Текст книги "Роман Ким"
Автор книги: Александр Куланов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
Зимой 1960 года Союз писателей СССР отправляет Кима в Лондон. Командировка «выстреливает» сразу: уже весной в журнале «Наш современник» выходит повесть «Кобра под подушкой». Конечно, написана она была много раньше. Поездка в Англию дала возможность лишь подправить шероховатости. Одно из мест действия в произведении – как раз Лондон, помимо Мадрида и магрибской Касабланки.
В отличие от «Тетради, найденной в Сунчоне», «Девушки из Хиросимы» и «Агента специального назначения», не говоря уже о более ранних произведениях Кима, здесь гадать не приходится. Отдельные моменты повести, в первую очередь самое ее начало – прямо с эпиграфов, вещь на 100 процентов личная. Вещь не от Кима, а про Кима. Судите сами. Роман Николаевич ставит сразу два эпиграфа. Первый принадлежит знаменитому китайскому стратегу древности, автору трактата «Искусство войны» Сунь-Цзы: «Война – путь обмана». Второй – цитата из шпионского романа Агаты Кристи «Н или М»: «…когда кончится война, я думаю, что смогу рассказать о своей работе. Это была жутко интересная работа». Роман Кристи вышел в свет в 1941 году, и когда Роман Ким прочитал эту фразу, на него, вероятно, нахлынуло целое море эмоций и воспоминаний.
У Агаты Кристи речь идет о поисках британскими отставниками из разведки осевшего в английском командовании немецкого шпиона. Это тоже тема Кима, и в самой повести «Кобра под подушкой», конечно же, есть хорошие и плохие разведчики и шпионы, обман, интриги и неожиданная развязка. Но особое внимание привлекают два момента. В первом, не попавшем в печать, но сохранившемся в архиве, варианте «Кобры…» повесть начиналась так:
«– Я хотел убить премьер-министра Сталина, – произнес арестованный и, покачнувшись, чуть не упал со стула.
Пимброк успел подхватить его и, взяв за плечи, сильно встряхнул. Эймз окинул взглядом атлетическую фигуру арестованного и усмехнулся:
– Странное желание. Насколько мне известно, Кремль находится в Москве, а не здесь, в Африке.
– Я узнал, что он прилетит сюда.
– От кого?
Арестованный закрыл глаза и опять покачнулся.
– Я больше не могу, – простонал он. – Дайте мне поспать… Тогда всё скажу.
Эймз и Пимброк быстро переглянулись. Наконец-то! Допрос, продолжавшийся беспрерывно почти трое суток, увенчался успехом: арестованный заговорил…»[416]416
РГАЛИ. Ф. 1234. Оп. 19. Д. 629. Л. 7–15.
[Закрыть]
На втором следствии (1939 года) Роман Ким говорил, что в 1937-м ему не давали спать, чем довели его до исступления и почти до умопомешательства. Пытка вынудила его признать свою вину и оклеветать многих своих друзей. Теперь в его повести агента вынуждают к признанию тем же путем – бессонницей. Действие происходит в Африке в 1942–1943 годах, но даже для 1960-го упоминание в ней имени Сталина оказалось для советских цензоров неприемлемым. Бывший корреспондент «Правды» в Лондоне, фронтовик и переводчик приключенческой литературы Борис Изаков нашел способ прорваться с «Коброй под подушкой» в печать. «Я только предложил бы автору изменить первую фразу повести, – посоветовал он. – После всего того, что происходило у нас вокруг мнимых покушений на И. В. Сталина и что было разоблачено на XX съезде партии, такое начало воспринимается читателем как бестактность и вызывает нежелательные ассоциации»[417]417
Там же.
[Закрыть].
Роман Николаевич хорошо знал, что с редакторами спорить себе дороже, и очень хотел увидеть свое произведение опубликованным. Он заменил Сталина Черчиллем, а Кремль и Москву Уайтхоллом и Великобританией. Рецензировавший книгу Борис Самсонов одобрил ее в таком виде: «Каких-либо искажений фактов, относящихся к области международных отношений и внешней политики Советского Союза в тот период, в рукописях этих повестей не встречается. Автор добросовестно изучил необходимые документы, мемуары и свободно владеет материалом»[418]418
Там же.
[Закрыть]. Последняя фраза рецензии совсем не случайно напоминает о цитате из Агаты Кристи: Ким вложил в книгу много своих тайных знаний. «Кобра под подушкой» еще ждет своего «дешифровальщика» – по мере выявления новых деталей биографии ее автора неизбежно будут находиться и заимствования из реальной жизни в жизнь литературную. В целом книга получилась весьма увлекательной, но, пожалуй, одна из главных ее неудач – образ советского журналиста Мухина – «полноватого человека в очках». Несмотря на то, что он должен быть ярким и запоминающимся даже не только потому, что является одним из главных героев книги, причем «наших» героев, пусть и проявляющих по ходу повествования удивительную пассивность по отношению к сюжетной линии, Мухин получился на редкость картонным, плоским, неинтересным. Ким всё время говорил на своих выступлениях о том, что советской молодежи в приключенческих книгах нужен герой, которому хочется подражать. Мухину подражать не хочется совсем – прежде всего потому, что непонятно в чем – он ничего не делает. Или делает что-то такое, что явно навязано ему автором только для того, чтобы этот персонаж (всё-таки он «наш»!) в повести присутствовал, ибо на самом деле он там лишний – основные действующие лица находятся по другую сторону идеологического фронта. Товарищ Мухин, по-другому его и не назовешь, очень напоминает свое литературное продолжение. Точнее наоборот: это советский журналист Дмитрий Степанов из появившихся несколькими годами позже романов Юлиана Семенова напоминает Мухина. Степанов – это продолжение, развитие, улучшенный и модернизированный вариант кимовского героя. Сознательно или нет, но Юлиан Семенович и здесь позаимствовал у своего предшественника хорошую, но не слишком удачно реализованную идею (впрочем, и у Семенова Степанов так никогда и не становится главным героем расследования и не вызывает сопереживаний читателя).
«Кобра под подушкой» приносит Роману Киму новую порцию славы, денег, успеха. Он уже не просто «известный приключенец», он – мэтр советского детективного жанра. В мае 1961 года Роман Николаевич вместе с группой ведущих советских литераторов отправляется в Америку. Маршрут почти космический: Нью-Йорк – Вашингтон – Чикаго – Детройт – Ниагарский водопад – Филадельфия – Нью-Йорк. В стороне осталось только западное побережье. Но наши были рады и этому. Некоторые из них, в том числе Сергей Баруздин и Андрей Вознесенский, потом отзовутся книгами об этом удивительном для времен приближающегося Карибского кризиса путешествии. Роман Ким привез из Америки детский набор полицейского (дубинка, наручники, игрушечный револьвер) для племянника жены и заметки об американской жизни для себя. Еще только узнав о возможности увидеть Америку, Роман Николаевич уже жаждал этой поездки. «Две недели напряженного путешествия – придется работать ногами и глазами с утра до вечера, глотать всё, жадно вбирать в себя, чтобы собрать побольше материала, – строил он планы, – ведь для писателя важны все мелочи быта: как по утрам развозят молоко, как почтальоны носят сумки, как зовут кошек и собак… С “Новым миром” заключил договор на детективную повесть, и Америка даст мне много материалов»[419]419
РГАЛИ. Ф. 2826. Оп. 1. 9. Л. 1–2.
[Закрыть].
Детективная повесть, которая уже пишется, – одна из лучших в библиографии Кима и, как всегда, очень личная. Хотя речь в ней пойдет действительно об американцах, весь сюжет повести, названной «По прочтении сжечь», будет кружиться вокруг противостояния с японской разведкой. История – широко известная в узком кругу профессионалов. В июне 1941 года американская разведка вскрыла шифр японской дипломатической миссии в США. Ким предложил читателям свою версию того, как это произошло. В книге есть всё: хитрые и коварные американские разведчики и еще более коварные, но излишне консервативные и самоуверенные разведчики японские, уголовники на службе у правительства, отравления, любовь, интриги своих «плохих» против своих же «хороших» (причем и среди японцев, и среди американцев), до боли напоминающие внутренние противостояния и конфронтации в НКВД, угроза войны, тупоголовые командиры, противоречащие самим своим существованием тезису Сунь-Цзы о том, что «только совершенномудрый может быть руководителем шпионов», и храбрые, инициативные, но излишне интеллигентные подчиненные…
Обязательно для творчества Кима и наличие в произведении упоминания о в высшей степени необоснованном, несправедливом плане нападения на Советский Союз и у японцев, и у американцев. Очень похоже, что долгие годы читая сверхсекретные документы японских военных, Роман Николаевич узнал и понял ту парадигму существования японского милитаризма, о которой и сегодня многим японоведам неловко и стыдно говорить. Но это правда – японцы действительно жаждали напасть на СССР и то, что история сложилась не в их пользу, – в значительной степени заслуга Романа Кима и его коллег. Сам он в повести тоже присутствует. Точнее, не он, конечно, речь-то идет об американских дешифровщиках, а его литературное alter ego – второй лейтенант Николас Уайт.
В «Тетради, найденной в Сунчоне» на мгновение появляется студент в фуражке с эмблемой университета Кэйо. В «Кобре под подушкой» мы видим сцену допроса, знакомую нам по реальной биографии автора, где-то еще он появляется на долю секунды из-за спины своих персонажей, по обыкновению слегка улыбаясь и внимательно глядя сквозь круглые очки на читателя. В повести «По прочтении сжечь» Ким уходит от намеков и говорит о Нике Уайте, как о себе, напрямую, но устами другого персонажа: «Он великолепно знает японский, учился в Токио, в университете Кэйо, обладает незаурядными лингвистическими способностями… В упрек ему, пожалуй, можно поставить то, что он по характеру и образу мышления больше штатский, чем военный. Очень добросовестен, повышенно эмоционален, иногда наивно принципиален». И хотя американский генерал отвечает на это: «Я вижу, что твой дружок стал офицером по недоразумению», как, наверное, отвечал Александру Гузовскому, хлопочущему за важного зэка Кима, нарком госбезопасности Берия, читатель понимает, что это не негативная, как должно быть по сюжету, а положительная характеристика героя. Ник Уайт – хороший парень. И Роман Ким – хороший парень. Именно здесь, в этом романе впервые у автора появляется герой, которому хочется подражать. Не пролетающий вскользь в «Тетради…» корейский партизан (других положительных героев-мужчин там вовсе нет), не странноватый и невнятный Мухин из «Кобры» и даже не молодой китаец Ян из «Спецагента» (трудно советскому парню хотеть быть похожим на маленького китайца), а он – Ник Уайт – претендует на роль примера, достойного подражания. Одна беда: он – американец.
Несмотря на этот маленький огрех, повесть ждет заслуженное внимание читателей и издателей. Сначала она выходит в январе – феврале 1962 года в журнале «Наш современник», а через год ее выпускает отдельной книжкой Воениздат – 200 тысяч экземпляров. Сегодня такие тиражи авторам политических детективов могут только сниться. Из всех произведений Кима в наши дни переиздавались немногие: «Агент особого назначения» в 2003 году, «Тетрадь, найденная в Сунчоне», «Кобра под подушкой» и, безусловно, «По прочтении сжечь» в 2006-м.
В 1962 и 1963 годах Роман Николаевич побывал в Финляндии, но ожидаемого произведения на тему, например, советско-финляндской войны не последовало. Вместо этого в журнале «Октябрь» осенью 1963 года выходит так называемая повесть-памфлет «Кто украл Пуннакана?». Сюжет столь же необычен, как и название: в американском городке внезапно исчезает живший там гофмаршал тайского короля (!). Литературный агент выступает в роли частного сыщика и в конце концов находит Пуннакана, который оказывается мошенником, нашедшим «золотую жилу» в лице некоего исследовательского института, ведущего разработки приемов идеологической войны против СССР (о России вообще в повести много). Повесть названа памфлетом, потому что прямо транслирует мысли и идеи автора, не раз выступавшего с ними на лекциях и семинарах для писателей и критиков. Один из героев говорит: «Я думаю о продукции писак типа Флеминга и Ааронза. Их описания злодеяний красных шпионов организованно проталкиваются на книжные рынки Европы, Латинской Америки, Азии, Ближнего и Среднего Востока, Африки. И миллионы читателей всех возрастов зачитываются этими книжками. Они написаны так, что от них трудно оторваться… Шпионский детектив – очень действенное оружие в психологической войне. Мне непонятно одно: почему советские детективные писатели не отвечают Флемингу и его коллегам? Почему уступают без боя книжные рынки зарубежных стран?» И вот ключевое: «Ведь советским авторам не нужно придумывать похождений вымышленных шпионов!..»
Ким, как и обещал в авторской заявке, «на основании материалов, собранных в Америке», описывает «кухню психологической войны, ведущейся против нас лагерем империалистов». Некоторые места из «Пуннакана» напрямую прокладывают дорожку к следующей его книге, пожалуй, самой сложной для восприятия: «Школа призраков» – книге о ниндзюцу.
Один из героев «Пуннакана», строя планы противодействия мировой коммунистической экспансии, разрабатывает обширный, но не слишком конкретный план участия в этой деятельности оккультистов и специалистов по психологическому противодействию противнику. Сегодняшним политическим консультантам, имиджмейкерам и специалистам по «мягкой силе» стоило бы преподавать повесть «Кто украл Пуннакана?» в вузах, где их готовят. Как, впрочем, и «Школу призраков».
Архивы хранят свидетельства того, что еще в 1960 году Ким начал подбираться к идее описания специальных операций контрразведки на манер тех, в которых участвовал сам. Сначала появился план повести об операции «Цицерон», осуществленной немецкой разведкой в Турции в 1943 году. Тогда гитлеровцам, точнее, немецкому военному атташе Мойзишу, удалось найти подход к камердинеру английского посла в Анкаре и изъять из его сейфа секретную документацию. Мойзиш в 1950 году опубликовал мемуары, которые задели Кима. «Версия бывшего гитлеровского разведчика Мойциша недостоверна. В моей повести излагается история камердинера Дьеро на основании новых данных, в частности данных японской разведки в Анкаре, которая была в курсе всей операции», – писал Ким в заявке на повесть, которая должна была получить название «Сейф посла Начбэла-Хьюгессона»[420]420
Просветов И. В. Указ. соч. С. 214–215.
[Закрыть]. По какой-то причине дальше заявки дело не пошло, а жаль. Если бы повесть вышла, сегодня мы могли бы попытаться расшифровать еще одну загадочную и, главное, совершенно реальную шпионскую историю времен войны.
Вторая, и тоже нереализованная идея была «о том, как во время Тихоокеанской войны чанкайшисты поддерживали связи с японской разведкой с целью создания единого фронта против коммунистов. Главные персонажи повести – советский и китайский историки в результате изучения материалов, касающихся закулисной стороны японо-китайской войны, выясняют тайну гонконгских переговоров и роль брата жены Чан Кайши». Повесть должна была называться «Полномочный призрак».
Последняя идея того времени реализована всё-таки была, но не в той форме, в какой ее изначально задумывал Ким. Роман Николаевич со всех сторон подходил к своей биографии, топтался подолгу у разных ее кусков, не зная, как подать читателю то, что хотелось рассказать, – так, чтобы было и правдиво, и захватывающе одновременно. Получалось далеко не всегда. Пилотное название нового произведения было «непродажным»: «Искусство проникновения». В заявке автор обозначил его следующим образом: «Автобиография специалиста по науке “синоби” (теория разведки, созданная в Японии), который учился в школе Накано, затем в “Спай скул” в Америке, по окончании которой стал действовать на фронтах тайной войны»[421]421
Там же.
[Закрыть].
Глава 19
НИНДЗЯ С ЛУБЯНКИ
Источники интереса Романа Кима к ниндзюцу очевидны: во-первых, он что-то читал или слышал о синоби (ниндзя), когда учился в Японии, – это была пора расцвета городского ниндзюцу-фольклора.
Во-вторых, он вернулся к этой теме в пору написания глосс к книге Пильняка. Несомненно, его авантюристическую натуру (что бы он ни говорил на следствии по поводу того, что его больше привлекала кабинетная жизнь «профессора-японоведа») заинтересовали средневековая теория разведки в широком смысле этого слова и особенно возможности ее экстраполяции на современность. Потом Роман Николаевич уже никогда об этом не забывал: его уроки дзюдзюцу у Василия Ощепкова и просьба в Токио прислать ему книгу по ниндзюцу из Токио в середине 1930-х – свидетельства попыток переноса теории на практику. Практика была богатой: популяризатор ниндзюцу Фудзита Сэйко, которого Роман Николаевич читал еще до войны, писал как о Киме: «Того, кто способен скрытно проникнуть туда, куда трудно добраться, кто возвращается оттуда, откуда нет дороги, надлежит называть великим мастером искусства синоби, а искусство это чрезвычайно глубоко». Попыток, до сих пор до конца неосмысленных, так как осмыслить их трудно: в силу секретности биографии Кима, мы многого об этом еще не знаем.
В-третьих, война дала ему новый стимул для интереса к теме ниндзюцу: в июле 1938 года, после начала активных боевых действий в Маньчжурии, когда стало окончательно ясно направление следующего главного удара, на окраине Токио, в родном для Кима районе Ушгомэ была создана специализированная разведывательная школа (рикугун гакко) для подготовки высококлассных специалистов по разведке и диверсиям на территории Советского Союза. Таких как Онода Хиро, сражавшийся на Филиппинах до 1974 года. Как известно, с направлением инструкторы школы, позже переведенной в район Накано, не угадали – удар пришелся на страны Юго-Восточной Азии и США, поэтому с началом войны на Тихом океане школа была переориентирована на действия в этих регионах. Однако изначальная направленность «на Советы» представляла для Москвы большой интерес. Тем более что часть программ для нее писал полковник Акикуса Сюн – профессиональный разведчик-советолог, консультант российской фашистской партии и начальник Японской военной миссии в Харбине. Информация о «кузнице кадров» японских диверсантов и разведчиков наверняка доходила до Лубянки. Логично предположить, что и переводил ее с японского Ким. После победы над Японией контрразведка умело выуживала выпускников этой школы в потоке пленных. Особенности же японского менталитета таковы, что, попав в плен, офицеры, особенно молодые, считали своим долгом рассказать победителю всё, что знали, выдать любые секреты. Да и не только молодые офицеры. Об этой школе рассказывал сам Акикуса Сюн, оказавшийся в советском плену[423]423
Цит. по: Мозохин О. Б. Указ. соч. С. 358–363.
[Закрыть], и даже многоопытный генерал Хата: в его показаниях школе Накано отведен целый раздел (8). Пункт «в» (обучение) этого раздела в том числе гласил: «Курсанты проходили курс закаливания их личных свойств и характера, с тем чтобы в самых трудных условиях самостоятельно выполнять возлагаемые на них задачи. В школе преподавались иностранные языки, военное и экономическое положение других стран и радиодело…
Политическую структуру иностранных государств, их экономическое положение и иностранные языки преподавали чиновники государственных ведомств. По военному делу лекции читали офицеры Генерального штаба и преподаватели Военной академии…
Выпускники школы Накано везде добивались исключительно высоких успехов в своей работе»[424]424
Там же. С. 381–382.
[Закрыть]. Роман Николаевич, с его любовью к единоборствам, непременно заметил бы, что рукопашный бой курсантам Накано рикугун гакко преподавал основатель айкидо Уэсиба Морихэи.
Находясь в загадочной командировке на Дальнем Востоке осенью 1945 года (и/или позже), Ким, без сомнения, узнал много интересного о Накано рикугун гакко, но книга о японской разведшколе как раз в те годы, сразу после победы, когда появилась надежда на установление нормальных отношений с Японией, явно не подходила для советской печати. Со временем у Романа Николаевича появился еще один прототип для «школы призраков»: в египетском (!) журнале он прочел о существовании в Бейруте подобного учебного заведения британской разведки, интересы которой традиционно были направлены на Ближний Восток. Идея трансформировалась из простого очерка о тренировках диверсантов в попытку рассказать о подготовке серьезных специалистов, прежде всего в области ведения психологических войн и морального разложения противника. Противник – мы, Россия, Советский Союз. Школа, понятное дело, должна была стать американской.
В заявке в издательство «Советский писатель» Ким четко излагает: а) свою цель: «Я хочу показать не примитивных и трафаретных шпионов – героев традиционных шпионских романов, а квалифицированных специалистов подрывной войны, вооруженных всеми “научными дисциплинами”, которые усиленно разрабатываются сейчас в Америке с целью более эффективной обработки сознания и психики людей»; б) форму произведения: «исповедь курсанта специальной школы американской разведки»; в) источники: «особая дипломатическая школа, созданная английской разведкой в Шамляне (Ливан. Бурж-ас-Шамали? – А. К.) и описанная каирским журналом “Роз эль Юсеф”»; г) сроки исполнения работы: сентябрь 1963 года[425]425
Цит. по: Просветов И. В. Указ. соч. С. 217–218.
[Закрыть].
Работа оказалась более сложной и интересной, чем изначально предполагал автор. Дважды ему пришлось выезжать в Африку и Европу (Нидерланды) – «проверить на месте материалы для последних глав». Такая роскошь в Советской стране была доступна немногим писателям даже высшего литературного ранга. Роман Николаевич явно пользовался покровительством куда более мощной, чем Союз писателей СССР, организации, и нетрудно догадаться, какой именно.
Поездки открыли для Кима что-то такое, из-за чего в итоге пришлось переделывать всё произведение: «По соображениям политического порядка надо будет вытащить одну сюжетную линию, проходящую через всю повесть». Всё это затянуло процесс написания на целый год: «Школа призраков» была закончена в октябре 1964-го.
Журнал «Наш современник» собрался печатать ее в летних номерах следующего года, а издательство «Советский писатель» поставило в план на 1966 год. Пока же рукопись отправили на «спецконсультацию, где автору был сделан ряд замечаний, которые Р. Ким учел». Повесть пошла в печать, и теперь последнее слово было не за «критиками в штатском», а за читателями. Читатели необычному произведению удивились и… оказались не готовы ни к теме повести, ни к форме ее подачи. Какого-то особого издательского успеха книга не имела, хотя в СССР ее переиздавали дважды, выпустили и в «странах социалистического лагеря»: в Чехословакии (дважды), Болгарии и Венгрии.
Это неудивительно. Роман Николаевич явно перепутал жанры или попытался обогнать свое время. Собственно, еще рецензент повести заметил, что «специальная эрудиция автора порою не получает достаточно выразительного художественного изображения и некоторые страницы повести звучат как сугубо деловая информация». Пытаясь воплотить все свои задумки – от начатого в «Ногах к змее» рассказа о синоби до мыслей о глобальной имиджевой войне, Ким действительно попытался втиснуть в текст слишком много информации. «Школу призраков» приходится даже не читать, а изучать. Сюжет и на самом деле в этой книге не главное, хотя интрига «закручена» тут, пожалуй, лучше, чем во многих произведениях аналогичного жанра. Но это студенты должны изучать конспект важного первоисточника, а повесть – не «первоисточник», и читатели – не студенты. Они этого делать не обязаны и не будут. Отсюда и холодность приема весьма увлекательного произведения.
События в повести изложены от лица главного героя книги, пишущего донесения своему наставнику. В первом же письме цитируется британский дипломат и писатель, генерал-губернатор Канады Джон Баккан: «Впереди дни и ночи в полном одиночестве и постоянном напряжении, подтачивающем нервы. Подобно одежде, тебя будет облекать смертельная опасность. Страшная работа, слишком бесчеловечная для человека». Понятно, что Ким, как обычно, пытается снова писать о себе, и похоже, в его архиве должна находиться тетрадь с выписками из произведений приключенцев всего мира, высказывания которых он экстраполировал на себя и потом использовал в работе.
Герой попадает в загадочную разведывательно-диверсионную школу АФ-5, находящуюся где-то в Северной или Северо-Восточной Африке (пригодился опыт путешествия в Эфиопию?). Кому подчинена школа, каковы основные задачи и места службы ее выпускников, из книги не вполне понятно. Ясно только, что это – «передний край борьбы с коммунистической опасностью» и на службе у курсантов самые эффективные методики «призраков»: от искусства синоби и поставленной на научную основу физиогномики до методов осуществления масштабных акций по смене правительств – то, что сейчас назвали бы «технологией оранжевых революций», а Ким именует кудеталогией – наукой о государственных переворотах. Но главное, то, ради чего и писал Ким «Школу призраков», – конечно, ниндзюцу.
Историк синоби, автор книги «Путь невидимых. Подлинная история ниндзюцу» А. М. Горбылев считает, что «Ким почти во всех своих произведениях так или иначе касается ниндзюцу, иногда даже искусственно его притягивает. Мне кажется, его очень привлекала эта тема, и он много размышлял над тем, могло ли ниндзюцу кануть в Лету бесследно и каким могло бы быть современное ниндзюцу. При чтении “Школы призраков” у меня создается стойкое ощущение, что он очень хотел представить свое видение модернизированного ниндзюцу и придумал эту странную повесть, в которой сюжетная линия – это всего лишь рамка, в которую втиснут конспект школы современного ниндзюцу – Ким-рю… Она написана человеком, который держал в поле зрения всю доступную ему литературу по ниндзюцу – от энциклопедических словарей и японских повестей “ко-дан” до специальных работ по японскому шпионажу на европейских языках. Например, в “Школе призраков” Ким упоминает реальные довоенные публикации по ниндзюцу Фудзита Сэйко и Ито Гингэцу»[426]426
В переписке с автором.
[Закрыть].
С определения ниндзюцу из японо-английского словаря Кацумата («Искусство быть невидимым») начинается книга, и это же определение, по сути, включено в ее название. В систему обучения в школе входит знакомство с тремя уровнями ниндзюцу: а) низший – войсковая разведка и диверсии, партизанские и антипартизанские операции; б) средний – работа с агентурой оперативно-тактического уровня, методы вербовки, разработка и ведение агентурных комбинаций, контрразведка – то, чем занимался Роман Ким всю жизнь; в) высший уровень – кудеталогия, организация государственных переворотов, мятежей, создание чрезвычайных ситуаций в широких масштабах. Высший уровень ниндзюцу – основной для школы АФ-5.
Какая может быть связь между кудеталогией и ниндзюцу? Не заигрался Роман Николаевич в синоби? – эти вопросы неизбежно приходят на ум, когда мы читаем «Школу призраков». Это понимал, об этом же думал и сам автор повести, вкладывая и вопрос, и ответ на него в уста своих героев:
«Ниндзюцу. Наука номер один для вас. Японские ниндзя, так именовались самураи, усвоившие эту науку, могут служить вам примером.
Я сказал:
– В газетах писали, что Иан Флеминг незадолго до своей неожиданной смерти ездил в Японию изучать ниндзюцу и заявил, что эта самурайская наука совсем устарела и утратила всякое значение.
– Он поторопился с выводом, – тихо сказал Командор».
Этот короткий, максимально спрессованный диалог – прямое развитие мысли Кима, высказанной еще в «Ногах к змее»: ниндзя существуют, они живут среди нас и сегодня, просто не надо думать, что они бегают по крышам в черных костюмах с двумя мечами за спиной. Современный ниндзя – это разведчик высокого класса, имеющий специальную подготовку для решения своих тайных задач. И всё. В «Школе призраков» встречается даже любопытное определение, относящееся к наставнику ниндзюцу по кличке Утамаро: «нацистский ниндзя». Это в корне переворачивает вообще все наши киношные, голливудские представления о ниндзюцу, но, похоже, ниндзя с Лубянки – Роман Николаевич Ким – именно к этому и стремился.
Как обычно в его произведениях, в этой книге много фантастики, нереального, творческих придумок, но также обычно вместе с ними присутствует база, извлеченная из японской литературы. Несмотря на то что книга вроде бы о современной разведывательной школе, вся схема ее работы, как, кстати говоря, и методы «исследований» антисоветского психологического института в повести «Кто украл Пуннакана?», основаны на профессиональных универсалиях, восходящих еще к практической философии Древнего Китая и средневековой Японии. Чего стоит, например, отсылка автора к свитку под названием «Сёнинки», что значит «Записи об истинном ниндзюцу», написанным неким Фудзибаяси Масатакэ еще в 1682 году. Вот замечательный фрагмент из «Сёнинки», рассказывающий о принципе столь популярной сегодня «мягкой силы», в средневековой Японии именовавшейся «искусством предоставления человеку возможности быть правым», что, в свою очередь, является основой для манипулирования им в собственных целях (свиток 2, глава 8):
«Этот принцип состоит в том, чтобы заставлять человека думать, будто он умный, а вы – дурак. Чего нельзя говорить ни в коем случае – так это того, что даст людям догадаться о вашем уме.
Дать человеку оказаться правым – значит притвориться простаком, абсолютно не понимающим, что да как в этой жизни, и, таким образом, провоцируя собеседника объяснить вам это. И если вы будете постоянно поддакивать, говоря: “Вот-вот, как верно, как верно!” – собеседник еще больше возгордится и начнет кичиться своими умственными способностями. Вот тут-то, если вы достаточно внимательны, вы сможете обнаружить, как он ненароком местами обмолвится о чем-то важном, чего напрямую никогда бы вам не сказал. Тогда-то, если ухватиться за неосторожно оброненные им слова и насесть на него с расспросами, то, начав говорить, ему будет неудобно не дорассказать до конца, и в этом плане его позиция станет уязвимой. Всем людям свойственно желание говорить умно, но от этого-то и следует воздержаться в первую очередь.
Поэтому со своей стороны следует обуздать именно свой ум. Всегда держа его внутри, вы всегда сможете воспользоваться им, как только захотите. Главное, таким образом, вы оставляете за собой подлинную правоту.
Потому человек, способный хорошо выполнять функции синоби, на вид полный олух. Но в любом деле он способен заставить собеседника потерять голову от собственной важности, что также называют “посадить человека на повозку” (яп. хито-о курума-ни какэру)»[427]427
Перевод Ф. В. Кубасова.
[Закрыть].
«Сёнинки», как и другие древние трактаты о ниндзюцу – «Бансэн сюкай», «Комондзё-но дзюппо», «Синоби мондо» и «Ниндо кайтейрон», напрямую упоминаются в «Школе призраков». И упоминаются именно в этом контексте: приложение к «Сёнинки» под названием «Сокровенное наставление по возбуждению смут» служит одной из основ курса кудеталогии, который ведет в школе профессор под японским псевдонимом Утамаро. Этот преподаватель делит ниндзюцу на три периода.