Текст книги "Роман Ким"
Автор книги: Александр Куланов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)
Глава 4
ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК ИЗ КЭЙО
Человек вне времени, вне пространства,
Вне страны, вне партии, вне гражданства,
Вне семьи, вне дома, вне дат печальных,
Вне побед, вне целей ближних и дальних,
Человек вне общих акций протеста —
Неизвестно, из какого он теста…
Александр Долин. Человек вне времени…
«Япония – страна, где я провел детство. Страна, где я впервые учил алфавит и счет, и страна, где меня впервые повлекло к литературному труду…» – напишет много лет спустя Роман Ким, наводя на мысль о том, что Япония, а не Россия и не Корея, стала его настоящей родиной[51]51
См. Приложение 2.
[Закрыть].
Он попал туда ровно через год и одну неделю после окончания Русско-японской войны, 13 сентября 1906 года[52]52
См. там же.
[Закрыть]. Мы не знаем, каким путем и кто привез маленького Рому Кима в Японию. Скорее всего, его доставили либо японским пароходом, либо рейсом Владивосток – Цуруга русского «Доброфлота». Почти все наши соотечественники в то время добирались в Токио именно так, следуя дальше от порта Цуруга, расположенного на той стороне Японии, что обращена к материку, до столицы на поезде.
Если верить церковной метрике, родился Роман Ким в 1899 году, а значит, вряд ли успел пойти в школу в России. Обучался дома? Вполне возможно, ведь это была общепринятая практика для дворян и зажиточных людей того времени. Не исключено даже, что он с раннего детства учил не только русский, но и японский язык, а может быть, и французский. Правда, это противоречит утверждению самого Кима о том, что он учил алфавит в Японии. В конце концов, нам неизвестно, с каким знанием русского прибыли во Владивосток его родители, но мать окончила французский колледж в Пекине. Вероятно, она и учила сына. Во всяком случае, взрослый Роман Николаевич Ким по-французски говорил, а вот по-корейски – нет. «Свой родной – корейский, почти не знаю», – писал он в анкете[53]53
См. Приложение 4.
[Закрыть]. Правда ли это? Вопрос сложный, и, скорее всего, ответа на него мы не найдем. С одной стороны, во многих семьях мигрантов корейский оставался языком лишь домашнего, бытового общения и во втором поколении переселенцев нередко исчезал из употребления совсем. Роман уехал из дома ребенком, а значит, был лишен даже этой возможности говорить на родном языке. С другой – некоторые корейские исследователи уверены, что еще до отъезда Роман Ким получил воспитание и образование, соответствующее статусу его родителей в Корее. Литературовед из Сеула Ким Хон Чжун, изучающий литературное наследие Романа Николаевича Кима, уверен: «С точки зрения филологии, бесспорно, он принадлежит корейской интеллигентской традиции. Об этом свидетельствуют “Ноги к змее” и его рассказы. Знание конфуцианства и корейской культуры, сочувствие к трагической истории Кореи – типичное свойство тогдашних корейских интеллигентов и представителей привилегированного сословия янбан»[54]54
В переписке с автором.
[Закрыть]. Если так, то и корейский язык Роман должен был бы учить, однако свидетельств тому нет. Но, если нам неизвестно доподлинно, с каким багажом знаний Рома Ким прибыл в Японию, давайте попробуем разобраться с тем, куда он приехал.
Логично предположить, что отец Романа Кима, помня со времен Ким Ок Кюна о возможностях школы Кэйо дзюку, выросшей к 1906 году в университет Кэйо, по обучению иностранцев, изначально собирался определить своего ребенка в это учебное заведение. Что это значит, ведь мальчику было только семь лет? Дело в том, что при университете Кэйо действовала и школьная система образования. Она состояла из трех ступеней (начальная школа Ётися, средняя – колледж Фуцубу, и старшая – подготовительное отделение уже собственно университета) и готовила к поступлению в лучшие, в том числе в императорские, университеты Японии, и среди них был самый престижный в стране – Токийский. Разумеется, после завершения обучения при Кэйо целесообразно было бы поступать прежде всего в сам университет Кэйо. Он не относился к числу императорских, но стоял, благодаря историческому первенству и качеству подготовки, на одной строке рейтинга с ними. Маленький Рома Ким был направлен в Ётися.
Частная школа Ётися при университете Кэйо соответствовала общегосударственным младшим школам трехступенчатого японского школьного образования. Обучение в ней было платным: вступительный взнос составлял три иены, каждый триместр – 12 иен (36 иен в год). Еще 13 иен в месяц стоило проживание в школьном общежитии. Дети обучались как пансионеры, и надо было платить за крышу над головой, питание и прочие расходы[55]55
Здесь и далее информация по обучению и проживанию в школе Ётися и колледже Фуцубу получена и переведена из информационных справочников этих организаций В. А. Бушмакиным.
[Закрыть]. Учебный год начинался 1 апреля, а заканчивался 31 марта (с учетом весенних каникул). Летние каникулы были отнесены на самое жаркое в Токио время: с 13 июля по 7 сентября. Обучение в школе второй ступени – колледже Фуцубу тоже было платным. 15 сэн (1 иена = 100 сэн) стоили вступительные экзамены и еще три иены – вступительный взнос. Годовое обучение было разделено на три триместра, каждый из которых стоил 12 иен, и еще одна иена в семестр взималась в качестве особого физкультурного сбора. Много это или мало? Для сравнения можно посмотреть, сколько стоило обучение русских учеников в тот же самый период в Токийской православной духовной семинарии у архиепископа равноапостольного Николая Японского. Есть сведения о том, что на второй семестр 1908 учебного года семинария получила от русского военного министерства, спонсирующего обучение, 1278 рублей на 13 воспитанников[56]56
Русские воспитанники в Токийской семинарии // Газета «Россия». 1908. № 953. 31 декабря.
[Закрыть]. В семинарии тоже был установлен круглосуточный полный пансион, и, таким образом, получается, что каждый воспитанник «стоил» в месяц около 16 рублей, что по тогдашнему курсу равнялось приблизительно 15 иенам. Получается, что обучение японцев в Ётися обходилось примерно в такую же сумму, что и подготовка будущих русских разведчиков и переводчиков в семинарии[57]57
Подробнее об этой истории см.: Куланов А. Е. В тени Восходящего солнца. М., 2014.
[Закрыть]. При этом обучение во Владивостоке стоило значительно дешевле – 40 рублей в год в местной мужской гимназии, дававшей отличную базу для поступления в лучший вуз Приморья – Восточный институт, но уже безо всякого пансиона.
Одновременно с Романом Кимом в Ётися в 1906 году поступили шесть китайцев, три американца и еще один кореец (в 1911 году к ним добавился и «русский» кореец – Хван Ён Бом) из Никольска-Уссурийского. Как видим, состав учащихся был интернациональным, и ученики из разных стран должны были испытывать серьезные трудности в овладении сложным японским языком. Следовательно, должна была существовать какая-то методика, помогающая детям-иностранцам адаптироваться в такой системе, помимо исключительно популярного и сегодня метода: «чтобы научиться плавать, надо броситься в воду». Но даже если такая методика и существовала, обучение сразу начиналось на японском языке. Известно немало случаев, когда дети из России приезжали в Японию вовсе без знания языка, а вскоре становились лучшими учениками среди своих японских сверстников. Судя по дошедшим до нас данным, то же самое произошло и с Романом Кимом.
«Еще когда моя учеба за границей только начиналась, надо мной издевались из-за того, что я был корейцем, – рассказывал P. Н. Ким о своем детстве литературоведу Кимура Хироси. – Но мне хорошо давался спорт, и я особо не обращал на это внимание. Но однажды произошел случай, сделавший меня более популярным. Кажется, это было в четвертом или пятом классе Ётися. В школу приехала группа туристов из России, и ее руководитель сказал несколько слов приветствия. На русском, конечно же. А я это перевел! Для меня в этом ничего такого не было, но все – от учителей до учеников – были поражены, и моя популярность резко возросла.
И еще было такое. Ёсано Тэккан из “Мёдзё” попросил меня перевести стихи русских символистов. Я перевел несколько штук и послал ему. Чьи стихи были – уже забыл. И тогда Тэккан-сэнсэй прислал мне, зеленому юноше, благодарственное письмо, адресованное “Киму-сэнсэю”. Я с гордостью показывал его друзьям»[58]58
См. Приложение 2.
[Закрыть].
Любопытно, что и в этих коротких, рассказанных Кимом на склоне дней историях тоже есть «белые пятна». Сам Кимура Хироси не смог найти стихов Романа Кима в журнале Ёсано «Мёдзё», а переводчик В. А. Бушмакин заметил, что даже на момент выхода последнего номера этого журнала, в ноябре 1908 года, Роману Киму было только девять лет. Выглядит несколько странным то, что девятилетний мальчик мог не только понимать стихи символистов, но и переводить их на язык, который он изучал всего два года. К тому же Ким поступил в Ётися в сентябре, посреди учебного года (правилами это дозволялось) и, судя по дате выпуска из школы, сразу во второй класс[59]59
В переписке с автором.
[Закрыть]. Это еще раз наводит на мысль о том, что в Японию Рома Ким приехал уже в некоторой степени подготовленным.
Издевательство же над новичками и иностранцами, своеобразная «школьная дедовщина» в Японии была и остается обычным, общепринятым, хотя и осуждаемым обычаем. Насмешки, обзывательства, даже побои – в японской школе до сих пор возможно всякое. Для иностранца лучшее средство избавиться от таких издевательств – быстрое овладение языком и физическая сила. О Романе Киме не раз писали, что он был хорошим спортсменом и особенно увлекался бейсболом и сумо – самыми популярными в Японии видами спорта, требующими к тому же недюжинной силы, ловкости и смелости. Так что постоять за себя Роме пришлось, и он сумел навсегда положить конец насмешкам над собой.
Что же касается эпизода с переводом приветствия группы туристов из России, то в газете «Тэ Хан хынхак хо» Корейского общества по организации школ, выпускавшейся с 1909 года корейскими студентами в Японии, в номере 5 от 20 июля есть заметка, основанная на выступлении чиновника Кэйо, отвечающего за обучение иностранных студентов: «Сообщают, что молодой и талантливый господин Ким Ги Рён (12), учащийся в 5-м классе начальной ступени школы Кэйо в Токио, превосходный [своим] умом, достигший многих успехов в обучении, известный своей хорошей репутацией, на этот раз во время проведения торжественного мероприятия в честь группы русских студентов [приветствовал их] сердечными словами на хорошем русском языке, при этом все собравшиеся были в сильном восхищении». Речь идет о визите 3 июля 1909 года шестнадцати школьников из Владивостока, сопровождаемых десятком корреспондентов газет. Цифра 12, поставленная в скобки, обозначает возраст героя заметки, а имя – Ким Ги Рён – принадлежит Роману Киму, под ним он был записан в учетную книгу Ётися при поступлении.
Еще раньше, в номере газеты «Дзидзи симпо» от 9 декабря 1907 года, то есть всего через год после поступления романа в Ётися, тоже упоминается Ким Ги Рён, 12 лет, «развлекавший» собравшихся речами на русском и японском языках на церемонии открытия нового лекционного корпуса и школьной столовой. В хронике школы Ётися, куда попала эта заметка, особо отмечается, что Ким Ги Рён стал в будущем популярным советским писателем Романом Кимом[60]60
Перевод с корейского текста – А. М. Пастухов.
[Закрыть]. И здесь мы тоже сталкиваемся с вопросами. Прежде всего, как все-таки звали в детстве этого популярного писателя?
Сам Роман Николаевич Ким, рассказывая о своих школьных годах (в основном он это делал либо за рабочим столом, либо на привинченном к полу табурете перед столом следователя, но в любом случае на Лубянке), называл множество «своих» имен. Те, кто позже писал о Киме, внесли в этот список свою лепту. Воспроизведем некоторые из них, не разделяя пока на «истинные/ложные»: Ким Роман Николаевич, Ким Роман Анатольевич, Мотоно Кинго, Саори Кинго, Ким Саори, Ким Ян Ён, Кин Кирю, Сугиура Кумтаро, Сугиура Киндзи. Чтобы выяснить, какое (или какие) из этих имен действительно имена, а не псевдонимы, обратимся к одному из основных дошедших до нас источников биографии Романа Николаевича Кима – уже известной нам статье Кимура Хироси «Портрет одного писателя» с подзаголовком «Советский писатель-детективщик. Загадки Романа Кима. Жизнь человека, имевшего три родины и ставшего игрушкой в руках судьбы»[61]61
См. Приложение 2.
[Закрыть].
Кимура Хироси (1925–1992) – японский переводчик-русист, литературовед, много писавший о трудах наших писателей и о них самих, окончил Токийский университет иностранных языков и работал в престижных вузах Токио и Йокогамы. Увлекался изучением современной ему русской литературы и в 1958 году познакомился с Романом Кимом, переживавшим в то время расцвет писательской карьеры. Беседы с Кимом легли в основу нескольких статей о советском мастере детективного жанра. Здесь приводится та из них, что наиболее полно и точно воссоздает биографию нашего героя. Она была опубликована в январском номере журнала «Бунгэй сюндзю» за 1984 год много лет спустя после смерти P. Н. Кима и содержит в себе помимо его воспоминаний массу интересных деталей, собранных самим автором. Однако даже в этом случае надо иметь в виду, что Кимура готовил свой материал значительно позже описываемых событий, а потому неточности и ошибки в нем вполне возможны.
Подробный разбор иероглифов, которыми записывалось (в разных вариантах) имя Романа Кима в Японии, осуществил В. А. Бушмакин[62]62
В переписке с автором.
[Закрыть]. Теперь мы можем точно сказать, что в корейском варианте нашего героя звали Ким Ги Рён (Гирён). В следственном деле НКВД он значится как Кирьон, а в японском – Кин Кирю (Кирюу). Что же касается вариантов «Киндзи», «Кинго» и «Кумтаро», то, по мнению Бушмакина, во всех случаях это переделанная настоящая фамилия Кима, и переделанная… одинаково. Во всех случаях, включая диалектное «Кинтаро», услышанное следователем НКВД как «Кумтаро», эти варианты означают одно и то же: «Золотой мальчик». Роман Николаевич Ким был личностью весьма сложной, но можно точно сказать, что себя он всегда ценил исключительно высоко, и только особенности тщательно соблюдаемого им дальневосточного этикета не позволяли ему слыть тщеславным человеком.
Кстати, вот еще одна загадка. В японском языке принято четко обозначать степень родства людей: не просто «брат», а «старший брат» или «младший брат», например. И в истории школы Ётися, и в донесениях агентов японской разведки из Владивостока Ким Ги Рён (Роман Ким) значится как «старший сын Ким Бён Хака» (тёнан). Однако нигде и никогда больше в биографии Романа Кима не упоминаются ни его братья, ни сестры. Существовали ли они на самом деле? Или этот термин употреблялся как аналог русского слова «первенец», когда акцент делается на том, что этот ребенок родился первым и не важно, есть у него другие братья или сестры. Неизвестно.
Наконец, возраст. «Дзидзи симпо» в 1907 году пишет о двенадцатилетнем Киме. Двумя годами позже газета корейской диаспоры снова пишет об опять же двенадцатилетнем Киме. Как мы помним, Роман поступил в Ётися в 1906 году и сразу во второй класс. Значит, пятый класс в 1909 году – вполне естествен, но почему ему снова 12 лет, если даже десять ему должно было исполниться только 1 августа? Если предположить, что возраст Кима исчисляли по еще действующей в то время системе кадзоэдоси, когда принимается в расчет каждый год жизни, начиная со смены лунного года, то есть на 20 июля 1899 года, когда, по русскому стилю, родился Роман Ким, ему уже был один год, в Японии он всё равно оказывается на год старше, чем на самом деле, не говоря уж о том, что дважды с разницей в два года упоминается двенадцатилетним. Может быть, он приписал себе один год, чтобы поступить в Ётися? Точнее, его отец, которому уж очень хотелось отправить сына в Японию? Теоретически это возможно, но в чем мог заключаться практический смысл такого шага, неясно. Но это и не главное. В истории учебы Романа Кима в системе Кэйо есть более серьезная загадка.
Весной 1911 года он окончил школу Ётися. Окончил с блеском. В «Золотой книге почета» Ётися за этот год указано восемь выпускников-отличников, и среди них Ким Ги Рён. Дальше стопы Романа были направлены в среднюю школу – в колледж Фуцубу, и логично было ожидать, что он окончит его с таким же успехом, однако этого не случилось. Как писал Кимура Хироси, сумевший отыскать в архиве Кэйо записи об обучении там нашего героя, Кин Кирю внезапно исчез из колледжа Фуцубу 9 января 1913 года – «выбыл из школы по семейным причинам». Это соответствует последним месяцам обучения во втором классе колледжа. Тот же Кимура предлагает свою версию произошедшего: «…причиной того, что Роман вдруг вернулся на родину посреди Фуцубу, была семья родственников Сугиура. В этой семье не было детей, и пошел разговор об усыновлении умного молодого Романа. Когда семья Сугиура передала это его отцу, тот спросил сына: “А ты что думаешь по этому поводу?” Ответ был таков: “Я влюбился в Японию и хотел бы стать японцем”». Одноклассник Кима по колледжу – будущий известный архитектор Сига Наодзо и брат известного в Японии писателя Сига Наоя – в автобиографическом романе «Биография болвана» уточнял, что любовь Ромы Кима распространялась не только на Японию: «Он был в некоторых отношениях развит больше нас и во втором или третьем Фуцубу уже безответно влюбился. Угораздило же его влюбиться в дочь Сугиура Дзюго. Во-первых, похоже, она ничего не знала, да и вообще это были детские невинные разговоры. Но когда он нам, друзьям, рассказывал о своей сердечной грусти, я, по крайней мере, слушал его со смешанными чувствами зависти и ревности»[63]63
См. Приложение 2.
[Закрыть]. Стоп! Кто кого собирался усыновить? У кого из Сугиура жил Ким и в кого он влюбился? Пришло время разобраться в этой загадочной истории.
Практически все сведения, которые хоть как-то могут прояснить то, что произошло столетие назад в Токио с подростком из Владивостока, содержатся только в статье Кимура Хироси и в цитируемом им произведении Сига Наодзо «Биография болвана». Вот что писал Кимура: «Отец Романа думал, что единственным способом узнать вражескую Японию является получение там образования, поэтому, когда его сын достиг школьного возраста, он отправил его учиться. Обычно учиться в другую страну отправляют после наступления совершеннолетия, поэтому можно представить себе, насколько жестко был настроен его отец, отправляя по указанным выше причинам сына, которому только исполнилось 7 лет, учиться во вражескую Японию за морем. То, что Романа приняла на время учебы семья Сугиура Дзюго, говорит о том, что у отца Романа были какие-то связи с Японией, хоть он и был эмигрировавшим антияпонским политиком. Сугиура Дзюго был в то время смотрителем “учебного кабинета” наследного принца… Для этой статьи я искал материалы по Роману Киму в исторических документах семьи Сугиура, но, к сожалению, не нашел». Получается, что маленький Рома Ким жил в доме у великого Сугиура Дзюго, и там «его угораздило влюбиться» в… дочь «отца японского национализма»? Возможно ли такое вообще и была ли, кстати говоря, у Дзюго-сэнсэя дочь?
Да, была. У Сугиура Дзюго было три дочери и семеро сыновей. Но нам подходит только одна – Умэко. Она родилась в 1900 году, то есть была на год моложе Романа. Разница в возрасте ничтожна и располагающая к любви одновременно. Он – отличник и спортсмен, она – воспитанная в строгости дочь живого классика. Значит, Сига прав – Кин Кирю влюбился в дочь Дзюго-сэнсэя и, следуя логике сохранившихся воспоминаний, собирался на ней жениться. Но для этого следовало «стать настоящим японцем» – быть усыновленным «семьей родственников Сугиура». Вероятнее всего, такой семьей был клан других Сугиура – семья Сугиура Рюкити, который и сам был когда-то усыновлен. На допросе в 1937 году Роман Ким рассказывал: «Сугиура Рюкичи был знаком с моим отцом по коммерческим делам и, когда я приехал в Токио, он принял во мне участие, став моим опекуном. Очевидно, я был ему рекомендован Ватанабэ. При содействии Сугиура я был устроен в японский колледж. Сугиура, с согласия моего отца, усыновил меня (неяпонцев не принимали в это учебное заведение), и я после этого принял фамилию Сугиура, став вместе с тем японскоподданным»[64]64
АСД. Т. 1.Л. 19.
[Закрыть].
Косвенное подтверждение этой версии содержится в статье Кимура, который пользовался не только информацией, полученной от Романа Николаевича, но и результатами собственных исследований: «…Роман не всё это время жил в семье Сугиура. Похоже, что вначале он жил в общежитии при школе, в документах на поступление опекуна указано имя отца, Ким Бён Хак, а адресом указано Кодзимати-ку, Хиракава-тё, 5–26; в документах на отчисление значатся Сугиура Рюкити и адрес: “Усигомэ-ку, Вакамия-тё, 32”». Тоже всё сходится: когда поступал, «прописали» по домашнему адресу, когда отчисляли – тоже по-домашнему, но по-новому. Впрочем… Роман Ким поступил в Ётися в 1906 году, а в 1908-м торговый дом Сугиура обанкротился[65]65
Моргун З. Ф. Указ. соч. С. 133.
[Закрыть] – не самое лучшее время для того, чтобы взять на воспитание приемного сына, за обучение которого, к тому же, надо выплачивать кругленькую сумму – в десять раз больше, чем если бы Рома учился во Владивостоке. Проверим еще раз – может быть, в этих адресах скрыта разгадка сложных отношений семей Сугиура?
Кодзимати-ку, Хиракава-тё, 5–26 – адрес общежития школы Ётися. Странно – в истории Ётися сказано, что школа изначально находилась на холме Мита, там, где сегодня расположен старейший кампус университета Кэйо. В 1898 году школу перенесли «под холм», то есть туда, где сейчас находится западный корпус всё того же кампуса. Район Кодзимати расположен совсем в другом месте. Сегодня это всего-навсего станция метро в центре Токио, название которой в разных местах написано разными иероглифами – результат не до конца вошедшей в привычку языковой реформы, да небольшой квартальчик вокруг, зажатый между районами Хандзомон и Нагата-тё. А когда-то это была обширнейшая территория, которая, помимо того, что примыкала непосредственно к императорскому дворцу, включала в себя саму обитель Сына Неба. Однако представить себе, что здесь находилось общежитие мужской школы Ётися, располагающейся в далеком квартале Мита, сложно. Непонятно даже, как чисто физически могли каждый день перемещаться ученики из отстоящего на несколько километров общежития в школу и обратно – ведь занятия в японских школах часто длятся допоздна. Неясно: то ли какой-то отрезок времени школа находилась поблизости отсюда, то ли адрес, занесенный в реестр учеников Ётися напротив имени Кина Кирю, всего лишь токийская регистрация, своеобразная прописка, к реальному месту жительства отношение имеющая только опосредованное. Может быть, его будущий опекун Сугиура Рюкити жил здесь? Увы – официальные документы свидетельствуют, что по состоянию на 24 ноября 1905 года знатный владивостокский купец имел резиденцию в Токио по адресу Усигомэ-ку, Цукудо-Хатиман-тё, 21, с 30 июня 1906-го – в Сиба-ку, Сибакурума-тё, 35 (кстати, недалеко от Ётися), а 19 августа 1909 года его адрес снова изменился. Теперь он совпадает с тем, что указан в ведомости колледжа Фуцубу: Усигомэ-ку, Вакамия-тё, 32[66]66
Национальный архив Японии, Центр документов по истории Азии. URL: http://www.jacar.go.jp/, Ref.B09072805000, Ref. В09072811100
[Закрыть]. За исключением Сиба, два адреса относятся к району Усигомэ – кварталу недалеко от центра Токио, где издавна любили селиться самураи.
Единственное объяснение, которое можно дать всей этой путанице с адресами, заключается в том, что «прописка» не всегда соответствовала реальным адресам учеников, и Кин Кирю не был в этом исключением. Тем более что Сига Наодзо вообще прямо пишет о том, что Роман Ким жил в комнате сбоку от прихожей собственного дома Сугиура Дзюго. Да и где еще могли познакомиться и видеться подростки Кирю и Умэко, если обучение в школах в те времена было раздельным, а в быту юноши и девушки еще вели себя скромно и не ходили по токийским улочкам под ручку, как ныне? Если так, то мы знаем фактический адрес Романа Кима, по крайней мере на время его обучения в колледже Фуцубу. В 1912 году Дзюго-сэнсэй, как называли этого человека современники, поселился в собственной усадьбе по адресу Коисикава-ку, Мёгадани-тё, 52, где и прожил следующие несколько лет[67]67
Томэ конроку (Кайсо Сугиура Дзюго хэсю иинкайхэн). Токио, 1984.
[Закрыть]. Судя по всему, там и произошла история, из-за которой «Золотой мальчик» Кин Кирю вынужден был бросить учебу в престижном, как он сам потом писал, «императорском лицее» Токио. Но даже если настоящее место жительства его было там – в Коисикава, а в Вакамия только прописка и дом опекуна (к которому он не раз захаживал – в этом мы еще убедимся!), всё равно остается непонятным, как и почему сын корейского патриота и япононенавистника, родственник убитой японцами королевы стал вдруг воспитанником одной из самых одиозных фигур милитаристской Японии, и расследование этой истории могло бы стать первым политическим детективом в жизни Романа Николаевича Кима.
Существует и другая версия решения этой загадки: Кин Кирю фантазировал. Он придумывал свою жизнь уже с детства, искусно «вписывая» свою реальную биографию в канву общеизвестных исторических событий, в судьбы других – популярных персон своего времени. В Японии не принято ходить в гости, а это значит, что Сига Наодзо, будучи единственным свидетелем обучения Ромы Кима у Сугиура Дзюго, на самом деле никогда не был у него дома. Всё, что рассказывал Сига, он рассказывал со слов своего друга и никак не мог его проверить. Самое большее, что можно представить, это совместные прогулки до дома Сугиура в Вакамия-тё. Но если в соответствии с правилами того времени там и висела табличка с фамилией владельца, на ней могло не быть имени, а значит, это «другой» Сугиура. Учитывая, что, несмотря на многолетние поиски и усилия многих исследователей, так и не появилось ни одного доказательства связи между семьями Рюкити и Дзюго, версия выглядит весьма убедительно. Но и у нее есть слабые места. Например, особенности обучения в японской школе таковы, что у школьников практически нет личной жизни. Всё, что они рассказывают друг другу, немедленно становится достоянием учителей. Вряд ли, узнав о том, что маленький кореец называет своим опекуном самого Сугиура Дзюго, школьные наставники оставили бы такие фантазии без последствий. Поверить в это сложнее, чем в то, что Ким действительно жил в доме Дзюго. Кроме того, странные поручители Романа – Сугиура Рюкити, Ватанабэ и Каваками – не дают забыть о непростом пути мальчика в Токио и некоторых других его, не менее странных, чем упоминание о Дзюго, рассказах.
