Текст книги "Глаз Лобенгулы"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Э-э, нет, мое солнышко, – отрицательно покачал я головой. – Тут, боюсь, правило всеобщего братства не сработает. Волею небес в этой хижине собрались трое друзей и… врагов одновременно. Еще совсем недавно я считал Вилли лучшим другом, а он… обокрал меня и бросил на съедение диким зверям. Мунги же, напротив, гнался за нами от самого Матембе с целью убить, а вместо этого… спас нас с дядей от верной гибели. То есть, грубо говоря, стал моим новым другом. Так что у меня теперь два выхода. Если я помогу Мунги, он, я не сомневаюсь, поможет нам с дядей покинуть вашу страну. А вот если оставлю в живых Вилли, он наверняка постарается помешать этому: лишившись алмазов, этот тип непременно поднимет тревогу, чем создаст нам дополнительные трудности. С другой стороны, если я надумаю предать своего черного напарника и приму предложение Зомфельда, то войну мне объявят уже друзья Мунги. А за время совместного с ними путешествия я убедился, что с поставленными задачами они привыкли справляться на сто процентов… Так что, как ни крути, придется выбирать из двух зол.

– Но почему нельзя просто поделить камни на троих? – не сдавалась Найтли. – Если это и впрямь алмазы, значит, их стоимость довольно высока, и, следовательно, каждому даже от трети достанется приличная сумма!

– А с какой стати я должен делиться? – подал голос Мунги, вникший наконец в суть нашего разговора. – Алмазы принадлежат моей стране, моему народу, и только я вправе распоряжаться ими!

– Ты сначала найди их, – глумливо усмехнулся Вилли.

Глаза Мунги загорелись нехорошим огнем. Резво вскочив, он носорогом бросился на Зомфельда. Однако тот будто того и ждал: в самый последний момент резко согнулся, и Мунги со всей силы налетел животом на его клинообразный затылок. Тотчас завязалась борьба за выпавший из рук Мунги кинжал. Как ни странно, Зомфельд оказался проворнее. Схватив нож первым, он занес лезвие над противником, но, видимо, плохо рассчитал удар: ему удалось лишь задеть щеку и чуть поранить левое плечо Мунги.

Тут уж и я, не мешкая более, ринулся в схватку и, улучив момент, довольно сильно приложил немца по темечку рукоятью «Астры». Стряхнув с себя обмякшее тело врага, Мунги с болезненным стоном схватился за щеку.

– Бешеная гиена, – прошипел он, засовывая злополучный кинжал за пояс, – чуть глаз мне не выколол!

По щеке команданте ярким ручейком стекала кровь, сквозь рукав кителя тоже начала просачиваться темно-красная жидкость. Найтли вновь пришлось «открыть лазарет». Пока она обрабатывала раны Мунги, я вплотную занялся Зомфельдом: замотал ему полотенцами рот и глаза и скрутил руки за спиной, на всякий случай притянув их к ногам, тоже связанным.

Затем приступил к поискам алмазов. Вещей у пары имелось немного, но их, как я знал, успел уже осмотреть Мунги. Конечно, небольшой мешочек легко можно было укрыть в тех же соломенных стенах или под крышей, но тогда поиски грозили растянуться до утра. Вдруг мне бросилось в глаза, что нигде не видно моей сумки с автоматом. И тут же в памяти всплыла картинка, виденная совсем недавно: по дороге вышагивает веселый Вилли с небрежно перекинутой через правое плечо курткой… левой рукой он ведет под уздцы лошадь, а поперек груди… Сумка с моим мини-автоматом!

– Погоди, – остановил я Мунги, приступившего после перевязки к повторному обыску, – кажется, мы вообще не там ищем. Надо найти седло! Лошадей ведь положено по окончании пути расседлывать, а седло вешать для просушки, не так ли? Пойдем в крааль, поищем там…

– А этот? – кивнул командир на оклемавшегося и начавшего с мычанием кататься по полу Вилли.

Я посмотрел на пленника, потом на Найтли. Судя по ее сочувственному взгляду, обращенному на Зомфельда, надеяться на то, что она не развяжет его, не приходилось.

– Я пойду один, – бросил я многозначительный взгляд в их сторону, – а ты присмотри за обоими.

До кольцевой изгороди крааля я добрался в несколько прыжков. Луна скрылась за облаками, и далее пришлось действовать на ощупь. Как назло, под руку долго попадались лишь теплые бока лошадей да коров. Наконец я споткнулся обо что-то вроде кормушки и, начав осторожно обходить ее, наткнулся неожиданно на свисающий сверху ремень подпруги. Подергав за него и догадавшись, что вожделенное седло навешено именно на эту стойку, я быстро отыскал его, стащил вместе с дорожными сумками вниз и поспешил обратно.

Когда я вернулся в хижину, Мунги метнул в мою сторону убийственный взгляд: время поджимало неумолимо. Я лихорадочно принялся потрошить дорожные сумки. Пачки патронов от моего BXP, бритвенные принадлежности, запасная уздечка, банки с консервами… Наконец, на самом дне сумки мои пальцы нащупали знакомый замшевый мешочек.

– Найтли, – обратился я к обиженно отвернувшейся к стене девушке, – хочешь посмотреть на камешки, из-за которых мы едва не поубивали друг друга?

Девушка заносчиво шмыгнула носом, однако женское любопытство пересилило. Она по-кошачьи приблизилась ко мне как раз в тот момент, когда я высыпал камни на обнаруженный в сумке кусок бязи.

– Ах! – удивление и восхищение прозвучали в ее голосе одновременно.

Несмело протянув руку к сверкающему даже при тусклом свете керосинки «Глазу Лобенгулы», Найтли ласково провела пальчиком по его отшлифованным граням. Залюбовавшись ею, я на какое-то время вновь забыл обо всем. Исходящие от девушки горячие волны магнетизма помимо воли заставляли подчиняться ее колдовскому очарованию.

«Что за дурацкая у меня судьба? – думал я, почти физически страдая от невозможности сию же минуту зарыться в ее волшебные волнистые пряди. – Почему вожусь тут с какими-то седлами, пистолетами и алмазами, когда все они не стоят и ноготка этой красавицы?!»

В реальность из мира сладких грез меня вернул резкий металлический звук. Мунги, вдоволь, видимо, налюбовавшись моим автоматиком, вставил в него обойму и теперь пытался привести его в боевое положение.

– Э, э, извини, друг, – поспешно выхватил я у него BXP, – это очень опасная машинка! Вот, смотри: это – твои камни, – придвинул я к нему тряпку с алмазами, – а это – моя игрушка, – водрузил я автомат на шею.

– О'кей, – согласно кивнул командир. – Но если захочешь поменять свою игрушку на один из алмазов, только скажи… А теперь пора уходить

Я принялся торопливо распихивать по карманам обнаруженные у Зомфельда патроны, а Мунги – складывать камни обратно в мешочек. Искоса я взглянул на Найтли и по ее растерянному виду – она в это время наблюдала за исчезающими в мешочке камешками, – вдруг понял, что она будет безумно благодарна мне даже за самый мелкий из них.

– Мунги, друг, а мне, случаем, не полагается какой-нибудь камешек за то, что я спас тебя от ножа этого типа? – кивнул я в сторону лежащего на полу Зомфельда. – Согласен даже на самый маленький, – улыбнулся я как можно дружелюбнее.

Мунги ничего не ответил. Набив мешочек, он просто оставил маленькую треугольную пирамидку на куске ткани. Я всё понял.

Подняв кристаллик, подкинул его на ладони и протянул девушке:

– Прими его на память обо мне. Кто знает, как сложатся наши судьбы? Если будешь носить этот камешек при себе, возможно, наши дороги когда-нибудь снова пересекутся…

Найтли радостно зажала пирамидку в кулачке, нежно и признательно глядя мне в глаза. Случайно мы соприкоснулись пальцами и тут же испуганно отпрянули друг от друга, словно обоих ударило током. К горлу подступил комок. Взмахнув рукой в прощальном жесте, я молча шагнул к порогу. Мунги тотчас подхватил стоявшую у дверей винтовку и шагнул в ночную тьму. Пригнувшись, я двинулся следом. На улице к нам бесшумно присоединился Омоло.

Чем дальше мы отходили от притихшей в ночи деревушки, тем тоскливее становилось у меня на душе.

«И куда я тащусь? – думал я, шлепая по смачно чавкающей грязи. – Чего ради волокусь за этими бандитами? Мое истинное счастье осталось там, в соломенной хижине! Причем наедине с еще одним таким же бандитом, только белым… Может, нашинковать своих спутников свинцом да метнуться обратно? Прикончить ублюдка Вилли, присвоить его документы… Потом, в крайнем случае, свалить всё на Мунги… А самому вместе с Найтли мчаться со всех ног к пограничному переходу! А когда местные власти начнут разбираться со всеми трупами, мы будем уже далеко…»

Завороженный этой дьявольски приятной картинкой, я вдруг поймал себя на мысли, что и в самом деле при целиваюсь в маячащую в трех шагах впереди спину Омоло. По счастью, передо мной тут же возникло укоряющее лицо дяди.

– Тсс, – кафр вдруг резко остановился и присел на корточки. – Лежать, не говорить!

Я машинально присел и только теперь сообразил, что мы почти уже достигли окраины Пафури. Прямо перед нами, всего в каких-то пятнадцати метрах, лежала центральная дорога, по которой неторопливо прогуливался парный патруль. Лунный свет тускло бликовал на стволах их винтовок, а мерный звук каблуков по дробленому гравию болезненно отдавался в ушах. Согнувшись в три погибели, мы сидели в траве до тех пор, пока солдаты не скрылись за фасадом административного двухэтажного здания. Затем ползком, стараясь не шуметь, перекочевали в параллельный кювет.

– Вперед, скорее, – шепотом скомандовал Мунги.

Миновав несколько приземистых строений, мы вышли к до удивления знакомому месту: раскидистое дерево, два загона для скотины, нагромождение дров… «Ну конечно, – дошло до меня, – это та самая хижина, где я оставил дядю! Спасибо Мунги: если б не он, я ее до утра искал бы».

Омоло приник к занавешенному пологом входу и порядка двух минут прислушивался к доносящимся изнутри звукам. Убедившись, что опасности нет, он призывно махнул рукой. Отодвинув ткань в сторону, мы вошли в хижину. В комнатке было относительно светло. Через открытое окошко вливался лунный свет, в углу перед деревянным распятием горела лампадка. Владимир Васильевич спал, счастливо улыбаясь во сне. Омоло ловко разжег стоящую на небольшом столике керосиновую лампу, а я осторожно потряс дядю за плечо.

– А-а, ребята, – открыл он глаза и потянулся, – закончили свои дела? Без потерь, надеюсь? А мне тут такой славный сон привиделся… Про море…

– Бвана Морган, – перебил его кафр, – команданте пришел проститься с вами.

– Прос-с-шай, друг, – с большим трудом, но всё же почти по-русски произнес Мунги, расплываясь в улыбке.

– Прощай и ты, командир, – с чувством пожал ему руку дядя. – Не всегда, помнится, мы ладили, но ведь столько лет вместе! – дядя смахнул скупую слезу. – Будь здоров, Мунги! Надеюсь, больше не свидимся. Счастливо и тебе, Омоло!

Главарь шайки присел на краешек дядиной кровати:

– Я не забыл про свое обещание, Морган, – вынув из-за пазухи мешочек с алмазами и развязав его горлышко, он протянул мешочек дяде: – бери любой!

Нимало не смущаясь, Владимир Васильевич уверенно вытащил «Глаз Лобенгулы», и странный алмаз полыхнул вдруг так сильно, что захотелось зажмуриться.

– Теперь ты, – протянул Мунги мешочек мне. – Приз за наше освобождение из Маунгане.

Я принял мешочек с напускным равнодушием, но от неискоренимой врожденной жадности выискивал себе «приз» чуть дольше, чем следовало бы. Наконец остановил свой выбор на практически безупречно ограненном природой камне величиной с хороший лесной орех.

…Мигнула и погасла высосавшая весь керосин лампа. Две фигуры мелькнули на долю секунды в дверном проеме и – словно растворились в пространстве: ни шороха тебе, ни скрипа. Какое-то время мы с дядей сидели молча, потом Владимир Васильевич протяжно выдохнул:

– Неужели, Санек, весь этот кошмар наконец закончился и уже завтра мы отправимся домой?

– Мне и самому не верится, – откликнулся я.

– А как, кстати, у нас с финансами?

– У меня в подкладку куртки зашиты примерно две тысячи долларов. Из тех же денег, что были под рукой, почти всё, к сожалению, уже либо раздал, либо потратил. Хотя, по идее, если будем экономить, оставшихся долларов должно хватить…

Сняв куртку, я для убедительности решил продемонстрировать дяде, где именно храню в ней денежные купюры, но вдруг… не ощутил привычного «долларового» хруста! Судорожно ощупав всю куртку, я убедился, что вожделенный НЗ исчез. Зато с левой стороны, как раз под боковым карманом, зияла широкая прореха…

«Откуда же здесь дыра? – прошиб меня пот. – А-а, видимо, этот гаденыш Вилли умудрился-таки полоснуть и меня, когда я разнимал их с Мунги… Но что же теперь делать? Без денег нам труба однако…»

Обреченно опустившись на топчан, я начал проигрывать в памяти всё, что произошло за последний час. Допрос Вилли, выяснение отношений с Найтли, поиски седла, схватка Вилли и Мунги из-за кинжала, короткий эпизод прощания с Найтли… Если пачка моих стянутых резинкой купюр вывалилась в самой хижине или в краале, когда я искал седло, тогда еще оставался шанс их отыскать. Но если деньги выпали сквозь прореху во время нашего путешествия через болото? Об этом не хотелось даже думать.

Я отчетливо сознавал, что следует немедленно отправляться на поиски, однако измученное походами тело отказывалось повиноваться. И вдруг проем окна наискосок прочертила, словно подмигнув мне малиновым глазом, сигнальная ракета.

«Это бойцы отряда обозначают для командира точку местонахождения плота, – догадался я. – А заодно как бы и меня призывают не опускать руки. Всё правильно: теперь мне больше надеяться не на кого, остается полагаться только на себя. Так что вперед, Александр!»

Слегка охладившийся к близкому рассвету воздух несколько освежил меня, и я, сориентировавшись по луне, побрел к дороге. Лезть в одиночку через болото побоялся: выбрал более длинный, но зато сухой путь. Не успел, однако, прошагать и сотни метров, как в небо взмыла еще одна осветительная ракета, и в ее колеблющемся фотографическом свете я увидел бегущих мне наперерез патрульных.

– Амте, амте, – крикнул один из них, направляя на меня винтовку.

– Стою, стою, – уныло буркнул я, прикрыв курткой свое оружие.

– Костачи мотре патире, – рявкнул второй, по виду старший из них.

– Не понимаю, – замотал я головой, – не смыслю ничего по-португальски.

Луч фонарика уперся мне в лицо, и вдруг оба патрульных весело расхохотались. Видимо, на нарушившего комендантский час повстанца я походил мало. Небритый белый, в сильно запачканной одежде, я, наверное, больше напоминал сейчас горького пьяницу, рыщущего в поисках спиртного. Дабы укрепить их в этом мнении, я зашатался еще сильнее. Маневр сработал. Патрульные нехотя водрузили винтовки на плечи и, буркнув напоследок в мой адрес несколько явно оскорбительных слов, двинулись дальше.

Переведя дух и надеясь быстрой ходьбой успокоить расшатавшиеся нервишки, я продолжил путь. Однако стоявший в зените лунный серп неплохо освещал, видимо, не только дорогу, но и меня самого: когда до поворота, ведущего к «новой» деревне, оставалось не более пятидесяти метров, со стороны ограждающего территорию пограничного пункта забора разом взлетели вдруг две сигнальные ракеты. Еще через мгновение вспыхнул слепящий глаза прожектор, и чей-то неприятный металлический голос прокричал мне что-то через мегафон. Слов я не понял, но любой дурак на моем месте догадался бы, что это приказ остановиться и поднять руки.

Подобное развитие событий не устраивало меня совершенно: если я нарвался на солдат регулярной армии, они, в отличие от ополченцев, мигом найдут у меня и оружие, и алмаз, равный по стоимости половине поселка вместе со всеми его обитателями. Поэтому ноги мои сами собой подогнулись в положение для стрельбы «с колена», а руки легко, словно занимались этим всю жизнь, выдернули BXP из-под куртки. «Тр-р-р-ах» – десяток свинцовых «шмелей» вылетели в сторону проклятого прожектора, и в следующее мгновение свет погас, будто его и не было. Однако взамен него в небо одна за другой взмыли осветительные ракеты вперемешку с трассирующими очередями из автоматов.

«Так вот почему мои мозамбикские друзья выбрали путь именно через болото! – размышлял я, энергично прыгая с кочки на кочку. – Заранее просчитали все возможные варианты. А я, дуралей, поперся по главной дороге, да еще в комендантский час. Вот и нарвался на пулеметы…»

Вокруг, казалось, разгорелось уже самое настоящее сражение: отовсюду неслись сигнальные ракеты и выстрелы, со стороны приграничных укреплений настойчиво долбили пулеметы, а от Пафури им вторили винтовочные залпы и автоматная трескотня. Поскольку огонь, по счастью, велся неприцельный, мне удалось-таки добраться до вожделенной деревни.

Костер на площади почти угас, а все жители, надо полагать, попрятались по хижинам. Близкая канонада постепенно стихла, теперь слышались только далекие одиночные выстрелы. Но вот вновь включился прожектор: его беспощадный луч неутомимо облизывал полотно дороги и прилегающие к нему кусты. «Ну и пусть себе светит там! Главное, чтоб сюда не добрался…» – подбодрил я себя.

Подкравшись к знакомой хижине, я невольно остановился: меня насторожила крайне неестественная тишина в деревне (видимо, за время путешествия отдельные навыки партизанщины привились и мне). Прилег на кучу опилок и, затаив дыхание, стал наблюдать за занавешенной дверью: там, за этой дверью, находилось существо, ради которого я способен был пойти на самые немыслимые поступки!

Вдруг тихий, но отчетливо различимый в тишине звук достиг моих ушей. Колыхнулась занавесь, и из дверного проема, словно бесплотное привидение, выплыла мужская фигура. Лица разглядеть было невозможно, но принадлежала она явно не Вилли: во-первых, рост не тот, а во-вторых, на одежде незнакомца поблескивали металлические пуговицы, более присущие военной форме. Я плотнее вжался в опилки. Почти тотчас рядом с первой нарисовалась вторая фигура – на сей раз более напоминающая ростом и комплекцией моего недруга Вилли.

Какое-то время оба стояли молча, а затем тот, что пониже, проговорил:

– Кажется, его спугнула стрельба. Вряд ли он теперь сюда явится. Можете спать спокойно.

В ответ раздался хорошо знакомый голос:

– Должен прийти. Ему же деваться некуда! Наверняка ведь понимает, что с утра их уже будут ждать на пограничном переходе, поэтому вряд ли теперь туда сунется. Скорее всего, будет отходить со своими дружками на восток, в сторону Мапуту. Но поскольку деньги свои он обронил именно здесь, значит, непременно за ними вернется!

«Логично мыслит, собака, – подумал я. – Мне и впрямь некуда деваться. Черт, как же быстро Вилли успел организовать себе охрану! Наверное, из моих же денег и отмусолил солдатам… Что же теперь делать? Может, караул скоро снимут?»

Караул, к моему несчастью (а может, и к счастью?), всё не снимали, а время между тем неумолимо близилось к рассвету. После трех часов ночи в окошке хижины зажегся огонек, послышались приглушенные голоса, началось явное оживление. Несколько раз входили и выходили бряцающие оружием люди, слышался грохот их обуви. В довершение всех бед буквально в десяти метрах от меня расположились двое солдат, непрерывно курящих и с жаром что-то обсуждающих, поэтому ни о каких действиях с моей стороны не могло быть и речи.

Вскоре я услышал голосок Найтли, потом – характерное звяканье уздечки. Я понял, что девушку усаживают на лошадь. «Видимо, перепуганный нашим ночным налетом Зомфельд решил поскорее перебраться в более безопасное место», – догадался я.

Что можно было сделать в такой ситуации? Да ничего путного. Соотношение сил говорило не в мою пользу, к тому же при неизбежно начавшейся бы стрельбе могла пострадать Найтли… Оставалось только смирно лежать, провожая печальным взором растворяющиеся в предутреннем тумане силуэты.

Ближе к утру началось активное пробуждение животных в загонах: заблеяли овцы, замычали коровы и быки, заржали лошади. Под этот шумок я и начал отползать вниз по склону, замирая при каждом затишье, поскольку два огонька заядлых курильщиков всё еще продолжали мелькать в воздухе.

К дому, где обосновался дядя, я добрался лишь к половине пятого утра. Спрятав оружие в обширном дупле растущего во дворе дерева и не в силах более сопротивляться навалившейся свинцовой усталости, я рухнул на свободный топчан, даже не раздевшись.

– Вставай, племянничек, – услышал я несущиеся, словно из-под толстого одеяла, слова.

– Ум-м, – отрицательно замотал я совершенно не желавшей просыпаться головой.

– Давай, давай, просыпайся, – не унимался Владимир Васильевич, – а то завтрак остынет.

Завтрак?! О, это был весомый аргумент. Как ни хотелось поспать еще, но есть, увы, хотелось сильнее. С трудом оторвав одеревеневшее тело от подстилки, я принял относительно вертикальное положение и открыл один глаз. Чтобы оценить причину, по которой меня насильно подняли, этого оказалось достаточно. Низенький стол, для пущего удобства установленный рядом с полатями дяди, можно сказать, ломился от яств: миска гороховой каши, три свежезажаренные тушки речных крыс, стебли зеленого лука, соленое мясо буйвола, вареные яйца, большой жбан молока… Более уговаривать меня не пришлось.

Уговорив за один присест кашу и несколько аппетитно хрустящих стеблей лука, я принялся за крысиные окорочка. Блюдо, кстати, оказалось весьма вкусным: мясо водяной крысы, особенно хорошо прожаренное и в горячем еще виде, напоминает куриное.

– Ночью была сильная стрельба, – поведал мне дядя «свежую» новость. – Говорят, народу перебили – страсть как много!

– Это кто ж такое говорит? – поинтересовался я, воюя с яичной скорлупой.

– Да наш с тобой домовладелец. Смотри, кстати, какой хозяйственный малый нам достался: мало того, что сам всего наготовил и нажарил, так умудрился еще и новости для нас собрать…

– Ага, – скептически кивнул я. – Телевизора и газет здесь нет, вот местные жители сами себе новости и придумывают. И привирают наверняка с три короба.

– Не скажи, – осуждающе протянул дядя. – Здесь общество достаточно патриархальное: врать без нужды аборигенам никакой пользы нет.

– Это почему же?

– Да потому что деревенские гораздо менее зависимы, нежели мы, обитатели городов: им обманывать друг друга себе дороже. Это нашим интеллигентам – а пишущим в особенности! – давно веры нет. Они же не пашут, не сеют, как говорится, а кушать каждый день хотят. Вот неутолимое желание жить лучше всех и заставляет их врать и лизать задницу начальству, находящемуся на данном историческом этапе у власти. Недаром незабвенный товарищ Сталин выкашивал деревенское население России на корню: он отлично понимал, что смести большевиков и устроить настоящую революцию могут только крестьяне! Деревенские люди, в отличие от городских, не смотрят, откуда ветер дует, – по совести живут… Впрочем, я что-то отвлекся. Давай лучше подумаем, как нам выбираться отсюда. Что там у нас, ты говоришь, с финансами?

Пришлось рассказать дяде о событиях минувшей ночи. Владимир Васильевич погрустнел, но ненадолго.

– Деньги – дело наживное, – оптимистически заявил он в итоге. – Кое-что сохранилось, по счастью, и у меня. Давай-ка, дружок, выкладывай всё из карманов: прикинем, какими мы располагаем возможностями.

Ревизия «загашников» показала, что положение наше хотя и бедственное, но отнюдь не безнадежное: на двоих мы имели (в пересчете всех видов валют на американские доллары) чуть более тысячи зеленых. Кроме того, на алтарь победы можно было в случае чего пустить двое часов, револьвер с двумя десятками патронов, BXP, швейцарский перочинный нож и золотое обручальное кольцо дяди.

– О, да мы с тобой просто крезы, – радостно резюмировал Владимир Васильевич. – До восточного побережья точно доберемся.

– Может, лучше сразу рванем в столицу, в Мапуту? – предложил я. – Там какая-никакая, а всё-таки цивилизация: телефон, телеграф, посольства…

– Гм, – погладил дядя свою изрядно отросшую бороду, – так-то оно, конечно, надежнее, да вот только пробиваться туда придется самыми неспокойными, охваченными войной провинциями. Боюсь, подстрелят нас там при первой же оказии. Так что давай-ка, Санек, двинемся с тобой сперва на север, а потом – на северо-восток. Там относительно тише, и, значит, шансов проскочить будет поболее. Можно, кстати, попробовать даже добраться до того госпиталя, о котором нам рассказывал майор. Вдруг там и впрямь вырежут эту проклятую железку из моей спины? Чувствую, она уже почти выскочила из позвоночника, слава Аминокану, но теперь режет какие-то нервы – сил нет терпеть! Я ведь, Сань, пока тебя не было, пробовал подняться, – гордо добавил дядя. – На четвереньках могу передвигаться сносно, а вот вертикально встать, увы, не удается…

В этот момент в дверях, будто сказочный джинн, появился хозяин дома. В правой руке он держал котелок с дымящимся черным кофе, а в левой – большую сдобную булку. Предвкушая немалый гонорар за свою услугу, парень принялся делиться с Владимиром Васильевичем последними новостями. Тот едва успевал переводить их для меня, но чем дольше длилась их беседа, тем мрачнее становилось на душе. Новости были, словно на подбор, одна хуже другой.

Оказывается, из-за ночного происшествия во всей округе ввели особый режим, прервав в том числе и паромное сообщение с остальными провинциями. Поначалу я посчитал виновником этих нововведений себя, но вскоре понял, что патруль ополченцев нарвался просто вчера у реки на целый отряд каких-то повстанцев. Бой длился до четырех утра и закончился победой ополченцев, которые, правда, тоже потеряли пятерых убитыми, не считая десятка ранеными. Парень сообщил также, что все убитые повстанцы до сих пор лежат на берегу реки, и местные жители ходят на них смотреть. Полиция и пограничники, охраняющие тела, дозволяют эти «экскурсии», надеясь, видимо, на опознание хоть кого-нибудь из убитых.

Кофе изрядно прочистил мозги, и, осознав, что при закрытых переправах носильщики нам уже не понадобятся, я изъявил желание тоже взглянуть на место ночного боя. Гунзуати (так звали паренька) согласился проводить меня к реке, выпросив за услугу двадцать метикалей.

То, что я увидел, повергло меня в полный минор. Порядка восьми небрежно выложенных в ряд трупов, лужи крови среди вытоптанной травы, разбросанные вокруг стреляные гильзы и удушливый трупный запах заставили крепко стиснуть зубы, чтобы не разрыдаться, ведь с этими людьми я еще вчера делил стол и кров. Тем не менее я заставил себе подойти ближе. Беглый осмотр изуродованных пулями и предсмертными муками тел не выявил присутствия среди убитых ни Мунги, ни его верного спутника Омоло. «Наверное, им удалось успеть спустить плот на воду и уплыть», – решил я.

Но мое предположение не оправдалось. Пройдя вдоль берега еще около полутора сотен метров, я увидел не пригодившееся, судя по всему, самодельное плавсредство: одна из шести резиновых камер была пробита пулей. Остальные же выглядели целыми и вполне могли выдержать довольно приличный груз. «А что, если этим плотом воспользоваться нам с дядей? – мелькнула шальная мысль. – Перенести дядю сюда, захватить с собой немного еды, пару калебасов с водой и… в добрый путь!»

Мысль мне понравилась, и я стал развивать ее дальше. Конечно, управлять в одиночку таким неуклюжим плотом будет сложно, тем более что отсюда до Мапаи не менее девяноста километров. Но, с другой стороны, когда-то я за день преодолевал такой путь на байдарке по Онеге. К тому же можно, на худой конец, нанять парочку крепких парней из Пафури. Сезон дождей уже начался, воды в реке заметно прибавилось, и течение наверняка усилилось. Если не лениться, завтра к вечеру можно будет добраться до Мапаи. А оттуда на машине или рейсовом автобусе доехать до Массангены: между этими населенными пунктами расстояние примерно такое же, как от Москвы до Калуги. Даже самый дряхлый грузовичок преодолеет этот путь не более чем за три часа. Потом полдня уйдет на переправу, и останется еще километров триста (на любого рода попутках) до заветного госпиталя всесильной ООН. Максимум четыре дня дорожных мучений – и мы спасены!

Окрыленный новой идеей, я помчался обратно. Гунзуати еле успевал за мной.

– Дядя Володя, – вихрем ворвался я в дом, – у меня созрела…

– Молчать! – раздался вдруг за спиной чей-то хрипловатый голос. – Приступить к обыску!

Стоило мне попробовать обернуться, как я тут же получил увесистый удар по затылку, а меж лопаток уперлось нечто недвусмысленное. Пока мои глаза фокусировались после удара, чьи-то руки ловко обшарили меня с ног до головы, после чего развернули лицом к входной двери. Передо мной стоял кривоногий, одетый в плохо подогнанную форму военный с грубым, изборожденным морщинами лицом.

– Таксиди Квенту, – представился он, – военный комендант округа Пафури. Предлагаю добровольно сдать имеющееся у вас оружие, а также похищенные накануне ценности.

От неожиданности все слова возмущения застряли у меня в горле: значит, Вилли до сих пор не пересек границу?! Выходит, решил побороться за утраченные алмазы?! Молодец, ничего не скажешь…

– Жду ответа, мистер! – жестко прохрипел комендант.

– Мне нечего сказать, – покачал я головой. – Оружия, кроме небольшого ножа, у меня нет, а о Каких ценностях идет речь, я вообще не понимаю.

– Продолжить обыск, – отчеканил Квенту. – А этого… вывести на улицу.

Меня тотчас вытолкали во двор, и уже через каких-нибудь пять секунд я сидел на скамейке под тем самым деревом, в дупле которого лежали оба мои ствола и наградной алмаз. Рядом со скамейкой, наполовину прикрыв дупло пышной прической в стиле «афро», пристроился вооруженный карабином полицейский.

Вскоре на улицу вынесли и носилки с дядей. Владимира Васильевича тоже обшарили тщательнейшим образом, а травяную подстилку с его носилок вообще развеяли по ветру. «Куда же он спрятал "Глаз Лобенгулы"?» – недоумевал я.

Обыск хижины длился не менее часа. Вскоре полицейские выдохлись, и комендант хмуро оглядел виновато прячущих глаза подчиненных.

– Этого типа забираем с собой, – кивнул он в мою сторону, – а калеку… отнесите назад, в дом.

Меня отконвоировали на другую сторону поселка, в здание полицейского участка, добросовестно огороженного несколькими рядами колючей проволоки. Продолговатый, выкрашенный в зеленый цвет деревянный барак, зарешеченные, похожие на бойницы узенькие оконца, вышка с торчащим в небо ручным пулеметом – прямо крепость в миниатюре! И хотя положение мое оставляло желать лучшего, настроение было отчего-то приподнятым: никаких вещественных улик против меня не обнаружилось, а слегка просроченная виза могла служить лишь препятствием при переходе границы, но уж никак не поводом для задержания.

Тем временем меня провели по коридору и втолкнули в тесное пеналообразное помещение. Часы мне оставили, и теперь лишь движение секундной стрелки несколько скрашивало мое монотонное заточение. Прошло больше часа. Вдруг щелкнул отпираемый замок, и в дверном проеме возник один из тех полицейских, что проводили обыск в доме. Сделав повелительный жест рукой (на выход, мол), он отвел меня в другое, более просторное помещение. За столом восседали комендант и какой-то полицейский чин с листком бумаги и авторучкой, а на стульях у противоположной стены сидели Вилли с рукой на перевязи и… Найтли. Мой конвоир застыл у дверей.