Текст книги "Первый особого назначения"

Автор книги: Александр Соколовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава девятая

Вовка терпеливо и честно ждал ребят в красном уголке. Но когда они вошли, когда наперебой стали рассказывать ему про голубой автобус, про иностранцев и про то, как Таня с ними разговаривала по-немецки, Пончик обиженно вздохнул.

– И для чего только я тут торчал целый час? Никого не было здесь, ни одного человека.

– Ничего, Пончик, – успокоил его Женька. – Зато ты сам предложил жребий тащить. Ведь тебя за язык никто не тянул.

– А в пять часов, Вовка, мы пойдем в горисполком, – добавил Степка. – И ты пойдешь с нами.

Скрипнула дверь, и в отрядную комнату заглянул Саня.

– Я принес, – сказал он, – Можно?

Он вошел и положил на стол четыре толстых альбома.

– Только вы не порвите, – предупредил он. – Я лучше сам показывать буду.

Вовка, ничего не понимая, вертел головой. Ведь совсем недавно этого мальчишку собирались отлупить! Но ребята окружили Саню, и Вовка тоже подбежал к столу, стараясь заглянуть через головы ребят и посмотреть, что это за альбомы принес мальчишка.

– Я уже два года гербарий собираю, – сказал Саня, открывая первый альбом. – Мой папка все время в командировки ездит – то в Грузию, то в Туркмению, то еще куда-нибудь. Он и сейчас в командировке. В Азербайджане. На строительство уехал – на Али-Байрамлинскую ГРЭС. А весной был на Дальнем Востоке… Как поедет, так и привозит мне экспонаты. Вот, смотрите!

К страничке альбома была аккуратно приклеена тонкая папиросная бумага.

– В этом альбоме – растения умеренного пояса, – объяснил Саня. – Нашей полосы, средней. Вот листья клена, дуба, осины… Видите, липового листка нету – оторвался.

Действительно, среди разнообразных сухих листьев одно место было пустое, и под ним стояла подпись: «Липа».

– Вот травы, – говорил Саня, перелистывая странички. – Клевер, люцерна. Это все кормовые… Но это альбом не очень интересный, – Он захлопнул обложку и взял другой альбом. – Тут вот лекарственные и ценные… Смотрите!

На страничках, так же аккуратно переложенных папиросной бумагой, перед ребятами мелькали высушенные стебли и цветы – шиповник и мак, ромашка и шалфей, ландыш и желтушник…

– А вот эти мне папка с Дальнего Востока привез, – сказал Саня. – Знаете, что это такое? – И он быстро прикрыл ладонью подпись под тонким засушенным стебельком с пятиконечными листьями и мелкими серовато-зелеными звездочками цветов.

– Трава, – сказал Мишка.

– Это женьшень! – торжественно объявил Саня. – Корень жизни.

– Ну?

– Ага! Видите, какой.

– А корень где же? – спросила Оля.

– Корня нет, – ответил Саня. – Его разве найдешь? Видишь, стебель какой низенький? И листья небольшие. Это папке специально для меня подарили. А корень нельзя. Он дорогой очень.

– А зачем же тогда траву засушивать, если в ней никакого проку нет? – удивился Мишка.

– Как это проку нет? – воскликнул Саня. – А если вдруг попадется такая? Ее сразу узнать можно. А знать не будешь, то и пройдешь мимо.

В том же альбоме на отдельной страничке были наклеены три листика. Сверху над ними было выведено тушью: «Шелководство».

– Вот это лист тутового дерева, шелковицы, – с увлечением рассказывал Саня. – Это лист дуба.

– Из дуба тоже шелк делают? – изумился Шурик.

– Нет, дуб – это кормовая база, – объяснил Саня, – Но он, конечно, хуже, чем шелковица. А вот еще – клещевина. Видите, лист восьмиконечный, а цветы как будто репейник… Но клещевина для корма шелковичным червям употребляется редко. Зато из нее готовят специальное масло. Оно применяется для лаковых красок, для химической промышленности…

Никто из ребят никогда не думал, что так интересно рассматривать гербарии. И, конечно, никто не предполагал, что этот мальчишка с Почтовой улицы окажется таким знатоком разных трав и цветов.

Когда все четыре альбома были просмотрены, Степка взял со стола ветку липы и протянул ее Сане.

– Возьми.

– Да мне не нужна вся, – сказал Саня, – Я только листочек оторву.

И, оторвав один листик, он бережно вложил его между страничками альбома. Потом, оглядевшись, он вздохнул.

– Хорошо тут у вас. А я как из лагеря приехал, так один все время… Наши ребята, из класса, почти все на вторую смену попали… А я один.

– А ты к нам приходи, – сказал Степка, – Мы тут в девять собираемся.

– И по дворам ходим в разведку, – добавил Лешка.

– А сегодня в горисполком пойдем, – с гордостью сообщил Мишка. – К председателю на прием.

– Комнату будем просить, – сказал Степка. – Для Гриши.

– Ну, я пойду, – сказал Саня, беря свои альбомы, но всем было видно, что уходить ему очень не хочется.

– Может, проводим его, ребята? – спросил Степка, – Поможем гербарии донести. Вон они у него какие тяжелые!

– Пошли проводим! – поддержал Шурик, – А потом до обеда на пруды можно сходить. Жара сегодня!

– И мне с вами можно на пруды? – спросил Саня.

– А отчего же нельзя? Пошли с нами!

Решив, что в красном уголке и так с утра честно продежурили до двенадцати, Степка, уходя, повесил на дверь замок, и все двинулись к Почтовой, так как по дороге к прудам все равно надо было идти мимо Саниного дома.

До обеда ребята бултыхались в воде, плавали, с громким хохотом обдавали друг друга фонтанами брызг и прыгали с разогретых солнцем досок строящейся лодочной пристани, смешно шлепаясь о плотную тугую воду.

Время до обеда промелькнуло незаметно, и приятели разбежались по домам, условившись встретиться в красном уголке, чтобы к пяти часам отправиться в горсовет.

Около четырех, приодевшись получше, ребята стали сходиться во двор. И тут опять поднялся спор, кому оставаться дежурить.

– Давайте снова жребий тянуть! – закричал Женька и добавил с ехидством: – Вот увидите, Пончику опять достанется дежурить.

– А я и тянуть не буду, – сказал Вовка. – Я уже дежурил сегодня.

В это время во двор вошел Саня. Спор был в разгаре, когда он незаметно приблизился и остановился неподалеку, прислушиваясь. В тот момент, когда Степка уже собирался остаться в красном уголке сам, Саня подошел ближе и сказал:

– Хотите, я останусь?

Все обернулись к нему.

– Ты? – спросил Женька.

– Ну да. Вы идите в исполком. А я посижу.

– А что, ребята! – воскликнул Шурик. – Пусть он останется. Пусть поручения выполняет.

– Оставайся, – сказал Степка.

Веселой ватагой двинулись ребята к зданию горсовета на Ленинскую. Но их веселье мигом улетучилось, когда секретарша в приемной председателя исполкома, оглядев всех, сказала, что к председателю она может пропустить только троих. Это была не та молодая девушка, которая записывала ребят на прием, а другая, незнакомая пожилая женщина. Ее глаза за стеклами очков смотрели холодно и строго.

– Троих? – растерянно переспросил Степка.

– Эх, все-таки жребий тянуть придется, – сказал Женька.

– Вот что, – проговорила секретарша. – Вы посовещайтесь в коридоре, выберите делегатов. Тем более, что и председателя-то еще нет. Он должен приехать к пяти. А сейчас только половина.

В коридоре спор вспыхнул с новой силой.

– Я считаю так! – прервал споривших Степка. – Надо просто проголосовать. Выберем троих…

– За что это вы здесь голосовать собираетесь? – прозвучал позади густой веселый голос, и ребята увидели высокого человека в светлом костюме, который стоял и смотрел на них с любопытством.

– Нам делегатов надо выбрать, – объяснил Степка, сконфузясь, так как почувствовал себя виноватым за то, что его товарищи подняли такой гам в строгом и тихом коридоре исполкома, – Делегатов на прием к председателю.

– А, вы, значит, на прием? – проговорил незнакомец, – По какому же делу?

– Комнату хотим попросить, – сказал Степка, – Для одного человека.

– Вот как? Комнату? Ну что же, пойдемте, постараюсь уговорить нашу Веру Ивановну, чтобы уж всех вас пропустила.

С этими словами человек в светлом костюме смело распахнул дверь приемной, а ребята пошли за ним.

– Пропустите, пожалуйста, ребят, Вера Ивановна, – сказал незнакомец секретарше, которая, увидев его, встала и вышла из-за столика.

– Как? Всех сразу? – с удивлением спросила она.

– Всех, всех! – кивнул высокий, – Пусть все идут. Раз уж пришли.

Тут незнакомец уверенными твердыми шагами прошел через приемную и без всякого стука, очень спокойно отворил дверь, на которой висела синяя стеклянная табличка: « Председатель исполкома горсовета».

– Ну что же, идите, – произнесла секретарша, указав ребятам на ту же дверь.

– А председатель? – спросил Степка. – Он уже пришел?

– Какой же тебе нужен еще председатель? – пожав плечами, с неудовольствием ответила Вера Ивановна.

– Ой! Так это он и есть! – воскликнул Шурик.

– Он самый, – сказала секретарша. – Идите, идите, он вас ждет.

Подталкивая друг друга, сразу почему-то оробев, ребята двинулись к двери. Они вошли в просторный кабинет, где за столом, уже без пиджака, в легкой рубашке с короткими рукавами, сидел председатель исполкома.

– Ну, ну, – встретил он ребят ободряющей улыбкой. – Входите смелее. Садитесь. Садитесь, не стесняйтесь…

Он вышел из-за стола и стал усаживать ребят, кого на диван, кого в кресло. А когда все, наконец, расселись, сел и сам на свободный стул, рядом с ребятами.

– Так вы, значит, пришли просить комнату для одного человека? – спросил он. – Интересно, для кого же?

– Для Гри… – начал было Степка, но поправился. – Для Силантьева, Федора Алексеевича.

– Он больной, – добавила Таня. – А комнатка такая маленькая. Да еще мастерская там.

– У нас справка есть, – сообщил Степка, вынимая из кармана изрядно помятую бумажку. – Вот. Мы в поликлинику ходили.

Председатель исполкома взял у Степки справку, прочитал ее и обвел ребят внимательным взглядом.

– Он что же, сам идти не захотел и вас прислал?

– Что вы! – Степка даже замахал руками. – Он и не знает, что мы к вам пошли.

Перебивая друг друга, совсем забыв, что они сидят в кабинете самого председателя горисполкома, вскакивая с дивана и кресел, ребята начали рассказывать, как заболел Гриша, как они ухаживали за ним, как он спаял для них рамку стенной газеты, как заклеил Вовкину вазочку, починил Олежкину черепаху и, наконец, сделал скобки для отрядного вымпела.

– Погодите! – воскликнул председатель, – Так вы и есть тот самый отряд особого назначения, про который в нашей газете писали?

– Ага! Это про нас писали! – подтвердил Женька.

В дверь заглянула обеспокоенная шумом секретарша. Вероятно, ей редко приходилось слышать, чтобы в кабинете председателя стоял такой гам. Когда дверь за ней закрылась, председатель сказал:

– Вот что, друзья, не будем беспокоить нашу Веру Ивановну. Давайте потише.

Ребята смущенно замолчали. А председатель горисполкома, подойдя к столу и что-то записав на листке бумаги, продолжал:

– Договоримся так. Комната для вашего подшефного будет. Можете не беспокоиться. А теперь… – Он сел за стол и взглянул на часы. – У нас еще есть минут пятнадцать времени… Расскажите-ка про ваш отряд.

Глава десятая

Степке и Тане не терпелось поскорее рассказать Грише о том, что скоро – они были уверены, что скоро, – он переедет в другую, новую, просторную – они были убеждены, что в просторную, – комнату. Запыхавшись, влетели они в мастерскую и запрыгали вокруг мастера, глядевшего на них с недоумением. Наконец успокоившись первой, Таня сказала Степке:

– Ну, теперь, Степа, давай говори ему. А то я не сумею.

Гриша пристально следил за Степкиными знаками. Потом он опустил голову и о чем-то задумался.

– Что это он? – спросила Таня с удивлением. – Может, ему не хочется переезжать?

Но тут мастер поднял голову. Он посмотрел на Степку и на Таню, обвел взглядом стены мастерской и вдруг с какой-то непонятной решимостью тряхнул головой. Словно сказал про себя: «Да, пусть будет так». После этого улыбнулся и «заговорил». И первые же энергичные жесты мастера все объяснили Степке и Тане.

Нет, он вовсе не жалеет, что ему надо будет расстаться с этой тесной и душной комнатушкой. И задумался он сейчас не об этом. Он думал о другом. Сегодня утром к нему пришли три человека. Три незнакомых человека, которых Гриша сначала принял за обычных заказчиков. Но в руках у них не было ни электрических утюгов, ни дырявых кастрюль, ни перегоревших плиток. И в одном из них мастер сразу же узнал того молодого парня в синей морской форменке, с которым он познакомился в день открытия красного уголка. Вторым гостем был пожилой усатый человек с сильными большими руками. Стоило только взглянуть на эти руки, чтобы сразу догадаться, что человек этот старый рабочий. Третий, помоложе, был одних с Гришей лет.

С напряжением следя за быстрыми точными движениями рук глухонемого мастера, Степка торопливо «переводил» Тане то, что «рассказывал» Гриша.

Эти неожиданные гости не знали азбуки глухонемых, продолжал мастер. Но он, Гриша, недаром учился понимать слова по движению губ, и недаром еще давно, в детстве, мать учила его читать и писать по-русски. И он понял, что эти три человека пришли с завода. Он был им нужен, им и их товарищам на заводе. Они пришли просить его работать вместе с ними. С ними и их товарищами.

Что он мог им ответить? Если говорить правду, ему и самому надоели эти кастрюли и утюги. Ведь его руки могут делать вещи гораздо посложнее, чем плитки и заплаты для корыт. Но он не привык быть среди людей. Слишком много зла причинили ему люди. Вот только с ними, с ребятами, он чувствует себя просто и спокойно. Только их он по-настоящему рад видеть. Но эти люди… Тот, в матросской одежде, совсем молодой, и другой, старик с седыми усами, и третий, Гришин ровесник, – они не похожи на тех, с кем до сих пор приходилось сталкиваться глухонемому мастеру. У них честные лица, и слова их честны.

Утром он не сказал этим людям с завода ни «да» ни «нет». Трудно, очень трудно отказаться от своей уединенной жизни. Но как ему хотелось сказать «да»! Как хотелось ему пойти с этими людьми к их машинам! К их товарищам, которые, он уверен, не будут смеяться над ним оттого, что он не слышит и не может говорить… Но теперь!.. Теперь он твердо решил. Он начнет новую жизнь. Он скажет «да». Он пойдет на завод.

Гриша положил руки на колени и вопросительно взглянул на ребят, словно хотел узнать у них, что они скажут, правильным ли считают они его решение. И Таня со Степкой поняли этот безмолвный вопрос.

– Конечно, правильно! – воскликнула Таня. – Степа, ты ему скажи, что правильно!

Но объяснять Степке не пришлось. Мастер и так понял, что он и Таня одобряют его решение…

Степка и Таня возвращались из мастерской, взволнованно обсуждая новость. Гриша будет работать на заводе! Вот удивятся ребята, когда узнают!.. И, уже подходя к Таниному дому, Степка сказал:

– А хорошо, Таня! Правда?

– Конечно, хорошо, – согласилась она. – Разве можно всю жизнь паять кастрюли и чинить утюги?

– Нет, ты не понимаешь! Хорошо, когда все люди на свете бывают счастливые!

– Да, это очень хорошо, – согласилась Таня. – Только… Только так не бывает, чтобы все, все были счастливыми.

– Я знаю, так не бывает, – кивнул Степка. – Но вот, например… Например, построили новый дом. Каменщики, штукатуры… В этот дом приедут новые жильцы. Уедут из таких вот комнатушек, как у Гриши… Вот я думаю, – продолжал он взволнованно, – Я думаю, самое большое счастье – это если из-за тебя счастливы другие люди…

– Каменщики и штукатуры… – задумчиво повторила Таня. Она вздохнула и поднялась на ступеньку к двери своего подъезда. – До свиданья, Степа.

Он с тревогой взглянул на нее.

– Таня, что ты? У тебя что-нибудь случилось?

– Нет, ничего. Ты это правильно сказал: самое большое счастье – это если из-за тебя счастливы другие люди…

Она исчезла в дверях, а Степка остался стоять на тротуаре, с удивлением глядя ей вслед. Что с ней приключилось? Почему она стала вдруг такой грустной? Может быть, он сболтнул какую-нибудь глупость?

Недоуменно размышляя, Степка возвращался домой. У дома номер двадцать он вдруг остановился. На противоположной стороне, на тротуаре стоял барон – седой высокий турист-иностранец. Он стоял и смотрел на окна дома, где жил Вовка Пончик. Его лицо было сосредоточенно и могло даже показаться сердитым. Он смотрел и хмурился и, казалось, о чем-то думал с неудовольствием. Может быть, он жалел, что не умеет говорить по-русски и не может спросить, что это за старинное здание с колоннами? И Степка – в какой уж раз! – пожалел, что не знает как следует немецкого языка. Можно было бы сейчас подойти к этому иностранному гостю и рассказать ему, что этот дом когда-то принадлежал его земляку – немцу фон Гольцу, который удрал из Советской страны давным-давно, в 1917 году. Впрочем, это могло бы и не понравиться туристу. Нет, лучше уж рассказать, какие подвалы и подземные коридоры тянутся под этим домом, рассказать, что в этих подвалах будто бы зарыт драгоценный клад. Только никто не знает где…

Между тем иностранец заметил Степку, стоявшего и глазевшего на него. Наверно, он забыл, что видел его утром у церкви, потому что, еще больше нахмурившись, он вдруг круто повернулся и зашагал прочь. Очевидно, ему было неприятно, что на него уставились, будто на какую-нибудь диковинку. Степке стало неловко. Вот взял да и смутил человека, не дал ему полюбоваться старинным особняком.

Домой Степка прибежал, распираемый от нетерпения поделиться с отцом и матерью впечатлениями этого необыкновенного дня. И мальчишка с Почтовой, Саня, которому чуть было не дали по шее и который оказался таким интересным – настоящим ботаником; и иностранцы с их автобусом; и исполком; и то, что Гриша теперь будет работать на заводе…

Обжигаясь горячими макаронами, Степка тараторил без умолку, хотя мать несколько раз покрикивала на него за то, что он болтает за едой. Но когда мать пошла на кухню за чаем, Степка все же успел рассказать отцу, что Гриша собирается пойти работать на завод и что у него в мастерской сегодня утром были три человека – рабочие с завода – Андрей Голубев и еще какие-то двое.

– Что были – я знаю, – кивнул отец. – Андрей, Василий Кузьмич, мастер наш, ну, и я.

– Ты?

– Ну да. Что ж тут такого? Давно уж пора ему бросить свои кастрюли. Ведь у него руки золотые. А он их к настоящему делу приложить не может.

…Утром, придя в красный уголок, Степка застал там одного только Женьку.

– Нате, пожалуйста! – сердито воскликнул Треневич, – Я дежурить согласился, думал, Лешка придет, а его нет!

– А ребята где? – спросил Степка, заглядывая в отрядную комнату.

– На разведку побежали, по дворам.

– Может, и Лешка с ними?

– Как это с ними? А газету кто будет делать? Мы еще вчера уговорились.

– Надо к Андрею сбегать, – решил Степка. – Наверно, Лешка спит еще.

Он побежал домой к командиру, но Хворина там не было.

Вернувшись в красный уголок, Степка всего на какие-нибудь секунды опередил Вовку и Мишку. Они влетели следом за начальником штаба, запыхавшиеся и красные.

– В доме пять, во дворе, опять шлак насыпали, – сообщил Вовка, – Третий день лежит.

– Нам девчонка сказала, – добавил Кутырин, – Она там в мячик играла.

Вернулся из разведки Кузя Парамонов.

– В девятом доме в подъезде лампочка перегорела, – доложил он.

Один за другим приходили разведчики. В большинстве дворов на Садовой никаких беспорядков никто не заметил.

– Лешку не видел? – обращался Женька к каждому.

Но Хворина, оказывается, в это утро никто не видел.

Часов в десять пришел Саня с Почтовой. И вслед за ним в красном уголке появился сияющий Лешка.

– Ты где пропадаешь? – накинулся на него Женька.

– Всё, ребята! – вместо ответа воскликнул Лешка. – С осени в ремесленное иду. И общежитие будет.

– Какое общежитие?

И тут Лешка с волнением рассказал, что утром вместе с Андреем он ходил на завод, в комитет комсомола.

– Сам секретарь со мной говорил. Все расспрашивал. Ну, а потом говорит: устроим тебя в ремесленное и место в общежитии дадим.

– Вот здорово. Лешка! – воскликнул Степка. – Только ты… Только ты, – добавил он, – как в ремесленное поступишь, так и наш отряд забудешь?…

– Сказал тоже – забуду!

Всем своим видом Лешка выразил невероятное возмущение. Он, должно быть, хотел возмутиться еще больше, как вдруг дверь отворилась, и ребята увидели на пороге красного уголка человека в милицейской форме.

Это было до того неожиданно, что все замолчали и уставились на странного посетителя. А немолодой полный майор милиции, остановившись в дверях, медленно оглядывал стены, столики, скамейки. Наконец он взглянул на ребят.

– Так это здесь помещается особый пионерский отряд? – спросил он, переступая через порог.

– Здесь, – настороженно ответил Степка.

– Стало быть, я по адресу попал? – сказал майор и, сняв фуражку, вытер платком вспотевший лоб, – Уф, ну и жара! С утра шпарит, как в Африке.

Это было сказано с таким веселым добродушием, что ребята, оторопевшие при появлении работника милиции, сразу пришли в себя.

Майор положил фуражку на столик, спрятал платок в карман и сел отдуваясь. Голова у него была круглая, а волосы коротко подстрижены.

– А меня ваш участковый уполномоченный старший лейтенант Винокуров сюда направил, – сказал он, – Давайте знакомиться. Моя фамилия Коржиков. Зовут меня Степан Игнатьевич. Я из городского отдела.

Он обошел всех, подавая руку, и, дойдя до Степки, когда тот назвал свое имя, обрадовался.

– Тезка, значит. Добро, добро… – Снова усевшись, он спросил: – А кто же у вас самый главный здесь?

– У нас командир Андрей Голубев из этого дома, – объяснил Кузя, – А начальник штаба – вот Степа Данилов.

– Ага! – развеселился майор. – Ты, Степан, стало быть, не только мой тезка, но еще и начальство. Ну, а я – заместитель начальника ОРУДа – отдела регулирования уличного движения.

В красный уголок стали заглядывать жильцы. Степка вспомнил, что из конторы домоуправления никто еще не принес ни свежих газет, ни журналов.

– Шурик, сбегай к Серафиме Ивановне! – воскликнул он, – За газетами.

Веденеев мгновенно вскочил и, сказав «есть!», бросился вон из красного уголка. Наверно, он нарочно, специально для майора Коржикова отчеканил по-военному «есть!». И милиционеру это понравилось.

– Ну, я вижу, у вас тут дисциплина крепкая, – сказал он. – Стало быть, мы договоримся.

Чтобы не мешать старичкам пенсионерам читать газеты, майор предложил для «серьезного разговора» перейти в соседнюю комнату. В отрядной, расположившись на одном из починенных стульев, он снова положил перед собой на столик фуражку и принялся объяснять цель своего визита.

– Так вот, стало быть, дело какое. Вы правила уличного движения знаете?

– Знаем, – заверил Женька. – Переходить улицу надо при зеленом свете светофора… Переходить только по пешеходным дорожкам. Переходя улицу, надо посмотреть сначала налево, а потом направо.

– Верно, верно, – закивал майор. – Вот если бы все так знали правила, как ты. А то ведь что получается! Нехорошо, стало быть. Движение у нас в городе увеличивается. Транспорта все больше становится. За прошлую неделю четыре новых автобусных маршрута пустили. И на днях еще пустят – тридцать шестой номер по вашей Садовой.

– А к-куда он будет ходить? – спросил Павлик.

– Длинный у него будет маршрут, – сказал майор. – От консервного завода, стало быть, до конца Садовой, потом на Почтовую. Там переулком на Ленинскую. По Ленинской два квартала – от горсовета до гостиницы…

– А н-на Советскую? – допытывался Павлик.

– И на Советскую, – кивнул Коржиков. – К кондитерской фабрике.

– Теперь вам с Шуркой здорово ездить будет! – обрадованно воскликнул Степка.

– Вот я и говорю, – продолжал майор, – Движение увеличивается, а публики несознательной еще много. Под машины лезут. На красный свет будто нарочно бегут. И пешеходных дорожек для них точно не существует.

– А в Москве, – вспомнил Степка Танин рассказ, – для пешеходов прямо под улицей делают тоннели…

– То в Москве. У нас движение не такое. Но все же несчастья случаются из-за несознательности. Вот позавчера гражданка под автобус попала. Перелом нижней конечности. На всю жизнь, стало быть, калека. И, главное, дети играют на мостовой, на транспорт внимания не обращают. Далеко ли тут до беды?

Степка, кажется, начинал понимать, для чего пожаловал к ним этот майор Коржиков, который так смешно, кстати и некстати, вставлял почта в каждую фразу свое «стало быть». Он, наверно, думает, что ребята из отряда тоже станут играть на мостовой. А по Садовой скоро будет ходить автобус!

– Мы на мостовой не играем, – сказал он, – У нас вот двор есть. И красный уголок. И наша отрядная комната…

– А я разве что говорю? – удивился майор, – Я к вам и пришел как к сознательной, стало быть, молодежи. Пришел попросить помочь нам, отделу регулирования уличного движения.

– Как помочь? В чем? Когда? – посыпались вопросы.

– А так. Дело-то какое? Кадров у нас маловато. Милиционер-регулировщик за всем один на улице не уследит. А были бы у него помощники… Вот такие, как вы… – Коржиков прищурился и наклонил голову. – Товарищ Винокуров, старший лейтенант, говорил, будто вы со всякими беспорядками боретесь. А это разве порядок, когда люди под машины попадают и калеками становятся?

– Непорядок, – подтвердил Саня.

– Вот и помогите нам, ОРУДу! – воскликнул майор, – Подежурьте на улице. Отдадим вам в полную собственность всю Ленинскую.

– А что мы делать будем? – весело спросил Женька. – Штрафовать, да?

– Если понадобится, то и штрафовать, – кивнул майор. – Но больше надо разъяснять. Правила разъяснять. Понятно?

– Понятно, – кивнул Степка.

Вовка спросил:

– А свистки нам дадут?

– Дадут, дадут! И свистки и красные повязки. Будете, стало быть, настоящими пионерскими патрулями.

– И целый день дежурить надо? – спросила Оля.

– Нет, не целый день. Самое ответственное время – это половина восьмого утра и пять – половина шестого вечера. Когда народ на работу спешит и с работы возвращается. Вот в это-то время и надо выставлять усиленные посты.

– Я буду дежурить! – воскликнул Пончик.

– Почему это ты? – пробасил Мишка. – Я тоже хочу.

– И я! Меня запишите! И меня! – зазвенело вокруг.

– Ну, вижу, что вы согласны! – обрадовался майор, – Заходите к нам в ОРУД. Прямо хоть сегодня, не откладывая. Часов в пять, – Коржиков подмигнул ребятам и сказал: – Не обманул меня, стало быть, участковый уполномоченный. Так и уверил – ребята помогут. Дружный, говорит, у них отряд. А я теперь и сам вижу – дружный.