Текст книги "Глаз Лобенгулы"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Причину своего столь странного поведения она объяснила лишь вечером, когда, после торопливого ужина на постое в общественном сарае деревеньки Инкоду, устроила что-то вроде военного совета. Взяв у меня еще ни разу не раскрытую карту, девушка аккуратно расстелила ее поверх своего плаща, брошенного прямо на землю.

– Иди сюда, Алекс, – поманила она меня пальцем. – Дядюшка Дре пообщался с местными жителями и теперь очень беспокоится за нас, поскольку обстановка в этом районе сложилась весьма серьезная.

– Боевые действия? – не на шутку испугался я.

– Хуже, – нахмурилась девушка. – Говорят, на дорогах орудует шайка какого-то пришлого налетчика по имени Мунги. Бандиты нападают даже средь бела дня, ничем не гнушаясь…

– Это что же получается? – придвинул я керосиновую лампу ближе к карте. – Ночью двигаться нельзя, потому что опасно, а днем – потому что еще опаснее?

Присевший рядом проводник уныло закивал головой, Зомфельд, чистивший до этого момента карабин, оставил свое занятие и тоже приблизился к нам.

– На какой дороге бандиты проявляют наибольшую активность? – спросил он у дядюшки Дре.

– Вот здесь, – неуверенно поводил тот пальцем над картой, – между Чигомане и Массангеной.

– Значит, самый важный участок, выводящий непосредственно к реке Саби, остается для нас закрытым, – нахмурился Вилли. – А нельзя ли как-то обойти это место? Ну, потратим лишние день-два, зато избежим неприятных встреч…

– О, – встрепенулся Дре, – я придумал!

От него сильно пахнуло низкокачественным самогоном, и мне показалось, что сейчас мы услышим какую-нибудь пьяную чушь. Однако я ошибся.

– Если взять сильно к северу, можно выйти к реке вот в этой точке, – озвучил Вилли предложение старика. – Дре говорит, что отсюда вниз по течению регулярно сплавляют скотину на продажу, а в преддверии сезона дождей плоты отправляют по несколько штук в неделю. Если удастся попасть на один из них…

– То мы без проблем подберемся максимально близко к нужной мне деревне, – закончил я его мысль. – А заодно сэкономим силы лошадей, что тоже неплохо. Только вот я не вижу на карте ни одной дороги, ведущей к реке. Мы сможем проехать?

Проводник неуверенно кивнул.

– На самом деле дорога вдоль границы с Замбией есть, – пояснил он. – Просто она плохая, не для автомобилей. Изначально ее протоптали дикие слоны, а теперь ею пользуются в основном контрабандисты.

Устраиваясь на ночлег, я преждевременно порадовался, что нас взял под свое покровительство незримый ангел-хранитель…

Переправившись на утреннем пароме через какую-то довольно широкую реку, мы решительно углубились в расстилавшиеся за ней леса. На самом деле слоновьих троп, по которым разгуливали теперь и другие лесные обитатели, здесь оказалось немало. Прихотливо изгибаясь среди деревьев то в одну, то в другую сторону, они, правда, не столько вели нас к цели, сколько уводили от нее: карты в данном случае были абсолютно бесполезны. То и дело натыкаясь на неопрятные кучи звериных экскрементов, покрытые мириадами озабоченно жужжащих мух, мы блуждали по речной сельве целый день.

Признаться, путешествие по африканским лесам – удовольствие сомнительное. Если в российских дубравах или березовых рощах путник может получить и защиту от дождя, и укрытие от жаркого солнца, то здесь, на крайнем западе Мозамбика, всё было с точностью до наоборот. Влажная и кислая на вкус духота окутывала, словно парниковой пленкой. Неумолчный звон тысяч крыльев взбудораженных нашим появлением насекомых заставлял плотнее нахлобучивать головные уборы и заматывать лица платками, отчего становилось еще жарче, а выделяемый телами липкий пот стекал в сапоги уже чуть ли не ручьями. Говорить не хотелось, и мы двигались в полном безмолвии.

Один лишь дядюшка Дре чувствовал себя в этой парилке как рыба в воде. Он давно спешился и, выбирая нам дорогу для проезда, размашисто шагал теперь впереди, предупреждающе стуча длинным посохом по опасно выступающим из бурой почвы корням. Более того, умудрялся еще развлекать нас оптимистичными песенками, а порой даже и незатейливыми танцами.

Нашей промежуточной целью в тот день был поселок Капатени, откуда к изначально намеченному району у реки Саби вела, судя по карте, вполне приличная дорога. Однако местность, по которой пролегал наш путь сейчас, оказалась на редкость мрачной и совершенно безлюдной. Положение начало меняться в лучшую сторону лишь к вечеру второго дня пути, когда угрюмый и влажный тропический лес стал всё чаще перемежаться обширными полянами. Духом воспрянули даже бедные, искусанные слепнями лошади.

И вдруг совсем рядом раздался трубный звук. Замерший на месте проводник предупреждающе вскинул руку. Затем повернулся к нам и отчаянно что-то прокричал. По его расширившимся глазам и мигом посеревшим щекам я понял, что угроза надвигается нешуточная. Как назло, тропа в этом месте была слишком узкой, чтобы позволить нам быстро развернуться. Первым на сигнал проводника среагировал Зомфельд: резко натянув поводья вставшего на дыбы Боливара, он развернулся на узком пятачке, словно бывалый ковбой. Я тоже дернул повод, но, как назло, не в ту сторону, и моя лошадь тут же уперлась в круп другой – той, что служила запасной и шла следом. Пока я пытался с ней разъехаться, грозный трубный звук прозвучал еще ближе. Бросив взгляд в сторону, откуда он раздавался, я увидел, что метрах в двадцати от нас среди деревьев колышутся серые слоновьи туши. Стадо надвигалось столь быстро и решительно, что напоминало несущуюся с горы лавину.

Я изо всех сил натянул поводья. Мимо, как в замедленном кадре, проплыло лицо Найтли, тоже отчаянно пытающейся развернуться. Дальше я уже действовал на автомате. Свесившись с седла, умудрился дернуть уздечку ее мерина с такой силой, что бедное животное едва не лишилось нижней челюсти. Отчаянно рванув вслед за натянутыми поводьями, лошадь Найтли сделала гигантский прыжок вперед и, теряя на ходу с треском отрывающиеся от седла мешки, понесла мою самую главную и драгоценную ношу прочь от опасной тропы.

Минут через десять бешеной скачки мы с Найтли почувствовали себя в относительной безопасности и придержали загнанных и перепуганных лошадей.

– Где же остальные? – тяжело дыша, поинтересовалась девушка, приподнимаясь в стременах. – За Зомфельда я не особо беспокоюсь, он человек бывалый, а вот дядюшка Дре… Он ведь, кажется, так и не успел вскочить на лошадь…

– Чертовы мастодонты! – пробормотал я, трясущимися пальцами запоздало пытаясь расстегнуть сумку с BXP. – Эх, надо было дать очередь у них над головами, глядишь, со страху и притормозили бы.

– О, нет, Санья, – возразила Найтли, – ты плохо знаешь слонов. Скорее всего, твоя трещалка разозлила бы их еще больше. Давай лучше вернемся, – потянула она меня за рукав, – и проверим, как там наш проводник. А то у меня сердце не на месте.

На всякий случай я всё же изготовил автоматик к стрельбе, и мы поехали обратно, двигаясь очень осторожно. Немного осмелели, лишь когда очередной хриплый слоновий клич донесся уже откуда-то справа и издалека. Пришпорив безропотных лошадок, приблизились вскоре к тому месту, откуда совсем недавно столь поспешно бежали. В лесу стояла оглушительная тишина, до наших ушей не доносилось ни звука.

– Эй, кто-нибудь, отзовитесь! – заорал я что было сил, от волнения перейдя на русский, и сделал два выстрела вверх.

Где-то позади хлопнул одиночный выстрел, и мы поняли, что с Зомфельдом всё в порядке.

Вдруг из кустов, мотая оборванными поводьями, выскочила лошадь дядюшки Дре. Завидев нас, она коротко заржала и оглянулась, будто приглашая сделать то же самое. Я подъехал ближе и увидел буро-желтое пятно накидки, распластанной посреди тропы.

– Найтли, оставайся на месте, – приказал я, спешиваясь.

Направляясь к втоптанной в грязь накидке, в душе я надеялся, что проводник просто обронил ее при бегстве. Увы, уже в пяти шагах от нее я понял, что надеялся напрасно. Из-под куска ткани торчала кисть руки, всё еще судорожно сжимающая обрывок уздечки. Видимо, когда испуганная лошадь рванула в сторону, дядюшка Дре не успел выпростать руку из поводьев и был практически мгновенно растоптан слоновьим стадом.

Вскоре подъехал Вилли и, достав из рюкзака раскладную лопату, без лишних слов принялся копать могилу. Я помогал ему, обрубая топором корни деревьев. Найтли начала было извлекать из земли изувеченное тело проводника, но при виде крови ей стало нехорошо, и дальнейшим погребением занимались уже только мы с Зомфельдом. Нечего и говорить, что сразу по завершении сей тягостной церемонии наша троица поспешила убраться с этого страшного места.

Утро следующего дня тоже выдалось безрадостным. Ясная погода, стоявшая накануне, резко изменилась: по нашим головам уныло зашлепали капли дождя. Сбившись потеснее, мы ехали неведомо куда, ориентируясь только по компасу и старательно придерживаясь направления на север.

К счастью, еще до полудня повезло выбраться на вполне приличную проселочную дорогу, которая примерно через час и привела нас в небольшое селение, раскинувшееся вдоль узкой речной низины. Правда, это был еще не поселок Капатени, являвшийся своеобразной вехой маршрута, а всего лишь деревушка Пинсел, но мы были рады и тому. Вилли, не теряя ни минуты, оставил свою лошадь на наше попечение и пошел по домам в поисках нового проводника.

– Может, вам с Вилли всё же лучше вернуться, пока не поздно? – сделал я еще одну попытку отговорить Найтли от продолжения путешествия со мной. – Дорога назад известна, до границы доберетесь и без проводника…

– Трагическое происшествие с дядюшкой Дре не может служить основанием для того, чтобы оставить тебя одного, – гордо вскинула подбородок амазонка. – А если бы мы с тобой искали какого-нибудь моего родственника в русской тайге? Ты что, спокойно покинул бы меня после первой же неудачи?

– Нет, конечно, мне бы такое и в голову не пришло!

– Вот и мне… не пришло, – отчеканила она. – Если мы живем в Африке, Санья, это еще не означает, что ведем себя как-то иначе.

Я пришел к очередному выводу: этот удивительно красивый человечек наделен еще и удивительно твердым и цельным характером. Но одновременно понял и то, что не только моя персона послужила причиной ее решения участвовать в поисковой экспедиции. Скорее, девушку вело вперед желание совершить нечто такое, что возвысило бы ее в собственных глазах.

* * *

Вилли вернулся с парнем лет двадцати пяти, одетым в довольно опрятный длинный балахон. Улыбчивый, украшенный шрамами на щеках и подбородке, новый проводник, в отличие от дядюшки Дре, владел примерно парой сотен английских слов.

– Я есть Фуби, – представился он, гулко постучав кулаком в грудь. – Мой вас до реки проводить. Если не хотеть в Масанжена, надо идти к Саби. Река плыть… хорошо!

– Далеко ли до реки? – поинтересовался я.

– Два дня и… кусочек, – окинул молодой человек взглядом наш караван. – Одни люди – два дня. Люди и лошади – еще немного, – пояснил он.

Получив от меня полтораста рэндов в качестве аванса, Фуби деловито поправил котомку за плечами, перехватил поудобнее посох и, более не оборачиваясь, быстро зашагал по дороге.

Последующие два дня можно смело сравнить с марафонским забегом. Чтобы быстрее подготовиться к дневному маршу, вставали еще затемно. Пока Фуби варил для всех кофе, мы уже сворачивали палатки и упаковывали вещи. Наскоро позавтракав, усаживались в отсыревшие за ночь седла и начинали очередной восьмичасовой переход. Длинноногий молодец шагал так быстро, что даже наши лошади едва поспевали за ним. От почти непрерывной скачки, перенапряжения и недоедания щеки у всех ввалились, одежда давно уже выглядела чуть ли не ветошью – на поддержание ее в порядке не хватало ни сил, ни времени. Плоты, груженные пригоняемыми из Замбии животными, отправлялись с трехдневным интервалом, и дорог был каждый час.

Помимо изнурительной скачки по бушу с минимальным потреблением еды и воды, много сил стал отнимать уход за животными. Если раньше о лошадях добровольно и незаметно заботился дядюшка Дре, то теперь эта нелегкая ноша – регулярные мойки, чистки, кормления и водопои – легла на наши плечи, доставляя массу лишних хлопот. Например, подводя лошадей к очередному ручью или озерку, приходилось следить не только за тем, чтобы они не зашли в глубокое место или трясину, но и за тем, чтобы на них не набросился какой-нибудь хищник. Кстати, к близкому соседству с крупными представителями кошачьих и собачьих я научился относиться уже без прежнего опасения. Разобравшись в несложной иерархии стай и прайдов, уяснив, на каком удалении следует держаться от мест обитания когтистых и пятнистых хищников, мы со временем достаточно органично вписались в жизнь африканской полупустыни с ее условностями, неписаными правилами и компромиссами.

К месту, где границу между Мозамбиком и Зимбабве пересекает многосоткилометровая Саби, мы подошли вечером третьего дня. Но прежде чем увидели саму реку, услышали странный разноголосый шум, доносящийся с ее берегов.

– Коровы там… говорят, – вытянул указательный палец вперед Фуби, – торопиться надо… быстро!

Его слова будто вдохнули в нас дополнительную энергию, и наши лошади, давно бредущие с опущенными головами, заметно прибавили ходу. Тем не менее к отправке очередного плавсредства мы едва не опоздали. От берега уже отчаливали два громадных плота, и оставалось надеяться, что удастся попасть хотя бы на третий, погрузка скота на который только-только началась. Пересев на одну из запасных лошадей, Вилли Зомфельд решительно поскакал к месту погрузки.

Саби – это, конечно, не Волга в районе Саратова, но даже здесь, в среднем своем течении, она далеко превосходила по ширине ту же Оку возле Мурома. Размеры стоящего прямо у воды скотоприемного пункта тоже были весьма впечатляющими. Километровой длины загоны, полчища бродящих, лежащих и стоящих животных, кучи непереносимо смердящего навоза… Аммиачный запах был настолько силен, что Найтли, тщетно пытаясь прикрыться от него носовым платочком, побледнела и покачнулась в седле. Пришлось передать поводья свободной лошади проводнику и отвести кобылу с девушкой подальше от берега – на увенчанный могучим деревом холм, где свежий ветерок позволял дышать относительно свободно. Я помог Найтли спуститься и предложил флягу с водой.

– Ух, – сделала она два жадных глотка, – думала, еще немного – и упаду в обморок.

– Немудрено, – присел я рядом, – запах там действительно убийственный.

– Как же мы поплывем? – в глазах девушки читался неподдельный ужас.

– На реке всё будет иначе, – успокоил я ее. – Погонщики наверняка будут сразу же скидывать испражнения животных в воду, да и, кроме того, речная долина продувается лучше, нежели эта бухта, с трех сторон окруженная деревьями. Главное сейчас, чтоб Вилли смог договориться…

– Он договорится, – меланхолично кивнула девушка, – никаких денег не пожалеет. Мне вообще порой кажется, – продолжила она после минутной паузы, – что Вилли преследует в этой экспедиции какую-то свою, личную цель. Очень уж старается, слишком уж рвется вперед.

– Вряд ли, – возразил я. – Ну какая у него может быть цель? Вот у меня, например, цель – спасти дядю. У тебя – помочь мне в этом. А Вилли, по-моему, просто сопровождает тебя, как и подобает наемному работнику.

Найтли с сомнением поджала губы.

Вилли и Фуби вернулись, лишь когда сгустились сумерки и у места погрузки уже зажглись факелы.

– Не скучали, господа? – тяжело спрыгнул Зомфельд на землю.

– Чем порадуешь? – поднялся я ему навстречу.

– Всё в порядке, – устало утер он лицо. – Отчаливаем буквально через полчаса. В нашем распоряжении будет даже небольшая каюта. Особого комфорта не ждите, но защиту от дождя гарантирую…

– Я бвана приводить, бвана деньги дать, – подал голос юный проводник.

– Да, да, конечно, – полез я в карман за деньгами, – получи свой остаток.

Фуби удовлетворенно засунул купюры за пазуху и призывно махнул рукой:

– Прошу теперь за мной, будем на транспорт ходить.

Пока плот не отчалил, мы успели вдоволь «насладиться» неприятными ароматами, но забыли об этом, едва удалились от берега. Примерно около ста соседствующих с нами коров вскоре умолкли, и лишь из загона для мелкого скота время от времени раздавались одиночные блеяния.

Привязав избавленных от груза лошадей к кормовой надстройке, мы отправились в носовую часть плота, где погонщики и речники собрались вокруг костра, разведенного в разрезанной пополам толстостенной железной бочке. Предусмотрительный Вилли выставил на общий стол оставшуюся от дядюшки Дре литровую бутыль самогона, и глаза наших попутчиков радостно заблестели. Вылив содержимое бутыли в котелок, они пустили его по кругу. Напряжение, не отпускавшее нас все последние дни, наконец-то спало, и мы плавно погрузились в звездное обаяние прохладной ночи. Словно обитатели современного Ноева ковчега, мы, тесно сгрудившись у костра, трапезничали, игнорируя условности цивилизованного мира: пили из общего котелка, брали из тазика еду, сильно напоминающую узбекский плов, прямо руками, и никто не обращал внимания ни на цвет кожи, ни на вероисповедание сидящего рядом человека.

В самом дальнем конце плота негромко и мерно тарахтел движок, удивительно гармонируя с царившим за импровизированным столом настроением. Я и мои спутники радовались, что удачно добрались до реки и приближаемся к цели, пастухи ликовали, что успели разместить своих подопечных в стойлах до наступления темноты, а члены немногочисленной команды плота веселились оттого, что получили за провоз скота приличную плату и даже теленка сверху.

Посиделки у костра затянулись далеко за полночь, и в дополнение к овладевшей миром темноте нас незаметно окутал густой туман. Мы теперь плыли словно в некоем светящемся воздушном пузыре, за пределами которого царил непроницаемый мрак.

– Как же они не боятся вести плот в такой мгле? – удивилась Найтли, тревожно озираясь по сторонам. – А если мы врежемся в берег?

– Не бойся, в носовой части стоит наблюдатель с фонарями. Он и подает сигналы рулевому. Если хочешь, можем подойти поближе и посмотреть.

– Пойдем, – оживилась она, – только возьми меня за руку, мне страшно.

Наши пальцы переплелись, и мы шагнули в непроглядную тьму. От ладошки девушки исходило благодатное тепло, я вдыхал тонкий, слегка хлебный запах ее волос, и сердце мое колотилось уже в ускоренном темпе. Пройдя между двумя небольшими загонами, набитыми овцами, мы оказались на деревянном пятачке, огражденном несколькими корявыми горбылями. Девушка высвободила руку и облокотилась на один из них.

– Интересно, – спросила она вдруг, – как долго продлится наше плавание?

– Пастухи сказали, что если не случится непредвиденных остановок, то до городка Кованее, неподалеку от которого предположительно и находится мой родственник, доберемся примерно за двое суток.

– А если его там нет? Если твой дядя уже переехал куда-нибудь?

Найтли повернулась ко мне, ее губы оказались совсем рядом с моими.

– Тогда, – горло от неожиданной близости у меня пересохло, – опрошу всех, кого удастся, чтобы выяснить, куда он мог перебраться.

– Но если и этим ничего не добьешься? – не отставала она. – Продолжишь поиски? Или вернешься обратно?

– Даже не знаю, – отступил я на всякий случай на полшага. – Наверное, попробую добраться до столицы. Насколько мне известно, до сих пор дядя самостоятельно передвигаться не мог. И если он вдруг вылечился и обрел возможность переезжать с места на место, значит, наверняка пытался добраться до нашего консульства. А все консульства и посольства, как известно, расположены именно в столице.

– Понятно, – задумчиво протянула Найтли. – Тогда уж пусть лучше ожидает нас близ Кованее, – добавила она со вздохом.

– Найтли, милая, я понимаю, к чему ты клонишь, – снова взял я ее за руку. – Только ведь и в этом случае нам с тобой придется расстаться. Даже если у дяди и сохранились какие-то документы, его всё равно не пустят на территорию ЮАР. Помнишь, что говорил чиновник на таможне? Так что мне в любом случае придется сопровождать его туда, откуда можно будет хоть как-то выбраться в Россию. А это, скорее всего, будет всё та же столица…

– А как же лошади? – упавшим голосом прошептала девушка. – Ты ведь не сможешь получишь за них залог, Санья!

– Ой, не пугай меня так! – шутливо сжал я ее пальцы. – Вы с Вилли сами доставите их госпоже Ван Гельт. Заодно и залог получите. Не пропадать же ему в самом деле!

– Я обязательно перешлю тебе деньги, – решительно тряхнула она головой. – Оставь мне свой адрес!

– Адрес? – озабоченно почесал я переносицу. – Нет, Найтли, ничего отправлять мне не надо. Иначе у наших властей возникнут ко мне разного рода вопросы: кто, за что, почему? Лучше купи себе на них что-нибудь такое, что будет напоминать тебе о нашем путешествии. Например, маленький неуклюжий плотик вроде этого…

– Не хочу плотик! – капризно топнула каблучком девушка.

– Не обижайся, пожалуйста, – погладил я ее по щеке. – У нас впереди еще целая неделя… Как минимум… Пока найдем колдуна… Пока отыщем дядю… О, боюсь, я еще успею тебе надоесть…

– Все мужчины – дураки! Вот и ты – так ничего и не понял! – вспылила она и, гордо вскинув голову, зашагала к догорающему костру.

«Э-эх, милая, – думал я, направляясь следом, – где уж мне тебя понять, когда я и сам себя давно не понимаю?»

…Следующие два дня мы провели в блаженной дреме. Убогую отдельную комнатку в надстройке даже относительно нельзя было назвать «каютой», но всё же сие пристанище было на порядок лучше любой палатки в лесу. Главное, все мы успели сладко выспаться, отлежаться на душистом сене и даже… принять ванну. Вездесущий Зомфельд отыскал где-то гладко выдолбленную изнутри колоду, в которую при определенной сноровке можно было забраться аж по пояс. Начерпав из реки воды, пусть и подозрительно зеленой на вид, мы поочередно смыли с себя недельную пыль оставленных позади дорог.

К исходу второго дня наш «ковчег» покинул центральную часть разлившейся километра на два реки и начал забирать к левому берегу.

– Кованее там, три миля впереди, – радостно проинформировал нас примчавшийся невесть откуда Фуби. – Мой вам говорить – до свиданья!

Тепло распрощавшись со своим дружелюбным и услужливым проводником, мы тоже начали готовиться к высадке. Непосредственно к берегу наш плот подойти не мог из-за опасений капитана сесть на мель, поэтому как только под трубчатым днищем заскрипел песок, двигатель тут же заглушили. Пришлось выгружаться прямо в реку. С борта спустили широкий настил, и я (честно сказать, слегка замерев от страха, ведь до берега оставалось не менее пятидесяти метров) впервые вошел верхом на лошади в почти стоячую воду. Конечно, сапоги залил моментально, но в остальном всё обошлось.

Неторопливо преодолев (уже по суше) еще метров триста, мы выехали на берег удивительной красоты озера.

– Предлагаю здесь и остановиться, – предложил, взглянув на часы, Зомфельд. – Скоро стемнеет, а мы все мокрые, грязные и…

– И наши лошадки соскучились по свежей травке, – ловко соскользнула с седла Найтли. – Им тоже нужно подкормиться и порезвиться.

Загнав скакунов в примитивный загон из деревьев, наскоро обвязанных веревками, мы принялись за обустройство лагеря и вскоре уже сидели у костра, просушивая мокрую одежду и одновременно поджаривая на огне огромную рыбину, подаренную на прощание капитаном скотовоза.

Готовкой на сей раз занимался я, Найтли активно мне помогала, а Вилли время от времени исчезал в лесу, возвращаясь каждый раз со всё более озабоченным выражением лица.

– Послушай, Алекс, – присел он наконец к костру, – дай мне на минутку свой бинокль.

– Так ночь же уже на дворе, – отозвался я, пробуя рыбу кончиком ножа. – Что ты в него увидишь?

– Да что-то не нравится мне картинка на другой стороне озера, – ответил он задумчиво. – Хочу получше рассмотреть мельтешащие там огни…

– Давай-ка, друг, сначала поедим, а уж потом посмотрим, причем все вместе, – отозвался я, раскладывая кусочки горячего по бумажным тарелкам, в большом количестве закупленным дальновидной Найтли. – За двадцать минут твои огни никуда не исчезнут.

Вилли промолчал, но по скорости, с которой он расправился с едой, я догадался, что парень и впрямь не на шутку встревожен. Выйдя после ужина к берегу озера и взобравшись на комель поваленного бурей дерева, мы поочередно принялись разглядывать в бинокль расстилающееся перед нами пространство. До противоположного берега было не менее двух километров, и восьмикратный бинокль не смог существенно приблизить его. Однако позволил разглядеть множественные огоньки, хаотично по нему перемещающиеся.

– Так это же костры и факелы, – разрешила загадку Найтли, приникшая к биноклю последней. – Большие и как бы приглушенные огни – это костры. А мигают они оттого, что мимо них ходят люди. Мелкие же и перемещающиеся огоньки – это факелы, с которыми как раз и бродят те самые люди. Мы тоже так делали на слетах скаутов: огонь отпугивает зверей и освещает дорогу.

– Что-то уж больно много их, скаутов этих, – фыркнул Вилли. – Если у каждого костра сидит хотя бы по пять человек, значит, их насчитывается там не меньше сотни! Что, если на берегу базируется один из повстанческих отрядов? А нам ведь завтра предстоит обойти озеро как раз по той стороне! С другой стороны не пройти – там река и болото…

– Думаешь, повстанцы? – снова поднес я бинокль к глазам. – Да нет, на военный лагерь не похоже. Ведут они себя, понимаешь ли, не как партизаны…

– Откуда тебе-то знать, как те себя ведут? – снисходительно усмехнулся Вилли.

– Да уж больно вольготно расположились, – постарался сдержать я раздражение. – Это раз. Разожгли много костров, причем на виду, не таясь. Это два. Болтаются по берегу с факелами, будто нарочно привлекая к себе внимание. Это три. Нет, друг мой, скорее всего эти люди, как и мы, идут в Матембе. И здесь, возможно, у них последняя стоянка. А если предположить, что колдун принимает только в определенное время, тогда, получается, они просто скапливаются здесь, чтобы не опоздать к назначенному часу.

– Узнать бы еще этот час и нам, – Зомфельд нервно заходил кругами. – Но как? Придется следить!

– Давай прикинем по карте, – поймал я его за рукав, – посвети-ка сюда.

Круг света озарил карту, которую мы расправили прямо на массивном древесном стволе.

– С той стороны озера до селения Матембе – примерно десять километров, – принялся рассуждать я. – Здесь даже обозначена проселочная дорога, видишь? Колонна паломников вряд ли разовьет большую скорость: километра три в час, не более. Значит, на дорогу у жаждущих исцеления уйдет примерно три часа. Иными словами, если они выступят в семь-восемь утра, то часам к одиннадцати будут на месте.

– А если двинутся в путь не с утра, а прямо сейчас, ночью? – еще больше разволновался мой собеседник. – Смотри, как они там роятся! По-моему, даже факелов стало больше!

– Ну, не знаю, – устало зевнул я. – Сидеть тут и ждать момента их отправки я не намерен. Лично мне-то ведь всё равно, когда я попаду в деревню – утром или к обеду. Главное – попасть…

– Ладно, – потянулся Вилли за биноклем, – вы оба пока поспите, а я останусь, покараулю. На плоту отоспался…

Мы с Найтли не возражали и охотно вернулись к палатке. Следуя неписаному походному правилу, первой улеглась она (как женщина). Я же забрался под брезентовый полог, лишь когда погас условный свет маленького фонарика, прозванного нами «ночничком».

– Впервые в жизни осталась ночью наедине с мужчиной, да еще в глухом лесу, – прыснула девушка, едва я застегнул молнию спального мешка.

– В походе понятия «наедине» не существует, – как можно суше ответил я. – К тому же Вилли сидит в тридцати шагах от нас. И, полагаю, ушки у него на макушке.

– Какое странное выражение – «ушки на макушке», – нараспев произнесла она, и я почувствовал, что ее рука медленно заскользила по тряпичному полу в мою сторону. – Это у вас в России так говорят?

– Угу, – буркнул я, – у нас много поговорок, пригодных на все случаи жизни.

– И каких же? – проворковала Найтли, без всякого стеснения подкатываясь ближе.

– Например, «Не в свои сани не садись», – выпалил я первое, что пришло в голову.

– И что это означает?

– Это означает – на чужой каравай рот не разевай, – ответил я очередной пословицей. И пояснил: – Имеется в виду, что чужое трогать нельзя.

– Опять загадки, – прошептала девушка, проведя пальчиком по моей щеке. – Какие же вы, русские, загадочные! – Далее ее ручка уверенно и одновременно нежно скользнула по моему уху и выбрались на лоб. – Отчего у тебя складка над переносицей? – пальчик гулял уже вдоль бровей.

– Думать много приходится, – отшутился я. – А когда много думаешь, появляются морщины.

– Но я тоже думаю! Почему же у меня нет?

– Наверное, думаем о разном…

– А о чем ты думаешь сейчас?

– О тебе, конечно, – вырвалось у меня.

– Правда? – обрадовалась она, придвигаясь совсем вплотную. – А что именно ты обо мне думаешь?

– Удивляюсь, что не побоялась отправиться со мной в такую даль, хотя и знаешь меня совсем мало.

– Верно, – девушка начала шептать мне прямо в ухо, будто опасаясь, что ее слова станут доступны посторонним, – знакомы мы всего ничего. Просто я случайно узнала одну историю и сразу подумала, что с тобой мне будет ни капельки не страшно.

– Какую историю? – удивился я.

– Про мою фотографию. Ту, что ты держишь в нагрудном кармане… Этих карточек, Санья, было сделано всего две. Одну я храню в своем альбоме, а вторая была у папы. Моя – на месте. Значит, вторую ты выпросил у папы? Так?

– Ну, примерно так, – пробормотал я, чувствуя, как запылали от стыда щеки.

– Ага, значит, попросту украл? – догадалась по моей неуверенной интонации девушка и, довольно хихикнув, добавила: – Неужели я там так хорошо выгляжу? Подумаешь, девчонка скачет на лошади…

– И глаза у нее горят, а волосы за спиной развеваются, словно флаг победы! – прорвало меня. – Ну как было не среагировать на такой снимок? Руки сами его вытащили и… и сунули в карман. Прости, если можешь.

– Да разве я сержусь? – обволокла Найтли теплым дыханием мое пылающее ухо. – Такое признание дорогого стоит…

– Подъем! – неожиданно прозвучал встревоженный голос Вилли. – Люди уходят с озера!

Едва мы успели отпрянуть друг от друга, как в палатку уже просунулась сначала рука с фонарем, а затем ввалился и сам Зомфельд.

– Встаем, встаем, – якобы спросонок заворчал я, прикрывая лицо от слепящего луча, – что за паника?

– Народ на той стороне озера интенсивно зашевелился, – затараторил телохранитель, то и дело сбиваясь на немецкий говор, – люди выстраиваются колонной и уходят на юг, в сторону Матембе. Значит, они должны прибыть в нужное место еще до рассвета! И если мы сейчас поторопимся, то успеем смешаться с толпой, чтобы не слишком бросаться в глаза.