ктезибий из Александрии. Ночью, правда, Нерон приказал сенаторам собраться в дворцовых комнатах. Но вышел к ним только затем, чтобы детально объяснить конструкцию необыкновенного инструмента и похвастаться, что лично внес в механизм некоторые улучшения. Император заявил:

– В ближайшие дни я покажу это в театре, если только Виндекс позволит!

Однако в ближайшие дни грянул гром: от империи откололась Испания! Гальба, наместник Ближней Испании, официально и публично высказался против Нерона, а за ним последовали: Отон, наместник Лузитании, и Цецина, управляющий Южной Испанией.

Виндекс еще до начала мятежа уговаривал Гальбу стать во главе движения. Гальба был одним из немногих оставшихся в живых потомков старой римской аристократии и пользовался большим авторитетом как в Риме, так и во многих провинциях. Но старик колебался. Ему было уже семьдесят три года, в этом возрасте нелегко идти на немалый риск гражданской войны. Он собрал совет из своих друзей и высших офицеров. Дискуссию прервал командир личной охраны Виний:

– Ведь уже само обсуждение вопроса об отказе повиноваться императору – это выход из повиновения!

Он был прав. За гораздо более мелкие проступки многие сенаторы уже поплатились жизнью. Гальба знал, что и он может в любой день получить смертный приговор, хотя бы в силу своего происхождения, богатства, авторитета. По существу, выступая против Нерона, он рисковал немногим.

Второго апреля в Новом Карфагене, нынешней Картахене, состоялся большой митинг римских воинов и граждан. Гальба взошел на трибуну, на которой поместили изображения всех выдающихся лиц, убитых по приказу Нерона. Едва он появился, толпа издала могучий крик:

– Salve Imperator! Salve Caesar!

Старый полководец ответил на это приветствие речью, в которой перечислил преступления и безумства Нерона. В заключение он сказал:

– Я готов служить родине, которая в опасности, своим опытом и осмотрительностью. Однако не могу считать себя императором. Я всего лишь легат сената и римского народа!

В Испании лихорадочно начали вооружаться. Однако силы, которыми мог располагать Гальба, были невелики. Его сторонники пытались повлиять на настроение людей довольно изобретательными приемами:

– Нового императора Рим получит из Испании!

Все это практически мало что дало бы, если бы Нерон энергично принялся за дело. Он, однако, медлил. Правда, известие о мятеже в Испании он встретил взрывом бешенства. Опрокинул стол, за которым сидел, разбив при этом свои любимые вазы; потом упал на пол и долго находился в таком положении, словно потеряв сознание. Старая кормилица пыталась его утешить, говоря:

– Ведь многим властителям пришлось пережить что-то похожее!

На что Нерон ответил ей:

– Но мне пришлось столкнуться с тем, что еще никто не переживал. Я теряю власть при жизни!

По распоряжению императора сенат объявил Гальбу врагом народа и конфисковал все его имущество. Нерон, обрадованный столь замечательным пополнением казны, сказал своим друзьям:

– В сущности, я еще заработаю на этих мятежниках!

Однако мало кто пожелал приобрести выставленное на продажу имущество Гальбы. Зато поместья Нерона в Испании, конфискованные Гальбой, раскупались хорошо и быстро.

Несмотря на опасность положения, Нерон занимался, как и ранее, пиршествами, гулянками, пением. Но темой его песен теперь часто становились издевки над обоими бунтовщиками. В столице кружили слухи, что император в тишине вынашивает преступные планы, достойные матереубийцы: он вызовет в Рим всех наместников провинций и велит их убить; сенаторы будут отравлены во время пиршества; город подожгут вторично, а на его жителей Нерон напустит диких зверей.

Многие из этих сплетен наверняка были делом врагов империи и сторонников Гальбы, которые втихую уже действовали в Риме. Передававшиеся из уст в уста все более красочные сплетни производили огромное впечатление. Постепенно от Нерона отступились все. Точно так же действовали против императора и рассказы о вещих знамениях, будто бы предвещающих его гибель.

Наконец Нерон принял решение выступить против Галлии, чтобы лично расправиться с Виндексом. Поскольку существовало давнее присловье, что галлов победит только консул, император принудил отказаться от своих должностей обоих тогдашних консулов и сам занял их место. Позже во время пиршества он заявил:

– Когда моя нога ступит в Галлию, я безоружный выйду навстречу вражеской армии и стану рыдать. А когда я таким образом добьюсь раскаяния мятежников, мне останется на следующий день в радостной обстановке, среди милых друзей, спеть торжественные песни победы. Уже сейчас надо приняться за работу над ними!

Подготовка к выступлению в поход состояла главным образом из поисков упряжек для перевозки театрального реквизита. Женщины из окружения Нерона должны были выступить в виде амазонок, вооруженные секирами и щитами. Была объявлена дополнительная вербовка в армию. Однако протекала она крайне трудно, и Нерон начал набирать даже рабов; еще раньше он приступил к формированию легиона из гребцов военного флота в Мизенах. Деньги на ведение войны взимали немилосердно с граждан, так, например, все квартиросъемщики обязаны были уплатить в казну сумму годовой квартирной платы. Это вызвало огромное возмущение, подогреваемое отсутствием хлеба и близким призраком голода. Дело дошло до волнений, когда выяснилось, что корабль, который прибыл из Александрии, доставил не транспорт зерна, но… мельчайший нильский песок для императорской арены.

Неожиданно пришло известие, что Виндекс побежден. В битве под Везонтионом с легионами наместника Верхней Германии, Вергиния Руфа, 20 000 воинов Виндекса пали мертвыми, он же сам покончил самоубийством. Но легионеры сражались с Виндексом не из любви к Нерону, а потому, что считали это движение бунтом галлов. В сущности, победители были столь же недоброжелательно настроены к императору, как и побежденные. Они засвидетельствовали это тотчас после битвы, провозгласив своего командира, Вергиния, императором. Он, однако, не принял титул, а решительно заявил, что выбор правителя следует предоставить сенату и народу. Трудно установить, что руководило Вергинием: истинная любовь к республиканским идеалам, верность сенату или же убеждение, что он сам слишком низкого рода и не сможет обеспечить себе поддержки других влиятельных людей. Ибо другом Нерона Вергиний наверняка не был; еще перед битвой под Везонтионом он установил тайные контакты с Виндексом, и если бы не решительная недоброжелательность армии, вероятно, дело кончилось бы договоренностью обоих наместников.

Поражение Виндекса и позиция Вергиния в действительности усложнили положение Нерона. Оказалось, что никто не хочет видеть в нем императора. Виндекса можно было считать галлом и его движение рассматривать как проявление антиримских настроений. Но Вергиний и его легионеры были чистокровными римлянами! И что важно, теперь против Нерона выступало не сборище штатских лиц, но большая, дисциплинированная, прекрасно обученная, хорошо вооруженная армия, состоящая из нескольких рейнских легионов.

Такой поворот событий ужаснул и Гальбу. Ведь было заявлено: Вергиний не допустит, чтобы кто-то добивался власти без предварительного согласия сената, его же солдаты полны решимости признать императором только своего командира – либо вернуться под власть Нерона!

Гальба направил Вергинию письмо с предложением о совместных действиях, сам же предусмотрительно удалился со своими приближенными в город Клувий, чтобы там ожидать дальнейшего развития событий. Он был полон самых мрачных предчувствий.

16 июня, незадолго до захода солнца, перед домом Гальбы в Клувии остановился его вольноотпущенник Ицел, но прислуга у дверей не хотела впустить пришельца. Он, однако, кричал, что прибыл прямо из Рима с известиями первостепенной важности. Когда же наконец он смог предстать перед своим господином, то объявил:

– Восьмого июня тебя провозгласили императором. Сначала преторианцы, потом и сенаторы. После этого по городу разнеслась весть, что Нерон мертв. Я не поверил этому, побежал и увидел труп собственными глазами. Это случилось девятого июня. Весь путь из Рима я сюда проделал за семь дней!