Текст книги "Нерон"

Автор книги: Александр Кравчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Назначения

Рим и Италия долгое время находились под впечатлением страшных событий той мартовской ночи в Байях. Население провинций к известию о смерти Агриппины отнеслось с меньшим интересом. Многие простые крестьяне на Ниле, Дунае, Родане и Таге наверняка никогда не узнали об обстоятельствах, в которых погибла мать императора. Разумеется, в более крупных городах сразу поспешили продемонстрировать свою радость в связи со спасением властителя. Торговцы и крупные землевладельцы, вероятно, с жадностью поглощали новости из далекой столицы. Однако как для богатых, так и для бедных крестьян во сто крат важнее, в сравнении с драмами императорского дворца, было то, что происходит в резиденции наместника; он был хозяином их жизни и добра. Итак, если говорили о смерти Агриппины, то прежде всего в связи с вопросом, вызовет ли это какие-то передвижения на постах наместников. Одни утверждали, что нет, ибо Агриппина ведь уже давно никакой политической роли не играла. Другие считали, что правительство захочет показать свою силу и владение ситуацией, поэтому произведет множество изменений.

Они были правы. После смерти Агриппины, в 59–60 годах, многие провинции получили новых наместников. И при этом подобранных умело и разумно. Правительство явно стремилось продемонстрировать, что будет продолжать прежнюю политику заботы о провинциях. Более того, хотело доказать, что только уход коварной Агриппины позволяет юному императору распространить в полном блеске свою доброжелательность на весь род человеческий.

Правда, одно из первых назначений, вероятно, было вызвано не заботой о провинциях, но желанием убрать из Рима неугодного человека. Им был Отон. Поговаривали, что Нерон намеревался сослать его на какой-нибудь остров. Однако в защиту бывшего мужа Поппеи выступил сам Сенека. Добился только одного: Отон уехал из Рима с почестями, как наместник Лузитании, или нынешней Португалии, и Западной Испании. Назначение было необыкновенным, ибо обычно наместничество получали бывшие консулы или бывшие преторы, и то через несколько лет после того, как оставляли эту должность. А тем временем юный Отон занимал доныне самую низкую должность, не дающую прав на наместничество, – был квестором. У него не было никакого ни административного, ни военного опыта, его считали повесой, мотом, человеком, лишенным каких-либо моральных принципов. Все в Риме знали, какова истинная причина столь необыкновенного назначения. По столице кружили стишки такого содержания: «Ты интересуешься, почему Отон отправился в почетную ссылку? Потому что спал с собственной женой!»

Однако выбор оказался удачным. Вдали от утех и удовольствий столицы Огон сделался как бы другим человеком. Был работящим и энергичным, не запятнался вымогательством и злоупотреблениями. И управлял Лузитанией долго, почти десять лет. Помнил ли он, что сто двадцать лет назад именно эту провинцию получил некий Гай Юлий Цезарь, второразрядный в ту пору политик, известный соблазнитель, смутьян, несостоятельный должник? Помнил ли, что именно наместничество в Лузитании открыло Цезарю путь к блистательной карьере? История подчас повторяется.

Год спустя вслед за Лузитанией и соседняя провинция, Тарраконская Испания, или нынешняя Восточная и Северная Испания, встречала нового наместника Сервия Сульпиция Гальбу. В отличие от Отона это был пожилой человек, шестидесяти с лишним лет, опытный военачальник, искушенный политик, отличный юрист. Он успел уже побывать на самых высоких должностях, был одним из богатейших людей в империи.

Молодым человеком Гальба снискал расположение Ливии, вдовы императора Августа. Она завещала ему по духовной записи пятьдесят миллионов сестерциев. Поскольку сумма эта была вписана не словами, а цифрами, император Тиберий посчитал, что речь идет лишь о пятистах тысячах. Правда, это не имело значения, так как Тиберий аннулировал все завещание Ливии. Сделал он это, впрочем, не из алчности, но из-за неприязни к матери, с которой постоянно ссорился в последние годы ее жизни. Лично к Гальбе Тиберий относился скорее хорошо. Он позволил ему начать служебную карьеру в более юном возрасте, чем это было принято. В качестве претора Гальба устроил игры во время майского праздника богини цветов Флоры. Римский люд помнил о них долго, ибо тогда увидели слонов, танцующих на канатах! Потом в течение года Гальба был наместником провинции Аквитания в Галлии. В 33 году стал консулом. Пятью годами позже, уже при Калигуле, управлял Верхней Германией. Подтянул расшатавшуюся военную дисциплину и положил конец набегам германцев из-за Рейна. Когда на границу прибыл сам цезарь, готовившийся к большому походу против германцев, до которого, впрочем, никогда так и не дошло, внешний вид воинов Гальбы ему понравился. Тот мог многого требовать от своих солдат, так как сам подавал пример выносливости. Муштру перед властителем он проводил, держа все время щит, а непосредственно после этого пешком отшагал двадцать миль за императорской повозкой!

Клавдий высоко ценил Гальбу, причислял его к своим советникам и друзьям. Он якобы передвинул на несколько дней поход в Британию только потому, что беспокоился о здоровье Гальбы. В 45–46 годах Гальба был наместником провинции Африка, или нынешнего Туниса. Эту страну беспокоили равно как набеги кочевников, так и распри среди оседлого населения. Твердой рукой Гальба быстро восстановил порядок. В награду за это получил триумфальные отличия и титул члена трех жреческих коллегий.

Однако, когда Клавдий женился на Агриппине, Гальба отошел от общественной жизни. У него имелись известные основания опасаться этой женщины. Ведь после смерти первого мужа, Домиция, Агриппина пыталась женить на себе именно Гальбу! Ее мало волновало, что он женат и у него двое сыновей. От своих намерений она отступилась только после активного и публичного вмешательства тещи Гальбы. Вскоре после этого он овдовел, потерял также и обоих сыновей. С тех пор жил уединенно на своей семейной вилле около Фунди или в Тускуле. Он сторонился Рима, справедливо считая, что лучше не попадаться на глаза женщине, некогда отвергнутой, а ныне столь могущественной. Он не изменил стиля жизни и при Нероне, хотя Агриппина уже утратила влияние. Вероятно, опасался, что ему вменят в вину дружбу с Клавдием, которого ненавидел и Нерон, и его советник Сенека. О Гальбе говорили, что, даже когда его несли в лектике на прогулку, сзади всегда ехала повозка, нагруженная деньгами. Для подстраховки: если бы внезапно последовал приговор об изгнании, средства для жизни – под рукой. А тем временем он удостаивается неожиданной чести – наместничества в важной испанской провинции!

Гальба управлял ею восемь лет. Поначалу он очень рьяно взялся за наведение порядка. Банкиру, который обманывал при обмене денег, приказал отрубить обе руки и прибить их к столу. Судебного опекуна, который отравил сироту, чтобы завладеть его состоянием, приговорил к распятию. Несчастный защищался, восклицая: он – римский гражданин, ссылаясь тем самым на свое право апеллировать к императору. Гальба вежливо обдумал этот протест: приказал поставить крест выше всех других и выкрасить его белой краской. Позже, однако, Гальба меньше заботился об административной четкости и законности, повторяя:

– За безделье к ответу никого не привлекают!

Флавий Веспасиан отстранился от политической жизни почти в одно время с Гальбой и по той же причине: боялся Агриппины. Он знал, что та его ненавидит, так как он был другом Нарцисса. От Нерона тоже ничего хорошего не ждал, поскольку держал своего сына подле Британника – вплоть до трагической смерти мальчика. Несмотря на это, в 59 или 60 году при жеребьевке провинций в сенате Веспасиану выпала Африка! Конечно, эта традиционная жеребьевка наместничеств уже давно была фикцией. Счастье, как правило, шло в паре с благосклонностью властителя. В момент, когда Веспасиан принимал провинцию, ему было около пятидесяти. Опытный полководец и администратор, он прекрасно справлялся со своими задачами. Хроники зафиксировали лишь одно событие, достойное внимания: во время беспорядков в местечке Адрумет кто-то ловко угодил в наместника репой. Ничто так хорошо не свидетельствовало о порядочности Веспасиана, как факт, что через два года он вернулся из Африки беднее, чем до отъезда гуда. У него даже возникли финансовые сложности. Часть владений он вынужден был передать брату и даже взяться за торговлю мулами. Отсюда прилепившаяся к нему кличка «mulio», ибо так называли погонщиков этих работящих животных.

И Гальба, и Веспасиан принадлежали к ближайшему окружению Клавдия. Так же, как и Юлий Вестин. В 48 году Клавдий предложил сенату проект постановления, признающий за римскими гражданами из Южной Галлии право добиваться высших государственных постов. Перечисляя города и заслуженных лиц, он сказал: «Вот замечательная и могущественная Виенна. С давних пор она поставляет нам сенаторов! Из этой колонии происходит Юлий Вестин, гордость эквитского сословия. К немногим я питаю такие дружественные чувства, как к нему. Ныне я поручил ему свои имущественные дела. Прошу, чтобы его дети могли занимать первые ступени жречества, а потом, с годами, перемещаться на все более высокие должности».

В конце 59 года Вестин пришел на место, принадлежавшее Бальбиллу, префекту Египта. Тот получил эту должность в 55 году благодаря Агриппине, ничего удивительного, что ему пришлось уйти в отставку после ее смерти. Однако положение знаменитого астролога по-прежнему было прочным, если учесть и популярность его искусства, и его дружбу с Сенекой – дружбу прочную, сложившуюся на почве общих увлечений литературой и наукой.

Равно и северные провинции империи получили в 59 году своих наместников. Верхней Германией стал управлять Скрибоний Прокул, а его браг Руф – Нижней Германией. Те самые, что в предыдущем году навели порядок в Путеолах, когда там начались конфликты между местными властями и плебсом.

В Британию направили Светония Паулина. В 42 году он победоносно сражался с мавританцами в Северной Африке и первым римским полководцем перешел через Атласские горы. Он добрался до побережья Атлантического океана. Надеялись, что ныне он завершит завоевание Британии, ибо его предшественники за последние годы не много преуспели. Дидий Галл, наместник в 52–58 годах, был стар и не очень деятелен. Он ограничился боями с племенем силуров в нынешнем Уэльсе, где овладел несколькими небольшими укрепленными поселениями. Преемник Дидия – Вераний – умер вскоре после того, как сделался наместником. После него осталось только самоуверенное заявление в завещании, что, если судьба отпустит ему еще два года жизни, он завоюет императору весь остров. Оно свидетельствовало лишь о полном незнании местности, недооценке смелости племен и трудностей кампании.

Теперь оставалось выяснить, действительно ли Светоний укрепит власть римлян в этой наиболее далеко выдвинутой на север провинции.

Зато главнокомандующий войск на Востоке, Корбулон, именно в 59 году придал новый блеск своему имени: он окончательно завоевал Армению! Захватил вторую столицу этой страны, Тигранокерту, расположенную на берегу горного Тигра. Уже сам прорыв к этому городу представлял колоссальное достижение. Шли через высокие горы, на каждом шагу преодолевая вражеское сопротивление. Не хватало продовольствия, воины страдали от чрезмерной жары. Но полководец сумел подбодрить солдат, вселить в них стойкость, снося наравне с ними невзгоды. Тигранокерта сдалась без боя. С ее населением победитель обошелся мягко. Весной следующего, 60, года Тиридат пытался еще раз вторгнуться в Армению. Корбулон отбросил его и подавил мятежи в разных районах страны. В принципе можно было непосредственно включить Армению в состав империи как одну из провинций, в Риме, однако, решили по-другому. Постановили сохранить этот край на роли вассального государства, а на трон посадить царевича, который издавна воспитывался в Италии. Это был Тигран, потомок иудейского царя Ирода и давних властителей Каппадокии и Армении. Но только часть армян признала Тиграна. Поэтому Корбулон оставил там один из своих сильных корпусов, некоторые же пограничные земли отдал соседям, надежным союзникам римлян.

В том же 60 году поступило сообщение о смерти Уммидия Квадрата, наместника Сирии. В награду за заслуги именно Корбулона назначили наместником этого богатого и важного края.

Но и в маленькой, примыкающей к Сирии с юга Иудее произошла тогда смена прокуратора. Феликс, муж красавицы Друзиллы, оставил свой пост.

Правление Феликса

За восемь лет прокураторства Феликса кресты густо усеяли холмы Иудеи. На них распинали разбойников и всех тех, кто подозревался в содействии им.

Но только римляне и богатые иудеи говорили о «разбойниках». Они сами называли себя «ревнителями», так же звал их и простой люд. Это было горделивое и много значившее название. «Ревнители» считали себя (и только себя!) истинно верными Завету, непримиримыми борцами за свободу Иудеи. Они с презрением смотрели на всех иудеев, которые – как саддукеи и даже фарисеи – допускали некоторые компромиссы с греческой культурой и римской властью или же – как ессеи – бежали от жизни и борьбы в пустынные глухие места, предаваясь молитве и мистической созерцательности. Движение «ревнителей» у иудеев имело давние традиции, но отдельной организацией, с собственной идеологией, оно стало только полвека назад. Это была заслуга Иуды Галилеянина. Когда римляне принимали Иудею под свою руку и производили перепись населения, Иуда поднял восстание. Он провозгласил:

– На помощь Бога может рассчитывать только тот, кто сам отдает все, дабы свершилось великое дело – установление его царства на земле. Для тех, кто погибнет в бою, даже временное поражение будет означать вечную победу!

Мятеж был подавлен, но под пеплом продолжал пылать огонь. Десятки лет «ревнители» совершали набеги на римских оккупантов и те слои иудеев, которые обвинялись ими в падении страны и отходе от Завета. Возглавлял движение род Иуды. Группы «ревнителей» скрывались в недоступных местах, в горах и оврагах, на краю пустынь. Оттуда они совершали вылазки на римские посты, на имения богачей, на пограничные с иудейскими земли. Они нападали коварно, из укрытия, в случае необходимости проявляли беспримерное мужество. Один из иудеев-современников, неприязненно к ним настроенный, свидетельствует: «Они беззаветно любят свободу. Господином и властителем считают одного только Бога. Никакая смерть, даже самая жестокая, их не страшит, не принимают они в расчет и того, что месть может пасть на близких. Ничто не заставит их признать господином кого-либо из смертных».

Ожесточенность этого незатухающего движения имела свою основу в нездоровой социальной обстановке, сложившейся в тогдашней Иудее. Преобладающими там были крупные земельные владения. Хозяева поместий сдавали доли земли в аренду крестьянам, которые должны были возвращать им большую часть урожая, платить государству налоги, приносить жертвы в храм. Кто не мог справиться с этим бременем, терял все, даже личную свободу. Именно эти нищие крестьяне и арендаторы массами пополняли движение «ревнителей». Ведь им нечего было терять. Они жили надеждой на царство божье, царство справедливости. Они ненавидели богатых и могущественных господ, ждали прихода Мессии. А если не боролись сами, то всячески помогали «ревнителям».

Феликс не брезговал никакими средствами, лишь бы только задушить движение, ужасавшее римских оккупантов и состоятельных иудеев. Где не помогала сила и жестокость, он действовал изменой и обманом.

«Ревнителями» руководил тогда Елеазар, сын Динея. Это именно он несколько лет назад сжег самарийские села в отместку за нападение на галилеян, совершавших паломничество в Иерусалим. За них вступился тогда прокуратор Куман, а наместник Уммидий Квадрат отправил всех, замешанных в это дело, в Рим, на суд императора Клавдия; тот освободил иудеев, наказал самаритян, Кумана приговорил к изгнанию, а прокуратором Иудеи назначил Феликса. Оттого-то Елеазар надеялся, что новый прокуратор прибегнет к иной политике, нежели его предшественник, и станет на сторону иудеев. Поэтому он согласился на предложение провести с Феликсом непосредственные переговоры. Он отправился в Приморскую Цезарию, резиденцию прокуратора. Здесь он был тотчас заключен в тюрьму, закован в кандалы и препровожден в Рим.

I лавой «ревнителей» с того момента стал Менахем, внук Иуды Галилеянина.

Жестокость Феликса привела к тому, что сельское население опасалось оказывать «ревнителям» поддержку. Малейшее подозрение навлекало суровые кары на целые семьи, села и округа. «Ревнители» изменили тактику. Они уже не совершали налеты едиными отрядами. Со своими врагами они теперь расправлялись скрытно. Вместе с толпой паломников они направлялись в праздничные дни в Иерусалим и вступали на территорию храма. Под одеждой у них были спрятаны короткие кинжалы. Подходили к избранной жертве и врасплох, среди бела дня, на самых многолюдных площадях и улицах, убивали ее. Когда тело убитого сползало наземь, они первые испускали крик ужаса.

Поступая подобным образом, «ревнители» сделались еще опаснее и совершенно неуловимыми. Ужас охватил всех, кто по каким-либо причинам мог оказаться им немил. Могущественные люди содрогались от страха перед каждым встречным. Даже друзьям не доверяли.

Однажды в самом храме скрытным образом убили первосвященника Ионатана. Можно было заподозрить «ревнителей». Однако на этот раз ходили толки, что подлинный виновник преступления сам прокуратор. Было известно, что он не выносил первосвященника, так как тот давал ему советы и указания. Ионатан полагал, что имеет на это право, так как после разбирательства в Риме поддержал его назначение наместником. Таким образом, прокуратор воспользовался возможностью, какую предоставляла волна скрытных убийств. Нанял убийцу и избавился от обременительного благодетеля, уверенный в безнаказанности. Ибо кто мог доказать, что Ионатан не пал жертвой «ревнителей»?

Но тайные убийцы угрожали только единицам. Для спокойствия всей Иудеи гораздо опаснее было нечто иное: повсеместное ожидание Мессии. Жрецы – толкователи Писания уже издавна возглашали, что явится некогда предводитель, который установит царство счастья и справедливости, даст Израилю власть над всеми народами земли. Они возглашали также, что чем тяжелее время, чем сильнее обрушиваются на страну удары, тем ближе пришествие Мессии. Не удивительно, что эта мысль овладела сердцами и мыслями всех малых сих, сделалась их мечтой и надеждой. И не удивительно, что в Иудее постоянно появлялись «пророки» и «посланцы», мнимые «Мессии». Неизменно повторялось одно и то же, каждый из искусителей находил тысячи фанатически преданных сторонников. Весть, что Мессия уже у порога, молниеносно разносилась по всей стране, вызывая волну ликования. Тогда делом начинали интересоваться местные и римские власти. Искуситель стремительно исчезал, но в сердцах тех, которые за ним пошли, сохранялась глубокая убежденность, что это был все-таки предвестник истины; он не исчез навсегда, он вернется, когда только время наступит!

Наиболее трагически завершилось дело одного египтянина, который завоевал себе немалый авторитет среди иерусалимского плебса как чудотворец. Тысячи простаков отправились за ним к Масличной горе, чтобы увидеть, как по приказу пророка рухнут городские стены, они же войдут в столицу в триумфе и славе. Однако вместо ангельских труб они услышали хриплые рожки легионеров. На беззащитные массы ринулись римская конница и пехота. Несколько сотен сторонников пророка пали убитыми на горе, около двухсот заковали в кандалы.

Через несколько дней во дворе одного из храмов поднялся гам. Толпа бросилась на какого-то еврея-чужеземца, крича, что он оскорбляет Завет. Мнимому виновнику угрожала смерть. Однако рядом с храмовыми постройками возвышалась крепость, именуемая Антония, – творение Ирода Великого. Издавна там стоял римский гарнизон. Дежурный офицер тотчас явился со своими людьми, чтобы успокоить волнение в зародыше. Вооруженные солдаты с трудом отбили из рук толпы этого человека и забрали с собой.

Офицер не мог понять причину шумихи. Он заподозрил, что это и есть тот египтянин, который сбежал несколько дней назад. Однако задержанный с гордостью заявил:

– Я иудей, родом из Тарса Киликийского!

Он испросил позволения обратиться к толпе. Та приняла первые слова тарсийца воем:

– Пусть убирается! Смерть ему!

Разгневанный офицер решил добиться истины простым и издавна испытанным способом – плетью и пытками. Виновник волнения, уже лежа распростертым на полу, крикнул надзирающему за процедурой центуриону:

– Так у вас наказывают плетьми римских граждан, да еще без приговора?

Центурион тотчас же помчался за офицером. Тот быстро явился, вопрошая:

– Ты действительно римский гражданин?

А когда услышал утвердительный ответ, не мог сдержаться, чтобы и самому не похвалиться:

– Я заплатил за римское гражданство порядочный куш!

И услышал на это спокойный ответ:

– Я же родился римлянином!

Тарсийца (его звали Паулос или Павел) оставили в крепости до выяснения дела. Впрочем, его невозможно было выпустить, так как в случае новых волнений он вряд ли уцелел бы. Командир не мог понять, откуда такая ненависть у евреев к единоверцу? Представил его синедриону.

Но и в этом высоком собрании не было согласия относительно его вины. Ибо когда Павел заявил: «Я фарисей и, как все фарисеи, верую в воскресение плоти!» – члены упомянутой секты, заседающие в совете, тотчас выступили в защиту задержанного… Все это не умещалось в голове офицера, привыкшего распознавать дела и принимать решения с солдатской простотой. В довершение всего ему сообщили, что группа фанатиков приняла решение убить Павла, когда назавтра его поведут из Антонии в синедрион.

В ту же ночь Павла под сильной охраной отправили из Иерусалима в Цезарию, где пребывал прокуратор Феликс. О событиях в городе и личности задержанного гарнизонный начальник Антонии информировал в письме следующего содержания: «Клавдий Лисий приветствует уважаемого прокуратора Марка Антония Феликса.

Этого человека схватили евреи, собираясь его убить. Я освободил его со своими людьми, так как мне стало известно, что он римлянин. Я пытался понять причину обвинений и представил его синедриону. Выяснил, что речь шла о спорных вопросах их Завета. Но в этом нет ничего такого, что может повлечь за собой смерть или тюремное заключение. Поскольку мне стало известно, что на этого человека готовится покушение, я решил сразу же направить его к тебе. Равно его обвинителям я велел, чтобы изложили свои обвинения перед тобой. С приветом».

Пять дней спустя в Цезарии происходил допрос перед Феликсом. Обвинители утверждали: задержанный – распространитель заразы между евреями всего мира как глава секты назареян, он виновен также в осквернении храма. Эти обвинения Павел категорически отвергал. Феликс отложил дело.

Тюремный режим в Цезарии был мягким. Павел мог принимать посетителей. Руководителем новой секты заинтересовалась Друзилла, жена прокуратора. Будучи иудейкой, она лучше понимала религиозные разлады своего народа, нежели ее муж, которого занимали только политика и деньги. С мнением Друзиллы Феликс очень считался, не только потому, что она происходила из царского рода, но и потому, что недавно родила ему сына.

Однажды Павел предстал перед ними обоими. Феликс и Друзилла расспрашивали его о новом учении. Узник принялся убеждать их, что Мессия уже пришел много лет назад; следует вести справедливый и добродетельный образ жизни, памятуя о Судном дне, который ждет всех. Эти наставления наскучили Феликсу. Он сказал:

– Теперь можешь идти. Я вызову тебя в соответствующее время.

Феликс беседовал с Павлом еще несколько раз, но принимать окончательное решение не спешил. Он был занят делами поважнее. Вся Иудея бурлила. Неспокойно было даже в Цезарии. Здесь все время вспыхивали стычки между евреями и сирийцами. Конфликты возникали по вопросу о том, кому управлять городом. В создавшемся положении легкомысленно выпускать на свободу человека, который однажды уже вызвал серьезные волнения.

Так прошли два года. Наконец (это был уже 60 год) Феликса сняли с должности. Новым прокуратором стал Порций Фест. Тот намеревался начать свое правление с примирительного жеста в отношении иудеев. Он готов был, уступая их требованиям, направить Павла обратно в Иерусалим и там предать его суду. И тогда узник подал апелляцию прямо на имя императора: это право предоставлялось ему, как римскому гражданину. Итак, пришлось направить Павла в столицу.

Тем временем Феликса, недавнего властителя жизни и смерти всех жителей Иудеи, чуть было самого не отдали под суд. Цезарийские иудеи пожаловались на него императору, обвиняя его в различных злоупотреблениях. Однако Нерон, воспитанник Хайремона, не был другом иудеев. Жалобу не приняли. Кое-кто утверждал, что Феликса спасло ходатайство Палланта, ибо тот хотя уже и не участвовал в политической жизни, но еще пользовался значительным влиянием благодаря своему многомиллионному богатству. Наверняка помогло Феликсу то, что сирийцы и греки из Цезарии направили в Рим две отдельные депутации. Последним повезло, ибо греки попали к вольноотпущеннику Бериллу, который заведовал греческой канцелярией императоров. К грекам Нерон всегда был благосклонен. Поэтому депутация вернулась в Цезарию с истинным триумфом. Она добилась отмены предыдущего распоряжения, которое предоставляло иудеям и сирийцам такие же права в управлении городом. С этого момента полнотой гражданских прав в этой столице тогдашней Палестины разрешалось пользоваться только сирийцам.

С этим евреи не могли согласиться, ведь все-таки Цезария находилась в пределах их родины. Они упорно стояли на своем, положение обострялось из месяца в месяц. Призрак большой войны уже отбрасывал кровавый отблеск на землю Иудеи.

Мы теряем из поля зрения Феликса и Друзиллу. Об их судьбе ничего не известно. Сохранилось лишь упоминание, что сын Феликса погиб вместе с женой во время извержения Везувия, того самого извержения, которое похоронило Помпеи в 79 году.