Текст книги "Ливонская война 1558-1583"

Автор книги: Александр Шапран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц)

Составляли наемные войска и кавалерию. В этом качестве они получили название рейтаров. Вооружение рейтара состояло из пики, облегченного меча, скорее напоминавшего шпагу, а в качестве огнестрельного оружия каждый рейтар имел два пистолета, в производстве которых Европа к тому времени значительно преуспела. Но в ливонском войске роль кавалерии выполняли свои рыцари, поскольку они, как и любые рыцари, могли быть только конными. И при всей малочисленности их было достаточно для комплектования одного этого рода войск. А потому для своей кавалерии Ливония использовала очень ограниченное число наемников, а что касается непосредственно Ливонской войны, то, похоже, что их там не было вовсе. Источники не упоминают о присутствии рейтаров в составе ливонских войск, что и понятно. Та война со стороны Ордена свелась к защите крепостей и замков, при которой кавалерия не играет никакой роли. Такой ход войны нетрудно было предвидеть, а потому, готовясь к ней, у орденских властей не было надобности прибегать к найму рейтаров. Здесь следует сделать оговорку.

Мы пока рассматриваем военный потенциал только Ливонии с учетом воюющих под ее знаменами наемников и не ссылаемся на других союзников Ордена. Вообще, в ходе Ливонской войны на противной Москве стороне можно было увидеть рейтаров, и в немалом количестве, но все они состояли в войсках Швеции или Польши.

Если говорить об артиллерии противника, то ввиду того что все военные действия Москвы против Ордена свелись в основном к осадной войне, следует, в первую очередь, сказать о крепостных орудиях. Правда, не только. Так, например, в открытой битве под Вейсенштейном в 1560 году основная роль на обеих сражавшихся сторонах досталась именно полевой артиллерии, но это скорее исключение из общего хода военных действий.

Рассказ об артиллерии, можно было бы не делить на отдельных участников той войны с противной Москве стороны. Артиллерийский потенциал как по качеству, так и в процентном отношении к общей численности армии каждого из союзников отличался один от другого не намного. Несколько выше других в этом смысле стояла Швеция. А потому с общего рассмотрения артиллерийского вооружения противников России в той войне можно начать знакомство с ливонскими заступниками. А ими, кроме Швеции, были Литва и Польша, объединившиеся в 1569 году в одно государственное образование – Речь Посполитую.

Вообще говоря, Западная Европа достигла тогда больших успехов в производстве артиллерийских орудий. Высокий уровень металлургической промышленности открыл дорогу принципиально новым решениям и привел к созданию совершенных на то время образцов вооружения. Вместо железных орудий стали появляться чугунные, наконец, бронзовые. Сохранив ту же огневую мощь, удалось уменьшить вес орудия, повысить его баллистические свойства. Увеличилась длина ствола, благодаря чему удалось повысить начальную скорость ядра, следовательно, дальнобойность. Улучшились свойства пороха и, как следствие, появились разновидности зажигательных и разрывных снарядов. Можно упомянуть еще о многих усовершенствованиях и достижениях в области артиллерийского вооружения, но нельзя не сказать, что все они в основном оставались достоянием стран-изобретательниц, преимущественно Франции и Испании, а потому названные новшества, как и многие другие, мало сказались на театрах Ливонской войны. Из всех ее участников западноевропейское новаторство в области вооружения больше других коснулось Швеции, а потому ее армия в смысле огнестрельного оружия, как ручного, так и артиллерийского, превосходила все другие.

^{Мушкеты XVI века}

^{Пистолеты и аркебуза XVI–XVII веков}

Оценку военного могущества Швеции дает известный немецкий военный историк Ганс Дельбрюк:

«К концу средних веков едва не произошло объединение в одно государство Швеции, Дании и Норвегии, подобно тому, как около того же времени объединились Кастилия и Арагон. Но шведы воспротивились такому объединению и в борьбе за свою независимость образовали военное государство невиданной дотоле силы. Страна, со включением Финляндии и Эстляндии, насчитывала тогда едва 1 млн. жителей (не более, чем тогдашние курфюршества – Саксонское и Бранденбургское, вместе взятые), но и народ, и сословия, и король сомкнулись в одно неразрывное целое, в то время как в немецких странах, подчиненных как Габсбургам, так и Гогенцоллернам, вся дееспособность была парализована противоречиями, разделявшими между собою государей и сословия, а простой народ прозябал в тупом безразличии. Королевская власть династии Вазы, не имевшая своим источником феодальное наследственное право, а созданная народным избранием, носила совсем иной характер, чем власть немецких князей, и как королевская власть в Швеции отличалась от власти немецких государей, так и шведские сословия весьма существенно отличались от сословного представительства в остальной романо-германской Европе. Шведский рейхстаг был своего рода профессиональным представительством, не являвшимся носителем чьих-либо прав, а созываемым королем по его усмотрению и для его поддержки. С этой целью король созывал не только дворян, духовенство и бюргеров, но и крестьян, а наряду с ними также и представителей офицеров, судей, чиновников, горняков и других профессий. Последние группы постепенно отпали, а представительство от офицеров объединилось с представительством от дворян, так что образовалось прочное представительство четырех сословий, которые сливались в одних стремлениях с королем и выражали единую волю по отношению к внешнему миру».

Это свое высказывание знаменитый немецкий ученый относит к периоду начала XVII века. И именно им на страницах своей знаменитой «Истории военного искусства» он пытается отразить состояние Швеции на момент восшествия на престол внука Густава Вазы, выдающегося впоследствии полководца Густава Адольфа. Но все им сказанное будет справедливым, а потому может с равной степенью объективности быть отнесено и к эпохе полувековой давности, к концу 50-х годов XVI века, к моменту развязывания Московской державой Ливонской войны, то есть ко времени правления самого Густава Вазы. И тем более оно останется справедливым в отношении начала 70-х годов, то есть времени вступления в ту войну Швеции. Ведь ничего в истории человеческого общества не происходит вдруг, в одночасье, и наследство, полученное Густавом Адольфом, складывалось на протяжении жизни не одного поколения. Можно сказать больше: именно Ливонская война и ее уроки во многом способствовали укреплению основ национального единства и консолидации всех слоев шведского общества, а также общества и власти, что и позволило построить на Скандинавском полуострове государство, по словам Дельбрюка «невиданной дотоле силы».

Особенный интерес в приведенном высказывании известного ученого заключается в том, что, проводя параллель между положением дел в Швеции и в германских княжествах, проставленная им сравнительная оценка внутриполитического состояния чужого государства и его исторической родины оказывается не в пользу последней. Но то же самое в сравнении со Швецией можно было бы сказать относительного любого другого государства, и, если мы постараемся быть беспристрастными, то в равной степени такая оценка окажется в пользу Швеции и в сравнении с Россией. О единстве народа, других сословий и монаршей власти в нашем Отечестве говорить было бы просто смешно. Как и о том, что дееспособность нашего государства, благодаря остроте противоречий между отдельными его сословиями, всегда была парализована намертво, а прозябание в тупом безразличии народа до сегодняшнего времени остается его естественным состоянием.

А военная машина шведского королевства была типичной для развитой западноевропейской державы того времени. Те же рода войск и с тем же использованием наемной вооруженной силы, но, безусловно, в меньшей степени, чем это можно было видеть в Ливонии. Процент наемников в шведской армии был, вообще говоря, невелик, зато многие шведские воины поступали на службу под чужие знамена. Сравнить число иностранных наемников в шведских войсках с числом шведских солдат, воюющих в рядах иноземных армий, не предоставляется возможным, но непреложным остается факт: шведские воины высоко ценились в Европе.

О вооружении шведской армии мы вскользь уже упоминали: новшества в области вооружения легко проникали на шведскую землю. Во многом благодаря тому, что Швеция была морской державой с превосходно налаженным мореплаванием и освоенными торговыми путями, ее достоянием быстро становились многие достижения европейской техники. Кроме того, шведское королевство всегда само стояло на высокой ступени развития промышленного производства.

Так шведская пехота во второй половине XVI века (Швеция вступила в войну против России с начала 70-х годов) уже во многом была вооружена мушкетами, хотя еще оставались аркебузы и арбалеты. Применялись шведской пехотой и ручные бомбарды – легкое, короткоствольное артиллерийское орудие малого калибра, стрелявшее разрывными снарядами – бомбами и предназначенное для поражения живой силы. Короткий ствол бомбарды (как правило, не более полуметра) не давал возможности достичь высокой дальности стрельбы и сколько-нибудь приемлемой прицельности. Но поскольку тогдашняя тактика ведения боевых действий предусматривала большие скопления как пехоты, так и конницы, то стрельба из бомбарды на небольшие расстояния оказывалась очень эффективной. Другим достоинством бомбарды была относительная легкость, позволявшая ее ручное использование.

Среди наемников под шведскими знаменами можно было видеть рейтаров, но были в королевской армии и свои части кавалерийских войск, особенностью которых стало то, что на их вооружении появились ружья – аркебузы или мушкеты. Мы помним, что из огнестрельного оружия в кавалерии до сих пор можно было встретить только пистолеты. Но вот к середине XVI века на вооружении кавалерийских частей некоторых западноевропейских армий, в том числе и шведской, начинают появляться ружья. Такая возможность появилась благодаря налаженному выпуску облегченных аркебуз и мушкетов с укороченным стволом. Кавалеристы, получившие такое оружие, начинают именоваться драгунами, и их первоначальное назначение – ведение боя как в пешем строю, так и верхом в седле, в зависимости от обстоятельств.

^{Рейтар XVI века}

^{Аркебузир. 1570-е годы}

^{Шведский наемник. XV век}

^Рыцарь

И, конечно, если говорить о военном могуществе Швеции, то нельзя не упомянуть о том, что она обладала на тот момент мощным военно-морским флотом.

Ливонская война на всех своих фронтах осталась сугубо континентальной, и из всех стран ее участниц Швеция была единственной морской державой. За все длительное время той войны боевых действий на море не велось, и русско-шведский фронт тоже весь целиком был сухопутным. Располагая выходом к морю и устьями трех больших рек, текущих из континентальных глубин своей державы – Невы, Луги и Наровы, Московское государство оставалось континентальным по своей сущности, не приступившим даже к освоению зачатков мореплавания. А потому шведскому владычеству на море московской стороне противопоставить было нечего. Зато противостоять там было чему. Успехи шведского оружия на суше во многом объясняются тем, что на протяжении всей войны шведский флот свободно, вовремя и без препятствий доставлял в Северные районы Ливонии, где дислоцировалась сухопутная армия, все для нее необходимое. Благодаря безраздельному господству королевского флота на Балтике был налажен постоянный контакт заброшенных в чужую землю и отрезанных морем от своих баз шведских войск с «большой землей». Достаточно сказать, что именно флот оказал решающее влияние на успех в отражении шведским гарнизоном двукратного покушения московских воевод на Ревель, когда шведские корабли регулярно поставляли осажденным подкрепления, оружие, боеприпасы, продовольствие.

Наконец, еще одним союзником Ливонии, вернее, заступником в последней для нее войне, была Речь Посполитая – государство, образовавшееся путем объединения в 1569 году Литвы и Польши. Она же стала главным противником русской стороны в Ливонской войне. Именно противостояние Москвы и Литвы, а позже Москвы и Речи Посполитой определяло исход войны.

Объединенное польско-литовское государство было самым сильным из всех противников России в той войне. Несмотря на некоторое отставание в чисто прагматическом понимании от Запада, оно, будучи самым крупным по числу населения, следовательно, обладавшим наибольшими людскими ресурсами, располагало и самым мощным военным потенциалом. Население Речи Посполитой во второй половине XVI века составило около пяти миллионов человек, то есть было соразмерно с населением Московского государства. Большей численностью обладала Литва. В ней на момент объединения с Польшей проживало более трех миллионов человек. Здесь надо помнить, что собственно этническая Литва была мизерной, но в состав Великого княжества Литовского тогда входили многие владения Древнерусской державы, а именно, чуть ли не все юго-западные земли Киевской Руси.

Рассказывать о структуре вооруженных сил Литвы, их вооружении и характере формирования значило бы во многом повторять рассказ об Устройстве московского войска. Как и в Московском государстве, в Литве не было постоянной армии, она собиралась только на время войны. В государственном строительстве литовского княжества было много общего с московским царством, а что касается устройства армии, то у западного соседа преобладал тот же принцип ее формирования со всеми феодальными пережитками. Но нельзя не отметить, что процесс создания в Литве централизованного государства протекал с некоторым отставанием от того же процесса в Московской Руси. И если на землях последней переход от феодальных дружин к войску единой централизованной державы под единым командованием совершался мучительно долго и оставлял неизжитыми такие специфические формы своей организации, как местничество, то в соседней Литве, с еще большим преобладанием феодальных порядков, такой переход был еще более затруднительным.

Но к середине XVI столетия Великое княжество Литовское сумело выработать для себя главные принципы централизации власти, а последней в основном удалось подчинить себе все структуры литовского общества, заставив служить их общей идее государственности. В политическом смысле Литва середины века напоминала собой Русь полувековой давности, то есть ту, какой она была в последние годы правления деда Грозного. А это уже была сильная держава с хорошо развитым аппаратом централизованного управления и довольно мобильной организацией вооруженных сил. Принцип комплектования был схож с московским: войско набирали с единицы земельного надела, закрепленного за конкретным феодалом. И также как и в Московском государстве, служба делилась по степени престижности, места распределялись строго в соответствии с социальным положением, им же определялись льготы и привилегии. Так наиболее почетной считалась служба в кавалерии, ее основу составляли литовская аристократия и служилое дворянство. Пешие части в основном комплектовались из городского мещанства, где царил тот же принцип, что и на Руси: по одному служилому человеку с определенного числа дворов. Так, например, в первой половине XVI века города обязывались поставлять в войско для несения пешей службы по одному человеку с десяти мещанских дворов.

И так же как и на московской земле, в Литве не нашел широкого применения институт наемничества.

Вообще говоря, наймом иностранной военной силы Литва не брезговала, но контингент наемников в войсках Великого княжества был не велик и использовался в основном для несения гарнизонной службы в приграничных крепостях. Но основное отличие Литвы от прочих европейских держав, использующих институт наемничества, в том числе и от близкой ей Польши, то, что в поисках наемников она не обращалась в германские земли и не держала под своими знаменами немецких ландскнехтов или рейтаров, предпочитая им выходцев из Чехии, Моравии, Венгрии. Тут надо помнить, что после объединения ее с Польшей и с приходом к власти Стефана Батория картина несколько изменится; новый король будет не чужд практике найма в свою армию выходцев из немецких земель.

С конца XIV столетия в составе литовских войск можно видеть татар. Дорогу в Литву им открыл Витовт, первым из великих князей литовских нанявший несколько сотен выходцев из степных кочевий и пожаловавший им за несение военной службы земельные угодья. К середине

XVI века татарских служилых людей в литовском войске насчитывалось уже около четырех тысяч.

И конечно, особого внимания в рядах литовского, а позже и польско-литовского воинства заслуживают Днепровские казаки. Правда, отличаясь непостоянством настроя, казачество долгое время являло для власти больше забот, чем давало ей поддержки. Такое положение вещей сохранялось и в первые годы после вступления Литвы в Ливонскую войну. Но позже Стефану Баторию удастся дисциплинировать и должным образом организовать казацкое войско. Он сумеет регламентировать службу казацких частей в королевской армии и подчинить их интересам своего государства.

Позже многие наши историки будут подчеркивать тот факт, что поскольку подавляющее число литовского населения было русского происхождения, то оно не испытывало особого желания воевать за чужеродную Литву. Надо сказать, в это положение верится с трудом. По отношению к несколько более ранней эпохе, если вспоминать о событиях, случавшихся где-то примерно с полвека назад, такое утверждение, пожалуй, было бы справедливо, но и то только в отношении жителей сопредельных с Московской Русью литовских владений. Как известно, они даже переходили в подданство Москвы со всеми своими землями. Но эти времена прошли, и сопредельные земли, а это Северская Украина, Смоленщина и некоторые другие, давно оказались под московским владычеством. А вот далее такого стремления не заметно. События Ливонской войны заставляют считать, что в своей массе литовские граждане мало задумывались над тем, какого они происхождения, и выполняли служебный долг как поданные Великого князя Литовского. А что касается воюющего под знаменами Литвы упомянутого нами Украинского казацкого войска, наиболее досаждавшего русской стороне, то оно всегда будет отличаться повышенной антимосковской ретивостью и каким-то особым антирусским настроем, что нельзя объяснить одним только служебным долгом. Так что придумывать себе союзников в недрах Литовского государства – дело бесперспективное.

И уж совершенно придется повторять наш рассказ о вооружении московского войска, если мы станем освещать тот же вопрос, касающийся армии Литвы. По развитию вооружения Литва стояла приблизительно на том же уровне, что и Московское государство, а если она и отставала несколько в промышленном производстве, в первую очередь в металлургии, то, будучи ближе к Западу, не стесненная, подобно Руси, внешней блокадой, она компенсировала свое отставание западным влиянием и западной помощью.

Еще больше западного влияния ощущалось в Польше. Собственно говоря, сама Польша и была Западом.

В отличие от Литвы Польша была более однородной по этническому составу населения и единой по вере. Это чуть позже, после объединения с Литвой, когда к Польше отойдут многие земли Украины, новые польские граждане узнают, что такое национальный и религиозный гнет. А пока всего этого в собственно польских владениях не заметно. Насчитывавшая около двух миллионов человек населения, Польша располагала первоклассной для своего времени армией, вооружение которой не отставало от среднеевропейского уровня. В ней больше, чем в шведской армии, а тем более чем в армии Великого княжества Литовского, использовались иностранные наемники, причем, как правило, это были немецкие ландскнехты и рейтары. Внушительную силу являли и собственно свои национальные части войск. Будучи ближе к Западу и имея возможности пользоваться плодами европейских достижений, в том числе и в военной области, Польша у западных соседей переняла многое, так что ее армия по уровню владения военным искусством стояла выше русской. Но слабым местом ее, как и всего польского государства, было отсутствие сильной централизованной самодержавной власти, что постепенно вело внутренний строй Польши к полному разложению. После объединения с Литвой государственная неустроенность с ее шляхетскими правами и вольностями возобладала на всей территории нового образования, стала характерной особенностью всей Речи Посполитой. Выборность короля и отсутствие наследственной власти, а отсюда долгие периоды безвластия, неизменно случавшиеся после смерти очередного монарха; ограничение королевской власти сеймом, этим ранним опытом парламентаризма, который благодаря шляхетскому буйству мало чем отличался от давно забытого на Руси Новгородского веча; отсутствие у короля права распоряжаться казной, частые столкновения между собой, причем столкновения вооруженные и порой довольно серьезные, различных польских и литовских магнатов, располагающих собственными многочисленными дружинами; невозможность при этом обиженному найти суд на обидчика у короля, который считался только кем-то вроде «старшего среди равных», делало польско-литовское государство очень похожим на Русь времен трехсотлетней давности с ее тогдашними бесконечными междоусобными распрями. Отсюда можно сделать вывод, что в смысле внутриполитической стабильности и обустроенности Литва от объединения с Польшей больше потеряла, чем нашла.

Но вот сумела ли Москва воспользоваться слабостями своего главного противника в той войне, вызванными его внутренним государственным неустройством, и смогла ли противопоставить ему свое главное преимущество – сильную централизованную самодержавную власть, которой безупречно подчинялась вся иерархия русского общества, показали события той войны.