Текст книги "Рюрик"

Автор книги: Александр Красницкий

Соавторы: Галина Петреченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

ВЕСТЬ

– Где Рюрик? – Олаф соскочил со взмыленного коня и одним прыжком оказался на крыльце дома князя. Слуга низко поклонился ему и глазами показал на Руцину, стоящую в проёме входных дверей.

– Князя нет дома, – сдержанно ответила она Олафу и не сделала даже лёгкого движения, чтобы пропустить вождя в дом.

– Где он? Скажи ему, что он мне срочно нужен!

Руцина вспыхнула и, сверкнув потемневшими от ярости серыми глазами, ответила:

– На это есть слуги! – Она показала рукой на толпу слуг, которые стояли возле крыльца, прислушиваясь к их разговору, и ушла в дом.

– Князь с молодой женой уехал на охоту, – сказал старый Руги, поднимаясь по ступеням крыльца. Он запыхался: видно было, что ему только что сообщили о прибытии Олафа.

– Эфанда на коне? Быть этого не может! Она же и близко боялась подойти к лошадям. Слуги вразнобой зашумели:

– Нет князя дома! И княгини нет! Охотятся! На лису… Можно позвать его вторую жену, она подтвердит…

Олаф сник, наконец поверив сказанному, и, повернувшись к Руги, тихо молвил:

– Олег погиб.

Ноги у старого управителя подкосились.

– Что за чёрную весть ты принёс! Не может этого быть! О, горе! Не зря нынче чёрный ворон летал и каркал над нашим двором! О, горе…

Слуги растерянно переводили глаза с Руги на Олафа, не понимая, что случилось. И тут звуки рожков и охотничьей трубы оповестили о возвращении князя с охоты.

Распахнулись большие ворота княжеского двора, и на двор во главе с Рюриком и Эфандой верхом на конях въехали охотники. Свора собак, которых держали на длинных поводках слуги, заполнила двор шумом и лаем. Сам князь был невесел. Увидев на крыльце Олафа, он соскочил с коня и дождался, когда тот подбежал к нему.

– Что случилось? – спросил рикс.

– Олег убит германцами, – прошептал Олаф, едва сдерживаясь от рыданий. – Его тысяча неожиданно наткнулась на войско молодого Карла.

– Где? – спросил Рюрик, разом помрачнев.

– Возле Ильмары, у той же излучины, у которой Бэрин разбил Истрия, – пояснил Олаф.

– Каковы… потери? – Рюрик задыхался от бессильного гнева.

– Триста человек убито, восемьдесят ранено… Три селения выжжено германцами, – ответил Олаф, виновато пряча глаза от князя.

Рюрик побледнел, сжал кулаки.

– Они забыли, как бежали, бросив оружие, раненых и лошадей, от границ нашей земли. Они вновь хотят испытать отвагу наших воинов! Что будем делать, мой вождь?

– Драться! – запальчиво ответил Олаф и насмешливо посмотрел на князя. Ты что ж, женившись на моей сестре, утратил вкус к битвам?

Рюрик вспыхнул, как от пощёчины.

– Ты потерял своего первого друга. Мне же не счесть дорогих потерь! жёстко произнёс он. – И если вече вольно будет послать нас ещё на одну битву с германцами, то будем драться!

Князь резко повернулся и, тяжело шагая, направился к младшей княгине, которая, сидя в седле, терпеливо ожидала конца их разговора.

– Прими мои сожаления, – прошептала Эфанда. Князь ткнулся лицом в складки её платья.

– Триста человек убито! И это при первой же встрече! Как Олег смог допустить… – Он больше не смог произнести ни слова.

– Не горюй, мой князь! – раздался за его спиной низкий женский голос. Рюрик поднял голову: рядом с ними стояла Руцина, придерживая развевающийся на ветру простой серый плащ.– Отпусти меня к викингам.

– Зачем? – удивился Рюрик. Эфанда схватила его за руку и изо всей силы сжала её.

– Я скажу тебе об этом… в своей одрине, – ответила Руцина, стараясь не смотреть на их сплетённые пальцы. В голосе её чувствовались одновременно и вызов и неуверенность.

Слуги, до того молча, неодобрительно наблюдавшие за князем, стали расходиться по своим клетям.

Князь внимательно, как-то устало посмотрел на свою первую жену и пожал плечами.

– Я не вижу добра в этом.

– Я сумею помочь тебе. – Она побледнела и тяжело дышала.

Рюрик ещё раз пожал плечами.

– Ну хорошо… Я подумаю. – Он повернулся лицом к первой жене и уже решительнее и добрее добавил: – Я приду к тебе, Руц, и мы всё обсудим.

Руцина сдержанно поклонилась мужу, выпрямилась, высоко подняла голову и не торопясь пошла к дому.

Эфанда первый раз ощутила себя в роли третьей, младшей, жены. Что бы ни предпринял муж, что бы он ни сказал, но, если это касалось старших жён, младшая должна была терпеливо и покорно подчиниться его решению. Но в их отношениях с Рюриком дело было даже не в этом. Она глубоко верила своему мужу. А теперь… Что это было?.. Измена?.. Могла ли быть измена?.. Эфанда оцепенела на миг… Могло быть все! Этому учил её отец. Но могло ли такое случиться именно с ней и с её Рюриком?.. Она зажмурила глаза, вскрикнула и на миг потеряла сознание.

Рюрик испуганно подхватил её и бережно снял с коня.

– Что с тобой? – прошептал он. Эфанда приникла к его груди и, всхлипнув, тихо попросила:

– Не ходи к ней в одрину…

Рюрик заглянул в потемневшие глаза младшей жены, перевёл взгляд на окна одрины старшей жены и молча погладил Эфанду по голове.

* * *

Была уже поздняя ночь, когда Рюрик открыл тяжёлую дверь одрины своей старшей жены. Руцина, накрытая меховым одеялом, спала. На маленьком столике в серебряном подсвечнике горела толстая свеча. Это был знак того, что она ждала своего повелителя и была уверена, что Рюрик придёт.

Рюрик с любопытством огляделся. Здесь было всё так, как и прежде. Впрочем, нет: исчез семисвечник, а вместо него на подоконнике и туалетном столике стояли обычные шандалы. Рядом с подсвечником на маленьком столике Рюрик увидел огромную толстую книгу в деревянном переплёте. "Библия", прочитал он. – Значит, это правда, что Руцина в последнее время зачастила к Абраму и тот доверил ей великую книгу иудеев? Ну что ж!.. Пусть постигает священные истины", – решил для себя князь.

Возле одра на полу был постлан разноцветный ковёр. Князь вгляделся в его орнамент и задумался: "Не дар ли это миссионеров, которые давно не показывались мне на глаза?"

И Рюрик вдруг почувствовал, что его это не возмутило. Неужели ему совсем безразличным стало все, что касается его первой жены? Он потянул за край мехового одеяла, и Руцина мгновенно встрепенулась:

– А-а, наконец-то! Ложись рядом, разговор будет теплее, – поёживаясь от холода, предложила Руцина – на ней была всего лишь льняная с короткими рукавами рубаха.

И Рюрик, не раздумывая, лёг рядом.

Руцина бережно поправила подушку под головой мужа и поцеловала его в щёку.

– Удобно? – жарко прошептала она, ожидая ответной ласки.

Рюрик молча кивнул головой. Каждое её движение было знакомо, каждый взгляд её, каждое прикосновение должны были пробудить в нём желание.

– Руц, – устало проговорил он. – Ты же знаешь меня: в день гибели своих дружинников я… – И он махнул рукой. Руцина подавила вздох и отодвинулась от мужа.

– Вот что, князь мой, пошли меня к викингам, – глухо потребовала она.

– Но ведь им нужны большие дары, – тихо возразил он. – А где я их возьму!

– Я заберу все свои золотые фибулы, колты, янтарные ожерелья, меха…

– И они тут же пошлют нам на помощь своё войско! – с горечью перебил её Рюрик. – Знаю я их! Им бы пограбить, набить карманы, а у нас грабить нечего. – Он поднялся, прикрыл меховым одеялом Руц и, не глядя на неё, хмуро проговорил: – Не торопись делать добро, ибо оно может обернуться во зло. Всё должно вызреть!

Руцина резко сбросила с себя одеяло и, не прикрывая своей наготы, выкрикнула:

– Ты никогда, князь, не будешь иметь успеха! Рюрик вздрогнул.

– Сколько пророчеств в последнее время, – с горечью произнёс он и покачал головой.

– О каких пророчествах ты говоришь?! – ещё больше разозлилась Руц.

– Я сегодня во время охоты подстрелил… хворого сокола.

Руцина ахнула.

– Не может быть! – с ужасом прошептала она, зная, о чём говорит это грозное предзнаменование. – Хворый сокол и… летал?! – Руцина похолодела. Она мгновенно поняла, какая участь ждёт её и других жён, если предзнаменование сбудется.

– Летал! – горько подтвердил Рюрик. – И как красиво летал!

– Рюрик! – порывисто вскрикнула Руцина, вскочила с постели и бросилась к мужу. – Как я хочу тебе помочь! Отпусти меня к викингам! Я нынче же отплыву к ним и приведу войско!

– Пылкая моя Руц! – грустно перебил се князь. – Ты опоздала! – Он прижал к груди её рыжеволосую голову, поцеловал её и повторил: – Безнадёжно опоздала! И сама это знаешь…

– Нет! – застонала Руц и обвила его руками за шею. – Нет, нет! – Она рыдала и не хотела поверить в то страшное предзнаменование, в которое не верить было уже нельзя, – Ты не оставишь нас, – причитала она, – ты не убьёшь нас… – плакала Руцина.

В это время кто-то позвал: "Князь!" – и в одрину старшей жены Рюрика громко постучали.

– Нет! – закричала Руцина. – Я не отпущу тебя!

– Успокойся! – Рюрик с трудом оторвал от себя первую жену и подошёл к двери.

– Что случилось? – спросил он, открывая дверь.

– Жито горит! – едва выговорил дворовый слуга дрожащими губами.

– Где?! – закричал Рюрик.

– За грабовой рощей, – вытирая мокрый лоб, ответил слуга.

Руцина ахнула.

– Буди дружину да пошли кого-нибудь за верховным жрецом, – приказал князь слуге и обернулся к Руцине: – Ну вот и третье испытание послал мне твой Христос, – хмуро сказал он.

– Господи! – простонала Руцина. – Неужели ты не понимаешь, что это испытание… всем нам.

– Одевайся! – закричал на неё Рюрик. – Ты остаёшься главной в доме. Да смотри не вздумай обидеть Эфанду.

Он повернулся и быстро вышел из одрины со словами: "Торопятся германцы… Ох как торопятся!"

Руцина взвилась от последнего приказания мужа, но ответить ему ничего не успела – его уже рядом не было.

"Неужели это всё же Христос послал нам испытание?" – думала Руцина, и душа её сопротивлялась необходимости принять неизбежность жестокого испытания, посылаемого Всевышним Отцом, в которого она уверовала. Она смотрела в чёрный дверной проем и ждала чуда. Внезапно в проёме блеснул свет, и кто-то сказал сонным голосом:

– Руцина, что случилось? Все куда-то бегут, кричат…

Это Хетта, держа в руке факел, куталась в тёплый длинный убрус и пристально вглядывалась в Руц. Старшая жена подняла руки и устало попросила:

– Убери факел, Хетта! Он делает тебя страшной. Хетта нашла на правой стене дружко и вставила в него факел.

– Закрой дверь, – попросила вторую жену Руцина и, когда та выполнила её просьбу, устало добавила: – Надо бы и Эфанду поднять.

– Она уже идёт сюда… Хетта не успела договорить, как скрипнула тяжёлая дверь и в одрину вошла Эфанда. Она тревожно оглядела двух старших жён и тихо спросила:

– Что будем делать, Руцина?

Руцина растерянно подняла голову на младшую и любимую жену своего повелителя и так же тихо ответила:

– Не знаю, Эф.

Эфанда вздрогнула. Никогда ещё она не видела старшую жену такой растерянной и беспомощной.

– Сейчас прибудет друид Юнка и совершит обряд заговора огня, нерешительно напомнила Хетта и вопросительно посмотрела на Руцину.

– Ну и что? – глухо произнесла та. – Мы всё равно опоздали…

Эфанда и Хетта одновременно вскрикнули:

– Как опоздали?! Там… в огне… все погибли?! Руцина покачала головой.

– Ничего вы не поняли, – отрешённо проговорила она. – Хворый сокол летал!

В это время дверь одрины широко распахнулась, и на пороге появился молодой друид воды в голубой обрядовой одежде. Огромный железный поднос, покрытый льняным серым покрывалом, покоился на его руках. Рядом с друидом воды стоял молодой парасит с факелом в руках.

– Княгини готовы? – таинственным голосом спросил Юнка и обвёл женщин насмешливым взглядом. На жреца воды никто не смотрел, и потому его дерзкий взгляд остался незамеченным.

– Готовы, – за всех ответила Хетта и первая сняла убрус с плеч, распустила волосы, вынув из них драгоценные заколки, и спустила рукава рубашки. Её примеру последовали Эфанда и Руцина. Юнка медленно переводил тяжёлый взгляд с гладких, цвета воронова крыла волос знатной кельтянки на рыжие кудри Руцины, а затем на лёгкие, светлые, чуть вьющиеся волосы Эфанды, завистливо оглядывая их полуобнажённые тела, и зло думал: "Их жизнь сейчас принадлежит мне! Что хочу, то и сделаю с ними…" Но в тёмном проёме двери блеснул свет факела, и на пороге одрины показался старый хромоногий Руги с двумя дворовыми слугами.

– Обряд заговора огня Бэрин велел справлять при мне, – громко заявил Руги и выдержал злобный взгляд друида воды.

– Слово верховного жреца – закон для меня! – ответил Юнка, заметно помрачнев, и поискал глазами, куда можно поставить поднос.

Руги пенял его взгляд и по-хозяйски, осторожно выдвинул на середину одрины маленький столик Руцины, предварительно сняв с него свечу.

Друид воды поставил поднос на столик.

– Огня! – приказал он параситу, и тот, сняв покрывало. Поджёг мелко наломанный хворост и чёрные угли, лежащие на подносе.

Все присутствующие взялись за руки и трижды обошли вокруг маленького костра. Затем по команде Юнки все остановились и резко выдвинули руки с широко растопыренными пальцами к огню.

– Ты, огонь, остановись! – медленно и торжественно проговорил Юнка, и все шёпотом повторили за ним магические слова.

– Ты, огонь, жито не ешь! – продолжил Юнка, и опять все шёпотом повторили за ним: – Ты, огонь, жито не ешь!

– Ты, огонь, не делай зла!

И все трижды повторили этот наказ друида воды.

– Огонь, умри! – громко выкрикнул Юнка, и все, ещё раз вскинув руки к огню, застыли. Но языки пламени равнодушно лизали хрупкие палочки и не затухали.

– Нужна кровь! – мрачно проговорил Юнка.

– Бери мою! – взволнованно предложил Руги и протянул друиду правую руку.

Друид вынул из-под полы своей рубахи тонкую узкую металлическую пластинку и кинжал. Взяв управителя за правую руку, он поднёс её к огню и быстро прошептал какие-то слова. Затем друид прокалил над огнём кинжал и надрезал кожу на руке у старика. Руги ревностно наблюдал за всеми действиями друида воды.

Вот Юнка собрал кровь слуги на пластинку, затем прокалил её над огнём и соскоблил в костёр. Огонь затрепетал, съёжился и мало-помалу на глазах у удивлённых зрителей потух.

На некоторое время в одрине стало тихо. Женщины робко отступили от подноса, разогнули напряжённые спины и облегчённо вздохнули.

Боги приняли жертву. Огонь погас. Пожар за грабовой рощей был слаб. Юнка и сам был удивлён, что всё закончилось так быстро.

– Да ты, никак, сожалеешь, что не пришлось прокалить и нашу кровь, насмешливо воскликнула Руцина, закутываясь в убрус. Эфанда и Хетта последовали её примеру.

Юнка молча набросил на поднос льняное покрывало. Парасит взял свой факел и приготовился освещать дорогу жрецу.

Руги перенёс столик Руцины к окну и прислушался к доносившемуся со двора шуму.

– Ба! – растерянно произнёс он. – Да, никак, на дворе дождь вовсю льёт!

* * *

Эфанда, как и все в поселении рарогов, была охвачена глубокой скорбью: вчера состоялось предание огню воинов, погибших в бою с коварными германцами, и нынче душа её всё ещё пребывала в унынии от тяжкого горя рарогов. Скорбь её была искрения и глубока, но мыслями она нет-нет да и возвращалась к Руцине. Эф ни о чём не спросила князя, когда он вернулся в её одрину после посещения первой жены. Она не спала, ждала его, а потому знала, что пробыл он у Руцины недолго. Вчера же вечером одна из жриц любви намёками сказала ей о любви Руцины к Дагару. Не очень-то поверила ей Эфанда. Но, поразмыслив, вспомнила, что и сама не раз видела, как Дагар смущался, обращаясь к Руцине, прикасаясь к её руке или подавая оброненный старшей княгиней убрус. Пожалуй, это меченосец влюблён в старшую жену, ибо взглядом своим она никогда не искала Дагара в толпе, не старалась остаться с ним наедине. Эфанда ревновала и жалела Руцину: она уже стара, хотя ещё и говорят о её красоте. Рюрик же принадлежит только ей, Эфанде. Но тут она вспоминала, как муж её как бы ненароком, случайно брал Руцину за плечи, пытливо смотрел ей в глаза, затем, как бы с шутливой яростью оттягивал за волосы её голову и зло рассматривал на её шее красивый серебряный крестик с распятием Христа-спасителя. Руцина краснела, с вызовом смотрела в глаза князя, ждала, когда он опомнятся, но он не сразу отпускал плечи жены. Чаще всего в таких случаях Руцина тут же уходила в свою одрину и никого не пускала к себе. А Эфанда, видя эти сцены, не знала, как ей вести себя при этом. Ясно, что Рюрик недоволен тем, что старшая жена его открыто показывается в поселении с крестиком на шее, поскольку князь не принимает христианство, но уж очень долго и откровенно пытливо смотрит он в глаза Руцины. Что кроется за этим взглядом? И как может вера в того или иного бога помешать двум людям любить друг друга? Вот и я, женщина, и мой самый дорогой и желанный мужчина, мы оба верим в Святовита; Сварога и Перуна. Но всё это мужские божества! Они помогают мужчинам стать сильными, смелыми и ловкими. И слава богам! Мы, женщины, любим таких мужчин! Из-за них нам понятнее и ближе бог Радогост это бог блаженства! Бог, творящий радость! Он всегда со мной! Он во всем! В жесте руки, повороте головы, в моей летящей походке, в счастливом смехе! Во всем, что окружает меня! И во всем, что по праву принадлежит мне! И Рюрик получает от меня то блаженство, которое ниспослано мне Радогостом! И я должна делать все, чтобы мой бог не был на меня в обиде! Я кормлю любимых птиц Радогоста – гусей и голубей; содержу в чистоте своё тело и постель; не переедаю и не ем слишком жирную пищу; ухаживаю за цветами; знаю, когда собирать, лесные растения и как использовать их; слушаю поучения друидов и оберегаю свою душу от скверны. Вот ветер ревёт за окнами и холодит людям душу. Я чувствую мятежную душу ветра и говорю с ним о том, что возмущает его. И ветер успокаивается! Он рад, что нашёл разумную собеседницу, и уже больше не несёт ненастья. Так же, как с ветром, я разговариваю с грозой и дождём, с морозом и огнём. Так велели друиды, так поступали наши матери и наши бабки. И это завет самой Природы! А Радогост – её властитель! И потому для меня он выше Святовита. Эфанда замерла: открытие, только что сделанное ею, поразило молодую женщину. Но сказать об этом Бэрину или Рюрику она никогда не решится. Слишком смелым было то, что стало для неё откровением!

Возбуждённой этими новыми для неё мыслями Эфанде захотелось глотнуть свежего воздуха. Она подошла к окну, цветные стекла которого преломляли неяркие лучи осеннего солнца, потрогала синее стекло и прислушалась к своему ощущению: стекло излучало холодный синий свет, который почему-то нёс ей беспокойство и тревогу. "Что ещё? Ну что ещё может случиться?.. – мучилась Эфанда и старалась думать только о Руцине. – Дагар так хорош собой. Я хочу, чтобы он всегда был рядом с Руциной. Может быть, тогда и она полюбит его. Да поможет им Радогост во всем!"

Тихонько скрипнула дверь, и на пороге одрины появилась немолодая жрица, охранявшая вход в опочивальню младшей жены рарожского князя. Эфанда вздрогнула, обернулась.

– Миссионеры из родственной нам страны очень хотят побеседовать с самой любимой женой князя рарогов, – напряжённо произнесла жрица и испытующе глянула в глаза Эфанды. Глаза княгини от удивления расширились.

Жрица ещё раз повторила просьбу миссионеров, и, когда наконец Эфанда поняла, чего от неё хотят, служительница Радогостова культа тихо удалилась к себе.

А через минуту в одрину Эфанды вошли Бэрин и миссионер-ирландец. Бэрин, видя удивление на лице маленькой княгини, решил подготовить её к серьёзному разговору. Эфанда нахмурилась, видя, как решительно верховный жрец направился к табуретам, на которых в беспорядке лежали её платья. Бэрин сделал вид, что не замечает недовольства княгини, и, шумно вдохнув насыщенный ароматом сушёных трав воздух одрины, сказал улыбаясь:

– Прости, княгиня, я привёл к тебе учёного человека: он давно хотел поговорить с тобой. Я много рассказывал ему о твоём уме и о том, что ты ведаешь тайны природы.

Эфанда в ответ посмотрела на верховного жреца с таким недоумением, что тот сразу понял: не умеет ещё младшая княгиня скрывать свои мысли. "Ну что ж, – нахмурился Бэрин и подумал; – Придётся и этому учиться, маленькая Эфи!.."

– Ты уж прости, что мы так бесцеремонно ворвались в твой Радогостов уголок, – виноватым тоном произнёс Бэрин и ласково улыбнулся княгине. Совет племени разрешил миссионеру из Ирландии поговорить с тобой о христианстве, но только в моём присутствии. Как ты смотришь на это?

Эфанда пришла в себя. Оказывается, заседал совет, а она ничего об этом не знает. А Рюрик?..

– А Рюрик знает об этом? – беспомощно пролепетала Эфанда, всё ещё не предлагая присесть столь редким гостям.

– Знает, – спокойно сказал жрец и одну за другой пододвинул к печи три табуретки.

– Давайте посидим у огня, посумерничаем, – мирно предложил Бэрин и первым сел прямо напротив топки, в которой и днём и ночью поддерживался слабый огонь, обогревавший одрину княгини.

Справа от себя жрец посадил Эфанду, а слева – лицеприятного, зрелых лет проповедника Акинфа.

– Я не понимаю, зачем нужен этот разговор, ведь Рюрик и слышать не хочет о христианстве! – воскликнула Эфанда и смущённо посмотрела на Акинфа.

Ирландец промолчал. Он внимательно всматривался в лицо молодой женщины, как будто проверял, насколько его впечатление сходно с тем, что говорили о дочери вождя Верцина Бэрин и другие.

– И уж если… Руцина в своё время не смогла убедить Рюрика в необходимости принять христианство…

– Да-да, княгиня! – с жаром перебил её Бэрин, не давая ей договорить. Ты повторяешь слова советников своего мужа. Мы думали точно так же, как и ты, но Акинф всё же хочет побеседовать с тобой сам.

Бэрину было приятно сидеть в этой тесной, маленькой комнатке, где всё выдавало, что здесь живёт молодая женщина, любимая своим мужем: и множество безделушек; и пояс Рюрика, оставленный им накануне; и тот неуловимый аромат свежести, смешанный с запахом сухих трав, который волнует и будоражит мужчину.

– Хорошо, – согласилась наконец Эфанда и, не отводя взгляда от проповедника, сказала: – Пусть тогда он сначала ответит на мой вопрос!

Акинф, тряхнув чёрными кудрями, спускавшимися у него до плеч, тихо рассмеялся и, словно проникнув в мысли маленькой княгини, спросил:

– Какой вопрос изволит мне задать княгиня? Эфанда слегка смутилась: она ещё не привыкла к такому обращению; опустила глаза, как бы собираясь с духом, и спросила о том, что её больше всего мучило, когда она думала о Христе:

– Отчего Бог Отец стал отцом-убийцей своего сына? Бэрин приподнялся с табуретки:

– Ну, Эфи, нельзя же так… толковать!

– А я ждал именно этого вопроса от неё, Бэрин, – спокойно возразил ирландец и тихо попросил: – Не мешай ей узнать всё то, что мучает её мужа.

Эфанда вспыхнула.

– Рюрик знает ответ на этот вопрос. И я могу ответить на него сама.

Акинф удивлённо посмотрел на ожесточившуюся маленькую женщину и растерянно кивнул ей головой.

– Бог предал сына своего Христа и не пощадил его, чтобы примирить с собою народ, который враждовал с ним, а затем он сделал этот народ особо избранным, – на память, но волнуясь от необычайности спора, проговорила Эфанда.

– Так! Всё правильно, – подтвердил Акинф, пристально вглядываясь в порозовевшее лицо Эфанды.

– Так ли уж правильно? – сознательно обыграла ответ ирландца недоверчиво и насмешливо княгиня.

Ирландец, которому была понятна её насмешливость, утвердительно кивнул головой.

Эфанда встала. Бэрин никогда не видел её ещё такой рассерженной. Но и в гневе она не позволила себе ни одного резкого движения, ни одного резкого слова.

– Ты считаешь, что можно предать своего сына? Мой отец – вождь Верцин потерял в битвах четырёх своих сыновей, но он был рядом с ними. Я не могу поверить, чтобы он смог предать их, сколь бы ни важна была причина для этого. Ваша же вера допускает предательство, причём самое позорное предательство отцом своих детей. – На глазах у Эфанды навернулись слезы. Так чего же вы хотите от Рюрика? И ты, Бэрин, тоже допускаешь это?!

Эфанда не могла уже стоять на месте. Ей стало душно. Она отвернулась от своих собеседников и отошла к окну. Бэрин тяжело поднялся с табурета, подошёл к маленькой женщине и осторожно погладил её по плечам. Княгиня, отстраняясь от этой отеческой ласки, нагнулась и распахнула створки окна. В комнату ворвался свежий морской ветер.

Наступила тишина. Акинф сидел сгорбившись на табурете. Волнение рарожской княгини передалось и ему. До чего же упрямы эти рароги-русичи, один Бог знает! Можно подумать, что нет у них большего греха, чем предательство! И кто в это поверит? Да и о каком предательстве идёт речь? Акинф поднял голову и тихо сказал:

– Княгиня, Бог Отец не мог предать своего сына. Эфанда, всё ещё не поворачиваясь, передёрнула плечами. Непонятно было, то ли она озябла от холодного ветра, то ли приняла слова проповедника за уловку.

– Бог Сын бессмертен. Человек не мог его убить. Бог Отец знал это.

Эфанда широко раскрытыми глазами смотрела на миссионера, и вдруг стон вырвался у неё из груди:

– И ты хочешь сказать, что Христос не страдал, когда римляне распинали его на кресте?

Акинф с сожалением посмотрел на молодую женщину:

– Ты так молода и прекрасна, княгиня. Ты ведаешь многие тайны природы, но ты ещё плохо знаешь законы человеческой жизни. Пока тебя никто не предавал! Но это тебя и только пока! Трудно проникнуть в суть наших поступков. И неизвестно, каково будет следствие, если даже знаешь причину. И так пугающее тебя слово "предательство" тоже многосмысленно… Эфанда гневно прищурила глаза:

– Да-да, вот в этом, во многосмыслии, вы, ирландцы, преуспели! И вам непереносима мысль о том, что есть ещё и неподкупные…

– Эфанда, – сурово напомнил ей Бэрин, – ты уходишь от самого главного вопроса…

Эфанда вспыхнула, но сдержалась. Сосредоточиться на самом главном вопросе сию минуту было так трудно.

– Хорошо, – горячо и взволнованно сказала она. – Тогда я повторю свой вопрос: "Разве Божий Сын не страдал, когда римляне истязали его?"

Акинф, не смутясь, твёрдо ответил:

– Страдал!

– Ну вот! – торжествующе воскликнула Эфанда. – Как же тогда это понять?

Акинф жестом пригласил княгиню рарогов присесть. Эфанда повиновалась, а ирландский миссионер всё так же спокойно и твёрдо продолжил:

– Все мы, живущие на этой грешной Земле, страдаем. Вот и люди вашего племени…

– И что ж, ваша вера возводит страдание в закон? Но я не хочу страдать, я хочу радоваться жизни! – прервала его Эфанда.

– Страдания, как и испытания, посылает человеку Бог, – уверенно изрёк Акинф, выдержав напряжённый взгляд Эфанды.

– Наши испытания приходят вместе с германцами. Это они убивают и грабят, жгут и насилуют, – гневно отбивалась Эфанда.

Но Акинф был спокоен.

– Христос, которого много раз предавали: и Иуда, и апостол Пётр, простил врагов своих. Он ушёл смиренно. Ибо зло несёт зло, а насилие – насилие. И так без конца. Кто-то же должен разорвать эту цепь.

– Я понимаю, – сочувственно проговорила Эфанда, – Но зачем же в жизни Христа на Земле было столько печали и мрака? И нас вы со своей верой хотите повергнуть в этот мрак?

– А ваши боги сумели сделать жизнь племени беспечальной, радостной? В вашей жизни только свет и нет мрака? – Глаза Акинфа блеснули, он выпрямился, и лицо его стало строгим.

– Я же сказала, – холодно ответила ему Эфанда, – наш мрак – это наши враги. И кто-то очень умело натравливает их на нас… Рюрик же изо всех сил старается бороться с этим мраком.

– Если бы мы были столь богаты, – перебил её возмущённо Акинф, – что могли бы с помощью войны убеждать людей в силе своего Бога, то мы не посылали бы никуда своих проповедников! – Он встал, выпрямился, отошёл от Эфанды и жёстко произнёс: – Ты умна, княгиня, а потому наберись терпения и выслушай следующее откровение Христа.

Эфанда согласно кивнула ирландцу головой, и тот, закрыв глаза, медленно, останавливаясь на каждом слове, произнёс:

– Кто убог, тот и есть мой верный раб и мудрый тем, что не ищет сомнения в истине моей. Только такого и поставлю господином над домом его!

Эфанда встала и засмеялась:

– Может быть, верный слуга Христа напомнит ещё одну притчу? – Акинф недоумённо посмотрел на неё. – Или мне самой поведать легенду о Вавилонской башне? – всё так же смеясь спросила Эфанда и вдруг резко оборвала свой смех. – Может, ты и прав, Акинф. Пожалуй, все наши беды оттого, что мы слишком самонадеянны. – Она произнесла это таким растерянным голосом, что стало видно, как сама испугалась своих слов.

Акинф затаил дыхание. "Неужели маленькая княгиня и до этого нашего с ней разговора старалась постичь истину Христа? Если это так, то она многого стоит… Как бы мне заставить её до конца открыть свою душу?" – лихорадочно думал миссионер и ласково смотрел на рарожскую княгиню.

– Да, княгиня, люди не всесильны и никак не могут смириться с этой истиной, – тихо проговорил он и протянул к ней руки.

– Но это значит, что ваш Бог жесток и не хочет помочь людям, – хмуро возразила Эфанда, не замечая протянутых к ней рук миссионера.

– Бог есть Бог: он не жесток, а милосерден; испытание людям он посылает с тем, чтобы они поняли истину. И тот, кто постигнет эту истину, становится избранным и как избранный несёт свет истины дальше. Именно поэтому мы должны быть едины и молиться, давая ему понять, что мы знаем 6 его грозной силе и всегда готовы смиренно исполнять его любые заветы, ибо только в них содержится мировая мудрость.

Эфанда покачала головой:

– Ты хочешь сказать, проповедник, что нам не дано приблизиться к истине? И если Рюрик не примет вашей веры, значит, мы будем вечно обречены на испытания, посылаемые вашим Богом?

И тот твёрдо ответил, глядя ей в лицо:

– Да.

– О-о! Это ужасно. – Голос Эфанды прозвучал глухо. – Но Рюрика ведь мне не переубедить, – обречённо проговорила она и беспомощно посмотрела на верховного жреца.

Бэрин понимающе смотрел на поникшую княгиню и молчал. Он верил, что Эфанда сама во всём разберётся. А ирландец между тем продолжал:

– Учение Христа, Эфанда, – он впервые назвал княгиню по имени, словно она уже признала его право быть её учителем, – близко и понятно простым людям. И если сегодня его принимают ещё не все, то завтра оно овладеет душами многих. И мы, проповедники этого учения, не боимся никаких каверзных вопросов. Ибо если бы учение это было ложным, то мы бы сознательно изменили историю жизни Христа на нашей земле. А мы её оставили такой, какой она и была на самом деле. И свидетельство тому – священный холм в Иерусалиме.

Слова ирландского миссионера прозвучали в ушах Эфанды тревожным звоном колокола Сионского храма.

"Ну почему мы все такие разные и так глухи к бедам других?.." – вдруг подумала Эфанда, и лицо её исказила страдальческая гримаса.

– Акинф, ты действительно веришь, что все наши предки когда-то были единым народом, говорили на одном языке, а затем стали строить высокую башню?