Текст книги "Темнеющее море"
Автор книги: Александер Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Annotation
Кент Александер
Кент Александер
Темнеющее море (Болито – 22)
Аннотация
Вице-адмирал сэр Ричард Болито возвращается в Англию после захвата Мартиники и находит краткую передышку от войны и политики в объятиях своей любовницы, леди Кэтрин Сомервелл. Но дела государств не оставляют времени для личного счастья, и, к его удивлению и огорчению, Болито почти сразу же отправляется в Индийский океан, где тень нового конфликта уже омрачает горизонт, поскольку старый враг, Франция, заключает шаткий союз с Америкой и угрожает британским торговым путям. Преследуемый гибелью Нельсона и Коллингвуда на службе своей страны, а также собственными яркими воспоминаниями о кораблекрушениях и трагедиях, Болито хорошо осознаёт цену адмиралтейства и впервые задумывается о возможности жизни не только за рифом, но и за пределами самого моря.
1. Выход на берег
Извилистая тропа, огибавшая широкий изгиб залива Фалмут, была достаточно широкой, чтобы проехать верхом и лошадью, и лишь немногим менее опасной, чем пешеходная тропа, проходившая где-то под ней. Для путника или безрассудного человека любая из них могла быть опасной.
В этот рассвет побережье казалось безлюдным, его звуки ограничивались криками морских птиц, изредка раздававшейся живой трелью ранней малиновки и повторяющимся криком кукушки, которая, казалось, так и не приближалась. Местами часть скалы обвалилась, так что там, где тропа шла ближе к краю, можно было слышать грохот моря, разбивающегося о острые скалы внизу. Редко, но это никогда не было само собой разумеющимся.
В воздухе витал влажный, холодный воздух, но стоял конец июня, и через несколько часов горизонт станет твёрдым и ясным, а море засияет миллионами зеркал. Конь и всадник медленно поднялись над крутым склоном и замерли, словно статуя или, подобно этому заколдованному берегу, словно видение, которое может внезапно исчезнуть.
Леди Кэтрин Сомервелл попыталась расслабиться, глядя поверх плывущего тумана. Должно быть, они решили, что она сошла с ума из-за большого серого дома под замком Пенденнис, как тот конюх, который схватил фонарь, когда она его разбудила. Он пробормотал что-то о том, чтобы позвать главного конюха или кучера, но она отказалась. Когда он седлал Тамару, мощную кобылу, которую нашёл для неё Ричард Болито, она испытывала то же чувство безотлагательности и убеждённости, которое её рациональный разум не мог игнорировать.
Она одевалась в большой комнате, их комнате, с тем же неистовым отчаянием. Её длинные тёмные волосы были лишь слегка заколоты за ушами, на ней была плотная юбка для верховой езды и одно из старых морских пальто Ричарда, которое она часто надевала, прогуливаясь по скалам.
Она чувствовала, как дроки и кусты цепляются за её юбку, когда Тамара целеустремлённо шла по тропе; она чувствовала вкус моря. Врага, как однажды назвал его Болито, и его голос был таким горьким в один из тех редких, интимных моментов.
Она погладила лошадь по шее, чтобы успокоиться. Скороходный пакетбот принёс в Фалмут новости с Карибских островов. Английский флот со значительными силами солдат и морских пехотинцев атаковал Мартинику, главную базу французских военно-морских операций. Французы капитулировали, и большая часть их активности в Карибском море и на Майне прекратилась.
Екатерина наблюдала за лицами людей на площади, когда драгунский офицер зачитывал новости. Большинство из них, должно быть, не осознавали важности Мартиники, которая столько лет была занозой для Британии, или даже не знали, где она находится. Воодушевления не было, как и ликования, ведь на дворе был 1809 год, и прошло четыре года со дня смерти Нельсона, любимца всей нации, и Трафальгарского сражения, которое многим, должно быть, казалось завершающим этапом этой бесконечной войны.
А вместе с пакетом пришло письмо от Ричарда. Он писал в большой спешке, не вдаваясь в подробности. Бои закончились, и он покидал свой флагман, девяносточетырехпушечный «Чёрный принц», и получил приказ как можно скорее вернуться в Англию. Даже сейчас это казалось невозможным. Он отсутствовал чуть больше девяти месяцев. Она же собралась с духом для гораздо более долгого срока – двух или даже трёх лет. Она существовала только ради его писем и с головой окунулась в помощь Брайану Фергюсону, однорукому стюарду Болито. С каждым молодым человеком, призванным на флот, если только им не посчастливилось найти протекцию, становилось всё труднее содержать ферму и поместье. Среди них было несколько увечных мужчин, когда-то служивших с Болито, о которых он теперь заботился так же, как заботился в море. Многие землевладельцы выбросили бы их на берег, как выразился Ричард, оставив просить милостыню у тех, за кого они сражались.
Но сейчас имело значение только то, что он возвращается домой. Сначала в Фалмут. Она дрожала, словно зимой. Остальное подождет, пока он не окажется здесь, в её объятиях.
Она столько раз перечитывала его короткое письмо, пытаясь понять, почему ему пришлось передать командование другому флагману. Валентина Кина тоже заменили, и, возможно, его собирались повысить. Она подумала о молодой жене Кина и почувствовала лёгкую зависть. Она была беременна; должно быть, это было положено, даже родилось. Но семья Кина, полная добрых намерений, забрала Зенорию в один из своих прекрасных домов в Хэмпшире. Она была единственной девушкой, с которой Кэтрин было легко общаться. Любовь, страдания, мужество – они оба испытали свои крайности в прошлом.
После письма Ричарда к ней нагрянул весьма неожиданный гость. Стивен Дженур, его флаг-лейтенант и недавно назначенный командиром щегольского брига «Оркадия», приехал навестить её, пока его команда пополняла запасы на Каррик-роудс: другой Дженур, не только после того, что он пережил в открытой шлюпке после крушения «Золотистой ржанки», но и благодаря чувству утраты. Его собственное командование, принятое по настоянию Ричарда Болито после возвращения в Англию с захваченным французским призом, также лишило его возможности ежедневно общаться с начальником, которого он уважал и даже любил больше, чем кого-либо другого, кого он встречал в своей юной жизни.
Они разговаривали до тех пор, пока в комнате не сгустились тени и свечи не догорели. Он рассказал ей о битве своими словами, как и просил Болито. Но пока он говорил, она слышала только Ричарда, людей, которые сражались и погибали, ликование и страдания, победу и отчаяние.
О чём Ричард будет думать по дороге домой? О своих «Счастливых нескольких», о своей группе братьев? С уходом Дженура их стало ещё меньше.
Она тронула лошадь, и Тамара снова двинулась вперёд, навострив уши в сторону моря, к непрерывному рокоту, разбивающемуся о скалы. Прилив приближался. Она улыбнулась. Она слишком долго слушала Ричарда, его друзей и рыбаков, которые везли свой улов во Флашинг или в сам Фалмут.
Море всегда было рядом. Ждало.
Она напрягла зрение, но туман был еще слишком сильным, и света было недостаточно, чтобы разглядеть мыс.
Она вспомнила свою поездку сюда. Сельская местность, пробуждающаяся от волнения, запах свежеиспечённого хлеба, наперстянок и диких роз в живых изгородях. Она видела мало людей, но чувствовала их присутствие: эти люди, чьи семьи знали Болитос из поколения в поколение, и мужчины, которые год за годом уходили на смерть в забытых походах или великих морских сражениях, почти ничего не теряли. Как портреты на стенах старого дома, наблюдавшие за ней, когда она одна ложилась спать, и всё ещё оценивавшие её.
По крайней мере, у Ричарда был бы любимый племянник Адам, с которым он мог бы проводить дни в море. Он закончил письмо, сообщив, что будет плавать самостоятельно под командованием Адама. Она позволила своим мыслям снова вернуться к Зенории, а затем к Зенории и Адаму. Было ли это всего лишь воображением или предостерегающей интуицией, зародившейся ещё в детстве?
Она осадила лошадь, её пальцы нащупывали маленький пистолет, который она всегда носила с собой. Она даже не видела и не слышала их. Облегчение охватило её, когда она увидела тусклый блеск их пуговиц. Это были береговые охранники.
Один из них воскликнул: «Да, леди Сомервелл! Вы нас напугали! Тоби подумал, что какие-то джентльмены везут груз с пляжа!»
Кэтрин попыталась улыбнуться. «Прости, Том. Мне следовало знать лучше».
Свет уже усиливался, как будто желая развеять ее надежды, обнажить ее глупость.
Береговой охранник Том задумчиво смотрел на неё. Супруга адмирала, та самая, о которой, по некоторым данным, говорил весь Лондон. Но она назвала его по имени. Как будто он имел хоть какое-то значение.
Он осторожно произнес: «Могу ли я спросить, что вы здесь делаете в такой час, миледи? Это может быть опасно».
Она посмотрела ему прямо в глаза, и впоследствии он вспоминал этот момент, ее прекрасные темные глаза, высокие скулы, ее абсолютную убежденность, когда она сказала: «Сэр Ричард возвращается домой. В «Анемоне».
«Я знаю, миледи. У нас есть сообщение от флота».
«Сегодня», – сказала она. «Сегодня утром». Её взгляд словно затуманился, и она отвернулась.
Том любезно сказал: «Нет способа узнать, миледи. Ветер, погода, приливы…»
Он замолчал, когда она соскользнула с седла, и её запачканные сапоги одновременно ударились о дорогу. «Что случилось?»
Она смотрела на залив, который начал раскрываться, на свет, разливающийся над мысом, словно стекло.
«У вас есть телескоп, пожалуйста?» – в её голосе слышалось отчаяние.
Двое береговых охранников спешились, и Том достал свой стакан из длинного кожаного футляра за седлом.
Кэтрин даже не заметила их. «Не волнуйся, Тамара!» Она положила длинную подзорную трубу на седло, ещё тёплую от собственного тела. Чайки кружили вокруг крошечной лодки вдали, ближе к мысу. Казалось, стало гораздо яснее, чем прежде, и на поверхности моря розовели первые солнечные лучи.
Спутник Тома тоже выдвинул подзорную трубу и через несколько минут сказал: «Там должен быть корабль, Том, ей-богу, он должен быть там!» Прошу прощения, миледи!
Она не слышала его. Она смотрела на паруса, туманные и нереальные, как ракушки, на тёмную линию стройного корпуса внизу.
«Кто она, Тоби? Видишь её машину?»
Мужчина звучал ошеломлённо. «Фрегат. Без сомнения. Слишком много их видел на Каррик-роудс и за его пределами за эти годы!»
«Всё равно это может быть кто угодно. Поезжай в гавань, может, что-нибудь найдёшь…»
Они оба обернулись, и она тихо сказала: «Это он».
Она выдвинула телескоп на полную длину. Она подождала, пока лошадь успокоится, чтобы можно было смотреть не моргая. Затем сказала: «Я вижу её носовую фигуру в солнечном свете». Она вернула подзорную трубу, глаза её внезапно ослепли. «Анемона…» Она увидела её мысленным взором так же, как и наяву, до того, как корабль снова погрузился в тень: пышногрудая девушка с поднятой трубой, её позолота так отчетливо отражалась в отражённом свете. Она повторила, словно про себя: «Анемона… дочь ветра».
Она прислонилась лицом к лошади. «Слава Богу. Ты вернулся ко мне».
Вице-адмирал сэр Ричард Болито проснулся от беспокойного сна и уставился на темноту небольшой спальной каюты, мгновенно реагируя на звуки и движения вокруг. Инстинкт матроса подсказывал ему, что, как и каюта, море за пределами этого гибкого, изящного корпуса было всё ещё тёмным: команда, за которую любой молодой офицер отдал бы правую руку. Он слушал глухой стук румпеля, подстраивающегося под силу руля против волн и напору ветра в парусах, слышал плеск воды рядом с фрегатом «Анемон», который перевернулся на новый галс, следуя новому движению. Исчезли мощные парящие толчки Западного океана, сквозь жгучее солнце и проливной дождь в равных долях. Здесь волны были короткими и крутыми, когда корабль прокладывал себе путь ближе к земле. Три недели пути до Карибского моря. Адам правил своим «Анемоном» как чистокровным скакуном, которым он и был.
Болито выбрался из шатающейся койки и оперся одной рукой о подволок, пока не привык к резким движениям. Фрегат: большего и желать нельзя. Он вспомнил те, которыми командовал в молодости, будучи даже моложе Адама. Корабли, такие разные, но всё же знакомые. Только лица, сами люди казались размытыми, если не забытыми.
Он почувствовал, как сердце его забилось чаще при мысли о близости земли. Пройдя мили по океану, не встретив ни одного корабля, они почти добрались до дома. Сегодня они встанут на якорь в Фалмуте, и после короткой остановки для пополнения запасов воды Адам снова отправится в Портсмут, откуда отправит краткие сведения об их возвращении на новый телеграф, связывающий главный военно-морской порт с Адмиралтейством в Лондоне.
Они видели Ящерицу в сумерках накануне вечером, а затем снова потеряли её в морском тумане. Болито вспомнил, как они с Оллдеем наблюдали её в другой раз. Тогда тоже было светло, и он прошептал её имя, тоскуя по ней, как и сейчас.
Ночью Старый Партридж, штурман «Анемоны», изменил галс, так что в темноте, при крутом крейсере и зарифленных марселях, им пришлось обойти страшные «Оковы».
Болито понимал, что не может заснуть, и подумывал о том, чтобы выйти на палубу, но также понимал, что его присутствие там может отвлечь вахтенных. Им и так было трудно привыкнуть к вице-адмиралу среди них, да ещё и такому знаменитому. Он мрачно улыбнулся. Во всяком случае, печально известный.
Он наблюдал и слушал, как тесная компания фрегата, состоящая примерно из двухсот двадцати офицеров, матросов и морских пехотинцев, работала как слаженная команда, быстро реагируя на шторм и завывающие порывы ветра, словно опытные моряки, которыми они стали. Адам мог гордиться тем, чего добился он и его молодая кают-компания при поддержке нескольких превосходных уорент-офицеров, таких как Старый Партридж. Адам, вероятно, страшился прибытия в Портсмут, где, скорее всего, некоторые из его лучших матросов будут переведены на другие суда, испытывающие нехватку людей. Как бедный Дженур, подумал Болито. Так стремящийся преуспеть во флоте, и все же из-за своей преданности и дружбы не желающий оставить своего адмирала и взять на себя командование французским призом, да еще и пленным вражеским флагманом в придачу. Он также подумал о прощании, когда в последний раз покинул «Черный принц». Джулиан, штурман, который носил шляпу Болито, чтобы обмануть противника, когда они сошлись для боя с французским флагманом после «Копенгагена»; Старый Фицджеймс, канонир, который мог наводить и стрелять из тридцатидвухфунтовой пушки так же легко, как морской пехотинец целился из мушкета; Буршье, майор морской пехоты, и многие другие, кто больше ничего не увидит. Люди, которые погибли, часто ужасной смертью, не за короля и страну, как писала «Газетт», а друг за друга. За свой корабль.
Киль врезался в глубокую зыбь, и Болито открыл сетчатую дверь в кормовую каюту «Анемоны». Гораздо просторнее, чем на старых фрегатах, подумал он; и совсем не похож на «Фларопу», первый корабль, которым он командовал. Но даже здесь, в личных владениях капитана, орудия были надёжно закреплены за запечатанными портами. Мебель, все мелочи цивилизованной жизни – всё это можно было быстро сбросить под палубу, сорвать сетки и двери, чтобы открыть это место, этот корабль, от носа до кормы, с длинными восемнадцатифунтовками по обоим бортам. Корабль войны.
Он вдруг вспомнил о Кине. Возможно, его отъезд был самым тяжёлым испытанием. Его ждало заслуженное повышение: до коммодора или даже контр-адмирала. Это было бы такой же кардинальной переменой обстоятельств, какой когда-то была для самого Болито.
Однажды вечером, обедая с Адамом, пока корабль слепо шёл сквозь атлантический шквал, а все ванты и фалы ревели, словно безумный оркестр, он упомянул о повышении Кина и о тех переменах, которые оно принесёт Зенории. Кэтрин написала ему о предстоящих родах, и он догадался, что она хотела взять Зенорию с собой в Фалмут. Что же будет с ребёнком, подумал он. Во флоте, как у отца? Репутация Кина и его успехи как капитана и прирождённого лидера дадут любому мальчишке хороший старт.
Или, может быть, закон, или, может быть, Сити? Семья Кина была куда более обеспеченной, чем обычные обитатели любой мичманской каюты на переполненном лайнере.
Адам не сразу отреагировал. Он прислушивался к топоту ног по палубе, к внезапным крикам команд, когда штурвал снова перевернулся.
«Если бы мне пришлось начать всё сначала, дядя, я бы не просил лучшего учителя».
Он колебался всего лишь мгновение – худой, полуголодный гардемарин, проделавший весь путь от Пензанса в поисках своего неизвестного дядюшки, имея на руках только имя Болито, нацарапанное на клочке бумаги. «И лучшего друга нет…»
Болито хотел не придавать этому значения, но знал, что это слишком важно для молодого капитана, сидевшего напротив него за столом. Это было нечто очень личное, как и тот другой секрет, который редко покидал мысли Болито. Они так много делили друг с другом, но время поделиться этим ещё не пришло.
Затем Адам тихо сказал: «Капитан Кин – очень счастливый человек».
Адам настоял на том, чтобы спальная каюта была отведена его гостю, в то время как сам предпочитал отдыхать в кормовой каюте. Это заставило Болито вспомнить ещё один случай во время этого перехода, который в основном прошёл без происшествий. На следующий день после того, как команда корабля расправила более лёгкий парус для последнего рейса к Западным Подходам, он обнаружил Адама сидящим за столом в кормовой каюте с пустым кубком в руках.
Болито увидел его горе, отвращение, которое он, очевидно, испытывал к себе, и спросил: «Что тебя беспокоит, Адам? Скажи мне, что ты хочешь, и я сделаю все, что смогу».
Адам посмотрел на него и ответил: «У меня сегодня день рождения, дядя». Он произнес это таким ровным, спокойным голосом, что только Болито мог догадаться, что он пил, и не один бокал. За такое Адам наказал бы любого своего офицера. Он любил этот корабль, командование которым всегда мечтал.
«Я знаю», – Болито сел, опасаясь, что вид золотого галуна его вице-адмирала разрушит между ними барьер.
«Мне двадцать девять». Он оглядел каюту, и его взгляд внезапно стал задумчивым.
«Кроме Анемоны, у меня ничего нет». Он резко обернулся, когда вошел его слуга. «Какого чёрта тебе нужно, приятель?»
Это тоже было необычно и помогло ему прийти в себя.
«Простите. Это было непростительно, ведь вы не можете ответить мне взаимностью на мою нетерпимость». Слуга отступил, обиженный и растерянный.
Затем последовало еще одно прерывание, когда вошел второй лейтенант и сообщил своему капитану, что пришло время вызвать вахтенных и сменить галс.
Адам приветствовал его с такой же формальностью. «Я сейчас поднимусь, мистер Мартин». Когда дверь закрылась, он потянулся за шляпой и, помедлив, добавил: «В прошлом году, в мой день рождения, меня поцеловала одна дама».
Болито спросил: «Знаю ли я ее?»
Адам уже прислушивался к перекличкам, к топоту ног по палубе. «Не думаю, дядя. Не думаю, что кто-то знает». И он ушёл.
Болито принял решение и, пренебрегши плащом, направился на квартердек.
Запахи, скрип рангоута и балок, напряжение и тяжесть всех миль стоячего и бегучего такелажа – всё это заставило его снова почувствовать себя совсем молодым. Он словно услышал ответ адмирала на его просьбу о корабле, любом корабле, когда началась война с революционной Францией.
Все еще ослабленный лихорадкой, которая свалила его в Великом Южном море, и несмотря на то, что каждый офицер требовал возвращения на службу или назначения на командование, он почти умолял.
Я капитан фрегата…
Холодный ответ адмирала: «Был капитаном фрегата, Болито» – ранил его надолго.
Он улыбнулся, и напряжение сползло с его лица. Вместо фрегата ему дали «Гиперион». «Старый Гиперион», о котором до сих пор судачили и даже пели в тавернах и везде, где собирались моряки.
Он слышал голоса и, кажется, чувствовал запах кофе. Это был его слуга, похожий на крота, Оззард. Оззард, казалось, ничему не удивился, хотя мысли этого человека было трудно прочесть. Был ли он рад возвращению домой? Или ему вообще было всё равно?
Он ступил на мокрый настил и взглянул на тёмные фигуры вокруг. Вахтенный мичман уже шёпотом сообщил шкиперу, что их почётный пассажир уже встал и готов к бою.
Адам стоял рядом с Питером Сарджентом, своим старшим лейтенантом. Сарджент, вероятно, уже был назначен на собственное командование, подумал Болито. Адам будет скучать по нему, если это случится.
Оззард вышел из тени с кофейником и протянул ему дымящуюся кружку. «Всё свежее, сэр Ричард, но уже почти готово».
Адам подошел к нему, его темные волосы развевались на влажном ветру.
«Розумаллион Хед на левом борту, сэр Ричард». Формальность не ускользнула от внимания обоих. «Мистер Партридж уверяет меня, что мы будем у мыса Пенденнис к четырём склянкам утренней вахты».
Болито кивнул и отпил обжигающего кофе, вспоминая магазинчик на Сент-Джеймс-стрит в Лондоне, куда Кэтрин водила его. Она купила там отличный кофе, хорошие вина, сыры и другие мелочи, о которых он бы никогда не задумался. Он смотрел, как солнечный свет освещает скалистый берег и зелёные холмы за ним. Дом.
«Вы быстро дошли, капитан. Жаль, что вы не можете зайти к нам домой».
Адам не взглянул на него. «Я сохраню это в памяти, сэр».
Первый лейтенант прикоснулся к шляпе. «Я подниму наш номер, когда мы будем в пределах досягаемости, сэр». Он обращался к своему капитану, но Болито понимал, что это обращение к нему.
Он тихо сказал: «Я думаю, она уже знает, мистер Сержант».
Он увидел могучую фигуру Олдэя у одного из трапов. Словно почувствовав его взгляд как нечто физическое, здоровенный рулевой повернулся и взглянул на него, и его загорелое лицо расплылось в ленивой улыбке.
Мы здесь, старый друг. Как и всегда. Всё ещё вместе.
«Приготовиться к бою! На брасы! Руки вверх и отпустить брамсели!»
Болито стоял у поручня. «Анемона» отлично смотрелась бы, когда бы меняла курс.
Для идеального приземления.
Капитан Адам Болито стоял у наветренного борта квартердека, скрестив руки на груди, довольный тем, что последний заход на посадку доверил своему первому лейтенанту. Он наблюдал за приземляющимися стенами и башней замка Пенденнис, который, казалось, очень медленно покачивался в чёрном переплетении просмолённых снастей, словно попавший в силки.
Множество биноклей смотрело на старый замок, который вместе с фортом и батареей на противоположном мысе веками охранял вход в гавань. За Пенденнисом, в зелёном склоне холма, стоял старый серый дом Болито, хранивший все воспоминания о сыновьях, покинувших этот самый порт и никогда не вернувшихся.
Он старался не думать о той ночи, когда Зенория застала его пьющим бренди, а его глаза горели от слёз по дяде, которого, как сообщалось, потеряли на транспорте «Золотистая ржанка». Неужели это было только в прошлом году?
Болито сказал ему, что Зенория беременна. Он не смел даже подумать, что это может быть его ребёнок. Только Кэтрин была близка к раскрытию истины, и забота Болито об Адаме чуть не заставила его признаться в содеянном. Но если он боялся последствий, то Адам гораздо больше боялся того, что правда может сделать с его дядей.
Он увидел массивную фигуру Олдэя у орудий левого борта, погруженного в собственные мысли; возможно, он думал о женщине, которую спас от ограбления и чего-то похуже, и которая теперь владела маленькой гостиницей «Олень» в Фаллоуфилде. Дом – это моряк.
Раздался голос Старого Партриджа.
«Пусть она упадет с точки!»
«На восток, сэр! Она идет спокойно!»
Картина земли снова изменилась, когда фрегат направил свой длинный сужающийся утлегарь в сторону входа и Каррик-Роудс.
Прекрасная корабельная компания. Потребовалось терпение и несколько ударов, но Адам гордился ими. Кровь всё ещё текла в его жилах, когда он вспоминал, как «Анемон» попал под обстрел береговой батареи, обстрелянной кипящими ядрами с судна, перевозившего французских солдат. Это было почти так. Он окинул взглядом чистую длину главной палубы, где теперь матросы ждали у брасов и фалов, чтобы отправиться на якорную стоянку. Кипящие ядра превратили бы его любимую «Анемон» в огненный столб: высушенные на солнце паруса и просмоленный такелаж, запасы пороха и ядра исчезли бы за считанные минуты. Он стиснул челюсти, вспомнив, как они собирались уйти из зоны досягаемости, но перед этим он дал сокрушительный бортовой залп по вражеской приманке и обрек её на ужасный конец, уготованный его собственному кораблю.
Он также вспомнил, как капитану Валентайну Кину было приказано вернуться домой на этом же корабле, но в последний момент он отплыл на более крупном фрегате, сопровождая пленного французского адмирала Баратта. Это было почти неизбежно. Болито никогда не раскрывал своих самых сокровенных мыслей о
Неспособность Херрика оказать ему поддержку в том сражении, когда он так нуждался в помощи в неблагоприятных условиях.
Адам вцепился в поручень квартердека, пока боль не успокоила его. Будь он проклят. Предательство Херрика, должно быть, так глубоко ранило Болито, что он не мог говорить об этом.
После всего того, что он сделал для него, как и для меня.
Его мысли с тревогой вернулись к Зенории. Ненавидела ли она его за то, что случилось?
Узнает ли Кин когда-нибудь правду?
Это была бы сладкая месть, если бы мне когда-нибудь пришлось покинуть флот, как это когда-то сделал мой отец, хотя бы для того, чтобы защитить тех, кого я люблю.
Первый лейтенант пробормотал: «Адмирал приближается, сэр».
«Спасибо, мистер сержант». Он неизбежно потерял его, когда они добрались до Портсмута, как и нескольких других ценных людей. Он заметил, что лейтенант наблюдает за ним, и тихо добавил: «Я был строг с тобой, Питер, в последние месяцы». Он коснулся его рукава, как это сделал бы Болито. «Жизнь капитана – это не только роскошь, как вы однажды убедитесь!»
Они обернулись и приложили шляпы к голове Болито, выходившего на солнечный свет. Он был одет в свой лучший сюртук со сверкающими серебряными звёздами на эполетах. Снова вице-адмирал: образ, который публика, да и большая часть флота, ценили и узнавали. Не тот человек в развевающейся рубашке и потрёпанном старом морском мундире. Это был герой, самый молодой вице-адмирал в списке военно-морского флота. Одни завидовали, другие ненавидели, он был предметом разговоров и сплетен в кофейнях и на каждом шикарном лондонском приёме. Человек, который рискнул всем ради любимой женщины: репутацией, безопасностью. Адам не мог даже представить себе это.
Болито нёс треуголку, словно защищая последние атрибуты власти, отчего его волосы развевались на ветру. Они были такими же чёрными, как у Адама, за исключением непокорной пряди над правым глазом, где абордажная сабля едва не оборвала его жизнь. Прядь над шрамом была серовато-белой, словно его клеймили.
Лейтенант Сарджент наблюдал за ними. Для него стало откровением, когда он, как и все остальные в кают-компании, преодолел нервозность при мысли о том, что человек, столь известный и всеми уважаемый флотом, окажется среди них, разделяя интимную жизнь пятого ранга, и он смог увидеть своего адмирала вблизи. Адмирал и капитан могли бы быть братьями, настолько сильным было их семейное сходство. Сарджент слышал много замечаний по этому поводу. И теплота их взаимного уважения создавала в кают-компании непринужденную атмосферу. Болито ходил по кораблю, «нащупывая путь», как выразился его крепкий рулевой, но не вмешиваясь. Сарджент знал о репутации Болито как одного из выдающихся капитанов фрегатов флота и каким-то образом понимал, что тот, должно быть, разделяет радость Адама по поводу Анемон.
Адам нежно произнёс: «Мне будет тебя не хватать, дядя». Его голос почти затерялся в визге блоков и хлопанье рук, тянущихся к кран-балке, готовой отпустить один из огромных якорей. Он тоже цеплялся за этот момент, не желая делить его ни с кем.
«Жаль, что ты не можешь прийти к нам, Адам». Он изучал профиль Адама, пока его взгляд скользил вверх, а затем к рулевым, от мачтового вымпела, струящегося, как копье, до наклона палубы «Анемоны», когда штурвал и руль взяли управление на себя.
Адам улыбнулся, и это снова сделало его похожим на мальчика. «Не могу. Мы должны запастись свежей водой и отплыть как можно скорее. Пожалуйста, передайте мои самые тёплые приветствия леди Кэтрин». Он помедлил. «И всем, кто обо мне заботится».
Болито взглянул и увидел, что Олдэй наблюдает за ним, склонив голову набок, словно лохматая, вопрошающая собака.
Он сказал: «Я заберу кабину, Олдэй. Я отправлю её обратно за тобой и Йовеллом, а также за всем снаряжением, которое мы, возможно, упустили».
Олдэй, который ненавидел отходить от него, не моргнул. Он понял. Болито хотел встретиться с ней наедине.
«Готов к действию, сэр!»
С уже проложенными курсами и зарифленными топселями, «Анемона» присела в реверансе на свежем ветру. Именно такая погода ей всегда нравилась.
"Отпустить! "
Над носом корабля взметнулся огромный фонтан брызг, когда якорь рухнул вниз впервые после солнца и пляжей Карибского моря. Мужчины, изголодавшиеся по близким, дому и, возможно, по детям, которых они едва знали, оглядывались на зелёные склоны Корнуолла, на крошечные бледные точки овец на склонах. Даже по прибытии в Портсмут мало кому разрешали сойти на берег, и уже по трапам и на носу стояли морские пехотинцы в алых мундирах, готовые открыть огонь по любому, кто окажется достаточно глупым, чтобы попытаться доплыть до берега.
Потом ему показалось, что это было похоже на сон. Болито услышал трель вызова, когда гичку подняли и спустили к борту; её команда была очень нарядной в клетчатых рубашках и просмолённых шляпах. Адам хорошо усвоил урок. Военный корабль всегда оценивали в первую очередь по его шлюпкам и экипажам.
«Вставай на сторону!»
Королевские морские пехотинцы выстроились у входного порта, сержант занял место офицера, который умер от ран и теперь лежал на глубине нескольких саженей в другом океане.
Помощники боцмана облизывали губы, издавая звуки, время от времени переводя взгляд на человека, который собирался их покинуть, человека, который не только разговаривал с ними во время собачьей вахты, но и слушал их, словно ему действительно нужно было узнать их поближе – обычных людей, которые должны были следовать за ним хоть в жерло пушки, если им прикажут. Некоторые были озадачены этим опытом. Они ожидали найти легенду. Вместо этого они обнаружили человека.
Болито повернулся к ним и приподнял шляпу. Эллдэй заметил его внезапную тревогу, когда пробивающийся сквозь ванты и аккуратно свёрнутые паруса луч солнца коснулся его повреждённого глаза.
Это всегда был неприятный момент, и Олдэю пришлось сдержаться, чтобы не подойти и не помочь ему перебраться через борт, где гичка накренилась на все четыре стороны, а на корме стоял мичман, ожидавший пассажира.
