Текст книги "Ливонская война 1558-1583"

Автор книги: Александр Шапран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

В 1370 году история повторилась теми же действующими лицами. Вдобавок, войско противника на этот раз пополнилось ратными людьми Смоленска. Трудно сказать, на что надеялись на этот раз союзники. Овладеть каменной крепостью было невозможно. В этом они убедились два года назад. Не исключено, что теперь они рассчитывали захватить ее неожиданным нападением, пока москвичи не успеют затворить ворота, но делать на это ставку было бы слишком наивным, и, скорее всего, Ольгерд шел прельщенный легкой добычей с беззащитных московских вежей, зная наперед, что расплачиваться придется его союзнику, тверскому князю, который меньше всего был дорог Ольгерду, и что до Литовской земли московский князь не доберется. Поход закончился с еще меньшими результатами, чем предыдущий. Внезапности не получилось. Правда, московский князь не успел изготовить войска к встрече врага на своих рубежах и вновь заперся в кремле, поручив сбор ратных сил серпуховскому князю Владимиру. Тот довольно успешно справился с поручением, и, когда Ольгерд вышел к Москве, Владимир двинулся на выручку столицы с другой стороны. Серпуховской князь стоял уже в Перемышле, когда весть о его приближении дошла до лагеря противника, после чего Ольгерд, всегда отличавшийся осторожностью, решил не испытывать судьбу в открытом столкновении и, повернув к своим рубежам, ушел восвояси. За ним поплелся и его союзник, неудачливый претендент на великое княжение, тверской князь Михаил.

Еще через два года – третья и последняя попытка тех же союзников нарушить сложившуюся расстановку сил, но на этот раз их ждал просто полный провал. Московский князь сумел собрать большие силы и встретить неприятеля на дальних подступах к своей столице, у города Любутска. Здесь авангард Дмитриевой рати наголову разбил сторожевой полк литовского войска. Основные силы Ольгерда укрепились в труднодоступной местности, защищенной глубоким оврагом. А далее литовский князь не стал проявлять никакой активности, о его известной осторожности мы уже говорили. Не чужд осторожности, свойственной всем отпрыскам калитинского племени, предпочитающим действовать только наверняка, оказался и московский князь. Простояв какое-то время друг против друга, противники заключили перемирие и разошлись. После этого литовский князь навсегда прекратил попытки захвата Москвы. Он понял бесперспективность каких-либо происков в сердце Руси. Но он также хорошо понял возможность медленного и постепенного присоединения к своей державе окраинных русских земель, слабо связанных с центром. Этому направлению своей деятельности он остался верен, не прекратив его до конца своего княжения и передав потомкам.

После смерти Ольгерда в 1377 году и утверждения на великом княжении одного из его сыновей – Ягайло в Литве не обошлось без смут и раздоров. Этим и спешил воспользоваться московский князь, попытавшись перейти от оборонительного характера долгого противостояния к наступлению. Целью ближайших устремлений Дмитрия Московского было отвоевание захваченных недавно Литвой северских княжеств. В 1379 году русская рать, возглавляемая серпуховским князем Владимиром Андреевичем, вошла в литовские владения и в результате кампании отняла у противника старые русские города Трубчевск и Стародуб. Большего добиться не удалось, и кампания завершилась со скромными успехами, но она же привела к еще большему обострению отношений Руси с Литвой, окончившемуся союзом последней с правителем Золотой Орды, темником Мамаем, что потребовало от Москвы мобилизации максимума сил для отражения в следующем году совместной ордынско-литовской агрессии. Как известно, во время знаменитого похода Мамая на Дон, закончившегося Куликовским побоищем, Ягайло спешил туда же, и в день знаменитой битвы стоял со своим войском в одном переходе от Куликова поля.

Тем временем накал обстановки в самой Литве несколько способствовал ослаблению московско-литовского противостояния и давал московской стороне хоть какое-то время для передышки. Надо сказать, что западный сосед переживал тогда драматические времена, там чуть ли не ежедневно свершались политические события поистине шекспировского характера. Литва вступила в решающую фазу борьбы за единодержавное устройство против сепаратизма и феодальной анархии. То же самое тогда происходило и на московской земле. Борьба за власть между потомками Гедемина достигла своего апогея и своими кровавыми способами разрешения не уступала тому, что творилось вокруг великокняжеского двора в Москве и в сопредельных с ним других русских княжествах. Мы не будем даже мельком останавливаться на всех этих подробностях, ибо это выходит за рамки предмета нашего рассказа, но отметим лишь то, что как в Москве, так и в Вильно накал внутренних страстей не позволил ни одной из сторон взять верх над другой. Каждый из соперников был вынужден одинаково отвлекаться на внутренние распри. И хотя положение Ягайло на великокняжеском столе казалось устойчивым, врагов внутри Литвы у него было достаточно, и им было уделено все внимание великого литовского князя. А потому натиск на московские земли пришлось заметно ослабить, что было на руку московскому князю, у которого недостатка во внутренних врагах тоже никогда не было, и бушующие междоусобные страсти продолжали захлестывать Русь. Нельзя не отметить, что во внутренней борьбе своим гнусным коварством Ягайло не уступал московским властелинам. Вершиной его злодеяний стало вероломное предательство и убийство родного дяди, старого князя Кейстута.

Кроме того, у каждой из сторон оставались заботы внешнего характера. Так, если для Москвы источником внешних потрясений служила Орда с ее бесконечными терзаниями русской земли, то для западного соседа таким источником оставался Тевтонский Орден, который, видя усиление Литвы и понимая опасность для себя с ее стороны, всеми средствами пытался препятствовать ее возвышению.

Но, конечно, главной особенностью последней четверти XIV века становятся польские события, положившие начало польско-литовской унии.

В 1370 году умер польский король Казимир Великий, не оставивший после себя прямого потомства, а потому еще при жизни завещавший польский престол племяннику, сыну своей сестры, бывшему тогда королем Венгрии – Людовику. Но Людовик оказался чуждым польской короне. Став королем Польши, он лишь формально числился им, считая лишним даже изредка посещать свое новое королевство, все время проживая в Венгрии и ограничивая свой интерес к Польше взиманием с нее налогов и податей. Процарствовав таким образом 12 лет, он благополучно скончался, также не оставив после себя мужского потомства, а двум дочерям завещал по королевству. Старшая Мария получала в наследство польскую корону, младшая Ядвига – венгерскую. Но и в Кракове и в Пеште общество не очень-то приняло распоряжение покойного короля. Поляки были недовольны тем, что Мария обручена с маркграфом Бранденбургским, которому теперь надлежало стать их королем. А он был немцем, что одного только достаточно, чтобы быть не принятым и не признанным поляками. Ядвигу не хотели признавать королевой за ее молодость. Принцессе было всего 12 лет, и венграм не улыбалась перспектива жить под правлением ребенка. Общий компромисс нашли в форме обмена. Венгрия досталась Марии, где не очень обращали внимание на то, кто ее супруг, а поляки пригласили младшую сестру с условием, что они сами подберут ей жениха, то есть своего будущего короля. Дело несколько усложнялось тем, что Ядвига еще в раннем детстве была помолвлена с наследником австрийского престола. Но тот отнюдь не собирался менять королевский трон в Вене на трон в Кракове. К тому же этот жених также был немцем. В конце концов, удалось преодолеть все эти препоны, и в октябре 1384 года четырнадцатилетняя принцесса Ядвига короновалась в Кракове польской короной.

Мы опускаем тут все подробности и не сообщаем о происшествиях, в том числе и о кровавых, которые два года, считая со смерти короля Людовика и до вступления на польский престол Ядвиги, будоражили польское, венгерское и литовское общество. Эти два года оказались насыщенными событиями, которые могли подарить романистам несколько десятков захватывающих сюжетов. Еще два года, доверху наполненных таким же содержанием, прошли в борьбе за жениховство, пока, наконец, не была утверждена кандидатура на роль нового польского короля. В 1385 году в результате победы при краковском дворе литовской партии мужем Ядвиги и, следовательно, королем Польши становится великий литовский князь Ягайло.

Избранию последнего на польский престол его сторонники спешили придать вид исключительной межгосударственной важности, а еще более того – законности. Для этого была заключена уния, получившая название Кревской по имени города, в котором литовский князь дал согласие принять польскую корону. Согласно статьям Кревской унии, Польша и Литва оставались независимыми государствами, но находились отныне под властью единого государя.

В начале 1386 года литовский князь прибыл в Краков, 15 февраля он, ранее успев принять православие, перекрестился в католицизм, 18 февраля состоялся его торжественный брак с польской королевой, а 4 марта последовало коронование самого Ягайло польской короной.

Так было положено начало процессу объединения Польши и Литвы в одно государственное образование. Процесс этот растянется почти на два столетия, но уже первый его шаг во многом определил будущее как самого Польско-Литовского государства, так и его соседей. Историк Иловайский по поводу этого отметил:

«Переход великого князя Литовского в католичество и вступление его на польский престол решили издавна происходившую здесь борьбу между западным и восточным обрядом не в пользу последнего, и именно в то время, когда Литва находилась под сильным и непосредственным влиянием православно-русской гражданственности. Отныне с этим влиянием входила в столкновение гражданственность латино-польская, вооруженная авторитетом власти, светской и церковной. Брак Ягайла с Ядвигою получил всемирно-историческое значение и в том смысле, что он повел к политическому соединению трех славянских народов, т. е. поляков, литовцев и западноруссов. Польская народность, дотоль сравнительно небольшая и не игравшая значительной роли в Европейской истории, соединясь с обширным Русско-литовским государством, быстро возвысилась на степень могущественной державы в восточной половине Европы и приобрела важное влияние на ее дальнейшие судьбы.

Не вдруг, однако, совершилось государственное объединение Литвы и Западной Руси с Польшею; оно должно было пройти еще разные ступени и подвергнуться некоторым колебаниям».

Это положение известного ученого, как, впрочем, и мнения согласных с ним многих других отечественных историков, дает достаточно поводов для полемики. Мы уже выше говорили о том, что красной нитью через всю историю польско-литовско-русской государственности проводят наши исследователи мысль о преобладании русской гражданственности на территории Литовского государства, которое те же исследователи именуют Русско-литовским. Теперь о преобладании той же русской гражданственности будет говориться в отношении объединенных Польши и Литвы. А так ли это на самом деле?

Обратим еще раз внимание на то, как в последнем высказывании Иловайский подчеркивает незначительность польской народности, уступающей в этом смысле литовской. Но это верно только в том случае, если под литовской народностью понимать русско-литовскую. Сама же Литва, как таковая, то есть этническая Литва, с двух сторон прижатая дремучими лесами к обоим берегам Немана на протяжении всего-то каких-нибудь двух-трех сотен верст по его течению, была мизерной в сравнении с Польшей. Но уже в создании самого русско-литовского государства мы имеем уникальный в истории случай. Не русские княжества поглотили Литву, а напротив, присоединив к себе обширные, густонаселенные территории бывших уделов Киевской Руси, Литва в государственном понимании поглотила русские княжества. И сколько бы нам не говорили о преобладании русской гражданственности, у нас относительно этого утверждения всегда останутся сомнения. Достаточно взять неразрывно связанный с гражданственностью вопрос о религии. Выше мы уже отмечали, что за долгое время вхождения многих древнерусских уделов в Литовское государство, при всем, якобы, преобладании гражданственности, русский элемент не очень-то преуспел в деле христианского миссионерства. В то время как только наметившееся объединение Литвы с Польшей, выразившееся лишь в династическом браке носителей высшей власти, открыло дорогу к повальному окатоличиванию этнических литовцев, впрочем, как и некоторых русских. И вся последующая история развития польско-литовской государственности – это история активного наступления воинствующего католицизма на православие и грубое притеснение русской церкви, поставленной властями буквально вне закона. Тогда о каком преобладании русской православной гражданственности может вестись речь? Но для нашего рассказа куда более важен другой показатель.

Расширение границ Литовского государства и прирост его населения за счет присоединения русских уделов приводится нашими историками как причина усиления военной мощи западного соседа, как объяснение его успехов и московских неудач. Особенно отмечаются стойкость и воинские доблести русских дружин, вынужденных воевать под литовскими знаменами против единоплеменной и единоверной Москвы. Позже, когда самой боеспособной единицей польско-литовской армии станет украинское казачество, а оно вовсю заявит о себе уже во время Ливонской войны, письменные источники будут единодушно подчеркивать особый антимосковский настрой русского казацкого войска, его неприкрытый антирусизм, что не может быть объяснено лишь одним служебным долгом. Как же так, и где преобладание русской православной гражданственности? Конечно, государство может заставить работать на себя покоренные народы и тем самым укреплять свой экономический потенциал. Оно может даже заставить воевать на своей стороне, в том смысле, что в состоянии поставить покоренного под свои знамена. Но никакое государство не в силах искусственно привить своему подданному враждебное настроение к кому бы то ни было, а тем более к единоверцу и единоплеменнику.

Здесь стоит обратить внимание на такой момент.

До начала объединения Польша и Литва немало воевали между собой. В особенности яблоком раздора для них служили Галиция и Волынь. Именно за эти бывшие русские земли и шла самая ожесточенная борьба. Но эта борьба разом прекратилась, едва стороны предприняли первый шаг к объединению. Заметим, никакого объединения еще нет, есть два различных государства, как и прежде. Совершен лишь династический союз, который в дальнейшем будет то крепнуть, то вновь ослабевать вплоть до полного распадения, но между старыми врагами не только никогда больше не будет войн, но всегда будет военный союз, и противник будет только общий для обоих. Что же в этом смысле мы видим в московско-литовских отношениях? Там подобных союзов, за время пока еще Польша и Литва оставались отдельными государствами, будет не меньше. И великие московские князья будут родниться с великими князьями литовскими чуть ли не в каждом поколении. Но ни один такой акт не только не принесет мира, но, напротив, всякий раз будет служить толчком к очередной бойне.

Можно привести еще много примеров, но и упомянутых будет достаточно, чтобы усомниться в том, что в недрах Литовского, а позже Польско-Литовского государства, несмотря на полное преобладание русского элемента, преобладала русская гражданственность.

Коронование Ягайло. польской короной не убавило накала во внутренних смутах в литовском княжестве. Ближайшие за коронацией годы отмечены острой вспышкой очередной междоусобной брани, основные события которой начинают концентрироваться вокруг еще одной незаурядной личности, вышедшей тогда на авансцену политической истории Восточной Европы – знаменитого князя Витовта.

Витовт был сыном погубленного Ягайлом князя Кейстута, то есть приходился двоюродным братом новому польскому королю. Тут тоже можно провести полную аналогию с Московской державой, где быть тогда двоюродным братом великому князю, а зачастую и родным, за редким исключением означало стоять к нему в оппозиции и быть отмеченным не только темными интригами, но и кровавыми злодеяниями. Кроме того, что Витовт считал своим долгом отомстить за отца, Ягайло нанес новое оскорбление двоюродному брату еще и тем, что обошел того при своей коронации чинами и землями. Витовт надеялся получить должность королевского наместника в Литве и вступить во владение принадлежавшим его отцу уделом. Но Ягайло поставил в Литве своим наместником родного брата Скиргайла, возведя того в достоинство Великого князя Литовского. Но и этого новому польскому королю показалось мало и он подарил родному брату удел покойного Кейстута, на который рассчитывал Витовт. Последовавшая затем братоубийственная война с привлечением Витовтом на свою сторону Тевтонских немцев и с неоднократными покушениями на литовскую столицу выходит за пределы рассматриваемого нами предмета. Важно, что, в конце концов, Витовт добился для себя великого литовского княжения. Ягайло остался лишь королем Польским. Власть над обоими государствами закреплялась за одной династией, династией Гедеминовичей, но благодаря стараниям Витовта власть польского короля не распространялась на Литву. Бывший наместник польского короля в Литве, родной брат Ягайло, Скиргайло оставил Вильно и получил во владение Киевское княжество, став, таким образом, подручником нового великого князя.

Ограничив власть Ягайла одной Польшей, Витовт практически стал во главе обширного литовского государства. Но для нас важно то, что именно с князем Витовтом связан новый виток московско-литовского противостояния. И при этом Витовт стал первым из правящей литовской династии, кто близко породнился с Великими князьями Московскими. В 1387 году он выдал замуж свою дочь Софью за сына Дмитрия Донского, великого князя Василия. Брак оказался счастливым на потомство, так что все последующие представители московского великокняжеского дома являются в то же время прямыми потомками литовского князя. Но несмотря на это, как мы уже отмечали, не в пример польско-литовским брачным союзам династический брак Москвы и Вильно не принес им мира, и как высказался по этому поводу Иловайский: «Можно было только надеяться, что Витовт явится союзником против враждебного Москве Ягайла, и едва ли кто предполагал, что не этот государь, а именно Витовт окажется самым опасным соседом для Москвы, что он широко воспользуется родственными к ней отношениями в свою пользу и во вред Восточной Руси».

В первую очередь с именем Витовта у нас должна ассоциироваться одна из самых крупных акций агрессии за все время противоборства Московской Руси с Литвой. В 1395 году великий литовский князь захватил Смоленск, изгнав из него наследного князя Юрия Святославича. Этот западный форпост Москвы и раньше, как мы видели, во многом находился в зависимости от Литвы, так что его ратные силы даже принимали участие в походах литовских князей на московские рубежи. Но все же формально Смоленское княжество, хоть и в урезанном виде, после того как Москва отхватила от него некоторые восточные уезды, а Литва западные, сохраняло номинальную самостоятельность. Теперь этот древний русский город, один из крупнейших центров старой Киевской Руси, вместе с областью попал в состав чужой державы и обратное возвращение его в лоно русской государственности станет проблемой многих поколений русских людей и их правителей. Город на долгое время останется предметом спора обеих враждующих сторон, он будет отвоевываться оружием и вновь теряться, и пройдет почти три столетия, пока, наконец, уже при новой московской династии Смоленск окончательно станет принадлежностью России.

Первый раз Смоленск вернулся своему законному хозяину уже через шесть лет после захвата его Витовтом. В 1401 году бывший смоленский князь Юрий Святославич, пользуясь ослаблением Литвы неудачной войной с ханами Золотой Орды, вернул себе Смоленск, но из-за своей недальновидной политики вновь скоро потерял его. Заняв город, Юрий принялся расправляться не только со ставленниками Витовта, но и с горожанами, благоволившими литовским властям, или с теми, кто таковыми казались русскому князю. В результате при очередном приступе Витовта к Смоленску местные жители, недовольные жестокостями Юрия, сами открыли литовским пришельцам ворота.

После Смоленска великий литовский князь обратил притязания на владения Великого Новгорода. В 1405 году неожиданным нападением он захватил Псковский пригород Коложу. Московский князь бросил против тестя свои воинские силы, и, хотя до крупных столкновений дело не доходило, все же в течение трех лет (1406–1408 годы) в новгородско-псковских краях не утихали мелкие баталии. Последняя стычка случилась на пограничной реке Угре, где, в конце концов, стороны заключили мир. После этого воинской активности Витовта в отношении русских владений больше не заметно. Может быть, причиной тому стало резкое обострение отношений Литвы и Польши с Тевтонским Орденом, приведшее к большой, но последней войне, завершившейся в 1410 году разгромом рыцарей в знаменитой битве при Грюнвальде.

Грюнвальдская победа продемонстрировала торжество объединительной политики Польши и Литвы. Она стала показателем успехов единения и явилась следствием консолидации славянских народов против общего врага. В дальнейшем процесс польско-литовского объединения продолжался. Так в 1413 году в городке Городель была заключена следующая уния, послужившая дальнейшему сближению Польши с Литвой. Городельская уния – это еще один шаг в создании единой державы. Согласно ей, Литва формально оставалась независимым государством, но фактически ее независимость уже сильно ограничивалась вассальным отношением великого князя к королю Польши. Сам Витовт негативно воспринимал многие статьи Городельской унии как урезавшие его власть и ставившие его в ранг обычного наместника польского короля в Литве. Оно и понятно. Как и над другими крупными магнатами, над Витовтом продолжало довлеть средневековое феодальное сознание своей удельной независимости. Он был не против единодержавной власти, но власти, сосредоточенной в его руках. На деле же приходилось быть, по сути дела, подручником польского короля. Но именно это его положение, положение подручника, как и подобное положение любого русского удельного князя, попавшего в вассальную зависимость к великому князю Московскому, предопределяло на будущее успехи объединения в обоих соседних государствах. Но успехи обеих держав на ниве объединения одинаково толкали их самих навстречу друг другу.

Надо сказать, что в противостоянии с западным соседом, начиная с упомянутых выше походов Ольгерда, при князе Дмитрии Ивановиче и практически весь последующий XV век военные действия со стороны Москвы носили в основном сугубо оборонительный характер. У занятой ордынскими и своими внутригосударственными делами Руси не было сил; для серьезного наступления на запад. Да и Литва все эти годы пыталась организовать наступление на Русь отнюдь не собственными силами, а, как правило, в союзе то с Ордой, то с русскими удельными противниками Москвы. Зато именно в это самое время становится особенно заметным наступление на русскую православную церковь в самой Литве. Раньше, до начала объединительного процесса Литвы с Польшей, это явление просматривалось слабо. Но уже сразу после Кревской унии, предусматривавшей, между прочим, своими статьями обращение в католицизм все православное население Литвы, на принадлежавших Литве русских землях можно наблюдать все признаки идущей с запада религиозной экспансии. А знаменитая Флорентийская уния 1439 года начала постепенно перестраивать православную церковь в литовских владениях на римско-католический лад. Ожесточенное сопротивление православия католичеству и униатству и привело к наиболее резкому обострению отношений Москвы с западным соседом. Проявления этого обострения с московской стороны станут особенно заметными к концу XV столетия, тогда же Москва решительно перейдет от оборонительных действий в долгом противостоянии к наступательным. Это объясняется свержением Московской Русью азиатского ига, окончательным выходом из-под ордынской зависимости и, что не менее важно, полным присоединением к Московскому государству пограничного с Литвой Новгорода Великого с его обширными владениями. Именно присоединение Новгорода кардинально изменит расклад сил между Москвой и Вильно и, следовательно, характер военных действий между ними. Отныне со стороны Москвы они будут преимущественно наступательными. Но это будет еще не скоро, а пока, до конца XV столетия, с переменным успехом, не желая отдавать предпочтения ни той, ни другой стороне, будет тянуться долгая, изнуряющая вражда. Она будет проходить на фоне почти никогда не прекращающихся малых приграничных конфликтов. Так что чаще всего, несмотря на официальную необъявленность военных действий, на всем московско-литовском порубежье будут постоянно отмечаться военные столкновения.

Но самой характерной чертой этого противостояния стал переход литовских служилых людей на сторону Московского государства. Поначалу это в основном было свойственно людям русского происхождения, хотя и не только. Так, например, еще во время знаменитой войны Дмитрия Ивановича против Мамая и его союзника Ягайла в составе войск великого Московского князя находились дружины двух Ольгердовичей, то есть родных братьев литовского князя: Андрея Полоцкого и Корибута Брянского. Причем первый из них покинул Литву, в которой владел бывшим русским уделом – Полоцким княжеством, еще при вокняжении Ягайла и тогда же нанялся на службу псковичам. Позже, когда Мамай двинулся на Русь, а с запада на нее поднялся литовский князь, оба Ольгердовича стали под знамена московского князя.

Обратное движение – из Московского государства в Литву также имело место, но оно было менее заметным, тогда как переход литовских служилых людей на московскую сторону со второй половины XV века принял массовый характер. К концу столетия княжившие в пограничных с Русью областях Литвы магнаты переходили в московское подданство вместе со своими владениями, так что задача, поставленная Москвой по возвращению земель, некогда попавших под власть западного соседа, упрощалась уже сложившимися условиями и реальной обстановкой. Это же положение вещей во многом и определяло успех Москвы в единоборстве с западным соседом. Удачное наступление и присоединение бывших уделов зачастую достигалось не силой оружия. Выше мы отмечали, как в русско-литовском противостоянии можно было нередко наблюдать на захваченных русских землях приверженность коренного населения литовской государственности и антимосковский настрой определенной части общества. Но наряду с этим можно было видеть и обратную тенденцию, когда проживавшие на тех же землях, ставших предметом обоюдных претензий, русские люди православного вероисповедания не испытывали желания воевать за иноверную Литву. Спор о том, какая тенденция была преобладающей, сейчас был бы бесперспективным и бессмысленным, но совершенно очевидно, что в восточных регионах Литовской Руси, например, в Северской Украине, наблюдалось большее тяготение к Москве. Но уже в центральных ее районах, где-то, к примеру, во владениях бывшего Киевского княжества, такая тенденция была не особенно заметной, и чем далее на запад, тем московские позиции становились слабее. И массовый переход русских людей в московские пределы характерен именно из восточных областей. Но и его было достаточно, чтобы стать еще одной причиной противоречий с западным соседом. Отношения между державами ухудшались стремительно и ни о каком примирении не могло быть речи. Источник противоречий усиливался еще и тем, что, как мы отметили, на захваченных Литвой русских землях все больше и больше проявлялись признаки католической конфессиональной экспансии.

Надо сказать, что политика литовских князей по удержанию за собой некогда захваченных территорий, населенных преимущественно представителями русской народности, исповедующими православие, была крайне недальновидной и, мягко говоря, не отличалась гибкостью. Ничего иного не придумали литовские власти, как объявить на бывших русских землях гонение на православие и заняться насильственным окатоличиванием русского народа. Оттого-то и так никогда не прекращавшийся переход русских людей под власть московского государя стал повальным явлением. Со своей стороны литовские правители требовали от московской стороны возвращения принадлежавших беглецам земель и выдачи их самих, но понятно, что эти требования на Москве не находили никакого отклика. Что же касается более решительных действий, то после упомянутых войн Московского князя Василия Дмитриевича против своего тестя Витовта, случившихся в первое десятилетие XV века и продолжавшихся до последней четверти столетия, их не наблюдалось, и московско-литовские отношения в этот довольно длительный период не отличались военной активностью. Но именно этому периоду обе соседние державы обязаны пику подъема строительства каждой своей государственности и успехам в решении внутриполитических проблем. В северо-восточной Руси шел необратимый процесс консолидации удельных княжеств вокруг Москвы, очередной виток которого связан с именем внука Дмитрия Донского, великого московского князя Василия Темного. Успешно изживал остатки удельного сепаратизма и западный сосед. Кроме того, там после некоторого ослабления польско-литовской унии вновь взяла верх объединительная тенденция.

Временное ослабление польско-литовского государственного единства было, как мы уже отмечали, связано с именем князя Витовта, который, не изменяя процессу единения собственно литовских земель, в том числе и попавших под власть Литвы русских, стремился к полной независимости, а потому всячески противостоял попыткам польской короны превратить Литву в нечто вроде своего наместничества. Надо сказать, что эта деятельность имела успех и почти привела к распаду унии. Но в 1430 году Витовт умер, и с его смертью в Литве, попавшей в водоворот междоусобий за великое княжение, противодействие польским притязаниям стихло. Ягайло вновь подчинил себе свое бывшее великое княжество. Но в 1434 году скончался и Ягайло. Казалось, теперь не только не останется следов от зачатков единой польско-литовской государственности, но и сами Польша и Литва по раздельности, будучи охваченными междоусобными распрями, распадутся и исчезнут в горниле феодальной анархии. Однако на деле все вышло наоборот.