Текст книги "Рюрик"

Автор книги: Александр Красницкий

Соавторы: Галина Петреченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

Но тот встал, обнял Гостомысла, переждал, когда тот успокоится, и как-то задумчиво проговорил:

– Совы… чую… совы раскрыли нынче истину. Гостомысл вперил глаза в кудесника и жадно слушал его.

– Я разгадал… тайный смысл этого предсказания, – гладя посадника по руке, прошептал Ведун. Гостомысл застыл, боясь пошевелиться.

– Рюрик должен победителем быть… Вадим! Да-да, именно он погибнет от зла своего, – убедительно добавил Ведун и протянул обе руки к Гостомыслу. Вот увидишь: совы не врут! – горячо прошептал он в лицо посаднику и обнадёживающе, тихо посоветовал: – И утри свои, яко поздние росы, слезы. Рано ты оплакиваешь его.

Гостомысл с трудом перевёл облегчённый вздох: да, ни разу ещё седобородый вещун не обманывал его. Но как предостеречь Рюрика от возможного нападения. Вадима? Как? И так Полюда явно догадывается обо всем, а может, и уверен. Он же знал мать Рюрика. Знал о тайных, таких редких встречах княгини рарогов-русичей с молодым, удалым купцом-словенином в великом, шумном городе Волине. Всё Полюда знает, но пока молчит верный посол. Пока! "…А надолго ли хватит терпения у умного советника", – терзался посадник и вдруг вспомнил, как свыше тридцати лет назад этот же старец, этот же Ведун, тогда ещё и вовсе не седовласый, предсказал ему: "…Э-э, молодец, умыкнеши ты младую инакожительницу великаго рода, и поча она от тебя сына, якого ты поведаешь лишь тридцати лет от роду и дашь ему версты судьбы своей и земли родной тоже…"

Ведун разгадал причину улыбки, скользнувшей по губам Гостомысла, и, ничего не сказав, медленно пошёл к порогу светлицы…

ГОСТИ

Прошёл ещё год. Вроде бы ничего особенного за это время и не произошло. Рароги-русичи получают исправно гривны за службу; когда надо – воюют противу кочевников, болгар, буртасов, иногда и мадьяр, но чаще противу норманнов. Отвоёванное себе, как и полагается, оставляют, а по тёплому лету торговать едут, купцами на время становятся. А нагрянет враг – тут же на коня, меч в руки или секиру добрую – и снова в бой!

Нынешняя весна выдалась в Ладожье вроде спокойной. Славяне землю вспахали, дружинники Рюрика, как и прежде, подсобляли, как могли. Заржавели и, кажись, поистёрлись крючья в бойницах Ладожской крепости. Князь приказал снять их со стен, отколоть крепёжную часть и сжечь, чтобы никто не видел, сколь в ней бойцовской хитрости заложено, а металлическую часть повелел отнести к старейшине городской общины и спросить, не нужна ли где будет.

Старейшина подивился, осторожно покрутил круторогий крюк и дал указание на земле его испробовать: можа, глубже пахать будет вместо орала? И опробовали: железный крюк брал глубже только рыхлую почву, лёгок он был для славянской земли. А когда поверх крюка догадались привязать огромный камень и проволочь их вместе по земле, вот тогда крюк действительно взял глубже. Вот тогда охам и ахам не было конца. Всё селение вышло глядеть на дивную пахоту. Необычный плуг был тяжёл, но резал землю легко, обнажая мощный серый пласт. И хотя труд был радостен, был он всё-таки и очень тяжёл, потому и меняли славяне и рароги друг друга чаще.

После того как ладожане вспахали всю паровую землю, на поле вышли нарядно одетые женщины с детьми, у которых на груди были подвязаны небольшие чистые холщовые мешочки с зерном. И началось священнодействие. Размеренным шагом, лёгкой вдохновенной поступью с востока на запад шли женщины и плавными жестами ласковых рук забирали зерно из детских сумок. Идущие рядом с женщинами дети понимали, что их матери сейчас творят великое таинство, которое под силу только людям с чистой душой. Живое зерно, благословенно падающее из их рук на благодатную почву, должно дать обильные всходы. И дети не чувствовали тяжести сумок, и рыхлая пахота не утомляла ног. Движения тел были плавными, почти певучими, и ритм их совпадал с мелодией нехитрой песенки, которую напевали словенки:

 
Как посеяла я полюшко,
Загадала свою долюшку,
Загадала свою долюшку:
Скоро ль буду я в неволюшке?..
 

И долго ещё, пока догорала вечерняя заря, Рюрик с Эфандой, сидя на крыльце, слушали эту бесконечную песню.

– Хорошая песня! – вздохнув, грустно сказала Эфанда, когда женщины закончили петь. – Но у неё всегда другие слова. Видимо, здесь все умелые сказители, – с добрым удивлением добавила она и посмотрела на мужа.

Рюрик кивнул своей младшей любимой жене, словно подбадривая её. Он всегда находил в её рассуждениях что-то особо сокровенное.

– Хорошо пели словенки: "Как хочу быть я в неволюшке!" – с робкой улыбкой снова тихо заговорила Эфанда. Женщины внизу примолкли, и княгиня не хотела, чтоб её слышали.

Рюрик вопросительно вскинул брови.

– Как хорошо быть в неволюшке у любимого! И у всех народов это самая сладкая неволя! – проговорила она быстрым шёпотом и испугалась, что слишком много сказала. Мать всегда учила её молчать о своих чувствах, какими бы сильными они ни были… "Чувства проявляются в заботах, а не в словах, любила повторять мудрая жена вождя. – Чуй его душу и внемли его нуждам". Иногда и отец, с радостью поглядывая на подрастающую красавицу дочь, лукаво говорил: "Мы, мужчины, видим все, но чаще всего хотим видеть покорную душу женщины… – и хитро подмигивал дочери. – Вся краса женщины, Эфанда, – в её мудрости, а мудрость – многолика. Приучайся к мудрости, дочь!" Эфанда многого не понимала сначала, но первое, что она сумела постичь, – это умение слушать. С этого и началась многоликость её мудрости. Затем она научилась терпеть. Как хотелось говорить, когда к матери приходили жрицы, садились на медвежьи шкуры и ласково о чём-нибудь спрашивали маленькую девочку. Она произносила те слова, которые слышала вокруг, путала их значение, вызывая смех, но ловила возмущённый взгляд матери и… смолкала. Позднее, когда её о чём-нибудь спрашивали, она отвечала далеко не так, как думала, а так и только то, что желали услышать от дочери вождя. Нет, не потому, что вырастала лицемеркой, а потому, что поняла; её душа никого по-настоящему не волнует. И это вовсе не потому, что люди злы или дурны, а просто у всех на сердце свои, кровные заботы и чужие никого глубоко не трогают. Нет, она не замыкалась в себе, в мире своих женских забот. Она жила нуждами матери, отца, соплеменников, а теперь вот – заботами мужа, но всегда помнила наказ матери: "Да, у него уже есть две жены! Возможно, будет ещё три, а ты будь для него единственной!" Нелегко это было принять сердцем, но она приняла и, помня сказания о царских гетерах, старалась освободить свою душу от ревности. Эфанда доставала из маленького плетёного короба древние писания, в которых говорилось о загадочных лемурах и туранцах, об атлантах и Питри, спустившихся с Луны; о царских правителях с Венеры, знавших, как побороть ревность в сердце, развивая особые свойства души. Её поражало величие тайн, окутывавших жизнь Неба и Земли, и крепкая связь их. Она так хотела бы постичь эти тайны, но не для того, чтобы повелевать своим мужем, как Руцина, которую так любил и всё же оставил Рюрик, а для того, чтобы быть ему советчицей и постепенно научиться говорить только то, что идёт прямо из души, от всего сердца и вовремя. Говорить кратко и трепетно, что так трогает душу Рюрика.

Рюрик улыбнулся словам Эфанды о "самой сладкой неволе" и поправил убрус на её плечах. Весной в Ладожье вечера прохладные и сырые, как и у них, в Рарожской бухте, не застудилась бы любимая. Крыльцо хоть и на высоких столбах, а туман проникает всюду.

Только Эфанда хотела сказать что-то в ответ на заботу мужа, как дозорный с вышки, возведённой прямо во дворе Рюрикова дома, крикнул:

– Князь, к тебе поздние гости с пристани! – С какой вестью? – с досадой спросил Рюрик. Дозорный вгляделся ещё раз в сигналы, подаваемые взмахами факелов с другой вышки, и растерянно доложил:

– Из Новгорода, от Гостомысла и Вадима, послы для разговоров едут.

Рюрик встал со скамьи и недоумённо пожал плечами:

– К чему бы это? Что им ещё от меня надо?– тихо спросил он скорее себя, чем ожидая ответа, и тут же пожалел об этом: ведь рядом жена, душу которой нельзя омрачать.

Эфанда молча пожала плечами и нахмурилась. Она быстро встала со скамьи, порывисто обняла мужа, прижалась к нему и тут же отпрянула – знала, что больше занимать его внимание нельзя.

– Не горячись, слышишь? – прошептала она.

– Попробую. Посмотрим, что из этого получится! – Голос его прозвучал мягко, но глаза потемнели. – Надеюсь, в моём доме они будут мирны! – будто ответив её беспокойной думе, быстро проговорил он.

Эфанда уткнулась лицом в его плечо и горько созналась:

– Не хочу оставлять тебя с ними. Тревожно мне что-то.

Рюрик погладил жену по голове, поцеловал её в лоб и некоторое время смотрел вдаль, прислушиваясь к своим ощущениям. Нет, спина не напрягалась сама собой, ледяного прикосновения секиры он не ощущал. Да и Бэрин с параситами сделали своё дело. В последние дни Рюрик чувствовал себя увереннее и уже решил, что и Вадим с Гостомыслом успокоились. Нет, ошибся, видно. Просто было затишье перед… Рюрик побоялся даже в мыслях назвать грядущее событие так, как он его понимал. "Что Святовит даст, то и будет", сурово решил он. Открыв дверь, князь позвал слугу.

– Проводи княгиню до одрины, – приказал он верному Руги и, когда они исчезли за поворотом, ведущим в клеть Эфанды, закрыл за ними дверь.

"Разговор с ночными гостями ей слушать ни к чему, – хмуро подумал он и недобро проворчал: – Ежели хотят, чтоб варяжский князь их принял с честью, пусть приходят вовремя, а не тогда, когда он двух первых жён отправил на охоту, а третью спать уложил". Князь прошёлся крупными шагами по крыльцу, собрался с думами, несколько раз с сомнением покачал головой как бы в ответ на свои мысли, а затем, откинув длинные седые пряди волос назад, решительно тряхнул головой и, как кольчугу, одёрнул свою кожаную сустугу. Массивная серебряная цепочка при этом тяжело и зловеще брякнула. Рюрик, пряча от дворовых смуту в своей душе, нахмурился, сжал кулаки и приказал слуге, дежурившему во дворе:

– Позвать мне Дагара, Гюрги, Ромульда, Вальдса и Фэнта. – Немного помолчав, он добавил: – Вели немедля развести огонь в очаге.

Слуга послушно исполнил оба наказа князя и заодно^ зажёг в доме факелы.

Рюрик посмотрел на людей, беспокойно суетившихся во дворе, и понял, что визит послов ильменских правителей тревожит всех и предстоящая ночная встреча ничего хорошего не сулит.

Ни с того ни с сего в центр двора выбежал самый умный, самый старый пёс и сначала громко залаял, надрывая глотку, а затем завыл. Кто-то попытался увести пса, но тот увёртывался и, пока не оповестил всех о своём предчувствии, никому не позволил себя угомонить. Дворовые хмуро обсуждали это происшествие и второпях убирали со двора остатки льна, пеньки и шерсти. На вышку, где дежурил постовой, прилетел ворон, за ним другой, и оба начали, вытянув шеи, каркать что есть духу. Постовой замахнулся на них палкой, вороны отлетели на соседнее дерево и там ещё раз грозно прокаркали. Дворовые и это явление обсудили и приняли к сердцу. Согнув спины, они со страхом заканчивали спешные дела во дворе и тихо скрывались за дверями своих жилищ.

Рюрик нахмурился, подведя итог своим наблюдениям, и пошёл в клеть за боевыми доспехами. Заменив кожаную сустугу на кольчугу, он подошёл к шлему и задумался: "В своём доме встречать гостей в полном ратном облачении?! Стыдно, досадно и обидно… Да и что считать своим домом? Это деревянное строение на двадцать клетей? Земля и здесь горит под ногами", – мрачно заключил он и уже взял шлем в руки, но в это время тихо скрипнула дверь и на пороге княжеской клети появился обеспокоенный Бэрин.

Рюрик обернулся на скрип двери, не оторвав рук от шлема, и хмуро посмотрел на жреца.

Бэрин тяжело вздохнул, перевёл взгляд с тревожного лица Рюрика на его руки и тихо спросил:

– Проклинаешь меня?

Рюрик удивлённо вскинул брови, нахмурился, подумал и честно ответил:

– Нет… Ты же не мог предполагать тогда, в Рароге, чем всё это… обернётся.

Бэрин опять вздохнул, сделал нерешительный шаг вперёд, к Рюрику, хотел помочь ему надеть шлем на голову, но, заметив смущение князя, печально попросил:

– Позволь, я понесу твои шлем и меч.

Рюрик посмотрел в горестные глаза жреца и, не задумываясь, вложил в его руки свои доспехи.

Когда все военачальники собрались в гридне князя, в ворота его двора осторожно постучали.

Дворовым слугам пришлось отворить ворота и впустить неожиданных гостей, которые были малочисленны, но конны.

Нет, князь не вышел на крыльцо встречать гостей. Слуги князя приняли коней у новгородцев, отвели их в стойла и предложили гостям следовать за ними, объявив, что Рюрик ждёт их у себя в гридне. Гости, напряжённо оглядываясь по сторонам, прошли в дом.

Распахнулась дверь гридни, и слуга огласил:

– Вышата, посол Гостомысла, боярин из Новгорода. Рюрик оглядел немолодого уже человека, одетого в добротную перегибу, подбитую лисьим мехом, и в тёмные шерстяные домотканые порты, заправленные в кожаные сапоги. Русые его волосы густыми прядями спадали до плеч, обрамляя чуть красноватое лицо с открытым взглядом голубых глаз. Борода у боярина окладистая. Роста боярин среднего, сложения – крепкого.

Князь пошёл навстречу гостю и протянул ему руку.

– Рад приветствовать посла Гостомысла, – сухо сказал он, хотя гость ему сразу пришёлся по душе.

Вышата ничего не ответил, руку пожал и прошёл к отведённому ему месту за столом. Он поклонился знатным варяжским военачальникам, не ища в их взглядах ни милости, ни симпатии к себе, и сел.

– Беско, посол Вадима, – чуть громче назвал слуга второго гостя, и все насторожились.

По внешнему виду Беско – а имя это распространено среди славян так же широко, как у рарогов имена Руги, Олаф и Верцин, – ровесник Рюрику. Да так оно и есть. И был он высок, строен, светловолос, короткобород, сероглаз, одним словом, – красив. Одет он был в кольчугу, стоящую дорого (отец посла заплатил за неё диргемами[73]73
  Диргема, дирхема (араб.) – старинная серебряная арабская монета.


[Закрыть], ибо сплетена она была из серебряных тонких колец). Рубаха под кольчугой красная, шерстяная, украшена арабскими монетами. На ногах кожаные высокие сапоги. Да, по всему видно, что сей витязь и привередлив и богат. Богатый посол новгородского князя внимательно оглядел гридню варяга, самого варяга и его одеяние, бросил взгляд на факелы, на пустой стол… всё понял и затаился. Варяжские военачальники тоже насторожились, но растерянности у них не чувствовалось.

Рюрик молча указал Беску его место за столом и с любопытством посмотрел на следующего гостя.

– Веремуд! – воскликнул слуга. – Посол изборских кривичей.

Военачальники Рюрика как по команде переглянулись, но смолчали: два лета минуло с тех пор, как убили Триара в Изборске. Что же теперь?

Веремуд выглядел чуть старше Рюрика. Это был широкогрудый, низкорослый, с узким лбом, широким носом и с большими карими глазами кривич, знавший, что своей внешностью никого не прельстит. На нём была простая, но добротная меховая одежда. Он медленно поклонился Рюрику, его военачальникам и косолапо прошагал на отведённое ему место. Рюрик внимательно оглядел кривича и вдруг понял, что, несмотря на неприглядную внешность, посол из Изборска ему понравился.

– Радько, посол белоозерских словен, – между тем представил слуга последнего гостя и медленно вышел из гридни.

Радько был весь в сером: серая перегиба, подбитая заячьим мехом, серая льняная рубаха, украшенная металлическими пластинами возле отворота, и серые же порты, заправленные в кожаные сапоги. Он выглядел зрелым мужем со своими мохнатыми тёмными бровями, серыми глазами и обветренным лицом, окаймлённым тёмной окладистой бородой. Бросив взгляд на пустой стол и оценив это должным образом, он поклонился всем без улыбки, занял уготованное ему место и взглянул на Вышату.

Гостомыслов посол понял взгляд весянина и без длинных речей начал высказывать то, что волновало новгородского посадника:

– Долгих обид копить Рюрику на нас не надо, – тихо, но решительно начал он и взглянул на князя рарогов, задержав взгляд на его тяжёлой кольчуге.

Рюрик выдержал его взгляд молча.

– Весь Новгород шлёт тебе поклоны, – уже мягче продолжил Вышата и, несмотря на то, что не увидел в ответ на свои слова ни доброй улыбки, ни другого отклика, добавил: – Но удивляется умножению твоей дружины.

"Ага! Всё ясно! – злорадно отметил про себя Рюрик, но и на этот призыв ничего не ответил. – Пусть выскажет все, чему научил его новгородский мудрец", – хмуро подумал он, глядя послу в лицо.

– Новгород думой терзается, но молву и смуту не затевает, чует, что князь варяжский подобру поступит! – вроде бы и доброжелательно проговорил Вышата, обведя спокойным взглядом варягов, но Рюрик вновь промолчал, и Вышате пришлось продолжить: – Два года искали мы убивцев братиев твоих, тихим голосом проговорил он и, тяжело вздохнув, добавил: – Но так и не нашли.

Все затаили дыхание. Вышата понял: задел за больную рану, но отступать не имел права и, низко склонив голову, угрюмо пояснил:

– Весяне глаголят, что сие дело рук буртасов: те лихи, прытки и зело часто на наши земли набегают.

Рюрик от возмущения чуть запрокинул голову, но от слов сдержался, плотно сжал побелевшие губы.

Вышата, видя недоверие не только Рюрика, но и всех его военачальников, спокойно указал на Радько и уверенно изрёк:

– Посол Белоозера подтвердит наше усердие.

Тот молча склонил голову.

Рюрик обернулся на своего военачальника, командовавшего теперь Сигуровыми меченосцами, и громко сказал:

– Фэнт, ты служил с моим братом в Белоозере. Помнишь ли ты этого человека? – резко спросил он его.

Фэнт встретился с настороженным взглядом белоозерца и твёрдо ответил:

– Нет.

Наступила тишина.

Вышата на минуту растерялся, но тут же нашёлся:

– Сие не беда! Ваше селение было вдали от самого Белоозера! Вы могли и не видеть друг друга. Сие не страшно…

– Нет, сие страшно, – перебил его возмущённый Фэнт. – Вся городская община зело часто наведывалась к нам. Всех местных бояр мы с поклонами встречали, всех мы ведали, но никто из них не лез к Сигуровой машине. Как стал наведываться Вадим и его люди, так всё и изменилось! – быстро и взволнованно проговорил Фэнт, уверенный в подвохе.

Вышата не смутился, всё так же спокойно он оглядел военачальников Рюрика.

– Мы уже пытали Вадима… – начал он, намереваясь уйти в сторону от нежелательного для него разговора. Да, с Фэнтом и весянином вышло неладно, но Гостомыслу нужен мир…

– А почему всё вы да вы? – вскипел Ромульд, яростно перебив Вышату. Братьев убили у Рюрика, дружинников побили множество наших, а судить-рядить вы начали! Дозволение-то нами было получено четыре лета назад, – горячо воскликнул он и, повернувшись к своему князю, нервно спросил: – Рюрик, и долго они нам головы будут морочить?

Рюрик встал и спокойно, но хмуро сказал:

– Эта дума меня тревожит больше всего, Ромульд. Но я хочу послушать речи и других послов. – Он оглядел кривича и ильменского словенина, ожидая, что они скажут.

Веско переглянулся с Веремудом: надо действовать, как уговорились.

Веремуд принял вызов Рюрика и хриплым голосом проговорил:

– Ты увёл дружину Трувора и оставил без защиты наш город.

– Та-ак, – протянул угрожающе Рюрик. – Что дале?

– А дале ничего не будет, ежели ты вернёшь дружину назад, – смелее ответил Веремуд, выдержав ярый взгляд варяжского князя. – И с тою же машиною! – вдруг выпалил он.

Это прозвучало как гром среди ясного неба. Варяги вскочили со своих мест. Рюрик выскочил из-за стола и гневно закричал на кривича:

– Которую вы изуродовали вместе с телом моего брата?

Ромульд молниеносно бросился к ним и вовремя отвёл руку князя.

– Рюрик, остановись! – закричал он. – Дагар! Держи его!

Дагар подскочил с другой стороны и, обхватив руками друга, пыхтя, проговорил:

– Уйми злость! Они нарочно прибыли пытать наше терпение!

– Сколько ж его можно пытать?! – прокричал Рюрик. – Они расселили нас врозь, как детей рабов! Они обезглавили моих братьев, изуродовали эти чудо-машины, поубивали лучших воинов, а теперь добираются и до меня! крикнул он так, что и словенские послы встали со своих мест и в замешательстве оглядывались.

– Мы не уродовали их машин, – не выдержал Веско и выскочил навстречу Рюрику. – Они изуродовали их сами!

Наступила мёртвая тишина.

– А тебе… откуда это ведомо? – страшным шёпотом прохрипел Рюрик. – Ты там был? А? – И он метнулся к Беско так быстро, что никто не успел помешать.

Вышата схватился за голову.

Дагар вцепился в правую руку Рюрика, готовую вынуть меч. Ромульд быстро встал между Веско и князем.

– Какой думник прислал на сии переговоры такого петуха? – крикнул он, обращаясь к Вышате. – У вашего князя есть спокойные головы иль нет? – зло спросил он, глядя на Беску.

Тот вздёрнул голову и яростно прокричал:

– Так ведайте же все: Синеуса и Трувора убил он, Рюрик! – Беско ткнул пальцем в сторону князя.

– Что-о? – Рюрик, казалось, онемел от бесстыдной клеветы. В глазах его на мгновение потемнело, в ушах послышался гул, и, смертельно побледнев, он стал терять равновесие. Ромульд с Дагаром подхватили князя и усадили его на табурет.

– Да-да! – воспользовавшись минутным замешательством, прокричал Беско, отбежав от Рюрика на безопасное расстояние и обращаясь к его военачальникам. – С тайным прицелом! Чтоб забрать их дружины и создать великую силу себе!

– Ложь! – рявкнул Вальдс, разозлённый наглой выходкой Вадимова посла, и подтолкнул Фэнта. – Что ты-то молчишь?

– Нет, не ложь! – кричал, надрывая глотку, Веско. – Есть люди, которые могут сие подтвердить! И трижды! – бесновался посол Вадима.

Рюрик повёл тяжёлой головой и убедился, что всё видит и слышит.

– Подлый наветчик! – глухо проговорил он, поднимаясь с места и опираясь на руки друзей. – Вадим запустил тебя сюда, как змею, чтобы нанести мне смертельный укус. Но я – жив! – медленно, но грозно заявил он. – Жив! крикнул он вдруг и решительно двинулся на Беско. – И отомщу за своё поругание! – почти прохрипел он, решительно выхватил меч и вдруг закричал что было сил на попятившегося словенина: – Защищайся, поганая гадина!

Все вскочили со своих мест, заметались по гридне, закричали: послы бросились к Беску, военачальники метнулись к своему князю.

– Не подходить! – крикнул Рюрик так, что все мгновенно отступили от него. – Новгород хочет ещё варяжской крови вкусить! Пусть отведает! Ты готов? – почти прорычал он Беску. Тот стоял с мечом наготове.

– Беско, опомнись! – вдруг возопил Вышата, рванувшись в сторону Вадимова посла. – Отрекись от клеветы, пока не поздно.

– Уйди прочь! – яростно выкрикнул посол Вадима.

– Беско, отрекись! – отчаянно взмолился ещё раз Вышата. – Рюрик, подожди!

– Поздно! – в один голос ответили разъярённые воители и скрестили тяжёлые мечи.

Взметнулась седая прядь на голове Рюрика; вскинулась левая рука, сохраняя равновесие его натренированного тела; молниеносно обрушилась на врага правая рука с верным мечом, который и достал уязвимое место. Беско вскрикнул, схватился левой рукой за шею, не укрепив правого взмаха. Рюрик размахнулся ещё раз, и голова Беско покатилась к ногам Вышаты. Тело Вадимова посла рухнуло, залитое кровью.

Лица присутствующих сковал ужас. Все застыли на своих местах.

Вдруг раздался женский крик. Возле порога гридни лежала бесчувственная Эфанда. Все недоумённо переводили взгляд с князя на неподвижную княгиню и не шевелились.

Рюрик бросил меч. Рукавом отёр лицо от кровяных брызг. Пустыми глазами оглядел всех и с огромным трудом, отыскав в мелькавших перед глазами чёрных точках лицо Дагара, почти беззвучно попросил:

– Возьми послов под стражу как заложников. Остальное – потом… – и, шатаясь, направился к выходу из гридни.

Ромульд поднял Эфанду.

Рюрик оторопело уставился на них.

– Она всё видела, – тихо пояснил Ромульд, ожидая княжеского гнева.

– Вальдс! – тихо позвал Рюрик. – Подними слуг, утрой стражу, – и, посмотрев на бледное, бесчувственное лицо жены, судорожно всхлипнул…

* * *

А на следующее утро в той же, но выскобленной после ночного происшествия гридне Рюрик проводил спешный военный совет, на который созваны были военачальники всех трёх дружин и совет городской ладожской общины. Совещались о дальнейшей жизни варягов-россов на земле ильменских словен.

Рюрик был хмур, но решителен.

– Вальдс, – обратился он к главе дружины Трувора. – Чую, ты хочешь вернуться в Изборск. Обжитое место, знакомые люди – всё понимаю. Но сейчас не время нам разъединяться. Вадим опять не даст покоя ни тебе, ни Фэнту. Фэнт, какую думу держишь ты?

Фэнт, не раздумывая, ответил:

– Правда твоя, князь, надо повременить.

– Мне опостылел Новгород с его кознями и вероломством, – резко проговорил Рюрик и, обратившись к главе ладожан, заявил: – Нынче же я и Фэнт двумя дружинами отправляемся в Новгород, там и определим свою судьбу и судьбу всех, кого заманил на свои земли хитрый Гостомысл. Не держи гнев на нас, ладожанин Мирошко, – сурово проговорил Рюрик и поклонился главе городской общины, пожилому словенину с открытым, добрым лицом, который низко склонил голову в ответ на поклон варяжского князя. – Не хотят новгородцы ладить с нами, терпение наше испытывают. Кончилось терпение. Хочу идти войной на Новгород! – зло воскликнул князь. – Но вас, ладожан, как кровных братьев и сестёр, мы полюбили. Вас в обиду не дадим. Вальдс с дружиной будет охранять вас, как и прежде, в нашей крепости. Я и жён своих вам доверяю, с вами на время оставляю. Так что верь: вернусь и всё миром улажу, торжественно промолвил Рюрик и снова поклонился ладожскому старейшине.

Мирошко слушал князя, кивал головой, а когда Рюрик закончил, он, встав, обратился к нему:

– Позволь речь краткую сказать, не откажи, Рюрик.

– Говори, Мирошко, – разрешил удивлённый князь и сел на своё место.

Все настороженно затихли.

– Я давно знаю Гостомысла, – начал Мирошко, ожидавший, что варяги при одном только имени новгородского посадника взбудоражатся. Так и есть. Все заворчали, загудели, но Рюрик прикрикнул;

– Я позволил ему глаголить! Военачальники примолкли и опустили головы.

– Я понимаю ваш гнев, – спокойно продолжил ладожанин, – но не верю, чтобы это Гостомысл злоумышлял противу тебя, Рюрик! Не верю!

Все опять возмущённо загудели.

– Не гудите! Дайте сказати мне все, что я должен вам сказати, – без обиды потребовал тишины Мирошко. – Ведь Гостомысл рисковал своею головою, когда позвал вас сюда, – искренне сказал он и в наступившей тишине убеждённо добавил: – Но всё же позвал! Ох, как много у нас ещё буйных голов, и со всеми он пытается рядиться! – горячо проговорил ладожанин и, видя, что все понемногу заинтересовались и слушают его, с болью в сердце продолжил: – Ему приходится быть лисом, а порой и волком; но вот с Вадимом ему миром не поладить. Тут застрельщик всех бед, ясное дело, – Вадим! – горестно вздохнул Мирошко. – Я тебя вот о чём просить буду, Рюрик, – взволнованно продолжил он. – Не губите понапрасну новгородцев, кровь зря не проливайте! Возьмите лишь Вадима! Он ныне стоит того, – с горечью признал Мирошко и грустно добавил: – Хоть и бывал зело храбр в боях со кочевниками и славу завоевал себе немалую…

Все затихли и уставились на Рюрика. Князь молчал. Со склонённой головой слушал он Мирошко и очень бы хотел поверить его простым, сердечным словам, но в душе был такой мрак, что ничему хорошему не верилось.

– Коли хочешь чего выведать о новгородском посаднике, то допроси Вышату, – тихо посоветовал Мирошко Рюрику, понимая и сочувствуя ему. – Он много лет с ним во друзьях…

Рюрик поднял голову, хмуро посмотрел на ладожанина и глухо проговорил:

– Дагар, пусть введут Вышату.

Посол вошёл осунувшийся, с чёрными кругами под глазами от бессонной ночи.

Он как-то дико посмотрел на всех и отрешённо стал ждать своей участи.

Рюрик понял его состояние, но спросил жёстко:

– Вышата, вспомни, после того как убили Сигура и Триара, не проговорился ли Гостомысл, что знал об этом.

Вышата недоумевающе уставился на князя варягов и никак не мог сообразить, что от него требуется. Ноги едва держали его.

– Сядь, – догадался предложить ему Рюрик. Посол сел на складной табурет и вытер слабой рукой пот со лба.

– Пусть принесут ему отвар наперстянки, – распорядился князь.

Вышата дрожащей рукой взял ковш с тёплым отваром и сделал несколько жадных глотков.

– Ты понял, о чём я тебя спросил? – обратился к послу Гостомысла Рюрик, когда тот немного ожил.

– Да, – слабо отозвался тот.

– Сможешь говорить? – тихо и с неподдельным участием вдруг спросил его Рюрик: он вспомнил, что он сам переживал, увидев убитых братьев.

– Да, – уже чуть твёрже ответил Вышата и, не дожидаясь дальнейших расспросов, медленно и тихо заговорил: – Гостомысл в те годы был на перепутье. – Все недоумённо переглянулись, но смолчали. – Да-да! – тихо заверил всех посол и пояснил: – Ни Синеус, ни Трувор не пожелали миром раскрыть тайны машин нашим воинам. Они подозревали всех нас в коварстве.

– А разве сие не так? – жёстко спросил Рюрик, глядя Вышате в глаза.

– И так, и не так, – отозвался Вышата, не опустив перед князем своего взора.

Все возмущённо загудели, но князь взмахом руки восстановил тишину.

– Дале! – хмуро потребовал он.

– Я ведаю только одно: к твоим братьям многажды мы обращались с миром и просили поведать тайны их машин, они отказали… – горько сказал посол и безнадёжно махнул рукой. Он опустил голову, сложил ладони лодочкой и зажал их меж колен.

– И Гостомысл не скорбел, узнав о расправе с моими братьями? – с болью спросил Рюрик, наблюдая за беззащитными движениями новгородца.

– Скорбел! – глухо ответил Вышата. Он поднял голову и глянул на Рюрика. – И многажды бранил за это Вадима, – вырвалось у Вышаты. – Он даже заказал Ведуну поминальный камень поискать по рекам, – Тяжело вздохнув, вспомнил посол Гостомысла.

Рюрик слегка вздрогнул.

– Они бы не тайничали со своими машинами, ежели бы вы повременили со своими требованиями, а вы вот уже который раз заставляете нас обороняться или биться с вами, – медленно, чётко выговаривая каждое слово, молвил князь.

Вышата промолчал, приняв долю вины и на себя. Он опустил плечи, голову и, поникнув, ждал следующих вопросов.

– Что было потом?

– Потом Гостомысл с Вадимом вынуждены были скрываться от твоего справедливого гнева, чтобы не выдать в твои руки тех, кто убил Синеуса и Трувора, – с досадой ответил посол, не поднимая головы и не глядя на князя. Он чуял, что Рюрик и так всё ведает, и рассердился на его лишний, как ему показалось, вопрос.

Рюрик понял его досаду, но, идя своим ходом в этой беседе, зло спросил Вышату:

– А почему теперь им понадобилось чернить меня?

– Сие не им, а ему – Вадиму! – резко поправил Вышата князя, вскинув голову, и, не дав хода его поднимающемуся гневу, быстро добавил: – Гостомысл долго уговаривал Вадима смириться, но тот оказался глух.