Текст книги "Зачарованное озеро (СИ)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

с мелкой вполне может разделаться, а уж если сгребет «пропащую душу» так, что она его не успеет достать острым железом, – клочки полетят. Вот Лютый и почуял кого-то такого, поблизости шатавшегося. Окажись это мелкая нечисть или ее прислужник, выпусти его за калитку – вмиг догнал бы и придушил, да и с нечистью посильнее постарался бы подраться, пока не победил бы или не упал мертвым... Ярчуки не умеют отступать и бояться... Понял или что-то добавить?

– Да все ясно и понятно, – сказал Тарик. – И ведь ни один сочинитель жутиков про ярчуков не писал, даже сам Стайвен Канг, даром что себя королем жутиков величает...

– Ничего странного. Ярчуков очень мало осталось, только в Гаральяне. Правда, я слышала, что в иных далеких землях они тоже есть, но в очень уж далеких, никто толком не знает... Куда ты смотришь?

– Этот кинжал...

– Вот теперь самое время перейти к кинжалу... Только начать придется издалека... Мой родственник по отцу был кабораль.

Каборали – это люди, сделавшие своим ремеслом охоту за «пропащими душами» и нечистой силой. Для этого не нужно никаких особых способностей или редкого дара – одно особое состояние души и склад характера. Каборали гибнут редко: есть в них что-то такое, перешибающее нечисть... Но не всегда так хорошо кончается. Например, ежели на кабораля нападут человек двадцать самых обыкновенных разбойников с самыми обыкновенными шпагами, он может и не победить – мало кто из каборалей владеет искусством драться не оружием и не руками. А нанять разбойников может ведь и нечистая сила, на ней не написано, кто она такая есть. Умные разбойники стараются с нечистой силой не связываться, но не всегда и распознаешь. А самые отпетые и с нечистой силой водятся, даже зная, кто она такая: полагают, что душа у них и так загублена, так что можно наплевать на лишний грех...

– Читал я и об этом, – сказал Тарик. – Смотри-ка: оказывается, иные сочинители жутиков много из жизни берут, Стайвена Канга взять...

– А ты думал... Самые ловкие как раз из жизни... Так вот. Мой родственник погиб, продолжателей не осталось (это у Цеховых ремесло передается по наследству, а у каборалей – очень редко). У дяди остались его книги, гаспада – это такая шпага против нечисти с серебряным клинком, крашенным под сталь или лазор. И кинжал. Гаспада стоит в шкафу у дяди, а кинжал он отдал мне. Это гэлэнч – тоже особый кинжал от нечистой силы. Когда Лютый залаял особенным образом, я и вспомнила... Если бы эта нечисть сунулась сюда, ей бы крепко не поздоровилось...

– Это точно, – сказал Тарик. – По себе знаю, приходилось совсем недавно в ход пускать...

– Таричек! – Тами округлила глаза. – А как это тебя угораздило? На вашей тихой улице...

– А она, сколько себя помню, и была насчет этого спокойная и тихая, – не без грусти о прошлой беспечальной жизни сказал Тарик. – Но вот нежданно-негаданно...

Его словно прорвало: порой излишне торопясь и горячась, порой перескакивая с одного на другое, он выложил все. Как оказалось, что он может видеть в небе колдовские цветы баралейника. Как по соседству появилась милейшая обаятельная старушка, как ночью она в облике пантерки заявилась за бляшкой (и о находке бляшки в Серой Крепости), как вышло, что она лишилась уха, и что было потом. Рассказал о погибшем орешнике, о мертвых голубях, о встрече старухи в порту с моряком, о том, как Дальперик проследил ее до Кружевной, а потом и до тридцать девятого нумера на улице Серебряного Волка. Все рассказал. И о внезапно открывшемся у него умении делать стены невидимыми и наблюдать, что делается и что говорится внутри... Об одном только умолчал: как подглядывал за родителями в спальне – стыдноватым показалось в таком признаваться. Тами слушала едва ли не завороженно, ни разу не перебила

и не задала ни одного вопроса, так что рассказ лился легко, как быстрый ручей, без запинки.

– Вот такие дела стали твориться на нашей улице, – сказал Тарик. – Ну а на Плясовой ты была самолично. Я шел к тебе уже потемну, но уверен: цветок баралейника все еще над ней висит и еще пару дней висеть будет... Что скажешь?

– Дай подумать... – протянула Тами с озабоченным лицом.

Нельзя сказать, что она погрузилась в раздумья так уж надолго, но

заняли они не минутку и не две. Чтобы ей не мешать, Тарик старательно смотрел в сторону на высокое спокойное пламя свечи. Правду писали в какой-то книжке, что это зрелище чуточку завораживает. Ему было покойно и легко, словно вышел из церкви после очищения души, – он больше не держал это в себе, избавился от тяжкой ноши, к тому же Тами, оказалось, кое-что в этом понимала...

– Ну что же... – произнесла наконец Тами, и Тарик нетерпеливо повернулся к ней. – Вот, значит, какие дела тут потаенно творятся... Очень любопытно было бы посмотреть твой кинжал, это наверняка гэлэнч, ты его очень точно описал...

– Хоть завтра, – обрадованно сказал Тарик. – Значит, тот, у кого брат кинжал... забрал, был тоже кабораль?

– Вот это совсем необязательно, – сказала Тами. – Мог просто где-то раздобыть обычным образом и носить, не зная, что у него на поясе. Такое бывало. А может, и кабораль – они не только в Гаральяне есть... Что ты вскинулся?

– Да только сейчас вспомнил... У Канга в «Серебряной дороге» самый натуральный кабораль есть, только там он зовется кобар...

– А он берет деньги за свою работу?

– Нет, что ты, – сказал Тарик. – Наоборот, он часто повторяет, что уничтожает нечисть по велению души и брать за это деньги грешно.

– Тогда Стайвен Канг – верхогляд, – сказала Тами уверенно. – Что-то немножко слышал, но не копал глубоко. По велению души действует как раз кабораль, не возьмет и медного гроша. А кобар как раз и старается ради денег, иногда больших. Это совсем не означает, что к нему относятся плохо и считают его ниже и хуже кабораля: принято думать, что любое изничтожение нечистой силы – благое дело, какие бы побуждения человеком ни двигали. Ладно, это сейчас и неважно. Значит, у тебя по соседству живет ведьма... Ты не думал, что это она все устроила? Все, после чего появлялся в небе цветок баралейника?

– Еще как думал, – сказал Тарик. – Очень уж примечательно, не похоже на совпадение: едва она появилась, начались напасти. И вот что еще... Если взглянуть шире, все это не принесло большого вреда. Дядюшка Ратим выправится, хотя ему придется тяжеленько: он не стал, хоть и предлагали, записывать голубей в обережном доме. Сказал, что птицеводством он занимается лет тридцать, и никаких летучих хворей не случалось. А если какая все же объявится, он опытным глазом быстренько определит больных птичек и примет нужные меры. А обережникам за запись каждый год нужно платить. Он не предвидел черного колдовства, да и кто бы о нем думал? Последний раз у нас ведьма завелась, когда мои родители еще Малышами были! Плясовая... Очень грустно, что погибли два человека и несколько покалечились, но это не ужасный вред. В церкви не случилось пожара, какой иногда бывает от молний, только сбило Символ Создателя и разметало немного черепицы. Говорят, уже завтра починят. Ну а орешник – вовсе уж мелкая пакость. А вот зачем она прицепилась к этой бляшке – этого в толк не возьму. У тебя нет догадок?

– Никаких, – пожала Тами круглыми обнаженными плечами. – Что-то кажется мне, что бляшка тут как бы в стороне, можно отложить на потом...

– Мне вот тоже так кажется, – кивнул Тарик. – Как-то бляшка не сочетается со всем остальным. Нет, конечно, бляшка ей очень нужна, раз она обещает кучу золота – и, очень похоже, настоящего, хочет уладить дело миром, потому что силком забрать или выкрасть почему-то не может. Но это не самое важное. Ежели она не остановится, может учинить пакость и посерьезнее. А она не остановится. Я читал в одной умной книге: ведьмы частенько

вынуждены пакостить. Как-то так они устроены. Зло их переполняет, как огородную бочку при ливне, и, если они его куда-нибудь не сбросят, их начнет страшно корежить, даже по стенам и потолку крутить. В деревне им легче: могут уйти в чащобу и свалить пару деревьев, рыбу в озере уморить, забор соседский повалить, валун на пустоши передвинуть на худой конец, да много чего еще. А в городе им тяжелее приходится, некуда злую силу сбросить. Вот и хватаются за первое, что подвернется. Толковая книга. Называется...

– «Трактат о нечистой силе», – просто сказала Тами. – Я читала, а что?

– Ты?! – Тарик уставился на нее в нешуточном изумлении.

– Ну да. И даже перечитывала! – Тами смешливо уставилась на него, чуточку хмельная и оттого еще более прекрасная. – А что тебя так удивляет?

– Да ничего...

– Врешь ведь, – убежденно сказала Тами. – Я уже немножко научилась тебя понимать. Ты всерьез удивился...

– Да понимаешь... – сказал Тарик чуть пристыженно. – Я привык, что красивые девчонки читают только голые книжки про любовь. А за умные, ученые садятся только страшилки, которых мальчишки стороной обходят, вот им и надо себя чем-то занять... – И торопливо добавил: – Я понимаю: в Гаральяне по-другому!

– Все немножко по-другому, – сказала Тами. – Ив Гаральяне, и в Арелате иногда находятся и красивые девушки, что читают умные книги, – она лукаво улыбнулась, – и это им ничуть не мешает сплошь и рядом вести себя так, как красивым девушкам и свойственно. У них к тому бывают самые разные причины... Об этом можно рассказывать долго, но сейчас это совершенно неважно. Когда найдется время на посторонние разговоры, расскажу, если тебе будет любопытно и не покажется скучным. А со мной было так... Когда я начала учиться, сложилась ватажка, мальчишки и девчонки стали читать умные книги... – Она смотрела с хмельным лукавством. – И это нам нисколечко не мешало проводить время так, как те, кто кожаных книг не читает... А иногда и помогало. Когда девчонки

соперничали из-за мальчика, та, что поумнее, читала те же кожаные книги, что и он, заводила о них разговоры, и мальчик именно к ней проникался интересом – ну, а потом шло как всегда, уже без книжных знаний... А когда мой родственник погиб, после него остались книги, и я уже в ученических годочках стала их читать – хотелось знать, за что он погиб... Там был и « Тр актат»...

– Понятно, – сказал Тарик. – Может, ты знаешь, что с написавшим приключилось? Очень уж ехидно старая ведьма мне советовала полюбопытствовать, как он кончил, пакостная у нее была ухмылочка... Огге Галадар...

– Смаут Темпеш, – сказала Тами. – Так его по-настоящему звали, а Огге Галадар – придуманное имя для книги, так и обычные сочинители порой поступают, берут придуманные имена. А ведь он был еще и Гончим Создателя, а у них частенько несколько имен... Он погиб, вернее говоря, его убили черные на лесной дороге. И даже не пытались свалить это на разбойников – когда его нашли то ли проезжие, то ли смолокуры, у молоденького деревца была отрублена верхушка, и голова Галадара насажена на нее, как на кол... И кошелек с денежкой остался при нем, как и все остальное. Это был вызов. Их так и не нашли, хотя искали усердно. А в Арелате в ту же ночь вспыхнул и дотла сгорел его домик, и это уж точно не совпадение – Темпеш писал второй трактат: о том, как бороться с нечистой силой. Похожие книги писали и до него, но Темпеш, по отзывам знающих людей, превзошел бы всех – и опыт предшественников изложил, и прибавил то, что знал сам, то, чего в книгах до него не было. Все сгорело. А в общем, это старые дела. Лучше поговорим о том, что сейчас и рядом... Как ты дальше намерен поступать?

– Буду драться, – сказал Тарик (это было не упрямство, а решимость). – Она не мне вредит, мне-то как раз она ничего не сделала. Она всерьез пакостит улице Серебряного Волка, жившей спокойно, а уж за свою улицу я буду драться, и не только я, ватажка тоже. И коли уж у нас завелась эта зловредная старуха...

Он осекся. И не сразу продолжил:

– То-то дергунчик Ягуф говорил о шайке, а я поначалу забыл... Они же шайка. Тот, из тридцать девятого нумера, и этот, с Кружевной. Точно, шайка. Говорят же, что дергунчиков надо слушать со всем вниманием. Иногда они плетут совершеннейшую чушь, а порой говорят очень толковые и дельные вещи – только излагают так, что не всегда их и понимают, свысока к ним относятся... Здесь шайка!

– Очень похоже, – кивнула Тами. – Ковен. Это такая шайка черных наподобие разбойничьих, только не в пример опаснее. Ты, сдается мне, правильно догадался. Они, неизвестно почему, всегда сбиваются в неделимое число: три, пять, семь... Главный на Кружевной дал распоряжения, а старуха их передала этому, из тридцать девятого, такой же мелкоте... Ничего, мы будем драться...

– Мы?

– А как ты думаешь? – На сей раз она сощурилась не лукаво, а строго. – Думаешь, я останусь в стороне? Плохо ты знаешь гаральянцев...

– Это ж опасно...

– Вот спасибочки, просветил! – фыркнула Тами. – А без тебя я бы ни за что не догадалась! Или ты думаешь, я гожусь только на то, чтоб постельку с тобой мять?

– Да что ты, – Тарик признался честно: – Просто... я буду за тебя тревожиться, ты все-таки девчонка...

– Ага, а когда ты все выложишь на ватажке, ваша Данка-Пантерка отойдет в сторонку?

– Да нет, не та натура...

– А чем я хуже? У меня, в отличие от вашей Данки, есть свой счет. За родственника. И коли уж выпал случай отомстить черным, в сторонке не останусь. Таричек, я не садовый цветочек. Видел же, как я управляюсь с лошадьми и с луком. Кстати, лук тоже хорош против нечисти – нужно только знать, какие стрелы брать, а я знаю... А что до тревоги... Все будут тревожиться за всех, иногда это не мешает, а, наоборот, здорово помогает. Ну как, согласен, что я дерусь вместе с вами?

– Согласен, – сказал Тарик, мысленно тяжко вздохнув.

– Чудо ты мое! – Тами мимолетно поцеловала его в щеку. – Признаю твою власть командира и присягаю, что буду повиноваться твоим приказам без всякого своеволия... Тарик, а ты уже подумал, с чего начать? Это ведь не на драную кошку, таскающую со двора цыплят, охотиться...

Он рассказал о своей задумке – не так уж много времени отняло.

– Молодец, – почти не раздумывая сказала Тами. – Толково придумано, правда. Я завтра как следует подумаю, чем тебе помочь, – мы с дядей ехали в Арелат как раз по Королевскому Шляху, так что я кое-что усвоила насчет тамошних порядков и платы... Ну что же, будем драться, нас теперь шестеро – благоприятное число. Ну что, вроде бы мы все обговорили? Можно и вина выпить за успех и победу. И вспомнить, что до утра еще очень далеко...

...Выйдя из калитки мимо скупо махнувшего хвостищем ярчука Лютого, Тарик задержался у забора, откровенно залюбовавшись тем, что видел вокруг. Уже рассвело, но улица Серебряного Волка еще не проснулась и не занялась мирными ежедневными делами. Только пекарня дядюшки Данитана дымила трубой – как все хорошие пекари, он пробудился ни свет ни заря и встал к печи с Подмастерьем-сыном. Когда, вскоре после утреннего колокола, хозяйки пойдут в его лавку, хлеб и булки там будут свежайшие.

Небо безоблачное, мир, казалось, только что сотворен Создателем: он чист, свеж и ярок. Листва на деревьях, цветы в палисадниках и те, что растут дикими на улице, пестреют многоцветьем красок – даже жаль, что худог Гаспер их не рисует...

Тарик неторопливо пошел по улице. Тело переполняла приятная усталость, но Тарика словно несли невидимые крылья, и некому было посмеяться над его широкой улыбкой, очень даже возможно, чуточку глуповатой.

Что ж, тому были причины. Он стал мужчиной, у него теперь есть женщина, в эту ночь дважды достигшая небес. Плохо только, что на родную улицу нежданно вторглось и свило целых два змеиных гнезда черное зло – но сражения еще не было, так что в приливе

( ЛАВА 7 • ПЕЧАЛЬНЫЙ ВЕЧЕР И ВОЛШЕБНАЯ НОЧЬ 249 О

азартной бодрости будем надеяться на победу, не стоит заранее опускать руки. Шесть – ив самом деле благоприятное число...

Он знал непреложно: с теребеньками покончено навсегда. Как и с надзиранием за родительской спальней – он стал другим, перерос кое-какие прежние занятия...

Увидел издали: несмотря на ранний час, на Плясовой людно. У ворот стоит шарабан, запряженный сытой серой лошадкой, а возле кучи обломков что-то объясняет, помогая себе скупыми жестами, молодой Анжинер при полном своем наряде: короткая черная епанча и черный берет, по нижнему краю украшенный каймой из маленьких циркулюсов. Его внимательно слушают Старейшина и все три Старшины – ага, спозаранку озаботились и, надо полагать, заплатили Анжинеру хорошо, ежели он приехал в такую рань. У ворот не просто стоит, а откровенно мается Хорек со своей дурацкой галабардой: поник, понурился, явно уже сообразив своими куриными мозгами, что рухнули его надежды надуть очередной пузырь...

Тарик ухмыльнулся и пошел дальше. Редко-редко на него побре-хивали собаки – сонные, задрыхли к утру...

Жизнь казалась прекрасной.

Глава 8

НА БЕРЕГУ СПОКОЙНОЙ РЕКИ. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

калитке Тарик подошел в условленное время: с ударом

полуденного колокола. Лежавший у крылечка Лютый поднял лобастую голову, внимательнее всмотрелся и вновь опустил башку на лапы. Хвостищем вильнуть не соизволил, но и не гавкнул, не зарычал – и на том спасибо. Без всякого страха, прекрасно помня волшебное слово, Тарик нацелился было поднять крючок, но тут на крыльцо выпорхнула Тами в простом желтом платьице с немаленьким холстинным свертком под левым локтем. Улыбнулась Тарику как ни в чем не бывало, как обычному знакомому. Как это девчонки умеют, вид у нее был самый безмятежный и невинный, словно и не было вчерашней шальной ночи. Невероятно тянуло сгрести ее в охапку и целовать, пока не задохнется, но увы – не место и не время...

– Пошли? – сказала она беззаботно. – Ну, как ты домой проник? Незамеченным?

– Как привид, – браво ответил Тарик.

Так и в самом деле было: тихонечко влез в распахнутое со вчера окно, когда родители еще оставались в спальне, и за завтраком маманя никак не дала знать, что заметила его ночное отсутствие и возвращение ранним утром. Ну, надо полагать, они и сами угомонились

поздненько, может, и вздремнули часок-другой, как Тарик у Тами, и оба выглядят довольными, умиротворенными. Теперь Тарик смотрел на них не так, как прежде, а совершенно по-иному, вполне понимающе: он сам отныне и навеки был мужчиной и все распрекрасно понимал...

И с любопытством смотрел на сверток Тами – никто и никогда не носил таких на купанье. Все девчонки брали с собой купальные платья, а мальчишки – купальные труселя, да еще полотенца прихватывали и те и другие. Однако всегда туго их сворачивали и несли в руке, ни во что не заворачивая (как он сейчас), потому что ничего в этом нет стыдного или неполитесного, обычное дело. И не удержался, спросил:

– Что у тебя там такое? Великоват больно, туда три платья и три полотенца влезут...

– У меня там купальный калач, – чуть смущенно ответила Тами.

– А это еще что такое? – немного удивился он.

– Это такой надувной калач из тянучки, – пояснила Тами. – Его надевают на пояс, чтобы держал на воде. Дядя мне его уже здесь купил, когда узнал, что мы будем жить у реки. Сказал, что я наверняка буду купаться, как нельзя лучше пригодится...

– Ты что, не умеешь плавать? – спросил Тарик.

На Зеленой Околице плавать все научались с самых маленьких годочков – сначала, конечно, на мелких местах под присмотром старших братьев или сестер. Иногда тонули, но это случалось так редко, что было нешуточным печальным событием наподобие пожара и заносилось в хронику. Да и то тонули главным образом городские, которым негде было научиться: в Городе все речные берега одеты камнем, и купаться там запрещено...

– Не умею, – призналась Тами. – Вот совершенно негде было научиться. Речки там, где я жила, глубокие, с быстрой водой и омутами, даже самые отчаянные туда не ходят – если родители узнают, выдерут так, что неделю сидеть не сможешь. И Водяные жили, злые. А возле нашего городка есть озеро, большущее, но

мелкое, на середине мне самое большее под шейку. Там мы все и купались. Дно твердое, и потому озеро не заболотилось. Плавать там научиться было никак нельзя. Все было хорошо, вот только мальчишки порой... Есть негласка: если купаешься с мальчишкой или в ватажке есть мальчишки, то утаскивать платья неполитесно, а если одни девчонки, то можно. Вот они порой и озоровали. Распрекрасно знали, что идти домой в купальной рубахе еще более неполитесно. Приходилось выкупать...

«Ну, в Арелате те же самые негласки», – подумал Тарик. И спросил с долей ревности:

– И ты выкупала?

– А куда денешься? – засмеялась Тами. – И за поцелуй, и за «похлопать-погладить». Что ты надулся? Негласка же. Хочешь сказать, сам у девчонок платья не таскал?

– Было дело, – покаянно сознался Тарик. – Постой-ка...

Они остановились у тридцать девятого нумера. У распахнутой

калитки стояла запряженная парой габара, и два грузаля осторожно носили в дом ящики, украшенные большим знаком стекла: черным контуром бутылки. За ними наблюдал... конечно же, загадочный новоуличник, он же сообщник старой ведьмы и, следует верить, член ковена, которого до того Тарик не видел.

Стоял и смотрел во все глаза, зная, что ни малейших подозрений вызвать не может: это Мастерам несолидно вот так любопытствовать, а Школярам и даже Подмастерьям вполне политесно. Правда, все Подмастерья сейчас при деле, и Школяров нет, но стоят трое Недорослей. Не богато, но и не бедно одетый человек годочков на десять помладше батяни Тарика, надо признать, довольно красивый, такие нравятся женщинам и умеют их покорять. Вот только лицо какое-то... неподходящее, скорее подошло бы военному командиру, моряку, а то и пирату.

Все Аптекари, прежде виданные Тариком, выглядели совершенно иначе – благостнее, что ли...

Аптекарь посмотрел на них – на Тарика мимолетно, а вот Тами уделил гораздо больше внимания, и взгляд был такой, что Тарик поджал губы, потянул Тами за руку:

– Пошли?

Она сговорчиво подчинилась и, когда отошли немного, фыркнула:

– Что ты опять насупился?

– Он на тебя так пялился...

– Ну, что поделать, – засмеялась Тами. – Всякая красивая девчонка с определенных годочков привыкает, что ее раздевают взглядом, и относится к этому спокойно – таковы уж мужчины. Ты еще на ярмарке должен был такие взгляды заметить...

– Кучу, – сказал Тарик и не удержался: – Только тогда ты еще не была моя...

– Таричек, я и сейчас только твоя, – Тами одарила его таким взглядом, что сердце ухнуло в сладкие бездны. – Знаешь ведь непо-литесную поговорку на этот счет, которую политесные девочки вслух говорить не должны?

– Знаю, конечно.

– Вот и пусть таращатся и завидуют...

Уаици Серебряного Волка выглядела как всегда в будний день: играли Малыши и Недоросли, на лавочках посиживали только старики и старушки, да и то самые дряхлые – крепкие возились на огородах. Время болтающих хозяек еще не пришло, они в эту пору поглощены домашними хлопотами.

– Мне вот подумалось... – сказал Тарик. – Они ведь не станут нарушать перемирие? В «Трактате о нечистой силе» четко написано, что эту клятву они никогда не нарушают...

– Уж это точно... – Тами поморщилась. – Таричек, забудем пока о них. День такой чудесный, и времени у нас вдоволь...

Они вышли в дикое поле, и Тарик уверенно повел Тами по одной из множества расходящихся тропинок, ведущих к лесу над рекой. Лес был еще далеко, Серая Крепость осталась слева. На Вороньем лугу, неведомо почему так названном (вороны здесь появлялись

редко), трое Недорослей, не замечая ничего вокруг, самозабвенно орудовали лопатками, сбрасывая в жестяное ведерко длинных розовых червей, – ну да, место знатное, червей все здесь копают, а их не убавляется, на всех хватает...

Кивнув в их сторону, Тарик сказал:

– Старательно готовятся, не новички... Что-то и мы с ватажкой давно не ходили... А ты в Гаральяне рыбалила?

– Не приходилось, – ответила Тами без всякого сожаления. – В наших местах никто не рыбачил, негде было: озера и реки совершенно не рыбные, зато охоты богатые... Что ты встал?

– А вот сейчас будет потеха, – сказал Тарик. – Только приготовься быстренько убегать...

Недалеко от тропинки четверо привязанных на длинных веревках разномастных длинношерстых коз увлеченно щипали высокую сочную траву, а козопас сидел посередине на раскладном стульчике с сиденьем из мешковины, зажав между коленками колесом выгнутых ног толстую сучковатую палку. Неприятная физиономия, как будто с утра уксуса опился. Тарик громко позвал:

– Эгей, дядя Тяпа! Слышал новехонькую байсу про козопаса в таверне?

Козы не оторвались от своего занятия, а дядя Тяпа откликнулся с недоверчивым видом:

– Ну-ка, что еще там?

Набрав побольше воздуха в грудь, Тарик начал:

– Сидит козопас в таверне, слезы в чарку роняет и на жизнь жалится. Я сварил тыщу головок сыра, но никто меня не зовет Тяпа-Сыровар. Тыщу чулок из козьей шерсти связал, но никто меня не зовет Тяпа-чулочник. А вот случилось мне один-единственный разочек по пьяному делу жулькнуть козу, тут же прозвали...

И сказал, как именно прозвали, – звучало политесно для девичьих ушек и крайне оскорбительно для козопасовых...

До не особенно острого умом козопаса доходило медленно, как до заморского зверя гирафиуса. Дошло, наконец. Багровея, он вскочил со стульчика, замахиваясь палкой, сгоряча кинулся к Тарику, но

калеченые ноги подвели, и он упал, забарахтался в траве, изрыгая проклятья, полез в карман... но Тарик ухватил Тами за руку, и они смеясь кинулись прочь, пока не отбежали настолько, что громкая ругань стала почти не слышна.

– А байса и в самом деле новехонькая, никто у нас на улице ее не слышал, – сказал Тарик, все еще смеясь. – Мне в Городе вчера рассказали...

Тами перестала смеяться, глянула серьезно:

– Тарик, а это хорошо – смеяться над калеченым?

– Калеченый калеченому рознь, – уверенно сказал Тарик. – Вот есть на нашей улице дядюшка Баруф. Давненько это было... Случился пожар, а люди прибежали тушить, когда крыша уже полыхала (бывают такие пожары: буйствуют внутри, а потом полыхнет, когда тушить поздно). В доме никого из взрослых не было, а кабальница, соплюшка, сама выскочила, а ребеночка оставила. Ребеночку два года было, испугался и под кровать забился. Дядюшка Баруф – ну, тогда еще не дядюшка, молодой, едва женившийся – первым прибежал, услышал, что ребеночек плачет, и кинулся туда. Там все дымом затянуло, но ребенка он быстро нашел, передал людям в разбитое окно, и только сам до половины вылез – балка рухнула. Вытащили его, но ноги так перешибло, что ни один костоправ не взялся, даже за денежку. А он был почтальон, ногами зарабатывал. С тех пор ходит медленнее черепахиуса, на двух костылях. И что? Выдали ему моментальную денежку³⁹ из уличной казны и от Города увечную денежку выхлопотали, даже не от Цеха. И кабальницу купили, чтобы работала в доме и в огороде. И что ты думаешь? Пьет совсем мало, сызмальства хорошо резал по дереву, вот и записался в Цех Игрушечников, неплохо зарабатывает, зверюшек всяких делает, игрушечные кареты – их даже дворяне покупают. В «Уютном вечере» у него свой именной стул, кормят-поят его там бесплатно – хозяин тому ребеночку дядя, а Баруф не злоупотребляет дармовым. Двух детей поднял, ребеночек тот давно вырос и сына

Ь9

Моментальная денежка – единовременное пособие.

его именем назвал. Одним словом, от всей улицы ему заслуженный почет и уважение...

– Ага, – сказала Тами. – Ас этим козопасом, я так понимаю, иначе все обстоит?

– Как небо от земли, как самоцвет от обманки, – сказал Тарик. – Он и до калечества был страшно недотепистый, сыр делал такой пакостный, что могли из Цеха выпереть, продавал только в тюрьму и в лавку на Вшивый Бугор – сидельцы и Градские Бродяги все слопают, а вот военные сразу отказались, сказали: если таким солдат кормить, они живо взбунтуются... Чулки всегда жена вязала – у самого получалось бес знает что. И пил крепенько, украдкой самоделку⁴⁰ гнал да и сейчас гонит. Ну вот, а однажды летом захотелось ему еще и закусить, и непременно яблочком. А яблоки остались только высоко, вот он с пьяных глаз и полез. То ли сук подломился, то ли нога сорвалась, кто бы помнил... Одним словом, ляпнулся он с высоты двух человеческих ростов. Считается вообще-то, что вдрызг пьяных Создатель бережет от всякого калечества – говорят, в память о святом Бено, который до того, как встать на путь служения Создателю, был лютым выпивохой...

– И у нас то же говорят, – поведала Тами весело. – И правда, сколько случаев было с выпивохами, когда только волей Создателя чудесное спасение и объяснишь. Правда, он не всех спасает... Выпивохи из всех святых больше всего уважают святого Бено, первую чарку за него осушают. И их горемычные супружницы святому Бено особые молитвы читают, чтобы избавил мужей от беса винопития. Иногда и помогает...

– Ну, у нас все точно так же... – сказал Тарик. – Короче говоря, Тяпа навернулся так, что костоправы отступились, и остались у него ноги колесом, ковыляет с палочкой. Из дюжины коз оставил четырех, сыру варит гораздо меньше (да такого, что и тюрьма отказалась, одна лавка для бродяг берет, и цеховой надзиратель уже приглядывается), жена сама давно уже шерсть прядет, зимние платки вяжет, на том и держится дом... Так он ее колотит, когда

40

Самоделка – самогон (как правило, низкого качества).

пьян, а пьян он каждый второй день, не считая первого. И ведь она терпит, Старшинам ни разу жалобы не принесла, иначе бы давно взгрели за то, что меры не знает. У него и сейчас наверняка пляшка²² в кармане, прихлебывает помаленечку. Все говорят: точно самоделку гонит, на покупное никакой денежки бы не хватило при таком винохлебстве...

– Ну, хрюндель... – непритворно поежилась Тами. – И куда Стража смотрит? За самоделку строго взыскивают...

– Это в Городе, – со знанием дела пояснил Тарик. – На Зеленой Околице другие порядки, на старинных привилегиях основанные. Многие Садоводы делают водочку и вино – главным образом на продажу в таверны с золотым трилистником, а иные чисто для себя, – и у всех есть должным образом выправленные позволения, за этим следят цеховые надзиратели, нужно только число бочонков и бутылок показать. Вот и смотрят сквозь пальцы на тех, кто без бумажного позволения гонит для себя, – очень уж их мало, продавать некому: солидные люди это пойло не покупают. Говорят, к тем, кто делает только для себя, и королевские посланцы приезжали, поминают Магомбера, Чедара Шестого и даже Дахора Четвертого...

– У тебя, я смотрю, и тут познания обширные... – прищурилась Тами. – Признавайся, кутила, по собственному опыту знаешь?

– Ну, это ж не позор, – засмеялся Тарик. – В мои годочки уже немножко можно, сама меня вином угощала и пила... И у студиозусов посиживаю, и в ватажке бывает... Ладно, нам еще долго шагать, так что закончу про дядю Тяпу. Жил бы себе тихонечко, как Титор Долговяз, – цены бы ему не было. Так нет, он вечно пуляет из рогули глиняными шариками по Недорослям и даже Подмастерьям, ежели они чересчур близко подойдут к его драгоценным козочкам, я уж про Школяров и не говорю, натерпелись мы от него. Не ленится же нарочно эти шарики лепить, обжигать – карманы ими набиты... Не убеги мы вовремя, обязательно бы про рогулю вспомнил. Да еще то и дело Стражникам жалобы носит, якобы у коз