Текст книги "Хроника чувств"

Автор книги: Александр Клюге

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Изначальный разлад

Жена Берендса была тираничной. Ну так, значит, он сам в этом виноват, сказал Фриц Герлах. Все это сложилось не без его участия.

– Зачем ты вообще на ней женился, если вы вечно с ней ссоритесь?

– С ней ссоры не затеешь.

– Что? Мы же видим, что вы только и делаете, что ссоритесь.

– Настоящей ссоры она не выносит.

– То есть то, что мы видим, – еще не ссора?

– Не настоящая.

– И потому вы ссоритесь?

– Что вообще значит «ссориться»? Я уж и не знаю.

– То, что вы нам демонстрируете.

– Это не ссора, потому что иначе она бы тут же ударилась в болезнь. Она умеет нагнать себе пару градусов температуры, тут же у нее начинает болеть спина и прочее. Так что я могу не заботиться об аргументах.

– Она не аргументирует?

– Она тут же заболевает.

– Однако воздух вокруг вас наполнен аргументами.

– То есть ты полагаешь, что аргументация – это ссора?

– Нет, но вы и не аргументируете.

– Но ты только что говорил иначе.

– Но и ты не ответил на мой вопрос. Зачем ты вообще на ней женился?

– Так сложилось.

– Как это понимать?

– Практически невозможно аргументированно это разбирать. С ней это было невозможно. У нее тут же начинались обмороки.

– И это была причина женитьбы.

– Практически да. Я хотел объяснить ей, до какой степени мы друг другу не подходим. Что было бы разумнее расстаться, а она в ответ потеряла сознание.

– И тебе пришлось везти ее к врачу, и никакие дискуссии уже были невозможны?

– Именно так.

– А потом вы поехали в загс?

– Сначала надо было подать документы, выждать срок.

– То есть опять не было времени на размышления.

– Время размышлений для меня, не для нас двоих. Только я заговаривал об этом, она закрывала тему.

– Мне кажется, это было необдуманно.

– Не с моей стороны. Я все обдумал. Но ничего из своих раздумий не мог высказать.

– Подобное решение всегда принимают вдвоем.

– Верно. А вдвоем не получалось никакого решения.

– Так что вы автоматически оказались женатыми?

– В некотором роде.

– Так сказать, из вежливости. Ты не решался противоречить, опасаясь обмороков с ее стороны, так что в конце концов ты и получил этот результат?

– Точно так.

– А она тоже так считает?

– Об этом с ней никто не может говорить.

– В твоей аргументации кое-что не так.

– Это и не была аргументация, а поступательный процесс, шаг за шагом.

– И в основе – несогласие?

– Изначальный разлад.

– Кто проигрывает в ссоре?

– Всегда оба. Я добиваюсь своего, она заболевает.

– И все это продолжается?

– Да.

– Нельзя тратить всю жизнь на ссоры. Это отравляет окружающую атмосферу.

– Но я же сказал, что это не настоящая ссора.

– И как же ты назовешь эти пререкания, от которых страдают ваши друзья?

– Раздор.

– И какая разница между ссорой и раздором?

– Изначальный разлад.

– То есть вам никак нельзя было жениться?

– Никак.

– Но если смотреть на ваши раздоры, то кажется, что вы словно созданы друг для друга. Когда я вижу другие ссоры, то там нет такого сочетания, как у вас.

– Что ты все заладил «ссора». Все не так просто. Она использует иное оружие, не сочетающееся с моим, и у нее другие цели, не те, что у меня.

– Выходит, что ты ей служишь, и практически получается согласие?

– Против моей воли.

– И против ее воли?

– Да, ведь то, как я ей служу, ей ничего не дает, и она оказывается слабой.

– Но эта слабость – ее сила.

– В аргументации – да, это ее самый сильный аргумент.

– Устанавливающий согласие.

– Если тебе угодно…

– То есть вместо ссоры мы можем сказать «согласие»?

– Смотри куда повернул…

– Это не я повернул.

– А кто?

– Вы.

– Только не я.

– Так, может, ты поэтому на ней женился?

– Пока я с тобой говорю, мне кажется, эта идея могла бы мне понравиться.

– Это источник шуток.

– Для кого?

– Для нас, для тех, кто вас окружает.

– И как ты думаешь, что бы она сказала, если бы я так ей это представил?

– Она выцарапает тебе глаза.

– Нет, она не настолько активна. Она заболеет.

– Это наводит меня на мысль, что жизнь ваша, в сущности, вполне здоровая. Она ведь никогда не болеет по-настоящему, это только ее аргумент.

– Похоже, наш разговор идет по кругу…

– Она тиранична?

– Да.

Это «да» вылетело наконец изо рта, потому что Берендс впервые за долгое время видел, что может прямо высказаться, не опасаясь дурных последствий. Герлах предпочел в этот день не углубляться далее в путаницу этих отношений. Поразительно, насколько туго были стянуты узы, связывающие эту пару. Только классическое кузнечное искусство способно произвести подобное соединение, практически без стыков и спаек. В таком соединении нет ничего искусственного. Затянутый узел был настоящим фактом, ничего произвольного. Они были разом соединены друг с другом и были не в состоянии вновь разойтись. Этот образец кузнечного искусства – солидная старинная вещь, которую стоило бы показать оценщику.

Борьба совести и суеверия

Сутенер отправился к психологу. Его звали Максимилиан Конрид, и он выполнял предписание судьи, который был готов освободить его от наказания при условии, что Конрид «изменит курс своей ракеты». Он выбил дверь и отказался возместить причиненный ущерб.

Психолог – а это была женщина – ему понравилась. Он был мягок (то есть не совершал никаких насильственных действий), пока еще не заполучил желаемое. Психологов не было ни в его конюшне, ни в числе намеченных для покорения женщин. Но если он ее завоюет, ее дело будет пропащее. Он собрался заставить ее на себя работать.

В течение сеансов сделать это было непросто. Один от другого отделяла неделя. Ожидание окончания отведенного на встречу часа портило все время занятия, так что Максимилиан уже через пять минут после начала, под влиянием временных разрывов, терял нить беседы. К тому же он был отделен от женщины столом, так что не мог приблизиться к ней. Он попытался добиться сдвоенных занятий или нескольких занятий в неделю. Психолог же не видела в этом никакой вытекающей из обстоятельств необходимости. Он удрученно сидел перед ней, с безнадежными требованиями, и пытался найти подходящие точки соприкосновения. Объяснения, что ему нужно срочно выполнить предписание судьи, потому что его ждут дела, она не приняла. Ускоренным порядком характер не исправишь, считала психолог. Максимилиан ответил, что и не собирался менять характер, а только хотел «изменить курс своей ракеты», чтобы выполнить судейское предписание. То есть чтобы она быстренько переключила кое-какие провода в его характере (если считать, что он у него есть), чтобы он не крушил больше двери и столы, а занимался своей работой в более деловом стиле.

Однако психолог была женщиной образованной, вполне властвовавшей над своей личностью, а потому превосходившей неотесанного землевладельца Максимилиана, который со своей душой совладать не мог. Несомненно, согласно закону «признанного эгоизма неудержимого протеического Просвещения» победа над «привязанным к месту, полагающимся на опыт, простодушным, неповоротливым и фантастическим своенравием суеверия» была за ней. А сутенер (она тут же угадала род его занятий) считал ее залогом удачи, и весь его интерес был направлен на то, чтобы поставить ее возможности на службу своему предприятию. Он хотел, чтобы его подопечные прошли психологическую подготовку, а на верхней строчке в списке своего прайс-листа он уже готов был указать это прекрасное и наделенное острым разумом создание, ожидая, что за нее можно будет запросить специальную цену. Проблема заключалась для него в том, что он никак не мог вступить с ней в телесный контакт, чтобы разряд его воли перешел на нее, как перескакивает электрическая искра. Поскольку она не соглашалась на сдвоенные занятия, он подстерег ее в конце рабочего дня и был настроен во что бы то ни стало нести ее портфель, провожая по пути к вокзалу.

Просвещенная женщина, опрометчиво полагаясь на свои психологические познания, допустила ошибку, согласившись, чтобы этот недалекий тип сопровождал ее, словно собачонка. Она полагала, что в терапевтических целях это допустимо, ведь она установила, что с точки зрения психической у него нет никаких отклонений. Он только испытывал адаптационные трудности: когда в поле его зрения вся работа была сделана, то есть не было никаких новых жертв, не получавшая применения агрессивность находила выход в проявлениях насилия. Она назвала это «выражением неверия в обладание, не связанное с опасностью». Психологическая интерпретация была здесь бессильна, и задача состояла в том, чтобы переключить его ценную и неукротимую энергию «на более высокие цели». Дело стоило того, чтобы помочь ему советом. Она хотела, так сказать в факультативном порядке, получая удовольствие от достигнутого результата, попытаться поставить его на службу самому себе; таким образом, она не собиралась стать чем-то вроде моральной бандерши этого сутенера – это было бы проявлением своекорыстия, – а лишь помочь ему стать более совершенным сутенером самого себя.

Пока она анализировала его во время занятий, ее утонченный импульс был защищен от воздействия этого мужчины: благодаря разделенности занятий во времени, а также из-за конкуренции других пациентов. Когда же он был готов стать ее слугой и семенил рядом с ней по пути на вокзал, дело обстояло иначе. Она участвовала в этом всецело, и как целая личность она испытывала наслаждение от доставшегося ей «бесхозного добра». Внутренне она присвоила себе этого симпатичного молодого человека, желая помочь его развитию. Корысть была при этом исключена.

Однако неповоротливый, простодушный, упорный, по-собачьи верный спутник умел наблюдать и знал, что никто в мире не может создавать частную собственность без корысти. В том числе и личность, получившая в ходе образования способность «не обращать внимания на несущественные вещи». Тогда она сама становится бесхозным добром и ее могут прибрать к рукам. Хитрый пес, увязавшийся за ней и проникший в ее сердце как представление о собственности, не отпускал цепочку, привязывавшую ее к сфере его интересов. Возникали компромиссы. Она не могла отказаться от некоторых позиций, и ей пришлось отучить его обращаться с ней так же, как он это делал со своими обычными лошадками. Зато она соглашалась – уже чтобы не потерять эту собственность – зайти с ним в какой-нибудь ресторанчик, а позднее и в пансион. Учитывая разницу в образовании, она не считала эти события существенными, но ей важно было – учитывая внутреннее опустошение в ходе бескорыстной терапии в течение недели – соблюдение равновесия.

Поэтому она согласилась, когда он потребовал (при этом он дергал за воображаемую цепочку ее инстинкта собственницы, угрожая, что в противном случае удерживающая его цепь может оборваться), чтобы она занялась его девушками. Это была интересная задача, потребовавшая полного включения ее интимных познаний (все это находилось ниже образовательного уровня). И вот она занялась наставлением девушек, совершенствуя их методы работы. То есть она учила, что обрабатывать городского мужчину или американского офицера (по курсу 1 марка восемьдесят за доллар) – совсем не то, что деревенского парня. Сама она заниматься практикой отказывалась, однако согласилась, чтобы Максимилиан познакомил ее с одним банкиром, в результате чего возникли длительные, прибыльные для обоих отношения.

Ей было уже все равно, что необразованный симпатяга за посредничество получил гонорар в 20 тысяч марок, и при этом тут же принялся за старое и разнес в квартире ее нового любовника ценную мебель. Она объяснила банкиру психологические основы содеянного: человек, благодаря которому они встретились, всегда испытывал отчаяние от реализации своих волевых устремлений и выражал это отчаяние во вспышках насилия. Счастливый финансист об этом вскоре и думать забыл.

Зато сутенер быстро вернулся в состояние верного пса, поджидал ее на углах, порывался нести ее вещи, настолько легкие, что она предпочитала носить их сама. Он явно ждал, терпеливо или расчетливо, что цепь снова станет крепче и вновь впустит его, своего слугу, в сердце, что она, чтобы воспользоваться им (безо всякой корысти), опять принесет ему прибыль; он ждал и бежал за ней, «словно надеясь, что она еще бросит ему кость».

Холод – не энергия

Холод – не энергия, а потому не может отражаться… Это было интереснее, чем она думала, поскольку оказалась на этом занятии случайно: на курсы народного университета по английскому языку, этажом ниже, она уже опоздала. Она упустила электричку, опоздав всего на четверть минуты, чуть раньше – и она успела бы протиснуться через автоматические двери. И вот она не хотела входить в аудиторию через дверь позади преподавателя, бормоча (по-английски или по-немецки?) извинения, и проталкиваться на место, чувствуя на себе взгляды всех глаз, на своей заднице, на своей шее. Поэтому она в панике бросилась выше, в аудиторию 109, куда можно было войти через дверь, расположенную у последних рядов. Она уселась незамеченной на место у двери и стала размышлять о холоде, не обладавшем силой для отражения, вообще никакой силой, потому что холод – это состояние, о неспособности Ахима заметить, когда в ее отношении к нему царит холод или жар. Он был не в состоянии отражать что-либо, им полученное.

А вот во Флоренции, в наиболее продуктивном столетии, пережитом этим городом, ученые продемонстрировали герцогу, одному из финансистов Медичи, прибор: кусок льда (усталый, как Ахим), установленный перед зеркалом; ожидалось, что сияние льда, отраженное зеркалом, сможет остудить горшок горячего супа. Этот эксперимент, проведенный весенним днем, не дал определенного результата, поскольку суп остывал на прохладном воздухе и без воздействия ледяных лучей. Но потом как-то там удалось доказать, что лед не дает излучения, в то время как укрепленный рядом с куском льда источник света (и тепла) обладает способностью сообщать материи в определенных эрогенных точках заключенную в нем энергию через систему зеркал, пусть не механически, точка за точкой, но все же передавать, как сегодня известно, отдельными порциями, пока она не иссякнет совсем. Герда замечательно провела эти сорок пять минут, к тому же бесплатно. Она решила незамедлительно расстаться с Ахимом, однако не выполнила решения в этот вечер, потому что была еще в спешке.

«Запуск агрегата»
_{Ревизия в британском посольстве в Москве}

Кто, пусть и воспаленный, о словах не забывает, Тот не горит по-настоящему, тот не пылает.

Монтень. Опыты (О печали)

Они прилетают с Британских островов, сказал сотрудник посольства, отвечающий за безопасность, и вместо того чтобы оставаться на территории посольства, спокойно устроиться здесь на английском газоне и ждать, пока одна из соответствующих московских инстанций найдет время принять их, они хотят познакомиться с Россией, таинственной и неизвестной. А кончается дело тем, что мы обнаруживаем этих искателей счастья в каком-нибудь парке при попытке запустить свой агрегат в девицу, работающую на КГБ.

Какое ужасное выражение, отозвалась сотрудница, только что прибывшая из Великобритании для проведения внутренней ревизии. Ей предстояло проверить расходы московского посольства, и поэтому она стремилась наладить контакт с руководителем службы безопасности. Представьте себе, что мы влюбились друг в друга («fallen in love») и вы овладеваете мной с моего согласия, – в этом случае сначала возникает некая атмосфера, окутывающая покровом непосредственный акт. И такое техническое выражение, как «запустить агрегат», для этого просто не подходит. Разве что вы намеренно разрушаете ауру, излучаемую этим действием. Разве вы не согласитесь со мной хоть немного?

Нет, ответил контрразведчик. Этих людей нам возвращают без всякой атмосферы, раздетыми и подвергнутыми шантажу, даже если на них сохранилась одежда. В том-то и заключается, если посмотреть с позиций другой стороны, смысл этой сцены. Если представить, что я соблазню вас вот здесь, то это была бы другая история, и я поостерегся бы пользоваться такими техническими терминами.

И как бы вы это назвали? Молодая сотрудница считалась свободомыслящим ревизором зарубежных представительств. Это зависит от того, составляю ли я отчет или разговариваю с вами вот здесь, а также от того, касается ли это меня самого, или я просто наблюдатель и должен прокомментировать это как специалист, ответил контрразведчик. Если бы дело касалось меня самого, я бы нашел переносное выражение.

Почему же? быстро отреагировала женщина. Должны же быть какие-то утонченные выражения для этого.

Но их нет, ответил контрразведчик. Вам это известно так же хорошо, как и мне. Это постоянно крутится в голове, но выхода не находит, потому и нет выражения.

– Но в ваших словах содержится некий смысл…

– Что значит «содержится»?

– Когда вы говорите, что это «постоянно крутится в голове».

– И что?

– Мне кажется, что выражение все-таки есть.

– О чем это вы?

– О том же, о чем и вы.

– Я говорил о том, что «содержится», и спросил, как это понимать.

– А я ответила, но уже не знаю точно, на что.

– Мы говорили о визитерах из Британии с их «агрегатом» и кагэбэшной девицей.

– Ах да, и мне не понравилось это выражение.

– Но вы не предложили ничего более подходящего.

– Нет, потому что думала о себе самой.

– И для этого у вас тоже нет подходящего выражения, так ведь?

– Так, может, оно есть у вас?

– Когда я хочу сказать о себе?

– Да. Признайтесь, у вас мелькнула какая-то мысль?

– Именно что мелькнула.

– Вас вдохновил пример.

– Потому что я представил себе выражение получше.

– Для этого самого?

– Получше, чем «агрегат».

– Атмосфера?

– Нет, я просто представил себе «запуск», если быть честным.

– Тогда выражение годится для чего-нибудь нехорошего.

– Это как посмотреть.

Настроение улетучилось.

Ну так расскажите, в чем задачи вашего отдела, сказала молодая сотрудница. Я сравню это потом с расходами.

Что ж, это ваша работа, разочарованно проговорил он.

Это моя работа, ответила она. Как и полагалось, они сидели на подстриженном английском газоне.

Дополнение: Не подлежало сомнению, что перемещение островитянки в место, лежащее в самой глубине континента, вызвало неожиданный эмоциональный сбой, которого в обычной ситуации старательно избегают. В чем заключаются, спрашивали себя, независимо друг от друга, контрразведчик и сотрудница министерства, причины этого сбоя? Дело было явно в географии.

Любовь, проявляющаяся во внимании к благу другого

Отмеченный высокими наградами Дмитрий Китаенко отвечал на вопросы, предложенные ему западным корреспондентом, в присутствии исполнительницы роли Кармен Эммы Саркисян.

Наша интерпретация «Кармен», сказал он, результат тесного творческого сотрудничества с режиссером Ф. Раскрытие музыкального и драматического образа произведения происходило не только при его поддержке, но и при поддержке всего коллектива. Мы воспользовались, так сказать, заделом, оставленным нам множеством художественных коллективов, уже обращавшихся к образу Кармен, и т. д.

По мысли режиссера, речь в произведении идет об эмоциональном заблуждении, о замещении объектов любви. Микаэла любит Хозе, Хозе любит Кармен, Кармен любит Эскамильо, Эскамильо любит только самого себя. С учетом этой последовательности оказывается логичным возникновение «рокового» стечения обстоятельств, то есть смерти героев.

– В какой степени это относится к смерти Эскамильо? Или Микаэлы?

– Эскамильо убивает бык, Микаэла же умирает в своей деревне, будучи, так сказать, живым мертвецом.

– Теперь же коллектив музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко выдвинул встречную идею?

– Верно. И режиссер Ф. воспринял эту идею и осуществил ее с нашей коллективной помощью.

– И в чем же она состоит?

– Согласно этой идее Эскамильо любит Кармен. Он хочет ей понравиться и погибает во время боя с быком. Кармен же, как известно, не любит Хозе (по крайней мере, в конечном счете). Но и Хозе не любит Кармен. Микаэла, на которой он хотел жениться когда-то в деревне, совсем не любит дона Хозе. То есть никаких оснований для драматических событий. Эти трое могли бы достичь согласия.

– И это более удачное прочтение?

– Таков результат нашей работы.

– Значит, вы играете различные заблуждения действующих лиц совершенно отрешенно?

– Таков смысл оперы. Она о подобных фантастических наваждениях. Герои оперы относятся к идеалу любви как дилетанты. Они ничего в нем не поняли.

– Или они не любят.

– Возможно, что и так. В противном случае они должны были бы думать о благе возлюбленного.

– Как это делает все время Микаэла?

– Да, но так по-дилетантски. Если бы она любила, то нашла бы пути и средства. Человек способен учиться.

– И об этом идет речь в опере?

– В нашей интерпретации.

– Не становится ли действие от этого несколько тяжеловесным?

– Так и мы считаем. Каждое из этих заблуждений можно было бы рассеять быстро.

– Опера стала бы короче?

– Да. И тогда можно было бы включить в репертуар больше современных спектаклей.