Текст книги "Первый особого назначения"

Автор книги: Александр Соколовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятая

Утром, перед работой, Андрей заглянул в красный уголок и очень удивился, увидев ребят.

– Да вы теперь с самого рассвета, что ли, собираетесь? Иду по двору и слышу – голоса из окон. Думал сначала, что кто-нибудь чужой.

Ребята не видели своего командира уже несколько дней. Он был занят. А новостей за это время накопилось немало. Ведь Андрей еще не знал ни о предстоящем открытии красного уголка, ни о репетициях, ни о том, что ребята ходили в поликлинику и в исполком. Все эти новости Андрей выслушал очень терпеливо, хотя говорили все наперебой и орали что было мочи.

– Молодцы, что концерт готовите, – сказал он. – Молодцы, что в поликлинику и в исполком ходили. – Он улыбнулся. – Эх, братки, правильные вы ребята. Хорошо придумали – для Гриши комнату попросить. Пусть почувствует, что вокруг него живут не враги, а друзья. Человек всегда человеку другом должен быть. – Он обернулся к Хворину. – Надо бы нам, Леша, плакат покрасивее написать, объявление о концерте и об открытии красного уголка.

ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!

В воскресенье, 17 июля,

в 12 часов дня

состоится

ОТКРЫТИЕ КРАСНОГО УГОЛКА

В программе

БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ!!!

Просим приходить всех желающих.

Штаб первого особого назначения пионерского отряда.

Домоуправление

Вот что было написано в объявлении.

Часам к шести красный уголок был окончательно подготовлен к открытию. Мальчишки успели расставить все и подмести пол. Таня и Оля закончили сшивать тюлевые занавески, которые тоже, оказывается, были выписаны Яковом Гавриловичем как инвентарь.

– Вот это так уголок! – оглядевшись, радостно произнес Степка. – Смотрите-ка, ребята! Прямо дом отдыха! Или клуб!

– И правда дом отдыха, – согласилась Таня. – Уходить не хочется.

– Я напишу, – согласился Лешка.

Весь день шла репетиция. А на следующее утро ребята принялись расставлять в красном уголке мебель.

В полдень из отрядной вышел Лешка, неся в вытянутых руках большей лист обойной бумаги. Не было, кажется, ни одной краски в коробке, которая не попала бы на этот лист, пестревший, словно цветочная клумба в сквере на вокзальной площади.

– Главное, сами все сделали, – с гордостью сказал Степка. – Вот что приятно.

– Ребята! – предложила Таня. – Давайте Гришу пригласим на открытие!

– Вот это сказала! Он же глухонемой!

– Конечно, Вовку с его «Вороной и Лисицей» он не услышит, далее если Вовка еще громче будет орать, – поддержал Костя. – Но наш акробатический этюд… или танец…

– Почему не услышит? – воскликнул Степка. – Он ведь слова разбирает. По движению губ. Только… Только пойдет ли он? Днем ведь. А он днем никогда не выходит.

– Я его уговорю! – решительно объявила Таня.

– Конечно, хорошо бы уговорить, – согласился Кузя. – А то он ни в клубе, ни в кино не бывает.

– Ладно, Таня, – сказал Степка. – Мы завтра утром к нему сходим.

Воскресное утро началось с волнений. Куда-то исчезли Шурик и Женька. Было уже около десяти, а они не приходили. Не пришел и Олег. Впрочем, Андрей почему-то был уверен, что Зажицкий и Веденеев успеют вовремя, а к Олегу он посоветовал Степке сбегать.

– Тогда так, – решил Степка. – Ты, Таня, беги к Грише и начинай его уговаривать. А я – прямо к Олегу. И уж оттуда тоже к Грише прибегу.

Треневича Степка застал перепачканного с ног до головы коричневой краской. Олег докрашивал автомобильный колпак.

– Олежка! – догадался Степка. – Ты на концерте черепаху будешь показывать. Верно?

– Ну вот, Степка, – разочарованно протянул Олег, – а я хотел, чтобы никто не знал.

– Так никто и не узнает! – заверил Степка. – Я никому не скажу. Честное пионерское! – Потом, помолчав, он спросил: – А можно посмотреть, как она ходит?

Но Олег сказал, что пока трогать черепаху нельзя, потому что смажется краска.

– Ну, ты не опоздай, – предупредил Степка, уходя. – Точно к двенадцати приходи.

– Приду, – пообещал Треневич.

От Олега Степка помчался к Грише. Мастер, стоя за верстаком, ловко точил напильником болванку ключа, а Таня сидела на табурете. Вид у нее был усталый и печальный.

– Не хочет он идти, – сказала она, увидев начальника штаба. – «Нет» да «нет». Говорит, работы много накопилось, пока он болел. Уж я его уговаривала, уговаривала… Сказала, что все ребята просят…

Степка немного подумал и вдруг просиял. Пальцы его так и замелькали. Таня с трудом успевала следить за знаками и жестами. Но она все же поняла многое. Степка говорил, что и он, и Таня, и все ребята только ждали, пека Гриша выздоровеет, чтобы показать ему, как отремонтированы красный уголок и их отрядная комната. И, переведя взгляд на мастера, Таня заметила, что Гриша как будто «слушает» Степку с интересом. Затем он ответил Степке знакомым Тане жестом, означающим согласие.

Ребята убежали очень довольные тем, что Гришу удалось уговорить. Но на улице Степка сказал, что все-таки забежит за ним в половине двенадцатого, а то как бы он не раздумал.

В красном уголке все уже было готово к приходу зрителей. Только Женьки, Шурика и Олега все еще не было. Впрочем, за Треневича Степка был спокоен. Но куда девались Зажицкий и Веденеев?

– В толк не возьму, что с ними случилось, – разводил руками Андрей, и Степка в волнении не замечал, что в голубых глазах командира прячется веселая усмешка.

К одиннадцати часам в красный уголок начали приходить первые гости. Они усаживались на скамейки и стулья, уставленные рядами перед дверью в отрядную комнату, которая превратилась в «артистическую».

К половине двенадцатого красный уголок был полон. Ни Женьки, ни Шурика, ни Олега еще не было.

– Ничего, ничего, иди за Гришей, – сказал Андрей. – Женя и Шурик придут. У нас еще целых полчаса в запасе.

Выбегая из красного уголка, Степка столкнулся на лестнице с каким-то низеньким старичком, бородатым и плешивым, который спешил, опираясь на палку. Начальник штаба чуть не сшиб его с ног.

– Летишь как бешеный! – заорал старичок, потирая ушибленное плечо.

– Извините… – застеснялся было Степка.

Следом за бородатым по лестнице спускался другой старичок, без бороды, с громадными рыжими усищами. Он посоветовал:

– Ты стукни его палкой. Будет знать, как уважать старость.

Степка мог бы дать честное слово, что слышит голос Женьки Зажицкого. Он ошеломленно взглянул на бородатого старичка и, вдруг сообразив, в чем дело, дернул его за бороду. Борода осталась у Степки в руке.

– Дай сюда! – в негодовании воскликнул Шурик. – Думаешь, у меня клея целая бочка? Нам в театре только каплю дали. Это специальный клей, артистический. «Клеол» называется.

– Вы где же это пропадали? – накинулся Степка на Шурика и Женьку.

– Не видишь, что ли? Искали грим. Мы подготовили сатирические сценки.

– В театр ходили, – вмешался Зажицкий. – За кулисы.

Какой-то гражданин, спускавшийся по ступеням, сердито прикрикнул на ребят:

– Нашли место, где совещания устраивать! А ну марш отсюда!

Он бесцеремонно оттолкнул Шурика и двинулся дальше. Степка узнал скандалиста Сапелкина.

– Ну, погоди, – проворчал ему вслед Шурик, – достанется тебе на орехи.

В дверях появился Андрей.

– Успели? – быстро спросил он Шурика.

И Степка понял, что командиру было известно, куда бегали Шурка и Женька.

– Ну, давайте, давайте быстрее! – заторопил ребят Андрей. – Скоро начало.

Степка выбежал во двор немного обиженный. Ведь он прямо изволновался весь, боясь, что Женька и Шурик не придут, а Андрей, оказывается, все знал и не сказал ни слова. Впрочем, и у него, Степки, тоже есть своя тайна. Пожалуй, даже Андрей не знает, какой номер приготовил к концерту Олег Треневич.

Когда Степка прибежал к Грише, оказалось, что тот и не думает никуда собираться. Мастер преспокойно точил ключ, водя взад и вперед напильником. Но, увидав Степку, он тотчас же оставил работу и знаками показал ему, что готов идти.

Пока Гриша мылся и переодевался, Степка в нетерпении слонялся по мастерской. Он то и дело заглядывал за перегородку, чтобы посмотреть на Гришины часы. Без десяти двенадцать, без семи… Без пяти…

Наконец Гриша собрался, и они вышли на улицу.

После душной и темной комнатушки воздух на улице казался чистым и свежим. А солнце сияло так ярко, что было больно глазам. Степку так и подмывало «сказать» Грише о том, что в среду они всем отрядом пойдут в горисполком, к самому председателю, – просить для мастера новую комнату. Но он все же промолчал. Еще, может, ничего не выйдет. Ни к чему зря обнадеживать человека.

Гриша и Степка вошли в красный уголок, когда часы показывали три минуты первого. Но концерт еще не начался. Народу было полно. Пришли почти все жильцы двадцать третьего дома. Много было жильцов и из других, соседних домов. Первые ряды заняли старушки, которые зачем-то принесли с собой маленьких ребятишек. Ребятишки таращили глаза и озирались по сторонам, видно ничего не понимая. «И для чего таскать с собой таких малышей?» – с неудовольствием подумал Степка.

Андрей поздоровался с Гришей за руку и, попросив старушек потесниться, усадил мастера в первом ряду. А Степка побежал в отрядную комнату.

Глава шестая

В отрядной комнате стоял оглушительный хохот. Ребята толпились вокруг Женьки и Шурика, загримированных под старичков. Шурик успел приклеить оторванную Степкой бороду, и теперь мальчики наскакивали друг на друга, выкрикивая:

– А вы мне скажите, Иван Иванович, какая ваша любимая песня?

– Ну, какие же у нас в Миргороде песни, любезный Иван Никифорович, – отвечал Шурик. – Известно – «Гляжу я на небо…» Или еще – «Взяв бы я бандуру…»

В отрядную комнату вошел Андрей.

– Начинаем, начинаем! Сейчас Яков Гаврилович говорит. А затем, Кузя, твой выход…

Несмотря на крик и гам, который поднялся в отрядной при этих словах, громкий голос начальника ЖЭКа все же был хорошо слышен.

– Товарищи жильцы! – говорил Яков Гаврилович. – Сегодня мы открываем красный уголок, чтобы вы могли культурно отдыхать. Уголок открыт для всех желающих. У нас уже есть шашки, шахматы, домино, запланировано приобрести настольный теннис. В ближайшем будущем здесь также разместится библиотека. – За дверью зааплодировали. – Особо хочу отметить работу наших пионеров, нашего отряда, наших ребятишек. – Снова раздались аплодисменты. – Все это сделали они. Ну, конечно, при нашей помощи. Теперь ребята берут над красным уголком шефство. Так что по всем вопросам обращайтесь к ним. – И когда смолкли новые аплодисменты, начальник закончил: – А теперь, дорогие граждане, согласно программе посмотрите концерт, составленный силами тех же наших пионеров.

Пока Яков Гаврилович говорил, Женька, заглядывая в щелочку, рассказывал ребятам, кто сидит в зале.

– Гриша в первом ряду… Рядом с ним Сапелкин. Вот нахал! Пришел позже всех, а сидит впереди. Тихон Фомич тоже пришел! И старушка! Помните, которая в конторе про ванну раскричалась! Степка, твои отец и мать тоже здесь. И Гошка! Гошка! Честное пионерское! И Севка с ним.

– Где? Где Гошка?

Все кинулись к двери. Толкаясь, старались заглянуть в щелку. Зажицкого оттеснили. Раздались удивленные возгласы:

– Верно, Гошка!

– И Севка пришел!

– Чего это они? – с тревогой спросил Пончик.

– Устроят еще какую-нибудь бузу, – сказала Оля.

– Пусть попробуют! – с угрозой проговорил Степка.

Потоптавшись возле двери, Гошка и Севка присели на скамейку в самом дальнем уголке – там еще оставалось несколько свободных мест.

Как раз в этот момент Яков Гаврилович кончил свою речь.

– Все! – сказал Андрей. – Ну, Степа, иди объявляй первый номер. А где же Олег? – спохватился он вдруг. – Степа, ты у него был?

Действительно, в суете подготовки к концерту никто не заметил отсутствия Треневича.

– Я к нему заходил, – заволновался Степка. – Он обещал прийти к двенадцати. Может, у него…

И в это время в отрядную бочком пролез Олег. Он держал под мышкой объемистый газетный сверток.

– Уф, успел! – отдышавшись, сказал Треневич.

– Это что у тебя? Твой номер? – обступили его ребята.

– Номер, – кивнул Олег, с торжественной медлительностью разворачивая газету.

И тут все увидели большую черепаху с жестяными лапами, хвостом и головкой, выкрашенной в желтый цвет. Панцирь у черепахи был коричневый, с черными разводами.

– Вот это да! – произнес Шурик. – Вот это механизм!

– Олежка, включи!

– Пусть поползает!

– Покажи, Олежка!

– Ребята, ребята, пора начинать! – напомнил Андрей. – Степа, объявляй.

Выскочив из двери отрядной комнаты, Степка неловко поклонился зрителям и довольно громко крикнул:

– Начинаем наш концерт! Сейчас Кузя Парамонов прочитает стихотворение Лермонтова «Три пальмы», – он с опаской взглянул на Гошку и Севку.

Гошка хмуро смотрел на Степку, а Севка, как всегда, сонно оглядывал стены и потолок красного уголка.

Медленно, стараясь поменьше хромать, Кузя вышел «на сцену». От охватившей его робости он читал очень тихо, пожалуй, еще тише, чем во время репетиции. Ему несколько раз кричали из задних рядов: «Громче! Ничего не слышно!» Но когда он, торопливо ковыляя, уходил «со сцены», вслед ему раздались дружные аплодисменты.

Следующими по программе выступали Таня и Оля. Они сами сшили себе украинские платья и смастерили из бумажных цветов венки с разноцветными лентами. Девочки станцевали гопак, и им зааплодировали так неистово, так громко и дружно закричали «бис», что пришлось танцевать еще.

Но особенно всех удивил Мишка Кутырин. Он без запинки прочитал стихотворение Пушкина «Послание в Сибирь», и Шурику, который собрался ему подсказывать сквозь щелку в двери, просто нечего было делать. Но и это оказалось еще не все. Когда смолкли аплодисменты, Мишка вдруг объявил:

– Ответ Пушкину декабристов, сочинение А. И. Одоевского.

– Вот это да! – только и смог произнести Шурик.

 
Струн вещих пламенные звуки
До сердца нашего дошли! —
 

читал Мишка.

И в отрядной комнате эти стихи слушали в такой же тишине, какая стояла в красном уголке.

Когда Кутырин вернулся в отрядную, красный от гордости, ребята обступили его со всех сторон.

– Ну и Мишка! – кричал Зажицкий. – Вот удивил!

– Два дня учил, – не без самодовольства сообщил Мишка.

Следом за Кутыриным настала очередь выступать Лешке. Павлик поудобнее вскинул на плечо ремень гармошки, и красный уголок наполнился медленными звуками вальса «Дунайские волны».

Отбивая чечетку, Хворин появился в дверях отрядной комнаты. Лицо его было сосредоточенно и даже мрачно. Он неторопливо прошелся перед первым рядом зрителей, заложив руки за спину, выставляя вперед то одно, то другое плечо. Ноги его двигались будто бы с неохотой, колени чуть сгибались, но четкий ритм вальса подчеркивал ладное пощелкиванье подошв, словно к Лешкиным ступням были прикреплены громкие кастаньеты.

Темп музыки все убыстрялся. И все быстрее, все веселее звучала чечеточная дробь. Лешка то отступал назад, чуть не натыкаясь на Павлика, то внезапно, перебирая ногами, приближался к зрителям. Быстрее, быстрее! Глаза его засверкали. На щеках проступил румянец. И когда ритм вальса стал стремительным, как вьюжная круговерть, кто-то сзади крикнул с восхищением:

– Вот дает! Вот дает!

Степка, глядевший в щелку двери, посмотрел туда, откуда раздался этот восторженный возглас, и увидел Севку Гусакова. Куда девалось сонное выражение, никогда, кажется, не сползавшее с Севкиного лица. Привскочив на скамейке, Севка вытянул шею и не сводил с танцора широко раскрытых глаз.

– Вот дает! Вот дает! – восхищался он.

Гошка дернул приятеля за руку и усадил на скамейку. Но Севка не вытерпел и опять вскочил.

Между тем звуки вальса становились все медленнее. И медленнее двигались Лешкины ноги. Он не ушел, а уплыл в дверь отрядной комнаты. И в зале рассыпались аплодисменты.

Степка, выскочивший было объявить следующий номер, должен был ждать, пока зрители успокоятся. И он видел, как на задней скамейке, широко взмахивая руками, отчаянно хлопал в ладоши Севка Гусаков.

Следующим был выход Шурика и Женьки. Степка еще не знал, что за номер они приготовили. Но Андрей предупредил его, чтобы он только объявил: «Сейчас выступят…» – и замолчал бы.

– А дальше сам увидишь, – сказал командир отряда, хитро подмигнув.

Степка так и сделал. Когда смолкли аплодисменты, он крикнул:

– Сейчас выступят…

И тут из отрядной комнаты выскочили Женька и Шурик. Они о чем-то спорили. Слова разобрать было невозможно. Тотчас же за ними показался возмущенный Андрей.

– Граждане, граждане! Вы откуда?

«Старички» умолкли, переглянулись и хором ответили:

– Мы из Миргорода. Мы старинные ваши знакомые.

– Это Иван Иванович, – сказал Женька, показывая на бородатого Шурика.

– А это мой лучший друг-приятель Иван Никифорович, – подхватил Веденеев, ткнув палкой в живот усатому Женьке.

– Ах, вот вы кто такие! – произнес Андрей.

– Приехали мы из нашего славного города Миргорода, чтобы рассказать о наших миргородских делах, – говорил Женька. – Вот, например…

– Вот, например, – подхватил Шурик, – есть у нас в Миргороде на Садовой улице двор в доме номер семнадцать.

– Какой двор! – поддержал Женька. – Прямо раздолье… Для миргородских свиней.

– Кругом грязь, ямы, канавы. Нынешним летом даже знаменитая наша миргородская лужа вся пересохла…

– Такая жара! – объяснил Женька, отдуваясь, так как пот и в самом деле катил с него градом.

– И представьте себе, – продолжал Шурик, – кругом засуха, а в доме номер семнадцать, во дворе грязь никак просохнуть не может.

– Правильно говорят! – раздался неожиданно громкий голос откуда-то сзади. – Пройти невозможно. И света во дворе нет. Ноги сломаешь.

– Вот-вот! – обрадовался Женька. – Именно ноги сломаешь.

Эта внезапная реплика еще больше вдохновила Женьку и Шурика.

– А кто же в этом виноват, дорогие Иван Иванович и Иван Никифорович? – спросил Андрей.

– Да кто же, как не наш будочник Нуратдинов! – воскликнул Женька.

В зале раздался смех. Тут были многие, кто знал пьяницу дворника из дома номер семнадцать Нуратдинова.

– А скажите, любезный Иван Иванович, – снова заговорил Женька, когда смех умолк. – Какая ваша любимая песня?

– Да какие же у нас в Миргороде песни? Известное дело – «Гляжу я на небо…» или «Распрягайте, хлопцы, коней»…

– А вот эта песня вам не знакома? – спросил Женька. – «Ландыши-и, ландыши-и, бррим, бррим-бим-бим-бим, приве-ет…»

– Нет, не знакома.

– Тогда зайдите в двадцать девятый дом. Живет там любитель музыки Игнат Култыгин.

– А, это тот, что купил себе на прошлой неделе радиолу?

– Он самый. И вот не стало жильцам спасения от этой музыки. Как придет с работы, так поставит свою «ораолу» на подоконник и заводит «Ландыши».

– Игнат, это уж не про тебя ли? – обернувшись, окликнул Тихон Фомич сидевшего позади чубатого парня лет двадцати трех.

Попало от Женьки с Шуриком и скандалисту Сапелкину, который сердито зафыркал, и жильцам шестой квартиры дома номер двадцать один, где соседи вечно ссорились между собой, и многим другим. Зрители хохотали и хлопали в ладоши. Их, кажется, особенно потешало то, что в порыве вдохновения «Иван Иванович» и «Иван Никифорович» не замечали, что усы и борода у них отклеились и болтались под носом и на подбородке.

Вспотевших и возбужденных «артистов» проводили дружными аплодисментами. Они выходили на вызовы зрителей три раза, уже без бороды и усов. Степка, стоя у двери, видел, что Севка, а с ним Гошка Рукомойников тоже хлопают в ладоши изо всех сил.

– Успокойтесь, товарищи! – убеждал зрителей Андрей. – Программа у нас большая.

– Пускай еще расскажут! – гремело в красном уголке.

– Про Миргород!

– Про Ивана Ивановича и Ивана Никифорыча!

Наконец понемногу зрители успокоились, и Андрей сказал:

– В нашем отряде много талантов. Артистов вы видели только что. Какие у нас художники, могли убедиться, прочитав нашу стенную газету. А сейчас вы увидите, что делают наши юные техники. Перед вами выступит пионер Олег Треневич с демонстрацией своей механической черепахи.

Из двери отрядной комнаты вышел Олег. Лицо его было пунцовым. В руках он бережно нес черепаху. Высунувшись из двери, ребята смотрели во все глаза.

– А вдруг она не поползет? – волновалась Таня. – Вдруг испортится?

Но черепаха не испортилась. Олежка поставил ее на пол и нажал какую-то кнопку. Зрители в задних рядах стали подниматься со скамеек и стульев, чтобы лучше видеть. На передних кричали, чтобы убрали головы. Черепаха тихо зажужжала и поползла. Она ползла медленно, как и полагается ползти черепахе, но только не двигала лапками. Олег вытащил из кармана фонарик. Он еще вчера попросил Пончика принести его с собой на концерт. Зажглась лампочка. В рядах зрителей послышалось изумленное аханье. Пятясь впереди черепахи, Олег нес перед собой зажженный фонарик, и черепаха послушно ползла за ним, поворачивая то вправо, то влево.

– Как живая! – в восторге воскликнул кто-то.

– Сядьте там! Не видно!

Но совершенно невероятный восторг зрителей вызвало умение черепахи обходить препятствия. Никто из них не знал, как черепаха устроена, и потому это показалось чудом. Даже Степка, который знал про фотоэлементы, не мог удержаться от изумленного и восторженного восклицания. Олег внезапно выключил фонарик и сел перед черепахой на пол. Она теперь ползла прямо на него. Лицо у Треневича было таким напряженным, словно он про себя уговаривал черепаху выполнить его приказания. Черепаха медленно ползла к Олегу. Казалось, она вот-вот уткнется в его колени. Но вдруг внутри у нее что-то негромко щелкнуло. Этот щелчок был слышен в наступившей тишине. Тотчас же она повернула в сторону и поползла прямехонько на зрителей. Старушки, сидевшие в первом ряду, засуетились и стали поднимать ноги.

– Не бойтесь, она обойдет! – крикнул им Олег.

И действительно, черепаха приостановилась, словно задумавшись, а затем повернула назад, к Олегу. Этот маневр вызвал взрыв аплодисментов. Кто-то крикнул весело:

– А летать она не может?

Но тут, к великому огорчению Олега, внутри у черепахи что-то испортилось. Она стала кружить на одном месте, отказываясь подползать на свет, а когда Олег опять встал перед нею на колени, уткнулась в них и остановилась, будто бы тихонько жаловалась своему хозяину на что-то, что было известно только ей одной.

– Замыкание! – упавшим голосом сказал Олег.

– Ничего, ничего! И так здорово! – подбадривали его зрители. – Молодец, изобретатель!

Олег, огорченный, вбежал в отрядную комнату.

– Так и знал, что сопротивление перегорит, – говорил он, торопливо вывинчивая маленькой отверткой какие-то шурупы и снимая коричневый в разводах панцирь. – Надо, значит, больше ставить…

Ребята, окружив его, разглядывали хитроумный механизм.

– Ничего, починишь, – с уважением произнес Лешка. – Если надо, я помогу.

В комнату вошел Андрей.

– Братки, это что же? Там зрители волнуются. Степа, кто сейчас выступает?

– Таня. Поет, – спохватившись и заглянув в листок бумаги, ответил Степка. – Я сейчас объявлю.

Таня спела две украинские песни, Вовка прочитал басню Крылова, выступили и Лешка с Костей, показав акробатический этюд а Олежка все возился со своей черепахой. Лицо у него было удрученным.

А концерт продолжался.

– Стих собственного сочинения прочитает наш пионерский поэт Евгений Зажицкий! – объявил Степка.

Оказалось, что об этом номере не знал никто, даже Андрей. Женька сказал ему о том, что хочет прочесть свое стихотворение, вернувшись в отрядную после выступления с Шуриком.

– Свое? – переспросил командир. – Когда же ты сочинил?

– Ночью, – ответил Зажицкий. – Проснулся и все в уме сочинил. А утром записал. Я читал у Маяковского. В статье «Как делать стихи». Он тоже так иногда сочинял.

– И выучить уже успел? – удивился Кутырин.

– Ты, Мишенька, ничего в поэзии не смыслишь, – сказал Женька. – Я их и не учил совсем. Они сами заучились. Вот попробуй сам сочинять и увидишь.

Степка объявил, что Женька прочитает собственное стихотворение с особенным удовольствием. Что ни говори, а свой поэт – это что-нибудь да значит!

Женька важно вышел из двери отрядной комнаты и поклонился.

– Наш отряд! – сказал он и, отставив вперед ногу, стал читать нараспев, размахивая рукой.

 
Кто идет по улице
С песней самой звонкой?
Чьи это веселые
                           голоса звенят?
Это мы – товарищи —
Мальчишки и девчонки,
Это наш идет
                   по улице отряд.
 

Конечно, это был поэтический вымысел. Степка сразу сообразил. Потому что ни разу еще отряд не шагал с песней по улице. Но дальше, пожалуй, Женька написал правду.

 
Вместе мы работаем,
Отдыхаем вместе,
В каждом деле дружные,
Всюду – заодно.
Солнце улыбается
В синем поднебесье.
Словно в наш веселый строй
Хочет стать оно.
 

Тут все было правильно. И работали вместе, и на пруды ходили. И солнце жарило так, что пузыри вскакивали на спине. Хорошее выдалось лето. А в Москве – по радио передают – дожди…

Конец стихотворения Степке очень понравился. Хорошо это Женька сочинил – всюду заодно. Точно! Вон как они вместе заступились за Лешку! А концерт! Если бы не было дружбы, то и концерт не получился бы такой веселый!..

Женька вернулся в отрядную комнату под шумные аплодисменты. И тут на него налетел Павлик Куликов.

– Это же з-замечательное стихотворение! – взволнованно воскликнул он, заикаясь больше обычного. – Т-ты, п-правда, сам сочинил? Т-так я м-музыку напишу! Это б-будет наша от-трядная песня! Это же м-марш… Уже г-готовый!

– Стихи, верно, хорошие, – согласился Андрей. – Правильно придумал Павлик. Пусть это будет наша отрядная песня.