Текст книги "Столкновение"

Автор книги: Александр Проханов

Соавторы: Анатолий Ромов,Валерий Толстов,Валентин Машкин,Андрей Черкизов,Виктор Черняк,Вячеслав Катамидзе
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

VII

Борьба – путь в подвиг… В апреле 1986 года Юлиан Семенов принял участие в «Прямой линии» – открытом разговоре по телефону с читателями «Комсомольской правды». Материал этот так и назывался: «Давайте бой!»

Из стенограммы диалога Юлиана Семенова с читателями «Комсомольской правды» по «Прямой линии»

Ю. С.Алло, Семенов слушает!

– Это Кравчук Виктор Назарович, здравствуйте. Хотел спросить вот о чем: решения съезда партии должны многое изменить в нашей жизни. Но не слишком ли многие из нас привыкли жить по старинке?

Ю. С.Я тоже побаиваюсь, что кое-кто отчеркнет в этом Политическом докладе ЦК только то, к чему мы давно привыкли. А все новые положения «не заметит» – и проблему товарно-денежных отношений, и политику в области инвестиций и, наконец, проблему кустарных промыслов и сервиса… Они очень важны, невероятно интересны. Не дать перестраховщикам, карьеристам и приспособленцам всякого рода подтягивать к своему уровню Политический доклад ЦК – важнейшая задача. Надо биться за каждую строку, каждое новое положение, а их множество, которые заложены в документах съезда. Если мы по-настоящему вдумаемся в их суть, если мы не будем перестраховщиками и трусами, тогда ускорение станет явью нашей жизни. Если же мы начнем все это обливать елеем, нивелировать, подтягивать под привычное, то это будет преступлением по отношению к самим себе.

– Это Александр Барчук, я учусь в техникуме, в Пинске. Хотел спросить вот о чем: вы присутствовали на встрече лидеров двух держав в Женеве. Будет ли книга о ваших впечатлениях? И еще: наметились ли перемены к лучшему в развитии наших культурных контактов с Америкой?

Ю. С.Вы правы, Саша: женевская встреча – тема для литературы, причем для высокой литературы – ведь это совершенно поразительное по своему драматизму событие в жизни человечества. (Пройдет полгода после этого разговора, и настанет время Рейкьявика; еще более усугубится драматизм в личных контактах двух лидеров и в самих переговорах; мир окажется потрясенным и от размеров уступок, на которые согласится пойти наша страна, и от ускользнувшей – не по нашей вине и, как потом стало ясно, на время – возможности договориться о беспрецедентном: о полном уничтожении за десять лет всего советского и американского ядерного оружия. Но тогда, в апреле 86-го, до этого оставалось еще полгода. И полтора до исторического дня – 7 декабря, когда в Вашингтоне был подписан Договор по РСД и РМД. – А. Ч.) Представьте: в женевском пресс-центре было аккредитовано около трех тысяч журналистов. И советские, и американские, и болгарские, и японские коллеги – все жили в те дни напряженным нервом ожидания… Многие тогда считали, что никакой прогресс в отношениях между Москвой и Вашингтоном невозможен. Но ведь сдвиг с мертвой точки произошел! И зарница надежды полыхнула в мире. Это огромная победа нашей Родины, нашей веры в то, что мир непременно должен быть сохранен.

Об этом еще писать и писать… Пока я только «подкрадываюсь» к женевской встрече в романе «Межконтинентальный узел». Это книга о том, как «ястребы» зорко следят за любым моментом потепления в советско-американских отношениях и пытаются расстрелять их в упор. Конечно, это лишь один пласт огромной темы, но ведь я работаю только двумя пальцами, которые стучат по клавишам пишущей машинки, – всего не успеешь. И все же я обещаю вам вернуться к женевской встрече – причем час за часом – в какой-то из новых книг… Теперь о контактах, о сближении наших народов. Тут вот что важно: еще со времен войны, когда мы были союзниками и плечом к плечу прошли этот страшный водоворот, советские люди испытывали самые дружеские чувства к американцам. Мы ведь похожи очень… Заметьте: ни одна наша книга или пьеса, ни один фильм не ставит цель возбудить ненависть к американскому народу. А на Западе тем временем крутят фильмы, которые просто противопоказано смотреть цивилизованному человеку: из нас делают чудовищ, и это тревожно… После Женевы кое-что изменилось. Ко мне, например, обратились несколько ведущих западных телекомпаний с предложениями снять совместные фильмы о СССР. Но конкретно мы договорились пока только с выдающимся французским режиссером Рейшенбахом – будем делать телефильм. Есть предложение снять картину о судьбе Саманты Смит, но предложение американцев меня пока что не устраивает, ибо я не убежден в том, что гибель Саманты – несчастный случай. Мне кажется, за этим стоит запланированная трагедия…

Но главное – там, за океаном, люди начинают понимать: если мы и далее не будем сближаться – дружески и открыто, – то цивилизация землян рано или поздно станет звездной пылью. Мы – великая страна, и здравомыслящая Америка заинтересована в развитии контактов с нами в такой же мере, как и мы с ней. Так что не надо торопиться и проявлять суетливость – будем последовательны и спокойны.

– Ответьте Магнитогорску… Это Светлана Малинина. Юлиан Семенович, я долго работала на стройке – и в Ленинграде, и здесь, в Магнитогорске. Но с детства мечтаю изучать русскую культуру XVI—XVII веков. Что нужно сделать, чтобы стать хорошим историком? Каким нужно быть человеком?

Ю. С.Думаю, Света, сначала нужно подготовиться к этой упоительно интересной профессии – перечитать всю русскую литературу, начиная со «Слова о полку Игореве». Надо очень точно почувствовать стилистику исторического мышления народа. Надо быть очень увлеченным человеком. Ведь история – это дом, сложенный из кирпичиков, каждый из которых таит в себе какой-то поразительно интересный эпизод. Но если вы захотите ограничить себя, уйти только в XVI—XVII века, потерпите фиаско. Вы должны быть очень современным, глубоко интеллектуальным человеком, обязательно изучать иностранные языки, желательно английский, испанский, немецкий. Россию той поры, что вас интересует, нельзя изучать вне теснейшей связи с тем, что происходило в мире, во всех его регионах. Только из этого интернационального интереса родится точное понимание исторической концепции нашей Родины в XVI—XVII веках.

– Томск вызывает! Сергей Степанов, филолог. Каким видится вам положительный «герой нашего времени»? Появился ли он на страницах повестей и рассказов или только ждет своего часа?

Ю. С.Во всяком случае, знаю точно: сегодня он иной, чем вчера. Но литература, к сожалению, сплошь и рядом плетется в хвосте, не поспевает за жизнью, а должна бы забегать вперед! С другой стороны, мы часто видели, как в литературе конструировался, «вычислялся» суперположительный герой, который не имел никакого отношения к жизни. Геометрия в литературе невозможна!

Сегодня намечается поворот к интеллектуальному герою. Его уже не приглашают бить в барабаны, выступать на бесконечных собраниях и кричать при этом «ура, ура!», его приглашают думать, трезво и много думать. Нужен герой, способный в экстремальной ситуации принимать самые ответственные решения и отстаивать их до победы. Самостоятельно!

Готова ли наша литература к такому уровню анализа, к той наметке будущего, к тем идеям, которые прозвучали в Политическом докладе ЦК на съезде? Вопрос непростой, я, пожалуй, не отвечу на него однозначно…

– Александр Швецов из города Карпинска Свердловской области, инженер-геодезист отдела архитектуры горисполкома. Вы недавно вернулись из Китая. Двадцать лет с этой страной у нас были напряженные отношения. Что изменилось, есть ли потепление?

Ю. С.Когда в ноябре 85-го года наша писательская делегация была в Китайской Народной Республике, в глазах и в сердцах китайцев, с которыми довелось встречаться, мы чувствовали очень большую доброжелательность по отношению к нам, нашей Родине. И это дало мне заряд исторического оптимизма.

На Кантонской кинофабрике мы обсуждали возможность создания совместного фильма о восстании в Кантоне в 27-м году. В Нанкине наша делегация встретилась с активом писателей. Выступил молодой поэт: «Знаете, в самые горькие дни китайско-советских отношений я был солдатом на северной границе, и командиры учили меня одной лишь русской фразе: «Сдавайся, тогда я сохраню тебе жизнь!» А сейчас мы сидим как друзья, и нет для меня большего счастья, и этому я посвятил свои новые стихи!» Горло перехватило от его слов…

В конце декабря 1987 года М. С. Горбачев дал интервью китайскому журналу «Ляован». Надо полагать, советско-китайские отношения получили новый импульс. Приметы уже есть: вышла книга Дэн Сяопина в Москве, «Перестройка и новое мышление…» – в Пекине.

– Юлиан Семенович? Добрый день. Это Борис Клин, ученик 9-го класса московской школы. Какие качества вы считаете необходимыми для журналиста? Это первый вопрос. И второй. Для журналиста и для писателя очень важно уметь «разговорить» своего героя. А если собеседник замкнутый? Что вы делаете в этом случае, как себя ведете? Нужно заранее готовиться к встрече или полагаться на импровизацию?

Ю. С.У вас чувствуется журналистская хватка, Боря! Постараюсь ответить. Быть журналистом – это значит быть борцом. Журналистика не должна, не может быть объективно-холодной, несколько отстраненной, а тем более злой. Резкой – да! Но не злой.

Я бы посоветовал вам после школы ни в коем случае сразу не поступать на факультет журналистики. Поищите себя в работе, причем лучше на Севере, в Сибири… Служба в армии – прекрасная школа для журналиста. И все время работать, писать – и в школе, и в армии. Не только дневники. Дневники – это личное, ваше. Писать надо о том, что видите и слышите, – маленькие миниатюры, зарисовки. Не сторониться стенной печати, стучаться в двери многотиражек. Это прекрасная обкатка для журналиста.

Теперь ко второму вопросу. Что значит «замкнутый человек»? Стопроцентно замкнутых людей не бывает, Боря. Как нет – вернее, не должно быть – одностороннего интереса в беседе. Но нужно готовиться к встрече, чтобы втянуть собеседника в разговор. Если вы сможете заинтересовать его своей позицией, он пойдет вам навстречу.

Когда я встретился с Луисом Корваланом в Сантьяго-де-Чили, я предварительно совершил поездку по стране – от Огненной Земли до Севера. Я имел представление о ситуации в Чили, и поэтому вопросы сформулировать было несложно: спрашивал о происходящем. И получилось не просто интервью, а диалог заинтересованных людей.

И еще совет: не надо млеть и стоять по стойке «смирно» даже перед выдающимся человеком, с которым, возможно, предстоит встреча; надо видеть в нем своего товарища, быть демократичным – в вопросе, в шутке, в манере вести себя.

– Здравствуйте, это Шатилова Татьяна из Павлодара. Знаете, я сейчас работаю в культмассовом отделе Дома культуры «Строитель», но недавно. Так уж выходит: часто меняю место работы. Хочу, мечтаю работать творчески – не получается. Стоит проявить инициативу – предлагают уволиться…

Ю. С.Танечка, вы же не в безвоздушном пространстве живете. Гласность – это великое дело! А у нас сейчас так: что-то случилось, мы друг с другом поговорим, пожалуемся, повздыхаем на то, что «правды нет», и, обиженные, уходим искать другую работу.

Ну, а пойти вам в газету? В одну, в другую? Это не значит сутяжничать – вы же не бездоказательного увеличения зарплаты себе требуете, вы предлагаете иначе, по-новому, интереснее провести вечер отдыха… Непременно надо посоветоваться с местными журналистами. В драке против косности надо искать союзников – ей очень трудно противостоять в одиночку. Только надо быть бесстрашной. Надо твердо верить в то, что вы предлагаете. Ну, а если добром не выходит, тогда давайте бой. Сокрушительный. Помните прекрасные слова у Генриха Гейне: «Стучи в барабан и не бойся!» И если вы уверены в своей правоте – обязательно победите! А если нет, то, во всяком случае, будете достойной в драке против пошляков. Так что совет мой такой: надо драться за свою идею, понимаете? Потому что пассивность – преступна!

VIII

Пару лет назад два «толстых» журнала – «Дружба народов» и «Знамя» почти одновременно печатали романы Семенова: «Аукцион» и «Экспансия». Один не был продолжением другого. В «Аукционе» писатель и журналист Дмитрий Степанов участвует вместе со своими западноевропейскими единомышленниками в борьбе за приобретение оказавшейся на Западе картины Врубеля, выставленной на торги крупнейшей фирмой «Сотби». Обычное на первый взгляд дело оказывается на поверку схлестом различных сил, в котором есть победители, проигравшие и даже жертвы… В общем, все обычно, вполне по-семеновски: напряженный сюжет, читательский азарт растет с первой и до последней страницы.

Детектив?

«Экспансия» начинается с того, чем заканчивается «Приказано выжить» – со встречи Штирлица в Мадриде с человеком из УСС (Управление стратегических служб, предшественник ЦРУ). Встречей же случайной… Как странно, не традиционно для писателя ведется повествование: медлительная, долгая, внимательная экспозиция; интересы, расстановка сил, механизмы – тайные и явные; механика – во всем многообразном взаимодействии, сцепление шестерен и шестеренок, движение которых и есть история. Непривычен и Штирлиц, скорее обороняющийся, нежели наступающий. В первых читательских откликах удивление: «И это наш, советский, «Джеймс Бонд»? Антидетектив?

А. Ч.Что ж… С этого и начнем?

Ю. С.Исследование можно вести по-разному. Можно анализировать уголовное дело, однако отнюдь небезынтересно исследовать и факты истории, пропущенные сквозь людские судьбы. Можно исследовать строку полицейской хроники: кто убил? кто ограбил? кто похитил? Это поиски исполнителя или исполнителей, прямых и косвенных, непосредственных и действующих чужими руками. А можно исследовать причины, которые привели к совершению тех или иных действий.

«Преступление и наказание» – детектив?

А. Ч.В какой-то мере – да. Я бы сказал: психологический.

Ю. С.Разве он по правилам сделан? Убийца известен почти с первых страниц. Не по правилам… Но все настоящее, талантливое – всегда не по правилам. Не случайно гениальный Достоевский ломал каноны. Ему не важно было: кто?, а важно было – что? как? почему?

А. Ч.Не понял…

Ю. С.Не в конкретном Родионе Раскольникове дело. А в появившемся новом – по отношению к тому времени и к той России – социальном типе: нищем интеллигенте-разночинце, метящем в наполеоны. Дважды Достоевский – всякий раз, правда, под другим углом зрения – обращается к этому явлению: в «Бесах» и «Преступлении…» Зачем общество раскололось на тех, кто взял на себя право убивать, и на тех, которых можно убивать?! Откуда сие? Раскольников – не герой и не антигерой, не тип и не типаж! Это – поразительный анализ ситуации. Стало быть: кто? Второй вопрос: почему? Каковы глубинные механизмы, каким образом переплелись невидимые социальные, этические, бытовые нити, в пересечении которых родилось преступление?

А. Ч.Однако, когда читаешь «Аукцион», напряжение почти что детективное…

Ю. С.Спасибо. Но если под сюжетом понимать нечто, хорошо придуманное и точно выстроенное, то ничего подобного там нет.

А. Ч.То есть?

Ю. С.Я сидел в Ялте и радостно писал «Экспансию», ночью раздался телефонный звонок, и барон Эдуард фон Фальц-Файн сказал, что «Сотби» готовит к распродаже коллекцию Сержа Лифаря, доставшуюся ему от Дягилева…

Когда я оказался в Лондоне, втянулся в дело, то испытал потрясение. Увидел, как непридуманно, мертвой, бульдожьей хваткой вцепляются в произведения русского искусства те, кому противна сама идея диалога.

А. Ч.Какое отношение Врубель имеет к диалогу?

Ю. С.Выходит, самое непосредственное. Начну по порядку. Отношение к русскому искусству на Западе двоякое. Одни видят в нем явление, достойное созерцания, преклонения. Говорю так не только потому, что речь идет о культурном наследии моего отечества, но и потому, что на Западе прекрасно понимают, без Чайковского, Рахманинова, Прокофьева, Стравинского современной музыки быть не может. Как не может быть современной живописи без Врубеля или Кандинского, Шагала или Малевича. А театра – без Станиславского, Мейерхольда и Вахтангова, балета – без Петипа и Нижинского, Дягилева и Карсавиной. Так вот, одни видят явление, а другие – в явлении видят деньги, которые туда можно вложить и получить прибыль. Это если рассечь по одной плоскости.

Есть и другое рассечение. Приведу пример. Однажды, в Новый год, на вилле Фальц-Файна в Вадуце (Лихтенштейн) мы с бароном оказались «юридическими лицами»: в нашем присутствии Федор Шаляпин-младший подписал документ о том, что он не возражает против перенесения праха своего отца на Родину. Мы, как свидетели, скрепили эту бумагу своими подписями. Казалось, дело сделано! Увы… Куда там…

Подписанный документ не был финалом, скорее – прологом. В первом действии – сопротивление некоторых потомков Федора Ивановича (причем не прямых), которое прекратилось только с их смертью. По существующим на Западе правилам перезахоронение праха могло быть произведено только при полном единогласии всех потомков.

Потом – после наших с Фальц-Файном попыток «ускорить» процесс – началась новая атака «сил сопротивления»: от ряда русских эмигрантов до неких вполне могущественных сил как на Западе, так и у нас дома. Спрашивается, зачем им это? Все просто: доказать, что нет пророка в своем отечестве, что русский художник – я употребляю это слово в самом широком смысле – может жить и творить только вне России, а потому, и умерев, должен оставаться там же. Снова две силы. Первые считают, что произведения русской культуры есть национальное достояние и должны быть возвращены, как и память; другие же полагают, что вправе лишить народ и достояния, и памяти. Авось забудут, а ежели забудут, то за беспамятство ударим и еще раз-де докажем: нет пророка…

Любопытно именно в контексте этих слов было бы еще раз взглянуть на пресловутое общество «Память». И некий парадокс образуется: они вроде бы повсюду рыщут, ища «заговорщиков», а на самом-то деле – не заговорщики ли сами?! Кого клеймят? А. Г. Аганбегяна и Т. И. Заславскую, работы которых легли в основу нынешних экономических реформ. Что пытаются скомпрометировать? Октябрьскую революцию. Как? Превращая традицию российской революционности в ряд «масонских» интриг. Что стремятся взорвать? Многонациональное единство страны…

Ю. С.Так вот, не забудем, чтим и бережем от забвения. Ибо сознаем, что в забвении – погибель!.. Прах великого русского певца возвратился на Родину и покоится ныне на Новодевичьем кладбище.

Срез третий. В борьбе за возвращение художественных ценностей объединяются самые различные силы, поскольку диалог перерастает в широкое сотрудничество. Иным же сие неугодно, ибо мешает попыткам изолировать нашу страну, мешает отсекать честных и здравомыслящих людей Запада от разрядки, мешает взорвать достигнутые соглашения и договоренности, а взорвав, обвинить нас – дескать, вы во всем виноваты!

Такие вот дела…

Возвратившись домой, я отложил в сторону «Экспансию» и записалроман «Аукцион» – практически дневниково изложив происходившее в Лондоне. Я пытался показать, кто, как и почему помогает или вредит. Так что – нет сюжета, есть правда. Читательское напряжение? Я об этом и думал, шел за событиями, участником которых был… Вот и все.

А. Ч.Теперь об «Экспансии». Вас не огорчают читательские сетования, что в новом романе Штирлиц «какой-то не такой»?

Ю. С.Но ведь и обстоятельства иные. Закончилась война, кардинально изменилась расстановка сил; начался раскол; англо-американским союзникам показалось выгодным обратить против нас свою политическую активность. 6 августа 1945 года начался ядерный век, временная монополия на владение ядерным оружием породила опасные иллюзии – будто бы стало возможным разговаривать с Советским Союзом языком силы, языком диктата. А Штирлиц так надеялся, что после победы возвратится на Родину… Но, увы, теперь уже мало кто помнит, что вернуться домой из фашистской Испании было нелегким делом, тем более что Штирлиц едва стоял на ногах после ранения.

…Нам, отдаленным от тех событий дистанцией в сорок с лишним лет, известно главное: надежды военно-промышленного комплекса США на ядерную монополию не оправдались, как не оправдались их намерения увидеть нашу Родину ослабевшей, подчиняющейся.

Тогда, в 45-м, многое только начиналось. Исаев, однако, вовсе не супермен. Я никогда не стремился писать его сверхчеловеком, который «одним махом семерых убивахом». Писать так – значило бы идти против правды. Сила советского человека не только и не столько в мускулах, хотя и они важны, она прежде всего в неколебимой уверенности в правоте идеи. В правоте интернационализма, антифашизма, в правоте борьбы против новой войны – вот в чем сила! Известно: борьба легкой не бывает…

А. Ч.В «Экспансии» есть глава «Позиция». Какова степень ее документальности?

Ю. С.Абсолютная. Я получил достоверную информацию о том, как эта позиция вырабатывалась, проводилась в жизнь. История ведь далеко не только хронология событий: творят историю люди, а потому она и социология, и психология, и хроника поступков. Мы не имели бомбы, но мы ее и не хотели. Мы боролись против бомбы. Нас не поддержали, в честности нашей борьбы усомнились: дескать, оттого-то и возражаете, что не имеете. Мы сделали свою бомбу. А борьбы не прекратили. Не мы начали, но мы предлагаем остановиться. Нас втягивают в качественно новый этап гонки вооружений. Мы не заинтересованы в этом. И предлагаем концепцию безъядерного и ненасильственного мира. К нашим предложениям понемногу начинают прислушиваться – пример тому очевиден: Вашингтон, декабрь 1987 года.

А. Ч.Цикл «Экспансия» состоит из трех томов. Доводилось слышать мнение, что сие «многословие» – необязательно. Ваш комментарий?

Ю. С.Как же мне надоело комментировать самые разнообразные подозрения в свой адрес! Читателям предлагается новый узел проблем. Узел, который в литературе нашей практически не исследован. Стало быть, нужна экспозиция. Затем – расстановка сил. Потом – как узел распутывался. Я часто бываю в Аргентине. Там у меня много друзей, единомышленников, коллег. Они-то и помогли разыскать материалы – книги, ксероксы статей и документов – о том, как в 1946—1951 годы правительство Хуана Доминго Перона, пригревшее многих нацистов, санкционировало и финансировало работу по созданию атомной бомбы. Кстати, не только Перон, но и Стресснер имел к этому отношение.

А. Ч.В Аргентине вы были, а в Парагвае?

Ю. С.И там побывал, когда ездил по Латинской Америке специальным корреспондентом «Известий». Я убежден: писатель может выдумывать обстоятельства, характеры героев – должен, детали – ни в коем случае. Кто-то из великих писателей сказал однажды: «Литература – это деталь». Если литератор хочет, чтобы ему поверили – а иначе зачем писать? – он должен быть максимально точен. Для этого и езжу по миру. Пять месяцев езжу, семь – пишу, по двенадцать – четырнадцать часов в день.

А. Ч.Каторга?

Ю. С.Сладкая… Я, наверное, ничего другого и не умею. Надо работать. Жил один русский писатель в Ясной Поляне, осталось после него девяносто девять томов полного собрания сочинений. Другой – в Ялте, здоровьем слабый, всего-то сорок четыре года судьба ему отвела, оставил после себя тридцать томов, сколько-то томов писем. Мы нынче писем, увы, мало пишем – время иное: телефон, телеграф. Принципиально, однако, сие дела не меняет. Я говорю об этом не для того, чтобы себя с ними сравнивать, естественно. Хочу только подчеркнуть: литература – это работа. Писатель существует в книгах. А не в болтовне.

А. Ч.Не допускаете, что гласность и демократия понудят наконец Госкомиздат обратиться напрямую к читателям? Пусть они сами назовут тех писателей, сочинения которых они готовы оплатить впрок, по подписке. Иные решения – паллиативы, причем недемократичные. Скажу острее: определенного рода гражданская трусость в угоду все той же пресловутой уравниловке.

Ю. С.Поживем… Погодим… Может, что и увидим…