Текст книги "Зачарованное озеро (СИ)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Не могу, хороший мой, – усмехнулась старуха, – надо мной старшой есть. Если я ему бляшку не представлю... – Ее натурально передернуло, в глазах мелькнул нешуточный страх. – Я тебе потому это выдаю, чтобы ты накрепко уяснил: нет у меня обратной дороги, нельзя мне отступать, до конца идти обязана...

– Сочувствую вашему горюшку, – сказал Тарик не без ехидства. – Но вот размыкать его не могу, и не просите, златом не звените...

В какой-то миг казалось, что она и впрямь вцепится Тарику в глотку – так исказилось ее лицо. Но тут же стало прежним, смиренным. Уж конечно, тут не доброта душевная, коей в ее натуре наверняка нет ни капелюшечки, – сама же только что призналась, что смерть Тарика ей ничуть не поможет.

Глаза у нее стали как шилья.

– Ну что же, мальчишечка... – произнесла она с расстановкой. – Не получилось с шелкового конца, будем заходить с железного... Тебе я и впрямь ничего сделать не смогу, а вот другим – запросто. Вот ежели у твоего отца обе лавки сгорят и останется он на пепелище босым и голым? И одно ему останется – на Вшивом Бугре обосноваться? Ежели твою матушку подловят вечерком в укромном месте и полдюжины блудней ей засадят, да еще красоту попортят, рожу порежут? А ежели с этой гаральянской девкой, возле которой

ты вздыхаешь и млеешь, тоже приключится много такого, что выговорить словами противно? И как потянется эта поганая череда... Потом волосья на голове рвать будешь и головой об стену биться, да поздно будет, ничего не вернешь и не поправишь... Зато останешься с бляшкой в кармане, и она тоже ничего не поправит...

Страха не было. Видимо, оттого, что Тарик прочитал немало голых книжек-жутиков, в том числе о храбрых борцах с нечистой силой, которые порой вели с нечистью и словесные поединки – и успешные!

– А теперь ты меня слушай, – сказал он почти спокойно. – Не будет никакой череды, потому что на череду попросту времени тебе не хватит. После первой же... пакости с жизнью распрощаешься. Убью.

– Да что такое ты мелешь, мальчишечка? – хмыкнула старуха, но Тарик мог поклясться, что ее бодрость и веселость были фальшивыми. – Ты ж в жизни ни одной кошки не повесил, ни в одну собаку каменюгой не бросил. Берешься судить о том, в чем не разбираешься. Ну, разве я – нечистая сила? Да ничего подобного!

– Ты, может, и удивишься, но как раз разбираюсь, – сказал Тарик. – Есть такая полезная книга – «Трактат о нечистой силе». Не слыхивала? По роже видно, что слыхивала, а то и читала. Ну да, нечистой силой порой огульно именуют всех ваших. На деле, я уяснил, есть четкое разделение на две категории. Нечистая сила – это бесы, демоны и еще разная погань, что обитает в каком-то другом мире и из него приходит в наш. В толк не возьму, почему Создатель это допускает, но у нас тут не богословский диспут... Есть еще прислужники нечистой силы, и вот это люди из нашего мира, запродавшиеся Врагу Человеческому: колдуны, ведьмы и еще разные, тебе лучше знать. К чему это я? А к тому, что и нечистая сила, и ее прислужники одинаково мерзостны, и приканчивать их – богоугодное дело. Так что никакого облегчения твоей участи не будет...

– Надо же, нахватался...

– Как сумел, – сказал Тарик. – Теперь вот что... Все гнусности, какие ты мне тут наобещала, времени требуют. И не ведьминских

умений, а людей, злодеев златолюбивых. Вряд ли ты ими заранее озаботилась, нужно будет их еще найти, договориться... А я со всеми, кого ты в жертвы наметила, успею поговорить. Чтобы не ходили «вечерком по укромным местечкам». А что до поджогов... Чтоб ты знала: у батяни на все его имущество вплоть до собачьей конуры надлежащим образом бумаги в обережном доме выправлены. Что бы ни сожгли, ему до последнего грошика обережники заплатят. И еще. Сама ты ничего не решаешь, только что призналась. У тебя какой-то старшой есть. Пока ты с ним встретишься, пока он все обдумает – время пройдет. А я за это время придумаю такое, чего вы не предусмотрели вовсе. Подумай как следует...

– Я подумаю, – неожиданно легко (и звучало это очень серьезно) согласилась старуха. – Но и ты как следует подумай, Таричек. Не стыжусь признаться: недооценили мы тебя. Думали, еще один сопливый мальчишечка, а ты, вдруг оказалось, противничек достойный, что я и признаю. Только это ничего не меняет. Нет, меняет одно: цену тебе прибавляет. Теперь это будет не две пригоршни золота, а четыре. Как сказал бы толковый купец: зачем убивать, если можно купить? А насчет того, что я слепо выполняю распоряжения старшого, ты промахнулся. Кое-что и сама могу решать, хоть и не все. И вот что я решила... Ты, сдается мне, и в самом деле можешь сделать все, что мне обещал... но и мы можем все сделать, что я тебе обещала. Так есть ли смысл начинать долгую и трудную войну? И мне нужен мир и покой, и тебе. Давай сделаем так... Кое-что я и сама могу решать, и это как раз тот случай. Заключаем полное перемирие на неделю – шесть дней и ночей от сегодняшней минуты. Мне думать особенно и не над чем – о всяких подробностях разве что. А вот ты подумай хорошенько: стоит ли эта бляшка всех хлопот, что могут тебе на голову свалиться, когда тебе жилось так мирно и покойно? А через шесть дней сядем на этой самой лавочке и решим, воевать нам или покончить дело миром. Согласен? Чем угодно поклянусь, что будем соблюдать перемирие, – и от тебя того же ожидаем. Что скажешь?

– И Сумеречным Миром поклянешься? – усмехнулся Тарик. – Полной вашей клятвой?

– И это знаешь? – посмотрела старуха без насмешки, скорее с уважением. – Ну да, ты же «Трактат» читал, и, я так понимаю, очень прилежно для своих годочков... Признаю: ты уже не сопляк, с тобой, если дойдет до дела, драться нужно всерьез...

Она переменилась в одночасье, напрочь исчезла прежняя личина простоватой старушки. Рядом с Тариком – вот только руку протяни и дотронешься – сидел умный, хитрый и коварный враг...

Выпрямившись, старуха произнесла строго и серьезно:

– Не пришиб, не то что иные злые сорванцы. Куда тебе недрогнувшей рукой старушку убить...

– Однако ж смог кое-кому ухо отхватить...

– Так это у тебя случайно вышло, махнул ножичком наугад. Чтоб человека убить обдуманно и хладнокровно, особое побуждение души нужно, а ему у тебя взяться неоткуда. Или спорить будешь?

– Не буду, – сказал Тарик (разговор этот очень уж напоминал беседу отважного Школяра Кимбольта с черным колдуном из «Бесовских тропинок», и это прибавляло уверенности – ведь Школяр словесный поединок выиграл). – Ас чего ты взяла, что я буду убивать тебя сам? И пытаться не буду, знаю, что не получится. Но я ведь не дитя малое. Найдутся у меня взрослые друзья, и уж у них-то рука не дрогнет ведьму прямиком к Врагу Человеческому отправить. Слышала, может, про такой забубенный народ – портовых грузалей? Уж они-то через одного с ножом управляются ловчее, чем с ложкой. И дворяне есть в добрых знакомых. А для дворянина ведьму шпагой проткнуть – славный поступок и святое дело. Ты ж, я так понимаю, из своего змеиного гнезда, – он кивком показал на ее дом, – долго еще не уберешься? Ну вот, какая там череда, после первой же гнусности в сердце схлопочешь железо или серебро. И еще... – Он собрал всю силу воли и улыбнулся широко, весело. – Точно ли ты знаешь, что у моих гербовых знакомых нет друзей и приятельства в Гончих Создателя? А уж у них-то найдется о чем с тобой душевно побеседовать...

– Гончим, Таричек, твердые доказательства нужны! – Но Тарик с радостью отметил, что ее голос легонечко дрогнул. – А у тебя их нету...

– Поищу, – сказал Тарик как мог увереннее. – Гончие Создателя – это на крайний случай. Достаточно будет и тех, про кого я сначала говорил. И шпаги у них найдутся, и ножи, и решимости хватит прикончить нечистую силу...

– Ну ты и скажешь, Таричек! – Казалось, улыбочка у нее вымученная. – Клянусь Сумеречным Миром, цветком баралей-ника и туманными дорогами, что мы будем соблюдать перемирие и за эти шесть дней ничего против тебя не предпримем. Ну как, ты доволен ?

– Доволен, – кивнул Тарик.

– Все в точности?

– В точности.

– Вот с тебя я никаких клятв не беру, – усмехнулась старуха. – Не из душевного благородства или доверчивости – нет в моей натуре, сознаюсь, ни того ни другого. Из голого расчета. Ты в лучшем положении, паршивец этакий, уж прости на худом слове – я это не ради оскорбления, а из некоторого восхищения: востер оказался не по годам, поначалу я тебя за глупенького соплячка держала... Ну что ж, умный человек свои ошибки вовремя признает и на них учится, главное – вовремя обнаружить и исправить ошибку, тогда дела и не испортишь... Ты в лучшем положении, Тарик. У тебя, к выгоде твоей, нет алмазных клятв, которых ты не можешь нарушить. Остается полагаться лишь на твое благоразумие и здравый смысл – и того и другого у тебя, признаю, хватает...

– Приятно слышать, – усмехнулся Тарик. – Знаешь, что мне здравый смысл подсказывает? Что ты клятву произнесла правильно, но оставила в ней на всякий случай лазейку...

Ее глаза на миг сузились так, словно она смотрела поверх ружейного ствола, прицеливалась – и не могла допустить промаха. Потом она процедила:

– А ты хваток...

– Жизнь заставляет, когда с ясного неба на голову нежданно-негаданно такое вот сваливается... – усмехнулся Тарик еще шире. – Ну как, дашь полную клятву, без лазейки? Сама ведь распрекрасно знаешь, где оставила лазейку... Ведь знаешь?

– Поймал, признаю... – Она отнюдь не выглядела пристыженной.

– Так как же? – требовательно спросил Тарик.

– Ладно, – ответила старуха без малейшего промедления. – Не собираюсь я тебя обманывать, а лазейки при даче клятвы – дело обычное и ничуть не порицаемое... Изволь. Клянусь Сумеречным Миром, цветком баралейника и туманными дорогами, что мы будем соблюдать перемирие и за эти шесть дней ничего не предпримем ни против тебя, ни против тех, кого я упомянула в разговоре. Доволен ?

– Вполне, – сказал Тарик. – Слово в слово, как надлежит...

– Вижу, хорошо ты изучил «Трактат о нечистой силе»... А известно ли тебе, как кончил его сочинитель?

– Нет, – признался Тарик.

– Плохо он кончил и печально... Полюбопытствуй как-нибудь у знающих людей – глядишь, и призадумаешься! А теперь... Почему бы и тебе не дать такое же честное слово? Полное? Это тебя не обязывает так, как меня, но ведь наверняка знаешь: к человеку, который нарушил честное слово, отношение известное, он душу немного запачкает и сможет ждать весьма неполитесного обращения... Так как же?

Ну что же, он не собирался честное слово нарушать – хотя нарушение его, данного черным, душу, по заверению отца Миха-лика, ничуть не пачкает. Тут другое: Тарик попросту не знал, кто еще, помимо старухи, замешан в грязной игре, и, соответственно, ничего не мог против них предпринять, даже если бы желал и был в силах. А потому он немедля произнес:

– Даю честное слово, что мы будем соблюдать перемирие и за эти шесть дней ничего не предпримем ни против тебя, ни против твоих сокомпанейцев. Довольна?

– Вполне. – Она встала. – Что же, подумай как следует...

И неспешно ушла в дом – да что там: прошествовала, можно выразиться, величаво. Явно для того, чтобы Тарик понял: она не отступила, она с достоинством удалилась после завершения переговоров, которые провели две равноправные стороны...

Тарик остался сидеть, он и в самом деле погрузился в раздумья, но отнюдь не о том, принимать ли предложение старухи, вовсе даже наоборот...

Итак, впереди целых шесть спокойных дней. Всего шесть – он ведь до сих пор не знал, что ему предпринять для полной и окончательной победы. Но ничуть не сомневался, что и против него те, кого упомянула клятая старуха, ничего не предпримут. Неизвестно, почему так обстоит, но клятву, которую принесла старуха, не нарушит и в самом малом ни один черный, иначе плохо ему придется. «Трактат о нечистой силе» повествует, что на сей счет есть разные мнения: то ли нарушителя испепелит упавший с ясного неба огонь, то ли он умрет на месте, лишившись дыхания, то ли его настигнет что-то не менее смертельное – моментально и неотвратимо. Полагают, так постановлено Создателем, но о точной причине не упоминали и Святые, а потому книжники-богословы и не пытались гадать, ибо многие установления Создателя неисповедимы и скрыты от человека...

Также непонятно, зачем старуха потребовала полное честное слово, касавшееся не только ее, но и ее сокомпанейцев. Из тяги к соблюдению всех формальностей? Или считает, что Тарик может уже знать кого-то из сокомпанейцев? Если верно второе – это означает, что кто-то из них совсем близко и что Тарик может узнать, кто это такой...

Выход один: не откладывая провести в жизнь задуманное. Иначе начнется бесовская заварушка и придется защищаться без всякой надежды ударить в ответ – при том, что плохо представляешь, как защищаться и кого привлечь в соратники. А пока...

Тарик встал и быстрым шагом направился дальше по улице Серебряного Волка.

Как он и рассчитывал, отыскал Дальперика очень быстро. Без особых церемоний поднял за шиворот с корточек, отвел в сторонку и тихонько дал наставления. Правда, гомонящие приятели Дальперика, сидевшие на корточках над землей, расчерченной для какой-то полузабытой Тариком игры, пришли в такой азарт, чтс и внимания не обратили на изъятие своего коновода.

Как он и рассчитывал, Дальперик принял поручение с восторгом и никаких объяснений не потребовал, как не требовал их в свое время Недоросль Тарик, старательно исполняя поручения старших к которым хотел попасть в Приписные, – и вскоре попал.

Тарик направился домой повеселевший – он сделал все, что былс в его силах. Вскоре его обогнали Дальперик и двое его закадычные друзей, слушавшихся его прямо как ватажника и тоже стремившихся в Приписные. Тарик улыбнулся им вслед. Все обстояло распрекрасно, Старуха ничего не заподозрит: на обширном лугу, подступившем к Околице, что ни день от рассвета до заката играют Недоросли А когда она выйдет из дома, троица, сменяя друг друга, последует за ней. У них, как у всех их годовичков, накоплен немаленький опыт искусного выслеживания – либо наблюдают за ищущими уединения парочками, либо, как сейчас, выполняют поручения старших, о сути которых те им обычно не сообщают.

В том, что старуха или ее служанка непременно выйдут вскорости из дома, Тарик не сомневался. Любой бы так поступил на ее месте при таком раскладе событий – она поспешит доложиться загадочному старшому о беседе с Тариком, обсудит с ним беседу, наверняка наставлений попросит. Сноситься меж собой на расстоянии черные не умеют. Водились среди них в прежние времена и такие умельцы, но повывелись, а может, и повывели их. Ну, а к кому она пойдет, Недоросли будут знать точно. И уж им-то ведьма глаз не отведет, как она это проделала с грузалями в порту. Ни за что не отведет. Давно и распрекрасно известно: на Малышей и Недорослей обоего пола никакие поганые умения черных не действуют. Станут действовать, когда у мальчишек и девчонок вырастут волосья в известных местах и у девчонок настанут кровяные дни, а у мальчишек произойдет

первое истечение «эликсира любви». Таково одно из нерушимых установлений Создателя, и это все знают...

А если зрить в корень и предаваться словесному крючкотворству, Тарик ни в малейшей степени не нарушил честное слово: то, что Недоросли проследят за старой ведьмой, строго говоря, не есть направленное против нее действие. Отыскалась лазеечка, вот и все...

...К дому Тами Тарик подошел в самую пору – за минутку до колокола – в лучшей своей одежде, умытый и причесанный, даже чуть спрыснувшись с разрешения папани его духовитой водой. В другое время родители не обошлись бы без беззлобных шуточек, прекрасно понимая, что это приготовления к свиданке, но сейчас им было не до того: оба сами собирались на пляски, папаня крутился перед большим зеркалом в новом кармазинном кафтане, а маманя наряжалась и наводила красоту, затворившись в спальне, и Тарик так и ушел, ее не увидев.

Лютый, лежавший у калитки, смерил его бдительным взглядом и, едва отзвучал колокол, означавший, что до плясок осталась четверть часа, вскочил, подбежал к крылечку и яростно завертел хвостом – ну понятно, слух у собак гораздо острее человеческого, и пес услышал шаги хозяйки в прихожей...

На крылечке появилась Тами, сбежала по четырем ступенькам и, цокая каблучками по каменным плитам дорожки, направилась к калитке.

Тарик обратился в каменный столб. На его взгляд – и наверняка на всякий мужской – она была ослепительна: платье из вишневого аксамита с серебряной вышивкой и политесным для ее годочков вырезом, приманчиво, самую чуточку приоткрывавшим прелести (оставим именование «яблочки» для просторечия), тремя синими воланами на короткой юбке колокольчиком, пышными рукавами с серебряными застежками и серебряным пояском из чеканных овальных бляшек. Туфельки под цвет платья, с каблучками серебряного цвета. Волосы неведомыми женскими ухищрениями стали гораздо пышнее. Глаза умело подведены, на лбу серебряный

обруч с затейливыми зубцами и большим смарагдом (конечно же, обманкой – племянница гаральянского Егеря может позволить себе серебро, но никак не смарагд величиной с ноготь большого пальца взрослого мужчины, – однако обманкой искусной работы, выглядевшей натуральным самоцветом), по-книжному такое украшение называется «диадема». Губы тронуты сиреневой помадой, выделившей каждую нежную морщинку... Поверить невозможно, что эта красавица, сущая лесная фея или сказочная принцесса, пару часов назад стояла перед ним на коленках в Королевском Приюте Любви на мосту Птицы Инотали и увлеченно творила то, что он испытал впервые в жизни наяву!

Как умеют все красивые девчонки, Тами приняла вид самый невинный и благолепный, ресницы не дрогнули под восхищенным взглядом Тарика. Как ни в чем не бывало взяла его за руку.

– Пойдем?

И они пошли к Плясовой посреди улицы Серебряного Волка – в такие вечера запрещен проезд повозкам и всадникам, будь они сто раз дворянами (эта старинная уличная вольность не распространяется только на короля, да и то едущего в одиночестве, – но такого не помнят и старики). Уицу во всю ширь заполняли здешние обитатели, и стар и млад, а со стороны близкой Аксамитной таким же широким потоком подходили пришлые, и никто особенно не спешил, времени в запасе оставалось еще достаточно. Никто, конечно, не таращился на Тарика с очаровательной спутницей прямо – это было бы неполитесно, – но быстрых любопытных взглядов украдкой было преизрядно, отчего Тарик был потаенно горд: то, что он открыто шагал с девчонкой и держал ее за руку, многое означало, и, вернувшись по домам, все будут это обсуждать перед отходом ко сну – в большинстве домов добродушно, как очередную уличную новость, а язвительных сплетников, как обычно, окажется слишком мало, и не надо обращать на них внимания, не стоят они того...

Впереди обнаружилась примечательная парочка, моментально узнанная Тариком со спины: Титор Долговяз и его дебелая супружница, раза в два пошире муженька и на полголовы выше. Вот кому

стоило мысленно посочувствовать по-мужски (ведь сегодня Тарик станет мужчиной!) – сам Долговяз плясок терпеть не мог, а вот супружница, несмотря на годочки и сложение осадной башни, обожала и не пропускала ни одной, тем более праздничной, и вытаскивала на них муженька (как достоверно известно, под угрозой тумаков и затрещин). Трезвехонек, бедолага! По давным-давно поставленному им для себя обычаю, ему еще пару дней предстояло провести в винном веселье, но ради плясок супружница с утра приводила его в трезвость ведрами холоднющей воды, лекарскими снадобьями, огуречным и капустным рассолами – и выплясывал он старательно, чтобы не быть по возвращении домой подвергнутым порицанию теми же незатейливыми способами. Если супружница останется им довольна, то отдаст ключ от шкафа, где заперла все бутылки, и позволит до утра наверстывать на кухне – только без терзания струн и песен, в совершеннейшей тишине...

Конечно же, с родителями шла и Альфия – в отличие от них особо нетерпеливо, то и дело опережая матушку на шаг, и всякий раз та дочку одергивала, шепотом наставляя идти чинно, политесно. Радостное нетерпение Альфии понять можно: никто, кроме ватажки, не знает, что она встречается с Байли, а то, что она протанцует с ним весь вечер, ни малейших подозрений не вызовет: родители самонадеянно полагают доченьку цветом непорочности и о тех вольностях, что она позволяет Байли, ведать не ведают, иначе удар бы обоих на месте хватил...

Недорослей внутрь не пускали, и они толпились у ворот – так, чтобы никому не загораживать дорогу. Еще издали Тарик высмотрел среди них нетерпеливо притопывавшего Дальперика и сказал Тами как мог беззаботнее:

– Подожди чуток, я на минуточку...

Тами покладисто выпустила его руку, и Тарик направился к верному оруженосцу, предусмотрительно отступившему в сторонку, где не было лишних ушей, – впрочем, никто не обращал на них внимания, спеша с обычным легоньким радостным возбуждением, всегда охватывавшим любого в последние перед плясками минуты.

– Она, и точно, вскорости вышла, – тихонько, отменно, как всякий раз, доложил Дальперик, с некоторых пор прилежно освоивший ремесло сыщика. – Пошла прямиком на Аксамитную, а оттуда по Гончарному переулку на Кружевную. Там зашла в дом с нумером... – Он носком ботинка начертил в пыли большие корявые циферки, крайне напоминавшие 47, и, когда убедился, что Тарик их понял, продолжал: – Как к себе домой зашла, не стучалась и не звонила, а собаки там так и не показалось. Долгонько там пробыла. Часов у меня нет, откуда? Но я, как ты учил, стал читать в уме неспешно «Поучение благочестивому богомольцу», я его наизусть знаю – батенька давно заставил дюжину главных молитв заучить, он у меня каждый год ходит на богомолье к могиле святого Морефи и говорит, что в грядущем году меня возьмет. Получилось вот столько и еще половиночка...

Он показал оттопыренные пальцы – полную пятерню на правой, а на левой – три пальца и полусогнутый указательный. Тарик быстренько прикинул: восемь неспешно прочитанных «Поучений» – примерно около получаса. Достаточно времени, чтобы обстоятельно посоветоваться.

– А потом?

– Потом она вышла, очень довольная на вид, повеселевшая, будто ее там златом одарили. И тем же путем вернулась на нашу улицу, а там зашла в нумер... – Он стер подошвой прежние циферки и начертил другие, в которых легко угадывалось 39. – Туда тоже вошла как к себе домой, без оповещения. Только там пробыла гораздо меньше, всего-то... – Он показал два отогнутых пальца и один чуть-чуть скрюченный. – А оттуда пошла прямиком к себе домой, и из трубы дым пошел, будто стали ужин готовить. Как ты и велел, мы еще караулили, пока не зазвонил колокол к пляскам, а потом ушли.

– Она вас не заметила?

– Вот уж точно нет, – убежденно сказал Дальперик. – Ни разу не оглянулась, так уверенно шла что туда, что назад... И знаешь что, Тарик? Вокруг нее все время что-то странное маячило. Никогда

такого раньше не видел. Будто высокий такой колпак из желтых гнилушечек, какие в лесу бывают на трухлявых пнях, с головой ее покрывавший, только не как попало эти гнилушечки были разбросаны, а как-то так в порядке, как бы объяснить... – Он с беспомощным видом поводил руками в воздухе, явно не находя слов. – Как-то правильно, будто узором...

Тарик с ходу припомнил совсем недавнюю загадочную сцену в порту – старуха в укромном месте встретилась с матросом с «Яганы», передавшим ей какой-то пакет, и грузали их не видели, только он один, а еще там было...

– Постой! – Он поднял ладонь, оборвав манипуляции все еще подыскивавшего нужные слова Дальперика. – Ты рыбацкую сеть видел когда-нибудь?

– Что я, совсем младенчик? – даже с некоторой обидой ответил Дальперик. – Сто раз видел на картинках, когда маменька сказки мне читала. Она сейчас больше младшему братцу читает, но я тоже слушаю и картинки смотрю. Вот вчера только видел в сказке про рыбака, который на речке забросил сеть и вытянул зачарованный сундук, а в том сундуке...

– Сундук нам без надобности, – нетерпеливо сказал Тарик.

– Так что сети я видывал...

– Тогда представь, – сказал Тарик, – колпак этот состоит как бы из рыбацкой сети, только совершенно невидимой глазу, и гнилушки тускло светят в тех местах, где нити пересекаются... Похоже?

– Один в один! – воскликнул Дальперик.

Не стоило и ломать голову, все ясно: как и в порту, старая ведьма не хотела по каким-то своим соображениям, чтобы ее видели входящей в те дома, вот и отвела глаза – то ли забыла, то ли не приняла в расчет, что ее будут выслеживать именно Недоросли, которым глаз не заморочишь...

Оглянувшись, Тарик ощутил жгучее недовольство: возле Тами объявился Бабрат, что-то ей плел с пакостной улыбочкой. А Тами на высоте: откровенно отвернулась, держится так, словно никакого Бабрата тут и нету вовсе...

– Молодец, – сказал Тарик. – Постарайся быть под рукой, вдруг еще понадобишься...

– Росказ!²² – воскликнул Дальперик. – Тарик, а расскажешь потом, что это за чудасии?

– Когда будешь полностью достоин доверия, – сказал Тарик, сделав значительное лицо.

Повернулся и направился к Тами. Очутившись рядом, сказал Бабрату не враждебно, но холодно:

– Бабрат, что ж ты бросил свою ватажку? Вон они стоят, все четверо, тебя дожидаются...

– Ух ты, а я и не заметил! – выпучил Бабрат глаза в притворном удивлении.

Сговорчиво отвернулся и пошел к своим.

– Ну, наговорился? – спросила Тами без особого недовольства. – Что за срочные дела на плясках? У вас был такой загадочный вид, руками виртуозили, словно заговорщики из голой книжки...

– Потом расскажу, – сказал Тарик как мог небрежнее. – Ты тут тоже, я вижу, не в одиночестве скучала?

– Ну что поделать, если он подошел? – Тами сделала гримаску. – Ужасно неприятный типус. Стал расспрашивать, почему я одна и не буду ли одна на плясках. А при этом... Вроде все политесно говорил, похвалы мне отвешивал, только все время держался на том рубеже, за которым непристойности начинаются. Но претензию объявить не давал повода. Глазами меня натуральным образом жулькал. Тарик, он кто?

– Да так, – сказал Тарик. – С Аксамитной новый житель. Мелкая шелупонька, а строит из себя матерущего лесного разбойника... Пошли?

Следовало поторапливаться: скоро ударит колокол, ворота захлопнутся, и каждого, кто не успеет хотя бы на шаг, на Плясовую уже не пустят, будь он хоть герцог (единственное исключение сделали бы опять-таки для короля, явись он в одиночестве, но такого отроду и не случалось: иные короли хоть переодетыми и появлялись даже

22

«Росказ!» – словечко из военного лексикона, то же, что «Есть!».

на деревенских праздниках с плясками, их всегда сопровождал кто-то из доверенных сподвижников, как Чедара Шестого – маркиз Ансельмо).

Последние парочки и одиночки входили в ворота, и с двух сторон поспешали припозднившиеся, наперечет молодые. Тарик опустил руку в карман, зажал в кулаке две приготовленные монетки. Плата за вход на обычные пляски составляла медный шустак, а праздничные стоили медный полтешок (понятно, что за спутниц платили соплясники¹⁵). Личная казна получала с праздничных плясок неплохой прибыток, о чем жалеть не стоило: денежка из казны шла на разнообразные нужды улицы и ее обитателей, и на уличную казну по старинному праву не мог посягать и самый само-дуристый король – это с казной ратуши иные монархи порой допускали всякие вольности, подкрепленные опять-таки стародавними уложениями...

Широких ворот (ажурных, красиво смастеренных из дубовых дощечек) насчитывалось трое, и перед каждыми стояло большое ведро, расписанное веселыми рожицами, цветами и музыкальными крючками¹⁶, почти доверху полное монетами. Никто в здравом уме не вздумал бы на денежку покуситься, но по старинной традиции у каждого ведра стояли с грозным видом бдительных стражей по два распорядителя – крепкие молодцы, в знак положения украшенные синими бантами с золотой бахромой, приколотыми на груди большими булавками с фигурными головками в виде музыкальных крючков. Распорядитель – чисто почетная роль, исполняемая без всякой платы, и они выбираются жребием, на каждых плясках новые.

Тарик бросил на кучу глухо звякнувшие монеты, и они прошли внутрь. В левом кармане у него лежала еще горсть медных грошей и шустаков – через каждый час устраивают перерыв, к ограде сходятся разносчики (тоже собирающие хорошую денежку) со сладостями и прохладительными напитками, и тут уж положено угощать соплясницу от души.

Добрая половина собравшихся – пришлые, охотно посещавшие Плясовую на улице Серебряного Волка. На Аксамитной тоже поли-тесная, но скромнее, излажена не из дуба, а из тополя, и музыкальный отряд¹⁷ похуже, а цветных фонариков наполовину меньше, да и огненной потехи по окончании не бывает. А на Кружевную люди политесные вообще не ходят, пренебрежительно именуя тамошнюю Плясовую «дрыгалкой»: там вечно толкутся и драчуны со скандалистами, и мелкие шуршалы¹⁸, в поисках заработка шныряют веселые девки подешевле, под полой проносят не только вино, но и водочку, драки каждый вечер, то и дело прибегают Стражники. На Кружевной большей частью обитает народ степенный, давно уже порывающийся закрыть и Плясовую, и таверну «Зеленые рукава», куда тоже сходится отпетый народ, – но их хозяева, извлекающие из обоих заведений хорошую денежку, ухитряются подмазывать и квартальную Стражу, и чиновных ратуши, а потому отбивают все атаки. Но когда-нибудь, люди говорят, обязательно нарвутся – такая же таверна на Радужной, вставшая всем поперек горла, однажды темной ноченькой полыхнула с четырех концов и сгорела дотла, а владелец, получив обережную денежку, убрался куда-то на другой конец города, всерьез опасаясь, что и с ним поступят незатейливо. Теперь на Кружевной ходят разговоры, что не мешало бы перенять опыт Радужной...

Как обычно, с площадки доносились такие звуки, словно там мучили десяток кошек: музыканты в последние минуты отлаживали струны скрипиц и гитарионов, они почему-то любили это делать именно что в последние минуты (скорее всего, чуточку выпендривались, зная, что без них плясок не начать). На них свысока поглядывали те сокомпанейцы, что не нуждались в таком

выпендреже, – флейтисты, трубачи, литаврщик и музыкант с двумя бубнами, увешанными по кругу колокольчиками.

А главный человек здесь, изящный махальщик²⁷ Лайток, стоял у перил площадки с видом гордым и значительным, причитавшимся ему по праву. Ах, как он был величествен и осанист! Прямой, как его палочка, с седой шевелюрой, пребывавшей в живописном беспорядке (у людей его почтенного ремесла так и водится), в саркаре²⁸ из лучшего сукна с тремя орденами справа и слева, в белоснежной рубашке с кружевными манжетами, скрывавшими ладони до середины, и с пышным кружевным нагрудником в несколько ярусов. Выбрит так безукоризненно, словно волосья на лице у него так никогда и не выросли. Зрелище!