Текст книги "Рюрик"

Автор книги: Александр Красницкий

Соавторы: Галина Петреченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)

ВРАГИ НАГРЯНУЛИ

Счастливые, спокойные дни оказались недолгими. В начале лета затрубили трубы сразу с трёх сторон; пошли норманны – с запада, мадьяры – с юга и чудь заволочская – с севера. Только успевай военные советы собирать да дружины снаряжать! И закрутился Рюрик, пряча хворь от себя и от дружины.

– Вальдс! Твоя забота – норманны. Бери дружину Триара и отправляйся. Попугай лиходеев, чтоб забыли дорогу в наши земли. – У Рюрика мелькнула грешная мысль: вовремя беда нагрянула, вот и силу свою испытать можно.

Вальдс загорелся: давно соскучился по горячему делу.

– Фэнт! Твоя забота – чудь заволочская! – Рюрик хитро глянул на военачальника, заменившего Сигура. – Отбрось коварных подале от мест наших, добром обильных.

Фэнт расправил свои могучие плечи, благодарно склонил голову перед князем, широко улыбнулся.

– Аскольд и Дир! Вам по силам мадьяры быстрые. – Князь положил на плечи волохам руки и пристально посмотрел им в глаза. – Отбросьте их за Днепр, от пути к грекам. Этот путь должен быть нашим!

У Аскольда загорелись глаза. Дир склонил, рыжую голову набок, наблюдая за возбуждённым князем, о чём-то догадываясь.

– Ромульд! Ты должен стать надёжной опорой Олафу в Ладоге! – объявил Рюрик, глядя знатному секироносцу в глаза, и продолжил: – Объединёнными силами;

Вальдс на озере Неве, ты из Ладоги – нанесите сокрушительный удар норманнам, а ежели часть их и прорвётся, я устрою им встречу здесь, у Новгорода, на Волхове. К грекам по нашей воле они больше не пройдут, грозно заявил Рюрик, затем задумался и немного погодя вдруг чётко и медленно проговорил: – Да, ежели успешно разобьём норманнов, то ты, Вальдс, сядешь в Изборске. Это будет твой город, – властно, как бывало в Рарожье, изрёк Рюрик и, не дав Вальдсу возразить, обратился к секироносцу: – Ромульд сядет рядом – в Пскове.

Военачальники ахнули и на мгновение потеряли дар речи, но, опомнившись, Ромульд и Вальдс почти одновременно тихо проговорили:

– Сначала бой, князь… Потом рассаживать нас будешь.

– Вы должны знать, за что идёте на бой! – резко ответил им Рюрик, зная, что угодил обоим, и быстро подошёл к волохам.

– Аскольд и Дир, отгоните мадьяров и решите, по нраву ли вам будет Полоцк.

– Мы сделаем все, как ты хочешь, князь! – ответили и эти почти одновременно.

– Но будет ли… испытание конём? – робко спросил вдруг Дир.

Рюрик нахмурил брови, внимательно посмотрел на рыжего волоха и растерянно ответил:

– Обязательно! И жертва Святовиту – у нашего камня! Как ты мог в этом усомниться, Дир? – тихо спросил он покрасневшего волоха и убеждённо добавил: – Бэрин, как всегда, готов!

Дир молчал. Волохи потоптались у порога и неловко вышли из княжеской гридни. А князь воочию увидел белого красавца – священного коня, обряд жертвоприношения и прошептал:

– За победу впереди, за победу позади! – Он тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и крикнул; – Дагар! Мы примем норманнов здесь, ежели Вальдс и Ромульд опоздают. Приготовься! Да, не забудь про телку: жертвы всегда угодны богам!

Дагар вскинул голову: вот таким ему Рюрик нравился. "Только таким должен быть князь!" – подумал с гордостью знатный меченосец рарогов и пошёл распорядиться, чтобы животное приготовили к жертвоприношению…

А светлым вечером на ритуальную поляну Бэрин вывел белогривого холеного красавца коня. Затаив дыхание, рароги-россы наблюдали, как верной и твёрдой поступью переступил чуткий конь через все три перекладины и с… правой ноги!

– Ура! – кричали рароги-россы. – Наше дело победное!

И закипело всё вокруг: из затонов выводили ладьи и струги, на пристань тащили доспехи, запасы пищи, стрел, куски кожи, выкатывали бочки с салом, подносили остро отточенные бревна, колья и крюки. Все спешно погружали на ладьи. Проверяли, целы ли весла, на месте ли рабы-вёсельщики. И вот уже подняты драконовидные знамёна, и маленький флот тронулся в путь.

С тревожными лицами провожали горожане ратников, желая им победы и скорейшего возвращения назад.

Уплыли ладьи, скрылись из виду струги. Теперь быстрые воды холодного Волхова должны донести их до Ладоги и до озера Нева.

Снарядили и конницу. Секироносцы и меченосцы отправились по берегу Волхова тайными тропами навстречу врагам. "Пусть трубят в свои бранные трубы! Пусть мечтают о быстрой победе! Найдут же лишь гибель в наших лесах! – зло переговаривались меж собой варяги-рароги. – Никому наше добро не отдадим!"

Коренные новгородцы недоумённо прислушивались к их речам, улавливая прежде всего это, странно звучащее в устах пришельцев слово "наше… наше… наше". И закручинились: "Что это они заладили? А мы?.. Защищать своё не будем, что ли?" – спрашивали они друг друга, угрюмо пожимали плечами, но каждый думал прежде всего о животе своём! А что теперь главное – общее! сознавали не все, а и тот, кто сознавал, то не вслух, а подсознательно, пряча мысли об этом глубоко в душе.

Вот когда Гостомысл призадумался. Вот когда, дивясь, тряс своей седой бородой! Вот когда глаза его прослезились, а отчего – и самому непонятно!

– Ой, беда, беда какая! – причитал он и метался по Пскову, ища верных мужей, клича воев отзывчивых, пряча дочь единственную да сына верного… Нет, сын неверным оказался, бес упрямый, но о нём – потом.

Псковские купцы, сидя издревле на бойком торговом пути и ведя торговлю как с западными, так и с восточными словенами, частенько наведывались к северным и южным словенам, но, учуяв приближение лихих норманнов, затаились: "А что, как заберут лешие весь путь, и плати им снова дань! Тут плати норманнам, ко грекам на юг поплывёшь – плати дань то радимичам" то древлянам, то буртасам, то мадьярам неугомонным. Так ведь в разор легко впасть…" – хмуро думали они, расчёсывая бороды. Каждый бередил себе душу кровным животом, а о том, что дума должна быть круче, выше и не кровною, пока не догадывались. Сидели себе возле очагов, злословили; добро далеко припрятывали, на детей покрикивали, на слуг замахивались, Гостомысла проклинали и вдруг… к нему самому и нагрянули!

– А-а! Саме сребролюбые пожаловали! – радушно воскликнул отошедший было от дел новгородский посадник, ныне – не забытый ещё! – глава союза объединённых северных словен. Ежели б псковские купцы имели даже по четыре пары глаз, и то не узрили бы глубоко спрятанную им злость. Он счастливо улыбался, широко разводил руки и каждого обнимал, как самого дорогого гостя. Только вот очень уж быстро переводил взгляд с одного купца на другого и переходил от одного гостя к другому: – Ай-яй-яй, какие молодцы! Ай-яй-яй, какие дружные! – шумел он и рассаживал всех на широкие беседы в своей псковской светлице. – Что слыхивали? Что видывали? – спрашивал он, обращаясь то к одному, то к другому купцу, и, не ожидая ответа, живо говорил за всех, не останавливаясь: – Да! Беда! И не малая! Да-да! Чую! Ведаю! Плачут ваши гривны.– И он огорчённо махал рукой. – Детей в лес увели! Жён… в погребах попрятали! Верно! Сыновей?.. – охал он и понятливо тыкал в каждого пальцем: – Куда? Верно! Сыновей на коней посадили, в доспехи обрядили и на врага? Верно! Плачу! Вместе с вами плачу! – И он действительно заплакал. Своего сына, Власку, снарядил! Верно! – Он шмыгал носом, но говорил, не останавливался ни на секунду: – Опять реки красными потекут! Опять рыбу лешие пугают! Да! Леса погубят! Зверье постреляют и с собою увезут. Да! – Он говорил за всех, плакал за всех и решал за всех. – Сейчас слуги придут, принесут вести об ополчении, – горько вздохнул Гостомысл и оглядел удивлённых купцов. – Клич по Пскову бросил я: в опасности словене! – пояснил он вдруг тихо. – Тьма врагов со всех сторон подступает к богатству нашему! Ужели отдадим добро своё врагу? – опять тихо, но уже с суровой ноткой в голосе спросил вдруг Гостомысл и опять не дал никому ответить. – А вы первые! Любые мои! Дорогие мои! Вы – первые отозвалися на зов мой! – громко и радостно воскликнул он. – Да как же не благодарить мне вас?! – горячо спросил он и тут же добавил: – Неужели одни русы-варяги хвастать потом будут: мол, они одне всех ворогов повоеваше! Не позволим! – Голос Гостомысла стал опять набирать силу, – Что ли мы драться не умеем? – закричал он. – Что ли мы такой же души лихой не имеем! Что ли мы ладей никогда не делывали? Что ли мы с погаными за живот свой на бой не шли? – Голос его сорвался вдруг, и впервые Гостомысл сделал небольшую паузу. Влажным взором оглядел он заволновавшихся сребролюбых, обрадовался, что тронул их сердца, и твёрдо проговорил: – Никогда словене робкими не бывали!

И не стерпели купцы, беспокойно ёрзавшие на своих местах от горячих слов посадника, заговорили в один голос.

– Всё ведают, какие прыткие словене бойцы-товарищи! – крикнул купец, в длинной бороде которого не было ещё ни единого седого волоса.

– Верно! – закричал другой, сжав кулаки.

– Не пожалеем животов своих! Снарядим ополчение! – крикнул ещё один и вскочил с беседы.

– Чего стоишь, Гостомысл! Речи надумал длинные вести с нами! Разве мы не люди земли своей? – гневно сверкнул очами высокий дородный купец и стукнул изо всей силы кулаком по беседе.

И просветлел лицом мудрый Гостомысл! Вот! Вот оно то, драгоценное, чего он ждал от своих купцов! Душа! Душа раскрылась на зов и требует немедленного дела во имя земли родной! Вот отчего полились из его глаз не хитрые, а сердечные слезы радости и близости с родными людьми.

Купцы неловко замолчали, теребили бороды, одёргивали на себе сустуги стеснялись слез Гостомысла.

– Дела! Дела надоть делать! – ворчали они и как-то боком выходили из дома посадника.

И закипела работа в Пскове. Подвозили на пристань лес, строили укрепления, обтёсывали колья, подтаскивали бревна. Кто-то собирал в кучи остроконечные камни, кто-то точил наконечники для стрел, кто-то шил кожаные щитки…

Распахнулись и тяжёлые двери боярских теремов – хозяева давали распоряжения слугам: сие отнести на пристань, сие передать Гостомыслу, а вот это – Власку, сыну его: он ведает полком воев. Да спрошайте, надо ли ещё чего?

Слуги тащили ткани, доспехи по указанным местам, то улыбаясь, то хмурясь.

– Неужто беда так близка и тяжела?! – удивлялись они.

– А то! Разве бы бояре да купцы с людом простым тако раделись! Когда это было?! Только при беде! – рассуждали слуги, но зла большого ни на кого не держали: не до зла ноне. – Успеть бы всё приготовить, лихого бы не допустить: боги не дозряху, а мы во рабы угодяху! – говорили они и прытче бежали туда, куда бояре указали…

А Власко – единственный сын посадника, в зрелых летах пребывающий и дюжим умом владеющий, послал разведку чрез озеро Чудское, чрез Нарву к реке Неве узнать, где нужнее его сила, и стал дожидаться её возвращения. Расставил дозорных по местам, вышки построил и, обучая ополченцев правилам боя, ждал вестей о норманнах… С викингами, жившими у словен лет восемь назад, он с малых лет был во друзьях-товарищах. Частенько наблюдал за их уметаем строить укрепления, снаряжать в бой войско. Заставил как-то прыткий сын своего важного отца изготовить себе такие же, как у свеев, щит, меч, секиру, шлем и кольчугу. Отец выполнил его просьбу и нередко наблюдал, как Власко, одетый во все доспехи, не на шутку задирался с каким-нибудь воином, чтоб научиться владеть мечом. Воины, ведая, что перед ними сын именитого словенина, щадили его и дозволяли себе только иногда побаловаться с ним. А Власко бесновался: биться хотелось по-настоящему, ведь он уже большой, вон какие у него ручищи. Отец, же, наблюдая рвение отрока, хмурился: его беспокоила горячность сына, и в то же время радовался, что наследник подрастает крепким ратником. Да, Гостомысл часами мог наблюдать за непоседливым сыном…

Вот он, взлохмаченный, вспотевший, пытается поднять забрало у шелома, а забрало не поддаётся. Власко пыхтит, отбрасывает с высокого, чистого лба намокшую прядь русых волос, хмурит густые брови и суживает милые серые глаза. Вот чуткая рука нащупала зажим, с усилием нажала на него, и защитное устройство шелома брякнуло. Власко испугался, отпрянул, но не закричал. "Ах ты, пострелёнок, – ласково изумился отец, наблюдая за сыном. – Настырный якой! Тихой сапой, но добьётся своего!" – приговаривал он, довольный, и гладил Власко по голове, пристально глядя ему в лицо я ревниво отмечая, что черты материнского рода в нём преобладают.

"Ох, и кем же ты будешь, сыне?" – ломал голову над будущим Власка Гостомысл. Он то представлял сына богатым купцом, то князем Новгорода и всех словенских земель, то посадником, как сам. То улыбался, видя розовощёкое лицо разгорячённого воевника, то хмурился: "Экий дитятко! Большой, а бестолковый. Хитрости совсем нетути. Пропадёт он во князьях-то…" Но вот как-то Власко в учебном бою с норманнами показал удаль разумную. Много не шумел, рта зря не раскрывал – про себя смекал, где больше проку от него будет. То в одном месте подсобит, то в другом поддержит, а то и один на один, сжав в верных руках меч, свирепо бросится на врага. И подивился Гостомысл на сына, и примерил было ему уже княжеский шелом. Но Власко вдруг из бою вышел, покачал головой, а отцу ничего не сказал. Гостомысл подёргал-подёргал бороду, нахмурился да и успокоился.

И пошла с тех пор добрая слава про Власку, про его удаль весёлую и про его душу светлую. Про то, как он пленниц пощадил и лёгкой работой оделил; про то, как он дары, добро, отвоёванное у ворога, сирым дитяткам раздал; про то, как он на вечерней заре словенские песни распевал…

Сказания об удали и доброте Власка переходили из уст в уста. А Гостомысл ждал: может, сын одумается, в кольчугу облачится, раз столько песен льётся об его удали.

Но сын… молчал. Год молчал, два. А когда появилась нужда у ильменских словен своего князя иметь и предложили долю эту Власку, он, не раздумывая, наотрез отказался и шелома боле в руки не брал. Тогда и пришлось Гостомыслу голову поломать, как навести мосты к незаконному сыну, о котором столько лет упрямо скрытничал и только через Волин-город иногда получал вести о стойкой борьбе рарогов с германцами…

Шли годы… Рароги уже здесь, у ильменских словен, и Гостомысл мог наблюдать за обоими сыновьями… А вот теперь новая весть: Власко будет ополчением командовать – и опять толкам и пересудам конца нет. Вспоминались бывалые и небывалые ратные заслуги Гостомыслова сына, и многие из тех, кто, узнав об ополчении, хотел бы крякнуть да почесать за ухом, схитрить да и отказаться от ратных дел, тяжело вздыхали, прятали подале смуту, страх и шли к нему.

Войско получилось не малое – двухтысячное. Ежели б Рюрик узнал об этом, наверняка бы ахнул. Из сосед" них селений люди снаряжали мужей и строго наказывали не подводить богатыря Власия. "Смотрите в оба! Власко сердцем болеет за землю свою, вот и вы тако же! Умножайте силу его!" – говорили старейшины в селениях на прощание своим воям.

И Власко принимал всех радушно, обучал всему, что сам ведал, и доходчиво разъяснял необходимость военного порядка в бою. Торопился. Иногда горячился, но без злобы. Боялся опоздать с помощью.

Ратники слушали, запоминали, кто что мог, не серчая на его строгие указы, и пытались во всём следовать своему вождю.

Но вот вернулась разведка: удалые кривичи за пять дней добрались до Вальдса, прибывшего на озеро Нева и расположившегося лагерем у южной его излучины для боя с норманнами, и вернулись к Власку.

– Помощь нужна, и тамо же, на озере, – устало проговорил зрелый кривич, возглавлявший разведку на Неве. – Норманнов во многажды раз боле, – сообщил он. Остальные восемь разведчиков молча кивали головами.

Власко перевёл взгляд с разведчиков на Гостомысла:

– Отец, тебе поручаю охрану пристани и города, а сам ныне перебираюсь на Неву.

Глава объединённых словен склонил голову.

– О чём же ещё вести речи! – глухо воскликнул он. – Плыви на Неву! – Он тяжело, шумно сопя, поднялся с беседы, робко дотронулся до плеча сына и хотел ещё что-то сказать, но передумал. – Плыви! – как-то обречённо повторил он одними губами и обнял сына…

ПОСЛЕ БИТВЫ

Невское озеро лениво гоняло тяжёлые, тёмно-серые волны, то поднимая наверх, то вновь скрывая от глаз остатки деревянных щитов, древки знамён норманнов. Разбили норманнов словене и варяги-россы сообща. Обнялись, как братья, Вальдс с Власком и долго, улыбаясь, хлопали друг друга по плечам. Стащили шлемы с голов, покрутили шеями, наслаждаясь свободой, вдохнули тёплый влажный ветер и засмеялись радостно. Смеялись долго, задорно, даже жадно, будто чуяли: такое возможно только раз в жизни. И улыбались им в ответ и небо, и солнце, и Невское озеро.

А воины делили отвоёванное добро и шумно собирались в обратный путь. Вальдс, просмеявшись, вдруг разом помрачнел: глаза его ненароком остановились на Ромульде. Ромульд по наказу Рюрика должен был после разгрома норманнов осесть в Пскове, а там сидят Гостомысл со своим сыном. Последний же и вовсе не ведает об уговоре варягов. Как же быть?.. Заметив резкую перемену в настроении Вальдса, Власко нахмурился: "Значит, все улыбки были не от души. Ну, не по нутру я, так что ж?.. – Словении ещё раз кинул взор на варяга, проследив за его взглядом. – Ромульд? – удивился Власко и оторопел: – Почему Ромульд?.. Соперник Вальдса? – Гостомыслов сын круто развернулся и пошёл к своему коню: – Не хватало ещё быть судьёй этих соперников!" – с пренебрежением подумал он, как вдруг услышал:

– Власий, остановись! – Это Вальдс бросился за словенином.

Власко замедлил шаг. Пшеничные волосы закрыли широкий лоб, серые глаза отливали тяжёлым блеском, губы плотно сжаты, руки невольно подтягивали подлокотники.

– Ты не серчай на нас, – быстро и взволнованно попросил Вальдс, с удивлением отметив, как посуровел Словении. – Ты – настоящая опора, – искренне добавил варяг и тронул Власка за руку. – Такому, как ты, можно доверить все. – И, глядя в красивое, но хмурое лицо Власка, он приложил руку к груди. – Хочешь, я в пояс поклонюсь тебе? – вдруг спросил он и пытливо заглянул в глаза словенина.

Тот усмехнулся, внимательно вгляделся в лицо венета и нахмурил брови. "Душою терзается: этот не со злом… С чем же?" – мрачно подумал Власко, тряхнул упрямой головой и ещё раз оглядел полководца. Синие волосы венета развевались на ветру, покрасневшее разгорячённое лицо было взволнованно и устало. Серые глаза молили поверить и понять.

– Влас, – тихо сказал Вальдс, взял за руку словенина и сжал её. Ромульд – твой соперник, – горько проговорил он наконец.

– С какой поры? – удивился Власко. – Я не собираюсь вступать в дружину к Рюрику. Я даже не хочу быть князем! – гордо добавил он и засмеялся. – И какого лешего только не выдумают эти бедовые варязи? Или вы забыли, чей я сын?

Вальдс улыбнулся:

– Мы ведаем, что ты сын Гостомысла, но Рюрик… – Венет был всерьёз обеспокоен. – Замыслы Рюрика – это не выдумка лешия… Рюрик, думаю, не со злом столкнул Ромульда с тобой, – растерянно повторил Вальдс.

– Да почему?! – удивился и возмутился не на шутку Власко. Он обернулся на Ромульда, издали наблюдавшего за их беседой: тот видел, что они о чём-то спорят, но ничего не слышал из-за шума на берегу озера; раздетые догола воины пытались войти в холодные ещё воды озера и кричали и фыркали, брызгая друг на друга. – Чем я помешал Рюрику?! – вскипел Власко. – К заговору Вадима я не имел никакого касательства! Ни одного из братьев вашего князя я не убивал, хотя и видел обоих, – горячо и искренне проговорил Гостомыслов сын и, не хитря, добавил: – Да, я хотел знать, каковы у них машины, но, раз они заупрямились, я тут же отказался от опасной игры Вадима. Сие могут подтвердить все! И трижды! – убедительно сказал Власко. – А Ромульд и я?! Где пересеклись наши пути, скажи мне.

– Во Пскове! – хмуро ответил Вальдс, проникаясь сердечной симпатией к Власку.

– Но я ни разу не видел его там! – ошарашенно возразил Власко, всё ещё не догадываясь, о чём идёт речь.

– Вы с Гостомыслом сидите во Пскове и владеете сим городом, а Рюрик… – хмуро начал объяснять Вальдс и понял, что отступать поздно: он тяжело вздохнул и пояснил: – А Рюрик пообещал Псков… Ромульду в дар за победу над норманнами.

Власко нахмурился и, не поверив своим ушам, пожал плечами.

– Рюрик? Делит? Наши города? Между вами?! – медленно спросил он, выделяя паузой каждое слово, и недоверчиво уставился на венета.

– Этого хотел твой отец! – чуя надвигающуюся грозу, тихо сказал Вальдс. – Он же прислал Вышату для переговоров – вспомни – перед убийством Вадима! – как можно мягче напомнил знатный венет, глядя прямо в гордое и возмущённое лицо сына Гостомысла.

– Отец хотел, чтобы вы охраняли наши города, – чётко возразил Власко, а владеть нами?! и делить нас! – вряд ли получится, варязи бедовые! – без улыбки, грозно предупредил Власко, резко отвернулся от венета и вскочил на коня.

Вальдс опешил: он не хотел ссоры.

– Мы не хотим брани, Влас, – горько заверил он словенина. – Довольно братоубийства и крови! Реши судьбу Пскова сам. Владей городом и держи там дружину Ромульда. Разве так нельзя? – миролюбиво предложил Вальдс и умоляюще взглянул на именитого словенина.

– Нельзя, – хмуро отрезал Влас. – Я поведаю тебе то, что побоялся поведать отцу десять лет назад, – вдруг решительно заявил он и зло добавил: – Слушай и молчи.

Вальдс удивлённо уставился на сына Гостомысла и выжидательно замолк.

– Я почти сверстник Рюрику, – всё так же хмуро начал Влас. – Но я, зрелый муж, не хочу быть князем наших племён. Не дивись, – грубо потребовал он и горячо продолжил: – Отец не единожды примерял на мою голову княжеский шлем, но я видел волчьи взгляды наших бояр и боялся. Да! Да! Боялся! беспощадно повторил он. – Я хотел жить! – крикнул он в лицо Вальдсу. Тот смолчал. – Разве я не прав? – зло спросил Влас, но Вальдс опять промолчал, слегка пожав плечами в ответ на откровение словенина. – И я не вижу правоты и отцовской! – вдруг очень тихо проговорил Влас, отвернувшись от удивлённого венета.

Вальдс не выдержал и ошарашенно спросил:

– Почему?!

Влас понял, что сказал много такого, что вряд ли понятно до конца и ему самому, но всё же пояснил:

– Отец хочет сделать нынче то, что когда-то сделали уже греки, а потом воры-римляне… Чем всё это закончилось, ведаешь? – грустно спросил он.

– Да, – просто ответил Вальдс и уже понял, куда клонит Гостомыслов сын. – Значит, ты думу имеешь другую: не объединяться, чтоб защищаться, а разъединяться, чтоб погибнуть? – беспощадно спросил он.

– Я думу имею такую: зло всегда сильнее добра, потому и…

– Врёшь, – возразил венет, перебив Власко. – Зло быстрее добра, но не сильнее, – и убеждённо пояснил: – Именно поэтому ты был всё же с нами, а не против нас! – Вальдс облегчённо вздохнул, поняв заблуждение Власа.

Тот же, почувствовав себя побеждённым, зло спросил:

– Скажи на милость, какой бог закалил твою душу?

Вальдс засмеялся и, счастливый, что Влас не отъехал от него, быстро ответил:

– Проклятые германцы! Мы всю жизнь боролись с ними, а не меж собой! У вас, у ильменских словен, мало было чужих врагов! – Он отечески окинул взглядом всё ещё сомневающегося Власа и весело предложил: – Слезай с коня и пошли к Ромульду!

– Но ты же сам молвил, что Ромульд – соперник мне! – недовольный собой, пробурчал Власко. Он удивлённо посмотрел на развеселившегося венета и вдруг спросил: – А… этот Ромульд… не убьёт меня?

Вальдс чувствовал, что Влас не боится сразиться с соперником, а попросту прощупывает Рюриковых военачальников.

– Об убийстве никто из нас не думает, – мягко успокоил словенина венет и выдержал его настороженный взгляд.

– А почему ты рядишься со мной? – недоверчиво опять спросил словенин.

– Да потому, что я буду охранять! Изборск! – сделав ударение на слове "охранять", объяснил венет, улыбаясь.

– Сосед! – понял Власко. – Хочешь мира и порядка со своим соседом! медленно подбирая слова и думая всё ещё о своём, воскликнул он.

– Вот именно: мира и порядка! Неужели не сладим? Да и Рюрик не со злом сажал во Псков Ромульда. Он верит: Гостомысл вернётся в Новгород, воскликнул Вальдс.

– В который? – снова нахмурившись, спросил Власий.

– Да в любой! Вряд ли твоему отцу будет тесно с Рюриком в нашем новом городе! – дипломатично предположил Вальдс, хитро поглядывая на Власко.

– Ты что, советник Рюрика? – по-прежнему не улыбаясь, спросил его Власий.

– Да! – просто ответил Вальдс. – Я был первым помощником Триара, – с горечью пояснил он. – Вглядись в мои волосы. На них не только обрядовая краска; на них – печаль по убийству моего князя.

Власко опять промолчал. Теперь уже он ждал того решительного момента, ради чего окликнул его с самого начала варяжский полководец.

– Пойми нас душой, – словно почуяв ожидание именитого словенина, проговорил венет. – Вы не платили нам за службу, а сами призвали нас помогать наводить порядок и охранять страну. – Вальдс говорил так убеждённо и с такой горечью, что Влас заволновался. – Вы многажды обидели нас, и теперь мы будем охранять не столько вас, сколько себя. Назад нам пути нет, со злостью заявил он, – и знаешь почему?

Власко покачал головой и, чтобы смягчить злость венета, тихо ответил:

– Нет.

– У нас, венетов, рарогов и других русичей, существует обычай, медленно и громко начал Вальдс, – перешедший к нам от наших предков: уходя в другие края, сжигать свои жилища, – уже спокойнее, но всё так же решительно пояснил венет. – А к пеплу мы не возвращаемся. – Он развёл руки в стороны и тяжело вздохнул. – Дух наших сгоревших жилищ витает на небесах. Только после смерти мы можем войти в них! – крикнул Вальдс, чтобы не разжалобить себя, и вдруг понял, что Власко ждёт другого ответа. – И мы не вернёмся назад потому, что теперь ни вам без нас, ни нам без вас не прожить, мятежная твоя голова! Разве ты это не понял во время нынешнего боя? – Цепким взглядом венет уловил, как потеплели очи Власко.

– Понял, – хрипло сознался Власко, – и я тоже… не хочу розни, – в сердцах добавил он и отвёл смущённый взгляд от венета.

Вальдс вспыхнул, зарделся. "Хорошо, ох как хорошо, что ты признался", подумал он.

– Так что же мне сказать Ромульду? – спросил он и обречённо подумал: "Как жаль, что не задать этот вопрос нельзя и на одного Ромульда эту участь не взвалишь. Горе-посланники!"

Власко вгляделся в лицо венета и тихо ответил:

– На ладью и в путь! К Гостомыслу в гости! Небось, старый ждёт не дождётся! – Он не справился ещё с приливом того волнения, которым невольно заразил его венет, и голос его прервался.

Вальдс вдумался в ответ словенина, душой принял его трепетность и доброту и кивнул в сторону Ромульда:

– В гости так в гости… Я так и передам ему. Ромульд стоял настороженный и выжидательно вглядывался в лицо подходившего венета. Рядом с варяжским полководцем стоял взволнованный Олаф и обеспокоенно поглядывал то на одного, то на другого. Вальдс подошёл озабоченный.

– Прежде чем мучить людей тяжким путём, надо всё обдумать самим, хмуро проговорил он своим военачальникам. – На горячую голову нельзя предпринимать ни одного шага, – глухо, будто самому себе, приказал Вальдс и опустился на берег, поросший мягкой зеленью.^ – Садись, Ромульд! Садись, вождь!" – предложил он и Олафу.

Те молча повиновались.

– Псков – это горячая дума Рюрика. Я чую, её надо похоронить, – с трудом проговорил Вальдс, не глядя на Ромульда. Тот дёрнул плечом.

Вальдс, ни на кого не глядя, немного помолчал, что-то обдумывая.

– Влас предлагает погостить у Гостомысла, – как-то вяло сказал он чуть погодя. – Всё худо получается… – зло проворчал он и посмотрел на знатного секироносца. – Ромульд, раскрой душу!

Ромульд пожал плечами и тихо, медленно изрёк:

– Ежели Гостомысл с Власием осели накрепко в Пскове, то что там делать мне?

Вальдс сгорбился, покрутил в раздумье головой и стал рассуждать вслух:

– Гостомысл только сбежал в Псков. Так? – спросил он самого себя и сам ответил: – Так! Его спугнул гнев Рюрика по Вадимову заговору, – медленно продолжал он и вдруг оживлённо добавил: – Но! Ныне всё спокойно? Спокойно! А у Власия нет постоянной дружины! – обрадованно заключил он. – У него только ополчение воев. – И, развернувшись в сторону Ромульда, он предложил: – Есть смысл рискнуть и занять Псков. Всё равно его надо охранять! – быстро проговорил он, не дав возразить секироносцу, и весело добавил: – Край от Изборска до конца Чудского озера велик, и мне одному там не управиться!

Ромульд метнул удивлённый взгляд на Вальдса и задумался.

– Какова твоя дума, Олаф? – спросил Вальдс, веселее поглядывая на своих друзей, словно самого себя уже в чём-то убедил да и уверовал, что остальным от этого тоже будет легче.

– Я бы оставил Ромульда при себе, – важно ответил бывший вождь, глядя на знатного военачальника. – Он мне очень по нраву, – пояснил Олаф без улыбки. – А в Псков рискованно плыть. Могут поднять новую смуту, – заявил он.

Ромульд переглянулся с Вальдсом, но улыбку сдержал: иногда и юность глаголет дело.

– Да! Чего маять дружину и себя! Мы поплывём в Ладогу, а ты – в Изборск, – рассудительно сказал брат Эфанды и важно добавил: – Нужда будет, пошлют за Ромульдом! "Неужели нельзя так просто дела вершить!" – говорил его молодой, горячий взгляд.

– Правда Олафа, – тяжело вздохнув, заметил Ромульд. – Сын Верцина истину глаголет. Я плыву с ним.

Олаф улыбнулся широко и радостно и быстро вскочил.

Вальдс в сомнении покачал головой:

– Так я буду один у кривичей? – хмуро спросил он, оглядывая друзей.

– Ты забыл о Власе! – засмеялся Олаф. – Власий! – закричал он вдруг что было сил. – Иди к нам!

Власко хлестнул бурого коня и, гонимый любопытством, в мгновение ока предстал перед варягами.

– Ты настоящий богатырь, Власий! – приветствовал его Олаф, слегка склонив голову перед красивым словенином.

Власко в ответ смущённо улыбнулся и выжидательно молчал.

– Влас, я плыву с тобой только лишь попутчиком, – вздохнув, сообщил ему Вальдс и поднялся с земли.

– А Ромульд? – нахмурившись, спросил Власко.

– Ромульд плывёт в Ладогу со мной! – гордо объявил Олаф.

– Но ведь у меня нет дружины, – возразил Власко. – Кто же будет охранять Псков? – резко спросил он. – Ты бросаешь нас? – обратился он к Ромульду.

Варяги молча переглядывались, не зная, что ему ответить.

– Вальдс, мы же порядились: плывём в гости к Гостомыслу! О чём вы тут речи длинные вели? – возмутился Власко, оглядывая варягов каждого по очереди.

– Для гостей путь слишком тяжёл, – заговорил смущённо Ромульд, – да я и не прыток, – просто объяснил он и поднял хмурый взор на словенина. Влас недоумённо молчал, а Ромульд, глядя ему в глаза, тихо добавил: – Передай низкий поклон Гостомыслу и сердечное спасибо всему Пскову за помощь. Я не поплыву в ваш Псков до тех пор, пока городская община не позовёт; меня. Вальдса кривичи давно зовут, – объяснил он, не лукавя, – а меня Рюрик… Ну да ладно, – тяжело вздохнув, проговорил Ромульд, – всё уже молвлено, и не раз. Не держи гнев на меня, добрый молодец! – ласково попросил он, глядя в открытое лицо сына Гостомысла, протянул руку Власку для прощания и низко склонил перед ним голову.