Текст книги "Приключения Джона Дэвиса"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Александр Дюма
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДЖОНА ДЭВИСА

I

Сегодня, когда я пишу эти строки, минуло уже почти сорок лет с тех пор, как мой отец, капитан Эдуард Дэвис, командир английского фрегата «Юнона», лишился ноги. Ее оторвало одним из последних ядер, пущенных с борта «Мстителя» в тот самый момент, когда французский корабль решил скорее погибнуть в морской пучине, чем сдаться.

По возвращении в Портсмут он узнал, что туда уже дошла весть о победе адмирала Хоу, а его самого ожидает звание контр-адмирала, пожалованное ему, к несчастью, вместе с почетной отставкой, ибо лорды Адмиралтейства, без сомнения, сочли, что получивший увечье контр-адмирал Эдуард Дэвис, едва достигший сорока пяти лет, вряд ли сумеет служить Великобритании столь же плодотворно, как до достославного происшествия, жертвой которого он стал.

Отец мой был из тех достойных моряков, которые полагают, что суша существует только для того, чтобы запасаться на ней свежей водой или вялить рыбу. Он родился на борту фрегата, и первое, что предстало перед его глазами, было небо и море. Гардемарин в пятнадцать лет, лейтенант в двадцать пять, капитан в тридцать, лучшую, прекраснейшую часть жизни он провел на воде, ступая, в противоположность многим, на твердую землю лишь по случаю, да и то почти вопреки своей воле. Так что почтенный адмирал, способный с закрытыми глазами отыскать дорогу в Беринговом проливе или Баффиновом заливе, не смог бы без провожатого добраться от Сент-Джеймса до Пикадилли. Полученное им ранение угнетало его не само по себе, но своими последствиями. Отец часто задумывался о том, что может ожидать моряка: о кораблекрушениях, пожарах, баталиях, но он никогда не мог и помыслить для себя отставки, не был готов к единственному виду смерти – к той, что настигает старика в постели.

Выздоровление его протекало долго и мучительно, пока наконец крепкая натура не взяла верх над физическими недугами и душевными страданиями. Следует, впрочем, отметить, что во время своего болезненного возвращения к жизни сэр Эдуард был окружен самыми нежными заботами: рядом с ним находилось одно из тех преданных существ, что, кажется, принадлежат к особой человеческой породе и скрываются, как правило, под солдатским мундиром или матросской курткой. Этот честный матрос, несколькими годами старше моего отца, неуклонно разделял его судьбу с того самого дня, когда сэр Эдуард гардемарином ступил на борт «Королевы Шарлотты», и до того, когда подобрал его с оторванной ногой на палубе «Юноны». Хотя ничто не принуждало Тома Смита покидать свое судно, ибо он тоже мечтал умереть смертью воина и быть погребенным в могиле моряка, преданность капитану восторжествовала над привязанностью к фрегату: видя, что его командира отправляют в отставку, он немедля испросил ее и для себя. Из уважения к предлогу этой просьбы ее удовлетворили и сопроводили небольшой пенсией.

Оба старых друга (в частной жизни грани между чинами стираются) внезапно очутились в гуще непривычной для них жизни, однообразие которой заранее страшило их. Однако делать было нечего. Сэр Эдуард вспомнил, что в нескольких сотнях миль от Лондона у него есть имение – старое фамильное наследие, а близ города Дерби живет управляющий, все отношения с которым до сих пор сводились к тому, что, получив денежное вознаграждение или свою часть приза, капитан время от времени посылал ему деньги, не зная, что с ними делать. Итак, сэр Эдуард написал этому господину, приглашая его приехать в Лондон и дать отчет о доверенном ему состоянии, ибо новые обстоятельства заставляют его теперь ощутить в нем нужду.

В ответ на это приглашение мистер Сандерс прибыл в Лондон вместе с конторской книгой, куда самым аккуратным образом были занесены доходы и издержки по Вильямс-Хаузу за тридцать два года, то есть со дня смерти сэра Вильяма Дэвиса, моего деда, построившего замок и давшего ему свое имя. Здесь же в порядке поступления указывались все суммы, отправленные его нынешним владельцем, равно как и на что они были употреблены; цель этих затрат, как правило, состояла в округлении земельных владений, и поместье, благодаря стараниям мистера Сандерса, пребывало в самом цветущем состоянии. Оказалось, что сэр Эдуард, к своему великому удивлению, располагал двумя тысячами фунтов стерлингов ренты, и они, будучи добавлены к положенной при отставке пенсии, давали ему что-то от шестидесяти пяти до семидесяти тысяч франков годового дохода. По счастливой случайности, сэр Эдуард встретил в своем управляющем честного человека.

Каким бы философом ни был контр-адмирал по натуре, а еще более по воспитанию, это открытие не оставило его безразличным. Безусловно, он отдал бы все свои богатства, чтобы вернуть ногу, а главное – свою службу; но, в конечном счете, раз уж отставка оказалась неизбежной, лучше было иметь состояние, чем остаться с одной пенсией. Как человек решительный, сэр Эдуард принял свою судьбу и объявил мистеру Сандерсу, что намерен поселиться в родовом владении, попросив достойного управляющего отправиться туда заранее, дабы подготовить замок к прибытию хозяина, и отвел для этого неделю.

Означенный срок сэр Эдуард и Том употребили на приобретение всех книг о море, какие только смогли достать, – от «Приключений Гулливера» до «Путешествий капитана Кука», присоединив к этому собранию морских приключений гигантский глобус, циркуль, квадрант, буссоль, подзорные трубы дневного и ночного видения. Затем, сложив все в добротную почтовую карету, два моряка пустились в самую дальнюю поездку, какую им случалось когда-либо совершать по твердой земле.

Одной лишь расстилавшейся перед ними восхитительной природы было бы достаточно, чтобы утешить капитана в разлуке с морем; Англия раскинулась огромным садом – леса и рощи, зеленые лужайки и поля, – омываемым извилистыми речками; из конца в конец королевства пролегли широкие песчаные дороги и парковые аллеи, обсаженные кудрявыми тополями, которые словно склонялись в глубоком поклоне, желая на осененной ими земле приветствовать путешественников. Однако, сколь бы чарующими ни были эти картины, они не могли затмить в душе капитана видения древнего и вечно обновляющегося зрелища – утопающие в морских волнах облака на горизонте, где небо сливается с водной гладью. Изумруд океана казался ему ослепительнее зеленого ковра полей, а тополям, при всей их грациозности, было далеко до стройности одетой парусами мачты. Дороги же, сколько ни посыпай их песком, не шли ни в какое сравнение с палубой или полуютом «Юноны». Напрасно древняя земля бриттов являла ему свои чудеса: он ни разу не обронил ей ни малейшей похвалы, а ведь здесь находились самые красивые графства Англии! Так доехал он до вершины холма, откуда открывался вид на отцовское наследие, во владение которым он вступал.

Замок был построен в живописном месте; речка, берущая начало у подножия горных склонов, высящихся между Манчестером и Шеффилдом, вилась среди цветущих лугов, образуя озеро окружностью в милю, и вытекала из него, чтобы затем броситься в Трент, омыв своими водами дома Дерби. Живая, веселая зелень покрывала все вокруг, окрашивая пейзаж в радостные тона. Казалось, эта цветущая девственная природа только что вышла из рук Творца. Глубокий покой и умиротворение царили до самого горизонта, где простиралась красиво изгибающаяся цепь холмов, что начинаются в Уэльсе и проходят через всю Англию до самых отрогов Чевиотских гор. Постройка замка относилась ко временам экспедиции Претендента; тогда же он был обставлен с изящным вкусом, и, хотя пустовал почти лет двадцать пять – тридцать, его покои содержались мистером Сандерсом столь заботливо, что позолота на мебели и краски обивки смотрелись как новые.

Как видим, человек, утомленный мирской суетою и добровольно избравший себе этот уголок, обретал здесь весьма уютное пристанище. Однако сэру Эдуарду эта тихая, полная неизъяснимой прелести природа показалась по сравнению с постоянно меняющимся океаном, с его безбрежными горизонтами, островами, обширными, словно материки, и материками, огромными, как целый свет, слишком однообразной. Вздыхая, обошел он просторные комнаты, где печально отдавался стук его деревянной ноги по паркету; у окон каждого фасада он останавливался, чтобы обозреть свои владения со всех четырех сторон света. За ним следовал Том, под напускным пренебрежением скрывавший свое удивление неведомой ему раньше роскошью. Не проронив ни единого слова, они закончили осмотр, и сэр Эдуард, опираясь обеими руками на палку, обернулся к своему спутнику и спросил:

– Ну, что, Том? Как тебе все это нравится?

– Честное слово, командир, – ответил ошеломленный Том, – похоже, что палубу отдраили на совесть, не мешает поглядеть, так же ли хорош и трюм.

– О, думается, мистер Сандерс не тот человек, что способен пренебречь самой важной частью груза. Спускайся туда, Том, спускайся, старина, и убедись в этом. Я подожду тебя здесь.

– Дьявол! – воскликнул Том. – Я же не знаю, где у них тут люки!

– Если желаете, сударь, – раздался голос из соседней комнаты, – я провожу вас.

– Кто это? – удивился сэр Эдуард, обернувшись в ту сторону.

– Я ваш камердинер, сэр.

– Тогда иди сюда.

Высокий молодец, облаченный в скромную, но со вкусом сшитую ливрею, тотчас показался на пороге.

– Кто взял тебя ко мне на службу? – поинтересовался сэр Эдуард.

– Мистер Сандерс.

– A-а! И что ты умеешь делать?

– Я умею брить, причесывать, чистить оружие – словом, все, что требуется для службы у столь благородного офицера, как ваша милость.

– И где же ты научился всем этим полезным вещам?

– У капитана Нельсона.

– Ты плавал с ним?

– Три года на борту «Борея».

– И где же, черт возьми, Сандерс тебя откопал?

– Когда «Борей» был поставлен на прикол, капитан Нельсон удалился в графство Норфолк, а я вернулся в Ноттингем, где и женился.

– А твоя жена?

– Она тоже на службе у вашей милости.

– В чем состоят ее обязанности?

– Она отвечает за белье и птичий двор.

– А кто отвечает за погреб?

– С позволения вашей милости, мистер Сандерс счел это место слишком важным, чтобы распорядиться им в ваше отсутствие.

– Да этот мистер Сандерс просто клад! Слышишь, Том? Должность смотрителя погреба свободна.

– Надеюсь, – с некоторым беспокойством спросил Том, – это не оттого, что он пуст?

– Вы можете сами убедиться, сударь, – возразил камердинер.

– И с позволения командира я это сделаю! – вскричал Том.

Сэр Эдуард зна́ком разрешил ему выполнять эту ответственную миссию, и достойный матрос последовал за камердинером.

II

Опасения Тома были напрасны: часть замка, служившая в данную минуту объектом его тревожного любопытства, по степени проявленной заботы о нем не уступала остальным помещениям. Уже в первом же подвале Том оценил взглядом знатока, что погреб готовил человек незаурядного ума: бутылки поставили или уложили в зависимости от сорта и возраста вина; все они были наполнены согласно самым строгим правилам, а ярлыки с обозначением срока выдержки и местности изготовления, прибитые к палочкам, воткнутым в землю, являлись своего рода знаменами этих армейских батальонов, выстроенных в боевом порядке, что делало честь стратегическим познаниям достойного мистера Сандерса. Одобрительным ворчанием Том дал понять, сколь ценит он эту мудрую распорядительность, и, увидев, что во главе каждого сорта, словно одинокий часовой, выставлена одна бутылка в качестве образца, завладел тремя и поднялся с ними наверх.

Его командир сидел у окна в избранной им для себя комнате, выходящей на озеро, о котором мы уже упоминали. Вид этой жалкой лужицы, словно зеркало блестевшей в рамке зеленых лугов, снова пробудил в его душе прежние воспоминания и сожаления. Он обернулся на скрип отворившейся двери и, смутившись своих тяжелых раздумий и слез на глазах, привычно тряхнул головой и кашлянул, стараясь взять себя в руки и направить мысли по новому руслу. Том с первого же взгляда понял, какие чувства обуревают его командира, а сэр Эдуард, стыдясь обнаружить перед старым товарищем охватившую его печаль, заговорил нарочито веселым голосом:

– Ну что ж, Том? (Его оживление нимало не обмануло собеседника.) Кажется, старый товарищ, кампания была удачной и мы даже захватили пленных?

– Дело в том, командир, – ответил Том, – что осмотренные мной края изрядно заселены и запасов вам хватит надолго, чтобы пить за будущую честь старой Англии, после того как вы столько сделали ради ее былой чести.

Сэр Эдуард машинально взял протянутый ему стакан, проглотил, не ощущая вкуса, несколько капель превосходного бордо, достойного стола короля Георга, просвистел короткую мелодию, затем внезапно поднялся, прошелся по комнате, невидящим взглядом посмотрел на украшавшие ее картины и, снова вернувшись к окну, сказал:

– Думаю, Том, нам будет здесь неплохо, если только вообще моряку может быть хорошо на суше.

– Что до меня, – возразил Том, желая кажущимся безразличием подбодрить своего капитана, – то, пожалуй, не пройдет и недели, как я забуду про «Юнону».

– Ах, «Юнона» – прекрасный фрегат, друг мой! – со вздохом воскликнул сэр Эдуард. – На ходу легок, в маневре послушен, в бою непобедим. Но не будем больше говорить о ней… Впрочем, нет, будем, будем и говорить, и постоянно вспоминать, мой друг. Да, да, ведь «Юнону» всю целиком, от киля до брам-стеньги, строили у меня на глазах; она мое родное дитя, моя родная дочь… А сейчас она как будто за кого-то вышла замуж. Дай Господь, чтобы муж обращался с ней хорошо; если же с ней случится несчастье, утешения мне не найти. Давай пройдемся, Том.

И старый адмирал, уже не сдерживая своих чувств, взял Тома за руку и спустился по ступеням, ведущим в сад. То был образец прелестной парковой культуры, подаренной миру англичанами: цветочные куртины, древесные кущи, многочисленные аллеи. То там, то здесь в местах, выбранных со вкусом, были разбросаны какие-то постройки. Около одной из них сэр Эдуард заметил мистера Сандерса и двинулся в его сторону. Управляющий, увидев хозяина, пошел навстречу.

– Черт возьми, мистер Сандерс, – еще издали крикнул капитан фрегата «Юнона», – я очень рад видеть вас и выразить вам огромную признательность за заботу. Слово моряка, вы бесценный человек! (Мистер Сандерс поклонился.) Знал бы я, где вас найти, я не ждал бы так долго, чтобы сказать вам это.

– Я благодарен случаю, что привел сюда вашу милость, – ответил Сандерс, явно польщенный похвалой. – Я живу в этом доме, а сейчас жду, когда вы изволите выразить мне свою волю.

– Вам не нравится ваш дом, Сандерс?

– Напротив, ваша честь, я живу в нем уже сорок лет. Здесь умер мой отец, и здесь я родился. Впрочем, он, возможно, нужен вашей милости для чего-нибудь другого?

– Давайте сначала посмотрим дом, – сказал сэр Эдуард.

Мистер Сандерс, со шляпой в руках, почтительно проводил адмирала и Тома в свой коттедж. Он состоял из маленькой кухни, столовой, спальни и кабинета, где в безупречном порядке были расставлены папки с бумагами, касающимися Вильямс-Хауза. Все дышало такой чистотой и уютом, что этому могли бы позавидовать даже голландцы.

– Сколько вы получаете жалованья? – спросил сэр Эдуард.

– Сто гиней, ваша честь. Эту сумму назначил отец вашей милости моему отцу. Когда же мой отец умер, я, хотя мне было в ту пору всего двадцать пять лет, унаследовал его должность и его жалованье. Впрочем, если ваша честь считает, что эта сумма слишком велика, я готов удовольствоваться меньшей.

– Напротив, – возразил адмирал, – я ее удваиваю и предлагаю вам любое помещение в замке по вашему выбору.

– Прежде всего разрешите поблагодарить вашу честь, – ответил мистер Сандерс, снова поклонившись, – но позвольте заметить, что повышать мне жалованье нет нужды: я едва трачу половину того, что зарабатываю; я не женат, и у меня нет детей, чтобы оставить им накопленное состояние. Что же до перемены жилища… – нерешительно продолжал мистер Сандерс.

– Что же? – спросил капитан, видя, что он запнулся.

– Я, разумеется, как и во всем, покорен вашей воле и, если вы мне прикажете покинуть этот домик, я его покину, но…

– Что «но»? Говорите.

– Но, с позволения вашей чести, я привык к моему коттеджу, а он привык ко мне. Я знаю, где что лежит, и мне стоит лишь протянуть руку, чтобы взять нужную вещь. Здесь протекла моя юность; мебель стоит на прежних местах; у этого окна, в этом большом кресле сиживала моя матушка; это ружье над камином повесил мой отец, на этой постели он отдал Богу душу, здесь царит его дух, я в это верю; да простит меня ваша честь, но мне покажется богохульством что-нибудь тут менять. Конечно, если ваша честь прикажет – другое дело.

– Упаси меня Бог! – воскликнул сэр Эдуард. – Я слишком хорошо, достойный друг мой, знаю силу воспоминаний, чтобы покушаться на них. Храните их свято, мистер Сандерс. Но ваше жалованье мы все-таки удвоим, как было сказано, а вы уж договоритесь с пастором, чтобы он отдал эту прибавку каким-нибудь бедным семьям в нашей округе… Кстати, в котором часу вы обедаете, мистер Сандерс?

– В полдень, ваша честь.

– Очень хорошо. Это и мой час. И знайте раз и навсегда, что в замке для вас всегда будет стоять прибор. А не играете ли вы порой в ломбер?

– Да, ваша честь. Если у мистера Робинсона выпадает время, я иду к нему или он приходит ко мне, и мы позволяем себе маленькое развлечение после трудового дня.

– Отлично, мистер Сандерс. Когда он будет занят, вы найдете во мне достойного партнера, и предупреждаю вас, что меня не так-то легко победить. Когда же он появится, забирайте его с собою и мы сменим ломбер на вист.

– Ваша милость оказывает мне слишком высокую честь.

– Нет, это вы доставите мне удовольствие, мистер Сандерс. Итак, решено.

Мистер Сандерс отвесил глубокий поклон, а сэр Эдуард, снова опершись на руку Тома, продолжил прогулку.

Неподалеку от коттеджа управляющего стоял домик лесника, отвечающего и за рыбные угодья. Он был женат, в доме играли дети; казалось, само счастье свило себе гнездо в этом глухом уголке земли. Узнав о возвращении капитана, семья было встревожилась, опасаясь, что он внесет изменения в их мирную жизнь, но, увидев хозяина и услышав его приветливые слова, все быстро успокоились. Мой отец, известный среди английских моряков своей строгостью и храбростью, был самым добрым и мягким из людей, когда дело не касалось службы его британскому величеству.

В замок он возвратился несколько уставшим от ходьбы – со дня ампутации ему еще ни разу не случалось совершать столь длительных прогулок, – однако довольным, как только может быть доволен человек, чье сердце гложут угнездившиеся в нем воспоминания. Отныне ему предстояла совсем иная роль: хотя он по-прежнему оставался наставником и вершителем судеб своих ближних, ему пришлось из командира превратиться в старейшину. Не желая менять своих прежних привычек, он, со свойственной ему быстротою и точностью решений, задумал подчинить свою жизнь режиму, принятому на борту фрегата; Том был предупрежден, Джордж, не успевший еще забыть дисциплину, которая царила на «Борее», со своей стороны, быстро приспособился к новому распорядку, повар получил надлежащие указания, и все в замке пошло как на «Юноне».

С восходом солнца колокол, заменивший барабан, бил побудку; полчаса, как и принято на морской службе, отводилось на завтрак, и капитан придавал этому большое значение, ибо он не терпел, чтобы его матросы встречались с утренним болезнетворным туманом на голодный желудок. После завтрака вместо палубы драили полы и начищали всю медь. Чтобы замки, дверные ручки, кольца каминных лопаток и щипцов, каминные решетки в Вильямс-Хаузе блестели должным образом, требовалась столь же строгая дисциплина, как на борту «Юноны». В девять часов капитан проводил обход; за ним следовали все, кто служил в доме, предупрежденные, что за небрежность они будут наказаны в соответствии с уставом корабельной службы. Обедали в полдень; после обеда до четырех часов дня сэр Эдуард прогуливался по парку, как имел обыкновение делать это у себя на полуюте. В это время в доме занимались починкой мебели, окон, белья и выполняли различные плотницкие работы; ровно в пять часов колокол призывал к ужину. В восемь часов вечера половина слуг, с которыми обращались как с членами корабельной команды, должна была ложиться спать, оставив дом на вахтенных.

Однако эта жизнь являла собою, если можно так сказать, лишь пародию на прежнюю, столь привычную сэру Эдуарду; монотонность его существования не разнообразили так часто случающиеся на море происшествия, которые составляют поэзию и очарование морской службы. Ему недоставало качки, как засыпающему ребенку недостает убаюкивающих движений матери. Он тосковал по бурям, когда человек, подобно античным гигантам, борется с богом, и это опустошало его сердце. Адмирала преследовали воспоминания об опаснейшей игре, в которой защищаешь дело нации и в которой слава вознаграждает победителя, а стыд служит наказанием побежденному. Всякое иное занятие казалось ему чем-то жалким и несерьезным – прошлое поглощало настоящее.

Впрочем, с силой характера, свойственной людям, которые привыкли всегда и везде служить примером, он скрывал свои чувства от окружающих. Один лишь Том, испытывая те же сожаления, хотя, быть может, и не настолько сильные, с тревогой следил за развитием этой тайной печали. Выражалась она лишь во взгляде, который капитан время от времени бросал на свою искалеченную ногу, да горестном вздохе, после которого он принимался ходить по комнате, насвистывая тот же самый мотив, каким обычно встречал бури или сражения. Подобная внешне никак не проявляющаяся печаль сильных душ питается самой собою. Она наиболее мучительна и опасна, ибо, не находя выхода в слезах, накапливается в глубине груди, и лишь когда грудь разрывается, открываются произведенные ею опустошения. Однажды вечером капитан сказал Тому, что чувствует себя больным, а на следующее утро, пытаясь встать с постели, он потерял сознание.