Текст книги "Нерон"

Автор книги: Александр Кравчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Уход Сенеки

Афраний Бурр умер в начале 62 года, вероятно, от рака горла. Не обошлось, однако, без толков, что Нерон его отравил. Эти сплетни находили свое подтверждение в том, что Бурр решительно противился планам развода с Октавией.

Когда Нерон поинтересовался его мнением по этому поводу, он ответил:

– Разводись, но должен будешь вернуть ей приданое! А приданым была империя.

Смерть префекта преторианцев явилась ударом прежде всего для Сенеки. Он терял друга и советника-коллегу, честного человека, полностью поглощенного государственными делами. Все, чего они оба добились в течение семи лет, определялось полным единством мнений и целей. Они взаимно дополняли и поддерживали друг друга. С авторитетом Бурра император чрезвычайно считался, так как все помнили тот октябрьский день 54 года, когда префект преторианцев объявил когорте, несшей охрану во дворце:

– Император скончался. Поприветствуем же его любимого сына, императора Нерона!

Если бы не этот его поступок, престол наверняка перешел бы к Британнику.

После смерти Бурра император вернулся к практике, к которой часто прибегали предыдущие властители: он назначил двух префектов преторианцев. Одним из них стал Фений Руф, что было воспринято с большим одобрением. С 55 года Руф являлся префектом по снабжению продовольствием и великолепно справлялся со своими нелегкими обязанностями. Он пользовался репутацией человека безупречной честности, однако по натуре слабого и робкого. Своим взлетом Руф обязан Агриппине и потому с 59 года пребывал в постоянном страхе, опасаясь разделить ее судьбу. Поэтому с самого начала уступил первенство своему коллеге, второму префекту преторианцев, которым стал профессиональный коневод, разводивший скаковых лошадей, – Софоний Тигеллин. Этот не ведал никаких сомнений и опасений. Он сделал карьеру, угождая Нерону, он и далее руководствовался одним лишь правилом: угадывать самые потаенные желания императора.

События развивались быстро. Вскоре после смерти Бурра и назначения новых префектов Сенека попросил цезаря об аудиенции и обратился к нему со следующей речью:

– Вот уже четырнадцать лет, как я сопутствую твоей столь обнадеживающей юности, уже восьмой год – твоему правлению. В течение этих лет сколькими званиями и богатствами ты меня одарил! Именно их избыток – это единственное, что не позволяет мне чувствовать себя воистину счастливым. Ибо часто я сам с собой рассуждаю: «Итак, я, рожденный эквитом, выходец из провинции, ныне принадлежу к сановникам государства! Я, человек новый, блистаю среди аристократов, которые могут с гордостью указать на длинный ряд славных предков! А ведь я гордился, что мой дух может удовлетвориться малым. Тем временем я развел столь великолепные сады! Я прогуливаюсь по загородным поместьям, я – владелец громадных земельных угодий, у меня огромные доходы!

Могу сказать только одно в свое оправдание: ведь мне не подобало противиться твоей благосклонности!»

Произнося это, Сенека давал отповедь многим завистникам, которые уже давно упрекали его за чрезмерное богатство, что философа крайне огорчало. Теперь он просил императора, чтобы тот освободил его от бремени и эти владения включил вновь в свои наделы. Такое предложение было равнозначно просьбе об освобождении от обязанностей советника. Этого пожелания Сенека не мог высказать прямо, ибо не занимал никакой официальной должности. Он напоминал мимоходом, что уже стар и не в силах справляться с делами, жаждет отдохнуть и заняться совершенствованием духа.

Ответ Нерона полон был выражениями сыновьих чувств. Он начал со слов:

– Если я могу сразу же ответить на твою приготовленную и обдуманную речь, то лишь благодаря тебе! Когда я был мальчиком, а потом юношей, ты помогал мне указаниями и советами. Пока я жив, не забуду, скольким тебе обязан!

Разумеется, пожертвованных поместий император назад не принял, однако дал понять, что не может воспрепятствовать стремлению старца, который жаждет покоя. Они расстались, обнимая и целуя друг друга.

Это была почетная отставка. Сенека сам предупредил ее. Он понимал, что без Бурра не способен управлять делами империи. Он знал также, что уже давно много сенаторов и придворных настраивают императора против него.

Уместно было бы спросить, почему только теперь Сенека принял решение распрощаться с государственными делами и политикой. Философ, однако, мог бы защищаться следующим образом:

– Это правда: о недостатках и преступлениях Нерона я знал лучше других. Если, несмотря на это, я так долго оставался, то делал это не ради собственного тщеславия, а ради всеобщего блага. Я стремился, пока возможно, воздействовать на императора и обуздать его дурные инстинкты. Я воспитал тигра и хотел удержать его в повиновении. Это не удалось. Зверь вырвался из клетки!

Но, отходя от общественной жизни, Сенека мог услышать и другой упрек – что он предает идеалы и Умение стоиков, которые проповедовали: философ должен посвятить всего себя благу государства и каждого отдельного гражданина. Он призван помогать даже своим врагам. От этой обязанности его ничто не избавит – ни возраст, ни усталость, ни опасность.

Подобный упрек Сенека отверг в трактате «О счастливой жизни», заявив: наставники нашей школы не считают, что мудрец должен заниматься, проблемами любого, без различия, государства. Совершенно неважно, каким путем он приходит к пониманию счастливой жизни: потому ли, что государственный строй не соответствует мудрецу, или же наоборот.

А впрочем, спрашивал Сенека, разве не счастливая жизнь предоставляет лучшую возможность сложить этой великой республике, которая включает в себя все человечество и весь мир? Служить именно ей, а не той маленькой и тесной, в которой мы родились по воле случая.

Такая счастливая жизнь, о которой говорит Сенека, – всего лишь избавление от забот и проблем общественной жизни. Ибо в действительности жизнь заполнена работой и деяниями, особенно интеллектуального характера. Для того и сотворила нас природа, истинная жизнь, согласно с ее законами и велениями. Любопытство нашего ума – это дар природы, которая пониманием собственного мастерства и красоты сотворила нас, чтобы мы как зрители восхищались ее шедеврами. Иначе она утратила бы действенность своих усилий, если бы свои творения, такие великолепные, мастерски завершенные и такие блистательные, несхожие многообразием своей красоты, являла бы безлюдной пустыне. Мы еще не обозрели ее богатств во всем их истинном великолепии, но наш взор открывает нам путь наших поисков, создавая предпосылки для познания истины, дабы мы от очевидных вещей переходили к скрытым во мраке, открывая для себя истины более древние, чем окружающий мир. Например: откуда ведут свое начало звезды? В каком состоянии пребывала вселенная, прежде чем обособиться на составные части? Чей это разум упорядочил все вещи в пучине хаоса и сумбура? Кто каждой из них отвел определенное место?.. Наша мысль крушит небесные преграды и не желает довольствоваться познанием только очевидных вещей, необходимо познать то, убеждает она, что скрыто за краем света…

С лихорадочной поспешностью, как бы желая наверстать долгие годы, посвященные политике, Сенека занялся теперь творчеством. Большая часть богатого наследия Сенеки возникла именно в 62–64 годах. Однако эту трудовую счастливую жизнь постоянно нарушали грозные раскаты надвигающейся бури.

Начало нового правления

Смерть Бурра и уход Сенеки широким эхом отозвались по всей империи. Поэтому новое окружение императора, особенно Тигеллин, опасалось потрясений и волнений. Ведь у обоих многолетних советников Нерона имелось множество друзей и сторонников равно как в столице, так и в провинциях. Будут ли эти люди, занимающие ответственные посты, бесстрастно смотреть на то, как рушится система их личных связей? Не попытаются ли воспользоваться общей неуверенностью, выдвинув своих кандидатов на власть? А были еще живы два человека, которые в силу своего происхождения могли бы претендовать на престол: Сулла, изгнанный в Массилию в 58 году, и Рубеллий Плавт, с 60 года живущий в Малой Азии. Императору напомнили, что семь лет назад Бурр был обвинен в том, что совместно с Паллантом пытался посадить на трон именно Суллу. У всех еще свежа была память о комете, появившейся два года назад, и о молнии, которая ударила в Сублаквее, – знаки, предвещающие, по мнению народа, захват власти Рубеллием.

Опасения были безосновательными, но при дворе отнеслись к ним с полной серьезностью. Чтобы избежать попыток бунта и устранить возможных противников, император направил доверенных офицеров и в Массилию, и в Малую Азию. По возвращении они явились к нему с небольшими свертками. Тот внимательно осмотрел содержимое, высмеял преждевременную седину Суллы и слишком длинный нос Плавта.

Суллу убили неожиданно, когда в его массильском доме подавали к столу. Зато Рубеллий уже знал, что его ждет. Ибо, прежде чем добрался до Азии отряд солдат, туда прибыл доверенный вольноотпущенник с письмом от тестя Плавта – Антистия Ветера. Благодаря своим широким знакомствам он вовремя узнал, какая опасность нависла над зятем, и советовал ему оказать вооруженное сопротивление солдатам, которых будет всего лишь шестьдесят человек.

Однако Рубеллий Плавт не воспользовался советом. Он спокойно ждал, когда вооруженные палачи постучат в его дверь. Смерть застала его в тот момент, когда он, раздетый донага, готовился к ежедневной гимнастике. Эта пассивность объяснялась вовсе не отсутствием отваги. Рубеллий решил пожертвовать собой, чтобы спасти жизнь любимой жене и детям. В этом решении его поддерживал стоик Музоний. Он всегда учил, что смерти не надо искать, но нельзя и бежать от нее. Для человека мудрого она – событие неизбежное и не имеющее абсолютно никакого значения.

Об уничтожении Суллы и Рубеллия император официально уведомил сенат. Он кратко объяснил, что это было необходимо ради блага государства. Сенат единогласно постановил исключить обоих из своего состава, а также отслужить благодарственные молебствия.

Смерть Октавии

Весной 62 года, через двенадцать дней после развода с Октавией, Нерон женился на Поппее.

Бывшая жена получила в утешение дом Бурра и владения Рубеллия Плавта. Однако ей пришлось покинуть Рим и перебраться в Кампанию. Это, вероятно, ее не обременило, так как на Палатине, наблюдая забавы двора и роман мужа с соблазнительницей, сама она жила словно в тюрьме. Но при разводе ее подвергли мучительным унижениям. Как официальный повод развода с женой Нерон назвал ее бесплодие. Выдвинуто было также обвинение, что Октавия путалась с каким-то флейтистом из Александрии. Ее рабынь подвергли пыткам, которыми лично руководил Тигеллин. Девушки дали те показания, какие требовались палачам. Только одна из них, хотя и претерпевала жестокие мучения, имела мужество заявить Тигеллину:

– Лоно моей госпожи чище твоего рта!

В ближайшем окружении императора его браку с Поппеей противился, собственно, лишь вольноотпущенник Дорифор, да и у него были свои причины. Он являлся душой оргий, которые почти ежедневно происходили во дворце. Он был даже «мужем» Нерона, так же как другой вольноотпущенник, Спор, позже сделался императорской «женой». Дорифор опасался, что брак с Поппеей положит конец веселым забавам, а следовательно, и его влиянию. Напрасно он опасался. Вольноотпущенник недооценивал своего господина, который прекрасно справлялся и с супружескими обязанностями, продолжая при этом участвовать во всякого рода забавах юности.

Радость новой хозяйки Палатина была недолгой. Неведомо откуда разнеслась по городу сплетня, что императору уже наскучила Поппея и что он готов вернуть свое расположение Октавии. На Форуме и Капитолии собралась огромная толпа. Она сбросила статуи Поппеи, на их месте установила изображение первой жены императора. Крики ликующих масс доносились даже на Палатин. Возникли опасения, что толпа ворвется в императорскую резиденцию. Порядок восстановила когорта преторианцев, разогнавшая беззащитную толпу выставленными вперед копьями.

Поппея была перепугана. Что будет, если Нерон устрашится народного гнева и действительно вернет Октавию из ссылки? Она повалилась мужу в ноги, умоляя:

– Речь идет не только о нашем браке, хотя он дорог мне больше жизни! Но и сама наша жизнь теперь в смертельной опасности! Это не народ возмущался, это рабы и слуги Октавии. Они схватились за оружие, чтобы выступить против тебя. Им не хватает только вождя, но и он найдется, если события будут развиваться так и дальше. Что произойдет, если Октавия покинет Кампанию и приедет сюда? Почему эти люди настроены против меня? Ведь я никому не сделала ничего дурного! Впрочем, если сочтешь необходимым, можешь вернуть обратно свою госпожу. Возможно, так даже и лучше будет. Скоро и это может оказаться невозможным. Ибо, если ты не пожелаешь Октавию в качестве жены, они найдут ей нового мужа!

Гибель Октавии подготавливали коварными путями. Ее обвиняли в том, что, будучи женой Нерона, она нарушала супружескую верность. Это утверждал сам мнимый ее любовник. Им был префект флота Аникет, тот самый, который три года назад убил Агриппину. Давая показания, он действовал, разумеется, не по своей воле. Во всяком случае, его готовность пойти навстречу желаниям властителя послужила ему на пользу. Его приговорили к ссылке, не слишком, однако, суровой; он жил долгие годы в спокойствии и достатке на Сардинии, где и умер естественной смертью.

Октавию сослали на остров Пандатерию, крохотный и почти необитаемый. Вот как описывает Тацит последние минуты ее жизни: «Там в окружении центурионов и воинов томилась еще не достигшая двадцатилетнего возраста молодая женщина, уже, как предвещали ее несчастья, исторгнутая из жизни, но еще не нашедшая даруемого смертью успокоения. Прошло немного дней, и ей объявляют, что она должна умереть, хотя она уже признавала себя незамужнею женщиной и только сестрою принцепса, взывая к именам их общих предков Германиков и, наконец, Агриппины, при жизни которой, пусть в несчастливом замужестве, она все же оставалась живою и невредимою. Ее связывают и вскрывают ей вены на руках и ногах; но так как стесненная страхом кровь вытекала из надрезанных мест слишком медленно, смерть ускоряют паром в жарко натопленной бане. К этому злодеянию была добавлена еще более отвратительная свирепость: отрезанную и доставленную в Рим голову Октавии показали Поппее. Упоминать ли нам, что по этому случаю сенат определил дары храмам? Да будет предуведомлен всякий, кому придется читать – у нас ли, у других ли писателей – о делах того времени, что, сколько бы раз принцепс ни осуждал на ссылку или на смерть, неизменно воздавалась благодарность богам, и то, что некогда было знамением счастливых событий, стало тогда показателем общественных бедствий»[58]58
  К. Тацит. Сочинения: В 2 т. Т. I. Анналы. Л., 1969. С. 279–280. Пер. А. Бобовича.


[Закрыть].

Октавию убили 9 июня. Вслед за этой чистой девушкой торжествующая Поппея спровадила в могилу одного из отвратительнейших персонажей из окружения своего мужа – того самого Дорифора, который осмелился противиться ее браку с Нероном. Судьбу Дорифора разделил другой вольноотпущенник, гораздо более могущественный и прославленный, – миллионер Паллант. Последнего погубили именно миллионы; императору просто надоело ждать его естественной смерти.

Поппея смотрела на отрубленную голову своей несчастной предшественницы, будучи уже на первых месяцах беременности. Она родила дочь в начале 63 года. Матереубийца оказался большим любителем детей. Нерон сиял отцовской гордостью и радостью. Одарил равно как дочку, Клавдию, так и Поппею титулом Августы. Поздравления сенаторов Нерон принимал с большой благосклонностью. Они толпой поспешили в Анций, ибо именно там, в родном городе императора, имело место это радостное событие. Уже во время беременности Поппеи сенат утверждал молитвы и давал обеты в честь благополучного и счастливого разрешения ее от бремени. Теперь не было конца радостям и почестям. Слушались благодарственные молебны, принято было постановление построить храм Богини плодородия, провести большие пиры в Риме и Анции.

Однако девочка умерла на четвертом месяце жизни. Нерон пережил это крайне тяжело. Сенат так же усердно утешал властителя в скорби, как прежде разделял его радость. Умершую зачислили в разряд божеств. Diva Claudia Augusta обрела свой храм, и жрецы в честь нее творили особые молитвы.

Весна 63 года принесла Нерону еще одно болезненное разочарование, на этот раз в государственных делах.

Армения и Иудея

Перед императором предстали посланцы парфян, сопровождаемые римским офицером. От имени своего царя они заявили:

– Армения, за которую так долго ведется борьба, в наших руках. Римская армия потерпела постыдное поражение. Несмотря на это, Тиридат согласен владеть Арменией как союзник и вассал Рима. Он готов был бы принять царскую диадему из рук императора, однако столь далекому путешествию препятствуют некоторые соображения религиозного порядка. Зато он может исполнить эту церемонию на Востоке перед фронтом легионеров и статуей императора.

Римский офицер подтвердил слова парфян: Армения утрачена. Пэт наголову разбит.

А тем временем посреди дороги, ведущей на Капитолий, возводили триумфальную арку в честь победы Пэта над парфянами! Как могла возникнуть столь невероятная ситуация?

В 62 году Пэт, командующий войсками в Армении, действительно добился некоторых успехов. Он занял Тигранокерту, ограбил ее окрестности. Именно тогда он направил Нерону гордые послания, в которых докладывал, что война окончена. На зиму он отвел свои части в лагерь в местности Рандея. Здесь он узнал, что с юга движется сам царь Вологез, который до сих пор стоял на Среднем Евфрате и вел неудачные бои с Корбулоном. При известии о приближении царя во главе крупных сил Пэт потерял голову. Мелкий успех небольших разведывательных отрядов наполнял его гордостью победителя, мелкое поражение низвергало в пучину тревог. Он не отважился отбить наступление врага, хотя горная местность была удобной для оборонительных боев. Часть своих сил он рассредоточил, остатки же быстро подверглись деморализации.

Тем временем Корбулон уже шел Пэту на помощь.

Вначале он не спешил, так как не представлял себе, что положение командующего столь незавидно. Вскоре он получил отчаянные письма Пэта, и с тех пор его войско двигалось днем и ночью. Однако он не успел. Его отделяло от Рандеи три дня пути, когда ему сообщили, что Пэт сдался, и притом на унизительных условиях: римские войска удаляются из Армении, оставляя крепости и запасы продовольствия парфянам, а на реке Арсаний римляне должны построить мост. Когда легионеры в панике покидали Рандею, парфяне и армяне выстроились у дороги, отбирая у них всю добычу, даже оружие и одежду. Пэт бежал так быстро, что за один день одолел сорок миль. По пути он бросал даже раненых.

Корбулон вступил в переговоры. Но добился он только того, что царь-победитель согласился не вводить в Армению свои отряды, взамен чего римляне отошли с восточного берега Евфрата.

Что положение в Армении хуже, чем сообщалось в донесениях Пэта, в Риме было известно уже ранее, но лишь рассказы послов и офицера помогли нарисовать полную картину случившегося. Предложение парфян о том, чтобы Тиридат отдал символические почести, при таком положении вещей могло представляться приемлемым. Однако было ясно, что, по существу, Армения в этом случае сделается зависимой от парфян, римляне же будут довольствоваться лишь ее формальным статусом вассального царства. На это нельзя было согласиться.

Послы уехали ни с чем. В Риме приняли решение начать военные действия. Командование вновь доверили Корбулону. Он получил звание imperium maius, то есть стал руководить вооруженными силами и наместниками соседних восточных провинций. Армии в тех районах усилили.

Летом 63 года Корбулон вступил в Армению.

Вторым очагом конфликтов на Востоке была Иудея. И тут дела обстояли не лучше. Преемник Феликса, Порций Фест, вступил на эту должность полный благих намерений, однако никто уже не сумел бы вернуть несчастной стране мир. Слишком сильной была ненависть к римлянам, слишком обострены внутренние распри. Фест точно так же, как и его предшественник, должен был бороться с фанатизмом тайных убийц, которые устраняли своих врагов с помощью кинжала. Кроме того, уже десятки лет в Иудее появлялись обманщики, увлекающие за собой толпы простаков, жаждущих узреть Мессию. Возникали также и другие, неожиданные осложнения.

У царя Агриппы был в Иерусалиме дворец, с террасы которого свободно обозревался двор храма. Таким образом, он следил за религиозными церемониями, удобно возлежа у пиршественного стола. Возмущенные иудеи возвели стену, которая заслонила храм как от дворца, так и со стороны крепости Антонии. Это в свою очередь разгневало царя и прокуратора; они приказали разрушить стену. Тогда иудеи направили в Рим, к императору, делегацию из десяти знаменитых мужей. Ее возглавлял первосвященник Исмаил и страж храма Хелкий.

«Выслушав их, Нерон не только простил им их проступок, но и согласился оставить стену, это он сделал в угоду жене своей Поппее (она отличалась истинным благочестием), которая просила его за иудеев. Императрица затем отпустила десять депутатов, Хелкия же и Исмаила оставила у себя в качестве заложников»[59]59
  Иосиф Флавий. Иудейские древности. В 2 т. Т. II. СПБ. 1900. С. 412. Пер. Г. Геккеля.


[Закрыть].

Так писал впоследствии о результатах миссии Иосиф, сын Матии, в своих «Иудейских древностях». В те времена, когда все это происходило, Иосифу было двадцать с лишним лет, однако он уже выделялся среди иерусалимской молодежи. В своей «Жизни» он хвалится: «Мой отец Матия блистал не только пышностью рода, но еще большую славу он приобрел в силу присущего ему чувства справедливости. И потому он принадлежал к числу первых мужей Иерусалима, крупнейшего из наших городов… Я учился прекрасно. Как утверждали все, я обладал исключительной памятью и отличался крайней смышленостью. И хотя я был почти мальчишкой, четырнадцати лет от роду, мое увлечение наукой встречало всеобщее одобрение, притом до такой степени, что ко мне являлись первосвященники и знатные граждане, когда желали выяснить некоторые наши правовые вопросы. В шестнадцатилетнем возрасте я решил непосредственно ознакомиться с учением наших философских школ. Существуют три такие школы: фарисеи, саддукеи, ессеи. Я считал, что определить, какая из них лучшая, смогу, лишь глубоко изучив каждую. И потратил много сил, труда, но поочередно познакомился с этими учениями. Тем не менее был убежден, что этих знаний недостаточно. Именно тогда мне довелось услышать об одном муже, живущем в пустыне. Звали его Банн, одеждой ему служили листья деревьев, питался он тем, что пошлет сама природа. Блюдя чистоту, он в течение дня неоднократно омывался холодной водой. Три года я был его учеником. В город вернулся, лишь когда утолил свою жажду знаний. Политикой я стал увлекаться в девятнадцатилетнем возрасте. Примкнул к школе фарисеев, которая во многих отношениях сходна с греческой школой стоиков».

Вернемся, однако, к той стене. Успешное разрешение этого вопроса было достойно внимания еще и потому, что царь Агриппа пользовался немалым влиянием при императорском дворе. Он старался всячески угодить властелину мира. Столицу своего крохотного государства, город Цезарию у Генисаретского озера, он переименовал в Нероний, а на монетах чеканил изображение императора.

Прокуратор Фест умер во время исполнения своих обязанностей. Прежде чем успел прибыть новый прокуратор, Лукцей Альбин, в Иерусалиме воцарилась анархия. Этим воспользовался тогдашний первосвященник, который вынудил синедрион вынести приговор об избиении каменьями его политических противников. Это вызвало возмущение многих иудеев. Они послали депутацию с жалобой на имя Альбина, который был уже в Александрии. В результате его вмешательства царь Агриппа назначил нового первосвященника.

Альбин ревностно принялся за восстановление порядка. Но больше его интересовали деньги. Он брал их от любых партий и от всех значительных лиц. Большой вес приобрел тогда бывший первосвященник Ананий. Он был крайне щедр, благосклонность Альбина и первосвященника приобрел постоянными подношениями. У него имелась многочисленная прислуга, были под рукой и обыкновенные головорезы. Десятину, положенную священникам, они забирали у крестьян прямо на току. Еще и поэтому бедные священники, главным источником существования которых была эта десятина, умирали с голоду. «Ревнители» прибегли теперь к новому средству борьбы: брали в заложники людей, связанных с их врагом, Ананием. И снова безнаказанно разбойничали по всей стране.

Иосифа Флавия угнетало то, что он видел на родине: беспощадность римлян, разлад и борьба меж иудеев, бедность народа. Он стремился совершать большие дела, чтобы помочь народу и обрести славу. Успех делегации десяти, достигнутый благодаря поддержке Поппеи, подсказал ему смелую идею. В 64 году он отправился в Италию, чтобы добиться освобождения нескольких священников, которых направил в Рим, на императорский суд еще прокуратор Феликс. Однако корабль, на котором плыл Иосиф, затонул в Адриатическом море. Несколько сотен потерпевших кораблекрушение провели всю ночь в воде, судорожно цепляясь за балки и доски. Только на рассвете появился корабль из Киренаики, который принял на борт восемьдесят человек, среди них и Иосифа. В Путеолах Иосиф сумел свести дружбу с актером Алитуром, евреем по происхождению, который был вхож и к Нерону.

«Благодаря ему я проник к жене императора, Поппее. Я все ждал случая, чтобы как можно скорее попросить императрицу об освобождении этих священников. Эта милость была мне оказана, а сверх того я получил еще великолепные подарки. И вот я возвратился на родину».