Текст книги "Хроника чувств"

Автор книги: Александр Клюге

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Жажда смысла

1. Месть за Верден

После «артиллерийской дуэли» 16 октября 1916 года инженер Вилли Айслер собрался покинуть вместе со своей ротой отведенные ему позиции, на которые немного позднее противник обрушил несколько тысяч тонн артиллерийских снарядов. Бегущая масса людей была остановлена у Орлемона штабным офицером фон Фредерсдорффом, в распоряжении которого были жандармы. «Извольте незамедлительно вернуться со своей ротой туда, откуда вы прибыли!» – «Если бы господин майор видел эти позиции. Обстрел в ближайшее время только усилится». – «Пустая болтовня. Шагом марш обратно».

Этот сторонник логики, согласно которой с противником необходимо вести войну «на истощение», не жалея собственных сил, навлек на себя неутихающий гнев инженера Айслера.

18 лет спустя Айслер вызвал обрушение той части моста, на которой находился проводивший инспекцию отставной майор фон Фредерсдорфф, теперь уже старший советник строительного ведомства. Его не волновали последствия, главное было удовлетворить свою жажду мести – если не всем, кто нес ответственность за Верден, то по крайней мере одному характерному представителю отжившего образа мысли. Из тюрьмы, где Айслер сидел за халатность, повлекшую гибель людей, его вызволил в 1942 году Фриц Заур из штаба егерских частей министерства вооружения и боеприпасов. Еще в 1945 году инженеру Айслеру удалось выследить парализованного фон Фредерсдорффа в принадлежавшем ему домике в Швабских Альпах. При обрушении моста, за которое Айслеру пришлось ответить, погибло двенадцать рабочих, фон Фредерсдорфф же отделался повреждением позвоночника. Сидя в кресле-каталке, фон Фредерсдорфф писал книгу. На этот раз Айслер, приехавший на военной машине в сопровождении двух иностранных рабочих, опрокинул кресло и выволок фон Фредерсдорффа – не узнавшего в обуреваемом жаждой мести инженере того прапорщика, которому он «напомнил о воинском долге на перекрестке у Орлемона», – к пруду, в котором и обнаружили парализованного поспешившие ему на помощь. Искусственное дыхание помогло, фон Фредерсдорфф ожил. Инженер Айслер после восстановления правосудия был осужден по этому делу (параграф 211,48 УК) на три года. В 1959 году Айслеру вновь удалось выследить старого фон Фредерсдорффа, который вновь занимался консультированием строительных фирм. Фон Фредерсдорфф сгорел в своем загородном доме во время пожара, устроенного Айслером. Айслер воспитал своих потомков, нескольких сыновей и дочерей, а также двоих внуков в строгом антивоенном духе, при этом он боролся не столько против войны как таковой, сколько против определенного образа мысли, исковеркавшего под Верденом его жизнь, потому что из всех многочисленных желаний ему осталось лишь одно – жажда непременной мести.

 
Замерзли окна, ветер свирепеет,
Ночное небо глубиной чернеет,
Но только к звездам подниму глаза,
Взгляд застилает быстрая слеза…
 

2. Месть Ингрид

«Женщина научается ненавидеть по мере того, как разучивается очаровывать». Ингрид Тёпфер познакомилась с Берндом Вольцогеном во время отступления из-под Харькова в 1943 году. В 1946 году они добрались до рейнской индустриальной области. В последующие годы рабочие в основном самостоятельно восстанавливали разрушенные промышленные предприятия и защищали их от демонтажа. Бернд Вольцоген стал председателем совета работников предприятия. Его жена на протяжении нескольких лет безвозмездно осуществляла помощь, благодаря которой он мог все силы отдавать работе на предприятии и в то же время заниматься деятельностью в совете. Когда он приходил домой, он нуждался в отдыхе.

В пятидесятые годы, после введения положения об участии рабочих в управлении предприятиями, Вольцоген был включен в состав правления крупной фирмы. Условия жизни Вольцогена были по совету его новых коллег изменены согласно его статусу рабочего директора: дом, служебная машина. В середине пятидесятых Ингрид утратила всякое влияние на мужа. Ее помощь была ему больше не нужна. Она полагала, что он – по-прежнему ее копилка, в которой собраны ее безвозмездный труд домашней хозяйки и исполнение супружеского долга за прошедшее время, поэтому она попыталась, подавив в себе множество противоречивых чувств, наладить с Вольцогеном деловые отношения. Дороги, по которым шло отступление в 1944-м, послевоенные годы, когда приходилось начинать с нуля, – ее собственная жизнь и жизнь Вольцогена были для нее неразделимы. Попытка установления новых отношений привела в конце концов к тому, что она согласилась, чтобы развод был оформлен как происходящий по обоюдному согласию. Вольцоген женился на более молодой женщине.

Десять лет спустя ненависть Ингрид к Вольцогену созрела. После развода у нее уже не было шансов. В новогоднюю ночь 1966 года она маленьким молоточком слупила лакировку с автомобиля БМВ ее бывшего супруга; машина находилась перед виллой с двумя круглыми окнами, за которыми располагались ванная и два туалета. Автомобиль стоял в снегу, как непокрашенная жестянка. Вольцогену не удалось доказать страховой компании, что речь шла о попытке взлома машины. Мстительность Ингрид не была удовлетворена совершенным. «Не сила, а продолжительность высоких чувств – вот что делает человека возвышенным».

3. Месть за чужое страдание

С 1952 года Ф. Юшке работал на небольшом химическом предприятии Франкфурта. Заводской врач, госпожа Ломанн, замещала коллегу во время отпуска. Она увидела по чертам лица Юшке, что тот «человек конченный». Над городом висела удушающая жара. Холодные воздушные массы на большой высоте прижимали индустриальные выбросы к земле. Город был вынужден существовать словно под парниковым стеклом. Из-за мутных облаков, сквозь которые пробивалось солнце, вредные выбросы были неразличимы.

Врач разрабатывает план: Юшке включают в диспансеризацию следующей недели. Она договаривается по телефону с университетской клиникой. Все обеспечено: обследование желудка, кишечного тракта, кровообращения, все, что осталось от телесного существа Юшке, будет на предстоящей неделе подвергнуто исследованию компетентными врачами. Врач дает Юшке таблетки, чтобы заглушить головные боли и желудочные рези во время выходных. Врач Ломанн: Вы должны принимать таблетки каждые два часа до полудня в воскресенье, затем обязательно прекратить. Иначе это скажется на результатах исследований. Когда я получу результаты диспансеризации, мы составим план лечения. После лечения – отпуск[51]51
  Руководству предприятия не слишком нравятся ее подробные планы по проведению лечения. Однако ей и так предстоит занимать это место три недели, пока не вернется из отпуска постоянный заводской врач.


[Закрыть].

Юшке в принципе благодарен ей. Уже хотя бы за то, что никто раньше не расспрашивал его так долго и не занимался тем, что осталось от его тела. Однако ему трудно приноровиться к этой ситуации. Она возникла совершенно неожиданно. Он чувствует: ему бы надо поподробнее рассказать о своих физических ощущениях. Это его последний шанс. Однако воспоминания об этом разбиты по годам. Он никак не может с этим справиться, хотя врач не торопит его и разговор идет уже 40 минут, ему никак не удается собрать вместе все, что он может сказать о хорошем и плохом самочувствии. Он в неимоверном напряжении. Врач дает понять, что она готова слушать его и дальше[52]52
  Ей бы хотелось побольше узнать об условиях его работы, о ненормальных условиях, все, что подтвердило бы беспокоящий ее мотив, что в этом обществе невозможно жить. Она готова впитывать рассказы, возможно, накапливая тем самым силы для инициативы или снабжая данными мужа, сидящего дома над революционными тезисами. Как вампир, жаждет она заполучить реальность Юшке. За частицу пережитого им она готова заплатить несколькими часами своего времени. Пусть говорит, сколько захочет и сколько сможет.


[Закрыть].

Юшке сидит бледный и описывает цех жидкой химии, куда никто не хочет идти на работу. После 1945 года он помогал восстанавливать производство из руин. Юшке, не в состоянии больше выдержать допрос, усталый, но в высшей степени «вдохновленный», настоятельно просит отпустить его. Он сердечно прощается с врачом.

Юшке: «Я всю жизнь отдал цеху жидкой химии, а взамен мне достались вот эти таблетки».

На следующей неделе врач узнает, что Юшке умер. Возможно, слова, которые она от него услышала, были его последними словами. Ее муж, которому она тут же рассказала о происшедшем, считает эти последние слова чрезвычайно существенными. Госпожа Ломанн и ее муж хотят отомстить руководству этого предприятия, вообще всем руководствам предприятий за разрушение здоровья Юшке[53]53
  Нельзя не заметить, что госпожа Ломанн будет действовать исходя из нескольких мотивов. Достаточно того, что ее брак с Ломанном переживает кризисные периоды. «Все семьи в плюралистических обществах организованы по типу буржуазной семьи. Сам же этот тип уже не существует». Госпожа Ломанн переживает это следующим образом: благодаря ее заботе супруг избавлен от болей в желудке (возникающих от безнадежности профессиональной перспективы), но и от всякого соприкосновения с действительностью. Чем больше ее забота, тем менее самостоятельным становится ее муж. До сих пор госпожа Ломанн пыталась компенсировать этот конфликт еще большей заботой. Кризис делает ее консервативно-мятежной. «Революционно-терпеливой – революционно-порывистой». Компромиссы не приносят уверенности. Либо одно, либо другое направление ее чувств должно стать определяющим. Она ищет основания. Речь идет о жизненно важном вопросе. Встреча с Юшке стала решающей.


[Закрыть].

После завершения временной работы на посту заводского врача госпожа Ломанн собирается добиться возмездия за «страдания Юшке» на любом, однако достижимом месте. Но с этим пока придется подождать. Пока же она заканчивает в университетской клинике ординатуру.

4. Попытки взломать стены изнутри

Ф. Шмидт и Д. Кельпе, сварщики из Флорштадта, в пятницу, в 17.46 садятся в поезд, едущий во Франкфурт. Приехав туда, они отправляются в «Эльдорадо», после этого в «Вайнштадель», «У Марио» – спагетти болонезе за 8 марок и по пиву. Около одиннадцати вечера они добираются до скотобойни. Они перелезают через стену, ограждающую практически не охраняемую скотобойню. Они проникают в здание администрации, в приемной директора взламывают сейф, забирают 420 марок 30 пфеннигов. Открыв гаражный замок, они обнаруживают грузовик, в баке которого остался бензин. Они прошибают ворота гаража, которые они, обладая соответствующими профессиональными навыками, могли бы открыть и так, если бы у них еще были силы для инициативы. Машина с работающим мотором стоит во дворе перед высокой кирпичной стеной. После четверти часа вялых размышлений – присущая Шмидту и Кельпе сила осталась во Флорштадте, во множестве сварочных работ, которые они выполнили за прошедшую неделю и все предыдущие недели, – они двинули машину на стену. Раз восемь машина врезалась в стену. Спокойное звучание мотора в ходе этих «опытов» исказилось. Они оставили разбитую машину «влипшей в стену» и удалились так же, как и явились.

Ночным поездом они добрались до Пфунгштадта. Отсюда они двинулись по автомагистрали в направлении Флорштадта. Появляется автобус бундесвера. Шмидт и Кельпе бросают в машину железный прут, который подобрали за несколько минут до того. Возможно, они просто хотели, чтобы их подвезли. Испуганный водитель в ближайшем населенном пункте сообщил о происшедшем в полицию. Подразделения бундесвера и полиции прочесали местность. Шмидта и Кельпе, свернувших на проселок, схватили, когда они пытались спрятаться в кустах.

На допрос их доставили в Пфунгштадт.

Комиссар полиции: Что вы себе думали, когда швыряли эту железяку?

Кельпе: До того мы были во Франкфурте.

Комиссар: И что вы там делали?

Шмидт: Мы были там на бойне.

Кельпе: До того в «Эльдорадо», «Вайнштаделе» и «У Марио».

Комиссар: Меня интересует только ваша железяка.

Шмидт: Но на бойне мы добыли эти 420 марок.

Комиссар: Давайте сюда.

Кельпе: И грузовик, который мы расшибли о стену, – тоже наша работа.

Комиссар: Это интересно. Это надо записать. Ну-ка, повторите еще раз.

Шмидт: Мы пробрались на бойню, увидели грузовик и расшибли его.

Кельпе: Там стена. Кирпичная.

Комиссар: Все с начала. Вас зовут?

Шмидт: Ф. Шмидт.

Кельпе: Д. Кельпе.

Комиссар: Профессия?

Шмидт и Кельпе: Сварщики во Флорштадте.

Комиссар: А теперь все как было.

Шмидт: Ну поехали мы на поезде в 17.46…

После допроса Шмидт и Кельпе спокойно спят в своих камерах. Наказание: каждому по одному году исправительных работ. Они знали, что во Флорштадте без них не обойтись. Их места у них никто не отнимет, даже при том, что теперь у них была судимость, потому что они первоклассные сварщики и обходились, если считать по их выработке, совсем дешево.

5. Бетти-Кушетка

Для изобретений нужны изобретатели; монтажница Элизабет Денеке, паявшая полупроводники на предприятии электронной индустрии, была предназначена для рутинной работы. От неодолимого стремления прийти домой пораньше она научилась паять свою дневную норму полупроводников изобретенным ею самой ускоренным способом. Предприятие, уволившее ее, но взявшее при этом на вооружение ее способ, в какой-то мере потеряло свое лицо: оно было вынуждено оплатить Элизабет Денеке (известную среди друзей как Бетти-Кушетка) эквивалентную стоимость изобретения без учета добавочной стоимости, что ни с какой стороны не соответствовало намерениям фирмы.

Сама по себе Бетти не была склонна к мести; если обстановка ее не устраивала, она меняла ее. Все попытки похудеть, ни разу не доведенные до конца, не могли уменьшить объем ее аппетитного тела. Чувствительные груди наполняли верхнюю часть ее комбинезона. Словно губка впитывало это тело впечатления от окружения (в нем было достаточно места для неприятностей) и переваривало их. Эта «внештатная работа» монтажницы не ускользнула ни от одного из экспертов по организации труда, как и от неусыпного ока заводского мастера.

Она ежедневно паяла свою норму приборов. «Я могу работать, но не сказала бы, что работа меня удовлетворяет». Каждый день она ждала окончания пайки. Выскочив за заводские ворота, она укладывалась на кушетке своего любовника, адвоката Дюппельмана. Вот чем была занята ее голова: побыстрее добраться до этого уютного лежбища. Вообще-то она чувствовала, что подошла бы для большего. Теперь, после окончания рабочего дня, утомленная дополнительной работой – донести тело и дух до кушетки в более или менее сохранном состоянии, – она сохраняла не так уж много сил. Ее желание «большего» выражалось прежде всего в том, что она уже довольно долго продержалась у Дюппельмана, все время обещавшего ей дать «больше», чем у него было. Ему было 46, Бетти казалась ему последней частицей жизни, на которую он еще мог надеяться. Этот идеальный момент в поведении Дюппельмана удерживал Бетти (как при головокружении хватаются за поручни качелей). «Ей было двадцать, дважды замужем, разведена, удовлетворила огромное количество любовников, тут-то и проявляются потребности сердца».

В апреле 1972 года заводской мастер, осуществлявший общий надзор на предприятии Бетти, заболел. Она «изобрела» сокращенный способ пайки, что позволяло ей выполнять норму на три с половиной часа раньше. В мыслях она уже была в том времени, которое начиналось после работы. «Если бы она так не спешила покончить с работой, она никогда бы этого не изобрела». После выполнения нормы она ушла с работы под каким-то предлогом. Человеку, замещавшему заболевшего мастера и не знакомому с ситуацией, это поначалу не показалось странным. Когда через несколько недель он все же что-то заподозрил, он сообщил об этом инженеру Фреду Даттлеру и «застукал» Бетти, задержавшуюся в туалете перед тем, как отправиться дальше (подкрасить губы, сменить блузку и проч.).

Даттлер: Куда это вы собрались в таком наряде?

Бетти: Это вас не касается.

Мастер: Уже несколько недель вы уходите с работы раньше времени.

Бетти: С чего это вы вообще взяли, что я куда-то ухожу? Я имею право на маленький перерыв, чтобы освежиться.

Даттлер: Вы выполнили свою норму на сегодня, из чего я и сделал заключение, что вы собираетесь уходить.

Бетти: Вот как? И это дает вам право врываться в дамский туалет? Я требую сейчас же покинуть дамский туалет.

Мастер: Это заводская территория.

Даттлер: Так вы признаетесь, что собрались улизнуть пораньше?

Мастер: Так же, как вы это делаете – я заметил – уже несколько недель.

Бетти: Норму я сдала.

Даттлер: Я уже переговорил с начальником отдела. Вы уволены без предупреждения.

Бетти: За то, что сдала норму полностью?

Даттлер: Вы покинули свое рабочее место раньше времени без разрешения.

Бетти: Это вместо того, чтобы радоваться той куче деталей, которые я вам притащила.

Даттлер: Что нас должно радовать – не ваша забота. Сейчас же покиньте территорию завода.

Мастер: Вам запрещено здесь появляться.

Бетти забыла об этом отвратительном завершении рабочего дня, как только встретила в кафе «Эльдорадо» своего Дюппельмана. Немного позднее они занялись взаимной сортировкой своих тел и нервных окончаний. И год спустя его уже стареющие ноги и руки не раздражали Бетти. Он старался, и даже когда Бетти не было рядом, он подолгу и проникновенно думал о ней. «Жил да был гусар верный, он любил свою девушку целый год примерно». В тех случаях, когда Дюппельману не приходило в голову никаких развлечений для Бетти-Кушетки, он обещал ей что-нибудь на будущее.

Почти год спустя после увольнения Бетти – случившееся было ей безразлично, она могла обойтись без пайки так же, как могла бы обойтись и без работы официантки, которую она теперь выполняла, – Дюппельман и Бетти отправились на теплоходике по Майну. Грязная вода, остававшаяся за кормой, не годилась для купания, рыбы в ней тоже не было, но для того, чтобы отражать солнечные лучи, она все еще годилась. Дюппельман жалел, что не взял солнечные очки. Глаза болели от солнечных переливов на воде.

Бетти потела под солнцем. Затененная корма их не привлекала, потому что ветер заносил на нее дым от мотора, это повредило бы коже Бетти. Все это было им уже известно по предыдущим поездкам. Ничего другого не оставалось, как терпеть, пока поездка не окончится. По возвращении в свою квартиру Дюппельман с удовольствием тут же улегся бы спать. Он лег на подушку, закрыл глаза: «Хорошая подготовка для завтрашнего дня, полного писанины». Бетти, для которой этот день еще не был «прожит», положила ноги поперек его тела, принялась засыпать его вопросами: «И что ты будешь писать в этих бумагах завтра? Что там тебе написали твои противники?» Коротко ответить на вопросы не получалось. Дюппельман, опасавшийся за свой необходимый сон, который должен был начаться не позднее полуночи, ответил с закрытыми глазами: «Если я начну отвечать на твои вопросы, раньше двенадцати не кончить. Ты, я вижу, еще не устала?» Бетти почувствовала, что над ней «иронизируют». Она заплакала. Теперь Дюппельман мог о сне забыть. Он снова направил свою мысль на Бетти, лицо которой находилось в нескольких сантиметрах от его лица. «Когда я умру, я уже не смогу на нее смотреть. Так что я не могу упускать возможность на нее посмотреть. Так что не буду терять времени и посмотрю на нее сейчас».

Дюппельман: Скажи-ка, а вот детали, которые ты паяла ускоренным способом, работают так же, как и обычные?

Бетти: По крайней мере так же. Вообще-то они работают лучше.

Дюппельман: Проверь-ка, не использует ли фирма твой ускоренный метод.

Бетти: Да уж они не дураки.

Дюппельман: Надо бы знать это наверняка.

Бетти: Для чего это надо знать наверняка?

Дюппельман: Надо бы знать.

Бетти: Я же там не бываю. Да меня без пропуска и не пустят.

Дюппельман: Но ты же можешь спросить кого-нибудь из работниц.

Бетти (с одной стороны, обрадованная, что завязался продолжительный вечерний разговор, что Дюппельман уже не такой усталый, с другой стороны, ее не радовала перспектива опроса бывших коллег, это ей казалось пустым делом): И что я у них должна спрашивать?

Дюппельман: Паяют ли они детали теперь по твоему ускоренному способу.

Бетти: Ну допустим, они паяют по моему ускоренному способу. С практической точки зрения понятно. Я бы сказала: совершенно ясно, что они используют этот способ.

Дюппельман: Мне все равно, что тебе ясно. Я хочу знать определенно, используют ли они ускоренный метод.

Бетти: Ты мне не веришь?

Дюппельман: При чем тут «веришь»? Я хочу знать, используют ли они ускоренный метод.

Бетти (добродушно): Ну тогда я могу спросить.

Для Бетти это был удачный вечер, потому что теперь Дюппельман был совершенно бодр и думал о ней, а не о своих завтрашних бумагах.

Так и есть, фирма использовала изобретенный Бетти способ пайки. Дюппельман написал соответствующий документ.

«Глубокоуважаемые господа, от имени и по поручению моей доверительницы, Элизабет Денеке, я обращаю ваше внимание на следующее обстоятельство (следует изложение сути дела). Прибыль, полученная вами в результате применения изобретения моей доверительницы, размер которой я поручу оценить независимому эксперту (его выбор я оставляю за собой), с момента подачи данного заявления подлежит выплате моей доверительнице как незаконное обогащение (§ 812, 818, разд. 3 Гражданского кодекса) с учетом процентов. Фактом увольнения моей доверительницы вы сами обозначили ее изобретение как не относящееся к регулярной работе вашего предприятия. Тем самым изобретение не может быть квалифицировано как изобретение предприятия, право на которое могло бы принадлежать вам. Исключив действия моей доверительницы из производственного процесса, вы сами подтвердили, что речь идет о частном изобретении моей доверительницы. Мне поручена реализация иска по возмещению незаконной прибыли моей доверительнице…»

На двухлетие их отношений Дюппельман вручил Бетти-Кушетке подлежащий исполнению приговор, согласно которому ей причиталась компенсация в 800 000 марок. На эти деньги она открыла массажный салон. Она все время мечтала о работе, на которой могла бы не носить ничего, кроме белья и белого халата. Она была довольно потлива и потому предпочитала такое одеяние любой другой рабочей одежде.

6. Регина Файлер из бригады левых работниц

«Она была единственной женщиной, которая, как я видел, могла дать мужчине в ухо левой после того, как сделала обманное движение правой».

Регина Файлер умеет за себя постоять. Но мужчина, которого она надеялась завоевать, влепив ему в ухо (это примерно как утюг, у которого отходит контакт, на всякий случай все же встряхивают – может, заработает), больше не пришел.

Регина Файлер, 26 лет, из деревни под Брауншвейгом, горничная в Брауншвейге, затем стала специалисткой в прачечно-гладильных делах. «Под смыслом жизни я понимаю то, что я никогда уже не вернусь в деревню».

Регина считает себя уродиной. На ее слишком толстой заднице «трещат» и брюки, и юбка. Нос у нее «мясистый», «брови слишком густые». Регина считает: это все от моей среды, если бы я общалась с совершенно другими людьми, я была бы «красива, как модель».

«Относительно предрассудка, будто женщина хорошо продается, если она соответствует определенным пропорциям, нормам, хотя как раз любовь не обращает внимания на нормы». Вот такая «любящая»: вся в поту, лицо испачкано, на тяжелой работе, таскает тяжести, помешивает в большой кастрюле, из которой поднимается пар. С мертвого лица-маски смотрят два живых глаза. Пол-литра слез течет из глаз по тестообразной массе, оставляя глубокую борозду. На этом месте внизу виднеется (все еще грязная) живая кожа. Можно потрогать. Двумя пальцами мужчина пробует, упруга ли кожа.

А вот женщина «на продажу», из большого мира: «лицо как у куколки», с необычайно длинными ресницами, плачет. Оттого что она вечно так много плакала, ресницы росли быстрее, это было «орошение».

А вот «теннисистка». После игры она принимает душ. Сквозь глазок в душевой кабине за ней наблюдает вуайерист, только что бывший ее партнером. «Он сравнивает и оценивает объективную ценность партнерши». Голова женщины под душем. Она попеременно то брюнетка, то блондинка. Что больше подходит.

Красивые женщины на красивых лошадях. Взбешенная Регина стягивает одну из «манекенных куколок», привязанную веревками к белому жеребцу, в грязь и волочит какое-то время за собой. Вцепиться в личико, вылепленное мастером-кукольником из пластилина, всеми десятью пальцами! Теперь лицо в ужасных вмятинах. «Оно не настоящее, но более настоящее, чем прежнее пластилиновое личико».

«Простейшая форма социального преобразования – переезд». Регина, распрощавшись с Брауншвейгом, теперь работает в настоящем большом городе гладильщицей, в городской больнице. С совершенством – другие могут только позавидовать – быстрыми точными движениями она работает ради свободного времени. Свободное время имело бы для Регины смысл, если бы у нее были подходящие любовные отношения, которые «пошли бы ей на пользу». Здесь она познакомилась с одним мужчиной (фотография мужчины), у него оказались лобковые вши. Она познакомилась с другим мужчиной (фото), он напоил ее так, что она ничего не «почувствовала»; после первого раза больше у нее не появлялся. Она познакомилась с женатым мужчиной (фото), ему было трудно с ней встречаться, потому что у него помимо жены и так было уже две подруги. Еще один мужчина (фото), с которым она познакомилась и который показался ей «привлекательным», всегда должен был быть на работе, когда у нее оказывалось свободное время; тогда она познакомилась еще с одним мужчиной для того, чтобы не быть в это время одной. «Привлекательный» мужчина на нее за это обиделся и расстался с ней. Она познакомилась с мужчиной (фото), чиновником, вызывающим ее на определенные часы. Его она презирает.

Еще с брауншвейгских времен Регина дружит с Моникой Виллух и Паулой Хетц. Подруги сошлись во время вечерних занятий народного университета в Брауншвейге. План перебраться из Брауншвейга в большой город они задумали и осуществили вместе. Здесь Моника основала фирму, предоставляющую желающим на время иностранных рабочих, а у Паулы массажный салон. Женщины завели совместную кассу взаимопомощи. Регина не считает зарплату, получаемую за глажку, достаточным вознаграждением за несоизмеримо тщательную работу, поскольку зарплата утекает в свободное время, бессмысленное по ее ощущению. Она придерживает часть своих рабочих способностей (вообще-то она могла бы намного превзойти свои сегодняшние результаты в глажке); другую часть своих «недостаточно вознагражденных» сил она пускает на левую работу, потихоньку занимаясь другим бельем. В рабочее время она стирает и гладит белье, скапливающееся в заведениях Моники и Паулы, а еще берет белье в других местах, доход попадает в кассу взаимопомощи.

Касса взаимопомощи, созданная для повышения качества жизни. Фирма Моники, вместе с основным персоналом рабочих-эмигрантов полученная в аренду от лизинговой фирмы, расположена в бывшем увеселительном заведении. В кегельбане этого заведения, «похожем на конюшню для скаковых лошадей», отделанном деревом, Моника устроила уголок, в котором можно спокойно посидеть и выпить. На столе стоят торт, ликер, посудина с горячим глинтвейном. Подруги подкрепляются, беседуют о том, как воспользоваться деньгами из кассы взаимопомощи. Необходимо концентрировать средства. Сначала надо бы помочь Регине (если у нее дела пойдут лучше, полагают подруги, это будет и им на руку). Личная жизнь Регины нуждается в реорганизации.

Паула: Если посмотреть как следует, ошибка в том, что ты слишком многое меняешь.

Регина: Не я меняю, меня меняют.

Паула: Мы дадим тебе денег из нашей кассы. Ты приведешь в порядок лицо, избавишься от угрей. Твои дела пойдут в гору.

Подруги бегают по городу, покупают Регине новую одежду. В бывшем кегельбане, обычно пустом, они улучшают внешность Регины с помощью румян, туши для ресниц и лосьонов.

Паула: Вот это совершенно другое дело.

Моника: А ты все отказываешься. Поначалу.

Регина: А потом остаюсь на бобах, как монахиня.

Паула: Глупости. Они бросятся на тебя, и ты будешь отказывать до тех пор, пока не выберешь наверняка. А мы поможем выстроить отношения.

Моника: И на работе у тебя будет хорошая репутация.

Паула: Ну прямо не узнать.

Регина: А потом давать согласие будет некому.

Моника: Все получится.

Городская больница. Бельевая. Регина Файлер, заведующая гладильной. Бытовка. Здесь можно выпить чашку кофе. Стопки белья сортируются. Паула появляется с бельем, часть в кровяных пятнах, взамен она получает стопку только что выстиранного и выглаженного белья.

В бытовке Регины устроен маленький медпункт: медикаменты всех сортов, ножницы, вата, бинты, прививки, эфир – все, что удалось собрать из других отделений больничного комплекса.

Приходит Моника с ворохом белья. Она привела с собой рабочего-эмигранта, ему прищемило палец. Йод, шина, повязка – ему дают чашку кофе, бутерброд.

Из другого помещения доносится крик гладильщиц: «Инспектор!» Больничный инспектор, с боксером, входит в гладильное отделение. Осматривает помещение. В бытовке спешные перестановки. Рабочий и Моника прячутся за стопками белья. Дверь закрывается. Регина, входя в гладильный зал: «Сюда нельзя с животными, господин инспектор. Вы сами знаете, требования гигиены никак не позволяют контакта животных с бельем. Видите, он тычется повсюду».

Регина и гладильщицы собираются полукругом. Инспектор почти не может двигаться. Поскольку они не работают, пока он стоит и наблюдает, он оказывается в неудобном положении. Ему приходится ретироваться.

Инспектор: Я только хотел глянуть.

Регина: У нас сейчас полно работы. Приходите завтра.

Монику с рабочим и большим пакетом чистого белья выпускают через черный ход. Она оставляет 30 марок, бутылку коньяка, пачку кофе, два круга колбасы.

Моника: Домашняя колбаса! Угощайтесь!

Гладильщицы: Спасибо.

Тот же день, к ночи. С глажкой покончено, все закрыто. Словно вор появляется инспектор, с собакой и двумя фонарями. Он входит в помещения, осматривает гладильную, пробирается в бытовку, видит накопленные медикаменты, кипятильник, кофе, продукты. «Ага», – говорит он.

Другие гладильщицы уважают Регину за ее мастерство. В гладильной невероятно жарко. Негодная вентиляция. Пар.

Регина: Мы просаживаем все деньги на кремы и косметику, а от такой температуры все идет насмарку. Нужно поставить вентилятор.

Гладильщица: Говорят, вентилятор уже купили. Его опробуют. Если он поможет, то поставят несколько штук.

Регина: Не вижу никакого вентилятора.

Гладильщица: Его пробуют.

Регина: И где его пробуют? Я не вижу.

Гладильщица: В кабинете инспектора.

Регина: Где и так прохладно? Ну-ка я поднимусь!

Инспектор за своим рабочим столом. В окне кабинета установлен вентилятор.

Инспектор: Я бы на вашем месте, госпожа Файлер, не очень бы горячился по этому делу. У меня есть кое-что против вас.

Регина: Ведете черный список? Отличная идея!

Инспектор: Кое-что удалось установить.

Регина: Я так понимаю, что это угроза?

Регина собрала первую смену работниц в гладильном зале. Гладильщицы, знакомые с ее профессиональным мастерством, поскольку она время от времени показывает, на что способна, хотя обычно умеряет свои силы, беспрекословно повинуются ей во всех рабочих делах.

Регина: Некоторое время мы будем гладить так основательно, как этого требуют наши профессиональные обязанности.

Испуганная гладильщица: А если все пойдет не так и нас вышвырнут отсюда?

Регина: Тогда надо уходить всем. Такая перспектива отрезвит дирекцию.

Гладильный зал. Гладильщицы работают крайне тщательно. Белье приобретает слегка коричневатый оттенок. Свежевыстиранное белье доставляют из прачечной по подземному коридору (весь больничный комплекс связан такими подземными ходами, различные отделения, прачечная и гладильная) на тележках. У выхода подземного коридора скапливаются горы белья, ждущего своей очереди.

Моника, Паула, Регина и несколько гладильщиц в бытовке. Короткий перерыв, кофе. Регина: Могу ли я получить небольшую помощь из кассы взаимопомощи, если они меня действительно вышвырнут? Паула: На время без работы получишь деньги из кассы. В зале крики: «Инспектор!»

Инспектор с собакой, в сопровождении представителя дирекции, рядом с горами скопившегося белья. В сам зал он пройти не может. Гладильщицы цепью перегородили вход. Собака их тоже не пугает.