Текст книги "Зачарованное озеро (СИ)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Все в порядке, никто их не потревожит. Таковы уж нравы у взрослых: Подмастерьев или Приказчиков непременно одернули бы, вздумай они затеять драку на улице, но те не дураки и отношения выясняют в укромных местечках. А вот всех, кто моложе, они попросту не видят, как если бы те держали во рту сказочную травинку-невидимку. Конечно, они вмешались бы, произойди тут какое калечество, появись кровь или заблести ножики, но если ничего подобного нет, остаешься для взрослых невидимкой и неслышимкой...

Тами придвинулась к нему и зашептала на ухо:

– Таричек, ты ватажник, кто же спорит... но можно я с ним сначала поговорю? У меня получится, он же знает, что я хозяйка Лютого, а Лютого он боится до визга...

Вспомнив ее, стоявшую с яростной решимостью на лице, с гэлэнчем в руке (и верится, что она бы без колебаний пустила его в ход), Тарик не раздумывая прошептал в ответ:

– Валяй! – И, чтобы не терять внушительность ватажника, добавил громко: – Тами, потолкуй с этим уродом, тебе от него могло больше всего обид получиться...

Встав над бледным лицом Бабрата, Тами сказала так ласково, что это было хуже ругани и угроз:

– Вот так и лежи, задница овечья... И быстренько рассказывай, кто тебя послал. Сам ты не осмелился бы, ты ж не законченный дурак, должен был соображать, чем это пахнет. Сообразил уже, что никто тебя не защитит, а мы – вот они, и очень плохо к тебе настроены. Ну?

– Они меня убьют... – просипел Бабрат.

Тами и Тарик обменялись многозначительными взглядами: значит, все-таки есть «они», – и Тами продолжала нарочито безразличным голосом, словно опытный сыщик:

– Не убьют, если не узнают, что ты развязал язык. Вот ты им и не говори, а мы уж точно не скажем. Если спросят – скажешь, что мы тебя о них не расспрашивали, вообще о них не знаем. Налетели, набили вам морды, так что вы еле убежали...

– Они страшные... – прохрипел Бабрат.

– Сейчас самое для тебя страшное – этот милый песик, – сказала Тами. – Потому что «они» где-то там, а он тебя за глотку держит, ты еще не заметил? Ему может и надоесть...

– Не осмелишься, паршивка... – прокряхтел Бабрат. – Это ж будет натуральное убийство...

– А зачем нам тебя убивать? – пожала плечами Тами. – Я получше сделаю. Дам ему приказ, и он тебя цапнет за погремушки. Не оторвет и не хрупнет, но ты до конца жизни даже теребеньками не сможешь тешиться, торчок у тебя так и будет висеть, как гороховый стручок. Он умеет, его хорошо учили Егеря. Он так пантерок хватал, когда их нужно было залапать живьем для зверинца. В зверинце самцу пантерки рабочий торчок и ни к чему, они все равно в неволе не плодятся... Ну, звони языком живенько, лениво нам с тобой прохлаждаться...

Очень возможно, Бабрат не испугался бы знакомых угроз – кулаков или даже ножика. Распрекрасно должен был понимать, что политесные ребята не будут его ни убивать, ни калечить. А вот Лютый – страх непривычный, и уж на него-то жалобу не принесешь...

И он заговорил – поначалу многословно, отвлекаясь на постороннее, но Тарик и Тами, как заправские сыщики, быстро его заставили откровенничать толковее. И Лютый по-прежнему держал за глотку...

Прелюбопытные вещи выяснились!

Бабрат пять лет назад остался сиротой – отец и мать, такое уж невезенье им выпало, попали под копыта понесших битюгов пустой габары и померли в лечебнице в тот же день. Одним-единственным родичем оказался дядя, материн брат, он и взял Недоросля к себе в дом с дальним прицелом: своих детей у него не было, нужен был помощник, а там, смотришь, и наследник ремесла.

По ремеслу дядя был тавернеро, но, как потом оказалось, из тех, кого зовут «людьми с захоронкой». Таверну «Золотой карась» он держал на Серебряной, за полгорода отсюда, и заведение было процветающее, пусть и без золотого трилистника. Туда он очень быстро и приспособил Бабрата прислужником подавальщика. Сметливый Бабрат быстро разобрался, куда угодил. Очень многие завсегдатаи и не подозревали, куда ходят, ведать не ведали, что в задних комнатах собираются не привыкшие обсуждать торговые дела вдали от посторонних ушей лавочники и купцы и не собиравшиеся тесным кружком кутилы, а «ночные управители», «черные ватажники»⁴⁵. Никто несведущий ничего не замечал: таверна ничем не напоминала притон, не было ни веселых девок, ни пьяных драк – натуральная «тихая пристань», как это называется в книжках про сыщиков.

Бабрат быстро понял, куда угодил, но в уныние от этого не впал и не испугался (об этом не говорилось, но Тарик всерьез подозревал, что мутной натуре Бабрата такая жизнь очень даже подходила). Довольно скоро он начал старательно выполнять поручения завсегдатаев задних комнат все предосудительнее, пахнувшие даже не строгой Воспиталкой, а тюрьмой для малолетних, но и получал за это хорошую денежку – чаще всего не медь, а серебро. Да вдобавок «хозяева» взяли его под покровительство: он стал ватажником у

45

Черные ватажники – главари банд, по-нашему – воры в законе.

таких же мутных и, как признался, мечтал, не задерживаясь в шур-шалах, попасть в «черную ватагу».

Однако, разболтавшись, угодил в Воспиталку за то самое художество, которым хвастал Тарику. А когда отсидел свое, многое переменилось. Двое завсегдатаев, полагавших себя «страшно кузявыми», которых ни один сыскарь не сможет никогда в жизни ухватить за хвост, все же попались на сулившем виселицу деле и, спасая шкуру, запустили рулады. Сыскная Стража стала сжимать кольцо вокруг таверны и ее завсегдатаев...

Одни сбежали подальше от столицы, другие решили перебраться в новый район. За дядей Бабрата, много лет служившим пособником своих особых гостей, водилось столько всякого, что, попади он пред грозны очи судьи, никогда бы не вышел с каторги. Вот он, продав таверну и все движимое и недвижимое на Серебряной и распустив слух, что уезжает чуть ли не к западным рубежам, перебрался на Аксамитную, где как раз продавался неплохой выморочный домик, и стал присматриваться, нельзя ли открыть там или на соседней улице небольшую таверну и потихоньку сделать из нее подобие прежней...

А вчера Бабрата остановил в Городе один из самых страшных для него дядиных завсегдатаев по кличке Карзубый, о котором боязливо и уважительно рассказывали шепотком жуткие вещи. Бабрат его, сразу видно, боялся до колик: почище, чем бес – святой воды; при одном упоминании о Карзубом его бросало в испарину. Единственный, кто Бабрату за поручения не платил, сказав сразу: если Бабрат хоть раз откажется или напортачит – заделает его девулькой для всех...

Карзубый отвел его в нумер сорок семь на Кружевной улице, где их встретил хозяин, мужчина средних лет (он не назвался, и Карзубый его по имени не называл, обращаясь лишь «сударь»). Вот тут Тарик и Тами, переглянувшись, в один голос заставили Бабрата рассказать о незнакомце с Кружевной как можно подробнее.

Кто он такой, Бабрат решительно не брался судить. Комната, где он их принимал, выглядела как обиталище зажиточного горожанина, как и сам дом, чье описание совпадало с рассказом Дальперика, – но Бабрат там не усмотрел ничего указывавшего на род занятий хозяина. Двое с ходу взялись за него, как пьяные солдаты за веселую девку. Им нужно было одно: чтобы Бабрат с ватажкой подстерегли «этого сопляка Морячка и его гаральянскую девку» в укромном месте и, связав Тарика, изнасильничали Тами – все равно каким образом, но скопом.

Поначалу Бабрат, хорошо представляя последствия, попробовал отказаться – но Карзубый, по своему обыкновению не повышая голоса и без единого непристойного слова, сказал: если Бабрат будет ломаться, до завтрашнего утра не доживет, причем подыхать будет долго и мучительно. А последствий пусть не опасается: он сам и те, кого Бабрат должен прекрасно помнить, прикроют от любых последствий.

А своей ватажке пусть передаст: если заартачатся – всех ждет столь же скорый и мучительный конец.

Бабрат не сомневался, что это не пустая угроза, и, про себя горько стеная, согласился. Тут вступил дотоле молчавший хозяин дома. Тоже без непристойных слов, не повышая голоса, заверил, что «они» и в самом деле защитят от любых неприятностей. И, к неожиданной радости Бабрата, дал пять новехоньких золотых с профилем короля Ромерика, пообещав после исполненного поручения заплатить еще пять... Эти Бабрат может либо разделить с ватажкой, либо (он усмехнулся с видом знатока человеческой души) выдать каждому столько, сколько посчитает нужным, но все же не зарываться и медью не отделываться. После чего Карзубый дал еще мелкие поручения и велел убираться.

После того как затея закончилась полным провалом, Бабрат пережил нешуточные терзания. Он с превеликой охотой убежал бы на край света, но распрекрасно понимал, что не годится на роль бесприютного беглеца, плохо представляет, куда податься, да и денежки в кармане мало: один золотой он поменял на серебро в меняльной лавке, попутно убедившись, что все монеты – настоящее полновесное золото. И выдал каждому, благородно не обделив

и Шалку, по серебряному денару, в прибавку простив немалые карточные и потрясучечные долги. Ватажку свою он убеждал не деньгами, а заверяя в сильном покровительстве, и они, тоже немного нахватанные во всем, что касалось потаенных забот дневного света и зоркого ока Сыскной, согласились, хоть не без опасений и сокрушений...

И все же во исполнение строгого наказа Карзубого поплелся на Кружевную. К некоторому его облегчению, Карзубого он там не застал, а незнакомец (удобства ради поименованный Тариком про себя «Нумер Сорок Семь»), выслушав рассказ о бешеной гаральянской девке, ученой в какой-то убойной рукопашке, про которую Бабрата никто не предупредил и совладать с которой он не мог, казалось, ничуть не гневался.

Выложил на стол обещанные пять золотых, а на удрученные слова Бабрата о тех самых неизбежных печальных последствиях пожал плечами и с улыбочкой посоветовал не паниковать чрезмерно – «смотришь, все помаленьку и образуется» – и не особенно деликатно предложил идти восвояси, забыв и этот дом, и его, а напоследок, уставившись холодными колючими глазами, спросил:

– Если ты чего-то не понимаешь, может, послать за кем-нибудь другим, чтобы доходчивее тебе объяснил?

Прекрасно понимая, кто будет этим другим, Бабрат более не рыпался и тихонечко убрался восвояси в вовсе уж расстроенных чувствах, дороги перед собой не видя. И соображая уже, что его, как говорят карточные мошенники, выставили за чурбана. На Аксамитной его встретила озабоченная ватажка и стала допытываться, в чем будет заключаться обещанная защита, ежели нагрянет Морячок со своими. Тут они и нагрянули...

Бабрат поклялся всеми святыми, что ничегошеньки не утаил, и, подпустив слез и соплей, запричитал:

– Они меня выставили за чурбана и не собирались защищать, а куда б я делся? Карзубому что человека приткнуть, что крола. Они с самого начала...

– Они с самого начала хотели тебя попользовать и выпнуть, как дешевую веселую девку, – безжалостно заключил Тарик. – А чего ты хотел другого, ососок поросячий? Тоже мне, сокровище! Расскажи-ка подробнее об этом, из-под сорок седьмого нумера (Тами одобрительно кивнула). Сопли подбери живенько и рассказывай!

И принял грозный вид, изображая, что может и ногой пнуть. Он так бы не поступил даже с Бабратом, но тот явно судил людей по себе и, шумно втянув сопли, плаксиво затараторил:

– Морячок, я тебе все как на очищении души, что мне этого лощеного фраера покрывать...

– Вот и говори! – прикрикнул Тарик.

По описанию Бабрата, «Нумер Сорок Семь» – средних лет, ближе к молодости, чем к пожилым годам, не красавчик писаный, но и, безусловно, не урод («бабам такие нравятся, бабы от них млеют»), держится очень спокойно, даже невозмутимо, говорит ровно, голос ни разу не повысил, временами иронически улыбается, но не зубоскал, речью похож скорее на человека образованного («книжные словечки проскальзывают. К дяде в таверну образованные ходили, я на них насмотрелся и наслушался»). На военного не похож, а вот на благородного – очень даже. Полно в нем не спесивости, не заносчивости, а именно что холодного высокомерия. Что интересно: Карзубый перед ним не лебезил, но определенно держался как подчиненный.

– Короче, кто его знает, кто он есть, – говорил Бабрат. – Кого-кого, а ночных управителей и черных ватажников навидался по самое не могу и точно вам говорю: ничего они не похожи на тех живорезов, что на голых книжках рисуют – ни зверской рожи, ни оскала. Вот мелкие – эти да, сплошь и рядом на рожу страхолюдные. А крупняки... Сидит такой серенький лекарь, глаза добрые, хоть святого с него пиши, а за душой у него не одна дюжина жмуров, и шевельни он мизинцем – кого угодно зарежут...

Тарику самому не доводилось видеть тех, о ком взахлеб с неприкрытой завистью рассказывал Бабрат, так что приходилось ему

верить. Старуха Тамаж тоже поначалу смотрелась воплощением доброты и невероятного обаяния...

– Ну скажите вы этому зверю, чтоб зубищи убрал! – взмолился Бабрат. – Все рассказал, весь вывернулся до самого донышка...

– Лютый, когаш! – приказала Тами.

Пес разомкнул челюсти, но отступил всего на шажок, продолжая неотступно следить за каждым движением Бабрата. Опасливо косясь на него, Бабрат сел и принялся, охая и вздыхая, ощупывать шею.

– Ничего страшного, не помрешь и даже не захвораешь, – бросил Тарик безо всякого сочувствия.

Не было там ни крови, ни даже синяков, только двойной ряд вдавлинок, которые скоро пройдут, – Лютый, как убедился Тарик, учен хорошо. Однако Бабрат охал и кряхтел так, словно ему шею пытались пилой отпилить.

– Давайте забудем, а? – предложил он с надеждой. – Я ж не сам это все учинил, меня Карзубый заставил, а с ним не поспоришь. Я вам золото отдам... – И поторопился добавить: – Половину!

– Засунь золото себе куда-нибудь, – отмахнулся Тарик. – Забыть мы ничего не забудем, просто не будем тебя трогать, скота, и никому не расскажем. А вот если твой Карзубый опять объявится и задумает новую пакость, быстренько меня известишь через любого Недоросля.

– А если будешь вилять, Лютый тебя приласкает... – добавила Тами.

– А вдруг он спросит, чем у нас кончилось?

– Скажешь, что мы вам всем сгоряча морду набили и ушли, – не раздумывая сказал Тарик. – Ежели расскажешь ему правду, он тебя первого и прикончит. Но смотри у меня: если они опять появятся, быстренько меня извести, или ее, или любого из нас. Иначе не дадим тебе жизни. Ну, шлепай!

Когда Бабрат, не оглядываясь, уныло потащился к своему дому, Тарик обвел всех взглядом и спросил:

– У кого-нибудь есть догадки, зачем они эту гнусь устроили да еще десять золотых на нее потратили? Честно говорю, я без понятия.

Ответом было молчание.

...И снова горела спокойным ровным пламенем пахучая свеча – вернее, невысокий, с ладонь, огарок второй, а первая давно догорела. Тарик лежал в блаженной усталости, обнимая прильнувшую к нему Тами, посреди тишины и покоя. У них оставалось еще пять дней, и все только начиналось...

– Ну что, пора и о твоей поездке поговорить? Уверен, что родители ничего не заподозрят и не встревожатся?

– Я все обдумал, – сказал Тарик. – В лучшем виде пройдет... Значит, точно за день обернусь?

– Самое большее за два, – заверила Тами. – Я взяла в комнате дяди карту – у него много карт, как у всех Егерей...

Она вскочила с постели, взяла из шкафчика сложенную вчетверо карту и, устроившись рядом с Тариком, развернула хрусткий лист.

– И со слугой поговорила, он переездом и занимался, все изучил... Окрестности столицы – вот они. А это – Королевский Шлях. Это – Озерный Край, а вот деревня твоего рыбаря. Один перегон по Королевскому Шляху, еще немного – и вот здесь нужно свернуть на проселочную дорогу. Еще с десяток майлов – и будет деревня. Ежели управишься быстро, можешь уже к вечеру вернуться! – Она взглянула лукаво: – Только не обязательно домой, утром домой пойдешь... Нет, убери руки, дело прежде всего... Дилижанс тебе не подходит – он катит строго по Шляху, да и не особенно быстро, трусцой. Ямщики ездят быстрее, а если приплатить, то и во весь опор – но тебе нет нужды гнать как на пожар. Но Ямщика нанять придется, будешь сам себе хозяин... Что ты погрустнел?

– Я где-то читал, что Ямщики – удовольствие дорогое, – сказал Тарик и сознался: – Боюсь, денежки не хватит, раньше об этом и не подумал, а теперь, когда все нужно обдумать до мелочей...

– Вот чего у тебя хватит, так это денежки, – весело сказала Тами. – Таричек, я ведь не бедная. Когда родители погибли, других наследников, кроме меня, не было, и дядя положил на мое имя в обережный дом все, что выручил за нашу землю, – к тому, что там уже лежало. А когда мы собрались сюда – перевел в Арелат, это просто делается. Там у меня не золотые горы, но и не горсточка. В шкафчике лежит пять золотых, слуга заверяет, что этого хватит и еще останется. Что ты опять насупился?

Тарик помедлил, но все же сознался честно:

– Неловко как-то брать денежку у девчонки...

– Скажешь тоже! – фыркнула Тами. – Неловко было бы брать денежку у девчонки на какие-нибудь забавы, а у нас серьезное дело. Это совсем другое! Если бы тебе собрала денежку на поездку ватажка, ты бы у них взял?

– Конечно.

– Вот видишь. Я со вчерашнего дня в ватажке, если ты запамятовал. Так что кончай жеманиться, как сказал бы сочинитель голых книжек. Договорились?

– Договорились, – облегченно вздохнул Тарик. – Только вот что... Так и не понимаю, чего они хотели этой гнусью на реке добиться, но наметки есть. Они хотели через тебя устроить мне крупную пакость. Мне самому почему-то навредить не могут... или не хотят, вот и решили зайти с другого конца. Что скажешь?

– Пожалуй...

– А потому, пока меня не будет, пообещай, что ни шагу за калитку не сделаешь без Лютого. Он в случае чего трех Карзубых порвет, я так полагаю.

– Правильно полагаешь.

– Лютого можно одолеть только огнестрелом, – сказал Тарик. – Это я уже понял. А огнестрела и у ночных управителей с черными ватажниками нет, не носят они огнестрела, за него без разговоров виселица полагается. Так что без Лютого за калитку ни шагу. Обещаешь?

– Обещаю, – серьезно сказала Тами. – Я и сама думала...

Она аккуратно свернула карту, отнесла ее назад в шкафчик, легла рядом, опираясь на локоть и загадочно поблескивая нездешними гаральянскими глазищами, не озаботившись накрыться покрывалом, обнаженная и прекрасная. До сих пор временами казалось, что она – пленительный сон, в котором исполняются затаенные желания, а когда эта мысль улетучивалась, приятно было снова осознавать, что Тами – доподлинная явь. Тарик невольно потянулся к ней, но Тами решительно подняла ладонь:

– Нет-нет, не торопись меня совращать, юную и неопытную! Мы еще не все с делами закончили. Нужно еще тебе рассказать, как нанимают Ямщиков, какие вообще на поездном дворе порядки. Сам говорил, что не знаешь: ездил далеко, но всегда с отцом, он и заботился...

Глава 10

ПОД ПЛАМЕНЕМ СВЕЧИ. ДЕНЬ ВТОРОЙ

Сутра пока что все шло прекрасно!

Родители ничуть не удивились, когда вечером объявил, что, возможно, и заночует в порту, если будет ночная разгрузка, за которую всем платят вдвое больше. Некоторая озабоченность на лице мамани объяснялась просто: она втайне опасалась, как бы Тарик не подался в грузали после Школариума и не стал помощником и там. О планах Тарика касаемо моря и парусов, кроме Тами и ватажки, не знала ни одна живая душа, так что неизбежные сложности отодвигались на два месяца...

Конечно, он оделся не парадно, но и не затрапезно – так, как ходил в порт, вполне годившийся для путешествия наряд – никто там не форсит. Маманя привычно собрала немаленький узелок с обедом и на всякий случай с ужином и завтраком, и Тарик вышел за калитку не оглядываясь (дурная примета).

Тами, к его потаенной радости, стояла на крылечке. Завидев его, сотворила знак Создателя и подняла руку ладошкой вверх – желала удачи. %ыбнувшись ей, Тарик пошел к Аксамитной, пыжась от потаенной гордости: впервые в жизни его провожала не просто девчонка, а его женщина, в точности как в голых книжках о маньяках, стародавних рыцарях и прочих путешественниках...

На северную Зеленую Околицу к тамошнему поездному двору пришлось идти долго. Завидев его, Тарик по старинному обычаю трижды похлопал себя по правой коленке, чтобы не сглазить удачу. Сумка на плече почти опустела – все съестное он раздал знакомым собакам на улице Серебряного Волка и Аксамитной: политесному путешественнику не пристало брать с собой домашнюю еду, а следовало откушивать в придорожных тавернах...

Северный поездной двор он до того видел только со стороны, проезжая мимо с папаней, но распрекрасно знал, что это не двор, а целый немаленький поселок: контора в два этажа, два постоялых двора и две таверны (на разные кошельки), ночлежный дом для Кучеров и Ямщиков, конюшни, каретные сараи, кузница подковных дел мастера, лавки и домик лекаря...

Многолюдства и толкотни не было, но хватало деловой суеты приезжих и отъезжающих. Следовало сначала зайти в контору и выправить подорожную, а оттуда уже отправиться туда, где стояли в ожидании седоков Ямщики. Но прежде всего...

Тарик достал из кармана и надел на шею бляху Цеха Лавочников, уже неделю лежавшую в верхнем ящике шкафчика, – все его годовички, и Школяры и Темные, покупали ее загодя перед последними каникулами. Это было самозванство против регламентов, но в данном случае наказание сводилось к полудюжине розог, а для бывалого Школяра это нисколечко не страшно, если он имеет право на почетное именование Дубленая Чопа. С незапамятных времен вдали от ушей Титоров гуляет приговорка: «Испугай веселую девку торчком, а Школяра – розгами». Да и не то это место, где быстро уличат в самозванстве...

В широкий проем меж двумя каменными столбами (ворота здесь без надобности) выехал запряженный шестеркой гладких коней дилижанс, и сидевший рядом с Кучером Подручный немногим старше Тарика, как полагается при отъезде, затрубил в рожок «В до-олгий путь». Как все его собратья, дилижанс здоровенный, с каждого бока по две двери и четыре окна, ряд скамеек на крыше, синий, с золотой надписью «Арелат – Гаральян» и эмблемой

одного из доезжачих домов. На крыше, понятно, не видно ни одного дворянина – дворянам политесно путешествовать верхом или в собственном экипаже, в крайнем случае с самыми дорогими Ямщиками, а захудалые, если и доведется ехать дилижансом, стараются сесть в уголок, так, чтобы их не видели снаружи.

Кони размашистой рысью промчались слишком близко, Тарик предусмотрительно отпрянул... и налетел на кого-то спиной. Над ухом раздалось:

– Глаз на затылке нам Создатель не дал, но все равно – осторожнее надо...

Однако это было произнесено не зло и даже не сердито, так что Тарик, не особо устыдившись, повернулся.

И увидел Ямщика – молодого, весело ухмылявшегося, одетого согласно Цеховому обычаю: начищенные до блеска сапоги, шаровары цвета плитняка Королевского Шляха, желтые, красная рубаха (Ямщики любят рубахи ярких колеров), черная кожаная жилетка до колен, лихо заломленная на правое ухо шляпа. Не самый дорогой Ямщик, но и не из самых дешевых: рубаха с золочеными пуговицами, борта жилета сверху донизу украшены серебряными бляшками в виде конских голов, а лента шляпы – такими же подковками. Тарик вежливо сказал:

– Простите, почтенный, сплоховал...

– Да пустяки, – Ямщик блеснул великолепными зубами под лихими черными усами, подстриженными на военный манер. – Я сам сплоховал, засмотрелся тут на девицу... Просто любопытствуете или собрались куда поехать?

Сразу видно, он никуда не спешил, и Тарик подумал: не бежит ли зверь на ловца, согласно старой приговорке? Приободрившись, ответил:

– Как раз собрался.

– Вот совпадение! – ухмыльнулся Ямщик. – А у меня как раз не объявилось с утра седоков, этак обнищаю, чего доброго, и в Градские Бродяги пойду уток лопать... А не пригодимся ли мы друг другу? Куда путь держите, сударь Приказчик?

– В Озерный Край, – сказал Тарик, – в деревню Тихая Пристань. – И добавил как мог непринужденно: – Отец послал к празднику улицы хорошей рыбки прикупить воз... Говорил, самое позднее к завтрашнему полудню обернемся.

– Это правильно, – сказал Ямщик. – Даже с расходами на извоз рыбка обойдется дешевле, чем у перекупщиков. Тихая Пристань... – Он на мгновенье поднял глаза к небу, словно рассчитывал увидеть там подсказку. – Туда я никого не возил, но что-то такое в башке крутится... Там случайно нет ли на озере гостевой деревни «Серебряные волны» ?

– Есть такая, – сказал Тарик, слышавший это название от рыбаря. – Совсем недалеко.

– А вот туда и оттуда сколько раз возил! – к потаенной радости Тарика живо воскликнул Ямщик. – Последний раз три дня назад ювелира со Златошвейной, с супружницей... – Он, ухмыляясь, доверительно понизил голос: – По моему скудному разумению, никакая она не супружница, да наше дело маленькое, к тому ж никакие регламенты не нарушены... И да, проезжали какую-то деревню. Скорей всего, это и есть ваша Тихая Пристань... Вы как, сговорили уже кого-нибудь или только собираетесь?

– Только собираюсь, – ответил Тарик и предложил безо всякого волнения: – А если я вас сговорю?

– Да с полным нашим удовольствием! – сказал Ямщик. – Тем и живем. Значит, туда и обратно? И к завтрашнему полудню обернемся... Это вам обойдется, сударь Приказчик, ровным счетом в три золотых кругляшка, можно с профилем Ромерика, можно с Дахором... Лишнего не запрашиваю ни гроша, можете потолкаться на Ямском подворье и послушать насчет цен, вам все ту же назовут, а если задерут, не слушайте...

– Да нет, я вам верю (ту же денежку называла Тами, в свою очередь расспросившая слугу). Столько у меня есть, и даже побольше.

– Не в обиду вам будет сказано... – произнес Ямщик уже деловито. – А только у нас заведено, чтобы седок сначала показал денежку. Иногда разное случается...

Безо всякой обиды Тарик достал тот кошелек, что был полегче. Собираясь в дорогу, он взял два: в один насыпал серебро и медь из своих накоплений, в другой – полученные от Тами золотые, твердо решив тратить их только на Ямщика и вернуть ей остаток. Высыпал золотые на ладонь и показал Ямщику. Тот – сразу видно, привычно – попробовал одну монету на зуб и удовлетворенно кивнул:

– Правильная денежка... – Дождался, пока Тарик ссыплет монеты обратно и спрячет кошелек в карман, протянул руку: – Пошито!

Знакомый с этой ухваткой из книг, Тарик с радостным облегчением хлопнул Ямщика по сильной ладони. Неписаный договор заключен, все устроилось как нельзя лучше.

– Будем знакомы? Зовут меня Бальдер.

– Тарикер, – назвался Тарик по-взрослому, как и подобает Приказчику в разговоре с незнакомым.

– Подорожную выправили?

– Нет, – сказал Тарик. – Мне говорили, можно прямо здесь выправить.

– Быстрое дело, а как же. Идете на второй этаж в нумер двадцать второй, там и сидит канцелярист, который подорожные выписывает. Серебряный далер – и готово дело. Только вот... Не знакомы ли с повадками чернильного племени?

– Знаком, – сказал Тарик, вышколенный общением с Канцеляристом Тариушем. – Начнет волокитить, заставит час дожидаться...

– Час! – фыркнул Бальдер. – Он вам скажет завтра приходить, потому что бумаг много и раньше не управится. Но ежели...

– Знаю, – сказал Тарик. – А ежели я подниму с пола денежку, которую он обронил и не заметил, то мигом решится дело...

– Вот то-то что! – засмеялся Бальдер. – Мигом выпишет, ежели окажется, что он серебряный далер обронил. Только сразу скажите: мол, вы уже сговорились с Ямщиком Бальдером, бляха нумер семьдесят четыре с буквицей «бы». А то он начнет...

– И эту ухватку знаю, – сказал Тарик. – Не поведусь.

– Знаете вы чернильные души! Отправляйтесь в контору, а потом идите на ямской двор, я там стою под нумером седьмым, и покатим. Погода распрекрасная, на небе одни белые облачка, так что не езда будет, а прогулка. У нас один Сторож здорово погоду предсказывает: к дождю и непогоде у него завсегда поясницу и коленки мозжит, а сегодня с утра бегает живенько, как солдат за девкой, так что опасаться нечего...

В конторе все обошлось распрекрасно. Под застекленным портретом короля Ромерика (новшество успело и сюда распространиться, ага) восседал в одиночестве седенький старичок, не похожий благостным лицом на Канцеляриста Тариуша, но по облику и ухваткам смотревшийся его братцем-близнецом. Когда Тарик, не теряя времени, нагнулся и якобы поднял оброненный хозяином комнатушки серебряный далер, тот принял это как должное, похихикал над собственной старческой рассеянностью и живо вынул из стола печатный лист подорожной с должными печатями. Неприкрыто огорчился, узнав, что Тарик уже сговорился с Ямщиком, – но без проволочки вписал в подорожную его имя и нумер. При этом на его морщинистой физиономии мелькнуло непонятное чувство – скорее всего, сожаление о проплывшей мимо денежке. Тарик догадывался, в чем тут дело: наверняка у Канцеляриста есть свои Ямщики, которым он за долю в денежке определяет седоков. То же самое, что пользует Тариуш, никакой загадки... Враз заполнил подорожную со слов Тарика, посыпал песочком, помахал, чтоб просохли чернила, и вручил Тарику с обычным для его племени горделивым видом старинного короля, жалующего своему любимчику земли «от реки до горы». Полученный далер спрятал в казенный денежный ящик, а «оброненный», как и следовало ожидать, смахнул в ящик стола, где уже, несмотря на ранний час, позвякивало.

Держа подорожную в руке (не знал, можно ли ее сворачивать в трубку), Тарик направился на ямской двор, располагавшийся по соседству, за таверной «Золотая дорога» (той, что подороже). Двор обширный, экипажей на полсотни, и упряжек там стояло меньше половины этого числа. У забора с обеих сторон – издали

видимые нумера: черные циферки на жестяных желтых кругах размером с тарелку, воздетых на высоких шестах; краски выглядели свежими, ничуть не облупились. Ну да, Чампи как-то говорил, что подновляют их часто, – это очень денежный подряд, к которому маляры здешнего квартала посторонних не допускают.

Нумера начинались от распахнутых ворот, и Бальдер разместился четвертым – коляска не лакированная, но добротно выкрашенная в синий с золотой каймой (синий и золотой в Цехе возниц – цвет дилижансов и Ямщиков), со сложенным по причине хорошей погоды кожаным верхом, запряженная каурым и пегашкой, выглядевшими сытыми и резвыми, как все лошади Ямщиков.

Бальдер дожидался, положив руку на облучок. В его наряде обнаружилось неожиданное прибавление: кинжал длиной с добрый локоть, в черных с начищенными бляшками ножнах, с бронзовой рукояткой тонкой работы, украшенной гравированными конскими головами и подковами.

Тарик не раз видывал на Королевском Шляхе Ямщиков, вооруженных точно так же, и знал из книжек и от батяни историю Покойного Круга. В старые времена разбойники, как за ними ни гонялась Дорожная Стража, как им ни присуждали рудники, каторгу и виселицу, во множестве водились даже не так уж далеко от столицы, где и сейчас хватает глухих местечек и дремучих лесов (по старинной традиции рубить леса разрешено только очень далеко от Арелата – по преданию, так повелела однажды по каким-то крайне серьезным поводам забытая по имени королева, и это соблюдалось до сих пор).