Текст книги "Глаз Лобенгулы"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Сидя в зале ожидания, я вновь и вновь прокручивал в голове письма, прочитанные мною в Рамаве и послужившие причиной столь дальнего путешествия.

…Оказавшись волею судеб во второразрядном мозамбикском порту, старпом Владимир Боев был вынужден возглавить работу по перевозке груза на территорию ЮАР. Вначале всё шло согласно установленному графику: зерно исправно перегружали с корабля на автотранспорт и частями переправляли в пункт назначения. Однако ближе к завершению разгрузки Бейру неожиданно сотрясли повсеместные мятежи и забастовки. На всех причалах в одночасье появились громкоголосые деятели, одетые в полувоенную форму, на всех углах зазвучали возбужденные голоса агитаторов, призывающих к восстанию, и работа в порту сразу же застопорилась. Нанятые капитаном корабля водители дружно заявили, что их грузовики «вышли из строя», а докеры вообще покинули территорию порта без каких бы то ни было объяснений. Но то, что дозволено жителям страны с капиталистической экономикой, абсолютно чуждо уроженцам страны победившего социализма! На судне в очередной раз объявили аврал, и команда трое суток подряд спешно очищала трюмы и загружала на транспортные поддоны последние несколько сотен мешков и ящиков. Дело оставалось за малым – каким-то образом вывезти всё это из охваченного мятежом портового города.

Капитан лично опросил всех членов экипажа, но выяснилось, что лишь трое из них (в том числе старпом Боев) имеют навыки управления автомобилем. Но что такое три человека, если требовалось более тридцати водителей?! С большим трудом удалось отыскать и уговорить на один (последний!) рейс еще с десяток местных «пенсионеров», которые, несмотря на царившие в городе беспорядки, решились-таки ради заработка рискнуть.

Однако для формирования полноценного конвоя водителей по-прежнему не хватало, и капитан пребывал в тихой панике. За срыв ответственного задания на родине его ждали неприятности, вплоть до лишения партийного билета. Словно в ответ на немые мольбы капитана, в портовую конторку неожиданно ввалились дюжина плечистых парней и с порога заявили, что они, дескать, наслышаны о трудностях советских моряков и горят желанием помочь. Конечно, их визит выглядел несколько подозрительно, но… время поджимало, и капитан обреченно махнул рукой в знак согласия. Наутро сформировали примерно из тридцати машин последний караван и торопливо выпроводили его с припортовой площади.

Для присмотра за столь разношерстной публикой трех водителей из корабельной команды равномерно распределили по всей автоколонне. В головной машине ехал штурман, примерно в середине рулил матрос Осипенко, а замыкающим был назначен Владимир Васильевич Боев. Первые пятьдесят километров машины четко придерживались заданной скорости и соблюдали оговоренную дистанцию, однако потом одна за другой начали «выходить из строя», внезапно съезжая на обочину и вызывая тем самым непредвиденные остановки и дорожные заторы. Разумеется, к каждому очередному «пострадавшему» грузовику немедленно сбегались водители других машин, и начинался чисто африканский «консилиум» – с битьем кулаками в грудь и бросанием головных уборов в кирпично-красную шоссейную пыль.

Старпому приходилось тяжелее всего, ибо в его обязанности как замыкающего входило следить за тем, чтобы грузовики не перекрывали узкое шоссе полностью и не отставали от колонны, а «сломавшиеся» машины оперативно получали необходимую помощь. К счастью, все поломки на поверку оказывались весьма незначительными: лишь один грузовик пришлось взять на прицеп. Тем не менее вся эта суета сильно затянула время, отведенное на первый дневной переход. И поскольку ночевать в глухих джунглях никому не хотелось, на «летучке» было принято решение дотянуть хотя бы до деревушки Мукамбене, лежащей тридцатью километрами восточнее первоначально намеченного рубежа.

Сумерки в экваториальной зоне нашей планеты наступают на удивление быстро. Когда стало не видно капота собственной машины, скорость, и без того невеликая, снизилась еще больше. Перегруженные грузовики, утробно завывая моторами, уныло ползли по петляющей в чаще леса дороге, буквально уткнувшись бамперами в габаритные огни друг друга. Владимир Васильевич из последних сил сжимал баранку, с трудом удерживаясь от непреодолимого желания свернуть на обочину и поспать хотя бы часок. Дневная жара и треволнения последних суток вымотали его до предела, и поэтому когда двигавшаяся перед ним машина замерла и ее стоп-сигналы погасли, он мгновенно упал на горячее пропыленное сиденье и… провалился в небытие.

Проснувшись утром следующего дня, привычно вскинул к глазам запястье левой руки, чтобы взглянуть на часы, и тут же обнаружил… их отсутствие. Осмотрелся. Он находился в незнакомом, крайне бедно обставленном помещении. Стояла мертвая тишина. Встревоженный исчезновением памятного японского хронометра, Владимир Васильевич торопливо ощупал карманы и с ужасом убедился, что денег и документов тоже нет. Медленно, стараясь не шуметь, он поднялся со своего убогого ложа, приблизился к завешенному серой тряпкой окну и сквозь узкую щель осмотрел доступное взгляду пространство. Увиденное его не порадовало. Открывшийся взору кусочек деревенской площади был ограничен двумя хижинами и отчего-то завалившимся набок грузовиком, которым накануне управлял он сам. Подозрительным показалось и то, что на данном пятачке пространства не было видно не только людей, но даже свиней или кур, служивших, как известно, непременным атрибутом любого деревенского двора. Владимир Васильевич пришел к выводу, что находится вовсе не в Мукамбене. Но где же тогда?

Он осторожно выбрался из хижины и, опасливо озираясь, начал продвигаться вдоль стены. Прямо за углом, метрах в пятнадцати от себя, увидел армейскую палатку, из-за небрежно откинутого полога которой грозно торчал ствол ручного пулемета. Боев тотчас отступил назад, приняв на ходу решение на время затаиться, чтобы впоследствии, сориентировавшись в обстановке, выработать план дальнейших действий. Неожиданно сзади зашуршали чьи-то шаги, и не успел старпом оглянуться, как толчок в спину чем-то твердым заставил его распластаться в дорожной пыли.

Выждав некоторое время, Владимир Васильевич чуть приподнял голову, сплюнул забившийся в рот песок и, насколько это было возможно, поднял руки вверх, выказывая тем самым полную свою покорность. Его энергично подняли с земли и поставили на ноги. Перед ним стояли плечистый гигант в синей набедренной повязке и с охотничьим ружьем на плече и воинственно скалящий прореженные чьим-то кулаком зубы низкорослый кафр в цветастом тюрбане и порванной на груди майке с надписью «Pepsi».

– Кто вы, господа? – спросил старпом, воспользовавшись английским как наиболее привычным вне родины средством общения.

– Иди прямо, – с сильным акцентом хрипло рыкнул гигант, подкрепив приказ болезненным толчком в плечо.

Сопротивляться было бессмысленно, и Боев, не опуская рук, побрел в окружении конвоиров в сторону палатки с пулеметом. Навстречу, сонно щурясь, вышли два коренастых парня в серых рабочих куртках, в которых старпом тотчас узнал «водителей», явившихся накануне в порт. Судя по их ухмылкам, они его тоже узнали. «Похоже, – догадался Владимир Васильевич, – массовые поломки грузовиков на марше происходили неслучайно. В результате неизбежной суеты часть их переместилась в конец колонны, а потом, воспользовавшись наступившей темнотой, на одной из дорожных развилок самозванцы попросту свернули в сторону, чего я в силу своей усталости не заметил. И теперь вот пожинаю плоды собственной невнимательности…»

В этот момент парни расступились, последовал очередной сильный толчок в спину, и старпом влетел в палатку, больно ударившись ногой о груду каких-то ящиков. Со всех сторон послышались издевательские смешки, и Владимир Васильевич поднялся и огляделся. В палатке было темно, но в углу горела керосиновая лампа, и постепенно он различил силуэты нескольких плохо одетых, но хорошо вооруженных людей. Сидевший возле источника света бородатый негр лет тридцати отложил в сторону лист бумаги, который, видимо, перед этим изучал, и строго взглянул на старпома. Его круглые глаза засверкали столь яростно, что в палатке мгновенно наступила тишина. Негр повелительно взмахнул рукой, и собиравшийся уже гордо расправить плечи Боев получил такой сильный удар по шее, что снова рухнул на колени.

– Посмотрите все на этого презренного прислужника империализма! – на ломаном английском произнес бородатый, указывая на поверженного старпома пальцем. – И та смерть, от которой сдохнет сейчас этот презренный наймит, будет ждать всех врагов нашего непобедимого народного движения!…

Он еще долго распинался о страшных мучениях, уготованных пленнику, но Владимир Васильевич уже не слушал. Решив, что выбраться отсюда живым не суждено, он мысленно прощался с семьей. Из глаз непроизвольно покатились слезы…

Когда прозвучала громкая команда на незнакомом языке, старпома грубо подхватили под руки и выволокли на площадь. В нескольких шагах от себя он увидел место своей скорой казни: вкопанный в землю столб, испещренный пулевыми отметинами и заляпанный темно-бурыми пятнами засохшей крови. Спустя несколько секунд Боева подвели к этому «идолу смерти» и связали руки позади него так, что он едва мог поднять голову.

Собравшаяся перед местом казни группа бандитов насчитывала человек пятнадцать и напоминала небольшое воинское соединение. «Повстанцы» выстроились в неровную шеренгу и с почтением поглядывали на бородатого предводителя, который, явно гордясь полувоенной формой, занял место на правом фланге. Обозрев свое разношерстное воинство, главарь поднял правую руку с зажатым в ней пистолетом и начал громко зачитывать на ходу сочиняемый приговор, упоминая то и дело презренных американцев, англичан и вообще всех белых угнетателей, лишающих африканский народ свободы и независимости. Чтобы его понимал и осужденный, бородатый, страшно коверкая слова, произносил свою пламенную речь по-английски.

И тогда Владимир Васильевич, отчетливо осознав, что жить осталось считанные минуты и терять уже всё равно нечего, решил подать голос протеста.

– Вы на кого руку подняли?! – закричал он во всю мощь своего привыкшего отдавать команды голоса. – Какой я вам капиталист-американец?! Откройте глаза! Я прибыл из Советского Союза с братской помощью для вашей страны! Я коммунист, я советский гражданин! Как смеете вы вершить самосуд над представителем первой в мире страны равенства и братства? Знайте, ваши действия не окажутся безнаказанными!!!

Бородатый, пораженный столь зычным голосом и, главное, убедительностью речи приговоренной к расстрелу жертвы, замер на полуслове. Потом жестом подозвал к себе гиганта в синем набедреннике и низкорослого кафра. Те, виновато потупив глаза и переминаясь с ноги на ногу, с явной неохотой передали командиру вещи, изъятые из карманов старпома. Держа в руках синий паспорт моряка с гербом СССР на обложке, предводитель повстанцев приблизился к столбу и, приподняв голову Боева, стал сличать его лицо с вклеенной фотографией. Затем в задумчивости направился к своей палатке. За ним вереницей зашагали и подчиненные, бросая на ходу в сторону пленника недружелюбные взгляды.

Старпом остался один. Потянулось тягостное время ожидания своей участи, зато теперь он мог без помех осмотреть место, куда его забросила судьба-злодейка. Взору предстала дюжина хаотически разбросанных круглых построек с соломенными крышами, окружавших тщательно очищенное от растительности пространство, которое поначалу он ошибочно принял за деревенскую площадь. Теперь же, разглядев за постройками несколько металлических каркасных хранилищ, Владимир Васильевич догадался, что это вовсе не деревня, а просто временно пустующее поселение наемных рабочих, которые, отработав сезон, разъехались по домам, оставив «времянки» до следующего года. А огромные кучи веток и полусгнившей листвы у ближайшего ангара подсказали, что в поселке жили обычные лесорубы.

Участившиеся укусы злобных африканских мух, привлеченных запахом человеческого пота, заставили его задуматься о собственной судьбе. «Почему бандиты действуют столь нелогично? – задал он вопрос сам себе, резкими движениями головы стараясь отогнать назойливых насекомых. – Почему сначала дали возможность выспаться, а потом уж решили пристрелить? Может, у африканцев мозги устроены иначе, чем у европейцев?…»

Время шло. Нещадно палило солнце, яростно жужжали насекомые, нестерпимо болели выкрученные руки. И лишь когда светило достигло зенита, к пленнику вразвалочку приблизился уже знакомый гигант. Молча развязал затекшие запястья и отработанным толчком в спину направил старпома к «штабной» палатке. На сей раз Боева встретили более «приветливо»: предложили даже кружку воды и кусок черствой лепешки. Привередничать он не стал: привыкший к почти военному судовому режиму желудок давно уже болезненными спазмами требовал удовлетворения чувства голода, а особенно – жажды! Тем не менее старпом постарался сохранить достоинство: демонстративно пережевывал лепешку излишне медленно, а глотки делал самые что ни на есть мелкие.

Бородатый предводитель, положив перед собой два листа бумаги, начал допрос. Степень продуманности его вопросов и ту тщательность, с какой он записывал ответы, Владимир Васильевич принял за добрый признак: «Раз им столь интересна моя скромная персона, значит, вряд ли собираются пускать в расход. Какой тогда смысл выяснять, где и кем я работал и с какого года состою в партии?»

По окончании растянувшегося часа на два допроса его отвели в уже знакомую хижину, объяснив по пути не столько словами, сколько жестами, что в случае попытки к бегству ему просто отрубят голову.

Оставшись один, Боев щепкой проковырял в глинобитной стене дыру и приник к ней. «Наблюдательный пост» получился почти идеальным: хорошо просматривались и штабная палатка, и значительная часть поселения. Впрочем, ничего особенного пока не происходило: лишь прогуливались взад-вперед вооруженные люди да время от времени менялись у палатки часовые. Ближе к вечеру туземцы развели костер, на котором курчавый, иссиня-черный повар принялся готовить тушку какого-то животного, насадив ее на железный вертел. Вскоре запахло жареным мясом, и у старпома засосало под ложечкой. Когда спазмы стали непереносимо болезненными, ноги сами по себе понесли его к костру. Виновато разведя руками, он присел на корточки рядом.

– Хашинба аб мукезе, – добродушно приветствовал его повар, – иногу дадуон.

Не понявший ни слова Владимир Васильевич энергично закивал головой, шумно втянул носом исходящий от огня дымок и круговыми движениями ладони помассировал живот, активно причмокивая при этом губами. Забавная мимика пленника вызвала у курчавого широкую улыбку. Он ловко отхватил от тушки кусочек и, насадив на кончик ножа, протянул старпому. За первой порцией радушно последовала вторая, но тут к костру начали подтягиваться повстанцы. Распахнутые рубахи и майки с зияющими прорехами, амулеты, татуировки и разнокалиберное оружие подсказали Боеву, что основу отряда составляет обычная местная голытьба. В покрытых явно трудовыми мозолями руках винтовки и ружья смотрелись столь чужеродно, что становилось очевидно: вряд ли только жажда обогащения или врожденные преступные наклонности заставили бывших работяг уйти в лес и взяться за оружие. Размышления старпома прервали появившиеся у костра предводитель шайки и его приближенные.

Командир бросил на внутренне съежившегося пленника мимолетный взгляд, но, к удивлению последнего, ничего не сказал. Усевшись на подстеленную гигантом попону, он повелительным жестом дал начало вечерней трапезе. Все сразу оживились, забулькала разливаемая из калебаса по кружкам желтоватая жидкость, зазвенели алюминиевые миски, в которые повар поочередно накладывал что-то похожее на разваренную пшенную кашу. Покончив с раздачей странного варева, он принялся уверенными движениями разделывать мясо. Подавая тарелку с самым аппетитным куском предводителю, повар вопрошающе кивнул в сторону неподвижно сидящего моряка. Бородатый недовольно поморщился, но всё же разрешающе дернул подбородком. Увидев перед собой миску с вожделенной едой, Владимир Васильевич облегченно вздохнул.

«Наверно, они всё же увидели во мне друга, – думал он, энергично включаясь в общую трапезу. – Значит, не позже чем завтра проводят до какой-нибудь оживленной трассы, и к вечеру я доберусь до корабля». Старпом мечтательно заулыбался, представив удивленное выражение лица капитана, но уже через секунду нахмурился: «Ему же придется из-за меня объясняться с пароходством! Ну да ладно, авось обойдется. Должны же там, в конце концов, понимать, что в одиночку против группы вооруженных людей не попрешь?! К тому же нам давали четкое указание – не вступать в конфликты с местными ни при каком раскладе…»

Ужин подошел к концу. Опустевшие миски были отставлены в сторону, и под звуки невесть откуда взявшихся барабанов и латунных тарелок повстанцы приступили к ритуальному танцу. Выстроившись цепочкой и издавая гортанные крики, они принялись столь рьяно скакать и прыгать вокруг костра, что старпом поневоле озаботился состоянием их пяток. Командир отряда некоторое время взирал на пляску со стороны, но потом не выдержал и тоже присоединился. Владимир Васильевич остался единственным зрителем. На его взгляд, танец больше напоминал воинскую тренировку, нежели художественную самодеятельность. Повинуясь замысловатой барабанной дроби, бойцы то угрожающе подпрыгивали на месте, то резко пригибались, словно уклоняясь от удара, то ожесточенно размахивали руками, будто расправляясь с невидимым противником… Фантастические тени, отбрасываемые истово вращающимися фигурами, буйно метались по стенам хижин, усиливая охватившее старпома чувство нереальности происходящего.

Прежде подобное он видел только по телевизору – в передачах Юрия Сенкевича «Вокруг света». Теперь же его самого угораздило каким-то чудом оказаться на обширной африканской поляне, в центре которой дружно отплясывали, рычали и выли полуголые воины неизвестного племени. «Да, будет о чем рассказать дома!» – мечтательно вздохнул Владимир Васильевич.

Когда ритуальная пляска-тренинг закончилась, самодеятельные артисты, тяжело дыша и утирая пот, начали разбредаться в разные стороны. Гигант, только что слоноподобно прыгавший подле своего командира, тут же подошел к старпому, похлопал по плечу и жестом указал на отведенную для него хижину: пора, дескать, возвращаться в место заключения. Однако на сей раз обошлось без унизительных толчков в спину, и Владимир Васильевич заснул с ощущением скорого завершения выпавшего на его долю неприятного жизненного эпизода.

Утреннее же пробуждение доказало прямо противоположное. Грубый окрик, бряцанье оружия и ничего не соображающий спросонок Владимир Васильевич, едва успев сунуть ноги в сандалии, уже бежал в веренице каких-то людей по раскисшей от утренней влаги тропе. Лишь окончательно проснувшись, он начал озираться по сторонам в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо. Однако ни повара, ни гиганта, ни даже кого-либо из вчерашних танцоров рядом не оказалось. И только когда все выбежали на довольно широкую поляну, старпом понял, что за ночь отряд просто увеличился не менее чем в три, а то и в четыре раза. Во всяком случае, далеко впереди мелькала знакомая пятнистая куртка главаря банды, то и дело заслоняемая широченной спиной его могучего подручного. Еще он заметил, что многие бойцы, объединившись по двое, несут на шестах мешки, очень похожие на те, которые совсем недавно он перевозил на своем корабле.

«Всё ясно, – догадался Боев, – часть груза осталась в поселке из-за поломки грузовика, вот за ней-то и подогнали новых носильщиков… Интересно, куда мы направляемся? Может, к шоссе?»

Однако по выглянувшему вскоре из-за деревьев солнцу он, быстро определившись со сторонами света, понял, что вместе со всеми, напротив, удаляется от побережья. Настроение резко упало, и Боев решил во что бы то ни стало прояснить ситуацию на первом же привале. Но когда – спустя пять часов непрерывного бега! – привал был наконец объявлен, сил ни на что уже не осталось. Старпом в изнеможении прислонился к дереву и, едва дыша, безучастно наблюдал за непонятными передвижениями бойцов с мешками зерна. Минут через двадцать те вообще растворились в окружающих зарослях, и несколько уменьшившийся отряд снова продолжил движение.

Не успевший отдохнуть Боев, спотыкаясь и обливаясь потом, тащился позади всех, мысленно проклиная судьбу, жару, кровожадных мух и слишком ретивых партизан. Спустя еще несколько часов, показавшихся вечностью, отряд достиг наконец небольшой деревушки, и Владимир Васильевич почувствовал, что долгожданный отдых близок. За невысоким кривым забором одного из дворов он вдруг увидел настоящую корову, и его охватило страстное желание немедленно испить подзабытого на вкус парного молока! Но стоило ему направиться к забору, как из-за плеча тут же выдвинулось винтовочное дуло…

С того дня так и повелось. Боев мотался по Центральному Мозамбику в составе непрерывно кочующего отряда, а все его попытки хоть как-то прояснить свое будущее наталкивались либо на издевательское «непонимание» либо на унизительное игнорирование. Мало того: командир, заметив, что пленник более-менее освоился с походной жизнью, приказал нагружать его наравне со всеми разного рода ношей. Вначале Владимиру Васильевичу вручили увесистый мешок с продовольствием, затем добавили еще и английскую винтовку «Ли-Энфилд» 1904 года выпуска. Патронов к ней, правда, не выдали, но объяснили, что в случае боевого столкновения ею можно пользоваться в качестве, например, дубины…

Волей-неволей старпом втянулся в подкинутые судьбой обстоятельства и после некоторого периода отчуждения начал понемногу знакомиться с членами вооруженной группы. Первым, с кем он по-настоящему подружился, стал отрядный повар Пако. Прекрасно сознавая, что его новый знакомый – личность довольно примитивная, Боев и разговоры с ним вел самые что ни на есть простецкие. Зато благодаря Пако он научился не только понимать местное наречие, но и мало-мальски изъясняться на нем. А освоив необходимый словарный минимум, сблизился потом и с другими повстанцами.

Не без трудностей, но в итоге ему удалось-таки наладить довольно сносные отношения почти со всеми бойцами, за исключением трех-четырех человек из ближайшего окружения командира, прозванного в отряде Мунги (подпольная кличка, в переводе означающая нечто среднее между «свирепый» и «беспощадный»), Мунги, как вскоре выяснил Владимир Васильевич, занимался не столько борьбой за политические права и свободу, сколько банальными грабежом и разбоем. Хотя он частенько и выступал перед бойцами с пламенными речами, обличающими продажную политику правительства, однако любимым занятием как и для него, так и для всего отряда было устраивать засады на глухих участках дорог с целью захвата какого-нибудь очередного грузовика. Вернее, груза, на нем перевозимого.

Сей «боевой маневр» был отработан им до мелочей. Обычно партизаны еще затемно залегали в придорожных кустах у крутого поворота, принуждающего водителей снижать скорость, предварительно протянув через дорогу тонкую бечевку с привязанной к ней странной конструкцией из старого футбольного мяча и длинной цветастой тряпки. Едва машина замедляла ход, бечевку натягивали, приподнимая над землей, и водитель инстинктивно жал на тормоза, полагая, что на дорогу выбежал маленький ребенок. К остановившемуся грузовику тут же бросались бойцы Мунги. Один приставлял к голове водителя ствол обреза, а другие тем временем проворно забирались в кузов.

Если груз представлял хоть какой-то интерес, машину отгоняли в лес, где слаженно и оперативно разгружали. Шоферу предварительно завязывали глаза и связывали руки и ноги, однако по завершении операции вместе с грузовиком возвращали на то же место, где бедолага угодил в засаду. Разумеется, при подобных налетах обходилось без стрельбы: какого-либо противодействия налетчикам водители, как правило, не оказывали. К тому же справа и слева от места проведения операции всегда выставлялись небольшие заслоны, обязанные в случае появления нежелательных свидетелей подать условный сигнал.

В один из таких заслонов, с целью окончательного и бесповоротного подчинения, определили вскоре и старпома. В ответ на его попытку протеста кафр, называвший себя Омоло Нитонго, достал из-за пояса остро наточенный мачете и многозначительно помахал им на уровне шеи. Пришлось Владимиру Васильевичу подчиниться и носить с того дня за отрядным пулеметчиком две самодельные коробки с пулеметными обоймами, исполняя обязанности второго номера в расчете. Именно в этой роли во время очередной засады он и попал в крайне щекотливую ситуацию.

Весь день бойцы отлеживались в убогом деревянном «балаганчике» вблизи шоссе, а в четыре часа ночи, поливаемые нудным моросящим дождем, выступили в поход. Позицию заняли только к рассвету. Группа из трех человек, в том числе и Владимир Васильевич, удалилась вправо от места засады метров примерно на сто пятьдесят, и укрылась в листве густого придорожного куста.

С точки зрения старпома, позицию для пулемета выбрали крайне неудачно: основная часть шоссейного полотна оказалась скрыта от наблюдателей его крутым изгибом. Хорошо просматривался лишь тот участок, на котором собственно, и должен был произойти захват грузовика. Однако сам пулеметчик и его напарник, похоже, готовились не столько к тому, чтобы своевременно отразить возможную атаку с фланга, сколько к возможности созерцать предстоящее действо с максимальными удобствами. Отложив оружие, они соорудили из веток мягкое ложе и преспокойно разлеглись на нем, вполголоса что-то обсуждая меж собой.

Старпом перебрался чуть дальше и, пристроившись на поваленной бурей акации, стал наблюдать за дорогой и «подельниками», одновременно прикидывая, как безопаснее и незаметнее оторваться от своих похитителей. Он уже предпринимал пару-тройку подобных попыток, но каждый раз убеждался, что находится под пристальным, хотя и ненавязчивым с виду контролем. Удобнее всего было бы, конечно, попытаться затеряться в каком-нибудь городке, но, к сожалению, крупных населенных пунктов повстанцы избегали – на денек-другой останавливались только в крохотных деревушках или на скотоводческих хуторах.

Со временем Боев сообразил, что в большинстве тех мест, где им давали приют, у главаря просто имелись либо тайные склады, либо верные сообщники. Скорее всего, Мунги щедро делился с обитателями этих поселений награбленным, благодаря чему выглядел в их глазах этаким мозамбикским Робин Гудом – уж слишком охотно и отчасти даже подобострастно те выделяли ему носильщиков и телеги для перевозки очередных «трофеев». Убедившись в этом, Владимир Васильевич пришел к неутешительному выводу, что пытаться сбежать из плена «на удачу» – в высшей степени неразумно: где бы он потом ни появился, у кого бы ни попросил ночлега, о его местонахождении немедленно доложат Мунги. Оставалось только терпеливо ждать какой-либо нестандартной ситуации, способной предоставить шанс для безопасного и одновременно надежного побега.

…Время ожидания тянулось невыразимо медленно, пробивающие листву капли дождя препротивно стекали за шиворот. По шоссе прошло уже несколько машин, но сигнала к началу операции всё не было. Водители, наслышанные, видимо, о горьком опыте коллег-предшественников, предпочитали теперь передвигаться плотными колоннами по пять-шесть грузовиков за раз. Внезапно раздавшийся резкий скрежет тормозов заставил старпома встрепенуться: громоздкий трейлер, потеряв управление на скользком шоссе, развернулся поперек трассы, и его несло сейчас прямо в их сторону. Рядом затрещали кусты, и к Боеву подскочил облепленный мокрыми листьями пулеметчик. Третий же член команды прытко исчез от испуга в зарослях.

Водитель трейлера, обнаружив перед собой двух вооруженных людей, дал полный газ и принялся энергично выкручивать рулевое колесо, стараясь вытянуть машину на спасительный асфальт. Дабы укрыться от летящих из-под колес ошметков грязи, Владимир Васильевич неловко отпрянул в сторону и… налетел на уже изготовившегося к стрельбе пулеметчика. Прозвучала короткая неприцельная очередь, после чего, потеряв равновесие, оба кубарем полетели в ближайшую лужу.

Пользуясь моментом, водитель выскочил из кабины и помчался в сторону шоссе. Старпом, первым поднявшись на ноги, бросился следом, решив, что вот и наступила наконец та самая нестандартная ситуация. К тому же в случае неудачи всегда можно будет оправдаться: кинулся, мол, в погоню за водителем.

Внезапно на шоссе вылетели старомодный, экстравагантного кремового цвета «мерседес» и полицейский джип. Вырвавшийся далеко вперед водитель трейлера бросился им наперерез, призывно размахивая руками. «Мерс» от неожиданности отчаянно заюзил, пытаясь уклониться от столкновения, и через мгновение вылетел на обочину, с треском врезавшись в ствол толстенного дерева. Джип тут же затормозил, и из него выскочили трое полицейских с автоматами. Один направил ствол на несчастного водителя, а двое других помчались к пострадавшему лимузину.

Обрадовавшись столь удачному стечению обстоятельств, старпом рванул навстречу представителям власти, но не успел сделать и пяти шагов, как один из них выпустил в его сторону короткую предупредительную очередь, и он счел за благо упасть на землю. Полицейский же, посчитав, видимо, что подстрелил одного из «нападавших», снова хищно прицелился в бестолково мечущегося по шоссе водителя. Вдруг из леса оглушительно застрочил старенький «Брен» пулеметчика.

Положение моряка приняло весьма незавидный оборот: находясь между противоборствующими сторонами, он рисковал получить пулю от любой из них. Первым замолк бандитский «Брей», и Владимир Васильевич, спасаясь от яростно палящих полицейских, пополз назад, к «своим».

Вернувшись на брошенную позицию, увидел, что подстреленный командир расчета безжизненно валится набок. Боев оглянулся. От разбитого «мерса» в его сторону бежали пятеро вооруженных и непрерывно стреляющих людей. Тогда старпом, пригибаясь едва ли не до земли, добежал до памятной акации, выхватил из-под нее кожаную сумку с пулеметными лентами, вернулся и, укрываясь от пуль за телом погибшего, подтянул пулемет к себе. Прежнее неприятие насилия разом улетучилось: речь шла о собственном выживании.

– Оттянуть стопорную защелку, выбросить пустую обойму, – бормотал старпом, вспоминая армейские навыки, – вставить новую до упора, передернуть затвор…