Текст книги "Рюрик"

Автор книги: Александр Красницкий

Соавторы: Галина Петреченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

ХМУРАЯ ВЕСНА

Прошёл ещё год жизни Рюрика в Новгороде. Всё чаще встречал он то сочувственные, а то и обозлённые взгляды своих дружинников, видел виновато согнутые спины их или опущенные плечи и ненавидел себя вместе со своей хворью.

Да, знал князь, что дружина любит только сильного, ловкого и крепкого здоровьем предводителя, а его хворь так затянулась, что не видно ей конца. "Хоть бы дела тогда какие-нибудь добрые появились, чтоб душа верных гриденей не поверглась во смуту", – думал Рюрик и торопил весну. И наступила очередная горячая весенняя пора, когда все хлопоты сваливаются на плечи дружинников разом: надо латать ладьи, рубить лес, строить новые струги, проверять наличие товаров, приготавливать доспехи и ждать зова: то ли в торговый путь, то ли в поход против коварного врага.

Снег сошёл везде. Волхов дышал холодной тяжёлой сыростью, и пора было сделать решительный шаг.

– Я плыву с торгом в Царьград! – объявил вдруг князь своим друзьям, сидевшим в его гридне, и подавил прилив кашля, разом побагровев.

– Нет! – вскрикнула Эфанда и рванулась к нему. – Нет, нет! Я… больна!

Но он настойчиво объявил ещё раз, отстраняя жену:

– Я плыву в Царьград! Дагар, готовь дружину! – упрямо приказал Рюрик и пояснил: – Я хочу там увидеть Аскольда!

– Дагар, останови его! Он не перенесёт волок! – крикнула Эфанда. Она не обиделась на Рюрика за отчуждённый жест, понимая, что князь устал от своей хвори, и надеялась на поддержку друзей.

Меченосец молчал. Тяжела была участь друга: видя болезнь князя, не дать понять ему, как глубоко обеспокоены все затянувшейся его хворью, но и не толкнуть его на смертельный шаг, каким может оказаться для него этот поход.

Рюрик, чувствуя недомолвку Дагара, засмеялся.

– Меня будут волочить вместе с ладьями! – сказал он торжественно-шутливо. – Как я буду выглядеть, Дагар? Да ещё верхом на ладье, а? – Он запрокинул голову и громко засмеялся. И странным, диким показался всем этот его смех.

– Рюрик, замолчи! – крикнула вдруг Эфанда и сама испугалась своего крика.

Князь осёкся. Внимательно посмотрел на жену и, поймав страх в её глазах, сник.

– Неужели я так плох, Дагар? – спросил он. Меченосец покачал головой.

– Нет, ты не плох, князь, – твёрдо ответил он и быстро заговорил, обращаясь к его жене: – Эфанда, ему действительно надо побыть в тёплых краях. Поплывём все вместе в Царьград! – умышленно бодро предложил Дагар и пояснил: – Давно мы не бывали у греков! Мадьяры теперь не наведываются за Днепр, путь спокоен! – громко и возбуждённо рассуждал он, убеждая и себя, и князя, и его жену.

Эфанда, плача, металась от одного к другому:

– Что ты говоришь, Дагар! Рюрик, опомнись!

– Надо, Эфанда! Надо! Пойми! Это не на гибель! Это для здоровья! Вот увидишь! – терпеливо уговаривал Дагар жену князя смириться.

Рюрик хмуро поглядывал то на меченосца правой руки, то на Эфанду и вдруг приказал им разойтись.

* * *

А через два дня новгородская дружина отплыла с торгом в Царьград…

Ильмень, Ловать проплыли за пять дней. Волок от реки Ловать через цепь мелких озёр до речки Торопы, а от неё до Днепра прошли за семь дней.

Дальше путь должен был идти вниз по Днепру, а потом – благодатное море Понт.

Весь путь до середины Днепра Рюрик был весел и энергичен, несмотря на хворь.

Повеселела и дружина, давно не видавшая таким своего князя: напевала песни и обсуждала, что ожидает их-в знаменитом Царьграде.

Подплывая к месту слияния Припяти и Днепра, разведывательная ладья просигналила о неожиданной засаде: кто-то обстрелял разведчиков. Множество стрел воинственно торчало в боках маленького струга.

– Здесь начинаются земли древлян, – тихо пояснил Власко и нахмурился.

Три военачальника стояли на верхнем помосте первой ладьи и озадаченно разглядывали разведывательную ладейку.

– Жители лесов, – пояснил Дагар.

– Да, – подтвердил Власко и нахмурился ещё больше.

– Свирепы нравом? – спросил Рюрик, ещё не принимая всерьёз первый сигнал надвигающейся опасности.

– Да, – подтвердил Власко. – Свирепы, злы и неугомонны. Лучше повернуть назад, – твёрдо предложил он.

Рюрик удивился: Влас не слыл трусом. В чём же дело?

– Но… мы же не идём их воевать, мы идём к грекам, и с торгом! возмутился князь.

– Они обстреляли сигнальную ладью, а это есть вызов к бою: хочешь не хочешь – надо воевать! – пояснил Власко.

– Не понимаю, – горячился Рюрик. – Здесь что-то не то… Раньше было такое? – спросил он и перевёл взгляд с Гостомыслова сына на задиристо торчащие стрелы.

– Было, но только после ярого набега. Значит, у них кто-то был недавно и лихо обидел, – догадался Власко и ещё твёрже сказал: – Рюрик, командуй полный разворот, ежели не хочешь погубить дружину.

Рюрик призадумался.

– А как же Аскольд с Диром миновали это место? – недоумённо рассуждал он. – Древляне всегда стерегут этот путь?

– Всегда, – уверенно ответил Власко. – Постой… Те, наверное, дорого откупились.

Рюрик сник: откупаться? Не хватало только этого! Да и чем?!

– Дагар, командуй разворот! – прохрипел он и бурно закашлялся.

– Власко, объясни дружине всё как есть, – тихо попросил меченосец и проводил князя вниз до его клети…

Так и закончился этот последний поход Рюрика к грекам: ни торга, ни боя в течение всего пути!

Дагар оставил по всему верхнему течению Днепра дозорных и велел им выведать все тайны этой такой важной для них реки.

Каково же было его удивление, когда через месяц дозорные доложили, что древлян разозлили новые поселенцы Киева: два правителя ныне у города есть, они боевую дружину держат и воюют с живущими рядом с Киевом племенами. А нарекают тех правителей… Аскольдом и Диром!

Дагар улыбнулся: так вон какой у них Царьград получился! Надо Рюрику поведать всё это, пусть повеселится! И в первый же вечер, в присутствии союзных правителей, улыбчиво рассказал князю новость.

Но Рюрик не развеселился.

– Это худо, – мрачно ответил он и объяснил: – Аскольд и Дир рядом! Их боевая дружина словно щепка у меня в глазу! Ни одна дружина так не богатеет, как эта. Фэнт, Вальдс собирают дань, ведут посильный торг и охраняют переданные им земли. Эти же… воюют! Постоянно кого-нибудь грабят! Это добром не кончится для моей дружины, – хриплым голосом договорил Рюрик и отвернулся от друга.

Он готов был разрыдаться, как младенец, от этой вести, а мысли, вытекавшие одна из другой, словно ядовитое жало, цепко впивались в его сердце. Какие усилия требовалось приложить, чтоб никому не показывать ещё и эту боль!

Дагар виновато молчал: он уже пожалел, что поведал князю весть о Киеве, но делать было нечего…

Власко обеспокоенно переглянулся с отцом.

– Можа, сие и к лучшему, – вдруг сказал он. – Булгары с мадьярами теперь будут реже бегать к нам.

Рюрик пожал плечами и медленно повернулся к новгородскому посаднику.

– Соберите вече и заставьте Аскольда с Диром поведать вам свои помыслы: с добром они осели в Киеве иль со злом! – с усмешкой предложил он. – Они просились в Царьград с родом своим, а увели всю полоцкую дружину в Киев! яро крикнул вдруг князь. – Где же ваше союзное око? Почему оно дремлет? Гостомысл вздрогнул и беспокойно посмотрел на варяга. – Молчишь?! – спросил рарожский предводитель и вдруг язвительно бросил ему: – Солнцеподобный владыка! – Рюрик хохотнул и резко отвернулся от вздрогнувшего посадника.

Гостомысл вздохнул, встал, тяжёлыми шагами подошёл к Рюрику и дотронулся дрожащей рукой до его плеча.

– Всё было не так, яко ты глаголешь, – спрятав обиду, устало заметил он, на мгновение закрыв глаза и представив, как он держит этого сына в своих отцовских объятиях. – Аскольд и Дир пошли во Царьград только с сотней своих воев, боясь гнева твоего, – взволнованно проговорил посадник, мысленно убеждая себя, что тайного сына он всё же обласкал.

Рюрик удивлённо вскинул брови, повернулся к посаднику, не веря ни себе, ни трогающему душу взволнованному тону Гостомысла.

Тот переждал его удивление и медленно, успокаивая себя и всех присутствующих, тихо продолжил:

– Дошедши с трудом до Киева, они еле отбилися от древлян, большими выкупами откупилися от них, и ко грекам блудням почти не с чем было идти. Тогда они решили осесть в Киеве. Но остатки полоцкой дружины узнали, что их предводители рядом, и стали понемногу сбегаться к ним. – Рюрик при этих словах подошёл вплотную к посаднику, окинул его злым и недоверчивым взглядом, затем сел напротив, демонстративно закинув голову, всем своим видом давая понять, что он хотя и слушает, но не вполне верит посаднику. Гостомысл вздохнул, сочувствуя Рюрику, и, пряча глаза от Власка, так же тихо продолжил: – Аскольд и Дир не посмели отказаться от своих, ну, а там и вся дружина… примкнула к ним. – Посадник замолчал. Осторожно, но зорко вгляделся в лицо Рюрика, в его руки, горделиво сложенные на груди, и ждал, что тот скажет. Варяг едва кивнул головой, и Гостомысл понял, что может продолжать. – Да, оне рьяно взялись за соседние племена: покорили полян. – Но на аскетическом лице князя ничего не отразилось, и тогда посадник добавил: Древлян пытались покорить, но те зело люты и хитры – их просто не взять.

Все, и даже Рюрик, удивлённо уставились на Гостомысла. Посадник удовлетворённо крякнул, но тотчас же пояснил:

– Да, древляне собрали им первую дань, а от второй схоронились, дали бой грабителям и ушли в глубь своих земель – в леса. Теперь Аскольд с Диром охотятся за ними, но никак не изловчатся.

Рюрик встал и, широко шагая, прошёлся вдоль гридни. Затем закашлялся, побагровев, и беспомощно остановился в центре комнаты. Гостомысл бросился к нему с тёплым убрусом в руках.

Власко недоумённо качнулся вперёд.

Рюрик оттолкнул руки Гостомысла и, собравшись наконец с силами, воскликнул:

– Так вот в чём дело! Продолжай, продолжай, посадник, – зловеще попросил он и опять размеренно заходил по гридне.

Гостомысл бросил на скамью убрус, тяжело вздохнул и виновато проговорил, глядя на варяжского князя:

– Ходит молва, что новые правители Киева собираются ко грекам…

Власко поймал беспокойный взгляд отца и укоризненно покачал головой.

– Торговать? – спросил хрипло Рюрик, не оборачиваясь.

– Воевать, – хмуро ответил Гостомысл и пожалел, что открылся.

Рюрик вспыхнул, круто повернулся в сторону посадника и двинулся на него, прокричав:

– Ты!..

Все вскочили со своих мест и бросились разнимать правителей.

– Нет! – закричал Гостомысл и, широко раскинув руки, запретил приближаться к себе всем, кроме Рюрика. Тот опешил и замолчал; все отступили от них на шаг.

– Ты – князь! – грозно прокричал посадник в разгорячённое лицо варяга. – Ты должен ведать все! – Гостомысл топнул ногой. – Вече собрать недолго! – прокричал он опять и двинулся на Рюрика.

Князь невольно отступил назад.

– Но ты сам закрыл наш совет! – снова испытывая силу духа своего незаконнорождённого сына, прокричал Гостомысл, смелее наступая на Рюрика. Ведь после Вадимовой смуты все узрели одного правителя – тебя! Ты все дела вершил едино – без нашего ведома! Один надорвался, а ноне требуешь веча! Да все боятся тебя! – искренне выкрикнул посадник, ткнув пальцем в грудь Рюрика, и остановился, чтобы перевести дух.

Рюрик, окинув Гостомысла горячим взглядом, прокричал что было сил:

– Нашёл, когда суд надо мной вершить! Где ты был в час гибели моих братьев и моего посрамления?! – Он вплотную подошёл к новгородскому владыке и протянул руки к его бороде, чуть не ухватившись за неё.

– Во Пскове! – Гостомысл как бы не замечал княжеского гнева. – От тебя хоронился! Чего смотришь, яко зверь лютой! Не тронь бороду! – без страха потребовал посадник, загородил рукой бороду и отступил на шаг от разошедшегося Рюрика.

Власко вскочил и встал между ними, опередив Дагара.

– Довольно смутничать, что с вами? – горько спросил он и тихо предложил: – Надо решать с Киевом, а вы старое помянули! – Сын опять подозрительно оглядел отца и не остывшего ещё Рюрика.

– А мы давно не кричали друг на друга, – заносчиво ответил Гостомысл и тут же спокойно заметил: – Уж больно мне по нраву его крик! – Он отвернулся от Власка и ещё раз оглядел Рюрика.

Дагар растерянно теребил свою бороду и что-то невразумительно бормотал, наблюдая за странным поведением посадника.

Рюрик удивлённо покачал головой и вдруг молвил, обращаясь к посаднику:

– Как ты похож на нашего главного жреца!

– На Бэрина? – спокойно спросил Гостомысл, спрятав руки за спину, и подумал при этом: "Только бы не обнять этого дорогого хворого сына!.."

Власко по-прежнему внимательно следил за отцом:

"Ну и ну! Наш толстый посадниче что-то не так себя ведёт… Отец, отец, и ты был когда-то молод? А? Нет!.. Не может быть!.." – Законнорождённый сын новгородского владыки лихорадочно гнал от себя созревшее уже в душе подозрение.

– Да, на Бэрина, – мрачно подтвердил князь. – Я до сих пор нуждаюсь в его мудрых советах, – неожиданно сознался он, вспомнив, что давно не видел жреца.

Все промолчали.

– Я не хочу хитрить, Рюрик, – горько признался между тем Гостомысл, глядя испытующе в глаза князю. – Тебе, чую, придётся испить зело горькую чашу судьбы, – медленно и тяжело проговорил он, чувствуя, как слезы вот-вот навернутся ему на глаза.

– Я это знаю, – сухо оборвал его князь, отвернувшись ото всех.

– Отец! – не выдержал Власко. – Ты словно Ведун.

– Не мешай нам, – махнул рукой на него Гостомысл и подошёл к Рюрику. Ты что-то хотел сказать, сын мой? – как-то по-стариковски жалостно спросил посадник и робко дотронулся до руки варяга.

Все онемели.

Рюрик повернулся, недоумённо посмотрел на Гостомысла – на его взволнованное лицо. На лохматые, сведённые от напряжения брови, на так неестественно плотно сжатые губы посадника, на повлажневшие глаза, почувствовал его душевную тревогу, но, переведя взгляд на Власка, решил, что слова "сын мой" относятся к тому, и промолчал.

– Говори, прошу тебя, – прошептал Гостомысл, умоляюще глядя на Рюрика, и едва сдержал слезы. "Ах, кабы не тут и не так глаголити эти речи…" горько подумал он и спохватился, почувствовав общее напряжение. Он чуть-чуть отошёл от Рюрика, шумно вздохнул и ободряюще кивнул ему: мол, я тебе внимаю!

Рюрик уловил резкую перемену в поведении посадника и смущённо спросил:

– Но… неужели нельзя хоть что-нибудь изменить к лучшему?

Все молча смотрели на князя, а он всё ещё удивлённо разглядывал новгородского посадника.

– А как?.. Убить Аскольда с Диром? – Вопрос свой Гостомысл задал тихим голосом, но он змеиным жалом вонзился в душу князя.

Рюрик аж задохнулся. "Всевидящая змея! Он зрит меня насквозь!" – зло подумал князь и хотел было отвернуться от посадника, но тот беспощадно продолжил:

– Вернуть их силу в Полоцк или… Новгород? А потом снова разбивать дружину и кого-нибудь сажать против леших?.. – Гостомысл бил и бил князя своими ядовитыми вопросами. – А дружина, разбившая мадьяр, будет опять искать себе достойного врага, – убеждённо заявил он, – и как пить дать побежит изведать силу свою на греках. Всё будет так же, яко произошло с Аскольдом и Диром! Так зачем же собирать вече, наш князь, – ласково и, как прежде, тихо спросил он, видя злость Рюрика. – Твой княжий дух надо закалять правдой, сын мой! – сурово добавил Гостомысл и вгляделся в лицо князя.

Все молчали, и только взволнованное дыхание присутствующих нарушало эту тревожную тишину.

Рюрик, выслушав грозное откровение посадника, внял ему всей душой, но он был болезненно раздражён и не мог не съязвить в ответ на урок, полученный им от Гостомысла. Глядя ему прямо в глаза, он медленно и тихо проговорил:

– Странные вы, словене: ежели старику понравился молодец, то он обязательно его сыном наречёт, – чувствовалось, что Рюрику сказанное даётся с трудом – голос его звучал хрипло, даже как-то скрипуче. – Но мой отец никогда не был так лукав и злодумен. – Князь упрямо смотрел в глаза посадника и ждал, что тот ему молвит в ответ.

– Я… понял свой грех! – слегка склонив голову, ответил Гостомысл. Он, казалось, был смущён, но не отводил ласкового и обеспокоенного взора от пытливого взгляда Рюрика. – Не торопи судьбу своих соперников, – настойчиво посоветовал он и тяжело перевёл дух. И, сразу посуровев, молвил: – Пусть сидят во Киеве! Нам нельзя с ними ныне драться! – заявил он и вдруг громко постучал каблуком сапога по полу.

Рюрик удивлённо оглянулся на стук. Вызывать слугу стуком в его доме мог только он, князь. Но Гостомысл шумно прохаживался вдоль стола княжеской гридни и не обращал внимания на присутствующих.

Вошёл слуга.

– Накрой-ка нам на ужин чего-нибудь, – по-свойски приказал Гостомысл слуге, не взглянув на князя.

Хромоногий Руги почтительно поклонился посаднику, вопросительно глянул на своего рикса, который вялым кивком подтвердил требование главы ильменских словен, и пошёл выполнять распоряжение.

– Что ж, пусть сидят во Киеве! – трижды, как эхо, повторил князь наказ Гостомысла, с трудом успокаивая свою мятежную душу.

ДЕРЗОСТЬ АСКОЛЬДА

Была тёмная ночь, когда в ворота Аскольдова двора в Киеве постучал человек, закутанный в длинную накидку. На вопрос слуги он скороговоркой проговорил:

– Аскольда немедля подними!

– Да он и не спит, – молвил слуга. – У него жена только что сына родила, – радостно пояснил он.

– Да ну? – удивился пришелец. – Как же он тогда… – подумал вслух человек, но оборвал себя на полуслове. – Где он? Веди меня к нему, беспокойно потребовал таинственный гость и быстро пошёл за слугой.

В доме Аскольда было суетно. Из дальней клети слышались смех, глухие возгласы и крикливый плач младенца.

– Стой здесь, – попросил слуга пришельца. – Сейчас князя позову!

Ждать пришлось недолго. Аскольд, взволнованный, улыбающийся, вгляделся в уставшее лицо пришельца, сразу же узнал его и повёл в свою гридню.

– Пойдём! А ты проверь ворота, – приказал он слуге.

– Так что? – нетерпеливо спросил Аскольд, с трудом переключая своё внимание с радостного события, только что происшедшего в его доме, на стоявшего рядом с ним человека.

– Самое время! – взволнованно зашептал тот, сверкая глазами, и быстро перечислил, загибая по очереди один палец за другим на правой руке: – У берегов Сицилии выстроился огромный флот пиратов и требует Михаила Третьего[75]75
  Михаил Третий – византийский император.


[Закрыть] к себе.

– А он что? – с яростным блеском в глазах продолжал расспрашивать Аскольд.

– В Каппадокии горят личные владения Михаила. Туда-то и направился он со своей армией, – радостно потирая руки, объяснил пришелец.

– А флот? – вскрикнул Аскольд, и пришелец его понял.

– А флот он направил к берегам Сицилии! – терпеливо пояснил он. Византия открыта! Царьград закрыт только с моря! Подходи и бери: ни армии, ни флота!

– Молодец! – похвалил его Аскольд и вынул из сундука, стоявшего возле серебряной треноги со священным котелком, мешочек с серебром. – Держи! – Он передал мешочек пришельцу и хвастливо добавил: – Это арабские!

Человек ловко поймал мешочек и поклонился Аскольду.

– Иди спать! Тебе укажут где! – повелительно произнёс тот и тихонько постучал по стене.

Вошёл слуга и проворно увёл человека с собой. А ранним утром снова постучали в ворота Аскольдова двора, и снова человек, закутанный в длинную тёмную одежду, спешно потребовал владыку Киева к себе. И этого человека выслушал Аскольд, и этому человеку вручил мешочек с арабскими диргемами, но спать у себя в доме не оставил. Затем он срочно приказал поднять Дира и привести его к себе.

Дир явился заспанный, поёживаясь от утренней свежести.

– Поспать, бедовый, не даёшь, – беззлобно ворчал он на чёрного волоха.

– Доспишь в ладье. В полдень отплываем к грекам. Дир так и сел.

– Ты всю жизнь бросаешь вызов судьбе! – ошарашенно изрёк он. – Так можно и шею сломать, – хмуро предупредил он и устыдил Аскольда: – У тебя же нынче сын родился! Не терзал бы жену-то!

– Другого такого случая не представится! – прервал его Аскольд, не вняв увещеваниям друга. – Женщина – это мёд, война – это свежий ветер! Я не могу жить ни без того, ни без другого! – своевольно заявил чёрный волох и гордо запрокинул голову.

– Не понимаю тебя! – с досадой воскликнул Дир. – Она не переживёт этого!

– Ты за чью жену душу себе бередишь? – смеясь, спросил его Аскольд. За свою или за мою? – хитро добавил он, пронизывая недоверчивым взглядом своего сподвижника.

– За обеих, – сознался Дир. – Ты хоть не говори ей, что в дальний поход уходишь, – посоветовал он горестно, отведя взгляд печальных глаз от возбуждённого лица Аскольда.

– Да ты что, не знаешь моей жены?! – гордо воскликнул волох. – Она сама бы пошла со мной в поход, ежели б не роды! – засмеялся Аскольд.

– Моя не такая, – вздохнул Дир. – Не знаю, как и сказать ей, – хмуро проговорил он и снова вздохнул.

– Скажи, что за греческим золотом плывём! Оно, мол, незащищённым лежит! Только взять надо, и все! – смеясь, посоветовал Аскольд.

– Что ты говоришь! Когда это греки не защищали своё добро? – изумлённо спросил Дир и недоверчиво уставился на разошедшегося от предвкушения лёгкой добычи владыку Киева.

– Только что два разных человека донесли мне одну и ту же весть, торжествующим шёпотом изрёк Аскольд: – Царьград свободен и открыт! Плыть надо немедля! Все! – приказал он и строго добавил: – Иди собирайся в путь! Я сейчас поднимаю дружину!..

* * *

Днепр и его коварные пороги все пятьсот ладей Аскольдовой дружины преодолели благополучно. Ещё два дня пути по Днепру, а тут задул и тёплый ветер с моря…

В Понт ладьи вошли чёрной звёздной ночью и, держась западного берега моря, осторожно направились к заветному Царьграду. Ещё три дня пути – и он твой! Но Аскольд не позволял себе потерять голову от предвкушения победы. Он холодным рассудком взвесил всё и не бередил себе душу раньше времени, сосредоточенно следя за ходом ладей, изредка собирая для беседы своих тысячников и сотников.

Зная Царьград давно, Аскольд знакомил военачальников с расположением ворот столицы греков, объяснял, как взять их с наименьшими потерями. Военачальники поражались завидной памяти Аскольда, его сметливости и отваге. Выслушав и поняв требования своего предводителя, они расходились по своим клетям, чтобы ещё раз продумать детали предстоящего штурма великого города.

Когда Аскольд остался на помосте один, Дир, проходя по верху ладьи, случайно наткнулся на него и, волнуясь, проговорил:

– Ты обещал мне поведать бытие Византии. Ещё два дня пути… Когда сказывать будешь? – спросил он друга.

Аскольд замялся: дел было много, но и о последних вестях из Византии не терпелось сообщить своему первому помощнику.

– Давай присядем здесь, и я поведаю тебе тайный замысел моего похода, доверительно сказал киевский правитель рыжему волоху.

Дир обрадованно сел с ним рядом.

– Когда мы были с тобой в последний раз у греков с торгом, мне удалось… зацепить одного человека, знающего Василия Македонянина.

– Самого?! – изумился Дир, недоверчиво оглядывая своего предводителя.

– Самого! – удовлетворённо подтвердил Аскольд. – Варда[76]76
  Варда Склир -византийский полководец. Фотий, Игнатий – константинопольские патриархи.


[Закрыть] как негласный кесарь при Михаиле Третьем, чую, всем надоел, – так же важно продолжил Аскольд и небрежно добавил: – Кажется, ему скоро будет конец.

Дир широко округлил глаза, удивляясь осведомлённости Аскольда, но побоялся высказать ему своё недоверие. Аскольд почувствовал в позе рыжего волоха недобрую колючесть, но всё так же бодро продолжил;

– Михаил Третий вырос и пытается разобраться в своём окружении. Пока он разбирается, мы и пограбим его! – торжествующе объявил киевский правитель и удовлетворённо закончил: – Вот и весь сказ!

– Но неужели в городе никого не будет? – оторопело спросил Дир, всё ещё сомневаясь в словах Аскольда и не желая участвовать в этом пиратском походе. Он признавал битвы только с равным противником, а тут…

– Будет! – возразил, смеясь, Аскольд.

– Кто? – удивлённо спросил Дир.

– Фотий да Игнатий, – всё так же смеясь, ответил чёрный волох.

– Но это же очень важные люди: им поклоняется вся Византия! – ужаснулся Дир.

– Да! Но воевать ни тот, ни другой не умеет! – уверенно заявил Аскольд.

– Ой, Аскольд, как ты… как ты рьян! – ужаснулся Дир.

– Повинуйся мне во всём и помни о Перуне! – наставительно потребовал от него киевский правитель. – Налететь, как молния, и громом сразить! – грозно напомнил Аскольд, сжал кулак и стукнул им по борту ладьи. Глаза его горели лихорадочным блеском. Красивое лицо было залито серебряным светом луны…

Дир робко глядел в лицо воителя: красота Аскольда внушала ему страх. "Ох, как бы всё вернуть назад!" – сокрушённо вздохнул рыжий волох и хотел отвернуться от Аскольда, но лишь крепче ухватился за борт ладьи.

– Довольно! – отрезал Аскольд. – Что бы я ни предпринимал, не мешай мне! – заявил он и отвернулся от Дира, чтобы не видеть испуганного взгляда его серых глаз, чтобы не допустить к своей душе смущение сподвижника и чтобы не охладить свой разыгравшийся пиратский норов…

* * *

– Дир! Ты знаешь, я передумал, – хмуро проговорил Аскольд, пытаясь не смотреть в глаза своему рыжеволосому сподвижнику, который, чувствуя необычность поведения именитого волоха, боялся проронить хоть слово и затаил дыхание.

"Что значит передумал?! – хотел было прокричать во всю глотку Дир. Ты?! Передумал идти на Царьград?! И это… после стольких дней волока? И это… после того, как мы уже возле самого главного полуострова греков? Ты что, Аскольд, переродился?" – звенели в голове Дира неумные вопросы, но он сжал скулы так, что почувствовал скрежет собственных зубов, и тяжело молчал.

– Я передумал идти в лоб на Царьград, – тихо и медленно пояснил Аскольд и подождал, пока Дир успокоится.

Дир шумно выдохнул и вытер вспотевший лоб рукавом безворотниковой фуфайки.

Аскольд засмеялся.

– Там эти цепи Джосера, их действительно пока не преодолел никто, и в бухту Золотой Рог нам с севера лучше не входить.[77]77
  …Там эти цепи Джосера, их действительно пока не преодолел никто… – Вход в бухту Золотой Рог был преграждён цепями.


[Закрыть]

– А как же? – еле слышно спросил Дир, сдерживая возгласы удивления и недоумения.

– Мы… – небрежно растягивая слова и глядя то вдаль, на ласковое зыбкое водное пространство, то ввысь на быстро сгущающиеся сумерки и ища на небе появления первых звёзд, тихо говорил Аскольд, – пойдём сейчас до местечка Чаталдоус, что находится на северном побережье Византии.

– Ох! – ужаснулся Дир. – Это же самое мрачное место греков! Там же начинаются болота их птиц смерти, журавлей!.. Говорят, что в этих журавлях живут души злобных греков. Зачем тебе эти места, Аскольд?

– Мы с тобой, Дир, не греки, а волохи! – засмеялся Аскольд и быстро и решительно заметил: – Нас их духи не тронут, ибо наши боги сильнее! Мы поставим на колеса все наши струги и лодии, погрузимся на них, поднимем все паруса, пересечём все византийские болота на ладьях, где волоком, где на колёсах, и спустимся на воду уже в Мраморном море; и пусть журавлиные стаи Чаталдоуса заметают наши следы поскорее! Мы войдём в греческую, знаменитую, царьградскую гавань Суд со стороны юго-западной, там, откуда нас никто ни ждёт! – зловещим шёпотом завершил Аскольд свою короткую речь и внимательно посмотрел на побледневшего Дира. – Что тебе не по нутру, Дир? Разгони кровь по кругу! Вдохни полной грудью всю эту морскую ширь, насыть свои лёгкие и сердце удалью Понта и смелее выполняй мои указания! Мы должны всё сделать быстро, рьяно, чтоб Царьград вздрогнул и окоченел от моей лихой затеи! Я ненавижу его царскую роскошь! Уж слишком много народов грабили эти ненасытные греки, пора и их потрепать за одежды из паволоки! Не беспокойся за колеса! Их достаточно, и они крепки, как копыта моего верного скакуна! говорил Аскольд, больно сжимая плечо своего сподвижника, и уже чуял и знал наперёд, что его воля, несмотря ни на что, будет выполнена…

* * *

Оставалась ночь пути до прибытия в заветную столицу, когда ладья Аскольда была задержана странным купеческим дозором, направленным к незнакомым судам с какого-то невидимого острова. Аскольд спал. Дир находился в карауле и едва разбирал слова, доносившиеся снизу, с воды, где чалившая к ним лодка несколько раз стукнулась о борт их струга.

– Сяким грузом и куда идём? Можа, к ним заглянуть?! Да нос укоротить, чтоб не совали его куда не надо? – перевёл Диру по-своему вопросы дозорных Глен, меченосец правой руки, могучий воин – бастарн из дружины Аскольда, дежуривший вместе с волохом, и ловко схватил секиру.

Дир предупреждающе остановил порыв храброго меченосца.

– Что они хотят? – не понял Дир.

– Чтобы мы отошли от западного берега на тысячу локтей в море, – снова перевёл Глен и с усмешкой добавил: – Иначе они угостят наш караван судов каким-то особым пирогом.

– А они ведают, какой силе угрожают? – хмуро спросил горячего бастарна Дир.

– Да, – с явной задиристостью подтвердил Глен и предложил Диру посмотреть на дозорных греков.

Дир перегнулся через борт и с помощью факела сумел рассмотреть следующее: в дозорной ладье греков сидело всего шесть гребцов, двое из которых возились с каким-то довольно большим котелком, от которого отходил длинный, змеевидный рукав, наполненный какой-то клокочущей жидкостью.

– Что они делают? – с отвращением и ужасом спросил Дир и быстро приказал тихонько отплыть от опасной лодки, отталкиваясь вёслами только левого борта.

– Напрасно, Дир, – разочарованно протянул Тлен, но приказ рыжеволосого волоха не выполнить не мог…

Струг Аскольда плавно и неожиданно быстро на значительное расстояние отделился от греческого дозора, одновременно метко обстреляв коварных лазутчиков. Стрелы охранников Аскольда пригнули тела тех двух озабоченных греков, которые стремились во что бы то ни стало, спустить на море тяжёлый, мокрый, извивающийся от бьющейся в нём жидкости рукав и свершить опаснейшее дело. Оставшиеся в лодке греки дружно схватились за весла и резкими рывками пытались придать своему маленькому плавательному сооружению стремительную скорость. От резких толчков лодки тяжёлый длинный рукав выскользнул из неё и выплеснул из себя в море вонючую жидкость. Непонятный запах, распространяемый ветром, достиг караульной площадки струга Аскольда, и Дир, вдохнув его, сморщился.

– Что за вонь? – спросил он Глена, но тот лишь пожал плечами.

– Дай команду всем нашим ладьям обойти это место на сто локтей… и пусть не бросают в море факелов! – догадался добавить Дир и сам удивился собственным словам.

Глен тоже раскрыл рот:

– А… разве кто-нибудь… – промямлил он.

– Мало ли что! – оборвал его Дир и оглянулся посмотреть на удаляющуюся лодку греков.

– Надо бы доложить Аскольду о случившемся. Что-то за этим кроется, – в раздумье проговорил волох, и Глен поддакнул ему.

Когда подняли и привели Аскольда на дозорный помост, до утренних сумерек оставалось ещё довольно много времени, чтобы Дир смог рассказать всё своему предводителю и услышать от него единственный вопрос и единственное решение:

– В каком направлении исчезла из виду эта лодка? Дир указал на юг.