Текст книги "Первый особого назначения"

Автор книги: Александр Соколовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава седьмая

Оклейка отрядной комнаты была окончена к вечеру. Портрет Ильича укрепили на стене, как раз над тем местом напротив двери, где, по мнению Кости, должно было стоять возвышение для горна, барабана и пионерского флажка. Комнатка сразу приобрела уютный и приветливый вид.

Когда вынесли в соседнюю комнату пакеты и банки с краской, обнаружили у стены какие-то металлические планки. Железки оказались разной длины и толщины, и каково их назначение, никто из ребят не мог угадать.

– Головоломка какая-то, – состроив удивленную гримасу, сказал Женька.

Олег, терпеливо прикладывая планки одну к другой, разглядел, что все они когда-то были спаяны между собой. Но расположить их так, чтобы все сошлись, не сумел и он. Не получилось это ни у Кости, ни у Степки, ни у Кузи. Не вышло даже у Андрея.

– Давайте к Якову Гавриловичу сходим, – предложил Степка. – Сходим и спросим.

Однако ходить никуда не привилось. Дверь открылась, и сам Яков Гаврилович появился на пороге.

– Ну как дела, товарищи особые пионеры? – спросил он, оглядев стены, и с удовлетворением стукнул кулаком по ладони. – А ведь хорошо получается!

– Мы уже нашу отрядную совсем закончили, – с гордостью объявил Степка.

Яков Гаврилович прошел в кладовку.

– Ладненько, ладненько, – приговаривал он, осматривая потолок и трогая обои. – Вот ведь какая комната стала! Жалко даже вам ее отдавать. Ну, ну, шучу, – добавил он. – Помещение ваше. Вопросы какие-нибудь есть ко мне? – спросил он у Андрея. – Помощь, может быть, требуется?

– Помощи не надо. А вопрос имеется. Что это за железки такие?

– Это? Да старая рамка от стенной газеты. – Яков Гаврилович поискал глазами, на чем бы разложить железки, и, не найдя ничего подходящего, присел на корточки.

Сначала он положил на пол длинную полосу – таких было три. Чуть пониже легла вторая. А еще ниже – третья. По бокам вертикально он разместил две железки покороче. Получился правильный прямоугольник. И все увидели, что это действительно рамка. Но остались еще пять коротких узеньких планок. Управдом положил их внутрь прямоугольника.

– Теперь понятно! – обрадованно закричал Женька. – Можно эту рамку наложить на лист бумаги и написать заметки.

Яков Гаврилович сгреб планки и отдал их Андрею.

– Выпускайте! – согласился он, поднимаясь с корточек. – Эдакую какую-нибудь сатиру. «Крокодил», что ли.

– Зачем сатиру? – удивился Степка. – Мы свою будем выпускать, отрядную.

– Можно и свою. А лучше бы сатиру. Сами ведь говорили, что будете бороться со всякими нарушителями. Тут у нас есть кого продернуть. Вот, например, в девятой квартире Сапелкин. Такой скандалист, боже ты мой! Каждый день соседи на него жалуются.

– А что, в самом деле! – воскликнул Андрей. – Давайте выпускать сатирическую газету.

– Вот-вот, – поддакнул Яков Гаврилович. – Я вам материальчик хоть сейчас подберу. И краски дам и бумагу. А рамку эту только запаять, похромировать или покрасить, и будет как новая.

– Конечно, надо сатирическую газету выпускать! – горячо подхватил Женька. – Я стихи сочиню! И название можно придумать! Вот, например… Например… – Женька наморщил лоб. – Например, «Шило» или «Колючка».

– «Шило» лучше, – подумав, сказал Степка.

– Ну, «Шило» так «Шило», – сказал Яков Гаврилович. – Вы не забудьте насчет международной политики. Аденауэра тоже надо изобразить. Как пособника «холодной войны».

– Ладно, ладно, – весело пообещал Андрей. – И Сапелкину попадет и Аденауэру. – Он оглядел ребят. – Ну, а художники у нас есть?

Ребята переглянулись. Художника среди них не было.

– У нас в классе Юрка Лютиков, – сказал Пончик. – Он что хотите может нарисовать.

– Так давай его сюда, твоего Лютикова! – сказал Андрей. – Мы его в отряд немедленно запишем.

– Он в пионерский лагерь уехал, – возразил Костя. – На две смены. До августа.

– Ну ничего, – решил Андрей. – Что-нибудь придумаем. Была бы охота, а художник найдется.

Яков Гаврилович попрощался и ушел. А ребята и Андрей еще с полчаса обсуждали, о чем надо писать в газете, сколько раз в месяц ее выпускать и где раздобыть художника.

– Надо еще редколлегию выбрать, – напомнил Вовка.

– Редколлегию? – сказал Олег. – Мы еще командира не выбрали, а ты – редколлегию.

– А ведь правильно, – согласился Андрей. – Надо нам, наконец, выбрать командира. Тут все в сборе, кворум полный, так что собрание считаю открытым.

– А что выбирать? – с удивлением проговорил Степка. – Ясно, командиром будете вы.

– Конечно, вы! – дружно подхватили ребята.

– Тише, тише, братки, – остановил Андрей разгалдевшихся ребят. – Это не годится. Я вашим командиром быть не могу.

– Почему? – раздались недоуменные возгласы. – Почему не можете? А если мы выберем?

– Все равно не могу. Я ведь через неделю начинаю работать. На консервный устроился. В ремонтный цех. На флоте дело имел с машинами и здесь хочу.

– Через неделю… – растерянно проговорила Таня. – На консервном… А вы говорили, отпуск.

– Мало ли что говорил. – Андрей смущенно улыбнулся. – Отпуск-то, он, верно, у меня есть… Да только не использую я его целиком. Как пришел в цех… Как увидел машины… Ну, тут и не выдержал… Да вы что? – удивился он, оглядев приунывших ребят. – Без меня не обойдетесь, что ли?

Ребята молчали. Только Олег, угрюмо вздохнув, сказал:

– Какой же отряд будет, если вы уйдете?

– А кто вам сказал, что я уйду? Вместе мы наш отряд создали, вместе и укреплять будем. Я к вам после работы стану приходить. Ну ладно, – кивнул он. – Если уж вы решили выбрать меня командиром – хорошо. Буду командиром. За честь спасибо. Но тогда уж выбирайте для меня помощника, начальника штаба, что ли…

Узнав, что Андрей не собирается покидать их, ребята оживились.

– Я предлагаю Данилова! – сказала Таня.

– Так, так, – произнес Андрей с одобрением. – Еще какие будут предложения?

– Можно Женьку, – нерешительно назвал кандидатуру Вовка. – Только он всегда смеется.

– Другие предложения есть? – спросил моряк.

– Костю! Костю Гвоздева! – выкрикнула Оля.

– Еще? Нет? Тогда проголосуем.

– Сперва надо, чтобы про них рассказали, – наставительно заметила Оля. Как председатель совета отряда в классе, она знала правила выборов.

– Точно, – сказал Андрей. – Говори, Таня, почему ты предлагаешь выбрать начальником штаба Степу?

– Я?.. Я… – Таня смутилась. – Я вообще сказала. Потому что Степа… Ну, потому что он… – И тут она смутилась еще больше.

– Одним словом, все ясно, – сказал Женька.

– А что? – воскликнула Таня. – Разве Степка плохой? Вот ты, Зажицкий, ты скажи: плохой?

– Я не говорю, что плохой. Могу хоть сейчас проголосовать. Обеими руками. – И Женька поднял руки.

– Я тоже поддерживаю кандидатуру Данилова, – сказал Андрей. – Он может стать неплохим начальником штаба. Парень дельный, по-моему.

Следующая очередь говорить была Вовкина.

– А что я скажу? – произнес он.

– Да, что ты скажешь? – с любопытством спросил Женька.

– Я скажу, что Зажицкий… ну… стихи умеет сочинять… – замямлил Вовка. – Конечно, его лучше было бы выбрать редактором стенгазеты…

– А тебя заместителем по продовольственной части, – негромко, но с ехидством заметил Женька.

– Вот видите! – воскликнул обиженный Пончик. – Я же говорил: он всегда смеется.

– Ну, ладно, ладно, – успокоил его Андрей, стараясь скрыть улыбку. – Говори ты, Оля.

– Я скажу, – ответила Оля и, встав, решительно встряхнула косой. – Я скажу про Костю. Он учится не в нашем классе. Но все равно он очень хороший товарищ… Он никогда не дерется… Много читает…

– Вот шпарит! – шепнул Женька. – Прямо как на перевыборном сборе.

– И еще если кто-нибудь поругается, – продолжала Оля, – то Костя всегда мирит… И вообще… – Она покраснела. – И вообще он умный и честный.

Конечно, то же самое мог сказать про Костю и Степка. Он взглянул на Гвоздева и увидел, что тот сидит на скамейке, насупив брови и уставясь в пол. «Надо было бы еще сказать, что он скромный, – подумал Степка. – Вон как сердится, что про него хорошее говорят».

Оля между тем кончила говорить и села.

– По-моему, и эта кандидатура очень стоящая, – сказал Андрей. – Ну что же, будем голосовать.

– Можно мне сказать? – вдруг спросил Костя.

– Говори.

– Я начальником штаба не буду.

– Почему? – удивился Андрей.

– Не буду, – упрямо повторил Костя. – Пусть Данилова выберут.

Степка смотрел на Костю с недоумением. Что с ним? Отчего он вдруг стал таким бледным? Уж не заболел ли?

– И вообще я на август в лагерь уезжаю, – закончил Костя. – А Степка остается. Пусть он будет начальником штаба.

– Ну что ж, не хочешь – не надо, – сказал Андрей. – Будем голосовать за Данилова и Зажицкого.

За Степку все подняли руки. Костя тоже проголосовал, но Степке показалось, что он поднял руку как-то неохотно. А Женька большинства голосов не получил. За него отказался голосовать Пончик, сам назвавший его кандидатуру.

– Ну, Степан, поздравляю, – сказал Андрей, – Отныне ты начальник штаба нашего отряда. А редактором стенной газеты предлагаю выбрать Зажицкого.

За это предложение подняли руки все, даже Пончик.

И все-таки, хотя Степка был горд, что его выбрали начальником штаба отряда, какая-то смутная тревога тяготила его. Почему все-таки Костя отказался? Неужели из-за того, что ему надо уезжать в пионерский лагерь? Но ведь это всего только на месяц!.. Можно было бы выбрать заместителя…

От этих мыслей его отвлек голос Андрея. Собрав со скамейки звякнувшие планки, он сказал:

– А эту рамку, ребята, надо будет запаять. У кого есть паяльник?

– У меня есть, – отозвался Олег. – Только я, наверно, не сумею.

– Их бы к Грише отнести, – вырвалось у Степки, но он тотчас же прикусил язык.

– Это кто такой – Гриша? – поинтересовался моряк.

– Это мастер один, – наперебой стали объяснять ребята. – Он глухонемой. В четырнадцатом доме живет. У него там мастерская.

– Он только Степку одного к себе пускает, – добавил Вовка. – Больше никого…

– Ну так что же! – одобрил моряк, протягивая Степке планки. – Отнеси к Грише, товарищ начальник штаба. Пусть починит. Работы тут немного.

Глава восьмая

Работа в красном уголке приближалась к концу. Оклейка кладовки оказалась для всех хорошей учебой. У ребят появилась сноровка. К тому же управдом выдал «мастерам» еще одну стремянку. Наклеивать обойные полосы стали теперь сразу вшестером. Женька накладывал листы в паре с Мишкой Кутыриным. На вторую стремянку Андрей поставил Олега, а в помощники ему назначил Пончика. Сам он обходился без лестницы и свободно доставал до потолка, встав на скамейку. Андрею помогал Костя. Степка, Кузя и Тихон Фомич, заменивший Вовку, намазывали обои клейстером. А Таня и Оля разглаживали наклеенные листы тряпками.

Обойные полосы ложились на стену ровно и красиво. Через каждые пять-десять минут Андрей объявлял десятиминутный перерыв.

Во время одного из перерывов, присев на скамью и утирая лоб, Тихон Фомич признался Андрею:

– Загоняли меня совсем.

Однако в голосе его не было раздражения. Тихон Фомич вздохнул и продолжал:

– Я ведь мальчонкой тоже куда как шустрый был. Подмастерьем тогда работал в артели. Все старался побыстрее да попроворнее… А старшой наш – Сидорычем звали – по затылку меня: не спеши, мол, не на пожар; нам за день платят, а не за минуту. Так и тянем, бывало. На такую вот комнату полмесяца уйдет. Один лист наклеим и посидим. И притомиться-то никто не успеет, а уж Сидорыч мигнет: «перерыв».

…Домой Степка теперь возвращался поздно. Мать ворчала, а отец всякий раз вступался. Все жильцы в доме уже знали о том, что пионерский отряд ремонтирует красный уголок. Жильцы не раз даже заглядывали туда – посмотреть, как работают ребята.

Увлеченный работой, Степка совсем забыл о поручении Андрея. К Грише он так и не пошел, и железные планки валялись у него под кроватью. И вот однажды, когда ребята расходились на обед, Андрей спросил у него, как дела с рамкой.

– Ты поторопи своего мастера, – попросил Андрей. – Что-то уж больно долго он возится.

Степка отчаянно покраснел. Таня что-то говорила ему, но он ее не слышал и словно очнулся, когда она, дернув его за рукав, с беспокойством спросила:

– Что с тобой, Степа?

И вдруг Степка понял, что надо сейчас же, ни минуты не откладывая, рассказать все этой светловолосой девочке с большими серыми, озабоченными в этот миг глазами.

– Таня, – охрипшим от волнения голосом сказал он: – Мне надо тебе сказать… одну вещь…

– Какую? – Таня глядела на него с недоумением и казалась еще больше обеспокоенной.

– Одну вещь… – повторил Степка. – По секрету.

Он быстро оглянулся. Двор был пуст. Ребята уже разошлись.

– Только… Только ты никому не расскажешь? – спросил Степка.

– Не расскажу.

– Никому-никому?

– Если ты не хочешь, то никому-никому.

И Степка поведал Тане все – о своей первой встрече с глухонемым мастером, о том, как он топтал в мастерской вспыхнувшую газету, о том, как Гриша учил его запаивать кастрюли и чинить электроплитки. Он рассказал о бывшем фронтовике Колесникове, который на телеграфе расспрашивал его о Грише…

Таня слушала, широко раскрыв глаза. Она еще не понимала, почему Степке понадобилось рассказывать все это под секретом. Но когда он дошел до своего разговора с отцом, Таня даже отпрянула назад, до того страшными показались ей слова «служил в гитлеровской армии»…

– Вот я и не хожу теперь к нему… – тихо закончил Степка. – И не знаю, что делать.

– Что делать? – Таня с минуту молчала, словно не могла понять, как это до сих пор Степка не решил, что ему надо делать. – Что делать? – повторила она, и лицо ее стало решительным. – Надо сейчас же пойти к Андрею. Надо все ему рассказать. Идем.

Андрей был дома. Он садился обедать, когда Таня и Степка, запыхавшиеся и встревоженные, позвонили у двери.

– Что случилось? – спросил Андрей, отворив дверь.

– Говори, Степа. – Таня подтолкнула Степку локтем. – Говори.

– Да вы в комнату пройдите, – пригласил моряк. – Идемте, идемте.

В небольшой уютной комнатке, куда привел ребят моряк, на столе дымилась тарелка с супом. Тут же стояла большая сковорода с жареной картошкой и хлебница.

– Ну-ка, садитесь, – сказал Андрей, доставая из буфета еще две тарелки и наливая в них суп. – Пообедаем, и вы расскажете, что у вас такое стряслось.

Но Степка и Таня отказались от еды. Глядя на их разгоряченные лица, Андрей и сам встревожился.

– Ну ладно, рассказывайте, – сказал он, отодвигая тарелку.

– Вот Степа… Он расскажет, – кивнула в Степкину сторону Таня. – Говори, Степа.

Степка долго не мог собраться с духом. Открыть свою тайну Тане было куда легче. Наконец, взяв себя в руки, он стал рассказывать.

Андрей слушал не перебивая. Голубые глаза его смотрели серьезно и даже сурово. И Степке чудилось, будто Андрей за что-то осуждает его.

Когда Степка умолк, Андрей встал и подошел к окну. Несколько минут он смотрел на улицу, словно увидел там что-нибудь чрезвычайно интересное. Он как будто совсем позабыл про ребят. Потом, обернувшись, спросил:

– Ты не был у него с тех пор?

– Не был, – тихо ответил Степка.

Отойдя от окна, Андрей прошелся по комнате и сел, подвинув стул поближе к Степке.

– Дело это, Степа, действительно необыкновенное, – сказал он. – Такие судьбы, как у этого твоего глухонемого Гриши, бывают не часто. И, насколько я понимаю, вы пришли, чтобы узнать, что тебе, Степа, делать? Как поступить?

– Я хотел вам сказать… – чуть слышно ответил Степка. – Я хотел сказать, почему не отнес эти планки… Рамку от стенгазеты.

– Вот как? – удивился Андрей. – А я думал, что тебя беспокоит другое. Разве тебе не было тяжело оттого, что ты так давно не навещал этого мастера? Ну-ка, ответь.

– Было, – согласился Степка.

– Так. Теперь скажи, почему же раньше ты к нему так часто ходил?

– Мне интересно было, – признался Степка. – Гриша меня паять учил. И ключи вытачивать…

– Ну, а какой он, по-твоему, человек, этот Гриша? – спросил Андрей и, увидев, что Степка смотрит на него растерянно, пояснил: – Ну какой – хороший или плохой?

– Я… я не знаю… – выдавил Степка. – Если он у Гитлера в армии служил… Значит, плохой.

Он сразу же понял, что ответ его не понравился командиру. Андрей нахмурился и покачал головой.

– Давай так, – сказал он. – Представим, что нам надо решить задачу с несколькими неизвестными. Что же нам неизвестно? А вот что. Во-первых, почему этот глухонемой Гриша после плена решил остаться в Советском Союзе. Во-вторых, почему он поселился именно в этом городке, а не в каком-нибудь другом. В-третьих… А в третьих: мы как раз и решим – хороший он человек или плохой. И тогда узнаем, правильно ли ты поступил, что, узнав его историю, перестав ходить к нему в мастерскую. Итак, вопрос первый.

– Почему он остался у нас, в Советском Союзе? – напомнила Таня.

– Да, почему? – Андрей круто повернулся к ней. – Как будто оставаться ему было незачем. И вдруг…

– Как же незачем? – вступился за Гришу Степка. – Он ведь родился в России. И в Германии у него никого нет…

– Никого? – Моряк прищурился. – А если подумать? Давай рассуждать так. Глухонемых в армию не берут. Значит, кто-то привез его с собой в нашу страну во время войны. Кто?

– Офицер, – вспомнил Степка. – Он с детства у этого офицера был слугой…

– Стоп! – остановил его Андрей. – С детства был слугой. Это нам известно. Может быть, он еще мальчонкой, живя в Германии, тосковал по своей родине, по далекой России. Может быть, он рос сиротой, видел одни пинки да издевательства. Какая жизнь может быть у слуги, да еще у глухонемого!..

– Плохая жизнь, – сказал Степка.

– Да, уж я думаю, не сахар, – согласился Андрей. – И вот представь себе, что ему невыносимо видеть, как его господин – офицер и сотни других офицеров и солдат – фашистов убивают, вешают, угоняют в рабство тысячи советских людей, русских, его братьев по крови… Ничего нет странного в том, что человек не выдержал и при первом удобном случае сдался в плен.

Степка молча кивнул. Ему вспомнился рассказ дедушки Арсения о немецком солдате-рабочем, который бежал по грязному полю к советским окопам и как упал на бруствер, простреленный пятью фашистскими пулями… Вместо этого безликого солдата Степка ясно увидел бегущего по полю Гришу. Вот он бежит, вот в спину ему бьет пулемет… Вот он падает… Струйка крови течет по подбородку… И глубокие Гришины глаза становятся еще глубже, еще темнее…

Степка даже поежился, до того отчетливой представилась ему эта страшная картина.

– Ну, сдался он в плен, – продолжал Андрей, – война кончилась. И опять-таки нет ничего странного в том, что человек не захотел снова возвращаться в рабство, к своему господину.

– А может, того офицера давно убили, – сказал Степка.

– Тоже правильно, – согласился Андрей. – Может быть, убили. Тем более ему незачем было уезжать из Советского Союза. Страна у нас гостеприимная. Хочешь остаться – оставайся, только живи честно, работай, трудись, приноси пользу… Как ты думаешь, он приносит пользу?

– Конечно! – с жаром воскликнул Степка. – Он, знаете, какой мастер? Он все-все починить может!.. И иногда даже денег не берет. Вот я видел один раз. К нему старушка пришла. Утюг принесла в починку. Потом зашла за утюгом и стала платок развязывать. А в платке деньги – одни копейки… Гриша на нее смотрел, смотрел, взял все эти копейки, сгреб с верстака, положил в платок и завязал узлом. И утюг отдал. Просто так починил, даром.

– Ага! Значит, выходит, он человек неплохой.

– Нет, он хороший. Он добрый.

– Ну вот и еще один вопрос выяснили, – сказал Андрей. – Теперь давай подумаем, почему он поселился именно в этом городе.

– Я не знаю, – проговорил Степка и вдруг вспомнил, что в волнении не рассказал ни Тане, ни Андрею о таинственном появлении Гриши на дороге у кладбищенских ворот. Словно наяву, возникли перед ним черные деревья, похожие на заколдованных великанов, серая неясная тень, движущаяся среди могильных крестов…

– У него, наверно, родные тут жили, – сказал он тихо. – Он на кладбище ходит. Мы видели один раз, вечером… Помнишь, Таня?

– Когда?! – вскрикнула изумленная Таня.

– Ну, помнишь, когда Олег побежал?

– Ой! Значит, это был глухонемой Гриша?

– Ага. Я тебе в тот раз ничего не сказал. Боялся, что ты ребятам расскажешь. А про него и так много всякого болтают…

– Ну-ка, ну-ка, – попросил заинтересованный Андрей. – Что там у вас случилось на кладбище?

И Степка рассказал. О том, как слушали Женькину сказку про седые волосы на чердаке, как Олег вызвался пойти на кладбище, как ребята тайком за ним следили и как он пустился наутек, испугавшись Гриши.

– Наверно, у него там похоронен кто-нибудь, – закончил Степка. – Отец, может быть… Или мать… Может, его в Германию из этого города увезли?

– Ну, вот и этот вопрос выяснили, – заключил Андрей.

Степка уже понял, что Андрей осуждает его вовсе не за то, что он вовремя не разобрался, какой человек глухонемой мастер. И ему внезапно захотелось вскочить со стула, броситься на улицу, завернуть в знакомую подворотню, весело толкнуть низенькую дверь во флигелек, чтобы успеть увидеть, как вспыхнет лампочка над верстаком – Гришин «звонок».

– К нему надо пойти! – крикнул Степка, срываясь с места. – Надо сейчас пойти! Мы пойдем. Вместе с Таней. Он нас звал!

– Верно. Надо пойти, – согласился Андрей. – Только давайте пообедаем сначала.

Но Степке не хотелось есть. И Тане, которой передалось его волнение, – тоже. Глядя на возбужденные лица ребят, Андрей понял, что удерживать их бесполезно.

– Ладно, идите, – сказал он.

Степка и Таня побежали к двери. Из окна Андрей видел, как они пересекли двор и скрылись в арке. И лишь тогда он заметил, что Степка оставил на стуле железные планки – рамку стенной газеты.

Не вспомнили о них и Степка с Таней. Они мчались по тротуару, обгоняя прохожих и спотыкаясь о водосточные желоба. Вот и дом номер четырнадцать. Вот и знакомая дверца с кривой надписью «Мастерская». Как давно уже Степка не был здесь!.. Жаль, что Гриша не может его услышать!.. Разве можно жестами и знаками передать то, отчего так громко колотится сердце!.. Нет, только голосом! Только влетев и крикнув: «Доброе утро!»

Степка с силой толкнул дверь в мастерскую. Приветливо вспыхнула над верстаком лампочка-сигнал. Она загорелась и погасла. И Степка огляделся в недоумении. Мастерская была пуста. Большие яркие лампы под потолком и на верстаке не горели. Не гудел примус, и не било синее шумное пламя из носика паяльной лампы. Тусклый свет сквозь маленькое оконце едва освещал углы комнатушки.

– Ушел куда-то, – сказал Степка. – В магазин, что ли?

И вдруг из-за фанерной перегородки послышался кашель. Сначала негромкий, прерывистый, он все нарастал, превращаясь в надсадный, резкий, мучительный хрип. Потом кашель стал утихать и закончился коротким стоном.

Степка пошел за тонкую фанерную стенку и увидел Гришу. Мастер лежал на койке. В полутьме резко выделялись тени под его глазами и темные, впадины на щеках. Гришины глаза были закрыты.

– Гриша!.. Гриша!.. – начал тормошить его Степка. – Гриша!..

На цыпочках подошла и Таня. И тут Гриша открыл глаза. Он увидел склонившегося над ним мальчика, и бледная улыбка скользнула по его губам. Потом он снова закрыл глаза и, с трудом шевеля пальцами, знаками попросил Степку не подходить к нему близко, чтобы не заразиться. Но тот и не думал отходить. У Гриши был жар – это Степка понял, только прикоснувшись к руке мастера: рука была горячая и чуть-чуть дрожала. Гриша заболел – это было ясно.

– Надо доктора, – испуганным шепотом сказала Таня.

– Доктора… – растерянно повторил Степка. И вдруг, выпрямившись, он схватил Таню за руку. – Я сейчас! – крикнул он. – Я побегу за доктором в поликлинику, за угол. А ты здесь останься. Он, наверно, пить хочет… Поставь чайник на плитку. Я быстро.

Спустя несколько минут Степка ворвался в вестибюль поликлиники.

– Где тут докторов вызывают? – задыхаясь, спросил он у какой-то старушки, которая шарахнулась от него в сторону.

Молодой человек в белом халате, быстро проходивший мимо, остановился и посмотрел на запыхавшегося мальчика.

– Вон окошечко, – показал он. – Видишь, где написано «Регистратура».

Степка рванулся к полукруглому окошечку, из-за которого на него взглянули суровые глаза молодой девушки – тоже в халате и в белой шапочке.

– Доктора надо, срочно! – крикнул Степка.

Ему никогда еще не приходилось вызывать врача на дом. Он думал, что стоит только сказать, и сейчас же к нему торопливо выйдет доктор, одетый в белый халат, и можно будет немедленно повести его с собой. Но оказалось, что надо назвать фамилию больного, возраст, адрес, сказать, какая у него температура. Ничего этого Степка не знал.

– Врача вызываешь, а не знаешь даже фамилии больного, – сердито сказала регистраторша.

– Да не говорил он мне фамилии, – не выдержав, рассердился и Степка. – Он глухонемой. Понимаете? Глу-хо-не-мой!

– Глухонемой? – с недоумением переспросила девушка, и вдруг глаза ее просияли. – Это из дома четырнадцать? Гриша? Ты бы сразу так и сказал. – И, записав что-то на лоскутке бумаги, она добавила: – Доктор придет. Через час-полтора.

Выбежав из поликлиники, Степка бросился назад. Он совсем забыл, что дома его ждут к обеду. Но зато вспомнил, что надо сказать, чтобы его не ждали в красном уголке. Он остановился в растерянности. Бежать к Андрею? Но их дом совсем в другой стороне. Лучше зайти по дороге к кому-нибудь из ребят. Дом, где живет Олег Треневич, как раз напротив.

Не раздумывая долго, Степка кинулся через улицу и увидел Олега, который вышел из подъезда. Должно быть, вид у Степки был необычайный.

– Ты… ты что? – спросил Олег испуганно. – Лохматый весь…

– Передай Андрею, – не отвечая, быстро проговорил Степка. – Гриша заболел. Мы с Таней дежурим. Ждем доктора. Понял?

– По… понял… – кивнул Олег.

А Степка уже несся прочь, к четырнадцатому дому. Мгновение, и он исчез в воротах.

Таня хозяйничала за верстаком, как за кухонным столом. Верхняя лампа ярко сияла. Гудел примус. На нем стояла кастрюлька с длинной ручкой. В кастрюльке что-то булькало и кипело. Шумел, закипая, пузатый чайник на электроплитке.

– Гляди, Степа! Я тут нашла картошку в углу в ящике и поставила варить. Он, наверно, голодный. – Таня кивнула на перегородку. – И хлеб есть. Только очень черствый. И еще я ему поставила компресс на голову. Холодный. А то у него, знаешь, какая температура? Сорок, наверно.

– Ну уж ты скажешь – сорок… – пробормотал Степка, осторожно заглядывая за фанерную стенку.

Гриша лежал все так же на спине, закрыв глаза. Только теперь ноги его были накрыты одеялом, подушка взбита и положена удобнее, а на лбу лежала белая тряпочка – компресс.

– Это ты здорово, – смущенно сказал Степка, подойдя к Тане. – Здорово все… И картошка… И хлеб нашла… И подушку поправила.

Вспыхнув, Таня отвернулась, торопливо заглянула в кастрюльку, для чего-то подула в нее.

Скоро картошка сварилась. Таня аккуратно положила ее на тарелку, нарезала хлеб. Только сейчас Степка почувствовал, как он голоден. Ведь у него во рту с утра не было ни крошки.

Гриша съел очень мало. Только одну картофелинку и кусочек хлеба. Зато на чай он накинулся с жадностью. Очевидно, глотать ему было больно. Но все то время, пока мастер ел, он не сводил взгляда со Степки и только изредка с благодарностью смотрел на Таню. Он смотрел и улыбался. Улыбался через силу.

Выпив стакан чаю, Гриша с тяжелым вздохом откинулся на подушку и закрыл глаза. Таня и Степка решили, что мастер уснул.

– Ну, теперь и мы поедим, – сказала Таня шепотом, как будто голос ее мог потревожить глухонемого.

Но сесть за стол, вернее – за верстак, ребятам не пришлось. Дверь приоткрылась, и в мастерскую заглянул толстенький розоволицый человечек в соломенной шляпе.

– Это здесь больной? – спросил он.

– Здесь, здесь! – обрадовалась Таня. – Вы доктор?

– Доктор.

Человечек вошел и с недоумением взглянул на погасшую сигнальную лампочку.

– Перегорела, – огорченно сказал он.

– Нет, это сигнал, – объяснил Степка. – Вместо звонка.

– Вот как? Вместо звонка? Интересно, интересно… Ну, а где же больной?

– Вон там, идемте.

– Эге-ге, – покачал головой доктор, заглянув за перегородку. – Там темно.

Степка сорвался с места.

– Я сейчас принесу лампу.

Он знал, что двухсотсвечовая лампа на верстаке легко переносится куда угодно. У нее был длинный, почти десятиметровый провод. Эту лампу он и потащил за перегородку. Темная комнатушка осветилась. Степка только сейчас заметил, что над Гришиной койкой на стенке висят карманные часы на цепочке и какая-то фотография под стеклом. Впрочем, ему было не до фотографии. Он смотрел, как доктор заставляет Гришу открывать рот, показывать язык, как он выслушивает мастера, сосредоточенно шевеля бровями. Один раз, глубоко вздохнув, Гриша снова закашлялся. Так же мучительно и резко, как в прошлый раз. Все лицо мастера исказилось от боли. Степка отвернулся и стал смотреть на фотографическую карточку. На ней были изображены какие-то мужчина и женщина, стоящие рядом, рука об руку, в старомодных костюмах. Снизу, под ними, золотой вязью были вытиснены какие-то буквы, тускло поблескивали маленькие кружочки, похожие не то на монеты, не то на медали. Напрягая зрение, Степка увидел, что буквы под карточкой нерусские. С трудом он прочитал: «Август Шор, Франкфурт, Кайзерплац, 4».

– Ну-с, молодой человек, – обратился доктор к Степке. – А вы, позволю себе задать вопрос, родственники больного?

– Н-нет, – ответил Степка. – Мы так… Мы ухаживаем.

– Вот как? Ухаживаете? А если заболеете, что будет? Грипп – штука заразная.

Степка молчал.

– Ну, вот что, – решительно проговорил доктор, поднимаясь с табуретки и направляясь в помещение мастерской. – Никаких ухаживаний! Сейчас же марш по домам!

Таня стояла у верстака и поглядывала на вошедших Степку и доктора исподлобья.

– А кто же с ним будет? – спросила она. – Он же с голоду умрет.

– Придут родственники, – пожал плечами доктор, присаживаясь к верстаку и вынимая из кармана автоматическую ручку и пачку чистых бланков с сиреневыми печатями. – А детям здесь находиться никак нельзя.

– У него нет родственников, – сказал Степка.

– Ну, не знаю, знакомые…

– И знакомых нет. Только мы одни.

– Что? – Доктор взглянул на ребят с удивлением, и перо автоматической ручки, которой он, вероятно, собирался написать рецепт, повисло над бланком. – Но должен же у него кто-нибудь быть?

– Никого нету, – повторил Степка.

Эти слова озадачили толстенького доктора.

– Хм… – произнес он. – В больницу с гриппом вряд ли положат.

И вдруг неожиданно для самого себя Степка твердо сказал:

– Ни в какую больницу его класть не надо. Мы за ним ухаживать будем… Пока не выздоровеет.

Доктор задумался.

– Даже не знаю, что делать, – сказал он. – Не знаю… Ну, хорошо, – наконец решил он. – Хорошо. Согласен. Раз уж вы такие герои и не боитесь заболеть, ухаживайте. Только с одним условием. – Он многозначительно посмотрел на Степку и на Таню. – Первое – сшить марлевые повязки. Носить все время, пока вы здесь находитесь. Через каждые полчаса мыть руки. С мылом. Два раза. Чтобы скрипели, – добавил он строго. – И затем завтра утром пожалуйте в поликлинику на укол. Только таким путем я могу разрешить вам здесь находиться.